Одинокий тролль

Она перевернула страницу и почувствовала привычную печаль, увидев рекламу, на которой была изображена молодая мать с двумя розовощекими младенцами: бесплодие было единственным горем в ее жизни. Она смирилась с ним, но в обстановке больницы ей было больнее, чем обычно, как будто близость врачей заставляла ее глубже сознавать, в чем отказала ей судьба.

Но ведь судьба подарила ей столько других радостей, подумала она и решительно перевернула страницу. У нее был Мордехай. Он тоже сожалел о невозможности иметь детей, но не позволял себе горевать об этом. Даже потеря ноги, хотя и казалась сначала ужасным ударом, не лишила его жизнерадостности… К тому же это вынудило его отказаться от опасных вылазок в горячие точки планеты. С течением времени она научилась не чувствовать вины за то, что втайне радовалась случившемуся.

Она дочитала статью, отложила журнал и задумалась над тем, как долго еще будут жить у них Дик Эстон со своей племянницей. Капитан Эстон всегда нравился Роде: с того самого вечера, когда в Иордании лично проводил ее в госпиталь к Мордехаю. Он вел себя так спокойно и рассудительно… О том, что он спас Мордехаю жизнь, она узнала много позже. Приехал он с племянницей как-то очень уж неожиданно, но она все равно была рада гостям. Ей даже взгрустнется, когда они…

Открылась дверь, появился Мордехай, а за ним и врач. Она подняла на него глаза, улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.

— Ну что? — весело спросила она.

— Все в полнейшем порядке, миссис Моррис, — сказал молодой доктор, и она спокойно кивнула. Разумеется, все было в полном порядке!

— Теперь, я надеюсь, ты доволен, Мордехай? — спросила она, открывая сумку, чтобы вынуть солнечные очки.

— Конечно доволен, дорогая, — ответил он, беря ее под руку и направляясь к двери. Она была счастлива: прошло уже двадцать три года, а они все еще обнимались, когда шли рядом! Сколько других супружеских пар смогли бы сказать о себе то же самое?

— Ну и хорошо. — Он открыл перед нею дверь. — Мордехай, по дороге домой нам нужно кое-что купить к чаю.

— Ладно, — ответил Моррис, распахивая перед ней дверь ее автомобиля.

— Скажи мне, — спросила она, когда он закрыл свою дверь, пристегнул ремень безопасности и их автомобиль влился в поток машин, — ты не знаешь, смогут Дик с Милой пойти с нами на концерт на следующей неделе?

— Думаю, что нет. Дика переводят, а Мила уедет домой.

— Жалко, — вздохнула она.

— Да, дорогая, — нежно ответил он и сжал ее колено. Она с легким удивлением взглянула на него, но он ничего больше не сказал. Не мог: в ее альфа-волнах нужного пика не было.

* * *

Директор ЦРУ Стэнфорд Лорен был в скверном настроении. Достаточно плохо было уже то, что события на Балканах неуклонно развивались в направлении нового кризиса. При этом никто, за исключением Эла Тернера и самого президента, не был способен по-настоящему понять, что развал страны, некогда называвшейся Югославией, являлся прологом к глобальной катастрофе еще в большей степени, нежели бесконечно тянущийся конфликт между Пакистаном и Индией из-за Кашмира. Наивно было думать, что, не располагая собственным ядерным оружием, балканские государства не смогут раздобыть его на стороне. Стэнфорд был уверен, что некоторые из них уже приступили к торгам. Экономический упадок, прикончивший президентство Ельцина и вернувший России власть над регионами, построенную по старому образцу, лишь способствовал подобным сделкам, а Яколев еще не успел ничего сделать, чтобы изменить ситуацию. Сможет ли он вместе с Джаредом Армбрастером убедить остальные западные страны отнестись к этой проблеме серьезно? Нет, черт возьми! Балканы были европейской проблемой, как язвительно заметил на днях французский премьер-министр, а принятое в одностороннем порядке решение предыдущей американской администрации отозвать войска, уже шесть лет как увязшие в болотах Боснии, лишило теперешнего президента всякой возможности влиять на ситуацию.

