Враг (№5) - Апостол зла

— Хорошо! Перед тобой парень, который взял тебя в жены не как женщину, а как ломовую лошадь, как талон на питание.

Щелк!

— А когда перестал нуждаться, вышвырнул тебя, как старую газету.

— Будь ты проклят! — услышала Лизл свой собственный голос. Раф расплылся в ее глазах, затуманился, она хлестала, хлестала изо всех сил. Еще и еще, снова и снова, пока не увидела что-то красное...

...на спине Рафа.

Кровь. На коже зияла глубокая рана. — О Боже мой!

Ярость вдруг улетучилась, оставив ее холодной, больной и слабой.

«Это я сделала? Что происходит? Это не я!» Она рухнула на колени возле кровати.

— О, Раф! Прости меня!

Он повернулся к ней.

— Ты шутишь? Это просто царапина. Иди сюда.

Он опрокинул ее на постель рядом с собой. Она видела, как он возбужден. И он принялся целовать ее, согревать ее, прогоняя холод, и страх, и сомнения, изливая внутрь тепло, пока оно не превратилось в пламя.

Потом прижал ее к себе покрепче и погладил по голове.

— Ну вот. Тебе лучше?

Лизл понимала, что он имеет в виду, но ей не хотелось рассуждать об этом.

— Мне всегда лучше после любви.

— Я говорю про ремень. У тебя не возникло чувства очищения, обновления?

— Нет! Разве я могу чувствовать удовлетворение от того, что так ранила тебя!

— Не говори глупостей. Ты меня вовсе не ранила.

— У тебя кровь шла!

— Царапина.

— Нет, не царапина. Повернись, я тебе покажу.

Раф перекатился на живот и предъявил спину. Спину без единого пятнышка.

Лизл провела рукой по гладкой коже. Только что на ней были рубцы. И кровь. Она совершенно уверена.

— Как...

— Я быстро исцеляюсь. Ты же знаешь.

— Никто не способен так быстро...

— Это означает, что ты ранила меня совсем не так сильно, как думаешь.

Он повернулся, прижался к ней, и Лизл прильнула к нему.

— Вот видишь, — сказал он, — все это символично. Ты излила злость, не причинив мне вреда. Злость была настоящей, мои раны — нет. Ты преувеличила их в своем воображении. Чистый результат: я не получил никаких повреждений, а ты немножко приблизилась к новой Лизл.

— Я не так уж уверена в этой затее с новой Лизл.

— Не мешай себе, Лизл. Ты на пути к освобождению. А когда станешь новой Лизл, действительно превратишься в новую личность. Ни один человек, знакомый с тобой прежде, не узнает тебя. Новая Лизл — это я тебе обещаю.

— Прекрасно, но все эти штучки с ремнем...

— Это только деталь — символическая деталь. Это надо продолжить. Но мы не ограничимся символическими акта ми по отношению к доктору Каллагену.

— Что это значит?

— Увидишь. Я еще не разработал окончательных планов, но ты станешь их участницей, и никогда ничего не бойся. Впрочем, первая стадия разработана. Мы справимся с ней за несколько часов.

— Несколько часов? Уже за полночь!

— Знаю, не волнуйся. Это будет забавно. Доверься мне.

Лизл покрепче прижалась к Рафу — жертва кораблекрушения, цепляющаяся за спасительную лодку в бурном море эмоций. Она доверяла Рафу, но в то же время тревожилась за него. Раф, кажется, не признавал тех границ, которых придерживалось большинство других людей.

* * *

Лизл дрожала, стоя рядом с Рафом у телефонной будки. Посмотрела на часы. Пять сорок пять. Что ей надо в такой час в холодной тьме возле круглосуточной бензозаправки?

Во-первых, послушать, как Раф звонит ее бывшему мужу. Она могла обождать в машине, в тепле, но посчитала, что это неправильно. Она должна точно знать, что задумал Раф, должна слышать каждое сказанное им слово. Ее беспокоило все это путешествие.

— Раф, — сказала она, — ты уверен...

