Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Кровь орла - Ночь над прерией

ModernLib.Net / Приключения: Индейцы / Вельскопф-Генрих Лизелотта / Ночь над прерией - Чтение (стр. 26)
Автор: Вельскопф-Генрих Лизелотта
Жанр: Приключения: Индейцы
Серия: Кровь орла

 

 


Мэри повернулась к Кингу:

— Если ты возьмешь землю, так я буду хозяйствовать на ней, как это было до сих пор. Мы объединимся.

— Что такое земля без скота, Мэри? Надо же платить аренду.

— Не всю, часть плохая. Но полоса у дороги с колодцем и склон вверх до Белых скал — эта хорошая. Тут можно вести хозяйство даже лучше, чем до сих пор, когда за стол садились пятеро, а работников было полтора человека.

По лицу Айзека Бута пробежала тень.

— Кого же ты хочешь разводить, Мэри? — поинтересовался Джо.

— Что-то новое должны мы разводить, что теперь начинает пользоваться спросом. Черный скот или бизонов. Бизонов было бы лучше, но они опаснее, и их тяжело пасти. Но ты-то, Джо, можешь с ними справиться. Правда, они еще и дороги.

Стоунхорн посмотрел сбоку на Мэри. Он неожиданно нашел человека, который готов с ним мечтать о бизонах! С Мэри, с дочерью соседа, он играл еще в детстве. Она несколько раз прятала его потом от полиции. Она была хотя и молода, но некрасива: она походила на усердную лохматую лошадь. Ее тело никогда не возбуждало его. Но ему была близка эта мечта о бизонах прерии.

— Надо об этом поговорить, — сказал он, не давая вырваться наружу возникшему у него подъему. — Бизонов и бекинг хорсов. Как ты считаешь, сколько акров нам надо и со скольких голов мы можем начать, во что это обойдется? У тебя есть сколько-то денег, у меня тоже. Сложимся вместе.

— Да. Я подсчитаю и завтра или послезавтра приду к вам наверх.

Так как больше пока говорить было не о чем, Джо попрощался и пошел. Его воображение было занято бизонами. Он знал, что заповедник отдает молодых животных и что в прерии уже возникли первые бизоньи ранчо. Едва поев, он поделился в общих чертах о содержании своего разговора на ранчо Бута с Квини и Окуте. Окуте заинтересовался. Квини на редкость расстроилась. Джо счел, что ее утомили последние события.

На следующий день, после обеда, на шоссе в долине вдруг возникло оживление. Прикатили древние автомобили, появились четыре всадника.

Квини была дома и смотрела через окно вниз. Окуте стоял у раскрытого входа своей типи и наблюдал. Стоунхорн покинул лошадиный загон. Он встал вплотную к стене дома и разглядывал колонну приближающихся гостей с довольно определенным чувством. Джо сразу узнавал каждый автомобиль и каждого человека, на которых останавливался его взгляд.

Первыми были «закадычные друзья» его отца, которые так долго искали в бренди забвения нищеты и порабощения, пока в этой воде мечтаний, которую они называли таинственной водой, не утопили всю свою волю. Это они напились со старым Кингом в день его смерти и дрались. Теперь они приехали на четырех автомобилях. Позади них в трех следующих моторизованных экипажах ехали некоторые из родственников Джо. Они отвернулись от семейства Кинг, когда Джо был еще ребенком, а у матери произошло несчастье, и потом он уже никогда с ними больше не встречался. Связи были оборваны. Но теперь эти родственники явились в полном составе, с чадами и домочадцами. Джо предполагал возможность такого набега не менее, чем Хаверман. У него в доме стоял ящик кока-колы, имелись излюбленные и недорогие пакетики с орехами для детей. Но Стоунхорн хорошо знал, что большая часть гостей ожидала кое-чего другого. Он увидел, что Окуте, как обычно, молча вышел из типи и идет к нему.

— Будешь им давать бренди, Инеа-хе-юкан?

— Нет. В моем доме не бывает ни капли. Мой отец через это погиб.

— Мой — тоже. А если они принесут с собой бренди?

— Если они соберутся пить, я его уберу со стола.

