Фанфан-Тюльпан

— Фанфан, умоляю вас, немедленно предупредите маршала! Подлый Люрбек! Он украл у меня документы! Теперь противник будет знать, что наше правое крыло ничем не защищено до сих пор!

Это был уже не лихорадочный бред! С полным сознанием он говорил о трагической и опасной ситуации; надо было действовать, не откладывая ни на минуту. Штандартоносец в одно мгновение все понял и сказал:

— Иду!

— Не слушайте, он болен, это бред! — воскликнули двое офицеров, пытаясь удержать Фанфана. — Мы не видели, чтобы шевалье де Люрбек появлялся здесь в последние дни. Посмотрите, бедный Д'Орильи даже не понимает, где он!

И в самом деле, Д'Орильи, смертельно бледный, снова откинулся на свою постель в бессознательном состоянии; с его губ теперь срывались только бессвязные звуки… Фанфан на минуту засомневался. Ведь, в самом деле, ни за что на свете он не хотел бы принести маршалу неправильные, или даже неточные сведения. Но, с другой стороны, слова лейтенанта были слишком правдоподобны, да еще полностью совпадали с событиями, свидетелем которых он совсем недавно был сам в Версале. Для него не было сомнения в том, что Люрбек — опасный шпион!

Фанфан повернулся к офицерам и закричал:

— Я уверен, что господин Д'Орильи говорит правду! Необходимо действовать и немедленно! Пока я бегу в генеральный штаб, я прошу вас — примите меры, господа, чтобы наше правое крыло было поднято по тревоге! — Это единственный способ быть готовыми к сюрпризу, который преподнесет нам неприятель!

Тон, которым он говорил, был настолько убедителен, что офицеры, мгновенно поверив ему, выскочили наружу. А Фанфан, с жалостью взглянув на Д'Орильи, которого двое санитаров теперь еле удерживали на постели, так как его бред приобрел буйный характер, бросился бегом к замку, в штаб…

В этот день, после полудня, госпожа Фавар должна была, вместе со своей труппой, давать первое представление. Бедная женщина, честно говоря, была мало расположена в тот момент играть комедию. О ее любимице, таинственно похищенной, не было никаких сведений. Тюремное заключение мужа продолжалось, что приводило ее в отчаяние. Ей приходилось призывать на помощь всю свою энергию, волю и самообладание. Но она все-таки рассчитывала — любезностью, или хитростью, — но когда-нибудь заставить маршала действовать. Только эта надежда, как ни хрупка она была, и давала ей возможность не потерять последнее присутствие духа.

Утром к ней пришел Бравый Вояка и сообщил, что король и дофин будут присутствовать на спектакле. По замыслу госпожи Фавар давали комедию «Деревенский петух», принесшую ранее самый шумный успех Фавару.

Бригада солдат воздвигла в парке замка сцену, а деревья парка служили естественным задником в природном «театральном зале». Два барабана, над которыми поставили наперекрест королевские штандарты, составляли забавную декорацию, а дежурный начальник лагеря добыл у населения близлежащих деревень большое количество кресел, стульев, табуретов, которые денщики и слуги расставили рядами прямо на траве лужайки перед сценой. Палатки, находившиеся за сценой в небольшой рощице, служили помещением для артистов, и Бравый Вояка, несмотря на все невзгоды, ни на минуту не забывая о своих служебных обязанностях, хлопотал, журил и наводил порядок среди гвардейцев, которые помогали все устраивать и охотно протягивали руку помощи актерам, а особенно — актрисам, радуясь возможности близко с ними общаться.

Маршал Саксонский чувствовал себя скверно и в то утро оставался в своей комнате. Ему должны были, в соответствии с предписаниями врачей, делать очередную пункцию. Приезд короля, непрерывно приходящие одна за другой депеши, совещания штаба, необходимые в виду приближающегося наступления противника, — всё это не давало ему возможности даже ненадолго оказаться около госпожи Фавар. Атака была назначена на послезавтра. И князь радовался перспективе присутствовать вместе с генеральным штабом на представлении «Деревенского петуха» и провести пару приятных часов перед решающей битвой.

