Берлинский дневник (1940-1945)

      Среда, 8 сентября.
      Мы снова взяли свои велосипеды в Берлин, где я забрала шляпку известной парижской модельерши Роз Валуа - большое ярко-зеленое сомбреро с черными лентами, которое кто-то прислал Татьяне из Парижа. После работы Готфрид Бисмарк отвез нас с Лоремари Шенбург к французскому послу Скапини. Во время ужина вдруг ворвался секретарь и сообщил, что Италия капитулировала. Мы извинились и помчались предупредить Отто Бисмарка, старшего брата Готфрида, только что приехавшего из Рима (он долго был министром-советником германского посольства в Италии) и обедавшего у "Хорхера" с Хельдорфом и Готфридом. Все трое сидели в отдельном кабинете, и когда мы с Лоремари вбежали с этой новостью, их как громом поразило. Оторопел перед тем и Скапини. Он находится здесь в качестве исполняющего обязанности посла Франции для переговоров о возвращении французских военнопленных в обмен на "добровольную" рабочую силу. Это несчастный человек: в прошлую войну он потерял зрение, и его постоянно сопровождает слуга-араб, служащий ему глазами и описывающий ему все, что происходит вокруг.
      Четверг, 9 сентября.
      По дороге в город купила газету, и меня весьма позабавило выражение лица у человека, сидевшего напротив: он впервые увидел в газете известие о капитуляции Италии. Принеся столько жертв, итальянцы все-таки так и не заставили себя уважать!
      Пятница, 10 сентября.
      Незадолго до окончания рабочего дня ко мне на работу пришли Альберт Эльц и Ага Фюрстенберг, и мы поспешили в итальянское посольство, где я надеялась найти кого-нибудь, кто скоро уедет и согласится взять с собой письмо для Ирины, а то теперь мы будем отрезаны друг от друга до самого конца войны. Бедненькая девочка, она будет так тревожиться...
      Застала всю итальянскую колонию сидящей на чемоданах возле здания, а кругом множество ожидающих автомобилей и машин скорой помощи. Альберт предположил, что их, вероятно, сначала где-нибудь хорошенько выпорют, прежде чем отправлять на вокзал. В конце концов я заприметила Орландо Коллалто, и он обещал передать Ирине все, что нужно, на словах, но отказался брать что-либо писанное.
      После этого я отправилась в Потсдам, прихватив с собой ценный ковер и того же Альберта, который хотя и служит в люфтваффе, но испытывает здравое уважение к авиации союзников и предпочитает ночевать за городом. Вечером наш Адольф разразился длинным обличением по адресу итальянцев, "вонзивших Германии нож в спину".
      Суббота, 11 сентября.
      Немцы оккупировали Рим. Будем надеяться, это не означает, что город теперь начнут бомбить союзники.
      Сегодня вечером Лоремари Шенбург пригласила на ужин Хельдорфа, чтобы поговорить о политике. Альберт Эльц тоже захотел с ним познакомиться. Поскольку у Хельдорфа не самая безупречная репутация (как у давнишнего члена партии и обер-группенфюрера СА), то нынешнее его участие в заговоре воспринимается кое-кем из непримиримых антинацистов с сомнением. Лоремари и Альберт оба принимали ванну, когда явилась без предупреждения Ага Фюрстенберг. Она известная сплетница, и мы все попрятались, сделав вид, что никого нет дома. Когда она ушла восвояси, я пошла искать остальных и обнаружила их сгрудившимися в подвале без всякой одежды, кроме ванных полотенец. К сожалению, все эти приготовления оказались напрасными, так как когда Хельдорф приехал, он был крайне немногословен. Альберт изо всех сил старался у него "выудить", но тот явно был начеку. Я пошла спать.
      Воскресенье, 12 сентября.
      Сегодня по радио неожиданно грянул итальянский фашистский гимн "Джовинецца", а затем было сообщено, что немецкие парашютисты освободили Муссолини из места его заключения - Гран Сассо д'Италиа - в горах Абруцци, и сейчас он на пути в Германию. От этой новости мы просто онемели.
      Эсэсовские парашютисты под командованием старшего лейтенанта Отто Скорцени совершили дерзкий налет, приземлившись на планере на пик Гран Сассо д 'Италии, освободили Муссолини и самолетом перевезли его в Германию. Позже он учредил марионеточную неофашистскую администрацию - так называемую "Итальянскую социальную республику" - в северной Италии, со столицей в городке Сало.
      Среда, 15 сентября.