Ко всему этому прибавилась чудовищная бойня в Атлантике. Затем разразилась война, которую не предсказывал ни один из аналитиков Лорена, а теперь еще президент помешался на вопросах здоровья! Менее всего Лорену хотелось бросать дела и отправляться в «Бетесду» для полного медицинского обследования. Он и не бросал, надеясь, что президент забудет об этой бредовой идее.

Как бы не так! Министр здравоохранения лично позвонил ему, чтобы напомнить о необходимости обследоваться! И вот он сидел в кабинете врача, ожидая результатов обследования, которое, естественно, подтвердит, что он совершенно здоров, несмотря на некоторый избыточный вес. И это вместо того, чтобы работать в Лэнгли над решением мировых проблем! «Лишь в Стране Чудес над Потомаком возможно такое», — с горечью подумал Стэнфорд.

Дверь открылась — он резко вскинул голову, но язвительная реплика замерла у него на губах, когда в кабинет вошел сам президент.

— Доброе утро, Стэн, — сказал Армбрастер, прикрывая тревогу улыбкой. Лорен знал его уже двадцать лет и научился понимать, что означает то или иное выражение лица президента.

— Доброе утро, Джаред, — настороженно ответил он.

— Я знаю, ты думаешь, что я рехнулся, — сказал Армбрастер, подходя к окну и глядя на улицу. — Тебе станет легче, если я скажу, что сейчас в этом же здании находятся Хопкинс и Тернер?

Лорен нахмурился. Флойд Хопкинс руководил Разведывательным управлением министерства обороны, а Эл Тернер считался заместителем директора — на самом деле был главой — Агентства национальной безопасности. Было о чем задуматься директору ЦРУ!

— Долф Вилкинс тоже здесь, — добавил президент со странной усмешкой, и Лорен удивился еще больше, добавив к списку директора ФБР. — И по серьезному поводу, Стэн. Точнее, по серьезному делу.

— По какому? — осторожно спросил Лорен.

— Стэн, — сказал президент, повернувшись и скрестив руки на груди, — я хочу кое-что тебе рассказать. Флойду и Элу я этого рассказать не смогу. А потом я собираюсь навестить Долфа, но мои встречи с тобой и с Долфом нигде не будут зарегистрированы. Я тебя заинтересовал?

— Скорее заинтриговал.

— Вот как? —Армбрастер мрачно фыркнул. — Что ж, Стэн, когда я закончу рассказ, ты будешь более чем заинтригован.

* * *

— Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки, — сказал Эстон, листая бумаги в папке, которая лежала у него на коленях.

— Наконец-то, — заметила Людмила, не отрывая взгляда от книги. Откинувшись на спинку кресла, она изучала «Руководство офицера морской пехоты».

— Дай нам дух перевести, Мила! — шутливо запротестовал Моррис. — Труднее всего отобрать первый эшелон, а дальше дело пойдет быстрее. Ведь каждый офицер высокого ранга, который успешно проходит проверку, дает нам доступ к своим подчиненным.

— А это увеличивает вероятность утечки информации, — кисло заметила Гастингс.

— Это правда, — со вздохом признал Моррис. Он закурил новую сигарету, и она свирепо сверкнула на него глазами:

— Я расскажу Роде, что ты мошенничаешь.

— Наплевать, — ответил он, глубоко затягиваясь. — И не беспокойся из-за возможной утечки информации. Люди вроде Лорена или Вилкина умеют хранить тайны. Меня больше беспокоят конгрессмены.

— Напрасно, — вмешался Эстон, отмечая галочкой какое-то имя в своих бумагах. — Президент им ничего не расскажет.