Понемногу на лужайке перед сценой собирались офицеры и рассаживались в ожидании появления короля, обещавшего присутствовать на представлении. Высоко стоящее солнце оживляло блеск парадных мундиров, так как вельможи в честь Его Величества надели самые нарядные костюмы. За опущенным занавесом актрисы, заглядывая в отверстия, старались разглядеть важных зрителей. Их называли по именам, а Бравый Вояка, не любивший, как истинный солдат, когда болтали на работе, делал замечания и просил всех помолчать. Тут рокот барабанов и резкие звуки флейт возвестили, что Людовик XV и дофин уже пересекают парадный двор и сейчас прибудут.

Король в маршальском мундире, сопровождаемый юным принцем, одетым в мундир полковника французской гвардии, любезно отвечали на приветствия, громко звучавшие среди офицеров. Морис Саксонский, постаревший на десять лет, согнувшийся над своей палкой, скорее тащился, чем шел к креслам первого ряда.

Людовик XV сделал знак начинать. Сразу раздались три удара колокола. Но, к общему изумлению, как адское эхо, вскоре три пушечных выстрела потрясли воздух.

Маршал с удивлением привстал в кресле. Уже поднимался занавес, актеры и актрисы в крестьянских костюмах все вышли на сцену, чтобы приветствовать короля, который отвечал им любезной улыбкой, и первые реплики прозвучали в веселой атмосфере публики, целиком состоящей из военных.

В это время герцог Камберлендский начал осуществлять решение, принятое утром. Английские войска пошли в наступление, взяв направление прямо на правое крыло фронта, и Люрбек, уже надевший мундир полковника гренадеров гвардии английского короля, отдавал вместе со своим начальником последние распоряжения о построении войск. Шотландский дивизион проскакал, подняв облако пыли. Артиллерия уже вступала в бой, и наблюдатели на передовых французских постах увидели на равнине идущие прямо на них вражеские батальоны.

Командующий полком Рояль-Аженуа полковник, стоявший со своим полком на крайней позиции правого крыла, увидел, что к нему сломя голову неслись двое офицеров, бледных, как смерть, которые уже издали кричали во весь голос:

— Нас предали! Враг хочет прорвать фронт по краю правого фланга!

Это были друзья Д'Орильи, которые, послушавшись совета Фанфана-Георгина, примчались туда, где угроза была наиболее опасной. В то же мгновение град ядер обрушился на маленькую группу. Те, кто принесли это известие, умчались назад, а пехотинцы приготовились отражать удар противника, превосходившего их численно в десять раз.

Маршал Саксонский, пораженный неожиданной и непредвиденной канонадой, спрашивал себя: сигнал ли это к генеральному наступлению или просто артиллерийская подготовка к первоначальным атакам на аванпосты. Но тут он увидел, что к ним мчится его штандартоносец, который, отдав поклон королю, вскричал:

— Сир, господин маршал, я принес вам очень важные новости!

Король встал, сохраняя спокойствие и решительность. Грохот пушек приближался. Актерам сделали знак, и представление остановилось.

А Фанфан продолжал:

— Неприятелю удалось похитить документы, которые обнаружили перед ним все наши позиции. Шпион сумел выкрасть наши планы во время пожара в замке.

— Проклятье! — вскричал маршал, не поднимаясь со своего кресла.

Пушечные выстрелы уже грохотали без перерыва.

— Господа! — заревел маршал.

Прибежали офицеры и сгрудились полукругом около его кресла.

— Господа, все — по местам! Нас предали! Я надеюсь на ваше мужество и уверен, что вы сумеете защитить нашего короля и благополучие французского королевства!

Бравый Вояка, слышавший все это, опустил занавес. Генеральный штаб мгновенно рассеялся.

