Русский проект - Изменник

      — Ты, чурка е…аная! — сказал старшина сзади. — Ты быстрее копытами шевелить можешь?
      — У меня травма позвоночника, — ответил Джинн. Он придал голосу нотки просительности.
      — Ща у тебя будет еще одна.
      …А вот здесь, подумал Джинн, можно попробовать — людей немного и дворы справа… Эти дворы он знал с детства… Он не торопясь сунул руку в карман и вытащил носовой платок. Громко высморкался и снова сунул руку в карман. Обратно рука выскочила уже с пистолетом.
      — Ложись, блядь! — заорал Джинн, оборачиваясь. — Перестреляю!
      Изумленно смотрели на него Bри пары глаз. Этот, новый «чурка», совсем не был похож на хлюпика, который минуту назад скулил про свой позвоночник. Глаза у него горели нехорошо, и третий омоновец — самый спокойный и толковый — первым сообразил, что это не шутки и «чурка» может открыть огонь… И вот-вот откроет.
      — Успокойся, брат, — сказал «третий». Джинн выстрелил ему под ноги.
      Он понимал, что в любую секунду у любого из троих могут сдать нервы и тогда человек схватится за автомат. Или на улице появится патрульная машина. Или… А черт его знает, что может произойти.
      — Автоматы на землю! — снова скомандовал он… Первым положил автомат самый толковый, затем старшина и, наконец, последний. Держались все очень напряженно.
      — Быстренько сковываемся наручниками друг с другом вперекрест, — сказал Джинн. — В один «сноп».
      — Ты не о…уевай, — неуверенно произнес старшина.
      — Мне, — сказал Джинн, — терять нечего… Убивать вас я не хочу. Оружия вашего мне не надо. Как только скуетесь в одну гроздь — я уйду… Быстро! Через три секунды открываю огонь по ногам.
      На них смотрели прохожие… Сцена была совсем не правдоподобной, но москвичей после расстрела Белого дома уже ничем нельзя было удивить. Тянулись секунды. Все трое довольно споро упаковывали друг друга в браслеты, но Джинну казалось, что они работают очень медленно… Когда наконец они были соединены в одну «гроздь», Джинн забрал паспорт и, не опуская пистолета, пошел ко дворам. Нырнув под арку, он спрятал пушку и пошел очень быстро. Было очевидно, что в самое ближайшее время (через три минуты? Пять? Десять?) на него начнется большая охота.
      Он на ходу сунул пистолет под ремень, развязал и выбросил галстук… Сбросил плащ. Из наружного кармана сумки достал модные дымчатые очки. Вся эта маскировка не очень-то поможет, если менты начнут облаву, но большего он сделать не мог.
      Он вышел на набережную, поднял руку и через минуту сидел в салоне такси. На душе было паскудно.

