Глава X

ОТЪЕЗД МАРШАЛА

Проведя ужасную ночь в тоске и страхе, воображая Перетту в руках сообщников Люберка, Фанфан-Тюльпан, разбитый, с красными глазами, с трудом встал на ноги и поспешно оделся, чтобы явиться к маршалу Саксонскому.

Маршал тоже чувствовал себя прескверно. Подагра его разыгрывалась все сильнее, она грызла его, как червь, и боль подтачивала его силы, как крот подтачивает корни могучего дуба. Вереница мучительных бессонных ночей, во время которых он выбрасывал все лекарства, которые ему приносили, и отказывался принимать хоть что-нибудь успокаивающее, еще усилила его страдания. У него началась водянка. Теперь, когда отеки стали совсем тяжелыми, тело и ноги его раздулись, даже надеть сапоги и застегнуть мундир ему было невыносимо трудно. Но, несмотря ни на что, он не терял присутствия духа, не впадал в депрессию, и его неукротимая воля толкала его к действию: он решил во что бы то ни стало вернуться в армию. А французская армия была готова к выступлению; ждали только его появления, чтобы двинуть войска. И он решил ехать — чего бы это ни стоило!

Пока слуги с трудом надевали на маршала походный мундир, Фанфан-Тюльпан, гордо держа свой штандарт в золотых лилиях на белом фоне, ждал во дворе его дома, возглавляя эскорт, следующий за маршальской каретой.

День был дивный. Яркое солнце отражалось и сверкало в металле упряжи и оружия эскорта, лошади звонко били копытами по плитам мощеного двора, солдаты, выстроенные и одетые как на парад, выглядели отлично. И, несмотря на внутреннюю подавленность, штандартоносец держался прямо и щегольски на своем рыжем рысаке. Но этот нарядный праздник приводил бедного юношу в еще более печальное настроение. Ему вспоминались прежние дни в деревне Фикефлёр, когда он встречался под цветущими яблонями с Переттой… Конечно, он тогда еще не был гордым солдатом: вместо мундира, отделанного золотым шнуром, на нем были старые, рваные штаны, а Перетта была одета в простенькое ситцевое платье в полоску… Но какое это было прекрасное время! Он думал: «Напрасно я тогда послушался Бравого Вояку. Останься я там, все бы постепенно устроилось. Старики Магю все-таки уступили бы когда-нибудь, Перетта не стала бы актрисой и все несчастья не валились бы на меня, как слетает стая черных воронов на пшеничное поле… «.

Стук хлопнувшей двери прервал его размышления.

Раздалась громкая команда:

— Оружие наголо!

Наверху подъезда, у двери главного входа появился маршал. Фанфан уже несколько дней его не видел, и слезы выступили у него на глазах, когда он посмотрел на своего военачальника. Он даже не представлял себе, что можно за несколько дней так измениться! Маршал выглядел больным и усталым, еле передвигался, и только в его живом взгляде еще сохранилось гордое и повелительное выражение.

Сгорбившись и опершись на палку, Морис Саксонский оглядел своих солдат. В глазах его блеснула радость. Штандартоносец, подняв еще выше плещущий на ветру штандарт с золотыми лилиями, кусал губы, чтобы не разреветься, видя, как тот, кем он всегда так восхищался, еле-еле спускается по ступеням парадной лестницы и тяжело влезает в карету. Сопровождающий маршала адъютант почтительно спросил, с трудом скрывая нотки жалости в голосе:

— Господин маршал, каким аллюром приказать кучеру ехать?

— Во весь опор! — ответил маршал, удерживая стон.

Всадники вложили сабли в ножны, Фанфан-Тюльпан занял место справа от кареты, лошади двинулись резвой рысью, и экипаж под шум во дворе и звон шпор удалился по направлению к Версалю.

Король, предупрежденный военным комендантом дворца о прибытии маршала, ждал своего главнокомандующего на террасе, которая всеми своими архитектурными красотами выходила на большой канал.