      Ужинала одна с Отто и Готфридом Бисмарками. Отто рассказал много интересного о жизни в Риме. Оказывается, Анфузо выступил на стороне Муссолини (он был главой кабинета при Чиано), но большинство прочих фашистских главарей теперь, когда Дуче проигрывает, переметнулись в лагерь его противников.
      Четверг, 16 сентября.
      Только что пришло письмо из Парижа от Джорджи; к письму приложен уникальный предмет: белая шелкообразная кисточка - все, что осталось от стекла одного из его окон после того, как вблизи упала бомба. [Воздушный налет союзников на Париж 3 сентября стоил жизни приблизительно 110 жителям).
      Позже поехала на велосипеде на Ваннзее к д-ру Марти, представителю швейцарского Красного Креста, с которым Мама работала над организацией помощи советским военнопленным. Я едва успела: завтра он уезжает в Швейцарию.
      Муссолини выступил с длинной речью по радио. Я почти все поняла.
      Воскресенье, 19 сентября.
      Какой-то "Союз германских офицеров" передал по радио обращение из Москвы. Обращение подписано несколькими немецкими генералами, взятыми в плен в Сталинграде.
      Кенигсварт. Вторник, 28 сентября.
      Взяла короткий отпуск, чтобы повидаться с родителями и Татьяной. Последняя выглядит чуть-чуть лучше. Я подолгу гуляла с Мама. Она настаивает, чтобы я ушла с работы и поселилась с ними за городом. Она не понимает, что это невозможно и что меня немедленно отправят на военный завод. Обе ночи спала с Татьяной, что дало нам возможность наговориться.
      Берлин. Понедельник, 4 октября.
      Обедала с Йозиасом Ранцау, послом фон Хасселем и сыном последнего. По возвращении в контору Йозиасу дали понять "сверху", что на такие встречи в нерабочее время смотрят неодобрительно.
      Вторник, 5 октября.
      Ходила на концерт венгерских музыкантов с Филиппом де Вандевром и еще одним французом, Юбером Ноэлем, который был отправлен на работу в Германию, но сумел раздобыть медицинское свидетельство о том, что он наполовину глух; теперь он возвращается во Францию.
      Четверг, 7 октября.
      Обедала в гольф-клубе с друзьями, но пришлось уйти рано, так как у меня было назначено свидание с Филиппом де Вандевром. Мы договорились, что я пойду с ним в штаб-квартиру СД, в которую Гестапо входит как составная часть. Он только что узнал, что один из его лучших друзей, сын французского банкира по имени Жан Гайяр, арестован близ Перпиньяна при попытке перейти границу с Испанией. Его отправили в лагерь в Компьене прямо в тенниске и шортах, в которых его схватили. Ему удалось сообщить о своем положении невесте. Но с тех пор от него нет больше никаких вестей, кроме сообщения, что его погрузили в товарный вагон, направляющийся в Ораниенбург, страшный концлагерь неподалеку от Берлина. Запланированная нами стратегия состояла в том, чтобы притворяться идиотами, делать наивные расспросы и разговаривать с офицерами СД как со служащими нормального учреждения. Я собиралась - о ирония! - отрекомендоваться как сотрудница АА. Мы даже предполагали просить разрешения послать Гайяру еду и одежду. На тот случай, если я не вернусь, я предупредила Лоремари Шенбург о том, куда иду.
      После того как мы попали в здание - огромный корпус, окруженный колючей проволокой, в некотором отдалении от города - и у меня отобрали фотоаппарат, который я по какому-то недомыслию прихватила с собой, нас препоручили цепочке чиновников, которые перебрасывали нас от одного к другому, как теннисные мячи. Каждый раз требовалось все заново рассказывать о себе. Когда меня спросили, почему я проявляю заинтересованность в этом деле, я сказала, что я двоюродная сестра Филиппа. Мы провели там три часа, ничего не добившись. Они даже были настолько любезны, что проверили по документам всех вновь прибывших в Ораниенбург; Гайяра среди них не было. В конце концов они предложили Филиппу самому поехать в Ораниенбург и навести справки на месте. Позже я умоляла его не ехать, а то его самого посадят. Они записывали всевозможные касающиеся нас подробности, когда меня внезапно позвали к телефону - звонила Лоремари: "Sebst du noch?" ["Ты еще жива?"] Я поспешно дала утвердительный ответ и положила трубку. Мы ушли без всяких надежд, еле смея поднять глаза: всюду черная форма, оружие и мрачные лица. Было облегчением снова оказаться на разбомбленной улице.
