Как-то вечером патриции

Собрались у Капитолия

Новостями поделиться и

Выпить малость алкоголия.

Не вести ж бесед тверезыми!

Марк-патриций не мытарился —

Пил нектар большими дозами

И ужасно нанектарился.

И под древней под колонною

Он исторг из уст проклятия:

"Эх, с почтенною матреною

Разойдусь я скоро, братия!

Она спуталась с поэтами,

Помешалась на театрах —

Так и шастает с билетами

На приезжих гладиаторов!

"Я, — кричит, — от бескультурия

Скоро стану истеричкою!" —

В общем, злобствует как фурия,

Поощряема сестричкою!

Только цыкают и шикают…

Ох, налейте мне «двойных»!

Мне ж — рабы в лицо хихикают.

На войну бы мне, да нет войны!

Я нарушу все традиции —

Мне не справиться с обеими, —

Опускаюсь я, патриции,

Дую горькую с плебеями!

Я ей дом оставлю в Персии —

Пусть берет сестру-мегерочку, —

На отцовские сестерции

Заведу себе гетерочку.

У гетер хотя безнравственней,

Но они не обезумели.

У гетеры пусть все явственней,

Зато родственники умерли.

Там сумею исцелиться и

Из запоя скоро выйду я!"

…И пошли домой патриции,

Марку пьяному завидуя.

В прекрасном зале Гранд-Опера

Затихли клакеры, погасли все огни,

Шуршали платья и веера.

Давали «Фронду» при участии Дени.

А в ложе "Б", обняв за талью госпожу,

Маркиз шептал: "Ах, я у ваших ног лежу!

Пока вступленье — я скажу, что больше нету терпежу,

Я из-за вас уж третий месяц как гужу".

Оркестр грянул — и зал затих.

Она сказала: "Но я замужем, синьор.

Во-первых — это, а во-вторых —

Я вам не верю, пьете вы из-за нее".

"Мадам, клянусь, я вам на деле докажу!

Мадам, я жизни и себя не пощажу.

Да я именье заложу, я всех соперников — к ножу!

Я даже собственного папу накажу".

Пел Риголетто как на духу, —

Партер и ярусы закончили жевать, —

Он «ля» спокойно взял наверху…

И лишь двоим на это было наплевать.

И в ложе "Б" маркиз шептал: "Я весь дрожу,

Я мужа вашего ударом награжу,

А ту, другую, я свяжу, но, если вас не заслужу —

То в монастырь я в этом разе ухожу".

Сто сарацинов я убил во славу ей —

Прекрасной даме посвятил я сто смертей, —

Но наш король — лукавый сир —

затеял рыцарский турнир, —

Я ненавижу всех известных королей!

Вот мой соперник — рыцарь Круглого стола, —

Чужую грудь мне под копье король послал.

Но — в сердце нежное ее

мое направлено копье, —

Мне наплевать на королевские дела!

Герб на груди его — там плаха и петля,

Но будет дырка там, как в днище корабля.

Он — самый первый фаворит,

к нему король благоволит, —

Но мне сегодня наплевать на короля!

Король сказал: "Он с вами справится шаля! —

И пошутил: — Пусть будет пухом вам земля!"

Я буду пищей для червей —

тогда он женится на ней, —

Простит мне бог, я презираю короля!

Вот подан знак — друг друга взглядом пепеля,

Коней мы гоним, задыхаясь и пыля.

Забрало поднято — изволь!

Ах, как волнуется король!..

Но мне, ей-богу, наплевать на короля!

Ну вот все кончено — пусть отдохнут поля, —

Вот льется кровь его на стебли ковыля.

Король от бешенства дрожит,

но мне она принадлежит —

Мне так сегодня наплевать на короля!

…Но в замке счастливо мы не пожили с ней:

Король в поход послал на сотни долгих дней, —

Не ждет меня мой идеал,

ведь он — король, а я — вассал, —

И рано, видимо, плевать на королей!

