«Но, Господи, до чего ж было вкусно! Даже сейчас слюнки текут при воспоминании». При одном из немногочисленных воспоминаний, оставшихся от вчерашнего дня. Перед мысленным взором пронесся монтаж: порции спиртного, покупка бутылок, которые он откупоривал и осушал, словно странник в пустыне, нашедший источник холодной родниковой воды.

Следующее воспоминание было о том, как он — больной, грязный, страдающий, трясущийся — очнулся под рассветным солнцем на каких-то картонных коробках за складом. Бумажник пока оставался при нем, так что он купил себе что-то поесть и следующий длинный ряд напитков — на сей раз один только кофе.

Он с трудом поднялся с кресла и побрел в ванную. По пути под ногой что-то хрустнуло.

Стекло. Осколки стакана, из которого он пил апельсиновый сок, валялись на кухне по всему полу. И картонка из-под сока тоже. На стене пятно, словно кто-то швырнул в нее стакан.

«Кто-то. Кто? Я?»

Кто же еще? Когда он пришел, дверь была заперта. Все на своих местах. Ключ есть только у него.

Должно быть, он возвращался и снова ушел прошлой ночью. Он потряс головой. Если бы вспомнить. Весьма неприятно терять небольшие кусочки жизни.

Несмотря на раскалывающуюся голову, он подобрал осколки, сложил их в картонный пакет из-под сока и выбросил все в мусорный ящик. Потом пошел в ванную принять душ.

Через полчаса, вымытый, выбритый, в чистой одежде, он чувствовал себя почти нормально. Он должен пойти на пятничное собрание своей группы у «Анонимных алкоголиков», чего не делал уже много лет. Потом он найдет другую группу, которая собирается по субботам, и на это собрание тоже пойдет. Он будет ходить каждый вечер, пока не убедится, что снова поставил себя под контроль.

Но еще только пять часов. Несколько часов до собрания. Когда он закуривал сигарету, руки его тряслись. Чем бы до тех пор заняться? Ему хочется выпить, он жаждет еще одной растреклятой выпивки. Хорошо, что дома ничего нет. Он проделал полный ритуал приготовления чашечки кофе и призадумался, как бы умудриться остаться трезвым до начала собрания. У него больше не было инструктора из «Анонимных алкоголиков» — его собственный несколько лет назад переехал, а он не позаботился обзавестись новым. Считал, что ему это не понадобится.

Работа. Работа лучше любого инструктора, для Эва по крайней мере. Он погрузится в расчеты к статье, и время пролетит.

Он сел за консоль и проделал обычные операции, которые открывают доступ к базе данных университетской информационной системы «Крей II». Потом набрал личный код, вызывая свои файлы. Терминал запищал. Он в полном ошеломлении прочел сообщение на мониторе.

«Ошибка. Файла в памяти нет».

Он снова потряс головой. Может быть, как-то нажал не ту клавишу, набирая код? Это на него не похоже. Еще одно следствие выпивки. Он снова набрал код и снова получил отказ.

Нет. Это невозможно.

Теперь его колотила дрожь; он попробовал другой способ получить доступ хотя бы к резервным файлам. Снова писк. Снова ошибка.

О нет! О, пожалуйста, только не это!

Он попробовал еще раз. И еще. С тем же результатом. Файлы исчезли! Пропали!

Он вскочил и забегал по комнате. Этого не может быть! Коды знал только он. Никто другой не смог бы не только вызвать файлы, но даже найти их имена в каталоге.

«Никто, кроме меня».

Он остановился на полдороге. Он возвращался сюда прошлой ночью — это доказывал разбитый стакан. Что он делал? Может быть, вызвал файлы и стер их в яростном пьяном позыве к самоуничтожению?

Это единственный ответ. Год работы — и все пропало! Понадобится целая вечность, чтобы восстановить эти расчеты.

Он развязал — и не просто потерял ночь, он потерял целый год!

В каком-то тумане Эв взял пальто и направился к двери. Ему надо выйти, пройтись, уйти от бесполезного пустого терминала.

Может быть, к «Рафтери».