      Впоследствии Филипп де Вандевр узнал, что его друг попал не в Ораниенбург, а в Бухенвальд, и, невзирая на предупреждения Мисси, поехал и туда - однако безуспешно. В 1945 г. молодой Гайяр был освобожден наступающими американскими войсками, но так как у них не было лишнего транспорта, оставшиеся в живых были отправлены в тыл наступающих войск пешком. Многие из них, в том числе и Гайяр, по пути погибли. Труп его так и не нашли.
      Воскресенье, 11 октября.
      Большую часть дня ожидала звонка дяди Валериана Бибикова - пожилого родственника из Парижа, который в начале русской кампании пошел добровольцем в немецкий флот в качестве переводчика. Думал ли он тогда во что ввязывается! Сейчас он едет к себе в Париж в отпуск. Я собиралась дать ему письма: одно для Джорджи, другое от Филиппа де Вандевра. Филипп настаивал, чтобы я прочла его письмо, а я вначале отказывалась. Но когда он ушел, я прочла. Какой ужас! Оказалось, что это подробный отчет, направляемый архиепископу Муленскому участником Сопротивления - священником, работающим в немецком концлагере. Я пережила ужасные муки совести: с одной стороны, нельзя подводить Филиппа, а с другой - понятно, чем это может кончиться для бедного Валериана. В конце концов я положила все это в запечатанный конверт, адресованный Джорджи, с просьбой, чтобы он сам отправил это письмо из Парижа в Мулен, и вручила Валериану сей прощальный подарочек. До самого его ухода мы топили наши горести в водке. Молюсь, чтобы все прошло хорошо.
      Письмо благополучно достигло Джорджи, и тот переправил его адресату. Автор письма, аббат Жирардэ, погиб.
      Понедельник, 11 октября.
      Провела вечер с Зигрид Герц. Гестапо арестовало ее мать - еврейку - и преспокойно объявило ей, что она высылается в гетто в Терезиенштадт (это в Чехословакии). Отец Зигрид (не еврей) погиб в Первую мировую войну, а сама она - красивая высокая блондинка. Пока что ей удалось добиться отсрочки, и сейчас она рассылает сигнал SOS во всех направлениях, но шансов на успех мало. В штабе СД ей сказали: "Жаль, что вашего отца нет в живых. Тогда в этом не было бы нужды. Не повезло вам!"
      Вторник, 12 октября.
      Мы с Лоремари Шенбург собираем гостей на коктейль в ее городской квартире и перетаскиваем туда вещи, чтобы придать помещению жилой вид. У нас имеются две бутылки вина и полбутылки вермута, но мы оптимистически надеемся, что гости кое-что принесут с собой.
      Среда, 13 октября.
      Вечер прошел удачно, хотя Гретль Роан, тетушка Лоремари Шенбург, выдула одну из бутылок вина, воспользовавшись тем, что я пошла купить что-нибудь на бутерброды. Это был довольно неприятный сюрприз, но все обошлось: гости принесли лед и шампанское, мы слили все вместе, смесь была кошмарная, но все пили и не жаловались. Пытаюсь свозить братьев Вандевров на выходные к Татьяне, но пока что французам не разрешают уезжать из тех мест, где им предписано работать. После того как большая часть гостей разошлась, мы размышляли, пока жарили картошку, как бы нам обойти это правило.
      Новое итальянское правительство Бадольо объявило войну Германии.
      Провозгласив перемирие, Бадольо приказал итальянским вооруженным силам прекратить все военные действия против "сил противника", но давать отпор любым другим враждебным акциям, от кого бы они ни исходили (подразумевая немцев). Хотя союз с Германией никогда не пользовался у итальянцев популярностью, а война тем более, этот неожиданный поворот, предполагавший измену недавним товарищам по оружию, вызвал у многих итальянских военных мучительный нравственный кризис, и некоторые отказались подчиниться этому приказу.
      Четверг, 14 октября.
      Зашла повидать графа фон дер Шуленбурга. Он последний германский посол в Москве - обаятельный старик, очень доброжелательно относящийся ко всему русскому и весьма откровенный. Я пытаюсь устроить Катю Клейнмихель к нему на службу, так как она сейчас без работы.
      Дипломат старой школы и убежденный сторонник традиционной бисмарковской политики дружбы между Германией и Россией - любой Россией - граф Бернер фон дер Шуленбург (1875 - 1944), будучи послом в Москве с 1934 г., неустанно способствовал поддержанию нормальных отношений между двумя диктаторами. Нападение Гитлера на Россию в июне 1941 г. было для него предвестником национальной катастрофы (он не сомневался, что в конечном итоге Германия потерпит поражение), а это еще более отвернуло его от системы, которая всегда вызывала у него отвращение. Из советских источников недавно стало известно, что он даже предупредил Сталина о точной дате нападения, но Сталин ему не поверил.