***

      Седьмого октября в детективное агентство «Манхэттен» позвонил мужчина. По-русски он говорил свободно, но с легким акцентом. Акцент выдавал славянина… Мужчина сказал, что хочет поговорить лично с директором. На вопрос секретарши: на какую тему? — вежливо, но твердо ответил, что дело конфиденциальное. На вопрос: как вас представить? — ответил: Антоном.
      Секретарша Люба пожала плечами и доложила шефу, бывшему сотруднику уголовного розыска. Шеф сказал: соединяй.
      Спустя час директор «Манхэттена» и Антон встретились в кафе у Чистых прудов… Антон оказался высоким сутулым очкариком лет сорока. С наивным лицом…и очень цепким взглядом.
      Когда познакомились и заказали кофе, директор спросил:
      — Что же у вас за дело ко мне, Антон?
      — Сущий пустяк, но я готов хорошо заплатить.
      — Я вас слушаю, Антон.
      — Необходимо установить московские адреса трех человек.
      — Хм… А что за люди?
      — Вы беретесь? — спросил Антон.
      — Не знаю. В принципе, мы делаем такую работу. — Антон положил на стол листок бумаги, отпечатанный на принтере. Шеф «Манхэттена» взял листок, прочитал первую фамилию и внимательно посмотрел на Антона. Тот улыбнулся в ответ.
      — А вы, Антон, знаете, кто этот человек? — спросил директор.
      — Да, конечно. Он журналист.
      — Он не просто журналист. Он телезвезда. И, кстати, депутат Верховного Совета.
      — Кажется, Верховного Совета больше нет? — с улыбкой произнес Антон.
      — Разумеется, — с улыбкой же ответил директор. — А, кстати, почему, Антон, вы обратились именно ко мне?
      — Мне вас рекомендовали, Павел.
      — Кто, позвольте узнать?
      Антон положил на столик визитку. Директор взял визитку, прочитал и вскинул брови:
      — О! — сказал он. — Уважаемый в столице человек…
      Антон улыбнулся, ничего не ответил, а Павел добавил:
      — И весьма АВТОРИТЕТНЫЙ.
      Антон снова улыбнулся. Директор прочитал вторую фамилию: Зимин Илья Дмитриевич, г.р. 1945-1955… Что-то знакомое показалось директору «Манхэттена»… Зимин?… Зимин?… Илья Дмитриевич Зимин?… Что-то знакомое, но не вспомнить сразу.
      — А кто этот Зимин? — спросил директор.
      — Кажется, он по прокурорскому ведомству служит, — ответил Антон, и бывший опер МУР сразу вспомнил важняка Генпрокуратуры… Ну ни х… себе! Нормальное кино — подай им адрес важнака! Ну совсем оборзели… Директор «Манхэттена» прочитал третью фамилию: Фролов Олег Иванович, 22.07.66… Эта фамилия ему ничего не говорила.
      — А Фролов Олег Иванович тоже по прокурорскому ведомству служит? — спросил он.
      — Я не знаю, — ответил Антон, и Павел сразу понял, что он лжет.
      — А почему, — спросил, — ваш АВТОРИТЕТНЫЙ приятель сам не хочет сделать эту пустяковую работу? Его возможности гораздо выше, чем у меня.
      — Ему некогда, Павел.
      — Понятно… Ему некогда, — произнес Павел. Он быстро прикидывал: что делать? Отказаться? Послать эту гниду куда подальше?
      Чтобы читателю стало понятно, надобно напомнить, что на дворе у нас — 93-й год. В ту пору, уже беспредельную, еще, тем не менее, не продавались на рынках базы данных. А уж адрес или телефон судьи, прокурора, сотрудника МВД или госбезопасности узнать в справочном было невозможно. Более того, всякий интересующийся перечисленной категорией лиц сам мог стать объектом пристального интереса.
      Бывший оперативник МУРа знал, как добыть необходимые Антону телефоны и адреса… Но не спешил этого делать. За интересом Антона (который, скорее всего, и не Антон вовсе) стояло что-то… не очень чистое. И если с Мукусеевым, Зиминым или неизвестным директору «Манхэттена» Фроловым (который тоже наверняка не слесарь ЖЭКа) что-либо произойдет, то можно попасть под замес.
      Павел Большаков закурил и спросил:
      — Сколько же вы готовы заплатить за «сущий пустяк», Антон?
      Антон вынул «паркер» и черканул сумму на салфетке.
      Директор «Манхэттена» внутренне вздрогнул. Сумма подтверждала самые худшие предположения… М-да, запросто можно попасть под замес!
      — Это аванс, — сказал Антон.
      …А можно и не попасть…
      — Ну что, Павел, по рукам?
      — Я должен подумать, — сухо произнес директор.
      …А на Чистых прудах белый лебедь плывет, отвлекая вагоновожатых…