Билл отскреб последнюю грязь с ладоней и рук и потянулся за бумажным полотенцем. Хороший денек. Несмотря на нескончаемую болтовню Клэнси о своих сексуальных подвигах, им удалось сегодня переложить все протекшие трубы в северной поливальной системе. Когда начнет расти травка, можно будет ее пускать.

— Эй, Уилли! Тебя там какая-то леди спрашивает!

— Кто такая? — поинтересовался Клэнси с другого конца комнаты. — Мамаша?

Под общий смех Джо Боб ответил:

— Никак нет. Такая блондинистая крошка может быть только дочуркой. Она, по-моему, с факультета. Фигурка — будь здоров.

Этому описанию соответствовала лишь одна известная Биллу особа — Лизл. Интересно, чего ей понадобилось?

Смех перешел в рев и визг, когда Билл проходил через умывальню к двери, качая головой и улыбаясь их добродушным грубоватым шуткам. Они все отчасти — примерно наполовину — подозревали его в странностях, ибо он никогда не участвовал в хвастливых отчетах о сексуальных эскападах. А сейчас искренне радовались за него, и ему стало теплей от дружеских чувств, независимо от формы их выражения.

— Я же вам говорил, ребята, — продолжал Джо Боб, пока Билл протискивался через вращающуюся дверь, — тихоням всегда удается подклеивать классных кошечек.

Он нашел ее у дверей гаража. И как только увидел напряженное бледное лицо, понял, что произошло что-то очень серьезное.

— Лизл! Что с вами? У вас все в порядке?

Она кивнула, но глаза ее были полны слез, а губы дрожали.

— О, Уилл, я... я сделала нечто ужасное!

Билл огляделся. Здесь не место рассказывать о чем-то ужасном. Он взял ее под руку и повел к автомобильной стоянке.

— Поговорим в машине.

Усадив ее на переднее сиденье и скользнув за руль с другой стороны, он обнаружил, что она уже плачет в открытую. Он не стал заводить машину.

— В чем дело, Лизл?

— О Господи, Уилл, я даже рассказывать вам не хочу. Мне так стыдно. Но мне нужна помощь, и вы единственный, к кому я могу обратиться.

Слова из прошлого пронеслись в его памяти. «Благословите, отец, ибо я грешен...»

— Это связано с Рафом, да? — спросил он, надеясь вызвать ее на откровенность.

Голова ее вздернулась. Она пристально посмотрела на него.

— Откуда вы знаете?

— Случайная догадка. — Он не хотел признаваться в своих предчувствиях, что ложная философия Рафа не доведет ее до добра. — Давайте. Выкладывайте. Я от вас не отвернусь. Что бы там ни было.

В глазах ее засветилась признательность, но боль в них не ослабевала.

— Надеюсь, вы не откажетесь от этих слов, когда я закончу.

Билл с нарастающим ужасом слушал повествование Лизл о событиях полутора прошедших недель. Он чуть не взвыл вслух, когда она подошла к тому, как Раф вытащил пробирку с этанолом. Он моментально представил себе дальнейшее развитие сценария, но позволил Лизл продолжать.

— И теперь я не знаю, где он, — сказала она, завершив рассказ о своих поисках в барах в районе, где жил Эв. Слезы текли по ее щекам. — Он может быть где угодно. Он мог умереть!

Билл сидел за рулем, глядя прямо перед собой вдаль. Он пытался преодолеть ошеломление и омерзение и найти подходящий ответ. Надо что-то сказать, но что? Что он может сказать, чтобы облегчить ее боль? И надо ли даже пытаться облегчить ее боль? То, что она сотворила... отвратительно.

— Ради всего святого, Лизи! Что заставило вас это сделать?

— Я не хотела ему повредить! Я никогда не сделала бы ничего во вред Эву!

— Как же вы можете так говорить после того, как отравили его апельсиновый сок?

Губы ее дрогнули.

— Я была совершенно уверена, что он Высший. Я думала, что он справится. Я была совершенно уверена, что он сможет справиться. Раф такого плохого о нем мнения, и я надеялась доказать ему, что Эв — один из нас.

Билл, как ни старался, не сумел смягчить резкость ответа.

