Он открыл глаза и с изумлением увидел, что находится в огромном зале. Винипластовые фосфоресцирующие стены излучали бодрящее голубое сияние. Было светло, как днем, даже еще светлее. Вверху, разбросанные по темно-синему куполу, горели разноцветные звезды.
      Он глубоко вздохнул и в тот же миг услышал мелодичный голос:
      — Сердечно приветствую вас. Я стою у вас за спиной, прошу повернуться.
      Он сделал, как полагается, «налево кругом», при этом слегка покачнулся и смущенно пробормотал:
      — Виноват, небольшое нарушение равновесия. С кем, простите, имею удовольствие?
      — Космический техник, — ответил владелец мелодичного голоса и стряхнул космическую пылинку с космического комбинезона.
      — Техник — понимаю. Космический — нет.
      — А ведь это так просто. Минуту назад вы умерли.
      — Да что вы говорите?! Я и не заметил.
      — Вы к нам попали в несколько… э… нетрезвом состоянии. Ваши психоатомы, именуемые в просторечьи душой, еще и сейчас эманируют алкоголь. Скорее всего, это был бенедиктин.
      — Ну и нюх у вас, ах, какой нюх!
      Космический техник улыбнулся с космическим добродушием.
      — Вы, простите, выдули две бутылки.
      — Ей богу, не помню.
      — И в результате, вместо того чтобы сесть в трамвай, вскочили на транспортер, переправивший ваши атомы на тот, то бишь на этот свет.
      — Я умираю от смеха.
      — Ну, это вам уже не грозит. — И что же будет дальше?
      — Мне поручено снабдить вас новой телесной оболочкой. В порядке перевоплощения. Придется начинать жизнь сначала.
      — А нельзя ли хоть немного передохнуть?
      Космический техник бессильно развел руками:
      — Наш производственный цикл, — огорченно объяснил он, — наш цикл, поймите меня правильно, не терпит простоев. Прошу на склад.
      Они вместе прошли в соседний зал. Он был меньше и определенно уютнее. Вдоль стен стояли машины, что-то вроде помеси токарных станков с клавикордами. Голубой пушистый ковер приглушал шаги, с потолка струился розовый свет.
      — Живи — не хочу, — вздохнул человек, который умер.
      — Да, мы работаем в сносных условиях. Ну, как, не желаете ли начать? Бытие номер два. С грудного возраста?
      — Честно говоря, я предпочел бы что-нибудь более зрелое.
      — Например?
      — Я всегда мечтал о военной карьере.
      — Желание клиента — для нас закон. Вот воплощеньице номер 3676. Военный в чине генерала.
      — Беру.
      — Одну минутку. Подойдите, пожалуйста, к метаморфизатору, помеченному тем же номером. Сюда мы заложим ваши психоатомы. Осторожненько. С противоположной стороны натягиваем выбранную вами телесную оболочку. Перевожу рычаг, включающий гидравлический пресс, вот так, прелестно. Все это скрепляем синдетиконом и отсылаем на Землю.
 
      Он открыл глаза и с удивлением увидел, что находится в шикарном кабинете. В зеркале, обрамленном золоченой рамой, отражалась высокая фигура в белоснежном мундире.
      — Это я, — прошептал он с гордостью. — Это я! — повторил он радостно. — Это я! — воскликнул он с нескрываемым восторгом.
      Спустя минуту в кабинет проскользнул полковник с бомбой в руках.
      — Пардон, генерал, — проговорил он, обаятельно улыбаясь, — я вынужден вас взорвать.
      Генерал прикрыл глаза. Открыв их, он без удивления констатировал, что находится в огромном зале. Винипластовые фосфоресцирующие стены излучали бодрящее голубое сияние. Космический техник смущенно почесывал за ореолом.
      — Уже обратно? — вежливо, но без улыбки спросил он.
      — Ну и влип, — нервно объяснил бывший генерал. — Я спустился в Эквадоре в момент дворцового переворота.
      — Ну, следовательно, бытие номер три. Чего желаете?