Несмотря на окружающую его толпу придворных Людовик XV не скрывал своего беспокойства. Слабеющее здоровье знаменитого воителя чрезвычайно заботило его. Как раз в тот момент, когда войска на фронте особенно нуждались в его мощном влиянии и готовились к наступлению, главнокомандующий был сражен недугом! Монарх сильно нервничал, и, в то время как придворные молча и неподвижно стояли в ожидании, он непрерывно ходил взад и вперед по террасе.

Двойной ряд французских гвардейцев в синих сюртуках, в белых панталонах и гетрах стоял по краям на ступенях крыльца по всей его высоте. Застывшие, как статуи, солдаты стояли по стойке «смирно», сохраняя безупречную линию по обеим сторонам лестницы.

Берлина маршала подъехала к лестнице со стороны швейцарского пруда и остановилась на небольшом расстоянии от дворца. Морис Саксонский, сопровождаемый офицерами и штандартоносцем, направился к королю, сильно хромая.

Когда двор увидел, насколько серьезно пошатнулось здоровье маршала и как ему трудно двигаться, по толпе пробежал ропот сочувствия. Слышал ли его больной? Видимо, да, ибо он, собрав все силы, выпятил грудь, ускорил шаг и быстро поднялся по лестнице.

Король пошел ему навстречу. Маршал остановился, согнулся в глубоком поклоне, удерживая трудное дыхание и схватившись за сердце, которое шумно и неровно стучало у него в груди.

— Вы скверно себя чувствуете, господин маршал! — сказал Людовик XV благожелательно и печально. — Как же вы сможете выдержать военную кампанию?

Морис Саксонский посмотрел королю прямо в глаза, потом бросил взгляд на толпу изнеженных ветрогонов, которым было достаточно простого насморка, чтобы улечься в постель, и произнес чуть дрогнувшим голосом фразу, которую донесла до нас история:

— Сир! Сейчас речь идет не о моей жизни: меня ждет армия!

Новая волна ропота, на этот раз восхищенного, опять пробежала по толпе присутствующих. Энергия и сила воли военачальника потрясли избалованных придворных: ведь их никогда не касался ледяным дыханием суровый ветер боев и лишений!

Фанфан-Тюльпан тоже услышал эти слова, зная, что маршал не готовил их заранее — они вырвались у него невольно. Скромного рядового охватил порыв восторга перед мужеством полководца. Если бы не этикет, он бросился бы к ногам героя, думающего только о своем долге и не заботящегося о бренном теле… В одно мгновение он внутренне переменился: отчаяние, вызванное похищением Перетты, отошло на второй план перед примером поразительного мужества и самоотверженности. Теперь его поглотили мысли о другом — он был готов в любую минуту, если понадобится, умереть рядом с великим полководцем, подающим всем пример героизма.

Но король ответил маршалу взволнованно и твердо:

— Господин маршал, я решил лично быть среди моих войск и присутствовать при вашей победе!

Морис Саксонский поблагодарил его улыбкой, которая, как он ни старался скрыть страдание, все же не могла стереть гримасу боли с лица военачальника. Затем, поклонившись королю, он, сопровождаемый эскортом, усталым шагом снова прошел мимо гвардейцев, отдававших ему честь, поднялся в карету и приказал как можно скорее направляться во Фландрию.

Глава XI,

в которой Бравый Вояка встречается с господином Д'Аржансоном

Бравый Вояка всю ночь без передышки — а она показалась старому учителю фехтования ох, какой долгой! — носился на коне по улицам, где, как он предполагал, мог проехать шевалье де Люрбек. Он разжился фонарем и выглядывал в пыли истоптанных дорог следы, похожие на следы разбойника. Но следы множества копыт смешивались так, что этот клубок невозможно было распутать, и, когда заря уже осветила крыши на Меложском холме, он вынужден был вернуться в Париж без сил, вымокший, разбитый и измученный, как и его лошадь.

Он рассказал в нескольких словах госпоже Фавар обо всех приключениях и событиях этой трагической ночи и рухнул на постель, как был, в одежде. Проспав часа три глубоким сном, он вскочил и снова пустился в путь. Охотничий инстинкт направил его к дому, где жил Люрбек, подсказывая, что там можно будет обнаружить хоть какие-нибудь его следы.