— Из кого это «из нас»? Из тех, кто в грош не ставит жизнь другого человека? Не думаю, чтобы профессор Сандерс принадлежал к таковым.

Лизл уронила голову на руки.

— Уилл, пожалуйста, мне нужна ваша помощь. Я думала, вы поймете.

— Пойму? Лизл, я не знаю, пойму ли когда-нибудь то, что вы сделали. Но я вам помогу. Ради Сандерса и ради вас. Потому что я все еще в вас верю. И потому, что это, надеюсь, откроет вам глаза на тот бред, которым напичкал вас Раф. Высшие! — Даже звук этого слова оставлял кислый привкус во рту. — Вся эта теория морально и интеллектуально несостоятельна. Так же, как сам Раф.

Лизл уставилась на него.

— Нет. Не надо так говорить. Он замечательный. Он...

— Это из-за него вы сейчас так несчастны и жалки, это из-за него исчез Сандерс. Связь с этим парнем — худшее, что могло с вами случиться во всей вашей жизни.

— Он совсем не плохой. С ним я впервые сама себе нравилась.

— И сейчас тоже нравитесь?

Она смотрела в сторону, не отвечая.

— Лизл, когда для высокого мнения о себе необходимо унизить кого-то, это ошибочное мнение. Настоящая самооценка рождается изнутри.

Лицо Лизл на мгновение окаменело, потом смягчилось.

— Вы правы, — всхлипнула она. — Вы всегда правы, да?

Билл обнял ее, покачал, словно плачущего ребенка. Бедная Лизл. Ее затащили в ад, и она сама этого не понимает. Но тот ад, в который она столкнула Эверетта Сандерса, еще хуже.

В следующий момент она выпрямилась.

— Вы поможете мне найти Эва?

— Да. Только сначала взгляну, не найдется ли что-нибудь насчет Рафа.

— Времени нет.

— Это займет всего минуту. На вашем служебном компьютере есть модем?1

— Да. Факультет абонирует несколько баз данных. А зачем...

Он включил зажигание и рванул «импалу» с места.

— Просто пустите меня к своему компьютеру.

Билл подкатил к зданию математического факультета и остановился прямо у входа. Лизл провела его в свой кабинет. Пока она налаживала для него терминал, он отключил телефон на столе и оглядывался, ища, куда бы его деть. Все прочие кабинеты на этаже были закрыты. Он держал телефон в потных руках и злился. На это у него нету времени. Открыл окно и швырнул его вниз. Послушал, как аппарат грохнулся с третьего этажа и полетел по траве; отвернулся и обнаружил, что Лизл внимательно смотрит на него.

— Уилл? С вами все в порядке?

— Со мной уже много лет все не в порядке, — сказал он, кивнув на компьютер. — Можно подключаться?

— Все готово.

Он сел на ее место, ввел перфокарту с номером телефона информационной системы «Датанет», потом набрал свой личный код. Лизл наблюдала через его плечо, а он искал сообщение для Игнациуса. И всего через несколько секунд нашел.

"Игнациусу.

Пока мало что удалось разузнать о нужном человеке, но это, возможно, фальшивка. В компьютере Аризонского университета есть, а в ежегодниках нет. Отметки прекрасные, но не нашел никого, кто его помнит. Записывал имя и обнаружил, что это анаграмма Сары Лом. Вы поэтому просите его проверить?

Эль Комедо".

—Проверить? — спросила Лизл, выпрямляясь позади него. — Вы проверяете Рафа?

Но Билл едва слышал ее. Он не мог ничего ответить. Во рту у него пересохло. Каждая клеточка его тела превратилась в колючий кристаллик льда; он замер, уставившись на экран.

«Лосмара... анаграмма... Сара Лом...»

Он мысленно переставил буквы. Да. Теперь ясно. Как он раньше этого не заметил?

Перед ним словно разверзлась бездна, зияющая издевательской ухмылкой, манящая, предлагающая ответы на все, что он желал знать... и даже на то, чего знать никогда не желал.

