Ярмарка науки[89]

«Ярмарка Науки» – один из самых коротких рассказов, которые мне когда-либо довелось написать. Это просто маленькая история с приятным колоритом, построенная на одной идее. То, что вы видите на этих страницах – почти один в один первоначальная версия, которую я предложил Даймону Найту (для его серии «Orbit»). Даймон возвратил мне рукопись со следующими пожеланиями: придумать какой-нибудь оригинальный фон, а потом буквально несколькими штрихами свести сюжет к развязке. И как прикажете увязать одно с другим?

Мне был брошен вызов. Решение состояло в том, чтобы отказаться от привычного взгляда на эти вещи и посмотреть чуть-чуть вперед (думаю, именно эта мысль хорошо слышна в финале). Даймон купил новую версию. Ее вы здесь и видите.

Мои апартаменты находятся под стеной волнолома, которая защищает город во время приливов. Я знаю, этот район Ньютона пользуется сомнительной славой – попросту говоря, здесь опасно. Как-то раз, три прилива назад, я угодил здесь в настоящую ловушку: тогда случилось весьма мощное землетрясение, стена треснула, и… представьте себе, что прямо к вашей входной двери доставили несколько тонн щебня. С другой стороны, когда ваш офис находится в подобном месте, у предполагаемых клиентов как-то само собой возникает безумное ощущение, что они связались с представителем преступного мира. Когда же они видят, насколько роскошны мои апартаменты, то понимают, что я фигура не только весьма зловещая, но и весьма успешная.

Когда эта девочка постучала в мою дверь, я глубоко спал на топчане позади стола. Учитывая то, в какую сумму мне обходятся эти комнаты, я просто не могу позволить себе спать где-нибудь еще. Я встряхнулся и направился к двери, ругая себя последними словами. Надо же было позволить своему регистратору уволиться три прилива назад! Думаю, не стоит объяснять, почему во время Ярмарки Науки спрос на промышленный шпионаж резко сокращается. Даже корпорация городских полицейских может позволить себе спать спокойно. Посему я и представить себе не мог, кем окажется мой посетитель.

Я открыл дверь.

Видение из видений! Большие, мягкие глаза смотрели на меня, ниже располагался дерзко вздернутый носик и полные влажные губки. Ее атласная кожа пылала глубоким, ровным инфракрасным, позволяя любоваться упругими, точно налитыми… как бы это выразиться… округлостями. О да, здесь было на что посмотреть – тем более что вся ее одежда состояла из пары коротких гетр.

Она была юной и взвинченной.

– Вы Леандру Нгиарксис бво-Нгиарксис?

Я улыбнулся.

– Для всего мира – да. Но вы можете называть меня Ндраска.

– Почему у вас тут так темно? – осведомилась она, шагнув через порог.

Не стоит объяснять ей, что она застала мастера промышленного шпионажа спящим. Вместо этого я чуть склонил голову и одарил ее выразительным взглядом.

– Дева, жара вашей кожи для меня более чем достаточно.

Ее плечи и все, что выше, вспыхнули ярким инфракрасным.

– Послушайте, Нгиарксис, – она пыталась говорить жестко. – Мне не доставляет удовольствия иметь дело с людьми вашего сорта. Сделайте одолжение, не усугубляйте ситуацию своими пошлыми намеками.

– Как скажете, сударыня.

Я включил светильники и сел по другую сторону стола.

– Итак… чем могу служить?

Она изящно опустилась на топчан, предназначенный для посетителей.

– Меня зовут Йелен Драгнор бво-Комитет Ярмарки, – она продемонстрировала подобающего вида жетон.

– Хм… Вы имеете какое-нибудь отношение к главному ученому Дома Граунов?

Она кивнула.

– Беолинг Драгнор бво-Граун – мой отец.

– Воистину, это честь для меня. Как я понимаю, он читает популярную лекцию на Ярмарке во время следующего прилива. Должно быть, это повод гордиться…

Она упала на колени, хрупкая маска утонченной искушенности лопнула.