      — А, может… воплотиться в этакого среднего миллионера?
      — Ну, что же. Метаморфизатор номер 7367… Не забудьте о дотации в фонд перевоплощения. Мы ведь работаем с дефицитом. Приятного путешествия.
      Он осторожно приподнял веки и увидел, что сидит в удобном кресле и лакомится отличным бананом. За окнами перемигивались веселые рекламы. Небоскребы рвали крышами облака. Он закашлялся и испустил дух.
      — Вы возвращаетесь, словно бумеранг, — сказал космический техник, не теряя ангельского терпения.
      — Черт побери, — разнервничался бывший генерал и экс-миллионер. — Что за невезение! Что за невезение! Я проглотил банан, отравленный цианистым калием. На этот раз меня наследнички лишили жизни. И какой жизни! Эх-хе-хе!
      — Исключительно тяжелый случай, — пробормотал космический техник. — Но не будем терять надежды. Слушаю следующее пожелание.
      — А, может, положиться на судьбу?
      — Согласен. Назовите любое число.
      — Тысяча двести три.
      — Рычаг, пресс, клей, сушилка. Готово.
 
      Он открыл глаза и без всякого удивления отметил, что находится в огромном зале. Стены из винипласта фосфоресцировали бодрящим голубым светом.
      — Ну, знаете ли… — в голосе космического техника прозвучал явный укор.
      — Это… это был тореадор.
      — Понимаю. Бык забодал бытие номер четыре.
      — Милый мой, с меня довольно.
      — С меня тоже. Однако я обязан выполнить свой долг до конца. А что, если сменить вам пол?
      — Вот еще что! Протестую! Я буду жаловаться! Я отказываюсь!
      — Пожалуйста. Это успеется. Сначала я проделаю точный анализ ваших психоатомов… Ну, конечно! В результате чрезмерного употребления алкоголя они автоматически возгоняются при соприкосновении с земной атмосферой.
      — Возгоняются? Что вы сказали? Как вы сказали?
      — Они настолько перенасыщены разнородными алкоголями, что немедленно улетучиваются и возвращаются к нам. Хронический порок души.
      — Хорошенькая история.
      — У вашей души прямо-таки эфирная легкость, присущая душам ангелов и поэтов. Есть у меня мысль. Практичная и современная. Соответствующая, так сказать, духу времени. Вместо перевоплощения мы разобьем ваши психоатомы, а высвободившийся таким образом алкоголь используем в качестве топлива для космических кораблей. Я получу премию за идею.
      — А я? Что будет со мной? Что получу я?
      — Я спою вам четвертый псалом Давида в сопровождении электронной арфы.

      Все были страшно испуганы: и главный инженер, и конструкторы, и техники. Только ректор академии хранил спокойствие. Он широко распахнул дверь и сказал:
      — Господин прокурор, ОН здесь.
      Прокурор Верховного суда вперил глаза в стену.
      — Эта стена, — прошептал он, — эта стена — ОН?
      — ОН занимает одну стену, — объяснил ректор. — Другие бывают и покрупнее. В несколько стен. Включить ток?
      — Ток? — вздрогнул прокурор. — Откровенно говоря, я предпочитал бы без тока.
      — Согласно закону, обвиняемый должен быть в полном сознании.
      — Это верно, — тяжело вздохнул прокурор. — В соответствии с классическими нормами уголовного права, разработанными Карминьяни и Каррара, обвиняемый во время судебного разбирательства должен быть в полном сознании. Однако сомневаюсь, в состоянии ли взвод полиции обеспечить порядок, если он…
      — ОН прикреплен к полу. Раз, два, три, четыре, — считал ректор, — четыре болта с каждой стороны, всего шестнадцать больших болтов и шестьдесят маленьких.
      — Он может поразить нас током на расстоянии.
      — Уверяю вас, господин прокурор, ОН никому не нанесет вреда.
      — Не нанесет, не нанесет, уже нанес!
      — Вы предопределяете решение еще до начала разбирательства. Если мы действительно желаем оставаться в рамках закона, следует включить ток.
