В остальном же комментатор ограничился кратким упоминанием о главных событиях в жизни Мисси и ее родных на протяжении этого периода и об исторической обстановке, в которой они происходили.
      Нападение Гитлера на СССР было крупнейшим военным вторжением в истории: в нем участвовали 153 германских дивизии, то есть около трех четвертей сил вермахта, к которым в дальнейшем присоединились 18 финских, 16 румынских, 3 итальянских, 3 словацких и 1 испанская дивизия, 3 венгерских бригады, хорватская часть, а позже и многочисленные свеженабранные войска СС со всей оккупированной Европы - в общей сложности около 3 миллионов человек. Противостояли им в начале кампании 170 советских дивизий. Однако в то время как резервы Германии вскоре были исчерпаны, СССР мог мобилизовать еще 12 миллионов. Таким образом, все зависело от того, сумеет ли Германия провести еще один победоносный блицкриг. Гитлер был совершенно уверен, что сумеет: "Нам нужно только взломать дверь, и все прогнившее здание рухнет". То же самое предсказывали и многие квалифицированные западные эксперты. И поначалу даже Сталин впал в панику.
      План "Барбаросса" предусматривал одновременный удар по трем направлениям: на Москву, Ленинград и Киев; предполагалось, что советские силы будут разгромлены в самом начале кампании посредством обычного германского метода глубоко проникающих бронетанковых клещевых ударов; конечным рубежом, который намечалось занять до наступления зимы, была линия от Архангельска до Астрахани. После парада победы на Красной площади предполагалось сравнять Москву с землей, чтобы ею никогда больше не пятнать взор "цивилизованного человека". Кампания была провозглашена "крестовым походом против большевизма", но на самом деле ее единственной целью был беззастенчивый захват российских земель, разграбление национальных ресурсов России и массовое истребление ее населения с изгнанием оставшихся в живых за Урал или превращением их в рабов германских поселенцев, которые пришли бы на их место.
      Гитлер недвусмысленно заявил своим генералам накануне кампании, что это будет особая война: поскольку русские отроду "Untermenschen", т. е. недочеловеки, то и речи не может идти о каких-либо проявлениях солдатского рыцарства по отношению к ним. И потому, даже самые тяжкие преступления, совершенные немцами в России, не повлекут за собой каких-либо судебных разбирательств со стороны германских властей, а тем более кары. Для начала же, объявил Гитлер, всех попавших в плен политических комиссаров и членов коммунистической партии надлежит расстреливать на месте. Иными словами, не только все позволялось, но и предписывалось наихудшее. Хотя втайне кое-кто из генералов ужаснулся, никто из них не повел и бровью. Но надо сказать, что, когда дошло до дела, все-таки немалое число немецких военных пренебрегли этими преступными приказами. Именно из их рядов вышли впоследствии многие участники заговора 20 июля 1944 года...
      И сначала все пошло по плану. Несмотря на масштабные немецкие приготовления, продолжавшиеся уже много месяцев, и на многочисленные предупреждения из различных источников, Сталин дал себя застать врасплох. Дислоцированные вдоль всей западной границы войска даже не были закамуфлированы. Большая часть вооружения или устарела, или только начиналась его замена более современным; старший командный состав был почти весь перебит продолжающимися сталинскими чистками. За несколько недель немцы проникли глубоко на советскую территорию и в ряде сражений-"котлов" вывели из строя или захватили в плен сотни тысяч красноармейцев. И все же, то и дело, несмотря на большое число советских дезертиров и сдавшихся в плен (по крайней мере, в начале кампании), немецкое продвижение постоянно тормозилось чрезвычайно упорным сопротивлением многих русских частей и бойцов. Ставшие чересчур уверенными в себе сравнительно бескровными победами в Польше, на Западе и на Балканах, немцы среагировали сперва с удивлением, затем с возмущением, которое заменила, нехотя, доля восхищения, а под конец - уже нескрываемый страх. Приводимые ниже слова принца Бурхарда Прусского ясно отражают их первоначальную реакцию.