— Возможно, пройдет это мирно.

— Возможно.

Автокараван поднялся изрезанной колеями дорогой. Автомобили были полны людей, которые теперь с радостным ожиданием посматривали на окна.

Стоунхорн, Квини, Окуте стояли на лугу перед домом и с достоинством и приличием встретили гостей, которые высыпали из машин. Прибывшие расположились, как само собой разумелось, на лугу кружком. Они не сразу принялись угощаться. Хозяева смешались с гостями, приветствовали и беседовали. Приключение в пещере давало достаточно повода для разговоров. Дети собрались все вместе и играли, мужчины подошли к загону и любовались лошадьми. Так прошло около часа, Джо выставил кока-колу, и мужчины принялись жадно пить. Квини раздала младшему поколению грецкие и земляные орехи. Расхаживая вокруг и занимаясь с гостями, Стоунхорн и Окуте поглядывали за их карманами и продовольственными сумками.

Солнце было на закате, ветер шевелил травы. Тут и там появились из глубоких брючных карманов бутылки, наполненные отнюдь не кока-колой, гости стали прикладываться к ним. Женщины принялись торопить мужей, они хотели скорее отправиться в путь, ведь они знали своих мужей. Стоунхорн и Окуте встретились как бы случайно у одной из компаний «закадычных друзей»и их молодых последователей. У Окуте были при себе оба пистолета, у Стоунхорна — только стилет. Квини помогала женщинам, которые уже собирались.

— Гудман-старший и Патрик, заберите ваши бутылки Домой. Здесь не пьют бренди! — начал сражение Стоунхорн, он говорил спокойно как о деле несущественном. Окуте стоял возле него.

— Твоему отцу, старому Кингу, стало бы стыдно, если бы он тебя слышал. Сорок тысяч, и без бренди! Не будь таким скрягой! Стыдись, Джо! Это же не бренди: то, что мы с собой прихватили, — это дерьмо. Где у тебя «Блэк энд уайт»?

— Это бренди, то, что вы притащили с собой. Бренди это, и запах его Джо Кинг различает так же хорошо, как и запах животных.

— Зачем говоришь, что наши фляжки — вонючие животные! — Гудман сделал еще глоток.

— Гудман, Патрик! Перестаньте пить! Идемте с нами в дом, Квини угостит вас, старых людей, жареным мясом. Это вам будет гораздо полезней.

Гудман молчанием выражал свой протест против такого абстинентского предложения и не прекращал пить. Одновременно три другие бутылки шли по кругу, каждый делал один-два глотка, но последний, молодой парень, Алекс Гудман-младший, выпил половину бутылки.

Окуте вырвал у старого Гудмана бутылку и разбил о камень, который лежал на лугу. Осколки разлетелись по траве, виски вытекло. Гудман-старший, лишенный своего удовольствия, вскочил пылающий гневом. Остальные пьяницы замерли, приготовившись наблюдать за разыгрывающейся сценой. Но Гудман-младший, совсем лишившись от половины бутылки разума, наклонил голову, как нападающий бык, и двинулся на Окуте.

— Что ты тут делаешь, ты, чужак! Кто тебя сюда звал красть у моего отца бренди!

— Хозяин дома, Джо Кинг, сказал тебе, что здесь не пьют бренди. Успокойся и поезжай домой. Старый Кинг в могиле. Не оскорбляйте его памяти тем, что снова пьете в его доме.

Джо стоял слева от Окуте.

Гудман и его сын прислушались к уговорам Окуте, что при их состоянии было удивительно.

— Заплати нам за бутылку, — потребовали они теперь от старого индейца.

— Я не дам вам ни доллара на то, чтобы вы, к позору своего племени, продолжали пить бренди. Вы можете взять мясо. Джо Кинг дает его вам.

— Заплати за бутылку, чужой человек!

— Успокойся и поезжай домой. Квини даст вам в машину пакет мяса.

Гудман-младший вырвал у своего соседа, инвалида войны Патрика Бигхорна, уже наполовину пустую бутылку и замахнулся на Окуте.

— Давай нам доллары, ты, чужая приблудная собака!

Окуте сохранял спокойствие и подал Джо чуть заметный знак не вмешиваться.