      — Мы всегда действуем в рамках закона. Всегда, всегда! — не выдержал прокурор. — Всегда! Прошу включить ток и да хранит нас господь. Где комиссар?
      — Дежурит в холле, — вежливо сообщил главный инженер.
      — В холле? Ему положено быть здесь! Он отвечает за безопасность Чрезвычайного суда. Комиссар! Немедленно! Ко мне!
      Привели комиссара. Он спокойно выслушал прокурора, отсалютовал и отправился в холл, а спустя минуту вернулся во главе двенадцати полицейских в касках салатного цвета. Лишь после этого прокурор позволил включить ток.
      Ректор был взбешен. Охотнее всего он выкинул бы прокурора в окно или подключил к линии высокого напряжения, а то и взорвал бы вместе с Чрезвычайным судом. Может, минуту, а может, и больше он смаковал эту мысль. Тем временем техники установили несколько стульев полукругом, на солидном расстоянии от НЕГО. Судьи заняли места, председатель, не отрывая от НЕГО глаз, пробормотал:
      — Предлагаю сократить процедуру до необходимого минимума. Установление личности обвиняемого произведено?
      — Так точно, Ваша честь, — ответил комиссар, — внешняя идентификация по методу А.Бертильона и Г.Бертильона, телеидентификация по методу Бердонне, кинеидентификация по Оттоленжи. Пороскопическую, а также дактилоскопическую идентификацию по причинам, известным Верховному суду, произвести невозможно. Тем не менее подлинность обвиняемого установлена несомненно.
      — В таком случае сообщите личные данные этого… — председатель сглотнул слюну… — Личные данные, — повторил он. — Тоже мне личность!
      — Обвиняемый представляет собою автомат второй категории, — сообщил комиссар, — и относится к семейству аналоговых машин.
      — Хороша семейка, — съехидничал маркиз Девон, сидевший по правую руку от председателя.
      — Он ведет свой род по прямой линии от выхлопной трубы моего форда, — пошутил барон У, занимавший кресло по левую сторону. — Мне кажется…
      — Потом, потом, — прервал председатель. — Нет смысла затягивать это бессмысленное разбирательство. Продолжайте, господин прокурор.
      — Специальность обвиняемого: расчетчик. Место работы — Королевская Академия статистических автоматов.
      — Обвинительный акт. Побыстрее!
      — Электронный мозг номер 67301 серии АА исказил результаты плебисцита, сообщив, что за присоединение колонии Труаны к Короне проголосовало незначительное меньшинство подданных Его Королевского Величества, а подавляющее большинство высказалось за полное отделение труанцев. В действительности было наоборот. Если бы не бдительность генерального расчетчика, господина Делокка, который обнаружил подлог, наша монархия лишилась бы навсегда самой ценной из своих… э… драгоценностей. Следствие выявило, что обвиняемый автомат в свое время был связан с оппозицией, для которой вычислял какие-то там дивиденды. Вероятно, тогда его и настроили против монархии. Я требую для обвиняемого высшей меры наказания.
      — Суд удаляется на совещание, — сообщил секретарь.
      — Совещаемся, совещаемся, — ворчал председатель, — два часа совещаемся и ни до чего не можем досовещаться. Смерть, смерть — это очевидно. Его надо умертвить, но как, каким образом?
      — Повесить, — буркнул маркиз.
      — Позволю себе напомнить: он весит две тонны.
      — Тогда смочить водой. Чтоб его ржа съела.
      — Отличная мысль, барон! — воскликнул судья. — Только прежде чем он проржавеет, вы сами успеете десять раз проржаветь. Вы уже ржавеете. Я предлагаю демонтировать.
      — Это опасно. Он может обороняться, а наши потери в этом случае… Нет, уж лучше взорвать.
      — Это исключено. Падающие сверху обломки могут ранить Короля, не говоря уж о его семье, дворе, министрах и о нас.
      — Расстрелять.
      — До сих пор еще никто не расстреливал машины. Впрочем, мне кажется, есть смысл попробовать. — Председатель поднял правую руку. — Я голосую за расстрел. Кто против? Никого. Благодарю.