      Из письма Мисси из Берлина брату Джорджи в Рим, 1 июля 1941 года:
      "... Только что с Восточного фронта появился Бурхард Прусский. Он отозван, потому что он "из королевских". Он рассказывает, что там царит абсолютный ужас. Почти не берут пленных ни с той, ни с другой стороны. Русские дерутся не как солдаты, а как преступники, подымая руки вверх, делая вид, что сдаются, и когда немцы приближаются вплотную, открывают по ним огонь в упор; они даже стреляют в спину немецких санитаров, присматривающих за их же ранеными. Но они очень храбры, и везде идут тяжелые бои. Там сейчас все три брата Клари. Бедные родители!
      Встретила сестер Вреде, которые только что узнали, что их брат Эдди убит. Ему было только двадцать лет, и он был всегда душой общества. Вообще-то потери на этот раз во многом превосходят потери предыдущих кампаний. И все же немцы успешно продвигаются, как этого можно было ожидать... "
      Из воспоминаний Мисси 1978 года: Татьяна вышла замуж за Паула Меттерниха 6 сентября 1941 года. Свадьбу отпраздновали весело, присутствовали почти все наши друзья, за исключением, разумеется, тех, кто был на фронте или кого уже убили либо тяжело ранили. Даже Мама, Ирина и Джорджи прибыли из Рима. Прием происходил в доме четы Рокамора; продукты Паул и его мать несколько месяцев копили у себя в Кенигсварте.
      В ту ночь Берлин пережил один из самых тяжелых на тот момент воздушных налетов. К счастью, большая часть бомб упала на пригороды.
      Татьяна и Паул в эти часы уже направлялись в Вену, откуда они позже переехали в Испанию, где пробыли до весны следующего года. Ирина сразу же вернулась в Рим, но Мама и Джорджи решили пробыть в Берлине еще месяц-другой. Это решение оказалось роковым, так как вскоре с ухудшением ситуации на Восточном фронте немецкие власти наложили запрет на свободный въезд и выезд иностранцев, а у всех членов семьи паспорта были еще литовские, и оба застряли в Германии - Мама до конца войны, а Джорджи до следующей осени, когда ему удалось вырваться в Париж.
      Я очень скучала по Татьяне, ведь мы с ней были неразлучны с младенчества и вместе пережили самые трудные в нашей жизни времена. К счастью, Джорджи переехал ко мне в квартиру на Харденбергштрассе и жил там до весны следующего года... [На этом воспоминания Мисси обрываются].
      В ноябре 1941 г. Мисси удалось провести несколько недель на отдыхе в Италии. Сохранились три письма, которые она написала матери во время этой поездки.
      Мисси из Рима - матери в Берлин, 10 ноября 1941 года:
      "Еда здесь довольно приличная, несравненно более разнообразная, чем в Берлине. После серости наших берлинских улиц очень радует глаз зеленая листва деревьев.
      Виа Венето, полная развлекающейся молодежи, просто потрясла меня разве в Германии сейчас такое увидишь!
      Завтра пойду делать покупки, но ни на что особенно не рассчитываю, так как то, на что не требуются карточки (а их выдают очень мало), продается только по предъявлении удостоверения личности. Такого удостоверения нет даже у Ирины, хотя она здесь живет уже три года, так что нетрудно представить себе, как мало шансов у меня. Хожу и облизываюсь, не имея возможности потратить ни гроша... "
      Мисси из Рима - матери в Берлин, 13 ноября 1941 года:
      "Здешняя русская колония чрезвычайно встревожена. В прошлом месяце в одной из местных газет появилась статья, подписанная псевдонимом, где автор высказывал удивление и возмущение по поводу того, что столько белых русских не выражают ни малейшего восторга в связи с войной в России: не следует ли в таком случае, говорит он, попросить их избрать себе какое-либо другое место жительства? Немедленно прошел слух, что статья продиктована "сверху", и это, разумеется, еще сильнее взбудоражило наших соотечественников, причем некоторые из них сели сочинять уничтожающий ответ, а другие занялись выяснением личности автора.