Может быть, выпив поллитру,

Некий художник от бед

Встретил чужую палитру

И посторонний мольберт.

Дело теперь за немногим —

Нужно натуры живой, —

Глядь — симпатичные ноги

С гордой идут головой.

Он подбегает к Венере:

"Знаешь ли ты, говорят —

Данте к своей Алигьери

Запросто шастает в ад!

Ада с тобой нам не надо —

Холодно в царстве теней…

Кличут меня Леонардо.

Так раздевайся скорей!

Я тебя — даже нагую —

Действием не оскорблю, —

Дай я тебя нарисую

Или из глины слеплю!"

Но отвечала сестричка:

"Как же вам не ай-яй-яй!

Честная я католичка —

И не согласная я!

Вот испохабились нынче —

Так и таскают в постель!

Ишь — Леонардо да Винчи —

Тоже какой Рафаэль!

Я не привыкла без чувства —

Не соглашуся ни в жисть!

Мало что ты — для искусства, —

Сперва давай-ка женись!

Там и разденемся в спальной —

Как у людей повелось…

Мало что ты — гениальный! —

Мы не глупее небось!"

"Так у меня ж — вдохновенье, —

Можно сказать, что экстаз!" —

Крикнул художник в волненье…

Свадьбу сыграли на раз.

…Женщину с самого низа

Встретил я раз в темноте, —

Это была Монна Лиза —

В точности как на холсте.

Бывшим подругам в Сорренто

Хвасталась эта змея:

"Ловко я интеллигента

Заполучила в мужья!.."

Вкалывал он больше года —

Весь этот длительный срок

Все ухмылялась Джоконда:

Мол, дурачок, дурачок!

…В песне разгадка дается

Тайны улыбки, а в ней —

Женское племя смеется

Над простодушьем мужей!

Кто сказал: "Все сгорело дотла,

Больше в землю не бросите семя!"?

Кто сказал, что Земля умерла?

Нет, она затаилась на время!

Материнства не взять у Земли,

Не отнять, как не вычерпать моря.

Кто поверил, что Землю сожгли?

Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли,

И воронки — как раны зияют.

Обнаженные нервы Земли

Неземное страдание знают.

Она вынесет все, переждет, —

Не записывай Землю в калеки!

Кто сказал, что Земля не поет,

Что она замолчала навеки?!

Нет! Звенит она, стоны глуша,

Изо всех своих ран, из отдушин,

Ведь Земля — это наша душа, —

Сапогами не вытоптать душу!

Кто поверил, что Землю сожгли?!

Нет, она затаилась на время…

Темнота впереди — подожди!

Там — стеною закаты багровые,

Встречный ветер, косые дожди

И дороги неровные.

Там — чужие слова, там — дурная молва,

Там ненужные встречи случаются,

Там пожухла, сгорела трава

И следы не читаются, —

В темноте.

Там проверка на прочность — бои,

И закаты, и ветры с прибоями, —

Сердце путает ритмы свои

И стучит с перебоями.

Там — чужие слова, там — дурная молва,

Там ненужные встречи случаются,

Там пожухла, сгорела трава

И следы не читаются, —

В темноте.

Там и звуки и краски — не те,

Только мне выбирать не приходится —

Видно, нужен я там, в темноте, —

Ничего — распогодится!

Там — чужие слова, там — дурная молва,

Там ненужные встречи случаются,

Там пожухла, сгорела трава

И следы не читаются, —

В темноте.

Почему все не так? Вроде — все как всегда:

То же небо — опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода…

Только — он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя.

Мне не стало хватать его только сейчас —

Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —

А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, — не про то разговор:

Вдруг заметил я — нас было двое…

Для меня — будто ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна,

По ошибке окликнул его я:

«Друг, оставь прикурить!» — а в ответ — тишина…

Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,

Наши павшие — как часовые…

Отражается небо в лесу, как в воде, —

И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло — для обоих…

Все теперь — одному, — только кажется мне —

Это я не вернулся из боя.