— Ты напился, — сказал он. — Выброси бутылку или я заставлю тебя плясать!

У парня не хватило больше терпения. При последних словах Окуте он подскочил к нему, чтобы ударить бутылкой, но Окуте не менее быстро отступил на два шага назад и стал стрелять из пистолета в землю между его ногами.

Гудман-младший потерял равновесие и был вынужден подпрыгнуть раз, еще раз, еще, и так с каждым выстрелом. Шатаясь, он подпрыгивал в пистолетном ритме, а Окуте спокойно продолжал стрельбу, все ближе и ближе к невольному танцору. Вот и второй пистолет пущен в ход. Первый Окуте бросил Стоунхорну с невысказанной просьбой перезарядить. Джо побеспокоился об этом. Он знал, где Окуте хранит в своей типи патроны. Джо с перезаряженным пистолетом появился как раз вовремя: Окуте заменил свой второй пистолет на заряженный. Нелепый танец пьяного парня рассмешил всех: мужчин и женщин, старых и малых. Взрывы смеха сопровождали треск выстрелов, а Гудману-младшему даже некогда было ругаться. Отец уставился на него в ярости и растерянности.

Женщины между тем погружали уже в машины детей и одеяла, чтобы быть готовыми к отъезду. Остальные пьяницы оставили свои бутылки и наслаждались неожиданным спектаклем. Стоунхорн использовал момент, собрал бутылки, вылил их содержимое и наполнил кока-колой. Он быстро раздал их по автомобилям.

Окуте между тем прекратил стрельбу, потому что пьяный Гудман, обессилев, разлегся на лугу. Джо схватил парня, преодолев его возникшее вдруг сопротивление, потащил его к машине Гудмана-старшего и усадил там. Остальные пьяницы обнаружили, что их бутылки исчезли, но тут же увидели их в своих автомобилях и поскорее в них забрались.

Окуте дал еще один выстрел вверх, и тогда вся колонна автомобилей двинулась вниз по изрезанной колеями дороге. Женщины и дети все еще посмеивались. Мужчины ухмылялись отчасти от удовольствия, отчасти от досады за подмоченную репутацию; во всяком случае, они не хотели показаться Окуте и Джо недовольными и неблагодарными. Как только исчез последний автомобиль, все трое в доме Кинга вздохнули.

Они собрались у очага в типи. Им и еда теперь не показалась вкусной.

Окуте поморщился:

— Стыд, как нам приходится друг с другом обращаться. Ник Шоу порадовался бы.

— Белые тоже пьют бренди, как лошади — воду.

— С нашим прежним образом жизни это не имеет ничего общего.

— Стал бы ты им запрещать, Окуте?

— Нет. Ты видишь плоды запрещения. Но я бы подумал о том, что они называют борьбой без оружия.

— Кто — они?

— Те, кто знает, чего они хотят. Нам нужны работа, свобода и доверие — свой собственный образ мыслей, своя дорога в жизни.

Джо смотрел перед собой. Он не хотел говорить…

Но Окуте словно угадал его мысли.

— Ты думаешь, что я сам из тех, кто еще и сегодня не отказывается от оружия. Когда я был ребенком, мы могли послать на борьбу десять тысяч воинов; когда я стал мужчиной, я увел через Миссури в изгнание тридцать; теперь я сед, и ты, и я — мы можем теперь применить наше оружие только поодиночке. Но чтобы существовать как народу, надо нам искать новые пути.

— Что ты хочешь сказать этими словами?

— Большое начинается с малого. Я верю, это так не может долго продолжаться. А пока тебе надо организовать спортивную группу.

— Они все еще видят во мне гангстера. Когда я организую что-нибудь, возникают неприятности.

— Ты их боишься?

— Это мне помогло сегодня.

Что было истинным значением этих слов, в этот момент еще никто не мог знать.

Но на следующее утро Джо был в пути раньше, чем Квини и Окуте, к подъехал на своем кабриолете к дому Фрэнка Морнинга Стара до начала службы. Миссис Сильвия Морнинг Стар была раздосадована звонком раннего визитера, ведь она только что наполнила резиновую ванну для себя и для детей. Но Фрэнк узнал автомобиль Джо и открыл. Только он остался стоять в дверях. Джо не нашелся сразу, что сказать.