Боже милостивый, нет тут никакого смысла! Раф связан с Сарой — ни малейших сомнений в фамильном сходстве, которое он сразу подметил. Но зачем пользоваться анаграммой имени своей сестры? Нет, не сестры. Настоящая Сара Лом исчезла. Сестра Рафа присвоила ее имя. Логично предположить, что Раф тоже фальшивый. Но зачем это все? Ради Господа Бога, зачем?

Слова Лизл прозвучали как эхо его собственных мыслей.

— Что происходит, Уилл?

— Не знаю, Лизл. Но в одном я вполне уверен: Раф Лосмара не тот, за кого себя выдает.

— Вы хотите сказать, он самозванец? Это невозможно! Не возможно поступить в аспирантуру в Дарнелле, не имея высоких баллов и весьма впечатляющих рекомендательных писем!

— Вы говорили, он настоящий дока в компьютерах, так? В крупных государственных университетах одновременно учатся от двадцати до сорока тысяч студентов. Все данные о них внесены в компьютерную систему. Я не знаю, как он это сделал. Может, под чужим именем перевелся на старший курс, побывал на важнейших лекциях, окрутил кого-то из факультетского руководства, добрался до компьютера, создал впечатляющую картину академической успеваемости и все: за девять месяцев — академический год — родилась законченная фальшивая личность с переходным баллом три и девять и с блестящими рекомендациями.

— Но все это только предположения, — возразила Лизл. — У вас нет доказательств!

— Верно. Только я нутром чую. Ибо знаю одного человека, жестоко одураченного дрянью, весьма на него похожей.

— Что это за человек?

— Я.

— Уилл, вы с ума сошли. Зачем ему все эти хлопоты с созданием фальшивой личности? И что это за анаграмма, о которой сказано в сообщении?

— Не знаю. Но собираюсь узнать.

— И я тоже! — Она схватила сумку и повернулась к двери. — Я прямо сейчас пойду к Рафу и...

— А как насчет Эва?

Она остановилась. Плечи ее поникли.

— О Господи... Эв. Как я могла забыть про Эва? — Она обернулась к нему с искаженным лицом. — Что со мной происходит?

— Вы разрываетесь на мелкие кусочки, вот что. — Билл встал и обнял ее за плечи. — Мы скоро выясним все остальное. Но сначала нам надо найти Эверетта Сандерса. Правильно?

Она кивнула, не глядя на него.

— Правильно.

— Хорошо. Вот что я предлагаю. Вы начинаете с северного конца Конвей-стрит, а я с южного. Проверяем каждый бар по пути и встречаемся где-то посередине. Если к тому времени мы его не найдем, продолжим в другом направлении. — Он еще раз напоследок сжал ее плечи. — Не беспокойтесь. Вдвоем мы отыщем его.

Он проводил Лизл к ее машине и посмотрел, как она удаляется по Конвей-стрит. Спеша к собственному автомобилю, поздравил себя с тем, как гладко ему удалось соврать. Потому что сейчас он не собирается искать Эверетта Сандерса. Потом, попозже. А сейчас — прямо к кооперативам на Парквью.

На пути Билла прошиб пот. Пот от страха. Из него изливался страх. Он едет, чтобы встретиться с человеком, связанным с женщиной, называвшей себя Сарой Лом, с женщиной, которую Билл отчаялся найти, с женщиной, которая истерзала Дэнни Гордона и оставила, чтобы Билл обнаружил его.

Она не просто изуродовала ребенка, но совершила нечто большее. Устроила так, чтобы он оставался живым, а известная человеку медицинская наука была не в силах ему помочь.

Именно это страшило сейчас Билла, именно из-за этого ему казалось, что за стеклами машины разливается давящая тьма. Он едет к неизвестности. Сара и Раф — или кто они там на самом деле — связаны с чем-то чудовищным, неестественным, может быть, со сверхъестественным. Он почти готов верить, что они связаны с самим сатаной — только в сатану он не верит. И во многое другое ему трудно верить. Но если нечеловеческое зло способно воплотиться в одном существе, это существо — женщина, известная ему как Сара. И по крови или каким-то иным образом Раф с ней связан.