— Сбегай за моей повозкой! — приказал Морис Саксонский Фанфану.

Маршал уже не мог держаться на коне, и ему соорудили маленькую повозку из ивы, которую везла пара англонормандских лошадей. Его экипаж мог проехать где угодно — по корявой проселочной дороге между бороздами, по вспаханному полю, и маршал мог, сидя в нем, следовать за движением войск и руководить ими. Фанфан поспешно побежал за экипажем. «Зрительный зал» перед театром незаметно опустел. Канонада становилась все сильнее, все ближе. Шотландцы опрокинули первые ряды французов и двигались к Фонтенуа. Актрисы, перепуганные до смерти, жались к госпоже Фавар. Бравого Вояку, которого шум войны привел в возбужденное состояние и заставил вспомнить свои молодые годы, вдруг осенила идея. Он бросился на сцену, похватал оружие, изображавшее трофеи, и, собрав актеров, раздал им сабли, пики и ружья.

— Вперед, друзья! — закричал старый ветеран. — Давайте покажем, что мы умеем драться не только на сцене, но и способны защитить наши знамена!

Комик, суфлер и костюмер схватили оружие и, с песней, ушли. В это время повозка маршала уже появилась в аллее, и Фанфан помог военачальнику усесться на подушки. Потом, пришпорив лошадь и отсалютовав шляпой госпоже Фавар, он вскричал:

— Прощайте, мадам! Я иду драться, во-первых, за Францию, во-вторых — за Перетту. И клянусь, что я вам ее привезу!

Глава XIV

ФОНТЕНУА

Войска герцога Камберлендского и старого маршала Кенигсмарка насчитывали около пятидесяти пяти тысяч человек. Соединенная армия состояла из двадцати английских батальонов и двадцати шести ганноверских эскадронов, двадцати шести батальонов и сорока эскадронов голландцев и восьми тысяч австрийцев. Французы, сохранившие некоторое количество войск после сражения под Турнэ, по численности были им почти равны. Правое крыло французской армии, которую мы видели отражающей атаку шотландцев, опиралось на деревню Антуан; центр расположения французских войск дислоцировался около Фонтенуа, левое крыло — около Рамекруа, Рюминьи и горы Трините.

Вся масса людей разместилась в ширину (по фронту) на тысяче метров, в глубину — на двух тысячах метров, причем поле битвы было пересечено оврагами, вдоль которых, с одной и с другой стороны стояла тяжелая артиллерия. Приходилось драться на небольшой площади, как это бывало давно, в старые времена, и кровопролитие ожидалось ужасающее.

Когда герцог Камберлендский бросил в бой свои первые батальоны, Кенигсмарк отправил к нему одного из офицеров генерального штаба и передал с ним совет не вводить в бой одновременно слишком много войск. Старый австрийский лис, всегда хорошо информированный, отлично знал мощность артиллерии противника: он настойчиво уговаривал английского союзника проявлять осторожность и сначала стараться вымотать войска на правом крыле, до того как бросить под пушки маршала Саксонского главную часть армии.

Но пыл Камберленда, стремящегося как можно скорее сокрушить французскую армию, помешал ему прислушаться к мудрому предостережению: как только он заметил, что сопротивление на правом крыле французов слабеет, он тут же приказал князю Вальдеку углубиться в расположение французов около Антуана и Фонтенуа.