 
      В зал вошел взвод, двенадцать полицейских в салатного цвета касках.
      — Взвод, стой!
      Встали. Следующая команда — и оружие, висевшее на плечах, оказалось на животе.
      — Автоматические карабины, — поморщился председатель Чрезвычайного суда. — Автоматы, расстреливающие автомат, могут отказать. Рыбак рыбака…
      — Не откажут, — поднял палаш комиссар. — Це-е-ель…
      — Вот именно, — сказал один из полицейских, — цель. Во что целиться? В кабели, лампы или куда попало?
      — Куда попало. Це-е-е-ель…
      — Минуточку, — проговорил ректор академии, — прикройте ЕМУ фотоэлементы.
      — Ничего мы не будем прикрывать. Взвод, це-е-е-ель…
      В зал, словно бомба, влетел генеральный расчетчик Делокк.
      — Стойте! — выпалил он. — Стойте! Машина сказала правду. Это я по приказу Короля подделал результаты плебисцита.
 
      Господин Делокк был выслан на Ангельские острова, где вскоре отдал душу богу. Король так прокомментировал известие о его смерти:
      — Все сложилось удивительно удачно. Люди привыкли к тому, что их близкие время от времени умирают. Представляю себе, сколько было бы ненужного шума, если бы мы расстреляли электронный мозг!

      Дом. Четыре этажа. Одни ворота, один подъезд. На первом этаже живет дворник с женой. В пятницу он приводит в порядок двор, жена моет лестницу — тридцать три ступеньки. Вторую половину моют жильцы.
      Дворничиха перегнулась через перила. Крикнула мужа. Тридцать две ступеньки вымыты, на тридцать третью кто-то наплевал. Свинья. Вечно плюет на одну и ту же ступеньку, хоть бы раз плюнул на ту, что моют жильцы. Известное дело… Господь бог покарает паршивца, рано или поздно он за это поплатится.
      — Поплатится, — согласился дворник и вернулся к своим занятиям.
      Дворничиха спустилась в подвал. В ворота прошел высокий мужчина.
      — Лестница чистая, — удовлетворенно отметил он и вздохнул, потому что к еженедельному удовлетворению добавилось какое-то новое ощущение. «Через минуту, — думал он, — через минуту случится что-то приятное, это уж точно. Готов с кем угодно побиться об заклад». Он ускорил шаг. Он жил на третьем этаже. Комната, кухня, ванная, солнце с десяти до четырнадцати, луна с двадцати до полуночи. Открыл дверь, сбросил пальто, подошел к окну.
      — Минута прошла, — пробормотал он. — Неужели исполняются только дурные предчувствия?
      Кто-то постучал.
      — Стучит вместо того, чтобы позвонить, — удивился он. — Наверно, отключили ток.
      Он поправил галстук и выглянул на лестничную клетку.
      У самых дверей стояла большая картонная коробка. Под шпагатом — конверт с его именем, внутри листок:
      «Исполняя ваше желание, преподносим вам телевизор новейшей марки».
      — Невероятно, — поразился он, — фантастично. Три года я мечтаю о телевизоре. А может, это глупая шутка? Коробка пустая?
      Он втащил коробку в комнату, развязал шпагат.
      — Телевизор! — ахнул он. — Ей богу, телевизор!
      В коробке был самый настоящий телевизор. «Я должен показать его Роману».
      Роман занимал соседнюю трехкомнатную квартиру.
      — Он вышел, — сказала его жена. — А что случилось? Вы так взволнованны…
      — Телевизор. На лестнице. Невероятно…
      — Почему невероятно? Ведь вы же слышали стук, значит, кто-то принес его, постучал и ушел. Телевизоры сами не стучат.
      — Верно, не стучат, — согласился он и погрустнел. — Некоторые люди не переносят, когда их благодарят. Оставил подарок и убежал. Зато теперь у меня есть телевизор. Загляните ко мне вечерком. К тому времени я установлю антенну. Хорошо, Тереза? Придете?