Он оборвал ее, махнув рукой, и приложил палец к губам. Он заговорил в трубку с акцентом, голосом несколько выше обычного. Его можно было принять за индийца или пакистанца.

— Доктор Каллаген? — сказал он, ухмыльнулся и подмигнул Лизл. — Это доктор Кришна из Центра, из травматологического пункта. Прошу простить, что побеспокоил вас в такой час. Да, я здесь новичок. Как раз сегодня вечером приступил к работе. Большое спасибо. Да, у меня женщина семидесяти шести лет, миссис Крэнстон, она утверждает, что ее дочь — ваша пациентка. Да, минутку, позвольте взглянуть... нет, у меня под рукой нет фамилии дочери. Однако у миссис Крэнстон перелом левого бедра со смещением. Она сейчас очень страдает. Нет, мне очень жаль, состояние весьма нестабильное. Собственно говоря, кровяное давление падает. Да, я это сделал. Видите ли, она, кроме того, очень тучная, и я опасаюсь возможности легочной эмболии. — Длинная пауза. — Да, я это сделаю. И сообщу ее дочери, что вы немедленно выезжаете. Она будет очень рада. Благодарю вас. С нетерпением жду встречи с вами, доктор Каллаген.

Лизл в изумлении уставилась на него.

— Ты говорил как настоящий врач. Откуда ты все это знаешь?

Он засмеялся, ведя ее назад в теплую машину.

— Оттуда, откуда все это знают врачи — из медицинского учебника. Пошел в библиотеку и прочитал про характерные жалобы при переломе бедра.

— Но зачем?

— Затем, разумеется, чтобы выманить его из дома.

Он помог ей усесться, захлопнул дверцу. Но сам направился не к противоположной дверце, а назад, к заправочной станции.

«Что он еще задумал?» — гадала она. Он так старательно скрывает планы на эту ночь.

Через минуту Раф вернулся с картонной коробкой, сунул ее под сиденье и сел за руль.

— Что ты купил? — спросила Лизл.

— Моторное масло.

— Это имеет какое-то отношение к Брайану?

— Имеет, конечно.

— Можно спросить какое?

Он загадочно улыбнулся.

— Все в свое время, моя дорогая. Все в свое время.

— Ты говоришь прямо как Злая Ведьма с Запада[17].

Раф издал звонкий смешок и завел «мазерати». Въезжая в квартал Роллинг-Оукс, Лизл увидела, как промчался Брайан, набирая скорость.

— Вон он. Добрый доктор Каллаген спешит на помощь, — произнес Раф.

— Ничего удивительного.

— Он сегодня обязан отвечать на ортопедические вызовы из травмпункта. Он должен ехать, иначе его выкинут из Медицинского центра.

— Откуда ты знаешь?

— Я проверял. Всего один телефонный звонок. Кроме того, он надеется отхватить пару тысчонок, склеив старушке бедро, так что покуда не будем венчать его нимбом.

Подъезжая к дому Брайана, Раф выключил фары. Они въехали на подъездную дорожку и сразу остановились. Лизл зазнобило, желудок свело.

— Ты не собираешься делать ничего противозаконного?

— Ты имеешь в виду вторжение со взломом? Нет. Но, полагаю, это можно квалифицировать как преступное намерение.

— Да? Замечательно!

— Давай. Это нужно тебе, а не мне.

— Мне больше нужно пару часов поспать.

Раф вышел из машины и вытащил из-под сиденья коробку с бутылками машинного масла.

— Давай выходи. И спокойно. Не стоит будить соседей.

Он осторожно захлопнул дверцу со своей стороны, Лизл выбралась и пошла к нему по дорожке. Небо было по-зимнему чистым, полным сияющих звезд на западе, а на востоке уже начинало светлеть. Она увидела, как Раф откручивает пробку белой пластиковой бутылки с полугаллоном машинного масла. Он проткнул фольгу на горлышке и протянул бутыль ей. — Давай лей.

— Куда?

— На дорогу, конечно. Вот отсюда и дальше вверх. Хорошим толстым слоем.

— Но...

— Доверься мне. Все будет хорошо.