Билл не может позволить себе устрашиться. Он не может поколебаться ни на секунду, столкнувшись с Рафом. Хорошо бы иметь при себе револьвер — что-нибудь, чтобы принудить Рафа рассказать то, что желает узнать Билл. Но он должен будет со всем справиться сам. Поэтому ему требуется холодный рассудок и горячая кровь.

Поэтому он стал вспоминать рождественский сочельник пять лет назад, вспомнил то, что Сара сделала с Дэнни, вспомнил агонию, мучившую Дэнни в течение бесконечной недели.

И страх очень скоро исчез. К тому времени как Билл затормозил перед домом Рафа, вместо страха пришел жгучий гнев.

— «Мазерати» стоял на подъездной дорожке, в больших окнах гостиной горел свет. Никаких колебаний, никаких задних мыслей.

Билл взбежал по ступеням, не постучал, вышиб дверь и ворвался внутрь.

— Лосмара! Где ты, Лосмара?

— Я здесь, — прозвучал справа спокойный мягкий голос.

Билл нашел Рафа сидящим на белой софе в белой комнате. На нем были белые брюки и мягкая белая рубашка, как на рождественской вечеринке. Билл встал над ним и ткнул пальцем ему в лицо.

— Кто ты такой, черт возьми?

Раф даже глазом не моргнул. Ноги скрещены, руки сложены на груди. Он смотрел прямо в глаза Биллу и спокойно отвечал:

— Вы очень хорошо знаете, кто я такой.

— Нет. Ты мошенник. Ты и твоя сестра. Два грязных подонка, разыгрывающих грязные трюки, Но пора положить им конец. Сейчас ты мне скажешь, где найти твою сестру.

— У меня нет сестер. Я единственный сын.

Билл чувствовал, как гнев начинает бурлить через край. Ему захотелось вцепиться руками в горло Рафа и трясти, как тряпичную куклу. Может быть, так он и сделает. Но не сейчас. Пока еще нет.

— Хватит нести дерьмо. Какую бы игру ты ни вел, она кончена. Я тебя разоблачил. «Лосмара» — «Сара Лом» — игра слов. Здесь ты не сделаешь с Лизл ничего подобного тому, что в Нью-Йорке твоя сестра сделала с Дэнни и со мной. Я прекращу это здесь и сейчас.

— О чем это вы говорите? — По-прежнему никаких опасений, вообще никаких эмоций. Он даже не предлагает Биллу уйти. — Что же, по-вашему, я сделал с Лизл?

— Ты развратил ее, уничтожил все доброе и достойное, что в ней было.

Раф улыбался.

— Ничего я не развратил и не уничтожил. И с Лизл ни чего не сделал. Просто предложил ей выбор. Все, что она выбирала, целиком ее добрая воля.

— Ну, конечно. Я слышал про этот выбор: либо плохое, либо еще хуже.

Раф пожал плечами.

— Это дело вкуса. Но вы забываете, что всегда остается возможность ничего не делать. Я никогда ни к чему не принуждал Лизл.

— Ты играл с обиженной судьбой женщиной.

— Я не собираюсь тратить время на обсуждение этого с вами. Позвольте напомнить один неопровержимый факт: все, что сделала Лизл, она сделала добровольно. Я указывал ей несколько вариантов, но какой предпочесть, она выбирала сама. Я никогда ей не угрожал — ничем; я не выбирал за нее — она сама делала выбор. Ответственность за все содеянное лежит только на ней.

Ярость Билла достигла критической массы.

— Она была так несчастна! Ты воспользовался ее слабостью, прорвал оборону, скрутил в узел. И вложил ей в руки пробирку со спиртом в доме Эверетта Сандерса. Все равно что заряженный пистолет!

— Она взрослый человек, а не ребенок. И она знала, что делала, когда спускала курок. Ваши упреки не по адресу, друг мой. Вам бы надо кричать на Лизл.

Это была последняя капля. Билл сгреб Рафа за ворот и вздернул на ноги.

— Я тебе не друг. Мне нужны кое-какие ответы и немедленно!

Зазвонил телефон. Тем самым длинным, протяжным звонком. Звук этот ошеломил Билла так, что он выпустил Рафа.

