Без запретов и следов,

Об асфальт сжигая шины,

Из кошмара городов

Рвутся за город машины, —

И громоздкие, как танки,

«Форды», «линкольны», «селены»,

Элегантные «мустанги»,

«Мерседесы», «ситроены».

Будто знают — игра стоит свеч, —

Это будет как кровная месть городам!

Поскорей — только б свечи не сжечь,

Карбюратор… и что у них есть еще там…

И не видно полотна —

Лимузины, лимузины…

Среди них — как два пятна —

Две красивые машины, —

Будто связанные тросом

(А где тонко, там и рвется).

Акселераторам, подсосам

Больше дела не найдется.

Будто знают — игра стоит свеч, —

Только вырваться — выплатят все по счетам!

Ну а может, он скажет ей речь

На клаксоне… и что у них есть еще там…

Это скопище машин

На тебя таит обиду, —

Светло-серый лимузин,

Не теряй ее из виду!

Впереди, гляди, разъезд, —

Больше риску, больше веры!

Опоздаешь!.. Так и есть —

Ты промедлил, светло-серый!

Они знали — игра стоит свеч, —

А теперь — что ж сигналить рекламным щитам?!

Ну а может, гора ему с плеч, —

И с капота… и что у них есть еще там…

Нет, развилка — как беда,

Стрелки врозь — и вот не здесь ты!

Неужели никогда

Не сближают нас разъезды?

Этот — сходится, один!

И, врубив седьмую скорость,

Светло-серый лимузин

Позабыл нажать на тормоз…

Что ж съезжаться — пустые мечты?

Или это есть кровная месть городам?..

Покатились колеса, мосты, —

И сердца… или что у них есть еще там…

Я не люблю фатального исхода,

От жизни никогда не устаю.

Я не люблю любое время года,

Когда веселых песен не пою.

Я не люблю открытого цинизма,

В восторженность не верю, и еще —

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда — наполовину

Или когда прервали разговор.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,

Червей сомненья, почестей иглу,

Или — когда все время против шерсти,

Или — когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой, —

Уж лучше пусть откажут тормоза.

Досадно мне, что слово «честь» забыто

И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья —

Нет жалости во мне, и неспроста:

Я не люблю насилье и бессилье, —

Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя когда я трушу,

Обидно мне, когда невинных бьют.

Я не люблю, когда мне лезут в душу,

Тем более — когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены:

На них мильон меняют по рублю,

Пусть впереди большие перемены —

Я это никогда не полюблю!

Будут и стихи, и математика,

Почести, долги, неравный бой, —

Нынче ж оловянные солдатики

Здесь, на старой карте, стали в строй.

Лучше бы уж он держал в казарме их,

Только — на войне как на войне —

Падают бойцы в обеих армиях,

Поровну на каждой стороне.

Может быть — пробелы в воспитании

И в образованье слабина, —

Но не может выиграть кампании

Та или другая сторона.

Совести проблемы окаянные —

Как перед собой не согрешить?

Тут и там — солдаты оловянные, —

Как решить, кто должен победить?

И какая, к дьяволу, стратегия,

И какая тактика, к чертям!

Вот сдалась нейтральная Норвегия.

Ордам оловянных египтян.

Левою рукою Скандинавия

Лишена престижа своего, —

Но рука решительная правая

Вмиг восстановила статус-кво.

Где вы, легкомысленные гении,

Или вам являться недосуг?

Где вы, проигравшие сражения

Просто, не испытывая мук?

Или вы, несущие в венце зарю

Битв, побед, триумфов и могил, —

Где вы, уподобленные Цезарю,

Что пришел, увидел, победил?

Нервничает полководец маленький,

Непосильной ношей отягчен,

Вышедший в громадные начальники,

Шестилетний мой Наполеон.

Чтобы прекратить его мучения,

Ровно половину тех солдат

Я покрасил синим — шутка гения, —

Утром вижу — синие лежат.

Я горжусь успехами такими, но

Мысль одна с тех пор меня гнетет:

Как решил он, чтоб погибли именно

Синие, а не наоборот?..