Лизл огляделась. Ей было плохо оттого, что она торчит на виду в самом незавидном и уязвимом положении здесь, в предрассветных светлеющих сумерках, но она знала, что Раф ни за что не отступит, прежде чем не завершит то, зачем пришел, и стала лить.

Масло булькало в горлышке, выплескивалось на асфальт, но скоро потекло широкой струей, и она поливала все вокруг, медленно пятясь назад, опустошала бутыль за бутылью, глядя, как тягучая золотистая жидкость растекается по легкому уклону дорожки, словно горячий мед, покрывая ее гладким плотным слоем.

— Теперь направо, к дверям гаража, — велел Раф, протягивая последний полугаллон. — Не оставим гаду ни одного местечка, где можно зацепиться.

Лизл повиновалась и вернула ему пустую бутылку.

— Хорошо. Что теперь?

— Теперь будем сидеть и ждать. — Он посмотрел на часы. — Недолго осталось.

Они вернулись в машину, Раф отъехал за полквартала за угол, остановился у бровки тротуара. Уже почти рассвело. Лизл ясно и четко, без всяких помех видела гараж Брайана и подъездную дорогу.

Они ждали. Раф не выключал мотор и обогреватель. Было тепло. Слишком тепло. Лизл стало клонить в сон. Она почти спала, когда мимо пронесся черный спортивный автомобиль.

Раф тихонько присвистнул.

— О, кажется, он весьма возбужден. Интересно узнать почему? Может, он зря сгонял в больницу? Может, выставил себя полным идиотом перед персоналом в травмпункте? Это не оправдание. Доктору следует знать, что нельзя так гнать через жилые кварталы.

Автомобиль Брайана, взвизгнув шинами, резко свернул на подъездную дорожку — и продолжил полет.

Сработали тормоза, он вильнул, но сцепления с залитым маслом асфальтом не произошло, машина врезалась в дверь гаража и застыла под каким-то безумным углом среди искореженных обломков.

Лизл, задохнувшись от ужаса, смотрела во все глаза, борясь с желанием выскочить и побежать к месту происшествия.

— Господи, он цел? — вскричала она.

— Ему везет, — заметил Раф. — Смотри.

Дверь машины Брайана открылась, и Лизл увидела его мертвенно-бледное лицо. Он держался за голову, выглядел ошарашенным, но серьезно не пострадал.

Она почувствовала, как на губах ее медленно расплывается улыбка.

«Так тебе и надо, ублюдок».

Выбравшись из машины, чтобы осмотреть повреждения, он ступил на масленый асфальт, замолол вдруг руками, как мельница, судорожно заерзал ногами, словно натирал паркет, и грохнулся навзничь, взбрыкнув ногами в воздухе. Лизл расхохоталась. Она ничего не могла с собой поделать. Она никогда не видела Брайана в таком комическом положении. Ей это понравилось.

Зажав рукой рот, она наблюдала, как он переворачивается и ползет дальше на четвереньках. Спина белого пальто была теперь черной, волосы выпачкались в машинном масле. Ему почти удалось встать, но ноги снова разъехались, и он снова свалился, на этот раз лицом вниз.

Лизл так хохотала, что не могла дышать. Она застучала кулачком по плечу Рафа.

— Увези меня отсюда, — задыхаясь, пробормотала она, — пока я не умерла со смеху.

Раф улыбался, трогая с места.

— Ну, он теперь не наводит столько страху, правда? — сказал он.

Лизл помотала головой. Ответить она не могла, так как все еще смеялась. Брайан Каллаген уже никогда не сможет навести на нее страх.

Ей хотелось задать вопрос.

— Почему, Раф? Почему ты все это со мной проделываешь?

— Потому что я люблю тебя, — сказал он с великолепной улыбкой. — И это только начало.

Мальчик в пятнадцать лет

21 июля 1984

Кэрол перехватила его у входной двери.

— Ты даже не собираешься сказать «до свидания»? — спросила она.

За два последних года Джимми так вытянулся, что был уже выше ее. Стройный, красивый, он смотрел на Кэрол сверху вниз, словно кот на миску еды, которая не вызывает у него ни малейшего аппетита.