Раф тут же шагнул к телефону и снял трубку. Послушал секунду, повернулся, протянул ее Биллу.

— Это вас, отец Райан.

Билл отшатнулся. Из трубки слабо неслись мольбы Дэнни Гордона:

— Отец, пожалуйста, придите и заберите меня! Приди-и-ите!

Но сквозь весь этот ужас пробивалась мысль — Раф назвал его отцом Райаном.

— Ты знаешь?

— Конечно.

— Откуда?

— Не важно. По-моему, гораздо важней, чтоб вы ответили маленькому Дэнни. Он хочет, чтоб вы поспешили к нему на помощь.

— Он умер, ты, ублюдок!

Билл изготовился прыгнуть на Рафа, но снисходительная улыбка молодого человека и медленное отрицательное покачивание головы остановило его.

— Вы так уверены в этом?

— Конечно! — произнес Билл. — Я... я сам его похоронил.

Еще один неспешный отрицательный кивок в сопровождении той же сводящей с ума улыбки.

— Может быть, и похоронили... да только он не умер.

Билл знал, что это не может быть правдой. Он лжёт! Должен лгать. Но нельзя было не спросить:

— Если он все еще жив, где он?

Раф улыбнулся еще шире.

— Там, где ты его оставил.

Колени Билла подогнулись, он заставил себя устоять, зашатался и едва слышал собственный голос сквозь шум в ушах.

— Нет!

— Да. Разумеется, да. Больше пяти лет он лежит на дне ямы, которую ты для него выкопал на кладбище Святой Анны. Ждет тебя. Ненавидит тебя.

Билл неотрывно смотрел на Рафа. Ничто в мире не заставило бы его поверить ни единому слову из уст этого... этого существа, и все-таки он почему-то поверил.

Потому что в самых тайных уголках души, в самых скрытых извилинах мозга, в самых глубинах сердца всегда теплилось ничтожно слабое подозрение, что его провели, одурачили завладевшие судьбой Дэнни силы, толкнув на злодейство, на то, чтобы похоронить Дэнни заживо в надежде положить конец его мукам. Когда он весь в поту, с колотящимся сердцем просыпался в темноте спальни, его преследовало воспоминание о той последней ночи, и в этом воспоминании сквозила невысказанная возможность, что Дэнни в яме не умер. Билл никогда открыто не думал о ней, но теперь у него не оставалось выбора.

Он закрыл глаза.

Нет! Это немыслимо!

Немыслимо... но немыслимое претворилось в реальность пять лет назад, когда Дэнни остался живым, страдал и, словно бездонная пропасть, бесследно поглощал жидкости и медикаменты, которыми его накачивали. Немыслимое и теперь может оказаться правдой.

Он открыл глаза и посмотрел на Рафа.

— Кто ты, черт возьми? Что ты такое?

Раф улыбался, а свет вдруг стал меркнуть.

— Мне бы страшно хотелось тебе показать, — заявил он, — но в данный момент это не отвечает моим целям. Впрочем, беглый взгляд можешь бросить.

В комнате становилось все темнее и холодней, как будто невидимый смерч уносил из нее свет и тепло. А потом разлилась чернота, тьма такая, что нервы Билла заныли. Все покосилось, понятия верха и низа утратили смысл. Настала не просто глухая и плотная тьма, не просто отсутствие света — настал конец света. Живая чернота, скользкая, колеблющаяся, жадная чернота, жаждущая не плоти его, но души, сути, самого существа. Билл упал на колени, ухватился за пол, вцепился ногтями, чтоб не скатиться к потолку, в ноздри ему ударил тошнотворный трупный запах, попал на язык — кислый, едкий, сырой, гниловатый, — лишив дара речи.

А потом он увидел, что перед ним всплывают глаза. Огромные, круглые, белые, словно фарфоровые тарелки, со сверкающими радужками, невероятно черными, но совсем не такими черными, как бездонные, уходящие в бесконечность дыры зрачков в центре. Из этих зрачков изливалось такое зло, что Биллу пришлось отвернуться и крепко зажмуриться, чтобы не потерять рассудок.