Дом был пуст; калитки заперты, только одна ставня, плохо закрепленная, качалась под ветром и билась о стену дома. Слуги, как казалось, отсутствовали, и никто не высовывал носа из-за тщательно закрытой решетки. Постояв некоторое время на месте, Бравый Вояка, расстроенный неудачей, уже собрался было сделать попытку проникнуть в дом, но в это время в конце улицы увидел человека, шедшего к дому торопливым шагом. Ветеран прижался к стене, найдя какую-то нишу, и стал наблюдать за действиями неизвестного субъекта, который остановился перед дверью, постучал в нее молотком и явно стал злиться, что ему никто не открывает.

На его лицо упал луч света, и старый солдат вздрогнул: человек был тот самый, который, под видом посыльного, накануне приезжал за Переттой и увез ее с помощью фальшивого письма! Теперь он уже не был в ливрее посыльного — она была нужна только, чтобы усыпить подозрения Перетты. Бравый Вояка сначала подумал, что обознался, но тут же, понаблюдав минуту, понял, что ошибки нет: бандита изобличал нос картошкой.

Судьба, после долгого невезения, кажется, поворачивалась к старику лицом.

А сообщник Люрбека, совсем обозлившись на то, что в доме нет ни души, собрался уже отправляться восвояси, но на него вдруг, как камень с неба, свалился старый солдат и закричал:

— А, вот ты где, мой миленький! Пошли-ка со мной вместе в полицейский участок!

Бандит, захваченный врасплох и чувствуя очень крепкую хватку учителя фехтования, пытался отбиться и выворачивался изо всех сил. Но сопротивление было невозможно. Бравый Вояка твердо решил, что не выпустит его, и держал бандита железной рукой. В соседних домах уже стали открываться окна, из них выглядывали кумушки, мальчишки столпились вокруг борющихся, сбежавшись со всех сторон.

Наконец, появились полицейские, не без труда разняли дерущихся, и неизвестный, пытаясь оправить на себе платье, разодранное в драке, стал жалобно кричать:

— Господа полицейские, на меня подло напал этот тип, которого я совершенно не знаю. Я даже ему ни слова не сказал. Чего ему надо?

Но старый ветеран прервал его нытье и сказал твердо и убежденно:

— Господа полицейские, я обращаюсь к вашей помощи и прошу вас арестовать этого человека. Я обвиняю его в похищении молодой девушки!

— Он врет, господа! — завопил ложный посыльный. — Я его в глаза никогда не видел! Он свалился на меня, как снег на голову!

Полицейские стояли в нерешительности, тем более, что любопытные, собравшиеся вокруг, ничего не зная о причинах, толкнувших старого солдата на нападение, готовы были, скорее, стать на сторону его противника. Но управляющий госпожи Фавар, не обращая внимания на настроение толпы, снова начал говорить, и так веско, что они сразу умолкли.

— Я беру на себя ответственность за арест и требую, чтобы этого человека отвели к главному лейтенанту полиции и допросили по поводу убийства первой камеристки госпожи де Помпадур!

Провидение, продиктовавшее эту фразу управляющему госпожи Фавар, вдохновило его необыкновенно кстати. Лица полицейских мгновенно изменили выражение, и под аплодисменты толпы, тоже разом поменявшей свое отношение на обратное, они схватили неизвестного за шиворот, а старого солдата чрезвычайно вежливо попросили проследовать с ними вместе в Гран-Шатле, где находилось управление господина Д'Аржансона.

Лейтенант полиции, действительно, накануне сразу после убийства госпожи Ван-Штейнберг, приказал начальникам всех полицейских участков Парижа и провинции особенно бдительно следить за теми, кто мог вызвать подозрение, как имеющие отношение к этому преступлению, и теперь полицейские радостно ухватились за возможность получить хоть какую-нибудь путеводную нить в темном и непонятном деле. Полицейские реквизировали первую же карету, попавшуюся им на пути, и через четверть часа они, вместе с арестованным, оказались перед воротами тюрьмы, той самой, в которую был заключен незадачливый Фавар.

Господин Д'Аржансон, тоже проведший не только бессонную, но и очень беспокойную ночь, тем не менее, появился в своем кабинете очень рано.