— Зачем? Мы больше никогда не свидимся.

Джимми каким-то образом удалось внести изменения в свидетельства о его рождении, хранившиеся в Арканзасе, так что по документам ему было теперь восемнадцать. Он нанял в Остине мошенника-стряпчего, который раздобыл судебное постановление, обязавшее ее перевести на него большую часть состояния. В эти последние годы он обращался с ней как с куском дерьма. Сколько раз она испытывала отвращение к своему сыну, ненавидела его, страшилась его. И все-таки что-то в ее душе оплакивало потерю при мысли об его уходе.

— Я растила тебя, ухаживала за тобой пятнадцать лет, Джимми. Разве это ничего не значит?

— Это не срок, — сказал он. — Все равно что глазом моргнуть. Даже меньше. О чем тебе беспокоиться? Можно подумать, ты ничего не заработала за это время. Я оставляю тебе миллионы долларов на забавы.

— Ты что, не понимаешь?

Он удивленно взглянул на нее.

— Чего не понимаю?

Они смотрели друг на друга, и Кэрол признала, что он действительно не понимает.

— Не важно, — сказала она. — Куда ты едешь?

— Сводить старые счеты.

— С тем рыжеволосым, которого ты все ищешь?

Впервые на его лице на мгновение отразилось какое-то чувство.

— Я велел тебе никогда не упоминать о нем! — Потом лицо смягчилось, сложилось в холодную усмешку. — Нет. Я собираюсь возобновить старое знакомство.

И ушел. Ни прикосновения, ни улыбки, ни взмаха руки, даже плечами не пожал. Просто отвернулся и пошел к поджидающему его спортивному автомобилю.

Когда ее Джимми уехал, Кэрол принялась плакать. И ненавидела себя за это.

Глава 13

Нью-Йорк

Канун еще одного Нового года.

Стоя возле кладбища Святой Анны в Бейсайде, мистер Вейер проследил за исчезающими в темноте красными огоньками подфарников такси, потом повернулся и пошел к кладбищенской стене. Такси вернется за ним через час. Он дал шоферу банкнот в полсотни долларов на чай и сообщил, что когда он вернется, получит вторую половину. Он вернется.

Мистер Вейер нашел большой гранитный камень, который торчал из земли рядом со стеной, и присел на него. Декабрьская стужа, сковавшая мерзлую землю, начинала пробирать его до костей.

— Пришел немножко с тобой посидеть, — сказал он стене.

Ответа от необозначенной, неупокоившейся могилы, лежащей прямо по ту сторону, не последовало.

Вейер не мог попасть на кладбище в такой час, тем более в канун Нового года, так что решил просто посидеть рядом. Магда не станет скучать по нему нынче вечером. Она даже не знает, что нынче праздник. Он вытащил термос, наполненный горячим кофе с коньяком, и плеснул немного в крышечку. Выпил и почувствовал, как холод улетучивается.

— Вот уже пятая годовщина, как ты тут лежишь. Но я пришел не отмечать ее, только заметил к случаю. Посижу, посмотрю за тобой. Кто-то ведь должен это делать.

Он прихлебнул еще кофе и задумался о будущем. О ближайшем будущем, ибо знал, что его будущее жестоко ограничено.

Враг неуклонно набирает силу. Вейер слышит, как скапливаются грозовые облака, как раскатываются по горизонту злобные громы, замыкаясь в кольцо. А связующая множество сил точка, похоже, здесь, за кладбищенской стеной, в необозначенной могиле. Здесь что-то должно случиться. Скоро.

— Какую роль ты играешь во всем этом? — спросил он беспокойного обитателя могилы.

Нет ответа. Но Вейер знал, что скоро найдет его. Очень скоро.

Он глотнул кофе и продолжил свое одинокое бдение.

* * *

Северная Каролина

Канун еще одного Нового года.

Уилл сидел в одиночестве в своей увешанной бархатными полотнами гостиной и смотрел телевизор, где Дик Кларк изображал хозяина на очередном новогоднем шоу. Господи, до чего же ему ненавистна эта ночь!