А потом вспыхнул свет. Он разжал веки. В гостиной снова было светло. Он глотнул воздуху. Что это было — видение под каким-то гипнозом или таков и есть настоящий Раф?

Билл стряхнул сковавший все тело страх и огляделся. Раф исчез. Он поднялся на ноги, стал осматривать комнату за комнатой, внизу и наверху — Рафа нигде не было. Выкрикивая его имя, он поплелся к двери.

Столько вопросов по-прежнему без ответа. Кто такой Раф? Человек? Не похоже. Что связывает его с Сарой? Откуда он может знать про Дэнни? Отупевший мозг Билла с огромным трудом ставил эти вопросы, язык не поворачивался, чтобы произнести их. И не было никого, кто мог бы на них ответить.

Дэнни... жив. Это не может быть правдой, но он должен узнать. Ибо если какая-то нечестивая сила держит Дэнни живым в могиле, Билл не допустит, чтоб он оставался там хотя бы еще одну минуту.

Надо вернуться. Вернуться в Нью-Йорк, на кладбище. Он должен знать!

Он побежал к машине.

Священник едва не сшиб Ренни с ног — в буквальном смысле.

Попасть в дом Райана оказалось нетрудно. Маленький особнячок стоял в стороне от дороги среди деревьев. От соседей отгорожен полностью. Ренни расколотил стекло в задней двери, просунул руку, открыл засов и вошел. Увидев на стенах расписной бархат — тигров, клоунов, Элвисов, — он решил, что ошибся. Невозможно вообразить, чтобы тот отец Райан, которого он знал, держал дома такие вещи. Но Уилл Райерсон должен быть Райаном.

Первый час Ренни потратил на обыск дома, но не нашел ничего интересного. В какой-то момент понял, что телефон отсутствует. Это подкрепило его уверенность в правильном выборе цели — при их последней встрече священник панически боялся телефонов.

Почти весь остаток дня он провел, посиживая то тут, то там, глядя телевизор с приглушенным звуком. Даже приготовил себе чашечку кофе и сделал сандвич из холодных остатков, обнаруженных в холодильнике. Почему бы нет? Райану они не понадобятся.

Около пяти выключил телевизор, уселся в передней комнате, вытащил пистолет и стал ждать.

Ждать.

Этой встречи он ждет уже пять лет. Можно обождать еще несколько минут. Но эти последние минуты убивали его, ползли, ровно улитки по наждачной бумаге.

Что здесь сейчас будет?

Что он сделает после всех этих лет, когда встретится со священником лицом к лицу? Ренни надеялся, что не убьет его. Он должен хранить хладнокровие, поскольку знает, что хочет с ним сделать: приколотить к стенке и выпустить кишки, как он сделал с маленьким парнишкой. Но тогда он и себя тоже принесет в жертву.

Нет. Ренни решил играть честно. Арестовать его, увезти в столицу штата и начать процедуру выдачи преступника.

Лучшее, что можно с ним сделать, — отправить в тюрьму. Там время течет медленно. Священник будет все время мозолить глаза другим заключенным. А как только он попадет в Райкерс, тут же узнает на собственном опыте, что парни, практически выросшие в тюрьме, питают особые чувства по отношению к насильникам над детьми.

Тюрьма будет самой медленной пыткой. Ад покажется быстротечным пикником на тенистой поляне по сравнению с жизнью извращенца священника в тюрьме.

Впервые за время работы в полиции Ренни радовался, что в штате Нью-Йорк нет смертной казни.

Когда стало близиться к шести и темнеть, Ренни задергался. От кампуса досюда езды самое большее минут пятнадцать. Когда же он явится?

А потом мочевой пузырь начал подавать недвусмысленные сигналы. Вот так всегда, когда он переберет кофе. Он подскочил к окну, выглянул на дорогу. Ни одной машины. Быстренько побежал в ванную, и только наполовину успел облегчиться, когда услышал скрип покрышек на гравии. Шепча проклятия, застегнул «молнию», выскочил в холл, а когда вбегал в гостиную, кто-то едва не сшиб его с ног.

Этот кто-то вскрикнул, отшатнулся.

— Кто вы такой, черт подери?

Ренни нашарил выключатель, повернул его.