      Разумеется, они придут. Он выбежал, хлопнув дверью. Она вернулась на кухню. Прошло пять, может, десять минут. Она как раз мыла тарелки, когда кто-то постучался. «Наверно, выключили свет», — подумала она, сняла фартук и отворила дверь.
      У самого порога стояла большущая картонная коробка. Тереза сразу заметила конверт. «Глубокоуважаемой Терезе Гралль», — прочла она.
      — Это мне. И письмо. Боже, какое коротенькое!
      «Преподносим вам электрическую плиту на четыре конфорки, новейшая модель».
      Тереза втащила коробку в коридорчик. Распаковала.
      — Изумительная, чудесная! — воскликнула она, хлопая в ладоши.
      Когда она рассказала о неожиданном подарке соседям со второго этажа, те только пожали плечами. Они трезво смотрели на жизнь.
      — Никто ничего не дает даром, — сказала Она.
      — Рекламный трюк какой-нибудь фирмы, — подтвердил Он. — Утром пришлют счет.
      — Нет, не пришлют, — сказала Тереза.
      Уверенность, с которой она произнесла эти слова, позабавила практичных соседей. Они рассмеялись. Тереза ушла обиженная.
      — Подарочки, ничего себе, — мужчина не мог сдержать веселья. — Слышала? Электроплита, телевизор! Утром заплатят за подарки или фирма заберет. Что ты говоришь?
      — Говорю, кто-то стучит, — женщина затаила дыхание и повторила: — Стучит.
      — Ну, так отвори, чего ты ждешь?
      Через минуту она вернулась. Очень бледная.
      — Подарок, — прошептала женщина еле слышно, — встань скорее, помоги мне!
      У двери стояла детская коляска. В ней лопотал полугодовалый ребеночек. На одеяльце лежал конверт.
      — Нам… нам… — невразумительно бормотал Он, — адресовано нам! И письмо! Прочти ты, у меня руки дрожат.
      «Преподносим уважаемому семейству, — читала Она, — четырехмесячного ребенка мужского пола, а также коляску…»
      Глубоко взволнованные, они внесли коляску.
      — Смотри-ка, кроха тебе улыбается. Я столько лет мечтала о ребенке!
      — И я, — растроганно сказал Он. — Ничего не понимаю. В этом доме творятся удивительные вещи. И все-таки это, пожалуй, действительно подарки… Ведь не пришлют же они счет за ребенка… Разве что за коляску… А может, это кукла?
      — Глупости! — рассмеялась Она. — Он только что… пеленка мокрая…
      — В наше время можно создать и такую… Вторая половина двадцатого века…
      — Ерунда, — прервала Она, — потрогай его. Это ребенок, прелестный, изумительный мальчуган. Он плачет, он голоден, господи, а дома ни капли молока. Сбегай к дворничихе, займи!
      Он вскочил, побежал в дворницкую. Одним духом выложил все, забрал пол-литра молока и вернулся.
      — Телевизор, электроплита, — подсчитывал на пальцах дворник, — ребенок с коляской. Три подарка, появившиеся на нашей лестнице непонятным образом.
      — Лестница заколдована, — серьезно сказала дворничиха. — Иногда такие штуки случаются. Мы еженедельно моем лестницу.
      — Два этажа, — уточнил он.
      — Да, два, но очень старательно и систематически, в благодарность за это сегодня исполняют наши желания.
      Дворник почесал за ухом, раскурил трубку.
      — В нашем роду, — сказал он, — ни у кого не было времени на беспочвенные мечтания. Всю жизнь мы тяжко трудились. Мечтать было некогда. Пойду расскажу об этих штучках адвокату. Умнейший человек. Тридцать восемь лет, а все еще холостой.