Работая с помощью одетого с ног до головы в черное секретаря, который перебирал объемистую почту, он непрестанно думал о странной и непонятной драме, увиденной им накануне в Версале.

Причастность Люрбека к драме была для него очевидна, так как он уже знал о том, что шевалье появился в Париже, а потом внезапно исчез, причем его исчезновение совпало по времени с гибелью камеристки Помпадур. Однако в данном случае надо было действовать с особой осторожностью. Разве Люрбек не был в особо близких отношениях с королем? Малейшая неточность или ошибка в расследовании могли обернуться против того, кто ее допустил. Поэтому лейтенант полиции, однажды уже рискнувший своим положением в деле о покушении в Шуази, мог бы легко утратить его полностью, если бы отважился слишком рано обвинить столь высокую персону, в чьей виновности он был совершенно убежден, но пока не мог ее доказать со всей неопровержимостью.

Секретарь уже вскрывал последний конверт, когда Д'Аржансон спросил:

— Вы хорошо объяснили всем постам и жандармерии, чтобы мне немедленно сообщили о любом случае, когда появится что-нибудь новое, имеющее хоть какое-то отношение к убийству госпожи Ван-Штейнберг?

— Да, ваше превосходительство, — ответил секретарь, — я сам отправил вестовых всюду, куда нужно, и посланцы уехали верхом, везя с собой точные и строгие приказы всем начальникам полиции в провинции.

Но тут появился судебный исполнитель и, наклонившись к самому уху лейтенанта полиции, прошептал ему:

— Господин лейтенант, двое полицейских арестовали одного типа, который, по словам управляющего театра, по имени Бравый Вояка, является сообщником убийцы первой камеристки госпожи маркизы де Помпадур. Задержанный находится внизу и господин Бравый Вояка также.

— Немедленно обоих сюда! — воскликнул господин Д'Аржансон, весьма заинтересовавшись.

Фальшивый посыльный под охраной двух полицейских появился тотчас же, сопровождаемый старым солдатом, который имел такой довольный вид, словно поймал большого хищного зверя.

Арестованный, увидев грозное помещение полиции, почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Ледяное величие самого места, люди в черном, пристально и сурово на него глядевшие, навели на него ужас, и только распятие на стене, — единственное, что светлым пятном выделялось на фоне этого мрака, чуть-чуть рассеивало мрачный фон.

Лейтенант полиции пристально посмотрел на Бравого Вояку. Его открытая физиономия, манера держаться, одновременно энергичная и почтительная, свойственная старым солдатам, сразу произвели на него вполне благоприятное впечатление.

«Вот, наконец, — подумал он, — свидетель, который, по-видимому, хочет и готов искренне сказать все, что он знает и думает. Уверен, что он выведет меня на правильный путь!»

И он с благожелательным видом обратился к солдату. А Бравый Вояка был не из тех, кто лезет за словом в карман. Он начал сам:

— Ваше превосходительство, вы, наверно, не знаете, кто я?

— Ваше имя Бравый Вояка…

— Это мое военное прозвище.

— Да, но вы управляющий театром…

— Да, я служу у госпожи Фавар, но раньше я был учителем фехтования у драгун его величества!

— Ах, так вы тот самый знаменитый…

Поклонившись, старый фехтовальщик, очень польщенный, объявил:

— Готов служить, Ваше Превосходительство!

— Что вы и сделаете, — многозначительно ответил Д'Аржансон.

— Я постараюсь сообщить вам все, что могу!

— Вот и говорите, ничего не пропуская, все, что знаете!

Презрительно ткнув пальцем в сторону бандита, служащего Люрбеку, Бравый Вояка начал докладывать.

— Вот этот мошенник, переодетый рассыльным, вчера вечером явился в дом госпожи Фавар. Он принес письмо: мадемуазель Фикефлёр вызывали на репетицию в театр. Записка довольно хорошо имитировала почерк госпожи Фавар, но она была фальшивая и послана была только для того, чтобы завлечь несчастную девушку в ловушку.

— Очень интересно, — сказал лейтенант полиции, — но я пока не вижу связи между этим делом и убийством госпожи Ван-Штейнберг.

