— Они нам помогут, — сказал Ун. — Будем искать вместе. — Он опустил купол, приблизил губы к чувствительной мембране.
— Внимание… говорит… тау… Кита, — сказал он, цедя слова. — Слышите? С вами говорит… Ун… из… системы… Кита.
— Отодвинь Ухо от центра, — загремел голос. — То, что вы ищете, находится на периферии Галактики. Планета Земля в сто седьмой девятиорбитной системе. По нашим вычислениям у землян исполняется десятитысячная годовщина существования новой цивилизации.
Ун поблагодарил. Ухо ловило звуки: попискивания, шумы, кваканье, ритмичный гул.
— Космос сплетничает о межпланетных скандалах, — весело заметил Элль. — Плетут небылицы.
— Селекторы выделят голос Земли.
Писк утих. Они услышали мелодичные звуки музыки.
— Приятная композиция, — сказал Элль. — Они музыкальны, это свидетельствует в их пользу. Но мелодия затухает. Почему?
— Нас разделяют десять световых лет.
— Пустяки. Я хочу поговорить с мудрейшим из землян.
— Это непросто, — улыбнувшись, ответил Ун. — Каждый считает себя мудрейшим.
— Убедив их, что все обстоит как раз наоборот, я окажу им услугу.
— Эта очевидная истина не дойдет до их сознания. Они возмутятся, а тебя назовут космическим глупцом.
— В таком случае я хочу поговорить с самым глупым.
— Глупым по его мнению или по мнению его ближних?
— Выбери человека, которого все называют глупцом, а он соглашается с этим.
На экран, растянутый над куполом, Глаз отбросил изображение небольшой комнатки. Положив ноги на край туалетного столика, в кресле перед зеркалом дремал мужчина.
— Зеленая куртка, желтые брюки, — прошептал изумленный Элль, — красные туфли?
— Это антиподист, — объяснил Ун. — Цирковой актер, жонглирующий с помощью ног. Он отдыхает в своей гримерной после выступления.
— Каким образом я могу установить с ним контакт? Достаточно ли будет, если я проникну в его сознание?
— Нет, он подумает, что страдает раздвоением личности.
— Ну, так сделай так, чтобы он меня увидел и услышал.
Антиподист икнул во сне. Ему снился сытный обед. Кусок сочной печенки убегал от вилки…
— Скотина, — пробормотал циркач и открыл глаза.
Любезно улыбаясь, в гримерную вошел Элль.
— Надеюсь, — сказал он, снимая шляпу, — надеюсь, я не помешал?
— Не помешал. Где вы раздобыли такой нейлончик? Я уже давно мечтаю о солидном цилиндре. Он вам немного маловат. На лбу красная полоска. В средневековье на голове истязуемого сжимали железный обруч, который оставлял такой же след. — Артист рассмеялся. — Я все болтаю и болтаю, никому не даю выговорить ни слова. Как вам понравился мой номер?
— Номер? Ка… какой номер? — пробормотал Элль.
Ун, сидевший у Абсолютного Уха, поспешил объяснить:
— Цирковая программа состоит из нескольких частей, которые называются номерами.
— Браво! — воскликнул антиподист, услышав голос Уна. — Вы говорите, не шевеля губами. Чревовещатель. Отличная работа. Приветствую вас, коллега. Работу ищешь?
— Работу? — спросил Элль.
— Работа, — объяснил Ун, — это процесс, происходящий между человеком и природой, в результате которого человек благодаря своей деятельности реализует, регулирует и контролирует обмен материи с природой. Сам он противостоит природе, будучи в то же время ее силой. Он вводит в движение естественные силы своего тела — руки и ноги, голову и спину, чтоб впитать в себя материю природы в форме, удобной для своего существования.
— Феноменально! — антиподист захлопал в ладони. — Ты животом вещаешь лучше, чем устами. Завтра же поговорю с директором, — он замолчал, прислушиваясь. — Кто-то идет, — шепнул он, — тебе придется исчезнуть. Посторонним лицам вход воспрещен… Иди туда… О, черт! — выругался он, потому что Элль, выполняя его просьбу, исчез. — Ты… ты… — бормотал актер, — ты действительно исчез. Фантастично! Где ты?