Моррис от удивления приподнял брови, и Эстон злорадно фыркнул:

— Ты не слышал? Он принял это решение прошлой ночью. Не хватало нам только спикера с неправильной электроэнцефалограммой и IQ, равным размеру его ботинок! Я доволен. При таком подходе к делу Армбрастер обдурит все контрольные комиссии, гоня им дезу, а мы сможем работать, не опасаясь, что толпа законно выбранных непосед проболтается вездесущей прессе.

— Похоже, ты не очень-то любишь народных избранников, Дик, — сказала Людмила, отрываясь наконец от своей книжки.

— И правильно делает, — ответил Моррис, опередив Эстона. — Кое-кто из них, возможно даже большинство — хотя я не слишком в это верю, — вполне приличные люди. Но некоторые, безусловно, продажные твари. А между тем одной сволочи достаточно, чтобы провалить самую секретную операцию. Вы знаете эту старую поговорку, как это там говорилось… «два человека могут сохранить тайну, только если один из них умер… и то если он не был политиком».

— Так оно и есть, — подтвердила Гастингс и взглянула на Эстона: — Как продвигается набор в ударную группу, адмирал?

— Будете продолжать называть меня «адмиралом», и первый ее удар обрушится на вашу голову, — проворчал Эстон. — Пока — неплохо. У нас уже есть майор морской пехоты, который повредил себе голову во время учений в прошлом году. Его подробно обследовали, и у него отличный большой альфа-пик. Да и человек он вроде надежный.

— Значит ты все-таки решил ограничится морской пехотой? — с интересом спросил Моррис.

— Я пытаюсь отыскать как можно больше подходящих офицеров, не прибегая к новым обследованиям. Нам будет проще, если все они будут из одних и тех же войск. По-моему, морская пехота — подходящий выбор.

— А что ты думаешь по поводу потребной огневой мощи? — полюбопытствовала Людмила. — Мы ведь эту проблему пока не обсуждали.

— Прошу прощения. — Моррис потер лоб и виновато улыбнулся. — Я должен был вам сообщить. Адмирал МакЛейн договорился с армейцами — они дадут нам пару списанных танков, которые собирались отправить на переплавку, и позволят провести на них испытания. Разумеется, — добавил он с усмешкой, — они понятия не имеют, что мы собираемся испытывать.

— Отлично, — с улыбкой откликнулся Эстон. — А скоро?

— Завтра или послезавтра.

— А где мы будем проводить испытания? — спросила Людмила. — Это должно быть надежное место.

— Мы нашли одно —довольно-таки надежное, — Моррис ухмыльнулся, — это большой подземный зал в Нью-Мексико. Его вырыли для ядерных испытаний, которые хотели проводить после того, как договор ОСВ-2 провалился. Но испытания так и не были проведены из-за прошлогодних переговоров об ограничении ядерных вооружений с Китаем, Пакистаном и Индией.

— Звучит неплохо, — согласился Эстон и с шумом захлопнул папку. — Есть еще новости от Лорена?

— Он подготовил группу прикрытия. План такой — вице-президент приступает к работе, используя Лорена в качестве «помощника». Мне кажется, Лорен недоволен, что ему придется там торчать, но зато он с Вилкинсом сообщат нам обо всем, что будет делать комиссия. Честно говоря, у них есть шансы что-нибудь обнаружить, ведь они имеют полномочия задействовать всю систему безопасности страны. Но только наша группа сможет понять, что они обнаружат.

— Другого выхода у нас все равно нет, — хмуро произнес Эстон. — Хотелось бы мне знать, о чем сейчас думает этот ублюдок тролль!

* * *

Тролль ликовал. В лице озлобленного нищего по имени Леонард Стилвотер он обрел наконец последний элемент, необходимый для осуществления своего плана!