– Я очень горжусь… очень… И м-м-мне страшно. Мы… то есть Комитет Ярмарки… мы знаем, что принцы Грауна хотят… убить моего отца… чтобы… н-не позволить ему выступить на Ярмарке.

Сомнительно… правда, я попытался этого не показать. Никогда не слышал, чтобы целое государственное образование, невзирая на угрозу роспуска, пыталось устранить одного-единственного ученого.

– Может быть, ваш отец что-то знает, и это так настолько беспокоит Дом Граунов?

– Я не знаю. Н-н-не знаю. Отец не стал говорить Комитету. Конечно, так и полагается, потому что результаты его изысканий остаются собственностью Граунов до самого открытия Ярмарки. Но он даже не намекнул! Принцы уже пытались убить его. И нам пришлось найти кого-то, кто его защитит.

– И тогда вы пришли ко мне.

– Д-да. Комитету Ярмарки известна ваша репутация. Они готовы щедро заплатить вам – до двухсот пятидесяти шести акров превосходных пахотных земель. Все, все, что от вас требуется – это охранять отца до следующего прилива. После того, как он сделает доклад, Комитет может его защитить… Вы согласны?

Комитету Ярмарки, должно быть, очень хорошо известна моя репутация – учитывая, что они прислали ко мне эту деву во цвете лет. Я перегнулся через стол и мягко смахнул слезинку с ее шейки.

– Не волнуйтесь, Ленска, я сделаю все, что смогу. В самом деле, это не так уж сложно – перехитрить принцев Грауна.

По правде сказать, я до сих пор сомневался, что они решатся на такую глупость, как убийство ученого накануне Ярмарки.

Моя посетительница тут же воспрянула духом и посвятила меня во все частности, которые могли бы мне пригодиться. К тому моменту, как с этим было покончено, она уже почти сияла. Она встретилась с крупным шпионом, мерзким типом – и нашла, что тот, конечно, крупный, но не такой уж и мерзкий.

Потом, на вершине пандуса, она обернулась и посмотрела на меня сверху вниз. Ее лицо казалось бледным инфракрасным пятном на фоне неба. Я обещал появиться в апартаментах ее отца в течение получаса.

Она качнула попкой и исчезла.

Мне довелось жить в разных городах – вернее, во многих. Но Ньютон-у-моря навсегда останется моим любимым. Я знаю, есть за что полюбить Бенобль и Ис-Хафн: это города древние, богатые, и земля под ними столь неколебима, что здания достигают шести, семи и даже восьми этажей. Но в Бенобле они буквально до половины завалены снегом – а именно до окон четвертого этажа. И еще там холодно. Если бы не уличные фонари, в городе царила бы непроглядная тьма. В Ис-Хафне много славных заведений, но ехать два часа на санях от нынешней ледовой гавани до старого города… Лично я предпочитаю жить там, где можно держать свои конечности в тепле.

И в Ньютоне с этим проблем не возникает. На севере, прямо за городом, гора Крепыш исторгает в море сияющий поток багровой раскаленной лавы шириной в шестьдесят четыре фута. Во время высокого прилива вода встречается с раскаленными скалами у самой стены Северного моря, и паровая завеса опускается на город, заливая все инфракрасным сиянием. Дальше по берегу, к югу от потока лавы, вода становится восхитительно теплой, а пляжи покрыты мелким гладким песком.

Но в настоящий момент ничего подобного не наблюдалось.

Был низкий прилив, и лава встречалась с морем в нескольких милях от города. Возможно, то облачко пара, которое висело сейчас у меня над левым плечом, было порождено этой встречей, но его сияние было слишком слабым. Если бы не уличные фонари, единственным источником света были бы ярко-красные осколки полузашторенных окон и глубоко-инфракрасное зарево, окружающее случайных прохожих. Прячась за стволом глубокорня – местного декоративного деревца, – я обозревал окрестности. Это был фешенебельный городской квартал, расположенный недалеко от Территории Выставки. Горели электрические уличные фонари, и жилые дома, которые выстроились по обеим сторонам улицы, отбрасывали во все стороны длинные тени. Некоторые из зданий были в три и даже четыре этажа высотой и напоминали пирамиды – площадь верхнего этажа составляла не больше четверти от площади первого. Лозы с шелковистыми лепестками, увивающие их резные стены, мерцали темным глянцем, от пыльцы воздух становился тяжелым и сладким.