      Два дня назад Лони Арривабене пригласил Ирину и меня на обед в "Чирколо делла Качиа" вместе с одним из своих кузенов, который оказался журналистом, и вскоре зашел разговор о пресловутой статье. Тут кузен признался, что написал ее он, что никто "в верхах" не заставлял его это делать и что это просто крик души, вырвавшийся у него после разговора с одним здешним русским. Ну, тут я ему показала! Бедняга Лони, ему, все это было так неприятно... "
      Мисси с Капри - матери в Берлин, 20 ноября 1941 года:
      "... В понедельник в Риме ужинала с Хуго Виндиш-Грецем и его другом князем Сериньяно, который, узнав, что я собираюсь сюда, предложил мне остановиться в его доме, так как сам он будет отсутствовать еще несколько недель и дом все равно будет пустовать. В этом доме я сейчас и нахожусь.
      Это крошечное бунгало, выкрашенное белой краской, с террасой, откуда открывается вид на весь остров и на море. Оно одиноко стоит на холме в отдалении от больших вилл. В нем две комнаты, чудесная выложенная зеленым кафелем ванная, воду для которой, правда, приходится накачивать часами, и кухня. Все это окружено виноградниками и кипарисами. Я живу одна, если не считать прислуги-итальяночки по имени Беттина, которая каждое утро приходит из деревни прибирать дом, готовить мне завтрак и ванну. Собираюсь много читать, много спать, гулять и купаться, если будет солнечно, и ни с кем не видаться. Отто Бисмарк (он советник здешнего немецкого посольства) одолжил мне массу книг. Сегодня предполагаю закупить съестные припасы и после этого предамся одиночеству.
      Везувий проявляет небывалую в последние годы активность, и все говорят, что если бы не война, то люди начали бы беспокоиться. По ночам видно, как вырывается из кратера и стекает по склонам красная лава. Поразительное зрелище! Можно также наблюдать, как бомбят Неаполь, но отсюда налеты выглядят вполне безобидными. Тем не менее на Капри повсюду гасят свет; в первый раз я просто не знала, как быть - купить свечи я не успела, а налет начался рано... "
      К этому времени германское наступление на Восточном фронте, после впечатляющих первых успехов, начало сталкиваться с трудностями. Чем дальше в глубь России продвигались наступающие войска, тем шире они развертывались, тем протяженнее становился их фронт, а значит, длиннее (и уязвимее, поскольку начиналась партизанская война) становились и коммуникации. Мало того, на смену каждой уничтоженной или , взятой в плен советской дивизии неведомо откуда появлялись новые, лучше обученные, лучше вооруженные. Постепенно немцы сообразили, что их засасывают просторы России, причем их главная цель - разгром всех советских вооруженных сил - делается все более призрачно-неуловимой, а собственные их потери оказываются более значительными, чем во всех предыдущих кампаниях. Из числа друзей Мисси, помимо Эдди Вреде (о гибели которого она сообщает в одной из своих последних записей за 1941 год), в первые же недели кампании погибло еще трое - Ронни Клари, Бюбхен Хацфельдт и Гофи Фюрстенберг. Тем не менее Гитлер не терял уверенности в успехе и 25 октября, после новой серии впечатляющих операций по окружению советских соединении, провозгласил, что "Россия уже разгромлена!". Действительно, к этому времени СССР потерял треть своей промышленности и половину сельскохозяйственных угодий. Однако многие заводы были эвакуированы за Урал (где скоро возобновили производство), а безжалостная тактика выжженной земли, к которой прибегали русские при отступлении, начала причинять ощутимый ущерб и немцам. А теперь, как это часто бывало и в прошлом, на помощь России пришел "генерал Зима". В ожидании горючего, 4 декабря немецкие танки застряли под сильным снегопадом уже в предместьях Москвы. На следующий день свежие дивизии из Сибири начали первое с начала кампании крупное контрнаступление, в ходе которого отбили у немцев обширную территорию. К весне 1942 года германские потери достигали уже миллиона человек. И хотя потери русских были гораздо более значительны (около 5 млн. убитых и раненых, около 2,5 млн. взятых в плен), многим высокопоставленным германским военачальникам война на Востоке уже представлялась проигранной.