Плохо, что со Стилвотером все так неловко получилось, упрекнул себя тролль. Нужно было вести себя поосторожнее! Нужно за собой следить. Насильственное проникновение в человеческую психику — удовольствие, которое затягивает, но необходимо научиться себя контролировать. В Стилвотере, к примеру, таилась уйма информации, о которой невозможно было подозревать, судя по его потрепанному виду и неряшливому образу мыслей. Увы, тролль понял это слишком поздно…

Он машинально проверил, как роботы справились со своей ежедневной работой по маскировке. Его передвижение по территории США шло медленнее, чем он ожидал, но в этом были свои преимущества: тролль наконец-то собрал достаточно данных о примитивных радарах людей и смастерил несложную, но эффективную систему генерации помех, не позволяющую его обнаружить. Да и информации насобирал немало.

Самая поразительная была извлечена из человека Стилвотера, и тролль остановился чуть севернее индейской резервации Броукен-Боу в горах Квачита, штат Оклахома, чтобы спокойно над ней поразмыслить. Такие новости необходимо было обмозговать со всех сторон.

Тролль никогда не интересовался тем, как люди относятся друг к другу, и был крайне изумлен, когда, проникнув в психику Стилвотера, обнаружил в ее глубине заряд страшной ненависти. Это было так похоже на него самого! И эта ненависть гнездилась в человеческом мозгу! Просто прелестно.

Тролль никогда не слышал о Партии Белых Людей, или об Американской нацистской партии, или о Ку-Клукс-Клане — пока роботы не доставили к нему бродягу Стилвотера. Он был весь перепачкан и страшно напуган, но в нем было и кое-что еще: затаившаяся злоба, скрывавшаяся под покровом ужаса и себялюбия. Уже одно это должно было обратить на себя внимание тролля, заставить его действовать осторожнее!

И все же человек не имел никакого значения сам по себе. Ценна была ненависть, которую тролль обнаружил. Он сразу понял, что она представляет собой еще одно уязвимое место в защитной броне человечества — и такое доступное для тролля!

Действовать необходимо очень осторожно… но слепая ненависть, таящаяся в душах подобных Стилвотеру людей, охотно признает власть тролля, а их потребность в лидере, который станет за них думать, сильно облегчит его задачу.

Нужно лишь найти еще одного Стилвотера — более образованного и разумного, чтобы понять, чем может наградить его тролль.

* * *

Николай Степанович Некрасов был доволен своей должностью посла Российской Федерации в Соединенных Штатах Америки. Он, разумеется, не признался бы в этом большинству своих знакомых, но американцы ему нравились. Они были неорганизованными, недисциплинированными, избалованными людьми, страдавшими шовинизмом, хотя этот порок был присущ и его собственному народу. Американцы были искренне убеждены, что политические изменения в России были следствием блестящего примера Америки, в то время как экономические проблемы проистекали единственно из нежелания в точности копировать их опыт. Возможно вследствие такого убеждения американцы по-прежнему совершенно не доверяли русским, и те платили им той же монетой. Кроме того, недостатком американцев было их наивное убеждение, что отдельные люди важнее, нежели государство. Вдобавок они слишком удивлялись и обижались, если кто-нибудь позволял себе намекнуть, что американцы не пользуются всеобщей любовью во всем мире, Причем не только потому, что об их уровне жизни остальные обитатели Земли могут лишь мечтать.

Впрочем, Некрасов готов был признать, что его восприятие американцев было не вполне адекватным, ведь воспитан он был в соответствии с незыблемыми принципами марксизма-ленинизма. В целом американцы казались Некрасову щедрыми и вежливыми людьми, а их врожденное нежелание слепо подчиняться властям и безоговорочно доверять мнению высокопоставленных чиновников вызывало у него симпатию — в отличие от многих его бывших товарищей по партии. Доельцинская партия была бы в гораздо большей степени способна понять американцев и даже, считал Некрасов, смогла бы удержаться у власти, если бы ее члены понимали, что европейская классовая система на самом-то деле так и не внедрилась в Америке по-настоящему.