— Недалеко.
— Голос слышен, тела не видно. Вот это фортель!
— Можно вернуться к тебе в комнату?
— Можно
Элль вторично переступил порог гримерной.
— Феерично! Гениально! — кричал антиподист. — Двадцать лет работаю в цирке, а такого номера, клянусь богом, не видывал.
— Вы меня смущаете, — сказал всегда скромный Элль. — Честное слово, я не достоин таких похвал. Ваши слова…
— Вы, ваши, — прервал актер. — Называй меня просто Ро-Ро.
— Элль, — представился гость. — Я хотел бы оказать людям, тебе, услугу. Но не знаю какую.
— Ты что — филантроп?
Элль не понял.
— Филантропия, — объяснял высокообразованный Ун, — действие, принижающее человеческое достоинство, бескорыстное оказывание помощи нуждающимся.
— Вот именно, бескорыстное, — согласился циркач. — Одолжи сто гульденов. Эта услуга не принизит моего достоинства.
— Гульденов?
— Отличная валюта, не хуже других. Ну, так как? Я понимаю, у тебя нет наличных.
— Наличных?
— Денег.
— Денег?
— Деньги. — выручил бесценный Ун, — деньги могут быть эквивалентом работы. Твой собеседник имеет в виду деньги, полученные без работы,
— Ай-яй-яй! — воскликнул Ро-Ро. — Твой живот пытается меня обидеть, а ты говоришь об услуге.
— Я хотел бы отдать избыток счастья.
— Счастья? — весело переспросил антиподист. — Честно говоря, — продолжал он, надевая лакированные ботинки, — мне дьявольски не везет. Я все время налетаю на абстрактщиков, — он накинул на плечи плащ и, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. — Никого. Пошли. Я приглашаю на обед. Антиподист и чревовещатель-маг — неплохая пара. Это надо обмыть. Пошли.
— Хорошо, очень хорошо, — хвалил Элль, обгрызая куриную ножку. — Вкусно, — он запил пивом. «Выпить рюмашечку» он не согласился. Ро-Ро опрокинул две.
— За твое здоровье. Откуда ты?
— Отку… — Элль осекся. Вопрос был несколько хлопотный. Не было смысла скрывать правду. У этого человека достаточно развито чувство юмора. Юмор освежал его разум, интенсифицировал процесс мышления.
— Я, понимаешь ли, оттуда, — Элль ткнул пальцем в потолок.
— С крыши? — пошутил антиподист.
— Выше.
— С неба?
— Из космоса.
— Все едино. Посему, — Ро-Ро поднял рюмку, — приветствую тебя на земном пороге.
— Ты не согласился бы взять на себя обязанности проводника, чтобы показать мне Землю?
— Хорошая шутка способствует пищеварению.
— Я не шучу. Вдохни глубже, подумай о месте, в ко тором ты хотел бы оказаться, и мы выскочим за пределы времени.
— Не ерунди. Что за идиотизм? Новый фокус?
— В определенном смысле, да. Ну, вдохни, — настаивал Элль, — подумай.
— Веселиться, так веселиться, — Ро-Ро хватил глоток воздуха. — Год назад я отдыхал во Вьетнаме. Не переношу холода, а там тепло, словно в раю. В тени камфарного дерева я познакомился с санитарочкой, то бишь с самаритяночкой из Красного Креста. Я шепнул ей два слова, а она ушла, испарилась. Дерево виновато — камфарное, — захихикал антиподист. — Это что такое? — посерьезнел он. — Все кружится! Господи боже ж мой! Ничего не видно!
— Дай руку, — сказал Элль. — Перестань трястись. Открой глаза.
Ро-Ро осторожно поднял веки.
— Меконг, — прошептал он, — дельта Меконга, Долина Джонок.
— Что это?
— Я же сказал, Долина Джонок.