      7 декабря японцы напали на Перл-Харбор, и Соединенные Штаты вступили в войну; и хотя в ту зиму союзники понесли серьезный урон на Тихом океане и большая часть Юго-Восточной Азии была захвачена японцами, Америка обеспечивала лагерю союзников все более и более ощутимое материальное превосходство.
      К весне 1942 года Меттернихи вернулись в Германию, и Паул поступил в военное училище, по окончании которого был назначен офицером связи в испанскую Голубую дивизию, воевавшую на Ленинградском фронте; Татьяна же по большей части жила в Кенигсварте - имении Меттернихов в северной Богемии, где время от времени ее навещали родные. Сохранились два относящиеся к этому периоду письма Мисси к матери, а также обширный фрагмент дневника.
      Мисси из Берлина - матери в замок Кенигсварт, 17 июля 1942 года:
      "Вчера мы с Джорджи были приглашены на ужин в чилийское посольство. В числе гостей были актриса Дженни Джуто и Виктор де Кова (это тоже известный актер и режиссер) со своей женой-японкой. Прием продолжался допоздна, очень много танцевали. [К этому времени танцевать в публичных местах категорически запрещалось, нарушители строго наказывались. Единственное исключение составлял дипломатический мир].
      У меня был продолжительный разговор с Виктором де Кова (по которому я так вздыхала девочкой в Литве!). Теперь он ходит в огромных очках, потому что близорук. Оказалось, что он человек очень застенчивый, но остроумный. Когда я пожаловалась, что сейчас практически невозможно достать билеты в театр, он сказал, что мне достаточно только позвонить ему и в моем распоряжении окажется целая ложа, но только уж тогда мне придется непременно досидеть до конца, даже если надоест, потому что он будет на меня поглядывать. Хотя он категорически отказался танцевать, заявив, что не умеет, я все-таки вытащила его в круг танцующих, и он заколесил по залу с видом мученика. Потом он и Дженни Джуто вступили в острую перепалку с сестрами Вреде, которые снова ополчились на меня за то, что я-де не проявляю "должного восторга" по поводу понятно чего [имеется в виду кампания в России].
      Джорджи сейчас носит такие длинные волосы, что меня все призывают уговорить его подстричься. Он приобрел репутацию лучшего танцора в Берлине к огорчению Ханса Флотова... "
      Хотя в то время Мисси этого не знала, Виктор де Кова (1904 - 1973) был не только одним из самых популярных театральных и киноактеров в Германии, но с 1940 г. и активным участником Сопротивления. После войны он получил также и международную известность в качестве режиссера-постановщика и преподавателя, сочетая профессиональную деятельность с организацией различных общественных движений этической направленности, таких, как "Моральное перевооружение".
      Мисси из Берлина - матери в замок Кенигсварт, 30 июля 1942 года:
      "За последние три недели я выхожу почти каждый вечер, и я совершенно изнурена. Но только так можно рассчитывать по крайней мере раз в сутки прилично поесть. В нашей столовке кормят прямо ужасно.
      Антуанетт Крой потеряла свою парижскую работу: ее уволили с предуведомлением всего за несколько дней и выслали обратно в Германию - все из-за ее княжеского титула и знакомств с иностранцами. В качестве особой любезности посол Абец (представляющий Германию в оккупированной зоне Франции) позволил ей остаться на несколько лишних недель, чтобы попрощаться с матерью.
      В воскресенье мы с ней были у Альфьери (итальянского посла), где подавали изумительный чай, после чего мы отдыхали на террасе, откуда открывается вид на озеро. Вчера он пригласил меня снова, но я отказалась. Тогда он пригласил меня на ужин сегодня. На этот раз я согласилась, поскольку там будет чета Эмо."