Пять лет назад... пять лет назад именно в эту ночь он совершил то самое Злодеяние, совершил акт, который проложил нерушимую границу между ним и всем остальным человечеством.

Этот год оказался хуже обычного из-за телефонных звонков.

Он не слышал их очень давно. Долгое время ему удавалось их избегать. А потом вечеринка у Лизл. Не надо было идти, но он думал, что все устроит. Он искушал судьбу.

И услышал. И на всем пути через гостиную слышал голос бедного мальчика.

Уилл протянул руку и выключил телевизор. Если еще посмотреть на гримасничающего Дика Кларка, можно и стулом в экран запустить. Все эти люди, мельтешащие на Таймс-сквер, готовы прыгать, как идиоты, отмечая начало нового года.

Новый год. Вот именно. Для него — это начало очередного года в бегах. День первый года шестого.

Только новый год будет другим. В новом году он найдет силы вернуться назад, попытается подвести итог прежней жизни. И поэтому лучше всего начать новый год молитвой.

Он вытащил из заднего кармана свой старый требник — книжку, которую с сентября прятал от Лизл, — и принялся совершать сегодняшнюю ежедневную службу.

Но сегодня молитвы казались еще бессмысленней, чем когда-либо с тех пор, как он к ним вернулся. Как правило, можно было рассчитывать, что ритмическое звучание знакомых слов принесет временное облегчение от воспоминаний об ужасах прошлого. Но не сегодня. Лица, голоса, образы, звуки — все это мелькало перед ним, словно капли дождя, сперва одиночные, потом перешедшие в назойливую морось и, наконец, обрушившиеся потоком, затопившим комнату. Он боролся с ним, но сегодня поток оказался слишком сильным. Несмотря на все усилия Уилла, он подхватил его и унес в прошлое.

Часть вторая

Тогда

Глава 14

Куинс, Нью-Йорк

В тот год все свернуло с пути истинного в конце зимы. А начиналось в марте, когда миновало лишь две недели весны.

Тогда люди называли его не Уиллом. Друзья и родные называли его Биллом. Остальные — отцом.

Отец Райан. Преподобный Уильям Райан, «Общество Иисуса»[18].

— Сейчас я вас сделаю, — пообещал Ники, сидевший по другую сторону шахматной доски.

Билл сгорбил плечи в голубой тельняшке и в тысячный раз напомнил себе, что пора перестать думать о нем как о Ники. Он больше не маленький мальчик. Он теперь взрослый мужчина — доктор философии, ни больше ни меньше. И фамилия у него тоже есть. Джастин и Флоренс Квинн усыновили его в семидесятом году, и он с гордостью носит их имя. Люди называют его доктор Квинн, или Николас, или доктор Ник. Никто не кличет его Ники.

Ники... Билл гордился им, гордился так же, как если бы Ник был его собственным сыном. Заработанные им высокие баллы открыли путь к бесплатному обучению в Колумбийском университете, где он за три года стал бакалавром по физике. Потом в мгновение ока одолел аспирантскую программу и потряс факультет докторской диссертацией по теории элементарных частиц. Ник — блестящий ум, и он это знал. Он всегда это знал. Но, взрослея, утрачивал прежнее самодовольство по этому поводу. Кожа его очистилась — почти, — длинные прямые волосы скрыли изъяны в форме черепа. И он начал носить контактные линзы. С этим трудней всего свыкнуться Ники без очков.

— Шах? — переспросил Билл. — Так быстро? В самом деле?

— В самом деле, Билл, в самом деле.

Еще одно свидетельство взрослости Ника: он уже не считает, что должен называть его отцом Биллом.

Билл исследовал положение на доске. Ник дал в фору Биллу обоих слонов и обе ладьи, а Билл все равно проигрывал. Фактически он не видел возможности вырвать своего короля из паутины, которую сплел вокруг Ник. Он проиграл.

Билл опрокинул короля на доску.

— Не знаю, зачем ты со мной играешь. Я не способен ничего предложить в ответ.