***

      После стычки с омоновцами Джинн трижды менял такси, купил китайскую дешевую куртку, джинсы и новую сумку. При этом он безжалостно избавлялся от «старого шмотья». Все «шмотъе» было весьма
      дорогим и качественным, но жалеть его не следовало — каждая вещь была уликой. Джинн особо не обольщался, понимая, что три милиционера, хоть они и не Холмсы, сумеют дать довольно подробное описание внешности «Нургизова»… Но с этим уже ничего не поделаешь.
      Он уехал в Реутов — позвонил Ирине. Конечно, дома ее не оказалось. До вечера он отсиживался на пустыре, а когда стемнело, выбрался и пошел к ней… Он шел и думал, что прошло два года, что за это время она могла переехать, выйти замуж или просто плюнуть на него и забыть… Два года — это очень большой срок.
      …Ирина открыла дверь и застыла. Только губы шевельнулись. Кажется, она прошептала: это ты?
      И он глазами ответил: я. Олег Фролов… Джинн… Одиссей… Ненад Павелич… Олег Гафарович Нургизов. В общем, убийца в бегах… Впустишь?
      А вслух он сказал:
      — В глазок нужно смотреть, мадемуазель. Город наводнен недобитой красно-коричневой сволочью. Что же вы, мадемуазель, так неосторожны?
      А она заплакала.

***

      …Она заплакала.
      И это было хуже, чем омоновский наряд. Хуже, чем нож басмача, приставленный к горлу… Хуже, чем новость, что Колька Федоров «отдыхает» в Томбсе.
      Она плакала, прислонившись к стене. Беззвучно. Слезы текли по лицу, размазывая косметику… разрывая на части миры.
      Как и зачем ты жил все эти годы? Чего ты добивался? И чего, в конечном итоге, добился? Жизнь прожита уже наполовину… или на три четверти… или прожита совсем… И вот теперь ты, убийца в бегах, стоишь на лестничной площадке в идиотской китайской куртке, с югославским пистолетом за брючным ремнем и смотришь, как плачет женщина… А свет бра в прихожей желт, как мандариновая корка, и плач женщины невыносим как боль, когда кончается действие промедола. И нет дороги назад…

***

      Павел Большаков добыл необходимые Антону сведения… Они встретились в ГУМе, Большаков передал Антону листок бумаги, а Антон Большакову — конверт.
      — Будет лучше, — сказал Павел, — если листок вы уничтожите.
      — Разумеется, — ответил Антон.
      — Третий человек из вашего списка… Фролов… Я бы на вашем месте не стал с ним…
      — Я знаю, — перебил Антон. — Этот человек мне нужен. Не могли бы вы…
      — Нет, — в свою очередь перебил детектив.
      — Напрасно вы так категоричны, Павел. Всего лишь посмотреть.
      — Мне проще смотреть за неверными женами, Антон… Головных болей меньше.
      — И денег тоже, — с улыбкой сказал Антон.
      — Не в деньгах счастье.
      — А в их количестве… Обсудим гонорар?

***

      Шел дождь. За окном на липе сидела нахохлившаяся ворона. В телевизоре с идиотски-серьезным видом сидел Бурбулис. Долдонил про демократию. Ирина налила в чашки кофе, сказала:
      — А теперь рассказывай.
      — Что? — спросил Джинн.
      — Что случилось, рассказывай.
      А что действительно случилось? Ничего особенного — катастрофа!
      — Ничего не случилось, — сказал Джинн, прикуривая. В глаза Ирине он не смотрел… Он не хотел ни говорить, ни думать о том, что произошло. Изменить что-либо в прошлом не дано. А в будущем? Будущее формируется прошлым… в котором ты уже наколбасил выше крыши. И совершенно непонятно, что делать дальше. Идти в родную контору? Это автоматически повлечет арест… Если бы за спиной не лежал труп полковника СВР, все можно было бы объяснить. Но труп полковника Широкова перевесит все аргументы. А соперничество спецслужб, существующее издавна, вряд ли сделает возможным компромисс.
      Бурбулис с экрана исчез, и диктор сказал:
      — Почти сутки в столице продолжается розыск преступника, совершившего вчера вооруженное нападение на сотрудников милиции. Напомним, что инцидент имел место вчера днем на Автозаводской улице. Вооруженный пистолетом и гранатами человек напал на наряд ОМОН и открыл огонь. Опасаясь за жизнь многочисленных прохожих, сотрудники милиции не стали применять табельное оружие и выполнили все требования преступника. Рискуя жизнью, милиционеры вступили в переговоры с нападавшим и предложили себя в качестве заложников. Именно этот мужественный поступок позволил избежать многочисленных жертв ни в чем неповинных людей. Мэр Москвы заявил, что будет ходатайствовать о награждении мужественных милиционеров… Сейчас мы покажем вам фоторобот преступника.
      На экране возникла картинка. На Джинна смотрело свирепого вида «лицо кавказской национальности». Абрек, только что спустившийся с гор… Джинн усмехнулся, а Ирина сказала:
      — М-да… не очень похоже.
      — Ты о чем? — спросил Джинн и выключил телевизор.
      — О тебе, любимый. Хочешь сказать, что это не ты?
      Джинн собрался возразить, но потом подумал, что так, пожалуй, даже лучше — пусть Ирина считает, что он прячется от ментов. Но проблемы это не решало. Ворона за окном каркнула и спланировала вниз.
      — Ирина, — сказал Джинн, — я могу пожить у тебя на даче?
      — На даче? А здесь ты не хочешь пожить?
      — Очень хочу, но по ряду причин это нежелательно… Меня ищут.
      — Горе ты мое, — сказала Ирина.