— Что это спозаранку? — пробурчал Фрэнк. — Двадцать тысяч?

Уголки рта у Джо опустились, он поприветствовал Фрэнка поднятой ладонью, снова сел в свой автомобиль и поехал обратно в долину Белых скал.

— У него не все дома, — сказал Фрэнк себе. — Но он не так просто прикатил сюда.

Он схватил шляпу и побежал за своим автомобилем в гараж. Мотор не захотел сразу заводиться, но наконец все же подчинился, и Фрэнк поехал вслед за Джо, который уже исчез на шоссе в долине.

Он не застал Кинга дома, потому что тот ушел вниз к Мэри, но он терпеливо дождался его возвращения.

Оба уселись рядом. Квини занялась чем-то снаружи. Окуте поехал верхом на карем.

— Ну так что же ты хотел, Джо?

— Чего же ты хочешь теперь, Фрэнк?

— Да уж никак не двадцати тысяч. Но чтобы ты мне помог. Площадка для родео пригодилась бы и тебе.

— Я думаю все время не только о себе. Но нужно продвигаться вперед, и нам нельзя распылять ни себя, ни средства. Ты позаботься о деньгах или материале для ограждения и для боксов. Трибуны нам здесь не потребуются. Потом я займусь тренировкой юношей в стир-рестлинге, ловле бычков, скачке на бронке и на быке. Должно же у нас что-нибудь получиться. Это мне вчера вдруг пришло в голову. Должны же мы что-то делать.

— Ну, это же великолепно, Джо! А как твой колодец?

— Грунтовые воды находятся на глубине пятьсот футов от вершины холма. Да, вода здесь есть даже для индейцев, и бог существует не только для белых людей.

— Значит, ты еще во что-то веришь, Джо?

— Что значит верить? Например, мне не стыдно зайти к Элку в церковь, ведь слова у Элка не расходятся с делом. Мой отец принимал участие в вашей пейоти52, а потом он еще больше напивался.

— Джо, разве ты не был тоже с нами?

— В шестнадцать. Давно. Ты сам-то еще веришь в это?

— В большой день, который наступит для индейцев? Да, в это верю не только я. Но во что веришь ты, Джо?

Джо с сомнением смотрел перед собой.

— Я знаю, что я маленький и есть что-то большое. Но что? Может быть, дьявол.

— Тайна, говорили наши отцы. Они были готовы пожертвовать собой ради друга, но и постоять за себя. Ты видел шрамы Окуте? Он прошел через Солнечный танец, когда был молодым, таким молодым, как ты.

— Мне придется еще пройти сквозь огонь. Я чувствую это.

РОЖДЕСТВО В ПРЕРИИ

Выпал снег, и Стоунхорн, дополнив навес для лошадей дощатыми стенками, превратил его в конюшню. Но лошади входили и выходили через открытую дверь когда вздумается. Корм они получали в своем убежище. Все расположение ранчо было теперь обнесено электрической изгородью, как и у белых людей. Действовал колодец. Лошади вдоволь пили, и у Квини была вода для хозяйства. С обводнением лугов можно было уже начинать весной. Чему Квини вначале больше всего удивлялась, так это электрическому свету. Ей достаточно было теперь только включать или выключать его, как сэру Холи, мистеру Шоу и миссис Холленд. К яркости света она должна была сперва привыкнуть. Мягкость и тепло керосиновой лампы и свечи исчезли. Все виделось без дымки, с четкими очертаниями.

Из маленького японского радиоприемника, который стоил двадцать долларов, в тишине зимней прерии кричал, музицировал и вещал городской мир. Можно было слышать через него и голоса других стран. Снаружи, на ранчо Бутов, стало очень тихо. Айзек и его жена уехали поздней осенью, Мэри теперь одна хозяйничала в огромном для индейского ранчо доме из трех комнат и передней. Мальчик, племянник Мэри, тоже уехал к своим родителям. Мэри нуждалась в хорошей помощи, но еще никого не нашла, кто бы ей подошел. Тем не менее она на свою долю выручки от продажи скота приобрела свиней, и Квини не возражала, когда Мэри забрала к себе кроликов.