— Прошу извинения, — возразил Бравый Вояка, — но то, что я вам хочу рассказать, по моему мнению, настолько важно и, кроме того, имеет такое прямое отношение к тому, что вас интересует, что я прошу вас позволить мне изложить все по порядку от начала до конца!

— Давайте! — сказал Д'Аржансон, любопытство которого разгоралось. Он почувствовал, что перед ним находится человек, который много знает и не способен даже приукрасить рассказ, не говоря уже о лжи!

Бравый Вояка, продолжая указывать пальцем на подставного рассыльного, продолжал:

— Уже не первый раз Перетта, простите, — мадемуазель Фикефлёр — становится жертвой банды злодеев, и он — один из них. Некоторое время тому назад, когда мы втроем — госпожа Фавар, она и я — выезжали из дворца Шуази после спектакля, который госпожа Фавар давала там по приглашению госпожи маркизы де Помпадур, мы попали в засаду, устроенную шевалье де Люрбеком вместе с его наемниками. Вот этот человек, когда я его поймал, как раз шел в дом шевалье, но никого там не застал.

Несколькими днями позже, как вы знаете, госпожа де Помпадур в том же дворце Шуази, куда в тот вечер госпожа Фавар вместе с мадемуазель Фикефлёр были приглашены в гости, чуть не была убита злодеями, чьи имена этот негодяй наверняка может вам назвать.

Наконец, вчера вечером, Фанфан… Фанфан-Георгин, штандартоносец маршала Саксонского, и я видели госпожу Ван-Штейнберг в доме шевалье де Люрбека во время таинственного разговора с двумя лицами чрезвычайно подозрительного вида. Она давала им деньги. И, наконец, во время моего возвращения в Версаль, госпожа Ван-Штейнберг, разоблаченная Фанфаном перед госпожой маркизой де Помпадур и арестованная по вашему приказу, была застрелена в тот момент, когда вы начали ее допрашивать.

Я хочу добавить только вот что: через несколько минут после того, как я услышал звук выстрела, сделанного убийцей, я видел, — сам видел, собственными глазами, — всадника, который, как безумный, умчался в темноту. И этот верховой — даю голову на отсечение, был не кто иной, как шевалье де Люрбек!

— Благодарю вас! — сказал Д'Аржансон с удовлетворенным видом.

Теперь, наконец, пелена тайны спала. У лейтенанта полиции больше никаких сомнений не было: шевалье де Люрбек был душой и организатором всех этих странных заговоров, всех странных, казалось, необъяснимых событий, которые никак нельзя было раскрыть. Тогда, обратясь к фальшивому рассыльному, он сказал сурово:

— Что вы можете сказать в свою защиту?

Малый, чувствуя, что пропал, испуганно вращал глазами. Но ни одно слово не сорвалось с его трясущихся от страха губ.

— Вы отказываетесь отвечать? — угрожающе спросил лейтенант полиции.

— Но… но…

— Вы должны знать, что у меня есть возможности и средства развязать языки самым молчаливым!

На эти слова бандит качнулся и, став белым, как мел, прохрипел:

— Пытка!

Господин Д'Аржансон утвердительно кивнул.

— Нет, нет, я все скажу! — вскричал арестованный. — Я клянусь Вашему Превосходительству, — да, клянусь! — что все было совершено по приказу моего хозяина, господина шевалье де Люрбека!

Его признание Д'Аржансон выслушал с большим удовлетворением. Одно звено из цепи уже было у него в руках.

Продолжая допрос, он сказал:

— Когда господин де Люрбек приказал вам похитить молодую девушку, вы хорошо понимали незаконность вашего поступка?

— Я думал, что речь идет о простом любовном приключении.

— И куда вы ее отвезли?

— До почтовой станции Пьеррелэ, где другие слуги моего хозяина встретили ее и увезли во Фландрию.

Тут господин Д'Аржансон и Бравый Вояка вздрогнули.

— Во Фландрию? Вы знаете точно, куда? — настойчиво спрашивал главный лейтенант.