      Адвокат жил на четвертом этаже и занимал две комнаты. Он терпеливо выслушал рассказ дворника, они немного посмеялись, выпили по рюмочке коньяку. Потом адвокат сел за столик и, вычерчивая зигзаги на листе чистой бумаги, стал размышлять:
      «Живешь, черт побери, словно отшельник. Некому слова молвить. Ну, это, конечно, немного преувеличено. В суде язык отваливается от болтовни, да и с частными клиентами тоже приходится беседовать… но это не то, нет, не то…»
      Стук в дверь прервал его размышления. Он отворил и побледнел. На лестничной клетке стояла красивая обаятельнейшая девушка.
      — Адвокат Тосс? — спросила она и улыбнулась.
      — Да-да… я…
      — Вам письмо.
      «Преподносим вам, — читал он, — красивую девушку. 21 год. Рост 175 сантиметров. Окружность талии 60 сантиметров, груди — 89. В достаточной мере интеллигентна. Хозяйственна. Заполнит пустоту».
      Дворник сказал жене.
      — Жильцам со второго подбросили ребенка, тому, что на четвертом, привели такую, что… да, на третий принесли электрическую плиту, а у высокого — телевизор. Надо сообщить в полицию.
      Комиссар полиции беседовал с адвокатом:
      — Понимаете, я обязан был проверить. Разумеется, я не нашел ни телевизора, ни электроплиты, ни ребенка, ни, простите, девушки. Всю эту историю дворник высосал из пальца.
      — Не высосал. Он повторил то, что слышал. А слышал он то, о чем мы говорили, — адвокат раскрыл окно. — Взгляните, господин комиссар, какая погода. Разве можно винить людей за их мечты, за то, что они вообразили, будто эти мечты наконец-то исполнились. Бывают такие дни, когда воображение выкидывает любопытные штучки. Я вас слушаю!
      — Простите, я задумался. Да, мечты, воображение, конечно… Кто-то стучит, откройте, пожалуйста.
      В прихожую вошел человек в кожанке.
      — Вот это счастье, — расцвел комиссар. — Привет, привет! Одиннадцать лет мечтаю схватить этого субъекта и вот сегодня он сам, добровольно отдается мне в руки.
      — Простите, я насчет засорившейся ванны. Вы звонили?
      Адвокат кивнул.

      Элль, набирая скорость, передвигался по линии, соединяющей вершины гипербол. Когда его скорость достигла максимума, он перескочил с действительной оси на мнимую. Несколько глубоких вдохов, и экспериментальные кривые всех измерений слегка заколебались и замедлили скорость изменения.
      — Забавно, — обратился Элль к Уну. — Наши предки создавали сложные машины. На первый взгляд, они являлись продолжением разума, потому что решали сложные проблемы. В действительности же живой мозг сам мог ответить на большинство вопросов.
      — Предки об этом не знали. — Ун раздвинул экран. Они вышли в сад, залитый солнцем. — Самым большим их несчастьем было время, недостаток времени и избыток его. Они вывели абстрактное растение, переросшее садовников. Нетрудно представить, как мучила их эта гонка за временем, как тяготило сознание, что они могут не успеть. Спешка оглупляла, расшатывала нервную систему. Разум начинал деградировать. Поэтому они создавали машины.
      — А ведь достаточно было установить контакт с другими системами, чтобы выйти в надвременную сферу. Твой музей, — говорил Элль, — музей времени, углубляет удовольствие нашего существования. Благодарю. Я хотел бы сделать сюрприз существам из более примитивных систем.
      — Сколько в тебе радости, — улыбнулся Ун. — Ты обязан отдать избыток ее другим.
      — Из гигиенических соображений. Я помню твои слова, сказанные на последнем семинаре: «Нельзя накапливать в себе никаких избытков, в том числе и избытка счастья».
      — С кем бы ты хотел поделиться?
      — Выбери какую-нибудь планету, — сказал Элль, усаживаясь перед куполом Абсолютного Уха, — планету, которая в пространстве, замкнутом временем, справляет десятитысячную годовщину существования своей цивилизации.
      — Попытаемся. Взгляни, вот изображение нашей Галактики.
      Они увидели панораму Млечного Пути, потом его часть, из которой Глаз выделил систему эпсилон Эридана.
      — Нет, не годится — они высвобождены из времени.