По ночам Кинги снова спали в доме, на застеленном одеялами деревянном топчане, а Окуте оставался в типи. Он до тридцатилетнего возраста не знал ничего другого, его организм был к этому привычен. По вечерам Джо и Квини большей частью час-другой сидели с ним у огня. Потрескивали сучья в огне, колебались тени, и пахло чем-нибудь жареным.

Как-то в воскресенье, рано вечером, когда солнце еще не исчезло за горизонттом, они с Джо, выйдя из типи не торопясь направились в дом. Дул порывами ветер. Квини посмотрела вокруг. Ледяное безмолвие. Скалы, освещенные заходящим солнцем, очаровывали своей нереальностью. На другой стороне, на кладбище, стояла у могилы женщина, и, так как Квини сама часто навещала кладбище и хорошо представляла себе этот клочок земли прерии, она сразу же поняла, к чьей могиле пришла эта женщина по имени Мэри Бут. К могиле Гарольда Бута.

Квини сильнее оперлась на руку Джо, вошла вместе с ним в свою хибару. Джо включил свет — все вещи в помещении стали яркими, четкими, но Квини позади них видела убитого, который лежал в крови с перекошенным лицом, с судорожно сжатыми кулаками. Она содрогнулась так сильно, что Стоунхорн почувствовал это. Он решил, что она снаружи слишком озябла, и хотел ее уложить под теплое одеяло, подкинуть в печку дров. Но Квини отклонила его заботы, была неестественно спокойна, даже весела и улеглась в постель лишь после того, когда немного позанималась рукоделием.

И вдруг в конце следующей недели ей захотелось поехать в Нью-Сити к Элку, и, так как Джо не мог оставить резервацию, она поехала одна. Стоунхорн проводил ее, посадил в машину, но не спросил о ее намерениях даже взглядом, и она молчала и решила лишь тогда перед ним все выложить, когда сама будет к этому готова.

Когда Квини выехала, земля еще лежала в утренней дымке. Впереди у нее был целый день. Поскольку пошел снег, ей пришлось ехать осторожно, она не могла двигаться с большой скоростью. Но все равно она еще до полудня достигла поселка предместья и застала Элка и его жену дома. Дети играли у соседей. Квини захватила с собой еды, что в доме этих бедных людей было очень кстати. Воды Элк с женой навозили уже на своем стареньком автомобиле на три дня. Квини снова поняла, от каких она теперь избавилась забот. Не живет ли и она теперь по другим законам? И она вспомнила свои собственные слова, которые она когда-то сказала Крези Иглу.

Разговор все не завязывался, потому что Квини не знала, как ей выразить свою просьбу. А Элк об этом не догадывался и, естественно, не мог ей помочь. Так прошло часа два. Позвали детей, все вместе поели, начались разговоры, приятные, дружеские, но без определенной цели. Наконец Квини набралась смелости и сказала:

— Элк, я хотела бы поговорить с тобой, как со священником.

Тогда жена вышла наружу, взяла с собой детей, и Квини осталась одна с Элком.

— Тебе придется набраться терпения, Элк, я не могу это так просто объяснить, как я в школе даю ответ или ставлю вопрос. Это что-то такое, что не умещается в голове школьницы.

— Так начинай, Квини.

— Когда наши предки убивали врага, они снимали с него скальп, как свидетельство победы. Окуте еще носит с собой один скальп. Это скальп человека, который убил его отца. Но вокруг скальпа нужно танцевать, ведь дух убитого жил и готовился мстить. Его надо было умилостивить. Ты знаешь это?

— Я знаю это.

— Гарольд Бут не умилостивлен.

— Ты оправдана, Квини.

— Но они не подумали о том, что он еще не умилостивлен.

Элк задумался.

— Это правильно, то, что ты говоришь, и все же — неправильно. Наши предки вырывали томагавк и сражались друг с другом. Смелые, честные мужчины сражались друг с другом, и дух убитого нужно было умилостивить. Но наши отцы и не думали умилостивлять духов убийц, ведь, принимая смерть от волков, они сами оставались неумиротворенными.