Если не считать далекого шипения лавы, превращающей воду в пар, было тихо. Вечеринка в доме напротив закончилась больше часа назад, и гости уже разбрелись. Вот уже почти восемь минут мимо моего тайного укрытия никто не проходил. Вот что мне еще нравится в Ньютоне: во время низкого прилива, когда темнее всего, граждане обычно просто спят. Это сильно облегчает жизнь таким, как я.

Я оторвал зад от того места, на котором сидел, и попытался размять сведенные судорогой ноги. Даже здесь, в Ньютоне, слежка – занятие скучное и не сопряженное с комфортом. Четыре часа такой работы – и даже «карманный фонарик», он же портативная ракетница, и автоматический пистолет понемногу становятся неподъемными. Как обычно, я был в нательной маске, которая скрывает все, кроме глаз и носа. Страшно тяжелая штука, к тому же в ней жарко, зато стоит ее надеть – и вы почти невидимы, потому что она не пропускает тепло вашего тела.

В течение некоторого времени я просматривал улицу по всей ее длине. Никакого движения. И окно на четвертом этаже, окно в квартире Беолинга Драгнора, все еще оставалось темным. Все это просто ложная тревога, жаловался я самому себе. Комитет Ярмарки Науки пошел на поводу старика ученого, у которого на почве маразма обострилась паранойя. Меня уже нанимали, чтобы выведать кое-что у принцев Грауна, и я знал, что они были грубыми животными, но в этом грубом зверстве нет ничего иррационального или саморазрушительного.

Ярмарка Науки проводится раз в поколение[91]. От Ярмарки до Ярмарки исследователь дома Граунов фактически является его собственностью, и результаты его изысканий строго засекречены – разумеется, мера секретности зависит от возможностей контрразведки Граунов. Кто из принцев станет рисковать столь выгодным раскладом только ради того, чтобы помешать ученому старцу выступить на Ярмарке?

Как раз в этот момент уличные фонари начали тускнеть, медленно остывая и становясь почти невидимыми.

Этого было более чем достаточно, чтобы пролить свет на кое-какие факты.

Погасли даже огни в квартирах. Должно быть, бво-Грауны отключили местную силовую подстанцию.

В Ньютоне есть поговорка: «темный, как небо в низкий прилив». Поверьте, мало о чем можно так сказать. И теперь, когда фонари больше не горели, все вокруг стало темным, как небо. Я даже не мог разглядеть пистолет, который держал в руке. Оставалось только стоять тихо и держать ухо востро. Если операция организована должным образом, бво-Грауны должны вот-вот появиться.

И я действительно кое-что слышал. Слабый скрип, который доносился со стороны квартиры Драгнора. Впрочем, кто его знает… Даже при низком приливе шипение кипящей воды остается достаточно громким, чтобы звуки становились нечеткими.

Я взглянул на небо. Ничего. Во имя Ги[92], что происходит? Единственное, что может двигаться в воздухе столь бесшумно – это воздушный шар. Но пламя горелки настолько яркое, что смотреть невозможно. Допустим, вы нашли способ его экранировать. Но сам аэростат все равно будет полыхать инфракрасным, и с этим ничего не поделать. Нет, кое-что сделать можно… но тогда конструкция станет настолько тяжелой, что не сможет летать. Однако я не замечал даже слабого мерцания.

Я потянул спину и вытащил свой «факел». Это последнее, чем я воспользуюсь – потому что после того, как это произойдет, я превращусь в легкую мишень.

Прошло несколько минут. Теперь скрип слышался отчетливо, а к нему примешивался звук, с которым двигается нечто живое. Если бво-Граун решили выдать убийство Драгнора за несчастный случай, они должны действовать быстро… а я – еще быстрее, иначе не остановлю их. Во имя Ги! Значит, все-таки придется воспользоваться «факелом».