У меня долги перед друзьями, —

А у них зато — передо мной,

Но своими странными делами

И они чудят, и я чудной.

Напишите мне письма, ребята,

Подарите мне пару минут, —

А не то моя жизнь будет смята,

И про вас меньше песен споют.

Вы мосты не жгите за собою,

Вы не рушьте карточных домов.

Бог с ними совсем, кто рвется к бою

Просто из-за женщин и долгов!

Напишите мне письма, ребята,

Осчастливьте меня хоть чуть-чуть, —

А не то я умру без зарплаты,

Не успев вашей ласки хлебнуть.

Я лежу в изоляторе,

Здесь кругом резонаторы:

Если что-то случается —

Тут же врач появляется.

Здесь врачи — узурпаторы,

Злые, как аллигаторы!

Персонал — то есть нянечки —

Запирают в предбанничке.

Что мне север, экваторы,

Что мне бабы-новаторы,

Если в нашем предбанничке

Так свирепствуют нянечки!

Санитары — как авторы,

Хоть не бегай в театры вы! —

Бьют и вяжут, как веники,

Правда, мы — шизофреники.

У них лапы косматые,

У них рожи усатые

И бутылки початые,

Но от нас их попрятали.

Нет рядом никого, как ни дыши!

Давай с тобой организуем встречу!

Марина, ты письмо мне напиши,

По телефону я тебе отвечу.

Пусть будет так, как года два назад,

Пусть встретимся надолго или вечно,

Пусть наши встречи только наугад, —

Хотя ведь ты работаешь, конечно.

Не видел я любой другой руки,

Которая бы так меня ласкала, —

Вот по таким тоскуют моряки…

Сейчас — моя душа затосковала.

Я песен петь не буду никому!

Пусть, может быть, ты этому не рада, —

Я для тебя могу пойти в тюрьму, —

Пусть это будет за тебя награда.

Не верь тому, что будут говорить, —

Не верю я тому, что люди рады.

Когда-нибудь мы будем вместе пить

Любовный взор и трепетного яда.

Для меня эта ночь — вне закона,

Я пишу — по ночам больше тем.

Я хватаюсь за диск телефона,

Набираю вечное ноль семь.

«Девушка, здравствуйте! Как вас звать?» — «Тома».

"Семьдесят вторая! Жду дыханье затая…

Быть не может, повторите, я уверен — дома!..

Вот уже ответили.

Ну здравствуй, это я!"

Эта ночь для меня вне закона,

Я не сплю — я кричу: «Поскорей!..»

Почему мне в кредит, по талону

Предлагают любимых людей!

"Девушка, слушайте! Семьдесят вторая!

Не могу дождаться, и часы мои стоят…

К дьяволу все линии — я завтра улетаю!..

Вот уже ответили.

Ну здравствуй, это я!"

Телефон для меня — как икона,

Телефонная книга — триптих,

Стала телефонистка мадонной,

Расстоянье на миг сократив.

"Девушка, милая! Я прошу — продлите!

Вы теперь как ангел — не сходите ж с алтаря!

Самое главное — впереди, поймите…

Вот уже ответили.

Ну здравствуй, это я!"

Что, опять поврежденье на трассе?

Что, реле там с ячейкой шалят?

Мне плевать — буду ждать, — я согласен

Начинать каждый вечер с нуля!

«Ноль семь, здравствуйте! Снова я». — «Да что вам?»

"Нет, уже не нужно, — нужен город Магадан.

Не даю вам слова, что звонить не буду снова, —

Просто друг один — узнать, как он, бедняга, там…"

Эта ночь для меня вне закона,

Ночи все у меня не для сна, —

А усну — мне приснится мадонна,

На кого-то похожа она.

"Девушка, милая! Снова я, Тома!

Не могу дождаться — жду дыханье затая…

Да, меня!.. Конечно, я!.. Да, я!.. Конечно, дома!"

«Вызываю… Отвечайте…» — «Здравствуй, это я!»