      Случайные отрывки из дневника Мисси, обнаруженные после ее смерти:
      Берлин. Вторник, 11 августа 1942 года.
      Этот мерзкий кадровик отказал мне в отпуске на четыре недели, как я того просила, и отпускает меня всего на шестнадцать дней. Я попрошу нашего врача из АА дать мне четыре недели отпуска зимой и поеду в горы. Ездила поездом в Потсдам с Джорджи на обед к Готфриду Бисмарку.
      Кенигсварт. Среда, 12 августа.
      Отправилась вечерним поездом в Эгер, куда приехала в час ночи. Меня встречал секретарь Паула Меттерниха Танхофер, он отвез меня в Кенигсварт. В доме все спали. Не ложилась одна Татьяна, она слегка подремывала сидя, а рядом на столе меня ожидал холодный ужин. Я наскоро приняла ванну, но зато долго с ней болтала. Легла только в три.
      Четверг, 13 августа.
      Сегодня утром Мама слышала в деревне, будто Рейнскую область сильно бомбят. Практически уничтожен Майнц: 80 процентов города в развалинах. Позже пришла телеграмма от Паула Меттерниха: он сообщает, что собирается привезти сюда свою мать. Как это понимать? Ведь замок Йоханнисберг, где она живет, довольно далеко от Майнца.
      Воскресенье, 16 августа.
      По возвращении из церкви Татьяне звонили из Берлина. Разговор продолжался целый час. Все это время я сидела в саду и штопала чулки. Когда она наконец появилась, на ней не было лица. "Йоханнисберга больше нет!" сказала она с комком в горле.
      Выяснилось, что ночью в четверг мать Паула Меттерниха Изабель была разбужена чудовищным грохотом: на замок упала бомба. Она и ее польская кузина Мариша Борковска, едва одевшись в халаты и тапочки, побежали вместе с горничной вниз и через двор в подвал. К этому времени бомбы уже сыпались одна за другой - на дом, церковь и окружающие строения. В общей сложности было сброшено около 300 бомб всех видов: так называемые "воздушные торпеды", фугасные бомбы, зажигательные бомбы и т. д. Одна из торпед попала в церковь, которая тут же загорелась; какой-то молодой человек вбежал внутрь, схватил гостию и вынес ее, сильно при этом обжегшись. В налете участвовало пятьдесят самолетов, и длился он два часа. У одного летчика, сбитого над Майнцем, нашли карту, на которой были четко обозначены три цели: сам Майнц, замок Йоханнисберг и соседний замок Асмансхаузен. Вот все три объекта и уничтожены. Когда прибыли пожарные, им уже нечего было делать. Служащие имения, в том числе управляющий, герр Лабонте, вели себя безупречно, они то и дело вбегали в дом, стараясь спасти хоть что-нибудь из картин, фарфора, серебра, белья и т. п. Соседи, семья Мумм, увидели пламя пожара и прибежали на помощь. Олили Мумм, в лихо надетой стальной каске, вскакивала на стулья и ножницами вырезывала картины из рам. Удалось спасти довольно много вещей с первого этажа, но все, что находилось наверху, погибло, в том числе все платья, меха и личные вещи Изабель. В свое время, желая облегчить жизнь Татьяне, она тактично настояла на том, чтобы все ее имущество было перевезено из Кенигсварта в Йоханнисберг, где ей теперь предстояло жить. Последние два ящика были отправлены всего две недели назад, и мы надеемся, что они еще в пути. К счастью, она отдала в починку в деревне пару туфель: их она сейчас и носит. На следующий день Паул, поднимаясь пешком к себе из Рюдесхайма, заметил разбросанные по виноградникам кусочки меха, которыми взрывная волна усыпала все окрестности. За исключением одного из павильонов у въезда в замок, не осталось ничего, кроме внешних стен сооружений: все крыши и верхние этажи обрушились. Большая часть коров и лошадей разбежались по полям, но двенадцать животных погибло. Говорят, что пять лет назад между всеми комнатами были установлены противопожарные двери, но против воздушного налета они, разумеется, оказались бессильны.