***

      Генерал-майор Сухоткин пошел с докладом к начальнику ГРУ генерал-полковнику Лодыгину. С тяжелым сердцем направился Сухоткин к шефу. Он шел по коридорам «стекляшки» и прикидывал, как будет строить доклад.
      После инцидента с омоновцами на Автозаводской оперативники ГРУ прокачали ситуацию, опросили соседей Фролова, и тех самых омоновцев, и, сопоставив место и время событий, пришли к выводу: неизвестным, «напавшим» на наряд, был Джинн. Это означало, что Фролов перешел на нелегальное положение и на контакт выходить не намерен… В принципе, Сухоткин мог бы скрыть от начальника этот факт. И если бы ему пришлось докладывать предыдущему начальнику — человеку в разведке случайному — он бы так и сделал. Но к Лодыгину — двадцать шестому, если считать от легендарного Семена Аралова, начальнику ГРУ — он относился с величайшим уважением… Сухоткин отлично знал о той подковерной борьбе, что шла вокруг руководителя военной разведки. О том, что в окружении Анатолия Ч. давно ведутся разговоры о необходимости замены Лодыгина на более «лояльного» человека. У лояльного было двойное гражданство и имидж «атлантиста». Если бы удалось пропихнуть этого «патриота» на должность начальника ГРУ, это означало бы смерть военной разведки России.
      — Разрешите, Федор Иваныч? — спросил Сухоткин.
      — Проходите, Борис Ефимович, — ответил Лодыгин. — Жду вас.
      Генералы обменялись рукопожатием и сели за стол.
      — Что у нас по Фролову? — сразу спросил Лодыгин.
      — Караул у нас по Фролову… Проверка подтвердила, что он в Москве. Или по крайней мере был в Москве сутки назад. И даже посетил свою квартиру…
      Лодыгин изумленно вскинул брови. Сухоткин сказал:
      — Прошлепали, Федор Иваныч. Не ожидали, что он придет домой. Да и погранцы сообщили о его появлении в Питере с огромной задержкой.
      — Он вернулся со своими документами?
      — Нет, с документами прикрытия.
      — Первый спецотдел?
      — Так точно… Вчера, около 12:30 он покинул свою квартиру. Его видели две соседки. Наша опергруппа разминулась с ним на пять-десять минут. Приблизительно в 12:40 Фролов был остановлен милицейским патрулем на улице. Вы же знаете, Федор Иваныч, как милиция сейчас относится к «лицам кавказской национальности». Собственно, они тормознули Фролова только из-за внешности.
      — А Фролов что — кавказец? — уточнил Лодыгин.
      — Нет, русский. Но черты лица имеет своеобразные. Он востоковед, закончил «консерваторию» «"Консерватория" — Военно-дипломатическая академия. (слэнг)»… При задержании Фролов предъявил паспорт на имя Нургизова Олега Гафаровича. Мы проверили — паспорт настоящий А Нургизов был смотрящим в Туле, в девяносто первом исчез.
      — Каким образом этот паспорт попал к Фролову? — спросил Лодыгин.
      — Проверяем, Федор Иванович… Полагаю, что к исчезновению этого Нургизова Джинн мог приложить руку. На момент исчезновения Нургизова Джинн… извините, Фролов как раз находился в Союзе.
      — Вот только этого не хватало, — покачал головой начальник ГРУ.
      Сухоткин продолжил:
      — Проверка только началась… Если позволите, я вернусь к событиям вчерашнего дня. В результате столкновения с милицейским патрулем Фролов их обезоружил и…
      — Так это он нашумел на Автозаводской? — спросил Лодыгин.
      — Так точно, он.
      — Час от часу не легче, Борис Ефимыч. Да что же это такое?
      Сухотин промолчал. Ответить на вопрос Лодыгина по существу было нечего. Да, собственно, вопрос и не требовал ответа.
      — Куда как худо, Борис Ефимыч, — произнес Лодыгин. — Ты же знаешь, сколько «реформаторов» хотят нас сожрать…
      — Знаю, Федор Иваныч…
      — А мы сами даем им козырь в руки. Представляешь, что начнется, если где-то всплывет информация о том, что нападение на милицейский патруль осуществил офицер ГРУ? Да еще с документами убитого криминального авторитета…
      Информации, подтверждающей смерть Нургизова, не было, и он, соответственно, числился без вести пропавшим… Но Сухоткин поправлять начальника не стал: неуместно, и сути дела не меняет.
      — Эта информация, — сказал Сухоткин, — не всплывет.
      — Если только милицейские не вычислят Фролова, — ответил Лодыгин, — раньше нас… Сколько человек у тебя работают по Фролову?
      — Четверо.
      — Удвой, Борис Ефимыч. Фролова нужно достать из-под земли.