Не писать мне повестей, романов,

Не читать фантастику в углу, —

Я лежу в палате наркоманов,

Чувствую — сам сяду на иглу.

Кто-то раны лечил боевые,

Кто-то так, обеспечил тылы…

Эх вы парни мои «шировые»,

Поскорее слезайте с иглы!

В душу мне сомнения запали,

Голову вопросами сверлят, —

Я лежу в палате, где глотали,

Нюхали, кололи все подряд.

Кто-то там проколол свою душу,

Кто-то просто остался один…

Эй вы парни, бросайте «морфушу» —

Перейдите на апоморфин!

Тут один знакомый шизофреник —

В него тайно няня влюблена —

Говорит "Когда не будет денег —

Перейду на капли Зимина".

Кто-то там проколол свою совесть,

Кто-то в сердце вкурил анашу…

Эх вы парни, про вас нужно повесть,

Жалко, повестей я не пишу.

Требуются срочно перемены!

Самый наш веселый — тоже сник.

Пятый день кому-то ищут вены —

Не найдут, — он сам от них отвык.

Кто-то даже нюхнул кокаина, —

Говорят, что — мгновенный приход;

Кто-то съел килограмм кодеина —

И пустил себя за день в расход.

Я люблю загульных, но не пьяных,

Я люблю отчаянных парней.

Я лежу в палате наркоманов, —

Сколько я наслушался здесь, в ней!

Кто-то гонит кубы себе в руку,

Кто-то ест даже крепкий вольфрам…

Добровольно принявшие муку,

Эта песня написана вам!

И душа и голова, кажись, болит, —

Верьте мне, что я не притворяюсь.

Двести тыщ — тому, кто меня вызволит!

Ну и я, конечно, постараюсь.

Нужно мне туда, где ветер с соснами, —

Нужно мне, и все, — там интереснее!

Поделюсь хоть всеми папиросами

И еще вдобавок тоже — песнями.

Дайте мне глоток другого воздуха!

Смею ли роптать? Наверно, смею.

Запах здесь… А может быть, вопрос в духах?..

Отблагодарю, когда сумею.

Нервы у меня хотя луженые,

Кончилось спокойствие навеки.

Эх вы мои нервы обнаженные!

Ожили б — ходили б как калеки.

Не глядите на меня, что губы сжал, —

Если слово вылетит, то — злое.

Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, —

Где-нибудь зароюсь — и завою!

Жизни после смерти нет.

Это все неправда.

Ночью снятся черти мне,

Убежав из ада.

Кто верит в Магомета, кто — в Аллаха, кто — в Исуса,

Кто ни во что не верит — даже в черта, назло всем, —

Хорошую религию придумали индусы:

Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

Стремилась ввысь душа твоя —

Родишься вновь с мечтою,

Но если жил ты как свинья —

Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя — привыкни к укоризне, —

Досадно — что ж, родишься вновь на колкости горазд.

А если видел смерть врага еще при этой жизни,

В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.

Живи себе нормальненько —

Есть повод веселиться:

Ведь, может быть, в начальника

Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником — родишься вновь прорабом,

А после из прораба до министра дорастешь, —

Но, если туп, как дерево — родишься баобабом

И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

Досадно попугаем жить,

Гадюкой с длинным веком, —

Не лучше ли при жизни быть

Приличным человеком?!

Так кто есть кто, так кто был кем? — мы никогда не знаем.

Кто был никем, тот станет всем — задумайся о том!

Быть может, тот облезлый кот — был раньше негодяем,

А этот милый человек — был раньше добрым псом.

Я от восторга прыгаю,

Я обхожу искусы, —

Удобную религию

Придумали индусы!

Я — самый непьющий из всех мужуков:

Во мне есть моральная сила, —

И наша семья большинством голосов,

Снабдив меня списком на восемь листов,

В столицу меня снарядила.

Чтобы я привез снохе

с ейным мужем по дохе,

Чтобы брату с бабой — кофе растворимый,

Двум невесткам — по ковру,

зятю — черную икру,

Тестю — что-нибудь армянского розлива.