Сегодня не слышно биенье сердец —

Оно для аллей и беседок.

Я падаю, грудью хватая свинец,

Подумать успев напоследок:

"На этот раз мне не вернуться,

Я ухожу — придет другой".

Мы не успели оглянуться —

А сыновья уходят в бой!

Вот кто-то решил: после нас — хоть потоп,

Как в пропасть шагнул из окопа.

А я для того свой покинул окоп,

Чтоб не было вовсе потопа.

Сейчас глаза мои сомкнутся,

Я крепко обнимусь с землей.

Мы не успели оглянуться —

А сыновья уходят в бой!

Кто сменит меня, кто в атаку пойдет?

Кто выйдет к заветному мосту?

И мне захотелось — пусть будет вон тот,

Одетый во все не по росту.

Я успеваю улыбнуться,

Я видел, кто придет за мной.

Мы не успели оглянуться —

А сыновья уходят в бой!

Разрывы глушили биенье сердец,

Мое же — мне громко стучало,

Что все же конец мой — еще не конец:

Конец — это чье-то начало.

Сейчас глаза мои сомкнутся,

Я крепко обнимусь с землей.

Мы не успели оглянуться —

А сыновья уходят в бой!

Ты идешь по кромке ледника,

Взгляд не отрывая от вершины.

Горы спят, вдыхая облака,

Выдыхая снежные лавины.

Но они с тебя не сводят глаз —

Будто бы тебе покой обещан,

Предостерегая всякий раз

Камнепадом и оскалом трещин.

Горы знают — к ним пришла беда, —

Дымом затянуло перевалы.

Ты не отличал еще тогда

От разрывов горные обвалы.

Если ты о помощи просил —

Громким эхом отзывались скалы,

Ветер по ущельям разносил

Эхо гор, как радиосигналы.

И когда шел бой за перевал, —

Чтобы не был ты врагом замечен,

Каждый камень грудью прикрывал,

Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в гору не пойдет!

Ты пошел — ты не поверил слухам, —

И мягчал гранит, и таял лед,

И туман у ног стелился пухом…

Если в вечный снег навеки ты

Ляжешь — над тобою, как над близким,

Наклонятся горные хребты

Самым прочным в мире обелиском.

Ну, вот исчезла дрожь в руках,

Теперь — наверх!

Ну вот, сорвался в пропасть страх

Навек, навек, —

Для остановки нет причин —

Иду, скользя…

И в мире нет таких вершин,

Что взять нельзя!

Среди нехоженных путей

Один — пусть мой,

Среди невзятых рубежей

Один — за мной!

А имена тех, кто здесь лег,

Снега таят…

Среди непройденных дорог

Одна — моя!

Здесь голубым сияньем льдов

Весь склон облит,

И тайну чьих-нибудь следов

Гранит хранит…

И я гляжу в свою мечту

Поверх голов

И свято верю в чистоту

Снегов и слов!

И пусть пройдет немалый срок —

Мне не забыть,

Как здесь сомнения я смог

В себе убить,

В тот день шептала мне вода:

Удач — всегда!..

А день… какой был день тогда?

Ах да — среда!..

Долго же шел ты в конверте, листок, —

Вышли последние сроки!

Но потому он и Дальний Восток,

Что — далеко на востоке…

Ждешь с нетерпеньем ответ ты —

Весточку в несколько слов…

Мы здесь встречаем рассветы

Раньше на восемь часов.

Здесь до утра пароходы ревут

Средь океанской шумихи —

Не потому его Тихим зовут,

Что он действительно тихий.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты —

Весточку в несколько слов…

Мы здесь встречаем рассветы

Раньше на восемь часов.

Ты не пугайся рассказов о том,

Будто здесь самый край света, —

Сзади еще Сахалин, а потом —

Круглая наша планета.