      Вторник, 18 августа.
      Сегодня утром ездила с Танхофером в Мариенбад в поисках косметических средств, которых нигде больше нельзя достать.
      Мама то полна кипучей энергии, то впадает в глубокое уныние.
      Берлин. Среда, 19 августа.
      Сегодня утром мы с Татьяной вернулись в Берлин. Танхофер и шофер довезли нас до Эгера и устроили торжественные проводы. Как приятно сделаться на краткий миг "плутократом", чтобы тебе упаковывали вещи и даже несли их за тобой!
      В Берлине мы час или два ожидали на вокзале такси, поскольку Джорджи приехал нас встречать без машины. Ужинала с ним у "Шлихтера", где он рассказал мне о своей нынешней приятельнице; он жалуется, что она не дает ему покоя признаниями в любви. На днях, придя домой, я обнаружила телеграмму и, распечатав ее по ошибке, прочла: "Все еще сердишься? Целую..."
      Завтра отправляюсь в замок Дюльмен в Вестфалии погостить несколько дней у Антуанетты Крой. Оттуда, возможно, поеду в Зигмаринген на свадьбу Константина Баварского, который женится на девушке из рода Гогенцоллернов.
      Дюльмен. Четверг, 20 августа.
      Встретилась с Антуанеттой Крой на вокзале Цоо. Поезд, как обычно, был переполнен, так что до Оснабрюка мы стояли в коридоре, сняв чулки, поскольку было невыносимо жарко. Оснабрюк мы проехали черепашьим шагом, так как пути серьезно пострадали от недавней бомбардировки. Город выглядит ужасно: одни дома стерты в пыль, другие разворочены. В Дюльмене нас встретил экипаж, запряженный только что объезженными дикими лошадьми (это одно из хобби герцога Кроя), который и довез нас до замка с бешеной скоростью. Герцог поджидал нас с холодным ужином, после которого мы мгновенно заснули, едва добравшись до постели.
      Пятница, 21 августа.
      Спали до 11 утра; завтракали в халатах в комнате Антуанетт и сошли вниз только к обеду. Герцог замкнут до резкости, и дети явно его безумно боятся. Тем не менее видно, что он к ним привязан, хотя и держит в ежовых рукавицах. Он настоящий французский grand Seigneur [вельможа] старой школы.
      После изумительного обеда мы некоторое время сидели и беседовали в библиотеке, а потом поехали кататься на велосипедах, вернувшись как раз вовремя к роскошному чаю на террасе. Затем герцог прокатил нас по парку-зверинцу, где, помимо своих знаменитых диких лошадей, он держит разные виды оленей и редкую породу черных как смоль диких овец. Потом ванна. Потом восхитительный ужин. Потом опять беседа в библиотеке; спать легли рано.
      Суббота, 22 августа.
      Безмятежная жизнь продолжается. Сегодня осматривали фруктовый сад, где досыта наелись чудесного винограда, абрикосов, персиков, слив и ягод всех сортов.
      Воскресенье, 23 августа.
      В 11 утра отправились в церковь, где герцог, герцогиня, Антуанетт и я торжественно восседали на семейной скамье. После чая нас повезли знакомиться с нутриевой фермой, оборудованной на специальном грязевом поле.
      Понедельник, 24 августа.
      Осматривали гараж, где обнаружили примерно двадцать пять автомобилей разных видов; более половины их принадлежит семье Крой.
      Нордкирхен. Среда, 26 августа.
      После обеда герцог отвез нас в Нордкирхен, имение князей Аренбергов кузенов герцогов Крой, у которых мы некоторое время погостим.