— И среди них были убийцы?

— Да. Были люди, которые говорили, что они стреляют дичь, но на самом деле они стреляли наших братьев. Такие люди были. Никто не снимал с них скальпа, и никто не умилостивлял их, если их приходилось убивать.

— Стоунхорн может переносить дух неумилостивленного, и Окуте — тоже. Но я этого перенести не могу. Из досок, по которым я иду, взывает кровь. На кладбище, которое я больше не посещаю, лежит под землей перекошенное лицо и трава напитана его ненавистью. Я вижу это. И я этим убита.

— Постройте себе новый дом, Квини.

— Элк, это не то. Как могу я молотком и деревом стереть это лицо? Это же не из плоти и крови. Тайна должна быть стерта тайной, а дух должен быть потушен духом и умиротворен. Ты же священник.

— Но не шаман.

— Почему? Что это значит — священник, а не шаман? Шаман — это тайна. Наши предки верили в святую тайну, и я тоже верю. В нашей церкви мы поем и молимся ему, Вакантанке53. Белые люди называют его богом. Ты ведь знаешь его так хорошо, что он для тебя уже больше совсем не тайна?

— Еще большая тайна, чем для наших предков.

— Священники, которых белые люди называют католическими, могут снять проклятие. Они кропят чистой водой, тогда проклятие отступает. Элк, ты должен прогнать кровь и лицо, иначе они будут преследовать моего ребенка.

— Квини, ты не виновата. Он хотел тебя убить. Ты боролась, вот и все.

— Но лицо — под травой, а кровь — в доме. Их не прогонишь и не умилостивишь. И еще больше тайн приходят мне во сне, Элк, ты будешь молчать, как должен молчать священник католической церкви?

— Я молчу. Я молчу не ради другого священника и не ради твоей просьбы, Квини. Я молчу ради великой тайны.

— Тогда я скажу тебе, что Стоунхорн, обороняясь, убил двух человек, которые вместе с Гарольдом Бутом хотели увести подальше украденных лошадей и на его окрик ответили выстрелами по нему. При этом была застрелена наша кобыла. Бут ее застрелил. И Бут тела изуродовал и сжег, чтобы никто их не узнал.

— Никто их не обнаружил?

— Никто их не обнаружил. Но мне снятся они.

— Сказать тебе, кто они были?

— Элк!

— Да, Элк скажет тебе, кто они были. Старый О'Коннор, по кличке Блэк Энд Уайт, и Бренди Лекс. Они занимались контрабандой наркотиков для белых и бренди для индейцев. У них Бут доставал себе виски. Мы все это знали. Бут должен был отвечать за кражу лошадей, и эти оба тоже исчезли, никто их больше ни видел. Но если бы у нас были их тела, было бы легко доказать, что они были сообщниками Бута.

— Так оно и было.

— Да, так это и было.

— Я благодарю тебя, Элк. Теперь мне легче. Но что мне делать, чтобы лицо Бута оставалось в земле, а его кровь исчезла?

— Пригласи к себе Мэри. Если она будет в твоем доме, кровь исчезнет, а если ты с ней сходишь на могилу, лицо лжеца останется в земле.

— Элк!

— Что, это так трудно? Мэри будет упорствовать?

— Наверное, нет. Она будет уступчивой по причине, которую я не переношу.

Элк испытующе посмотрел на молодую женщину.

— Что ты не переносишь, Квини?

— Я не переношу то, что она любит Джо.

— Ты в этом уверена?

— Нет слов и знаков. Но я знаю это.

— Ты не можешь этого перенести? Наши отцы имели временами двух или трех женщин в своей палатке. Женщины любили друг друга и помогали друг другу. Сегодня так не должно быть. Но разве надо ненавидеть?

— Элк, ненависть и любовь есть одно. Их не разделить. Они как бог и черт.

— Квини, Джо — твой, и ребенок — твой. Мэри скромна и молчалива. Можешь ли ты ее в самом деле ненавидеть? Она тебя не ненавидит, она даже тебе помогает.

— Я этого никогда не пойму, Элк.