Этот генерал, тоже торопившийся отличиться в битвах во главе голландцев, отдал приказ двигаться вперед, и его двадцать шесть батальонов начали наступление плотным фронтом. В то же самое время англичане двинулись в атаку на Фонтенуа, и селение внезапно оказалось в центре битвы, в которой решалась судьба Европы. Чудовищный грохот, раскатившийся по окружающим равнинам, сотряс воздух. Белые клубы дыма, похожие на фантастические огромные цветы, плавали над массой людей. За пехотой, уже вступившей в битву, кавалерия терпеливо ждала приказа тоже идти в атаку. Погода была великолепная. Солнце сияло так, словно ему хотелось послать людям, которых косила смерть под безжалостными ядрами, самые горячие свои лучи на прощание, как бы в награду за страшную бойню. В громе разрывов, в дыму, в общем шуме все же можно было различить команды, яростные крики офицеров и нижних чинов на всех языках Европы и на всех диалектах Франции. Но над всем поднимались крики, стоны, вопли раненых и возгласы, обращенные к матерям, — ибо когда человек умирает — откуда бы родом он ни был — из Нижней Бретани или Верхней Швейцарии, из Померании или Голландии, из Турени или Пруссии, — он всегда зовет ту единственную, которая дала ему жизнь. Ко всей этой жуткой симфонии еще присоединялись и звуки музыки, словно жалобы флейт, грохот пушек, рокот барабанов пытались заглушить страшный зов смерти…

Маршал Саксонский велел отвезти его повозку на холм, с вершины которого он мог управлять битвой. Его поразительная интуиция, помогавшая ему в каждый момент боя разгадывать намерения противника, помогла ему и сейчас: он сразу понял смысл маневра Камберленда.

— Введите в бой всю артиллерию! — закричал он изо всех сил.

Пятнадцать связных офицеров в ту же секунду бросились передавать его приказ. Из-под копыт лошадей полетели клочья земли, которые засыпали Фанфана, с трепетом ловившего каждое слово военачальника.

Неподалеку, на небольшом бугорке, окруженные своими главными помощниками, король и дофин, верхом, наблюдали в зрительную трубу за тем, как разворачивается начало гигантского сражения.

Эхо Фландрии подхватило раскаты залпов всей французской артиллерии сразу. Артиллеристы, как на параде, непрерывно заряжали пушки, заталкивая в них заряды. Стрелки зажигали фитили, и как только пушки выпускали ядра, их тут же заряжали снова. Офицеры корректировали наводку. Все действовали слаженно и точно, как настоящие мастера. Одна из батарей полка Мэзон дю Руа, отлично наведенная, проделала кровавые прорехи в ганноверском полку англичан. В их рядах началось смятение. Камберленд, наблюдавший за ходом операции, заметил опустошения, произведенные французскими пушками. Выкрикивая приказ за приказом, он ругался и богохульствовал как одержимый. Сразу же два галльских батальона пришли на помощь ганноверцам, но и они понесли большие потери от артиллерийского залпа, пригвоздившего их к месту. Тогда князь Вальдек бросил на поле сражения эскадрон улан, но новые ряды скошенных ядрами людей и лошадей легли на землю. В этой бойне уцелело всего полтора десятка человек.

Трижды голландцы шли в атаку на деревню Антуан и трижды вынуждены были отступить. Англичане не смогли продвинуться. В деревне Фонтенуа жители дважды видели, как они совсем близко подходили к домам, но ужасающий артиллерийский огонь безжалостно отбрасывал их назад, и они отступали, покрытые ранами.

Ситуация складывалась для Британской империи неудачно. Морис Саксонский, которого болезнь держала прикованным к подушкам, преодолевая боль, улыбался, сидя в своем возке. Потом он приказал везти его к старому маршалу де Ноай, который сначала был его начальником, а потом сам попросил разрешения участвовать в боях под его командованием и показал образец дисциплины и беспрекословного повиновения.

Камберленд задыхался от ярости. Люрбек, находившийся с ним рядом, тоже чувствовал себя скверно. Вдруг появился Кенигсмарк, раненный в лоб. В мозгу австрийца зародилась новая идея, и он умолял англичан ее осуществить. Речь шла о дерзком маневре — соединиться с английской и немецкой пехотой, поддержать ее мобильной артиллерией и направить мощный удар на центр французских войск, находящийся между лесом Барри и деревней Фонтенуа. И уж если вся эта масса, созданная из лучших войск обоих королевств и построенная углом, который ударит по французам, не сможет углубиться в расположение противника, тогда останется только примириться с мыслью об отступлении.