— А я имею в виду вот эти трубы. Каково их назначение?
— Это стволы, стволы орудий, стволы минометов, стволы автоматов. Ты поставил меня перед фронтом, ты — дьявол!
— Дьявол? — удивился Элль.
— Прости, ты ангел. — Ангел?
— За одну секунду переносишь человека на другой конец света. Ты все-таки не иначе, как факир, но какой-то особенный.
— Вашей цивилизации сто веков, а ты не понимаешь…
— Знаешь что, давай смотаемся отсюда, пока есть время, — прервал Ро-Ро, который все еще не мог успокоиться, — слышишь, бежим!
— Тебя пугают музейные экспонаты?
— Бежим, говорю, а то, как эти экспонаты начнут плеваться огнем, костей не соберешь!
— Существовала когда-то теория, — спокойно проговорил Элль, — согласно которой общества, подобные вашему, овладев космической техникой и одновременно научившись высвобождать атомную энергию, гибнут, после чего все начинается сначала.
— Ошибочная теория, — отозвался Ун. — Не может быть и речи о замкнутых повторяющихся циклах развития цивилизаций, самоуничтожающихся после того, как они переступают порог космоса. Прогресс бесконечен и бесконечны возможности развития разумных существ.
— Опять болтаешь сам с собой, — антиподист отер со лба холодный пот. — Ничего не понимаю.
— Отдай ему на несколько земных секунд свой разум, — снова проговорил Ун.
— Понимаю! — воскликнул артист, — понимаю. Ты прибыл из другой системы. Вы овладели материей. Вы ухитряетесь ее прессовать и рассеивать. Это дает вам возможность перемещаться в трехмерном пространстве со скоростью мысли. Все считали меня глупцом. У антиподистов ум в ногах, смеялись они. Точно. Я конченый дурак. Это ясно. Что я понимаю? Немного. Почти ничего. Время убивает людей, потому что люди убивают время. Для того чтобы убить время, они проделывают множество вещей: ведут войны, философские диспуты и девиц в мэрию.
— Довольно, — сказал Элль.
— Да, довольно, — согласился Ро-Ро. — О чем это я бишь говорил?
— О времени.
— Да, время: мне пора. Через десять минут в цирке начинается представление.
— Могу ли я оказать тебе услугу?
— Возвращаемся.
— Если хочешь, я задержу время.
— Отлично, шикарная мысль, но не сейчас. Надо выбрать более подходящий момент, более интересный. Возвращаемся в цирк. Я должен подумать в спокойной обстановке.
— Дай мне руку.
Возвращение в гримерную длилось десятую долю секунды.
— Ты мог бы стать министром путей сообщения, — не скрывал антиподист своего удивления. — Смотри, я захватил с собой листок, сорванный с чайного куста. Фантастично! А, черт побери! Директор цирка бежит в нашу сторону. Он разъярен, грозит кулаком. Я опоздал на выход. Сейчас он меня нокаутирует. Когда-то он был боксером. Останови время! Останови время… Ос-та-но-ви… время… О-с-т-а-н-о-в-и…
— Ты освободился от избытка счастья? — спросил Ун. Они прогуливались по Саду Цветущих Солнц, лучи которых доставляли организму витамин внутреннего спокойствия и уверенности.
— Я отдал долг, — ответил Элль, немного помолчав. — Сознание, что их мучает время, тогда как мы существуем, не отягощенные этим балластом, сделало меня слишком счастливым. Поэтому я задержал время на Земле в момент, выбранный антиподистом. Я оказал людям услугу по случаю десятитысячной годовщины существования их цивилизации.
— Земные календари показывают 1963 год.
— Ошибка в вычислениях? — заволновался Элль.
— Нет. Просто они по-своему отсчитывают время. Информация с эпсилон Эридана соответствует действительности. Десять тысяч лет.
— Знаешь, — Элль сложил ладони. — У меня еще есть одна просьба. Мог бы я услышать Землю?