И тут, как и много раз в прошлом, меня посетила фамильная удача Нгиарксисов. На миг небеса разверзлись, и над Ньютоном засияли звезды! Если вы родом из Бенобля, подобное зрелище, скорее всего, не покажется вам необычным. Но здесь, на побережье, такое счастье выпадает лишь изредка, когда море начинает отступать. Тогда, случается, разъяснивает.

Должно быть, их было шестьдесят четыре или около того: жесткие, неумолимые огненные точки, горящие инфракрасным, красным и оранжевым. Даже во время прилива небо над Ньютоном редко бывает таким ярким, каким стало в то мгновение.

Да, убийцы воспользовались воздушным шаром. Его залитая звездным светом громада плыла на высоте двухсот пятидесяти шести футов над улицей. Под ним, на стропах, покачивались трое. Они висели меньше чем в шестидесяти четырех футах от мостовой и приближались к окну Драгнора. Нужно иметь немалую смелость, чтобы на такое отважиться.

Целясь в просвет между ветвей, я выстрелил в воздушный шар… честно говоря, я почти не целился. Думаю, по натуре своей я очень мягкосердечный человек. Все-таки падать с шестидесяти четырех футов не слишком приятно.

Но я напрасно беспокоился. Бво-Грауны, оправившись от первого удивления – повторяю, нечасто увидишь звезды над Ньютоном, – начали буквально поливать огнем мое несчастное деревце. Когда их миниракеты взорвались, щепки брызнули во все стороны. Да, у этой троицы были достаточно веские основания жаждать мести.

Все, хватит милосердия.

Теперь я целился точно в шар. Но высота была все еще слишком велика, и моя ракета прошла, по крайней мере, в восьми футах от цели. Однако… если вы решили наполнить свой воздушный шар водородом, будьте готовы за это заплатить. Основание аэростата вспыхнуло, едва моя ракета пронеслась мимо. Секунду спустя шар охватило пламя, и он с оглушительным грохотом взорвался.

У двоих стропы лопнули сразу, и убийцы упали на мостовую. Плюх. Третий делал отчаянные попытки спуститься по веревке. Ему это почти удалось, но когда до земли оставалось каких-то шестнадцать футов, стропы перегорели.

Когда я покинул укрытие – вернее, то, что от него осталось – горящие клочья все еще падали с неба. Я ненадолго остановился над телом убийцы, который упал с шестнадцати футов. Да, несомненно, один из бво-Граунов. Его маска-комбинезон не позволяла увидеть знаки отличия, но покрой одежды был мне знаком.

И все-таки: чем этот Драгнор так насолил Дому Граунов?..

Земли Ярмарки находятся на западной окраине Ньютона, на чуть наклонной террасе, обращенной к морю. Пятнадцать из шестнадцати приливных циклов эти земли никак не используются – разве что для разовых коммерческих шоу или гастролей бродячих театров, которые ради этого заключают контракт с городом. Но раз в поколение на террасе, а иногда и по соседству, вырастают палатки. На перекрестке, к западу от территории, загорается костер, и при его свете палатки начинают сиять всеми цветами, которые вы только можете вообразить – независимо от времени прилива. Так открывается Ярмарка Науки. В одном палатке вы можете познакомиться с последними усовершенствованиями устройства паровых турбин, а в соседней – узнать о новейших методах подиатрии[93] или услышать лекцию о реакциях антител[94]. Разнообразие почти бесконечно.

Возле главной лекционной палатки собралось столько народу, что я не поверил своим глазам. Все пытались пробиться внутрь, и мне пришлось приложить все силы, чтобы добраться до входа. Там очень кстати пришелся жетон, который мне в свое время дали. После небольшого обыска меня пропустили.