Ждешь с нетерпеньем ответ ты —

Весточку в несколько слов…

Мы здесь встречаем рассветы

Раньше на восемь часов.

Что говорить — здесь, конечно, не рай,

Но невмоготу переписка, —

Знаешь что, милая, ты приезжай:

Дальний Восток — это близко!

Скоро получишь ответ ты —

Весточку в несколько слов!

Вместе бы встретить рассветы

Раньше на восемь часов!

Пословица звучит витиевато:

Не восхищайся прошлогодним небом, —

Не возвращайся — где был рай когда-то,

И брось дурить — иди туда, где не был!

Там что творит одна природа с нами!

Туда добраться трудно и молве.

Там каждый встречный — что ему цунами! —

Со штормами в душе и в голове!

Покой здесь, правда, ни за что не купишь —

Но ты вернешься, говорят ребята,

Наперекор пословице поступишь —

Придешь туда, где встретил их когда-то!

Здесь что творит одна природа с нами!

Сюда добраться трудно и молве.

Здесь иногда рождаются цунами

И рушат все в душе и в голове!

На море штиль, но в мире нет покоя —

Локатор ищет цель за облаками.

Тревога — если что-нибудь такое —

Или сигнал: внимание — цунами!

Я нынче поднимаю тост с друзьями!

Цунами — равнодушная волна.

Бывают беды пострашней цунами

И — радости сильнее, чем она!

Парад-alle, не видно кресел, мест.

Оркестр шпарил марш, и вдруг, весь в черном,

Эффектно появился шпрехшталмейстер

И крикнул о сегодняшнем коверном.

Вот на манеже мощный черный слон,

Он показал им свой нерусский норов.

Я раньше был уверен, будто он —

Главою у зверей и у жонглеров.

Я был не прав — с ним шел холуй с кнутом,

Кормил его, ласкал, лез целоваться

И на ухо шептал ему, о чем?

В слоне я сразу начал сомневаться.

Потом слон сделал что-то вроде па

С презреньем, и уведен был куда-то…

И всякая полезла шантрапа

В лице людей, певиц и акробатов.

Вот выскочили трое молодцов,

Одновременно всех подвергли мукам,

Но вышел мужичок — из наглецов —

И их убрал со сцены ловким трюком.

Потом, когда там кто-то выжимал

Людей ногами, грудью и руками, —

Тот мужичок весь цирк увеселял

Какой-то непонятностью с шарами.

Он все за что-то брался, что-то клал,

Хватал за все, я понял: вот работа!

Весь трюк был в том, что он не то хватал —

Наверное, высмеивал кого-то.

Убрав его — он был навеселе —

Арену занял сонм эквилибристов.

Ну все, пора кончать парад-алле

Коверных! Дайте туш, даешь артистов!

Маринка! Слушай, милая Маринка!

Кровиночка моя и половинка!

Ведь если разорвать, то — рубль за сто! —

Вторая будет совершать не то.

Маринка, слушай, милая Маринка,

Прекрасная, как детская картинка,

Ну кто сейчас ответит — что есть то?

Ты, только ты, ты можешь — и никто.

Маринка! Слушай! Милая Маринка,

Далекая, как в сказке Метерлинка,

Ты птица моя синяя вдали.

Вот только жаль, ее в раю нашли.

Маринка, слушай, милая Маринка,

Загадочная, как жилище инка.

Идем со мной! Куда-нибудь идем!

Мне все равно куда, но мы найдем!

Поэт — а слово долго не стареет —

Сказал: «Россия, Лета, Лорелея…»

Россия — ты, и Лета, где мечты.

Но Лорелея — нет! Ты — это ты.

Посмотришь — сразу скажешь: "Это кит,

А вот — дельфин, любитель игр и танцев"…

Лицо же человека состоит

Из глаз и незначительных нюансов.

Там — ухо, рот и нос,

Вид и цвет волос,

Челюсть — чо в ней: сила или тупость?