— Конечно. Ты должен знать результаты своего первого эксперимента. Вскоре ты станешь одним из Главных Экспериментаторов. Свою деятельность ты начнешь с конструирования нового трехмерного пространства. Быть может, твои занятия со временем принесут облегчение очередной группе существ.
— А остановка времени не разрешит этой проблемы?
— Послушай Землю. — Ун добродушно улыбнулся. — Соединяю с Абсолютным Ухом.
Женщина, сидящая в цирковой ложе, шептала терьеру, который вертелся у нее на коленях:
— Когда, наконец, начнется это представление? Время что ли остановилось?
Альпинист вздыхал:
— Этот буран никогда не кончится. Шесть часов сидим в завале, а помощи не видно. Машинист поезда:
— Так все-таки сколько: шесть или шестнадцать. Совершенно потерял ощущение времени.
Посетитель ресторана обращался к кельнеру:
— Старший, как там шницель по-венски? Сколько же лет можно ждать? Историческое блюдо, черт побери. Вместо яиц — пыль веков.
Муж — жене:
— Ты все еще не готова? О женщина, время для тебя не существует.
Генерал, рассматривающий в перископ позиции неприятеля, обращаясь к полковнику:
— Четыре минуты назад они выпустили снаряд. Не могу понять, почему до сих пор… — он докончил шепотом: — Взгляните, повис в воздухе над нашими головами. Что за черт! Придумали новое оружие?
Она — ему:
— Это чудесно, я чувствую твое дыхание, твой шепот, под моими пальцами твои губы. Мороз трещит за окном, а в комнате я и ты. Мы одни, время остановилось для нас.
Часовых дел мастер подмастерью:
— Дурень! Лодырь! Лентяй! Не завел часы! Все стоят!
Автор себе:
— Жду и жду гонорар. Не иначе, как главбух остановил время.
Сто Сорок Вторая
Тяготение, гравитация, гравитейшн, гравитас… Кажется, Ньютон доказал, что сила
F, с которой два тела, имеющие массу
т
1и
т
2, притягиваются друг к другу, прямо пропорциональна произведению их масс и обратно пропорциональна квадрату расстояния между ними. Проклятая гравитация, я все еще не могу ее побороть. Слишком мала сила, слишком велико расстояние. Закрыть глаза, максимально сосредоточиться. Любой ценой оторваться от Земли… Не глядя, я вижу блестящую поверхность озера, камыши, хороводы водорослей, маленькими полукружиями раскинувшиеся по дну. Картины Земли делают гравитацию еще непреодолимее, увеличивают ее силу, уменьшают мою энергию, однако необходимо наконец стартовать. Десять, девять… Отличная ракета, похожая на иглу… Восемь, семь. В игле — кабина, в кабине — кресла, в креслах — экипаж космического корабля… Шесть, пять… Куда мы помчимся? Конечно, в космос… Точный адрес? Пожалуйста: другая солнечная система. Как называется планета, на которой мы собираемся высадиться? Сто Сорок Вторая. Да, в той стороне неба вокруг двойного солнца кружат несколько сотен планет, тамошним поэтам не хватило фантазии, не снизошло на них вдохновение… Четыре, три… В прошлом году несколько жителей Сто Сорок Второй навестило Землю. В то время был подписан договор о межпланетном обмене делегациями. Самое время навестить их… Два, один, ноль… Старт!
— Меня зовут Та. Сердечно приветствую тебя на Сто Сорок Второй. Ты устал, не отрицай, я вижу страшную усталость в твоих глазах, это понятно, ты проделал дальний путь.
— Да, месяц, может, два, я потерял счет времени.
— Мы восстановим твои силы, дай руку. Ты много дней провел в темном помещении, пройдемся.
— Сколько здесь воздуха и света!
— Это заслуга двойной атмосферы и двойного солнца.
Мы стоим на возвышении. Вокруг разноцветные квадраты полей — карминные, желтые, синие. Над нами на аметистовом небе подвешены два огненных шара — меньший по извечным законам Вселенной вращается вокруг большего. Один оборот в час, каждые шестьдесят минут тени на Сто Сорок Второй меняют свое положение — истинный танец теней. Тени тут цветные, это очень веселая пестрота.
