— Мой бедный, бедный Фавар! — вскричала актриса, увидев, до какого плачевного состояния довели ее мужа. — Я, наконец, принесла тебе помилование!

Тут супруги бросились в объятья друг другу. Когда прошел первый порыв радости, госпожа Фавар кратко ввела Фавара в курс всех последних событий. Караульный присутствовал при этой сцене молча и не шевелясь. Потом он важно произнес:

— Нужно, чтобы вы расписались в реестре освобождения из-под стражи!

— О, я распишусь где угодно! — вскричал драматург. — Я очень хочу, господин караульный, поскорее оказаться дома!

Но когда он произносил эти слова, в дверь быстро вошли два человека в черном. Один из них вышел вперед и провозгласил басом:

— Господин Фавар?

— Это я, — пролепетал писатель.

Человек подошел к Фавару, положил руку ему на плечо и с важностью сказал, показывая ему бумагу:

— Приказ препроводить вас немедленно к господину Д'Аржансону, генеральному лейтенанту полиции.

Фавар почувствовал, что теряет сознание. Он кое-как взял себя в руки и закричал изо всех сил:

— Нет! Нет! Нет! На этот раз я не сдвинусь с места! Если нужно начинать сначала прогулку из одной тюрьмы в другую, лучше я останусь здесь до страшного суда!

Но спорить с приказами начальника полиции было невозможно. Полицейские взяли Фавара под руки, и они, вместе с госпожой Фавар, поднялись в карету, ожидавшую у подъемного моста Венсена.

В тот день в кабинете маркиза Д'Аржансона, главного начальника королевской полиции, собралось множество людей. Кроме Фанфана и Д'Орильи, вернувшихся с войны, около важного чиновника находились два секретаря и один писарь. Оба молодых человека приехали накануне из Фландрии, где, как известно, война закончилась блистательной победой французов.

Рана лейтенанта затянулась, и остался только рубец, пересекающий его лоб. Повязки на нем уже не было. Штандартоносец и офицер, едва только вернулись в Париж, были вызваны в Гран-Шатле, так как господин Д'Аржансон как раз завершал расследование большого шпионского заговоpa, вдохновителем и организатором которого был Люрбек. Фанфан-Тюльпан передал начальнику полиции письмо, доверенное ему Бравым Воякой, и господин Д'Аржансон, изучив его, положил в общую пачку в одно из своих досье.

— Вы, — сказал он, — те два человека, которые, по стечению обстоятельств, так или иначе соприкасались с Люрбеком и его сообщниками; поэтому я считаю особенно важным получить прежде всего именно ваши свидетельские показания.

Фанфан и Д'Орильи поклонились. Д'Аржансон сделал знак, один из секретарей открыл дверь, и четверо мужчин подозрительного вида, подталкиваемые полицейскими, ввалились в комнату.

— Встречали ли вы ранее кого-нибудь из обвиняемых? — спросил Д'Аржансон.

Первый кавалер Франции бросил взгляд на заключенных: он узнал двоих — это были те самые, кого он видел вместе с госпожой Ван-Штейнберг в тот вечер, когда он, забравшись на дерево, наблюдал сцену, происходившую в доме Люрбека.

— Они мелкая сошка, — сказал Фанфан, — и я их узнаю, потому что хорошо их видел. А вон тот, — продолжал он, показывая полицейским на одного из злодеев, — мне кажется, принимал участие в покушении на маршала.

Начальник полиции сделал знак последнему из обвиняемых подойти поближе. Он, видимо, старался остаться незамеченным, так как все время упорно прятался за спины других.

Два полицейских вытащили его и поставили перед молодыми людьми.

Это был старик, сгорбленный и оборванный, — его одежда, как казалось, прежде вполне приличная, от долгого пребывания в тюрьме превратилась в настоящие лохмотья, клочковатая борода покрыла, как мох, его лицо, и оно было неузнаваемо.

— Вот человек, — вскричал Д'Аржансон, — который в Бастилии отдал это теперь хорошо нам известное письмо господину Фавару.

Заключенный запротестовал:

— Неправда, я никогда такого письма не писал!

Его голос неожиданно поразил Д'Орильи: он подошел к старику близко, и, хотя тот опустил голову и отвел глаза, маркиз узнал его и гневно закричал:

— Этот негодяй — мой управляющий Тарднуа, вор и мошенник, который украл все мое состояние!

Фанфан и Д'Аржансон в полном изумлении смотрели на молодого человека, начавшего бурно изливать свой гнев и ярость на старика, браня его на чем свет стоит. Тут дверь открылась, и вестовой объявил:

— Ваше превосходительство, господин Фавар прибыл!

Начальник полиции велел увести всех арестованных, кроме Тарднуа, припертого к стене и совершенно подавленного. Потом приказал ввести Фавара.