— Дело не в ответе, — объяснил Ник, — а в компании, вбеседе. Вовсе не в шахматах, уверяю вас.

Билл знал, что Ник все еще не освоился в обществе. Особенно с женщинами. И пока сам не найдет женщину — или она не найдет его, — их традиционные субботние шахматные партии по вечерам, здесь, в кабинете Билла у Святого Франциска — у Фрэнси, — будут продолжаться невесть до каких пор.

— По-моему, я играю чем дальше, тем хуже, — заметил Билл.

Ник отрицательно покачал головой.

— Не хуже. Просто вполне предсказуемо. Вы каждый раз попадаете в одну и ту же ловушку.

Биллу не понравилась идея о его предсказуемости. Он знал свой основной недостаток как шахматиста — нетерпение. Он склонен к импульсивным гамбитам, разыгранным на одном дыхании. Но такая уж у него натура.

— Я все хочу взяться и почитать кое-что о шахматах, Ник. А еще лучше — поработать с компьютерной шахматной программой. Вон тот старенький «Эппл», который ты мне подарил, заменит тебя. И научит сражаться с тобой за доской.

Ник не очень-то испугался угрозы.

— Кстати, о компьютере. Вы разобрались с выходом на информационную систему и на каналы связи, как я вам показывал?

Билл кивнул.

— Кажется, начинаю осваиваться и даже извлекать пользу.

— Не вы первый. Да, недавно я получил через сеть новую статью о клонировании. Она мне напомнила о том старом скандале в шестидесятых, когда ваш приятель...

— Джим, — произнес Билл, вдруг почувствовав, как болезненно сжалась грудь, — Джим Стивенс...

Точно. Джеймс Стивенс. Предполагаемый клон Родерика Хенли. В этой статье упоминается «случай Стивенса», как они его называют. Расхожее мнение, говорится в статье, утверждает, что в сороковых годах было технически невозможно клонировать человеческое существо. Но я не уверен. Из всего, что мне стало известно за это время, я понял, что Родерик Хенли был поистине потрясающий тип. Если кто-то и мог справиться с таким делом, так это он. Как вы думаете?

— Я об этом не думаю, — ответил Билл.

И это была почти правда. Билл редко позволял себе думать о Джиме, ибо это приводило к думам о жене Джима, Кэрол. Билл знал, где Джим, — под надгробной плитой в Толл-Оукс, — а где Кэрол? В последний раз он видел ее в аэропорту Ла-Гардиа, в шестьдесят восьмом. Она звонила ему один раз после того, как улетела с Ионой, сообщить, что с ней все в порядке, и все. Как будто исчезла с лица земли.

За почти два десятка лет после ее исчезновения он научился не думать о ней. И у него это чертовски хорошо получалось.

А теперь вылез Ник и расшевелил старые воспоминания... особенно память о том, как она сбросила одежду и попыталась...

— Очень плохо... — начал было Ник, но его прервал ворвавшийся в комнату смерч в ночной пижамке.

Маленький семилетний Дэнни Гордон влетел на полной скорости из коридора, попытался затормозить перед столом за которым сидели над шахматной доской Билл с Ником, не успел вовремя сманеврировать, наткнулся на стол и чуть не опрокинул его.

— Дэнни! — вскричал Билл, когда в воздухе замелькали фигуры и подпрыгнула доска.

— Простите, отец, — произнес Дэнни со смущенной улыбкой.

Он был маленьким для своих лет, с крепким тельцем, светлыми белокурыми волосами и с идеальной розовощекой внешностью. Настоящий парнишка с рекламы мыла «Кэмпбелл». У него еще были молочные зубы, и когда он улыбался, эти крошечные, ровненькие белоснежные прямоугольнички производили совершенно обезоруживающее впечатление. По крайней мере, на большинство людей. Билл привык к этому, почти приучил себя к этому. Почти.

— Ты что это вытворяешь? — спросил он. — Твое место в спальне. Уже... — он взглянул на часы, — почти полночь! Ну-ка, немедленно отправляйся в постель!

— Но там кругом чудища, отец!