— Ты улыбнулся?!
— Потому что вы шутите надо мной.
— Шутим?
— Я ценю ваше гостеприимство; на этой планете в совершенстве овладели искусством создавать хорошее настроение, но этот пейзаж — искусственный; эта гигантская декорация, бескрайняя панорама, которую трудно охватить взглядом, ошеломляет своими размерами, размахом, я насытился уже с первого взгляда. Можно позавидовать вашим декораторам, художникам, конструкторам прекрасного и организаторам покоя. Да, все здесь заполнено добрым цветным покоем. Благодарю.
— Я была на берегу вашего океана. Приближался вечер, ветер согнал с неба облака и они, разорванные, лавиной обрушились на пляж. Человек, который водил нас по самым прекрасным уголкам Земли, сказал: «Циклон разрушил склады тюля, а может, это вуали сирен?» Прошло много времени, прежде чем меня убедили, что туман — такое же творение Природы, как и сверкающая на стебле травы капля росы.
— Понимаю.
— Теперь пойдем прямо вперед по Дороге Ста Ворот. Открытых Для Всех в Любую Пору Дня и Ночи.
— Оригинальное и очень длинное название.
— Потому что и дорога длинная, но благодаря всегда открытым воротам ее легко пройти.
— Я не вижу замков, ключей, ручек.
— Ворота сконструированы так, что открываются при первом вздохе, шум шагов раздвигает самые тяжелые створки.
— Помню, когда-то на Земле через ржавые ворота проходили тысячи людей…
— Ну, что глазеешь, словно баран на новые ворота! Не видел ворот?! Быстро, не останавливаться!
Узкий луч света пробивается сквозь щель между крышей и стеной. Стена от сырости и грязи покрыта липкой плесенью. Приближаются шаги. Опять заберут наверх на допрос.
— Тебе отказывает память? Ну, так я помогу. Время действия — сорок третий. Двенадцать часов восемь минут, место действия — город, захваченный нашими отборными дивизиями, следовательно, наш город. По нашей улице идет наш офицер, майор СС. Останавливается перед витриной цветочного магазина. Спустя минуту к нему подбегает какой-то мужчина. Так было? Ах, ты не помнишь?! Ты стоял в двух шагах от них, офицер упал, бандит обыскал его, забрал парабеллум и ушел. А ты?
— Я стоял перед витриной магазина.
— Цветочного?
— Нет, хозяйственного.
— Что дальше?
— Не помню. Все произошло так неожиданно.
— Ты испугался, да?
— Ну конечно.
— Наш агент все видел с балкона второго этажа. После выстрела улица опустела, ты, не успев убежать, вошел в магазин.
— Я не собирался бежать.
— Ты охранял убийцу.
— Нет, я случайно оказался на том месте.
— Перед витриной магазина? Что ты собирался покупать?
— Шнур для сушки белья.
— Внешность бандита, быстро!
— Я стоял спиной.
— После выстрела ты повернулся.
— Да, но тот человек стоял на коленях перед офицером, спиной ко мне.
— Спиной, спиной… Ты стоял спиной к нему, он стоял спиной к тебе… Думаешь, имеешь дело с идиотом?
— Нет.
— А потом?! Что было потом?
— Я вошел в магазин.
— Спиной?
— Нет, нормально.
— Почему ты не убежал вместе с другими?
— А зачем? Я долго искал магазин, где был бы шнур, решил, несмотря ни на что, купить его и уйти.
— Ты решил спрятаться. Ты — соучастник.
— Нет. Не знаю. Нет. Не помню. Не знаю. Не видел…
— Ты задумался?
— Пошли дальше.
— Отдохнем в саду, меня беспокоит цвет твоей кожи.
— Значит, и до вас дошли расистские бредни. — Ты очень бледен, лицо стало серым от боли.
— У меня ничто не болит.
— А пальцы, твои пальцы?
— Зажили. Едва я коснулся ногой вашей планеты, шрамы исчезли.