Я ранен, контужен — я малость боюсь

Забыть, что кому по порядку, —

Я список вещей заучил наизусть,

А деньги зашил за подкладку.

Значит, брату — две дохи,

сестрин муж — ему духи,

Тесть сказал: «Давай бери что попадется!»

Двум невесткам — по ковру,

зятю — заячью икру,

Куму — водки литра два, — пущай зальется!

Я тыкался в спины, блуждал по ногам,

Шел грудью к плащам и рубахам.

Чтоб список вещей не достался врагам,

Его проглотил я без страха.

Но помню: шубу просит брат,

Куму с бабой — все подряд,

Тестю — водки ереванского розлива,

Двум невесткам — по ковру,

зятю — заячью нору,

А сестре — плевать чего, но чтоб — красиво!

Да что ж мне — пустым возвращаться назад?!

Но вот я набрел на товары.

«Какая валюта у вас?» — говорят.

«Не бойсь, — говорю, — не доллары!»

Растворимой мне махры,

зять — подохнет без икры,

Тестю, мол, даешь духи для опохмелки!

Двум невесткам — все равно,

мужу сестрину — вино,

Ну а мне — вот это желтое в тарелке!

Не помню про фунты, про стерлинги слов,

Сраженный ужасной загадкой:

Зачем я тогда проливал свою кровь,

Зачем ел тот список на восемь листов,

Зачем мне рубли за подкладкой?!

Где же все же взять доху,

зятю — кофе на меху?

Тестю — хрен, а кум и пивом обойдется.

Где мне взять коня в пуху,

растворимую сноху?

Ну а брат и самогоном перебьется!

Как-то раз, цитаты Мао прочитав,

Вышли к нам они с большим его портретом.

Мы тогда чуть-чуть нарушили устав…

Остальное вам известно по газетам.

Вспомнилась песня, вспомнился стих,

Словно шепнули мне в ухо:

«Сталин и Мао слушают их…»

Вот почему — заваруха.

При поддержке минометного огня,

Молча, медленно, как-будто — на охоту,

Рать китайская бежала на меня…

Позже выяснилось — численностью в роту.

Вспомнилась песня, вспомнился стих,

Словно шепнули мне в ухо:

«Сталин и Мао слушают их…»

Вот почему — заваруха.

Раньше — локти хоть кусать, но не стрелять!

Лучше дома пить сгущенное какао.

Но сегодня приказали: не пускать!

Теперь вам шиш, no рasarans, товарищ Мао!

Вспомнилась песня, вспомнился стих,

Словно шепнули мне в ухо:

«Сталин и Мао слушают их…»

Вот почему — заваруха.

Раньше я стрелял с колена: на бегу

Не привык я просто к медленным решеньям,

Раньше я стрелял по мнимому врагу,

А теперь придется по живым мишеням.

Вспомнилась песня, вспомнился стих,

Словно шепнули мне в ухо:

«Сталин и Мао слушают их…»

Вот почему — заваруха.

Мины падают, и рота так и прет,

Кто как может — по воде, не зная броду.

Что обидно! — этот самый миномет

Подарили мы китайскому народу.

Вспомнилась песня, вспомнился стих,

Словно шепнули мне в ухо:

«Сталин и Мао слушают их…»

Вот почему — заваруха.

Он давно — Великий Кормчий — вылезал,

А теперь, не успокоившись на этом,

Наши братья залегли — и дали залп…

Остальное вам известно по газетам.

Вспомнилась песня, вспомнился стих,

Словно шепнули мне в ухо:

«Сталин и Мао слушают их…»

Вот почему — заваруха.

Подумаешь — с женой не очень ладно,

Подумаешь — неважно с головой,

Подумаешь — ограбили в парадном, —

Скажи еще спасибо, что — живой!

Ну что ж такого — мучает саркома,

Ну что ж такого — начался запой,

Ну что ж такого — выгнали из дома, —

Скажи еще спасибо, что — живой!

Плевать — партнер по покеру дал дуба,

Плевать, что снится ночью домовой,

Плевать — в «Софии» выбили два зуба, —

Скажи еще спасибо, что — живой!