Внутри люди буквально сидели друг у друга на головах. Я знал, что популярные лекции Ярмарки действительно пользуются большой популярностью, но это было что-то невероятное. Даже имя Беолинга Драгнора не смогло бы собрать такую толпу. Очевидно, жители Ньютона знали, что ученый поведает нечто захватывающее… но что это может быть? Телеграф без проводов? Или метод предсказания землетрясений? Драгнор никогда не был узким специалистом, так что предположить трудно. Вдвойне труднее для тех, кто знал о попытках Граунов заставить его замолчать.

Я снова воспользовался жетоном, чтобы достигнуть ряда специально зарезервированных топчанов в первом ряду. О, Йелен Драгнор уже тут. Я протиснулся к ней и приобнял ее одной рукой за плечи.

– Сюрприз, дорогая Ленска! Невзирая на все трудности, подвергаясь безумному риску, я доставил вашего отца Подкомиссии Докладчиков живым и невредимым.

Она восхищенно повела спинкой, затем кое-что вспомнила. Конечно. Она – дочь исследователя, а я – просто бедный горожанин.

– Мы весьма признательны, господин Леандру.

Впрочем, ее глазки сказали гораздо больше.

Я окинул беглым взглядом ряд топчанов. Павильон был ярко освещен, и одежды уважаемых гостей специальной секции мерцали и переливались всеми восемью цветами видимого спектра. В конце ряда сидели три официальных представителя Дома Граунов. Их плиссированные штаны и накидки с капюшонами были украшены шахматной клеткой, ярко-оранжевой со средне-инфракрасным – цветами Граунов. В середине сидел не кто иной как Торк Граун бво-Граун, который считался главой Дома Граунов. Впрочем, сейчас этот человек больше походил на кредитора, от которого ускользнул должник. Взгляд его блеклых глаз скользил по рядам, время от времени останавливаясь на моей скромной персоне. Это было предупреждение, без которого я вполне мог обойтись.

Сцена была пуста, если не считать маленькой консоли, установленной сбоку. Это усиливало ощущение таинственности. Какая наука без всевозможных приборов, аппаратов и тому подобного? Но размышлять об этом у меня уже не было времени. Послышался звук, оповещающий о начале лекции, и докладчик вышел на сцену.

Беолинг Драгнор был стар. Волосы у него почти выпали, а пятнистая кожа указывала на проблемы с кровоснабжением. Ученый вышел в центр сцены, повернулся и посмотрел на нас сверху вниз. В течение бесконечно долгих секунд самым громким звуком был шум моря в трех милях отсюда.

– Доброго прилива, – голос был высоким и надтреснутым, но не слабым, и почти не дрожал. – Сейчас я ношу имя Беолинг Драгнор бво-Комитет Ярмарки. Перед этой Ярмаркой я служил Дому Граунов в Бенобле.

Он натянуто поклонился принцам Граунов, сидящим в первом ряду почти у его ног.

– Бенобль – замечательный город. По крайней мере, в одном отношении: небо там бывает ясным чаще, чем в любом другом известном мне городе. В среднем, звезды можно наблюдать в течение одного часа из шестидесяти четырех, а иногда и дольше. Я наблюдал и изучал их больше поколения.

Вздох разочарования прокатился по аудитории. Если не считать открытия Луны и ее связи с приливами, астрономия всегда считалась наукой бесполезной. Однако Драгнор продолжал.

– О звездах нам известно очень немного, – он говорил спокойно и неторопливо. – Много поколений назад Ксломенес Онасиу предположил, что звезды – это миры, подобные нашему, но намного более горячие, поскольку вся их поверхность покрыта раскаленной магмой. Даже сейчас это лучшая теория, которой мы располагаем, хотя современная физика все еще не может подтвердить или опровергнуть справедливость некоторых ее предположений. Поколениями люди в Бенобле изучали звезды. Я использовал их наблюдения, когда устанавливал лампы, которые освещают этот павильон. Если Вы сидите в центре павильона, то взаиморасположение и яркость этих ламп позволит вам увидеть, как выглядели шестнадцать самых ярких звезд в пятом октанте неба шестьдесят четыре поколения назад.

Драгнор кивнул технику, который сидел перед консолью сбоку сцены.