***

      Почти одновременно в Ясенево, в штаб-квартире СВР, заместитель Директора беседовал с начальником управления, в котором работал Игорь Широков.
      Всего пять дней прошло после похорон Широкова. Полковника похоронили с воинскими почестями, три залпа прогрохотали над могилой… Наверно, Игорь Георгиевич их заслужил. Последние события в далекой от Москвы Костайнице поставили его заслуги под сомнение, но о них в СВР никто не знал.
      Именно об этом шел разговор между заместителем Прямикова и начальником Широкова.
      — То, что Широкова убил этот грушник, — говорил генерал-майор Трифонов Нечаеву, — сомнений не вызывает. Вопрос в том, почему убил? Почему Игорь схватился за гранату, и как вообще у него оказалась эта граната?
      — Таких гранат там полно, — отозвался Нечаев. — Из материалов, которые дали югославы, следует, что гранатка британского производства, обзывается «граната Мильса». Похожа на нашу «феньку». А вот уж где он ее взял я, видит Бог, не знаю…
      — Это тоже второстепенный вопрос. Главное для нас: что произошло? Почему один российский офицер убил другого?
      Нечаев ответил:
      — На этот вопрос может ответить только Фролов.
      — Найди Фролова, Николай Анатольевич. Обязательно найди Фролова.

***

      В кабинете детективного агентства «Манхэттен» собрались четверо мужчин — три детектива и директор. Все четверо были в прошлом сотрудниками уголовного розыска. И, надо заметить, неплохими. В силу различных причин все четверо оставили службу.
      За окном шел дождь, а в кабинете было изрядно накурено.
      — Ну-с, господа детективы, — сказал директор, когда Славка Синцов закончил травить байку про то, как подклеил блондинку в «Праге», — слушай сюды: есть хороший заказ. Хороший, денежный, но… стремный.
      — Насколько денежный? — спросил Соколов. Он сидел у окна и «набивал» руку, постукивая по подоконнику. Большаков назвал сумму. Детективы переглянулись: ого!
      — В таком случае меня не колышет, стремный он или нет, — ответил Соколов.
      — Но эти деньги мы получим только если найдем человека, который нужен заказчику. В противном случае — оплата по обычному тарифу.
      — Он что — из золота? Человек-то этот?
      — Нет, он из ГРУ, — сказал Большаков.
      — О-о, елы-палы… А заказчик, Паша, из ЦРУ? — спросил Феликс Неволяев.
      — Это меня не колышет, друзья мои. Наша задача — найти человека.
      — Он в Москве?
      — Не знаю. Скорее всего, да… А возможно, и нет.
      — А что на него есть, на грушника-то?
      — Немного: Фролов Олег Иванович, тридцать восемь лет. Вот фото. — Большаков положил на стол фотографию Джинна. — Майор ГРУ. Сейчас, вероятно, в бегах — чего-то отмочил за границей. Во всяком случае, так говорит заказчик. Домашний адрес Фролова — на обороте фото. Но в этом адресе он, похоже, не живет. Воевал, умен, хладнокровен и очень опасен. Вероятно, вооружен. Но брать его не нужно. Его нужно просто найти… Беремся?
      — Чего ж не взяться? — сказал Соколов. — За такие бабки я собственного дедку из могилы выкопаю и сдам заказчику.
      — Но найти нужно обязательно, — подвел итог Большаков. Он уже получил аванс от Антона.