И задохнулся. Наверно, он все же ошибся. Бородатый, с седыми висками тип перед ним нисколько не походил на отца Уильяма Райана. Господи помилуй, с конским хвостом! Потом Ренни пригляделся поближе и узнал.

Глаза их встретились.

— Помнишь меня, отец Билл?

Тип смотрел на него в явной растерянности, немало напуганный пистолетом в руке Ренни. Потом растерянность и испуг рассеялись.

— О Господи Иисусе.

— Иисус не поможет тебе, ублюдок. Он уж наверняка был бы последним, кто пожелал бы тебе помочь.

Ренни ждал страха, ужаса, отчаяния, просьб о милости, предложений о подкупе. Он с удовольствием предчувствовал все это. Он видел в глазах священника ужас и страх, но это был страх не перед Ренни. Он боялся чего-то еще. А заметней всего в этих глазах была безнадежность.

— Сейчас? — спросил Райан. — Ты сейчас меня хочешь забрать?

— Я, может, работаю и не слишком споро, но дело довожу до конца.

— Сейчас у меня времени нет, черт побери!

Ренни застыл в изумлении на пару секунд. Нет времени? Что это за ответ? Он поднял пистолет.

— Знаешь, как говорят: проходи, не задерживай.

— Слушай, мне надо вернуться в Нью-Йорк!

— О, не волнуйся. Туда ты и отправишься. Только сперва через Рейли.

— Нет, мне надо в Нью-Йорк прямо сейчас.

— М-м-м... Сначала тебя должны выдать.

Ренни действовал по закону. Он не собирался давать какой-нибудь судебной змее шанс отмазать этого гада. Он сурово смотрел на священника и прислушивался к себе, ожидая прилива ярости, который заставит его спустить курок. Но его не было.

Где вся та злоба, которую он копил и лелеял пять лет? Почему она сейчас не сводит его с ума? Как он может смотреть на ублюдка и не испытывать искушения прикончить его на месте?

— Это слишком долго, — возразил Райан. — Мне надо ехать прямо сейчас.

— Забудь об этом. Тебя...

Священник повернулся и пошел через холл к спальне. Ренни поспешил за ним, нацеливая пистолет в затылок.

— Стой, стрелять буду!

— Ну так стреляй, — сказал Райан. — Я еду в Нью-Йорк, и немедленно. Можешь арестовать меня там. Тогда тебе не придется беспокоиться о выдаче и обо всем прочем.

Ренни ошеломленно смотрел, как Райан стаскивает рабочую рубашку и натягивает полосатое джерси с длинными рукавами. Все шло как-то не так, как надо. Что Райан задумал? Какой-нибудь трюк? Сейчас надо быть предельно осторожным. Райан мужик здоровенный и абсолютно сумасшедший.

Он вдруг заметил, как тот шарит под простыней на кровати, и вскинул пистолет.

— Не смей!

Райан вытащил руку и предъявил пачку банкнотов.

— Мои сбережения.

Он достал из шкафа потертую спортивную куртку и в сопровождении Ренни снова направился в гостиную.

— Стой, черт побери, или, клянусь Богом, я тебя пристрелю! — Он опустил дуло. — Знаешь, что бывает, когда простреливают колено?

Райан остановился и повернулся к нему лицом. В глазах его была боль и мука.

— Дэнни жив.

— Что за дерьмо!

— Именно то. Тот, кто мне об этом сказал, знает, что говорит.

— Только не надо мне этих штучек! Ты утащил его и убил!

Глаза Райана ослепли.

— Я думал, что так и сделал. Похоронил его на кладбище Святой Анны в Куинсе.

Он признался! Признался в убийстве! И вот теперь пришла ярость, поднялась, наполнила рот Ренни острым металлическим вкусом.

— Ты, ублюдок!

— Я сделал это, чтобы спасти его! Если бы я этого не сделал, он все еще был бы в больнице с трубками в каждой жилке, страдал бы от адских мук, а над ним бы кудахтали орды белых халатов! Неужели ты думаешь, что я в самом деле мог причинить зло этому мальчику? Он был изуродован безнадежно!