— У Фрэнси нет никаких чудищ.

— Но они есть! В шкафах!

Это была старая тема. Они обсуждали ее раз сто, не меньше. Он поманил Дэнни к себе на колени. Ребенок запрыгнул и прижался к нему. Его тело как будто состояло из одних косточек, без плоти, и почти ничего не весило. Он успокоился на минутку. Билл знал, что ненадолго.

— Привет, Ник, — сказал Дэнни, улыбаясь и помахивая рукой над ералашем на шахматной доске. — Как поживаешь, малыш?

— Хорошо.

— Тут были чудища, когда ты был маленьким, Ник?

За него отвечал Билл. Но не то, что ответил бы Ник.

— Сейчас же прекрати, Дэнни. Ты знаешь, что никаких чудищ не бывает. Мы снова и снова заглядываем во все шкафы. Там ничего нет, кроме одежды и пыли.

— Но чудища вылезают после того, как вы закроете двери!

— Нет, не вылезают. И тем более не вылезут сегодня. Сегодня здесь остается на ночь отец Каллен. — Билл знал, что подавляющее большинство воспитанников Фрэнси испытывает благоговейный страх перед суровым с виду старым священником, не склонным ко всякой ерунде. — Известно ли тебе хоть одно чудище — а никаких чудищ не существует, — но если б они существовали, нашел бы ты хоть одно, которое посмело бы высунуть нос, когда в доме дежурит отец Каллен?

И без того большие голубые глаза Дэнни вытаращились еще больше.

— Нет! Он сразу отправит его прямо туда, откуда оно явилось!

— Правильно. Поэтому возвращайся в спальню и ложись в постель. Немедленно!

— Ладно. — Дэнни спрыгнул с колен. — Только вы меня проводите.

— Ты пойдешь туда сам.

— Ага, только там темно и... — Дэнни задрал голову и посмотрел на него огромными голубыми глазами. — Вы знаете...

Билл не мог сдержать улыбки. Вот вымогатель! Он знал, что реальна лишь крохотная доля страхов Дэнни. Остальное — продукт его гиперактивности. Он нуждался во сне гораздо меньше других детей, и фантазии о чудищах в шкафах не только обеспечивали ему дополнительное внимание, но и давали возможность подольше не ложиться в кровать.

— Хорошо. Обожди пару минут, пока я поговорю здесь с Ником, а потом тебя отведу.

— Ладно.

Билл следил, как Дэнни подхватил две упавшие шахматные фигуры и превратил их в дерущихся собак, сопровождая представление всеми подобающими звуковыми эффектами.

— Не могу понять, почему его до сих пор никто не усыновил, — сказал Ник. — Если б я был женат, сам бы его взял.

— Тебе бы его никто не отдал, — сказал Билл и, увидев озадаченное лицо Ника, сообразил, что это прозвучало резче, чем ему хотелось. — Я хочу сказать, что приемные родители Дэнни должны обладать особыми качествами.

— О, в самом деле?

Казалось, Ник несколько задет, может быть, даже обижен. И он поспешил объяснить:

— Да. Я отказал супружеской паре постарше, которая уже вырастила двоих ребят. А молодые бездетные семьи решительно не годятся.

— Не понимаю.

— Ты часто до этих пор видел Дэнни?

Билл пристально наблюдал за мальчиком, который с жужжанием носился по кабинету с воображаемыми аэропланами. Он по опыту знал, что парень способен за десять минут перевернуть комнату вверх дном, если за ним не присматривать.

— Ну, я бы сказал, раз десять, как минимум.

— И долго общался с ним каждый раз?

Изобразив взрыв, Дэнни столкнул две пешки в воздушном бою и бросил их на пол. Они еще не успели упасть, а он уже подскочил к столу Билла.

— Не знаю. По нескольку минут, наверно.

— И большую часть этого времени он либо вбегал, либо выбегал, либо сидел у меня на колене, да?

Ник медленно кивнул.

— Пожалуй.

Билл откинулся на спинку кресла и указал на Дэнни.

— Смотри.