      Нордкирхен больше похож на дворец, чем на замок в сельской местности. Его окружают красивые искусственные водоемы и французские сады. Сейчас семья занимает только одно крыло; оно очаровательно устроено - в нем вольеры, крытый плавательный бассейн, специальный застекленный сад для солнечных ванн и всевозможные прочие роскошества. Кормят здесь даже лучше, чем в Дюльмене. За чаем я от души напилась молока, а потом мы сидели и беседовали с хозяйкой дома - Валери, пока герцог и князь охотились. У меня прелестная комната и общая с Антуанетт Крой ванная.
      Четверг, 27 августа.
      Встала в 9 утра; после изумительного завтрака Энкар и Валери Аренберг повели нас на долгую прогулку по поместью. После обеда мы переоделись в шорты и загорали в саду, время от времени окунаясь в бассейн, чтобы остыть.
      Вечером, после ужина, я лежала в постели и читала, как вдруг над головой раздался гул множества самолетов, заработали зенитки в близлежащем городке, и началось! Полная луна озаряла крепостные рвы, лучи прожекторов обшаривали небо, и когда я выглянула из окна, меня на мгновение захватила довольно-таки зловещая красота этого зрелища. Впрочем, помня, что произошло в Йоханнисберге, я выбежала в коридор, где столкнулась с остальными членами семьи, как раз спешившими за мной. Мы всей компанией спустились в главный двор, уселись на ведущих в подвал ступеньках и стали есть персики и пить молоко, пока Энкар ходил по дому и открывал все окна (чтобы их не выбило взрывной волной). Примерно через час все утихло, и мы вернулись к себе в комнаты. Антуанетта Крой и я стояли у окна и разговаривали, когда внезапно раздался страшный грохот, и нас швырнуло в глубь комнаты, как будто прямо у нас перед носом хлопнули дверью. Позже мы узнали, что это была ударная волна от бомбы, разорвавшейся в двадцати километрах от нас. А между тем удар был такой силы, что нас практически сбило с ног. Поразительное ощущение! Во время этого налета был разрушен соседний замок.
      Пятница, 28 августа 1942 года.
      Никак не могла решить, идти на свадьбу или нет, но тут позвонил из Зигмарингена Константин Баварский и сказал, что я должна быть непременно, что будет очень неудобно, если я не приду, что все будет очень торжественно, что заранее расписано, кто с кем, за каким столом будет сидеть и в каком порядке пойдет в церковь и обратно, что уже назначено, кто составит мне пару при такой-то и такой-то церемонии, и так далее. Пришлось провести остаток вечера с Энкаром Аренбергом и экономкой за изучением расписаний. Из-за недавних воздушных налетов многие железнодорожные линии перерезаны или повреждены; поезда часто едва ползут, если вообще ходят, а я должна быть там не позже воскресенья.
      Зигмаринген. Суббота, 29 августа.
      Большую часть своего багажа я оставила в Дюльмене, так что сначала нам пришлось позвонить герцогу Крою и попросить его послать кого-нибудь с ним на станцию. Аренберги подарили мне множество книг, провизии, вина, зажигалку-будильник Энкара (у меня куда-то запропастились часы) и розу (которую я позже обнаружила у себя в чемодане). Нагруженная всем этим, я доехала до станции Дюльмен, сошла, забрала у водителя герцога свой багаж, а с ним и свою почту, и отправилась в долгий путь на юг.
      Одно из писем было от Лоремари Шенбург: она между прочим писала, что убит Хуго Виндиш-Грец - погиб в авиакатастрофе (он был офицером итальянской авиации). Мы были дружны с детства и много виделись перед войной в Венеции. Я горевала всю дорогу, думая о его матери Лотти и брате-близнеце Мукки, с которым они не разлучались. Лоремари сообщала и о других смертях: убиты Ветти Шафготш и Фриц Дернберг. А совсем недавно в Шотландии разбился насмерть герцог Кентский; его жена Марина только что родила [Мать ее, наша русская великая княжна Елена Владимировна была подругой с детства отца Мисси]. Такой же смертью погиб и сын венгерского регента адмирала Хорти. Впору задуматься, не объясняется ли эта полоса авиакатастроф поспешностью самолетостроения в военное время. А может быть, это проклятие, ниспосланное человечеству в наказание за изобретение всех этих мерзких штук?