***

      Человек, который представился Павлу Большакову Антоном, имел несколько имен. Он был сыном русского и сербки. В семьдесят первом году, когда Антону исполнилось всего десять лет, семья эмигрировала в Америку. Там Антон получил имя Энтони, образование и тягу к приключениям. После окончания университета он пришел в Управление кадров административного директората ЦРУ. Сказал, что владеет сербским и русским языками и хочет служить делу свободы и демократии… С ним побеседовали, попросили заполнить анкету и поблагодарили. Но приглашение прийти для более конкретного разговора последовало спустя только полгода. Так Антон Волкофф стал сотрудником Управления внешней контрразведки оперативного директората ЦРУ… Через два года он вернулся на родину, в Югославию, под прикрытием сотрудника фирмы «Сиэтл Медикал Экспорте Инк.»
      Именно Волкофф курировал в Сербии работу группы Милоша, уничтоженную Джинном и стариком Троевичем. В Москву Антон Волкофф прибыл, чтобы найти Джинна.

***

      Тяжелая атмосфера октября 93-го давила, как давит осеннее низкое небо. По официальным сообщениям, 3 и 4 октября в Москве погибли девяносто два человека. Среди москвичей циркулировали слухи о сотнях и даже тысячах погибших. Торчал посреди Москвы Белый дом в черной копоти пожаров. Новоарбатский мост еще помнил тяжесть танков… Остановившиеся часы на башне Дома Советов показывали 0:03.
      На 24-е ноября Мария Дэви Христос назначила конец света.
      На 12-е декабря Борис Николаевич Ельцин назначил принятие новой Конституции. А до кучи и выборы нового парламента, который теперь должен называться Думой… Чем хуже конца света?
      Летел над Москвой октябрьский зябкий ветер. Он больше не пах гарью, в нем уже не порхали выброшенные взрывами из помещений Белого дома сотни тысяч листов бумаги… Но страх и ненависть остались.