— Остались еще воспоминания, ты все время оборачиваешься… Теперь уже лучше, двойное солнце подрумянило тебе щеки.
— Куда ведут эти ступени?
— На фабрику Покоя.
— Покой это абстракция, разве можно изготовлять абстракцию?
— Сто Сорок Вторая специализируется на производстве абстракций. В этих лабораториях мы производим радость, удовлетворение, доброту, а также счастье; взгляни на эти огромные реторты.
— «Счастье личное», «Счастье семейное», «Счастье всеобщее», «Счастье исключительное», «Счастье безмерное», «Счастье космическое»! Любопытная продукция.
— Она очень ценится за пределами нашей системы. Счастье — товар чрезвычайно притягательный, наше счастье повсюду известно своим качеством, мы экспортируем его во многие места по всей Вселенной.
— Ну, а Земля, установили ли вы торговые контакты с моей планетой?
— Конечно. Многие люди на Земле пользуются счастьем, изготовленным в наших лабораториях.
— Почему не все?
— Соседняя планета, обозначенная номером Сто Сорок Три, конкурирует с нами, изготовляя абстракции, но только абстракции отрицательные; к сожалению, там достигли высоких результатов в производстве несчастья; у них энергичные, неразборчивые покупатели. Однако, я думаю, со временем мы охватим большинство вселенских рынков, изгнав с них товары, производимые нашими антагонистами. Именно эту цель, между прочим, преследует межпланетный обмен делегациями. Смотри, нам навстречу идет Тот.
— Бежим. Кто это — Тот?
— Тот присматривает за мыслительными процессами на всей нашей планете.
— Ради бога, простите, я опоздал, своевременно не приветствовал столь приятного гостя, все время думаю и думаю, это отнимает массу времени, человек перестает думать об одном и начинает думать о другом. Ох, скажу вам, это захватывает, поглощает, невероятно поглощает, потому что я думаю также и за других. Некоторых мучит слишком интенсивное мышление, тогда они приходят ко мне и говорят: «Дорогой Тот, мы устали от этого думания, будь добр, замени нас». Такой отдых от собственных мыслей прекрасно влияет на самочувствие, поэтому некоторое время я думаю за них, а когда бездумьем они регенерируют свои чувства, моя замена не нужна — освеженный мозг может продолжать прерванную работу.
— Тот забыл добавить, что чужое мышление он всегда обогащает собственными мыслями.
— Пустяк, о котором не стоит говорить.
— Короче говоря, Тот учит думать, направляет мысли в нужное русло, не дает им путаться, развивает их, помогает решать самые сложные проблемы…
— Но есть опасность, что Тот навяжет свой способ мышления другим людям.
— Ты не понял. Тот учит, как мыслить, чтобы это мышление было наиболее эффективным. Он развивает индивидуальные свойства мышления, совершенствует его технику, обогащает ее своим опытом и знаниями…
— Тотального мышления нет и не может быть.
— Не может быть…
— Оказывается, ты не только практик, но еще и теоретик! Эта книга издана в тридцать восьмом году. Ты писал, что национал-социализм несет гибель индивидуальной душе немецкого народа, что он тотализирует мышление?
— Писал.
— Кто убил офицера СС?
— Не знаю.
— Практик и теоретик в одном лице. Что ты делал на улице Сосновой в двенадцать часов?
— Я уже говорил: искал магазин со шнуром.
— Для чего тебе шнур?
— Чтобы развешивать белье.
— Тебе не нравится наша идеология?
— Загляните в мою книгу, на эту тему я высказался на трехстах страницах.
— Молчать! Хам! Мразь! Что ты там бормочешь?
— Думаю.
— Думаешь? Он думает! Абсурд! Ты не можешь думать, ты не умеешь думать! Философ! Бандит! В камеру его! Кругом марш! Марш!
— Ты меня не слушаешь.
— Прости, я задумался. Куда мы идем?
— В сад Музицирующих Цветов.
— Ваши цветы музицируют?