Камберленд ворчал, но согласился. Люрбек галопом на своем померанском скакуне отправился к своим гренадерам. Началась операция по соединению войск. Ганноверские канониры уже толкали вперед свои орудия по вспаханной копытами земле. Слышались восклицания «а-ах!», сопровождавшие огромные физические усилия артиллеристов. И короткие приказы заряжать орудия прошли по рядам знаменитого соединения.

Маршал Саксонский, однако, скоро заметил, что, несмотря на шквальный огонь его артиллерии, огромный таран, состоящий наполовину из обреченных на гибель людей, может пробить себе дорогу к центру его армии. И в самом деле, все новые войска двигались на французов, заполняя пустоты, образованные обстрелом. Глухое бешенство наполняло души вражеских солдат… Они утратили чувство страха: ими руководила одна мысль — преодолеть барьер и подавить огонь, преследовавший их с самого начала боя.

Особенно ожесточенно дрались шотландцы, видно было, что они твердо решили не отступать ни на пядь. Ротные командиры, как на параде, шли перед своими ротами с непоколебимым спокойствием. Казалось, они направляли выстрелы солдат с такой же безмятежностью, с какой принимали бы участие в охоте на диких птиц в своих высокогорных долинах. Их мускулистые ноги твердо шагали в развевающихся складках клетчатых «килтов»; грубые обветренные лица были искажены злобным оскалом, их глаза смотрели только вперед, на маленькую деревню, которую надо было взять любой ценой.

Канонирам королевской артиллерии удалось занять позицию в сотне туазов от передовой линии французской пехоты, и теперь их ядра стали бить, сея смерть в рядах французов. Людовик XV, который уже начал сильно тревожиться, видя неравное соотношение сил французов и англичан, неосторожно выехал на своем коне вперед, чтобы лучше разглядеть, что происходит на поле битвы в ходе сражения. Фасад ветряной мельницы плохо защищал его от ядер, дождем сыпавшихся вокруг. Несмотря на уговоры офицеров штаба, он ни за что не хотел отъехать назад. Держа у глаз подзорную трубу, он смотрел, как надвигается вперед британское войско. Лицо его стало бледным, как воск, — он вдруг увидел, что шотландцы придвинулись совсем близко к линии французских гвардейцев.

Британцы выстроились сомкнутыми рядами прямо напротив французских войск. Французские офицеры велели солдатам не стрелять, так как по правилам боя того времени полагалось предоставить первый залп противнику, ибо первый залп всегда менее эффективен, чем второй. Теперь две армии стояли лицом к лицу, причем французские офицеры — в первом ряду с пиками наперевес. Английский капитан, лорд Чарлз Хей, вышел вперед и снял шляпу. Французские офицеры ответили на его приветствие.

— Господа французские гвардейцы, — прокричал лорд, четко артикулируя каждый слог, — стреляйте первыми!

Граф Отерош, лейтенант гренадеров, ясным, как звук фанфары, голосом ответил:

— Господа, мы никогда не стреляем первыми! Стреляйте вы!

Раздался залп — первые ряды англичан опустились на колени, чтобы лучше прицелиться. Французы наклонили головы, ожидая града ядер из английских мортир. Сухой треск выстрелов наполнил воздух. Первые ряды французских гвардейцев попадали, убитые наповал. Шестьсот солдат и пятьдесят два офицера легли на землю, скошенные, как колосья под порывом ветра.

Ответ не заставил себя ждать. Уже очень скоро шотландцы увидели, как ряды их земляков тают под прицельной стрельбой французов. Но к ним поступило пополнение английской гвардии, и это дало им возможность продвинуться вперед, несмотря на большие потери. Началась схватка врукопашную со всей свойственной ей жестокостью.