Было время, размышлял он, глядя на улицу из окна своего кабинета в здании посольства, когда эти люди просто пугали его. В них была какая-то безжалостная вера в собственную деловитость и успешность. Опасно, когда население страны-соперницы столь сильно уверено в своей исключительности. Поэтому-то, кстати, американские президенты склонны были излишне считаться с общественным мнением. Порой это выглядело просто трусостью, во всяком случае административный аппарат двух последних президентов иначе как трусливым назвать было нельзя.

Но оборотной стороной этой медали было то, что уж если американский президент закусывал удила и принимал решение не обращать внимания на общественное мнение, совершенно невозможно было предсказать, как далеко он может зайти. Еще хуже было то, что если нация считала действия президента решительными и эффективными, он мог быть уверен в поддержке общества. Вот уже больше года посол пытался убедить Яколева в том, что этот президент США обладает и решимостью, и умением действовать эффективно. К сожалению, многие твердолобые члены кабинета Яколева — включая Александра Турчина, министра иностранных дел и непосредственного начальника Некрасова, — по-прежнему думали, что антиамериканская карта в конце концов выиграет.

Некрасов хорошо понимал досаду, которую у его соотечественников вызывал тот факт, что их правительство во многих отношениях оказалось на содержании у последней настоящей сверхдержавы. Он сам едва справлялся с внезапно закипавшим гневом, когда какой-нибудь американец оседлывал любимого конька и начинал свысока разъяснять ему, что в его стране идет не так, как нужно. Разумеется, такой оратор «совершенно случайно» знал, что необходимо предпринять, чтобы исправить дело. А «принципиальное несогласие» с зачастую беспомощной политикой предшественников Армбрастера было для русского правительства, постоянно балансировавшего над пропастью, всего лишь легким способом заработать очки на «демонстрации силы» как внутри страны, так и на международной арене. Тот факт, что подобная политика способствовала ухудшению — или, по крайней мере, не способствовала улучшению — все более напряженной ситуации на Балканах, казалось, не доходил до сознания Турчина и ему подобных.

А может, и доходил. Некрасов подозревал, каковы истинные цели министра иностранных дел. Его тщательно скрываемая дружба с опальным, националистически настроенным генералом Вячеславом Погошевым казалась послу зловещим знаком. Правда, пока что Яколев нуждался в поддержке Турчина в своей внутренней политике. Так вот оно всегда и происходит, мрачно подумал Некрасов. Достаточно полдюжины эгоистичных приспособленцев, — а иногда и одного-единственного, — чтобы сделать бесцельным труд десятков честных людей. К несчастью, демократические институты страны были еще слишком молоды и уязвимы; они не успели приобрести прочность старых демократий, позволяющую противостоять усилиям подобных кретинов.

Привычные невеселые мысли вереницей потянулись в голове посла, но сегодня они были лишь фоном, оттенявшим гораздо более важную загадку. За прошедшие тридцать месяцев Армбрастер доказал, что обладает решительностью и способностью к эффективным действиям, но сейчас он творит что-то несусветное. Вступив в должность, он непрерывно стремился улучшать отношения с Латинской Америкой, и его усилия приводили к положительным результатам. Остатки сандинистов отступали по всему фронту, отношения с Мексикой и Колумбией неуклонно улучшались, а наследников Фиделя президент вынудил проводить серьезные внутриполитические реформы, ловко манипулируя экономическими уступками, необходимыми агонизирующей кубинской экономике. И вдруг…

Почувствовав, что голова у него раскалывается от боли, Некрасов заставил себя прекратить размышлять в этом направлении. Как ни старался, он не мог понять, почему после всех этих успехов Армбрастер неожиданно пошел на шаг, фактически являвшийся ультиматумом, перечеркивавшим его предыдущие усилия. У США не было серьезных стратегических интересов в Аргентине или на Фолклендских островах, и весь мир это знал, так зачем же Армбрастер предпринял такое мощное и такое… неуклюжее вмешательство в дела южных соседей

Некрасов не мог отделаться от ощущения, что какая-то важная часть событий остается за кадром. Он не думал, что ультиматум Армбрастера был частью заранее задуманной инсценировки. Ему было ясно, что британцы успешно выигрывают войну и прекращение огня гораздо выгоднее аргентинцам, нежели союзникам Америки. Правда, в Буэнос-Айресе считали по-другому. Но как бы ни путались в собственной риторике аргентинские генералы, они все-таки были военными и не могли не знать истинного положения дел.