***

      Мукусеев пытался работать, но работать фактически не мог. Душила сербская память, снились подсолнухи и треск цикад по ночам. Он просыпался, курил и знал, что жена тоже не спит, но делает вид, что спит.
      На службе возникла проблема с утопленной видеокамерой. На ТВ воровали уже миллионами, но камера стоимостью сорок тысяч зеленых была криминалом… А не продал ли ты ее, брат?
      Однажды вечером Мукусеев позвонил Зимину. Прокурорский Владимиру как будто даже обрадовался, сказал:
      — А-а, волк телевизионный! Ну что вы там, на телевидении-то, все сопли жуете?
      — Ага, — ответил Мукусеев, — мы все сопли жуем… А вы в прокуратуре?
      — А мы, брат, ого! Мы, блядь, правовое государство строим!
      — По законнику Стевана Душана? — спросил Мукусеев.
      Зимин засмеялся и сказал:
      — Если бы по Стевану Душану — так мы бы порядок-то навели… А может, встретимся, Володя? Усидим литрушечку?
      — Я не против.
      Они встретились в небольшой пельменной, хозяином которой был один из старых «клиентов» Зимина. Рашид (так звали хозяина) проходил по 88-й и вполне мог получить «реальный» срок, но Зимин разглядел в нем запутавшегося студента, а не матерого валютчика и помог… Следак в те годы сам еще был молод и, точно так же, как у Рашида, у него была беременная жена. С тех пор прошло много лет, но татарин добро помнил…
      — Здравствуйте, Илья Дмитриевич, — приветствовал Рашид Зимина. Потом узнал Мукусеева, вытаращил глаза и сказал:
      — Здравствуйте, Владимир… э-э…
      — Просто Владимир, — ответил Мукусеев.
      Им накрыли лучший («Президентский», — сказал Рашид) столик и сделали пельменей по особому рецепту. На столе появилась запотевшая бутылка «Сибирской», фирменный татарский соус и кружки с пивом. Рашид обслуживал лично.
      Выпили. Без тостов и не чокаясь… Как будто поминали кого.
      — Как живешь, депутат? — спросил Зимин.
      — Какой же я теперь, к черту, депутат?
      — Сами виноваты — лизали Елкину жопу. Долизали!
      — Ладно тебе, Илья Дмитрич…
      — Да мне-то ладно. А вот однокашник мой по юрфаку — он в Верховном суде геморрой парит… Так вот он запил.
      — Что так?
      — Как что? Когда Елкин объявил о роспуске парламента, Верховный суд сразу же вынес решение: это противоречит Конституции. Остановило это Елкина?… Вот тебе, Володя, и демократия! Вот тебе и правовое государство! Я уже человек старый и циничный, но такого блядства еще не видывал…
      Пельмени были хороши. Хороша и водка. Негромко играла музыка.
      — Скажи мне, Илья Дмитрич, — произнес Мукусеев, — как ты думаешь — что в действительности произошло…
      — Между Джинном и Широковым? — перебил Зимин.
      — Да, — кивнул Мукусеев. Зимин положил вилку, откинулся на спинку стула и посмотрел на Владимира долгим, внимательным взглядом:
      — Тебе это важно?
      — Важно.
      — Обычно в таких случаях в протоколах пишут: на почве внезапно возникшей ссоры после совместного распития спиртных напитков…
      — Я серьезно, Митрич.
      — А я — нет.
      Зимин налил водки в стопки, поднял свою: давай… Выпили. Прокурорский важняк отломил кусочек хлеба, понюхал и положил его на тарелку. Потом сказал:
      — Я не знаю… я не знаю, Володя, что между ними произошло. Вернее, не «что», а «почему»? Но козе понятно, что не из-за выпивки. Югославы прислали результаты экспертизы: содержание алкоголя в крови Широкова было незначительным. Надо полагать, что у Джинна тоже. Кроме того, оба умеют себя контролировать… Однако товарищ полковник схватился за гранату.
      — Думаешь — растяжку на Гойко поставил Широков?
      — А кто же еще?
      — Зачем? Зачем ему это?
      — А ты догадайся, — с ухмылкой произнес Зимин. Какое-то время сидели молча.
      — Думаешь, что Широков предатель? — спросил Мукусеев.
      — Нет, конечно…
      — Тогда почему?
      — Потому что интересы России все понимают по-своему, дорогой коллега. И правду о смерти Ножкина и Курнева элементарно пустили в размен… Хочешь, одну байку тебе расскажу?
      — Байку?