Это была ужасная драка, в которой все смешалось: взмахи и звон скрещенных сабель, мелькание клинков, удары по черепам, крики, вопли, стоны, падающие тела, потоки крови; один огромный и могучий майор рухнул, как сноп, с прорубленной английским драгуном грудью; гренадеры преследовали противника, отступившего в молодую сосновую рощу, и вскоре ее деревца покраснели от крови. Под непрерывно возобновляющимся наступлением врага, к которому подходили подкрепления, передовая линия французов дрогнула и как бы прогнулась, и торжествующее «ура!» ознаменовало начало продвижения англичан.

Маршал Саксонский, который в ответ на этот маневр приказал ввести в бой полки Бранкаса Д'Обейяра, Бионна и Куртэна, незаметно для себя приблизился к мельнице, откуда король продолжал наблюдать за ходом сражения. Очень встревоженный серьезностью ситуации и одновременно мучимый сильными болями, Морис Саксонский, полулежащий на подушках своего возка, вдруг увидел, что Людовик XV оказался в большой опасности, так как продвижение вперед герцога Камберлендского продолжалось и точка наблюдения, где находился французский король и его штаб, с минуты на минуту могла оказаться окруженной первыми рядами англичан. Король смотрел в трубу и ничего не замечал. Маршал крикнул Фанфану:

— Быстро сообщи Его Величеству, что он в опасности и что ему необходимо удалиться от места схватки!

Штандартоносец передал штандарт с белыми лилиями офицеру, который был рядом, и приготовился галопом мчаться к королю, но маршал, приподнявшись на сиденье, закричал громко и резко:

— Скажи еще Его Величеству, что я сделаю все возможное, чтобы спасти положение!

Фанфан взял в галоп и в густом дыму помчался к высотке, находившейся от него в сотне туазов, а маршал подозвал к себе связных офицеров. У него родился новый план, который должен был решить судьбу битвы.

Великий стратег сразу понял, что если он не выдвинет против вражеского тарана свой таран, не менее мощный, поддержанный как бы катапультой, состоящей из подвижной артиллерии, которая создаст сильный и непрекращающийся огонь, он рискует потерять людей и время — и проиграть битву!

Отдельные огневые атаки кавалерии, как они ни были опустошительны, могли лишь слегка поколебать передовую линию, но не могли заставить откатиться назад эту огромную массу войска. Действительно, французские войска бились с неукротимым мужеством, но отдельные стычки, пока войско не было объединено в могучую, сплоченную силу, оставались безрезультатными. С другой стороны, если голландцам удалось бы форсировать редуты Фонтенуа и Антуана и соединиться с частями британцев и немцев, провал французской армии был бы неизбежен. Надо было действовать с максимальной быстротой! Двадцать кавалеристов полетели, как птицы, чтобы предупредить полковников артиллерии. Пока английские полки, готовые к бою, делали все возможное, чтобы сохранить быстроту и силу напора, масса французских войск стягивалась к передовой линии фронта. Пушки, передвигаемые вручную, заняли позиции вместе с пехотой, а кавалерия приготовилась вступить в бой, как только первая атака даст результаты.

Пули жужжали, как пчелы, над головой Фанфана, ядра, как метеориты, с воем проносились мимо; его шпоры вонзились с бока лошади, которая летела, как вихрь, подстегиваемая ударами хлыста, через опустевшее, изрытое битвой поле, и, казалось, достигла немыслимой скорости. Они мчались к мельнице, где находился король. Тут Фанфан рывком остановил коня, сорвал с головы шляпу и сказал:

— Сир, господин маршал Саксонский имеет честь предупредить Ваше Величество, что оставаться здесь опасно для жизни.

Людовик XV ответил раздраженным жестом. Ему не понравилось, что его предупреждают об опасности, которую он не желал замечать.

Фанфан продолжал:

— Кроме того, маршал уверяет Вас, что берется сделать все возможное, чтобы выиграть битву.