Да! Еще вот лоб,

Чтоб понять без проб:

Этот лоб с намеком на преступность.

В чужой беде нам разбираться лень —

Дельфин зарезан и киту не сладко.

Не верь, что кто-то там на вид — тюлень,

Взгляни в глаза — в них, может быть, касатка!

Вот — череп на износ:

Нет на нем волос,

Правда, он медлителен, как филин,

А лицо его —

Уши с головой,

С небольшим количеством извилин.

Сегодня оглянулся я назад,

Труба калейдоскопа завертелась,

И вспомнил все глаза и каждый взгляд,

И мне пожить вторично захотелось.

И… видел я носы,

Бритых и усы,

Щеки, губы, шеи — все, как надо,

Неба, языки,

Зубы, как клыки,

И ни одного прямого взгляда.

Не относя сюда своих друзей,

Своих любимых не подозревая,

Привязанности все я сдам в музей —

Так будет, если вывезет кривая.

Пусть врет экскурсовод:

"Благородный рот,

Волевой квадратный подбородок…"

Это все не жизнь,

Это — муляжи,

Вплоть до носовых перегородок.

Пусть переводит импозантный гид

Про типы древних римлян и германцев —

Не знает гид: лицо-то состоит

Из глаз и незначительных нюансов.

Был шторм — канаты рвали кожу с рук,

И якорная цепь визжала чертом,

Пел ветер песню грубую, — и вдруг

Раздался голос: «Человек за бортом!»

И сразу — "Полный назад! Стоп машина!

На воду шлюпки, помочь —

Вытащить сукина сына

Или, там, сукину дочь!"

Я пожалел, что обречен шагать

По суше, — значит, мне не ждать подмоги —

Никто меня не бросится спасать

И не объявит шлюпочной тревоги.

А скажут: "Полный вперед! Ветер в спину!

Будем в порту по часам.

Так ему, сукину сыну, —

Пусть выбирается сам!"

И мой корабль от меня уйдет —

На нем, должно быть, люди выше сортом.

Впередсмотрящий смотрит лишь вперед —

Не видит он, что человек за бортом.

Я вижу — мимо суда проплывают,

Ждет их приветливый порт, —

Мало ли кто выпадает

С главной дороги за борт!

Пусть в море меня вынесет, а там —

Шторм девять баллов новыми деньгами, —

За мною спустит шлюпку капитан —

И обрету я почву под ногами.

Они зацепят меня за одежду, —

Значит, падать одетому — плюс, —

В шлюпочный борт, как в надежду,

Мертвою хваткой вцеплюсь.

Я на борту, курс прежний, прежний путь —

Мне тянут руки, души, папиросы, —

И я уверен: если что-нибудь —

Мне бросят круг спасательный матросы.

Правда, с качкой у них перебои там,

В штормы от вахт не вздохнуть, —

Но человеку за бортом

Здесь не дадут утонуть!

Бросьте скуку, как корку арбузную,

Небо ясное, легкие сны.

Парень лошадь имел и судьбу свою —

Интересную — до войны.

Да, на войне как на войне,

А до войны как до войны, —

Везде, по всей вселенной.

Он лихо ездил на коне

В конце весны, в конце весны —

Последней, довоенной.

Но туманы уже по росе плелись,

Град прошел по полям и мечтам, —

Для того чтобы тучи рассеялись,

Парень нужен именно там.

Там — на войне как на войне,

А до войны как до войны, —

Везде, по всей вселенной.

Он лихо ездил на коне

В конце весны, в конце весны —

Последней, довоенной.

Она была чиста как снег зимой.

В грязь — соболя, — иди по ним — по праву…

Но вот мне руки жжет ея письмо —

Я узнаю мучительную правду…

Не ведал я: смиренье — только маска,

И маскарад закончится сейчас, —

Да, в этот раз я потерпел фиаско —

Надеюсь, это был последний раз.