— Они издают мелодичные звуки. Наши садовники — настоящие виртуозы. Умение выращивать поющие цветы переходит от отца к сыну. Каждый вид звучит по-иному. Клумбы — это целые хоры. Послушай, как красиво, как гармонично они звучат. Вот эти получили премию на конкурсе цветочных квинтетов. Ты утомился? Тебе хочется пить? Пей.
— Благодарю. Отличный напиток, истинный нектар.
— Между клумбами протекает ручей — чистая ключевая вода.
— Чудесная. Возвращает силы.
— О, ты очень сильный, очень… Догоняй меня, ну, чего ты ждешь?
— Я столько лет не бегал, я хожу с трудом, а ты… ты говоришь серьезно?
— Попытайся. Ты же сам сказал: «Чудесная. Возвращает силы». Стоит проверить, действительно ли она чудесная. Ну… смелей, вспомни детские годы. На Сто Сорок Второй мы больше всего ценим смех и игры. Догоняй…
— Какое изумительное ощущение. Я бегу так быстро, что почти не чувствую земли под ногами. Та, где ты?
— Здесь, за карминным кустом.
— Не убежишь!
— Не убегу.
— Куда ты меня ведешь?
— Еще несколько шагов.
— Утихли все цветы.
— Они замолкают, когда гаснет Двойное Солнце. Мы приближаемся к Стадиону вечерних игр.
— Смотри, тут как будто собрались все жители вашей планеты. Сотни тысяч людей.
— Это делегации всех планет нашей системы. Они прибыли сюда, чтобы увидеть тебя.
— Мне неловко… Все стоят…
— И все улыбаются тебе. Тот хочет сказать что-то от их имени.
— Я хочу выразить тебе глубокое уважение. Ты удостоил нас чести, посетив Сто Сорок Вторую. Ты доставил нам колоссальное удовольствие, огромную радость. Не пожелаешь ли ты провести с нами несколько минут?
— Минут?
— Мы не можем злоупотреблять твоим терпением, но будем счастливы, если ты останешься с нами дольше.
— Я очень хочу этого.
— Мы сделаем все, чтобы исполнить твое желание. Мы многие годы тренировались, чтобы выполнять желания наших ближних и дальних.
— Наших детей мы учим, чтобы они как можно меньше занимались собой и как можно больше времени посвящали другим.
— Неужели у вас никто не думает о себе?
— Этого не требуется. Мы заботимся о других, а другие — о нас.
— Некоторым нужна особая забота, опека.
— Ну, а если им уже ничто не может помочь? Если они…
— Герр гауптштурмфюрер, докладываю: заключенный из камеры номер сто сорок два покончил жизнь самоубийством. Хуже всего, герр гауптштурмфюрер, что заключенный не внес ничего нового в проводимое нами следствие.
— Он мог быть просто невиновным…
— Герр гауптштурмфюрер! Они все виновны!!
ЯНУШ А. ЗАЙДЕЛЬ
Колодец
Сквозь голые кроны деревьев было видно серое небо, под ногами мягко проминались опавшие листья. Влажные от утреннего дождя, они уже не шуршали. Ян шел от академгородка к институту. К беспокойству примешалось и любопытство. Что ему предложат?
Перед кабинетом профессора Маера он глубоко вздохнул, откашлялся и, придав лицу серьезное выражение, осторожно приоткрыл дверь.
— Разрешите?
— Прошу вас! Чем обязан? — Маер поморщился, но Ян знал, что это еще ни о чем не говорит.
Профессор был невысок ростом и лысоват, но очень подвижен для своих семидесяти лет. Во время разговора со студентами он имел привычку мелкими шажками прохаживаться по комнате. Если по выражению профессорского лица невозможно было угадать его настроение, то по скорости, с какой он вышагивал по кабинету, это можно было определить безошибочно. Чем больше скорость, тем лучше… Если профессор снижал темп, студент начинал волноваться… Если останавливался, дело было совсем скверно, а если садился за стол, можно было распрощаться с надеждой на благополучное завершение разговора. Во время экзаменов у «деда» Маера ожидавшие на «бирже» обычно спрашивали выходивших: «Скорость?» и, если ответ был «Бегает!», спокойно шли за билетом.