Президент ратовал за мир, не слишком выгодный в этот момент его союзникам. Аргентинцы, которым мир был на руку, демонстрировали его неприятие. Ну их-то понять было можно — они не понимали причин, по которым Армбрастер стал им подыгрывать, и заподозрили какой-то подвох. То же самое заподозрил Некрасов. Президент явно совершил какой-то отвлекающий маневр. Но от чего он отвлекал мировую общественность своим ультиматумом? Некрасов не мог бы сказать, почему он уверен в том, что где-то за кулисами идет крупная игра, но сомнений у него не было. Его подозрения не подтверждались разведданными, аналитики готовы были признать, что президент просто «показывает норов», «играет мускулами». «Коллеги» Никитина из КГБ смеялись над его мнительностью, но интуиция подсказывала ему, что тут они имеют дело со шкатулкой с секретом

Такие секреты не хранятся долго, и Некрасов ожидал, что после беседы с американским президентом его недоумение рассеется. Ему удалось установить с Джаредом Армбрастером достаточно хорошие отношения, и он полагал, что сможет разузнать, что же президент хотел сохранить в тайне.

* * *

Преподобный Блейк Таггарт хлопнул дверью своего автомобиля и злобно пнул передний бампер. Нога заболела, но вмятина, образовавшаяся на бампере, немного утешила его. Не совсем, но все-таки утешила.

Чаша его терпения переполнилась, с горечью сообщил он окружавшей его тьме. Нужно было остановиться в Мьюзе и проверить у механика, что за треск доносится из-под капота, но весь город уже крепко спал. Кроме того, за диагностику пришлось бы платить, а денег у него было мало.

Он вздохнул и с мрачным видом обошел вокруг машины. От роскошной развалины надо было давным-давно отделаться, однако это был последний осколок былого величия, и он не находил в себе сил расстаться с ним.

Блейк открыл багажник и достал из дорогого чемодана белый шелковый платок, который привязал к антенне. На его лице застыло выражение тоски. Если бы у него до сих пор был личный шофер, он преспокойно сидел бы себе в автомобиле, а этого парня отправил бы искать подмогу. А теперь ему придется тащиться самому.

Он прорычал злобное проклятие и стал искать в багажнике ботинки поудобнее, потом присел на задний бампер, чтобы переобуться.

А ведь у него были такие надежды! Его проповеди были такими убедительными и приносили недурной доход! Он просил свою паству поддержать его проповедническую деятельность, и его поддерживали. У него появился роскошный дом с огромным бассейном, безумно дорогая телевизионная установка… Да-да — все то, о чем он мечтал во времена своего детства, прошедшего среди холмов Северной Каролины.

Иногда ему, вспоминал Блейк, завязывая шнурки, начинало даже казаться, что Бог и в самом деле существует.

Его гладко выбритое, ухоженное лицо в сочетании с тщательно выверенным акцентом и мрачной страстностью, усвоенной им от отца — странствующего проповедника-самоучки, — позволили ему добиться успеха. Известная доля нетерпимости с вполне ощутимым оттенком расизма упрочили его положение и сделали ему имя. Один из критиков назвал его «Кафлином двадцать первого века», и все же произносимые им проповеди умиротворяли души его последователей. Еще бы! Ведь если пастор разделяет их мнение, значит, они мыслят правильно!