      Сначала поездка была довольно приятной, в вагоне, как ни странно, было почти пусто. Мы проехали через Рурскую область, средоточие германской индустрии, где многие города превращены теперь в мили и мили сплошных развалин. В Кельне стоял неразрушенным один лишь собор. Дальше мы ехали по долине Рейна мимо всех этих знаменитых средневековых замков, которые даже в руинах кажутся прекрасными в сравнении с ужасным разорением, которое теперь всюду творит человек. Кто-то указал мне на замок Йоханнисберг (я еще никогда там не была); издали он выглядел почти неповрежденным, только крыши нет. На самом же деле от него, разумеется, ничего не осталось. Потом был Майнц, который, говорят, разрушен на 80 процентов. Во Франкфурте я опять пересела на другой поезд. На этот раз ехать было не так удобно: пришлось разместиться вместе с тремя другими девушками в туалете первого класса, зато двое студентов-итальянцев угощали нас сливами, орешками и английскими сигаретами. После еще двух пересадок, я наконец прибыла в Зигмаринген сегодня в 8. 30 утра.
      Воскресенье, 30 августа.
      Я заранее позвонила Константину Баварскому, и они послали на станцию человека помочь мне с багажом. Мы с ним дошли пешком до замка, который стоит на вершине скалы в самом центре маленького городка, и весь в крышах, фронтонах и башенках - совершенно как у пряничных замков из немецких волшебных сказок. Мы вошли в лифт у подножия скалы и поднялись этажей на девять. Экономка провела меня в мою комнату и принесла вареные яйца и персик. Я поспешно приняла ванну и прилегла, надеясь немного поспать, пока семья слушает мессу в часовне замка. Но орган играл так громко, что я не могла сомкнуть глаз, поэтому я занялась чтением списка гостей, в котором, похоже, целый сонм разных Гогенцоллернов и Виттельсбахов, по большей части пожилых.
      В полдень я встала, оделась и, открыв дверь, увидела Константина, завязывающего галстук: его комната как раз напротив моей. Мы мило побеседовали, после чего он повел меня по бесконечным коридорам, вверх по лестнице, вниз по лестнице, снова вверх, пока мы наконец не оказались в так называемом "детском флигеле", где он собирался познакомить меня со своей невестой (я ее раньше не знала). Отовсюду появлялись жаждавшие быть представленными молодые люди, выглядевшие как маленькие эрцгерцоги из детских книжек - стройные, белокурые и прекрасно воспитанные братья и кузены невесты. С этой свитой мы дошли до ее гостиной. Оттуда мы все вместе проследовали в одну из зал, где собрались обе семьи. По дороге мы встретились с матерью невесты - хозяйкой дома; как мне показалось, она была одновременно и удивлена и обрадована, что я все-таки подоспела. Среди гостей, проживающих в замке - принц Луи-Фердинанд Прусский [старший внук покойного кайзера] и его русская жена Кира Кирилловна, бывший саксонский царствующий дом в полном составе, "Диди" Толстой (наш отдаленный кузен) и его сводный брат и сестра, Джорджи и Лелла Меклен-бург, Хассели, Шницлеры, румынский посланник Босси и Макс Фюрстенберг с женой.
      Нас пригласили к столу в так называемом Зале Предков. Я сидела рядом с Бобби Гогенцоллерном, старшим сыном брата-близнеца хозяина дома. С тех пор этот юный солдат двадцати одного года от роду, белокурый, голубоглазый, говорливый и трогательный, не отставал от меня. За нашим столиком сидел еще брат Константина Саша, очень застенчивый и "благопристойный" - точная копия императора австрийского Франца-Иосифа в молодые годы (что не удивительно, поскольку он его праправнук).