Король улыбнулся и произнес фразу, которой тоже предстояло стать исторической и которой будет потом достаточно, чтобы ему простили многие ошибки:

— Я уверен, что он сделает все, что следует. Но я останусь здесь!

Потом кивком головы он дал понять Фанфану, что настаивать бесполезно.

Штандартоносец решил, что нужно возвращаться к маршалу. В этот момент над ними пролетело ядро и со страшным грохотом раздробило в куски одно из крыльев мельницы.

Людовик XV не шелохнулся; он только сильнее сжал бока лошади, чтобы удержать ее на месте — животное чуть отпрянуло. Молодой человек не мог не восхититься мужеством и хладнокровием короля, который так просто рисковал жизнью, хотя мог бы находиться в тылу и там получать отчеты о ходе боя.

И солдат, пришпорив коня обеими ногами, отправился назад, поскольку его миссия была выполнена.

Тактика маршала Саксонского стала отчетливо вырисовываться. Главные силы его армии пришли в движение, и контратака была нацелена одновременно на головные и на фланговые части вражеского войска. Артиллерия французов начала производить большие разрушения в английских войсках, и не ожидавшие этого англичане остановили продвижение вперед.

Пока разворачивались эти операции, маленькие отряды английской кавалерии делали попытки обнаружить основные точки сопротивления, препятствовавшие прохождению новых сил англичан, двигавшихся на поддержку наступающим. Одним из таких отрядов командовал Люрбек, который старался находиться подальше от штаба герцога Камберленда и, напротив, бросался в гущу битвы. Возможно, это поведение было ему подсказано одной сокровенной мыслью, толкавшей его в направлении Фонтенуа, — ему хотелось принять участие в разделе добычи; кроме того, ему нужна была красивая актриса, госпожа Фавар, которую он, разумеется, тоже очень хотел похитить и присоединить к Перетте, то есть к мадемуазель Фикефлёр, доставив ее в лагерь англичан, где девушка уже ранее находилась в качестве его пленницы. Поэтому Люрбек, со свойственной ему дерзостью, предпринял опасный маневр — снял с места боя свой кавалерийский полк и вступил в битву с аквитанским полком французов, преграждавшим ему дорогу.

Лошади, пущенные в безумный галоп, пробили брешь в строю французских пехотинцев, и группа Люрбека пересекла линию фронта. Люрбек собрал своих людей вместе, остановил лошадь и, взяв подзорную трубу, стал изучать местность. Его внимание привлекла мельница, перед которой находилась группа необыкновенно нарядных всадников. К своему огромному изумлению, вглядевшись, он узнал в центре этой группы самого короля Франции!

И тут его сознание ярким светом озарила идея, невероятная по дерзости: госпожа Фавар тут же вылетела у него из головы. Он подумал, что ему представился необычайно благоприятный случай, — взять в плен самого Людовика XV и отдать его герцогу Камберленду! Каков будет его триумф, если он приведет в английский лагерь тут же, в ходе битвы, взятого им в плен монарха Франции!

Он надвинул на глаза шляпу с перьями, обнажил саблю и, указывая ею на мельницу и группу военных перед ней, закричал во весь голос:

— На короля Франции! За мной!

Двадцать верховых с криками ликования поскакали за ним.

Но в этот момент странное предчувствие заставило обернуться Фанфана, уже скакавшего назад, в главный штаб. Он был еще недалеко и сразу заметил вражеский отряд, несущийся по направлению к королю…

— Миллион чертей! — закричал Фанфан. — Шляпы с перьями!.. Да это же англичане!

Он резко повернул коня назад и бросился на них. Совсем рядом с ним скакали восемь французских драгун: они искали свой полк, который должен был находиться поблизости от леса Барри.

— На помощь! Король в опасности! — закричал изо всех сил Фанфан. Он собрал верховых вокруг себя, и со всей возможной стремительностью они бросились за ним. А Люрбек и его соратники были уже у подножия холмика, на котором стояла мельница. Шевалье кричал своим спутникам:

— Только не стреляйте! Я хочу взять его живым!