Буквально за одну минуту — безусловно, не больше чем за две — Дэнни вывалил и исследовал содержимое мусорной корзины, влез с ногами на стул и проинспектировал все лежащее на столе, постучал по пишущей машинке, попытался запустить счетную машину, порисовал в блокноте, вытащил каждый ящик, сшибая все, что попадалось ему под руку, хватая и осматривая каждый предмет, вызвавший его интерес, а как только в глаза ему бросалось что-то другое, швырял этот предмет на пол, потом шлепнулся на колени, заполз под стол и начал играть с вилками электрических проводов.

— Держись подальше от электричества, Дэнни, — предупредил Уилл. — Ты знаешь, это опасно.

Дэнни без единого слова выкатился из-под стола и осмотрелся в поисках чего-нибудь еще. Взгляд его упал на толстый портфель Ника, и он нацелился на него.

Ник успел первым, поднял портфель с пола и положил к себе на колени.

— Извини, Дэнни, — сказал он с улыбкой, бросая быстрый взгляд на Билла. — Он, может, и смахивает на мусорную корзинку, но на самом деле там все разложено в идеальном порядке. Правда.

Дэнни шмыгнул в другом направлении.

— Понял, о чем я говорю? — сказал Билл.

— Вы хотите сказать, он проводит так целый день?

— И большую часть ночи. Без остановки. С рассвета и покуда не рухнет в полном изнеможении.

— И никаких исключений?

— Никогда.

— Ой-ой-ой. А я таким не был?

— У тебя были собственные уникальные проблемы, но твоя сверхактивность протекала исключительно в умственном плане.

— Я устал даже просто глядеть на него.

— Правильно. Значит, понял, почему мне для Дэнни нужна пара опытных родителей. Они должны обладать терпением для такой работы и браться за нее с открытыми глазами.

— Желающих не находится?

Билл пожал плечами и приложил палец к губам. Он не любил обсуждать перспективы усыновления детей в их присутствии — какими бы занятыми они ни казались, ушки у них всегда на макушке.

Он хлопнул в ладоши и встал.

— Пойдем, Дэнни, мой мальчик. Давай уложим тебя под одеяло, на сегодня в последний раз.

Ник, зевая, поднялся вместе с ним.

— Пожалуй, я тоже пойду. Мне еще добираться до Айленда.

Они обменялись рукопожатиями.

— До следующей субботы? — сказал Билл.

Ник махнул рукой.

— На том же месте, в тот же час.

— Пока, Ник! — сказал Дэнни.

— Пока, парень, — ответил Ник и подмигнул Биллу. — Желаю удачи!

— Спасибо, — сказал Билл. — Увидимся на следующей неделе.

Билл протянул Дэнни руку, тот уцепился за нее и позволил повести себя по длинному коридору к спальням. Но лишь на одну секунду. Вскоре он вырвался вперед, потом примчался назад и принялся описывать круги вокруг Билла.

Билл удивленно покачивал головой. Сколько энергии! Он никогда не переставал удивляться ее нескончаемым запасам в Дэнни. Откуда она берется? И что должен сделать Билл, чтобы взять ее под контроль? Ибо, пока она не окажется под контролем, он сомневается, что Дэнни обретет приемных родителей.

Да, он располагает к любви. Потенциальные родители приходят, бросают на него один взгляд — белокурые волосы, глаза, улыбка — и заявляют, что это мальчик, которого они ищут, что это ребенок, о котором они всегда мечтали. Сколько ни рассказывай о его сверхактивности, они уверены, что им удастся справиться, — посмотрите на него... все отдашь, чтобы растить такого мальчика. Никаких проблем.

А после первого визита Дэнни в выходные все заводят другую песню: «Нам надо подумать как следует» или: «Возможно, мы еще не совсем готовы»...

Билл не винил их. Образно говоря, Дэнни — сущее наказание. Один этот мальчишка требует столько же внимания, сколько десять нормальных детей. Его исследовал совет неврологов-педиатров, он прошел через множество тестов, ни один из которых не показал серьезных отклонений. У него неординарный синдром гиперактивности. Его пробуют лечить, но без особого успеха.