— Нет, Ваше Превосходительство, клянусь, не знаю! Мне было поручено доставить ее в Пьеррелэ, где другая карета, запряженная свежими лошадьми, ждала эту девушку.

Наконец, господину Д'Аржансону все стало ясно. У него в уме совершенно отчетливо сложилась картина предательства. Но он хотел довести допрос до конца и продолжал:

— Что вы знаете об отношениях вашего хозяина с госпожой Ван-Штейнберг?

— Ничего, монсеньер; я знал, что господин де Люрбек должен был вскоре уехать во Фландрию, но я был очень удивлен, когда нашел дом уже совершенно пустым.

— Довольно! — сказал Д'Аржансон. — Вы будете отвечать за ваше сообщничество перед правосудием.

И он отдал приказ полицейским:

— Уведите его! — протянув полицейским ордер на заключение в тюрьму.

Они увели арестованного, который превратился в нечто, лишь отдаленно напоминающее человеческое существо. Дверь за ним закрылась с глухим стуком, и Бравый Вояка, в конце концов, получил комплимент от господина Д'Аржансона, который сказал ему с благожелательной улыбкой:

— Я благодарю вас, милейший, за содействие. Вы оказали большую услугу правосудию!

Учитель фехтования, гордый, как Артабан [2], выпятил грудь, но потом, подумав, спросил:

— Господин лейтенант полиции, могу я попросить вас об одной милости? Я бы очень хотел повидать здесь, в Шатле, господина Фавара.

— Почему бы нет! — ответил Д'Аржансон. — Он у нас нисколько не секретный! — Скажите, Фегреак, — обратился он к секретарю, — можете вы проводить этого господина в камеру господина Фавара? — До свидания, друг мой, и еще раз поздравляю вас!

Бравый Вояка, очень взволнованный, так низко поклонился, что чуть не упал, и, сопровождаемый секретарем, прошел через лабиринт коридоров, ведущих в тюрьму, куда ревность маршала Саксонского поместила автора «Трех султанш».

После Бастилии злополучный Фавар, муж слишком красивой женщины, чересчур явно мешающий ее воздыхателям, провел в Шатле часы, еще более ужасные, чем в предыдущих местах своего несправедливого заключения. Эта страшная тюрьма вызвала в нем даже сожаление о том, что ему пришлось сменить на нее другие. Здесь ее начальник не только не приглашал к себе обедать заключенных, но и поместил его в узкую, сырую камеру, пропахшую затхлостью, и кормили здесь еще хуже. Водянистый суп, черствый хлеб, бобы и сырая вода в конце концов довели его до того, что он без ужаса не мог подумать о кормежке.

В тот момент, когда Бравый Вояка вошел к нему, он лежал на койке, тоскливо разглядывая песочные часы, забытые в углу камеры кем-то, кто находился там до него.

Время медленно сыпало золотистый песок из одной половинки часов в другую, и бедный драматург размышлял о том, как опасно в царствие Людовика Любимого жениться на слишком красивой девушке… Когда песок в одной колбочке кончился, он перевернул часы и, вспрыгнув на изножье своей кровати, начертил на стене кусочком мела новую белую черточку, параллельную многим другим, нанесенным на нее ранее. Таким образом он отмечал часы, проведенные в тюрьме. Пока он дополнял счет, который собирался предъявить маршалу Саксонскому, большая крыса, выскочившая из двери, взобралась на стол, где стояли часы, и стала подбирать рассыпанные на нем крошки. Повернувшись, Фавар испугал грызуна, который опрокинул песочные часы на пол, и они разбились на куски. Арестованный, разъяренный, схватил с ноги башмак и стал преследовать противное животное. Крыса ускользнула от него в дырку в стене и принялась ждать, когда можно будет вылезти снова. Но в тот момент, когда животное уже чуть-чуть высунуло кончик мордочки, дверь открылась и в камере появился Бравый Вояка, сопровождаемый ключником.

Секретарь Д'Аржансона довел ветерана до отдела тюрьмы, где поместили Фавара, потом он передал его с рук на руки тюремщику, совершенно скотообразному существу с багровой физиономией, которого могла вывести из состояния тупого безразличия только перспектива получить хорошую кружку вина.