— Ты красива, Квини, и твоя любовь как сильный магнит. Мэри некрасива, и от нее не исходит никаких лучей. Она научилась смирению, и она работает. Должна ли ты ее за это ненавидеть?

Квини молчала.

— Квини, если ты не смягчишь свое сердце, то кровь не исчезнет и лицо не скроется под землю. Я тебе говорю это, и так оно и есть.

— Элк, я буду молиться о том, чтобы я это смогла. Наши отцы и матери тоже молились.

— Они это делали.

Вечером Квини возвратилась назад.

Джо и Окуте ждали ее с едой. Обоим бросилось в глаза, что молодая женщина смущена и избегает смотреть на Джо. Окуте хотел сразу после еды уйти, потому что он чувствовал, что молодым супругам надо о чем-то поговорить. Но Квини попросила его остаться.

— Что случилось? — спросил Стоунхорн.

Квини испугалась его не совсем обычного тона, ведь он был чужд ее снам, и об этих снах ей надо было теперь говорить. Она не могла долго скрывать перед мужем причину своего страха. Она не могла больше за нее держаться и выложила ему.

— Джо, я сказала Элку, что ты застрелил двух конокрадов, и что Бут сжег тела и изуродовал, и что их никто не обнаружил.

— Ах! — Джо стал как чужой, Квини испугалась.

— Элк будет молчать… Джо.

— Так же хорошо, как ты? — Это была издевка.

Квини сперва не ответила. Она была в полном смятении. Наконец она тихо произнесла:

— Это были два бродяги. Блэк Энд Уайт-старший и Бренди Лекс.

— Как и следовало ожидать. И что же теперь?

Квини залилась слезами.

— Тебе надо облегчить свою совесть и донести на мужа? Ты уже была в полиции?

— Нет! — вскрикнула Квини.

— Что же это все должно значить?

— Джо, я поступила неправильно?

— Не разыгрывай наивность. Это невыносимо. Что ты еще рассказала Элку?

— Я не могу этого повторить.

— Что-то о супружеской постели?

— Джо!

— Итак, пожалуйста, что ты там еще наговорила?

— Я боялась Гарольда Бута. На полу нашего дома кровь, под корнями травы его лицо…

— Ты раскаиваешься, что его застрелила? Тогда, когда ты в нашу первую ночь пустила пулю в Джесси, ты была больше индеанкой!

— Это было другое… в открытой прерии… и это был гангстер… я его не знала.

— А-а, да, гангстер. Однако Гарольд не был таким злым, а? И ты его знала? — Джо стал только еще отчужденнее.

— Стоунхорн!

— И почему «боялась»? Элк тебя успокоил?

— Если ты так спрашиваешь, ты не заслуживаешь ответа.

— Отказываешься давать показания. Как же я должен тебя спрашивать? Нежно?

— Джо, не будь таким пошлым. Я не знала, что ты можешь быть таким пошлым.

— Я тоже кое-что не знал, голубушка моя. Супружество — это как ганг54. Кто болтает — исключается. По меньшей мере, это. Так нельзя вместе работать.

— Джо, преступления — это же не работа. Порокам не место с этим словом.

Джо рассмеялся:

— Ладно, расскажи-ка мне лучше, как же ты хочешь умилостивить призрак Гарольда? За этим-то ты ведь и отправилась, не так ли?

— Да!

— Пожалуйста! — Тон Джо стал еще саркастичнее, ведь он терзал не только Квини, но и самого себя.

— Это может сделать только Мэри. — Когда Квини произнесла это имя, она старалась проследить за выражением лица Джо. — Мне надо сходить с ней на могилу, и я должна пригласить ее в наш дом… в который она никогда с тех пор не входила, хотя ты как-то сказал, что она будет приходить.

— Ну, попытай свое счастье. Из нее получится прекрасный жрец. Я пока в типи к Окуте. Теперь тебе лучше будет спать одной. И ты должна сказать себе: мне не нужны больше никакие другие мужчины, ни священники, ни привидения. Если тебе без таких доверенных не обойтись и твое сердце время от времени должно изливаться, тогда отправляйся назад к своим родителям. Я сказал. Хау.