– Звезды, вероятно – самые стабильные объекты в нашей вселенной. Сейчас с помощью несложной регулировки реостата я покажу, как те же звезды выглядели тридцать два поколения назад.

Техник поиграл рычажками, и одна из ламп засияла в несколько раз ярче. Я оглянулся через плечо. Остальные «звезды» изображались обычными инфракрасными лампами, а эта… похоже, это электродуговая лампа, причем сейчас ее мощность на минимуме.

– И наконец… таким мы видим небо в наши дни.

Звезда стала еще ярче, хотя некоторые по-прежнему превосходили ее. Это произвело должное впечатление, однако бормотание у меня за спиной стало громче. Публика была расстроена.

Старик Драгнор казался невозмутимым. В конце концов, он знал, к чему все идет.

– Вы заметили, что светимость одной из звезд увеличивается. В технической части лекции, которая будет чуть позже, я представлю доказательства тому, что это не свойственно данной звезде, но вызвано исключительно ее движением.

Когда Драгнор заговорил снова, мне поначалу показалось, что он уж слишком удалился от темы.

– Бенобль связан с остальным миром санной паровой дорогой. Когда не слишком холодно, я люблю зайти на вокзал и наблюдать, как прибывают санные поезда. Сначала все, что вы можете видеть – это крошечная фара, пылающая где-то вдали. Понемногу свет становится все ярче и ярче, но не смещается ни вправо, ни влево, ни вниз. И лишь в последний момент, когда его сила достигает пика, поезд сворачивает на запасной путь и направляется дальше, в центр города. Еще пятнадцать периодов назад движение Прибывающей Звезды, о которой мы говорим, было столь незначительным, что измерить его не представлялось возможным. Но вскоре после предыдущей Ярмарки мне это удалось. Оно по-прежнему едва заметно: меньше минуты угловой дуги за все время, в течение которого я ее наблюдаю. Но этого более чем достаточно, чтобы предсказать ее будущее положение.

Ропот вокруг нас становился все более громким, все более беспокойным. Торк Граун нервно стискивал руки, не сводя глаз с Драгнора. Ученый продолжал.

– Подробности моих вычислений я оставляю для технической лекции. Сейчас же ограничусь тем, что покажу вам, каким станет наше небо спустя несколько поколений.

Техник Ярмарки, должно быть, включил дуговую лампу на полную мощность. Я зажмурился, но ослепительный свет проникал даже сквозь веки. Казалось, что каждый дюйм кожи, не прикрытой тканью, содран до мяса. А голос старого Драгнора звучал все так же ровно и спокойно.

– Ближе всего Прибывающая Звезда подойдет к Ги через восемь поколений, считая с настоящего времени. Тогда она засияет во много раз ярче, чем я только что показал. Это будет продолжаться на протяжении двухсот пятидесяти шести приливов, а затем она начнет понемногу гаснуть, удаляясь от нашей планеты.

Свет дуговой лампы понемногу ослабевал, пока не стал просто ярким светом лампы. Я открыл глаза и огляделся. Ленска Драгнор прижалась ко мне, спрятав лицо в ладонях. Аудитория притихла, словно завороженная. Торк Граун в дальнем конце нашего ряда выглядел так, словно собирался вскочить и броситься на сцену.

– Итак, господа, знаете ли вы, что сулит это сближение нашему миру? Я не знаю. Наше невежество огромно. Наши приборы грубы. По самым приблизительным моим оценкам, Прибывающая Звезда может выпарить наши океаны. Даже если я ошибаюсь, наши ледники растают, и мы утонем. Наша единственная надежда на выживание – на некоторую вероятность выживания – развитие науки и технологии. Только так мы сможем встретить вызов. Чтобы достичь этого, мы должны отменить все пункты права собственности на изобретения и открытия. Мы должны объявить Ярмарку Науки постоянно действующей!