Да ладно — ну уснул вчера в опилках,

Да ладно — в челюсть врезали ногой,

Да ладно — потащили на носилках, —

Скажи еще спасибо, что — живой!

Да, правда — тот, кто хочет, тот и может,

Да, правда — сам виновен, бог со мной,

Да, правда, — но одно меня тревожит:

Кому сказать спасибо, что — живой!

Я склонен думать, гражданин судья,

Что прокурор сегодня был поддавши,

Ведь нападавшим вовсе не был я,

А я, скорее, даже — пострадавший.

Зачем я дрался?

Я вам отвечу:

Я возвращался,

А он — навстречу!

Я вижу — тучи

По небу мчатся…

Конечно, лучше б

Нам не встречаться.

Так вот, товарищ гражданин судья,

Поймите, не заваривал я кашу.

Учтите — это ложная статья

Мешком камней на совесть ляжет вашу.

«Рядовой Борисов!» — «Я!» — «Давай, как было дело!»

"Я держался из последних сил:

Дождь хлестал, потом устал, потом уже стемнело…

Только я его предупредил!

На первый окрик: «Кто идет?» он стал шутить,

На выстрел в воздух закричал: «Кончай дурить!»

Я чуть замешкался и, не вступая в спор,

Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор".

"Бросьте, рядовой, давайте правду, — вам же лучше!

Вы б его узнали за версту…"

"Был туман — узнать не мог — темно, на небе тучи, —

Кто-то шел — я крикнул в темноту.

На первый окрик: «Кто идет?» он стал шутить,

На выстрел в воздух закричал: «Кончай дурить!»

Я чуть замешкался и, не вступая в спор,

Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор".

"Рядовой Борисов, — снова следователь мучил, —

Попадете вы под трибунал!"

"Я был на посту — был дождь, туман, и были тучи, —

Снова я устало повторял. —

На первый окрик: «Кто идет?» он стал шутить,

На выстрел в воздух закричал: «Кончай дурить!»

Я чуть замешкался и, не вступая в спор,

Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор".

…Год назад — а я обид не забываю скоро —

В шахте мы повздорили чуток, —

Правда, по душам не получилось разговора:

Нам мешал отбойный молоток.

На крик души: «Оставь ее!» он стал шутить,

На мой удар он закричал: «Кончай дурить!»

Я чуть замешкался — я был обижен, зол, —

Чинарик выплюнул, нож бросил и ушел.

Счастие мое, что оказался он живучим!..

Ну а я — я долг свой выполнял.

Правда ведь, — был дождь, туман, по небу плыли тучи…

По уставу — правильно стрелял!

На первый окрик: «Кто идет?» он стал шутить,

На выстрел в воздух закричал: «Кончай дурить!»

Я чуть замешкался и, не вступая в спор,

Чинарик выплюнул — и выстрелил в упор.

Я уверен, как ни разу в жизни —

Это точно, —

Что в моем здоровом организме

Червоточина.

Может, мой никчемный орган — плевра,

Может — многие,

Но лежу я в отделеньи невро-

Паталогии.

Выдам то, что держится в секрете,

Но наверное,

Наше населенье на две трети —

Люди нервные.

Эврика! Нашел — вот признак первый,

Мной замеченный:

Те, кто пьют — у них сплошные нервы

Вместо печени.

Высох ты и бесподобно жилист,

Словно мумия,

Знай, что твои нервы обнажились

До безумия.

Если ты ругаешь даже тихих

Или ссоришься —

Знай, что эти люди тоже психи,

Ох, напорешься!

Слухи по России верховодят

И со сплетней в терции поют.

Ну а где-то рядом с ними ходит

Правда, на которую плюют.

Сколько слухов наши уши поражает,

Сколько сплетен разъедает, словно моль!

Ходят сухи, будто все подорожает —

абсолютно, —

А особенно — штаны и алкоголь!

Словно мухи, тут и там

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам!

— Слушай, слышал? Под землею город строют, —

Говорят — на случай ядерной войны!