Подумал я: дни сочтены мои,

Дурная кровь в мои проникла вены, —

Я сжал письмо как голову змеи —

Сквозь пальцы просочился яд измены.

Не ведать мне страданий и агоний,

Мне встречный ветер слезы оботрет,

Моих коней обида не нагонит,

Моих следов метель не заметет.

Итак, я оставляю позади,

Под этим серым неприглядным небом,

Дурман фиалок, наготу гвоздик

И слезы вперемешку с талым снегом.

Москва слезам не верит и слезинкам —

И не намерен больше я рыдать, —

Спешу навстречу новым поединкам —

И, как всегда, намерен побеждать!

Как счастье зыбко!..

Опять ошибка:

Его улыбка,

Потом — бокал на стол, —

В нем откровенно

Погасла пена;

А он надменно

Простился и ушел.

Хрустальным звоном

Бокалы стонут.

Судьба с поклоном

Проходит стороной.

Грустно

вино мерцало,

Пусто

на сердце стало,

Скрипки смеялись надо мной…

Впервые это со мной:

В игре азартной судьбой,

Казалось, счастье выпало и мне —

На миг

пригрезился он,

Проник

волшебником в сон, —

И вспыхнул яркий свет в моем окне.

Но счастье зыбко —

Опять ошибка!

Его улыбка,

Потом — бокал на стол, —

В бокале, тленна,

Погасла пена;

А он надменно

Простился — и ушел.

Хрустальным звоном

Бокалы стонут.

Бесцеремонно он

Прервал мой сон.

Вино мерцало…

А я рыдала.

Скрипки рыдали в унисон.

Грезится мне наяву или в бреде,

Как корабли уплывают!

Только своих я не вижу на рейде —

Или они забывают?

Или уходят они в эти страны

Лишь для того, чтобы смыться,

И возвращаются в Наши Романы,

Чтоб на секунду забыться.

Чтобы сойти в той закованной спальне —

Слушать ветра в перелесье,

Чтобы похерить весь рейс этот дальний —

Вновь оказаться в Одессе.

Слушайте, вы! Ну кого же мы судим

И для чего так поемся?

Знаете вы? Эти грустные люди

Сдохнут — и мы испечемся!

Я думал: это все без сожаленья,

Уйду — невеждой!

Мою богиню, сон мой и спасенье

Я жду с надеждой!

Я думал: эти траурные руки

Уйдут в забвенье.

Предполагал, что эти все докуки —

Без вдохновенья.

Я думал: эти слезы мало стоят

Сейчас — в запарке…

Но понял я — тигрица это стонет,

Как в зоопарке.

Я скольжу по коричневой пленке…

Или это — красивые сны?

Простыня на постели в сторонке

Смята комом, огни зажжены.

Или просто погашены свечи?

Я проснусь — липкий пот и знобит.

Лишь во вне долгожданные речи,

Лишь во сне яркий факел горит.

И усталым, больным каннибалом,

Что способен лишь сам себя съесть,

Я грызу свои руки шакалом —

Это так, это все, это есть!

Оторвите от сердца аорту, —

Сердце можно давно заменять!

Не послать ли тоску мою к черту?

Оторвите меня от меня!

Путь блестящий наш — смех и загадка, —

Вот и время всех бледных времен.

Расплескалась судьба без остатка…

Кто прощает, тот не обречен.

Теперь я буду сохнуть от тоски

И сожалеть, проглатывая слюни,

Что не доел в Батуми шашлыки

И глупо отказался от сулгуни.

Пусть много говорил белиберды

Наш тамада — вы тамаду не троньте, —

За Родину был тост алаверды,

За Сталина, — я думал — я на фронте.

И вот уж за столом никто не ест

И тамада над всем царит шерифом, —

Как будто бы двадцатый с чем-то съезд

Другой — двадцатый — объявляет мифом.

Пил тамада за город, за аул

И всех подряд хвалил с остервененьем, —

При этом он ни разу не икнул —

И я к нему проникся уваженьем.