Стоунхорн поднялся и вышел вон. Поднялся и Окуте. Квини молча молила Окуте хотя бы о знаке сочувствия, но он не обратил на нее никакого внимания. В деле, которое могло стоить Джо жизни, она нарушила доверие и молчание, и даже Окуте не нашел ей оправдания.

Квини осталась одна.

Она сделала все то, что как будто бы делала обычно каждый день, потом вымылась, разделась и улеглась на топчан, на котором она много ночей переживала страх, тревогу и блаженство.

Она выключила свет, чтобы в темноте еще больше почувствовать одиночество в этом доме, повернулась на спину и положила руки на грудь и тут почувствовала движение под сердцем. Маленький Стоунхорн, конечно же, противился тесноте. Это успокоило ее, и около полуночи она задремала.

На следующий день, не дожидаясь, пока Джо объявит, что не будет ее провожать, она уехала на автомобиле в школу. Вечером она пошла на ранчо Бутов к Мэри. Та как раз кормила своих свиней и держала в руках пустое ведро, когда увидела Квини. Мэри не торопилась и не медлила, она вычистила ведро, поставила его на свое место и подошла затем к Квини.

— Что случилось?

Квини неопределенно махнула рукой.

— Ну, заходи же.

Квини послушно пошла с Мэри в утопающий в снегу дом. Родители большую часть мебели взяли с собой. Мэри остались только кушетка, на которой она обычно располагалась в жилой комнате, стол, два стула и шкаф. Квини села на один из стульев, Мэри — на другой. Квини — Тачина сама себя больно ткнула в бок. Она решила говорить все напрямик, а не путаться в пустых фразах.

— Мэри, я никак не могу примириться с тем, что мне пришлось убить твоего брата. Мне с этим никак не примириться. Он тоже не примирился с тем, что умер. Он меня ненавидел до последнего вздоха. Поэтому он и хотел меня задушить. Но должен же быть этому конец, ведь так я не могу жить.

Мэри посмотрела на Квини:

— Ты оправдана.

— Такой ответ, Мэри, я могу и сама себе дать. Но он мне не помогает.

— Это же не убийство отца, которое тоже произошло в вашем доме.

Квини немного повременила, прежде чем продолжить разговор.

— Мать Стоунхорна была в крайности, когда она это совершила. Дело шло о ее ребенке. Это еще хуже. Вот теперь Гарольд. Я в первый раз снова произношу его имя. Мэри, что мне делать?

Мэри сжала одной рукой другую.

— Делать? Слишком поздно, Квини. Я всегда думала: если бы ты полюбила не Джо, а Гарольда, может быть, все было бы иначе. Джо ты вытащила, он тоже достаточно глубоко завяз. Но Гарольд опускался все глубже и глубже. И я, значит, думала: если бы она любила Гарольда, все бы было иначе. Я долгое время думала так. — Мэри прервалась. — Но теперь я больше так не думаю. После истории с лошадьми я больше так не думаю. Гарольд, ты знаешь, всегда любил лгать. Еще ребенком. Я тогда расплачивалась, когда он лгал отцу и матери на меня, и я была всегда во всем виновата. Поэтому я временами ненавидела его. Потом он был снова хорош ко мне, и я ему верила. Так вот все и шло. И вот наконец… наконец он стал злым человеком, скверным. Бог ему судья.

— Что же мне делать, Мэри?

— Лжеца не умилостивишь ты и в могиле, Квини. Я ходила туда, где теперь над убитым растут травы. Я думала еще раз: если бы Квини его любила, возможно, не кончилось бы все так ужасно.

— Я не могла его любить.

— Нет, ты всегда была благосклонна к Джо, даже еще ребенком. Хотя иногда и поглядывала приветливо на Гарольда, словно бы хотела вскружить ему голову. Может быть, тебе это было нужно, чтобы испытать свою силу или чтобы возбудить ревность Джо. Может быть, ты иногда и жалела Гарольда и хотела его как-нибудь подбодрить. Ты очень рано стала привлекательной девушкой, хотела ты того или не хотела. Уже с одиннадцати-двенадцати лет на тебя заглядывались мальчики.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32