А потом этот траханный репортеришка принялся на него охотиться, и все пошло прахом. Таггарт в ярости заскрежетал зубами, припоминая прошлые обиды. Сначала все казалось весьма безобидным — просто одна из его сделок каким-то образом стала достоянием гласности. Мелочь, в общем-то. Но ублюдок не успокоился и продолжал копать. И чем глубже копал, тем больше находил. Сделки с некоторыми более чем сомнительными брокерами. Полузаконная земельная спекуляция в Колорадо — сукин сын просочился сквозь три подставные фирмы и выяснил, кто дергает за ниточки. Затем были разоблачены его связи с казино в Лас-Вегасе и обнародованы отношения с женщинами. Черт возьми, но репортеришка ведь тоже человек! И половое влечение у него такое же, как…

Таггарт горько рассмеялся. Да, он ошибся, пытаясь откупиться от урода — но ведь что-то нужно было предпринять! Откуда ему было знать, что этот подонок записывает их разговор?

Пожертвования иссякли. Те особого сорта люди, которые составляли его паству, могли простить многое, но и их терпение в конце концов лопнуло. Он был уверен, что они обозлились на него из-за девок. Его последователи могли с пониманием отнестись и к земельным сделкам, и к аферам в казино. Возможно, ему даже удалось бы убедить их, что он понятия не имел, чем занимаются его «менеджеры». Но простить девок они ему не могли. Ханжа впечатляет лишь до тех пор, пока его не разоблачат.

Он громко хлопнул крышкой чемодана и снова огляделся по сторонам, но мало что увидел в темноте. Недавно он пересек дорогу US-269, и там была бензоколонка, которая работает круглосуточно. У тамошних уродов, скорее всего, нет постоянно дежурящего механика — теперь они вывелись повсюду, — но у них наверняка есть телефон, и они знают, где вызвать эвакуатор. При мысли о том, сколько за него придется платить, Таггарт вздрогнул. А затем, ухмыльнувшись, сказал себе, что, может быть, Бог пошлет ему еще что-нибудь…

Должен послать. Он не позволит своему другу Блейку Таггарту увязнуть в дерьме по самые уши.

* * *

Тролль насторожился, уловив импульсы ненависти и тревоги. Он уже улавливал их, когда это существо проезжало мимо. Теперь оно остановилось. Да, оно было почти неподвижно и фиксировалось сенсорами тролля как источник волн жадности и злобы! Тролль думал, что оно выйдет за пределы досягаемости раньше, чем он сможет что-либо предпринять, но, кажется, ошибся.

Он сфокусировал настройку тщательнее, «прислушиваясь» к поверхностному слою мыслей восхитительно злобного существа и стараясь поточнее определить его координаты. Да, да — все подходит! На этот раз, строго сказал себе тролль, отправляя на задание боевых роботов, необходимо вести себя крайне осторожно.

* * *

Блейк Таггарт понятия не имел, что с ним случилось.

Он шагал в сплошной темноте вдоль дороги. Внезапно вокруг вспыхнул непостижимый зеленый свет, и… все исчезло. А затем он очнулся «здесь» — хоть и не понял, где это «здесь» находится.

Он попытался сесть, но мышцы не слушались. Какая-то часть мозга пыталась убедить его, что он должен испугаться, но Таггарт чувствовал лишь смутное удивление. Он смотрел на голый металлический потолок, медленно дышал и пытался сообразить, как в его черепную коробку проник крохотный суетливый паучок.

— Добро пожаловать, Блейк Таггарт.

Голос раздавался отовсюду сразу — странный, мертвый, бездушный голос. Механический голос, мысленно уточнил Таггарт, холодный механический голос. Он раздавался у него не только в ушах, но и прямо в голове.

— Твои братья нехорошо обошлись с тобой, Блейк Таггарт, — продолжал мертвый голос. — Я видел в твоих воспоминаниях, как они напали на тебя.