Когда Ян вошел, профессор сидел за столом. Это было скверно.
— Я насчет дипломной работы.
— Ах, вот как! — недовольное выражение не сходило с лица Маера. — Наконец-то. Ну-с, посмотрим, что там у нас осталось…
Он приподнялся, достал папку и вытащил из нее исписанный листок. «Хоть бы уж встал», — подумал Ян.
— Почти все разобрали, — говорил Маер, водя карандашом по списку. — Осталось еще вот это… это… и это…
Он поставил галочки против трех пунктов и снова сел, держа листок в руке.
«Ну, — думал Ян, — сейчас дед влепит мне подлейшую тему, от которой все отказались, и вдобавок станет утверждать, что это ужасно интересная проблема!»
— Это тебя, скорее всего… не заинтересует, — бормотал Маер под нос, — это… пожалуй, тоже. О! Я бы посоветовал вот что: «Результативность гамма-отражателя в качестве биологической защиты», — прочитал он. — При желании на этом можно сделать превосходную оригинальную научную работу. Интереснейшая проблема! Что скажешь?
— Ннну… пожалуй…
— Значит, все в порядке. Так и запишем — Линк, — он проставил фамилию Яна. — Желаю успеха. Обратишься к доктору Трауту.
«Влип, — размышлял Ян. — Придется в массовых масштабах уничтожать морских свинок с помощью гамма-излучения. Я сразу учуял, чем это кончится. Старик злится, что я опоздал на распределение тем. Даже с места не сдвинулся!»
В этот момент Маера словно подтолкнули. Он вскочил со стула, но тут же, схватившись за колено, снова сел.
— Забыл совсем… Понимаешь, утром вывихнул ногу… — досадливо поморщился он, левой рукой растирая колено, а правую протягивая Яну. — Ну, желаю успеха!
Да, работать будешь на Фобосе. Траут вылетает через неделю, так что поспеши. Завтра можешь застать его в отделе ускорителей…
Ян поклонился и выскочил из комнаты. Только в коридоре он дал волю своему веселью:
— Вот это да! Лучшая хохма месяца… Да, что там, месяца… Года!.. Дед сидит — ни с места. Ну, думаешь, буря, а у него… нога подвернулась…
Подпрыгивая как мальчишка, Ян выбежал из здания. Немного остыв, он подумал, что не очень-то хорошо смеяться над хворями старого профессора, и вдруг ахнул — ведь он же летит на спутник Марса! Привыкнуть к этой мысли непросто. Поверить в это — невозможно. О такой дипломной работе он не смел и мечтать!
Он вспомнил о Лисе. Что делать, немного поскучает — всего несколько месяцев.
Домой идти не хотелось. Уж очень заманчиво было, встречая знакомых, словно бы мимоходом ввернуть в разговоре: «Я страшно занят — послезавтра экзамен, а через недельку придется слетать на Фобос…»
О Трауте Ян знал немного. Обычно, когда произносилось его имя, студенты спрашивали: «Это тот, который Альбах?» — потому что каждый еще из вводного курса ядерной физики знал «закон Альбаха — Траута».
Да, это был тот самый Траут, известный физик, но, кажется, скверный педагог и не очень симпатичный человек. На первом курса он читал им лекции, а на экзамене завоевал репутацию вечно недовольного брюзги. Потом, забросив педагогическую деятельность, Траут часто летал за пределы Земли, проводил какие-то исследования, настолько специфические, что в них мало кто разбирался.
«Почему же на Фобос? — раздумывал Ян. — И что за штука гамма-отражатель? Минутку, минутку…»
Он старался вспомнить… Всплыла фраза, вычитанная когда-то в каком-то научном журнале:
«…Зеркало, полностью отражающее гамма-лучи, почти идеально решало бы проблему фотонного привода с использованием аннигиляции в качестве источника энергии».