Оглушительная тишина продолжалась только миг. Потом началось светопреставление. Дворяне и председатели корпораций вскакивали со своих мест и кричали. Трудно упрекнуть их. Больше половины своих средств они вкладывали в научные исследования, и теперь кто-то предлагает им отдать плоды своих усилий другим. Кстати, а я? Если предложение Драгнора будет принято, разве на мне это не отразится? Если все исследования станут достоянием общественности, какой смысл в промышленном шпионаже?

Я усадил Ленску обратно на топчан. Торк Граун бво-Граун влез на сцену и оттолкнул Драгнора. Если бы старик не обезопасил себя, раскрыв свою тайну, он бы на этом не остановился. Принц Граун носился по краю сцены и что-то вопил во все горло. Но я не мог разобрать ни слова.

Позади нас горожане и ученые пихались и толкались, некоторые сбивались группами и пытались пробиться к сцене. Для них открытие Драгнора было куда важнее, чем режим работы и Ярмарки. Они выкрикивали вопросы, предположения, заглушая друг друга.

Однако я сомневаюсь, что хоть один из них догадался: дело было не столько в самой Прибывающей Звезде… сколько в том, что находилось рядом с ней.

На создание «Ярмарки Науки» меня вдохновил один удивительный факт. Оказывается, статистическое масс-частотное распределение в Галактике таково, что малые объекты встречаются гораздо чаще крупных. Однако когда объекты слишком малы, мы зачастую просто не можем их обнаружить. Как можно пропустить газовый гигант или блуждающую галактику? А как насчет каменных планет размером с Землю? А «шаровые скопления» астероидов? В настоящее время (в 2001 году), мы знаем: такая вещь, как блуждающие газовые гиганты, реально существует, хотя относительно их возникновения есть различные теории. Насколько мне известно, ни одна из современных теорий не рассматривает «мелкие камушки», которые свободно блуждают по вселенной – за исключением тех, что были «выброшены» из своих систем. Однако сама идея существования планетной системы без солнца или планетной системы у коричневого карлика представляется весьма любопытной.

Спасибо, Дэймон. Благодаря тебе «Ярмарка Науки» удалась настолько, что ее не стыдно показать миру!

Драгоценность[95]

Бытует мнение (к счастью, оно не всегда соответствует истине), что авторы описывают в своих рассказах события собственной жизни. Таким образом, личные невзгоды как бы оборачиваются удачей для писателя. Эта ситуация очень красиво обыграна у Джорджа Р. Р. Мартина в «Портретах его детей». Я убежден, что эта повесть получила «Небьюлу», но не «Хьюго», потому что авторы, учредившие «Небьюлу», ощущали некое сходство с главным героем истории[98]

В моем случае, воспоминания детства – грустные, о неудачно проведенных каникулах, и счастливые, о каникулах в Новой Зеландии много лет спустя – случайным образом соединились в том «черном ящике», где рождаются все мои идеи. В результате получилась история с бесконечным количеством поворотов – безусловно, самая неровная из всех, которые я когда-либо писал. Стэн Шмидт сначала вернул мне рукопись, но три месяца спустя прислал мне письмо с просьбой еще раз показать ее. Я очень благодарен ему за то, что он купил «Драгоценный камень». Даже если эта вещь никогда не решит, чем ей быть, для меня это все равно кое-что значит.

Летние каникулы 1957 года должны были стать самыми замечательными в жизни Санды. Она знала о планах родителей с марта, и всю весну, на всем протяжении утомительного весеннего семестра в Ла-Йолле[99] – это всегда утомительно, когда учишься в седьмом классе – должна была тем летом мечтать об этом.

Однако все с самого начала оказалось не таким уж светлым, а обернулось и вовсе мерзко.

Санда сидела на балконе в спальне бабушкиного дома и смотрела сквозь тьму и дождь. Сосны, выстроившиеся вдоль улицы, напоминали огромных темных призраков, которые покачивались и вполголоса переговаривались во мраке. В сотне ярдов, если смотреть в сторону центра Эврики, сквозь хвою пробивался свет одинокого уличного фонаря, разбрасывая по гладкому от дождя тротуару крошечные блестящие блики.