Увидев старого солдата, Фавар, забыв о крысе и своем башмаке, бросился к нему и заключил его в объятья.

— Ах, друг мой! — закричал он. — Как я рад вас видеть! Я больше не могу! Я задыхаюсь в этих мрачных стенах! Если это еще продлится, я чувствую, что следующим моим обиталищем станет сумасшедший дом… Какие новости вы мне принесли?

Все это время тюремщик оставался в углу камеры. Он переминался с ноги на ногу, неуклюжий, как прирученный медведь, и тупо смотрел на обоих мужчин.

Бравый Вояка, видя, с кем имеет дело, вынул из кармана экю и протянул тюремщику, повелительно сказав:

— На, держи, пойди выпей за мое здоровье!

Сторож смотрел на монету с тупым удивлением. Потом взял ее, не произнеся ни слова, вышел вразвалку и закрыл дверь. Ветеран молча ждал, пока тюремщик отойдет подальше, но Фавар, сгорая от нетерпения, вскричал:

— Ну, говорите же скорее! Как жена? А что маршал? А Люрбек? А Фанфан? Что они делают? Это чудовищно! Я просто с ума схожу! Черт подери! Меня забыли — правда! — бросили, предатели! Только ты один, мой дорогой Бравый Вояка, и помнишь, что я еще живу на свете! Ты один и жалеешь меня! Ах, почему я не послушался тебя, когда был в Фор ль'Эвек! Да, я был дураком, ничтожеством, идиотом, когда верил маршалу! Ты тогда был тысячу раз прав! Ну, а сейчас ты пришел, чтобы освободить меня? Да? Ведь если мне придется еще долго оставаться в этой адской дыре, я, наверно, размозжу себе череп о стенку!

Управляющий труппой дал бедному драматургу выговориться. Потом спокойно и подробно рассказал Фавару обо всем, что происходило в его отсутствие. Не опустив ни единой подробности, он последовательно изложил все последние события: свою поездку в Шамбор, приключения Фанфана-Георгина, двойное покушение — на маркизу де Помпадур и маршала Саксонского, разоблачение и убийство госпожи Ван-Штейнберг, похищение Перетты и возможный отъезд госпожи Фавар во Фландрию.

Фавар слушал длинный перечень неправдоподобных происшествий, раскрыв рот от изумления; порой ему казалось, что он слушает невероятную волшебную сказку.

Наконец, Бравый Вояка заключил свой рассказ словами, в которых звучали непоколебимая убежденность и полная искренность:

— Будьте спокойны, господин Фавар, ваша жена думает о вас, о вас одном! Вы не имеете права — клянусь вам честью солдата — ни на одну минуту допускать сомнений в ней! И уж если говорить о ее и о вашей чести, то она сделает все, чтобы как можно скорее вернуть вам свободу!

Бедный супруг, несколько успокоенный торжественными заверениями Бравого Вояки, в свою очередь, начал рассказывать старику о своих личных огорчениях.

Пока шел этот разговор, тупица-тюремщик прошел во внутренний двор, чтобы незаметно прошмыгнуть из тюрьмы в какую-нибудь корчму на набережной, где стаканчик сюренского кларета был бы особенно приятен для его вечно пересохшей глотки. Твердый регламент тюрьмы запрещал ее служащим отлучаться с постов во время дежурства. Поэтому он крался вдоль стен, чтобы его не заметили сторожевые. Но, увы, судьба ему не благоприятствовала! В тот момент, когда он собрался пройти мимо канцелярии, секретарь господина Д'Аржансона, который там болтал с коллегами, заметил его и спросил:

— Ты куда?

Задрожав, но будучи совершенно неспособным придумать хоть какую-нибудь версию, дурень ответил, показывая экю:

— Я иду выпить за здоровье посетителя господина Фавара,

— Болван, идиот, трижды тупица! Ты оставил заключенного разговаривать с посторонним в твое отсутствие! Черт подери! Если что-нибудь случится, ты за это дорого заплатишь!

Несчастный тюремщик, очумевший от страха, побежал обратно на свой пост, но господин Фегреак, утративший доверие к ненадежному стражу, взял с собой двух других сторожей и нагнал его.