Таггарт снова ощутил приступ знакомой ненависти. Она вскипела в нем, но не так как всегда, а сильнее, будто кто-то старательно усиливал ее, пока он был без сознания. Страх, недоумение и попытки понять случившееся были словно вырезаны скальпелем хирурга, оставив одну лишь холодную злобу к тем, кто его предал. Он попытался ответить, но губы и язык тоже не повиновались ему больше.

— Если я решу помочь тебе, Блейк Таггарт, — продолжал медленный скрипучий голос, — ты вернешь себе все, что потерял, и даже приобретешь кое-что сверх того. Ты отомстишь своим обидчикам… а я — моим. Ты понял меня, Блейк Таггарт?

Паралич отпустил его голосовые связки. Обнаружив это, Таггарт издал хриплый горловой звук и сглотнул слюну, переполнявшую рот.

— Чего вы хотите от меня? — выдавил он наконец и застонал от страшной боли, пронзившей все его нервы. Она исчезла едва ли не быстрее, чем он успел ее осознать, и Таггарт снова сглотнул, поняв, что это было предупреждение.

— Я щедр, Блейк Таггарт, но нетерпелив. Тебе лучше не забывать об этом. Ты понял?

— Да, — прошептал он. И еще раз, громче: — Да!

— Так-то лучше, — сказал голос. — Блейк Таггарт, мне нужен помощник — человек с определенными дарованиями. Возможно, этим помощником окажешься ты.

— А что нужно делать?

Удивительно, он почти не ощущал страха, как будто кипевшая в нем злоба не давала ему испугаться. Но нет, не только злоба. Голос каким-то образом не давал ему ощутить страх, подумал Таггарт. Однако на такую мелочь не стоит обращать внимания, когда тебе обещают помочь расправиться с врагами.

— Это станет тебе понятно, — ответил голос, если ты окажешься достаточно сильным, чтобы вынести ментальный контакт со мной. Все, что возможно, я из твоего подсознания выудил, теперь ты должен добровольно пустить меня в свое сознание.

Раздался неестественный, скрипучий звук, и Таггарт не сразу сообразил, что голос смеется.

— Ты можешь умереть от этого, Блейк Таггарт. Да, ты можешь умереть. Но если ты выживешь…

Голос постепенно замер.

Таггарт уставился на металлический потолок, раздумывая о том, насколько голос успел изменить его душу. Отсутствие страха, жгучая жажда мести и слепая ненависть — все это и раньше жило в нем, но голос явно усилил эти чувства. Таггарт понимал это, но почувствовал, что ему все равно.

— Да, — сказал он. — Да, я готов.

* * *

«Жаль, что Мордехая нет», — подумал Эстон, обводя взглядом колоссальное подземелье. Аргентинцы выказывали больше смелости, чем ума, и МакЛейн потребовал от Морриса временно вернуться к его прямым обязанностям.

Эстон посмотрел на два огромных танка М60АЗ, и даже ему показалась абсурдной мысль, что такая маленькая штучка, как бластер Людмилы, сможет серьезно их повредить. Он обернулся к ней — в новой униформе она показалась ему еще более юной, чем обычно. Может, потому, что он знал, на какой возраст должен выглядеть настоящий капитан морской пехоты?

— Готова? — спросил он, и Людмила спокойно кивнула. — Нужны какие-то меры предосторожности?

— Просто стой у меня за спиной, — сказала она, и Эстон подошел к Джейн Гастингс, стоявшей у закрепленной на штативе видеокамеры.

— Итак, дела обстоят следующим образом, — продолжала Людмила, когда оба они оказались у нее за спиной. — Я знаю, сколько энергии надо, чтобы уничтожить боевого робота кангов, и сколько потребуется на боевое шасси тролля. — Она приподняла бластер, осторожно сняв палец со спуска. — Оценив, чего стоят ваши танки, мы сможем прикинуть, какое вооружение понадобится твоей ударной группе, Дик.