— Вы слыхали? Скоро бани все закроют —

повсеместно —

Навсегда, — и эти сведенья верны!

Словно мухи, тут и там

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам!

— А вы знаете? Мамыкина снимают —

За разврат его, за пьянство, за дебош!

— Кстати, вашего соседа забирают,

негодяя, —

Потому что он на Берию похож!

Словно мухи, тут и там

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам!

— Ой, что деется! Вчерась траншею рыли —

Так откопали две коньячные струи!

— Говорят, шпионы воду отравили

самогоном.

Ну а хлеб теперь — из рыбной чешуи!

Словно мухи, тут и там

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам!

Закаленные во многих заварухах,

Слухи ширятся, не ведая преград, —

Ходят сплетни, что не будет больше слухов

абсолютно.

Ходят слухи, будто сплетни запретят!

Словно мухи, тут и там

Ходят слухи по домам,

А беззубые старухи

Их разносят по умам!

Друг в порядке — он, словом, при деле, —

Завязал он с газетой тесьмой:

Друг мой золото моет в артели, —

Получил я сегодня письмо.

Пишет он, что работа — не слишком…

Словно лозунги клеит на дом:

"Государство будет с золотишком,

А старатель будет — с трудоднем!"

Говорит: "Не хочу отпираться,

Что поехал сюда за рублем…"

Говорит: "Если чуть постараться,

То вернуться могу королем!"

Написал, что становится злее.

"Друг, — он пишет, — запомни одно:

Золотишко всегда тяжелее

И всегда оседает на дно.

Тонет золото — хоть с топорищем.

Что ж ты скис, захандрил и поник?

Не боись: если тонешь, дружище, —

Значит, есть и в тебе золотник!"

Пишет он второпях, без запинки:

"Если грязь и песок над тобой —

Знай: то жизнь золотые песчинки

Отмывает живящей водой…"

Он ругает меня: "Что ж не пишешь?!

Знаю — тонешь, и знаю — хандра, —

Все же золото — золото, слышишь! —

Люди бережно снимут с ковра…"

Друг стоит на насосе и в метку

Отбивает от золота муть.

…Я письмо проглотил как таблетку —

И теперь не боюсь утонуть!

Становлюсь я упрямей, прямее, —

Пусть бежит по колоде вода, —

У старателей — все лотерея,

Но старатели будут всегда!

И вкусы и запросы мои — странны, —

Я экзотичен, мягко говоря:

Могу одновременно грызть стаканы —

И Шиллера читать без словаря.

Во мне два Я — два полюса планеты,

Два разных человека, два врага:

Когда один стремится на балеты —

Другой стремится прямо на бега.

Я лишнего и в мыслях не позволю,

Когда живу от первого лица, —

Но часто вырывается на волю

Второе Я в обличье подлеца.

И я боюсь, давлю в себе мерзавца, —

О, участь беспокойная моя! —

Боюсь ошибки: может оказаться,

Что я давлю не то второе Я.

Когда в душе я раскрываю гранки

На тех местах, где искренность сама, —

Тогда мне в долг дают официантки

И женщины ласкают задарма.

Но вот летят к чертям все идеалы,

Но вот я груб, я нетерпим и зол,

Но вот сижу и тупо ем бокалы,

Забрасывая Шиллера под стол.

…А суд идет, весь зал мне смотрит в спину.

Вы, прокурор, вы, гражданин судья,

Поверьте мне: не я разбил витрину,

А подлое мое второе Я.

И я прошу вас: строго не судите, —

Лишь дайте срок, но не давайте срок! —

Я буду посещать суды как зритель

И в тюрьмы заходить на огонек.

Я больше не намерен бить витрины

И лица граждан — так и запиши!

Я воссоединю две половины

Моей больной раздвоенной души!

Искореню, похороню, зарою, —

Очищусь, ничего не скрою я!

Мне чуждо это е мое второе, —

Нет, это не мое второе Я.

А ну отдай мой каменный топор!

И шкур моих набедренных не тронь!

Молчи, не вижу я тебя в упор, —