      — Байку, байку… Так вот, слухай старого прокурорского пердуна, Володя. Представь себе такую ситуацию: выезжает в некую братскую республику некая следственная группа. С задачей: раскрыть некое преступление… Группа небольшая. Три человека: депутат, сотрудник разведки и прокурорский пердун, да еще на месте к ним прикрепили четвертого… Но перед началом командировки прокурорского вызывает к себе начальник… Очень большой начальник! Почти что самый главный прокурорский начальник… Вызывает и говорит. Много говорит. Долго. И не очень внятно. Но прокурорский следак человек опытный и ушлый. Эзопов язык понимает. Поднаторел за годы работы. И понимает, что говорят ему следующее: расследование нежелательно… В интересах отечества нужно бы сделать так, чтобы прошло оно… э-э… безрезультатно. При твоем опыте, дорогой коллега, задача вполне выполнимая… Кстати, прокуратуре в конце года должны выделить пятнадцать квартир в новом шикарном доме. Хватит уж тебе в двухкомнатной хрущевке куковать. — Зимин умолк и снова налил водки.
      — Это ты мне, Дмитрич, байку рассказал? — спросил Мукусеев.
      — Байку, Володя, байку… И ничего, кроме байки. Давай выпьем.
      — Погоди, Илья Дмитриевич, — сказал Мукусеев и накрыл рукой свою стопку. — Погоди… Почему ты мне рассказал свою «байку»?
      — Па-а-чему? По кочану! Потому, что и сотрудника разведки тоже мог вызвать к себе большой начальник… И тоже побеседовать об интересах отечества.
      Из— за дальнего столика в противоположном углу зала раздался громкий хохот и матерщина. Зимин недовольно поморщился и покосился на шумную компанию -за столиком сидели два молодых мужика характерной наружности и две девахи тоже наружности характерной…
      — Так ты, Илья Дмитрич, хочешь сказать, что Широков… — начал было Мукусеев, но Зимин перебил:
      — Я ничего не хочу сказать… Я так — байки травлю.
      Снова раздался мат. Зимин недовольно обернулся к ком — пании и произнес:
      — Нельзя ли потише, молодые люди?
      — Пошел на х…, — ответили ему.
      — Сильный ход, — сказал Зимин и встал из-за стола.
      — Плюнь, Илья Дмитрич, — сказал Мукусеев. — С такими разговаривать бесполезно.
      — А это, Володя, смотря как разговаривать, — ответил Зимин и решительно, но нетрезво направился к чужому столику. Мукусеев вздохнул, поднялся и пошел следом… Из динамиков на стоике Розенбаум пел про глухарей на токовище. Один из бычков отбивал ногой такт.
      Зимин подошел и остановился напротив того, кто его «послал». Подошел, остановился и посмотрел в глаза:
      — Встань.
      — Тыче, дед, ох…ел?
      — Встань, цепень бычий, — тихо повторил Зимин. Красная морда бычка стала еще красней. Он сказал: «а-а?!» — и поднялся.
      — Извиниться нужно, — сказал Зимин. Он был на голову ниже отморозка, вдвое уже в плечах и вдвое старше.
      — Ты че, дед…
      Зимин ударил ногой в пах. Бычок охнул и присел… Мгновенно вскочил со своего места второй. Мукусеев встретил его прямым в голову. Второй рухнул, опрокинув стул, и лежал тихо. Завизжала одна из девах.
      — Извиниться нужно, — повторил Зимин. Бык посмотрел снизу большими глазами и просипел: «порву падлу»… Следователь по особо важным сложил руки в замок и ударил его по голове. С кухни бежал Рашид с милицейской дубинкой в руке.
      …На улице шел дождь, мигали светофоры. Зимин посмотрел на Мукусеева, произнес:
      — Ну вот и пообщались, журналист. Будь здоров.
      — Подожди, Илья Дмитрии, подожди.
      — Чего тебе?
      — Почему ты рассказал мне свою байку?
      Зимин снял кепку, снова надел и сказал:
      — Потому что противно, Володя. Противно… Ничего уже нет, за что зацепиться. Ни одного якоря. «Ум, честь и совесть нашей эпохи» сдохли — туда им и дорога. Но на смену пришла такая подлость, что дальше-то уже некуда… Все, будь здоров. Если Джинн прорежется — привет от меня.
      Старый следак повернулся и ушел, засунув руки в карманы. Шел дождь… Мукусеев стоял, смотрел ему вслед и хотелось завыть по-волчьи. Шел октябрь 93-го…

***

      Джинн перебрался на дачу Ирины в Половке. К середине октября садоводство уже изрядно опустело. Только самые стойкие пенсионеры еще копошились на своих сотках. Редкие поднимались над домиками дымки. Но жизнь не прекращалась — строились новые русские. Грузовики подвозили материалы, гудели бетономешалки, украинские, белорусские, молдавские строители с утра до вечера возводили стены особняков из красного кирпича. Напротив халупки Ирины, оставшейся от бывшего мужа, слинявшего в Израиль, строилось нечто, напоминающее замок. Джинн иногда наблюдал за работой молдаван-строителей, по вечерам слышал молдавские песни под аккордеон.