Офицеры, окружавшие короля, обнажили шпаги, чтобы оборонить своего монарха. В воздухе прозвучал залп пистолетных выстрелов. Это стреляли французы. Двое англичан опрокинулись в пыль. Люрбек погнал лошадь вверх по склону холмика, но в тот миг, когда он собирался открыть огонь, Фанфан и его драгуны налетели на группу англичан сзади.

Людовик XV обнажил шпагу: ситуация была критическая. Англичане пустили в ход сабли, и королевский эскорт, более малочисленный, пал бы под их ударами. Но первый кавалер Франции уже взлетел на гребень холма. Люрбек заметил его, и в это мгновение страх поборол в нем честолюбие: он в ужасе завопил:

— Тревога! Мы окружены!

Воспользовавшись смятением, в которое повергло англичан его неожиданное вмешательство, Фанфан прорвался к Людовику XV и поставил лошадь так, чтобы отгородить его от нападающих. Его сабля вращалась в воздухе с такой быстротой, что казалось, это было одно блестящее кольцо. Двое англичан рухнули и покатились по земле с разрубленными черепами. Люрбек, оценив ситуацию, понял, что его затея провалилась, и, уже не думая о том, чтобы взять в плен короля, пустился в бегство вместе с пятью оставшимися в живых солдатами из своего отряда от преследовавших его драгун. Первый кавалер Франции выиграл и эту партию!

Со свойственной ему скромностью Фанфан, увидев, что опасность для короля миновала, уже собрался продолжать свой путь к маршалу, но Людовик XV подозвал его к себе и сказал:

— Мальчик мой, я никогда не забуду, что вы спасли мне жизнь!.. Я благодарю вас и поздравляю с проявлением редкого мужества и отваги!

Штандартоносец, покраснев, как пион, поклонился, сидя в седле, и, пока королевские генералы, смущенные тем, что не сумели защитить своего монарха, смотрели на юношу с завистью, пришпорил коня и поскакал обратно к маршалу Саксонскому. Маршал уже был совершенно уверен в исходе боя. Его контратака удалась! Коалиционная армия не только перестала двигаться вперед, но ее полки уже начали понемногу откатываться назад. Военачальник почувствовал, что победу надо закрепить новым ударом по противнику. Он снова созвал связных офицеров и приказал ввести в бой кавалерию. Гонцы помчались к командующим кавалерийскими полками, ожидавшим, стоя во главе своих эскадронов, приказа скакать на врага. Это был решающий бросок. От него зависел окончательный успех битвы. Маршал Саксонский думал: «Если французская кавалерия сможет прорвать и рассеять огромную и плотную колонну противника, хотя уже изрядно поредевшую, — это будет бесспорная, блистательная победа! Если же, напротив, она не достигнет цели, союзники воспользуются передышкой, перестроят войска и предпримут новую атаку, которая на этот раз может закончиться для них не так печально, ибо у французов иссякают снаряды и много людских потерь». Потому-то маршал и собирался с особым вниманием следить за всеми перипетиями этой операции.

Команда, многократно повторенная звонкими голосами, прокатилась по полкам и заставила вздрогнуть и подтянуться огромную массу солдат пеших и верховых.

— Господа, подготовьтесь! Мы имеем честь начать наступление!

Целый лес сабель, дружно вскинутых вверх, засверкал под солнцем и осветил равнину. Глухой топот многих тысяч копыт перекрыл гром пушечных выстрелов: кавалерия Франции пошла в атаку.

Гвардия королевского дома вместе с кирасирами в серебряных доспехах, жандармы в алых мундирах, полки Крават и гвардейцы верхом, драгуны в шлемах, отделанных леопардовым мехом, ирландцы и швейцары двинулись с места одновременно плотной массой. Казалось, бог войны развернул гигантский разноцветный веер. Вся кавалерия ринулась на армию герцога Камберленда.