Как только тот вошел, на лице его появилось радостное удивление: он бросился к Фанфану и стал горячо пожимать ему руки. Но тогда было не время для нежностей, так как Д'Аржансон неуклонно продолжал допрос; он спросил у Фавара, показывая на Тарднуа:

— Тот ли это человек, который в Бастилии вручил вам письмо для передачи Люрбеку?

Писатель посмотрел на жалкое человеческое существо, продолжающее что-то бормотать о своей невиновности, и твердо сказал:

— Да, я его узнаю; несомненно, это он!

Д'Орильи сделал негодующий жест. Ему пришлось подавить в себе желание дать Тарднуа пощечину: оказывается, его управляющий был не только вором, он еще был связан с бессовестным шпионом Люрбеком! Это уж было слишком!

Тарднуа понял, что для него все потеряно. Он некоторое время молчал в нерешительности, но через несколько минут подошел к начальнику полиции и, впервые за все время подняв голову, воскликнул:

— Я сейчас признаюсь во всем до конца, но надеюсь, что мое полное раскаяние даст мне возможность рассчитывать на снисходительность и милосердие судей!

— Говорите! — приказал Д'Аржансон.

Тарднуа собрался с мыслями и заговорил глухим голосом:

— Да, я бандит, негодяй, я украл все состояние моего хозяина, маркиза Д'Орильи, и спрятал его у одного из моих сообщников в Турнэ. Когда я был во Фландрии, меня представили герцогу Камберленду, главнокомандующему соединенными армиями. Зная, что у меня много связей в Париже, герцог Камберленд предложил мне большую сумму денег за службу агента по связи с ним и его главным представителем при дворе Людовика XV — шевалье де Люрбеком.

Его признание произвело на всех присутствующих впечатление разорвавшейся бомбы. Интерес к исповеди Тарднуа еще возрос. А он продолжал:

— Я и раньше встречал шевалье у моего хозяина. Я знал, что их связывает тесная дружба, и счел, что шевалье должен быть в курсе предпринятой мною кражи. Мысль о том, что, откажись я вступить с ним в контакт, он отомстит мне, сообщив голландскому правительству о совершенном мною преступлении, даже больше, чем соблазн получить новое вознаграждение, толкнула меня на то, чтобы принять предложение Камберленда. Но в первой же моей поездке по его поручению меня арестовали и посадили в Бастилию!

Затем, обратившись к Д'Орильи, который с ненавистью и презрением смотрел на него, Тарднуа объявил:

— Французские войска уже вошли в Турнэ — вам будет нетрудно найти деньги, которые я там спрятал.

— Негодяй! — вскричал Д'Орильи. — Хороший замок на камере отплатит тебе за твои злодейства!

— О, сжальтесь надо мной! — взмолился управляющий. — Я ведь хочу сообщить вам еще нечто очень важное — вы даже не подозреваете, насколько важное!

Тут внимание всех присутствующих удвоилось.

— Помните, что говорил ваш отец перед самой смертью о вашем неизвестном брате? Я тогда вам поклялся, что даже не слышал о нем. Я солгал, я хорошо знал, где был ребенок все время. Я знал все, так как покойный маркиз доверил мне новорожденного, он велел определить его к кормилице и дал на это денег. Но вместо того, чтобы отнести его на одну из ферм поблизости замка, я оставил дитя совсем в другом месте, на клумбе тюльпанов.

— На клумбе тюльпанов?! — громко вскричал Фанфан к необычайному изумлению присутствующих. — Вы сказали — на клумбе тюльпанов?!

— Да! — подтвердил Тарднуа.

— Где все это происходило? — белый, как кружево на жабо его мундира, дрогнувшим голосом спросил Фанфан.

— В маленькой нормандской деревне Фикефлёр.

— Всемогущий Господи! — произнес, почти теряя сознание, Фанфан-Тюльпан.

К нему подошел Д'Орильи, тоже очень бледный, и сказал:

— Значит, мой брат — это вы!

Двое одинаково потрясенных молодых людей смотрели друг на друга молча. Наплыв угрызений совести сначала как бы парализовал Д'Орильи. Но тут же, в бурном порыве чувств, он бросился к найденному, наконец, брату, которого едва не привел к гибели, и, упав в его объятья, второй раз, еще более горячо, попросил у него прощения. Первый кавалер Франции не смог устоять, и растроганный глубоким раскаянием брата, в свою очередь, крепко обнял Д'Орильи. Господин Д'Аржансон и Фавар тоже были взволнованы удивительной встречей и примирением братьев.

Что касается Тарднуа, то он, увидев, что всем не до него, стал потихоньку пробираться к двери, надеясь улизнуть, но только шагнул к порогу, как чья-то железная рука легла на его плечо. Крепко схваченный одним из полицейских, он был препровожден в тюремную карету, в которой уже находились другие сообщники шевалье де Люрбека.

Начальник полиции выразил большую признательность Д'Орильи и Фанфану за ценную поддержку, оказанную ими правосудию. Фавара он уверил, что его помилование подписано самим королем и что он может больше не опасаться никакой другой тюрьмы.

Примечания