      Понедельник, 18 октября.
      Сегодня у меня было ночное дежурство. Приехала в 7 вечера. Две девушки, которым полагалось дежурить вместе со мной, пошли на какой-то концерт. Я написала несколько писем и решила ненадолго отлучиться, чтобы заглянуть к живущей по соседству Дики Вреде. Швейцар предупредил меня, что будто бы ожидается воздушный налет. Я сказала, что лишь на минутку.
      Не успела я дойти до подъезда Дики, как трижды сильно громыхнуло. Я звонила и звонила, но никто не отвечал, тогда я помчалась обратно на работу, и там оказалось, что в непосредственной близости от нас упали три бомбы. Было слышно, как над головой громыхают самолеты, но тревога прозвучала лишь через несколько минут. После отбоя я вернулась к Дики, она к этому времени уже пришла домой, и мы попили кофе. Ночевать на работе было малоприятно; спала под пледом на кровати, твердой, как доска.
      Воскресенье, 24 октября.
      День рождения Марии Герсдорф. Было трудно найти подарок. Подарила ей духи. У нее было много гостей, в том числе Адам Тротт, который позже пришел вместе с Папa к Лоремари Шенбург. Мы накормили наших гостей хлебом, вином, жареной картошкой и кофе.
      Я получила новое срочное задание: перевести заголовки под большим количеством фотографий останков около 4 тыс. польских офицеров, расстрелянных Советами и найденных в Катынском лесу под Смоленском нынешней весной. Такой ужас, просто не укладывается в сознании.
      Все это сверхсекретно. Я видела конфиденциальный доклад фон Папена, германского посла в Анкаре. Он поручил одному из своих сотрудников подружиться с польским дипломатическим представителем в Турции, который, в свою очередь, дружен с Джорджем Эрлеем, специальным представителем президента Рузвельта по вопросам Балканских стран. Рузвельт потребовал полную, неискаженную информацию; говорят, будто у себя в Штатах он ее не может получить, потому что его окружение (Моргентау?) перехватывает и изымает все, что неблагоприятно для Советского Союза.
      После краткого пребывания на посту канцлера Германии в 1932 г., Франц фон Папен (1879 - 1969) был в 1933 г., чтобы усыпить консервативную общественность, назначен вице-канцлером при Гитлере. В 1934 - 1938 гг., будучи германским послом в Австрии, он во многом способствовал осуществлению аншлюсса, а в 1939 - 1944 гг., в качестве посла в Анкаре, немало сделал для того, чтобы удержать Турцию от присоединения к союзникам. Привлеченный к суду как военный преступник в Нюрнберге в 1946 г., он был полностью оправдан, но в 1947 г. немецкий суд приговорил его к восьми годам каторжных работ и конфискации имущества. Освобожденный спустя два года, он прожил остаток дней в относительной безвестности.
      Переводы должны быть готовы через два дня. Я ощущаю что-то странное, когда думаю, что моя проза менее чем через неделю окажется на столе у президента Рузвельта. Какая ответственность! К тому же это тяжелая работа. Но самое главное - ставшие теперь известными жуткие детали обнаружения останков просто потрясают.
      За шесть месяцев до этого, 13 апреля 1943 г. немецкое радио сообщило, что в массовой могиле в Катынском лесу, близ Смоленска, на оккупированной Германией территории СССР, обнаружены тела многих тысяч поляков, главным образом офицеров. Все были убиты выстрелом в затылок - традиционная чекистская техника казни. Немцы немедленно обвинили Москву в этом преступлении и назначили комиссию по расследованию, состоявшую из врачей из 12 нейтральных или оккупированных Германией стран. Вторая комиссия, из занятой немцами Польши, включала агентов польского подполья. 17 апреля, без консультаций с британским правительством, польское лондонское правительство в изгнании (давно подозревавшее правду) объявило, что попросило и Международный Красный Крест предпринять расследование. Последний заявил, что не может действовать без согласия Советского правительства, которое, разумеется, в этом отказало. Вместо этого Москва порвала отношения с лондонскими поляками, обвинив их в "сговоре с врагом"; эти отношения в дальнейшем так и не были восстановлены. Обе комиссии пришли к единодушному заключению, что 4400 с чем-то жертв - все офицеры - являлись частью 230 тыс. польских военнослужащих, взятых в плен советскими войсками при их вторжении в Польшу осенью 1939 г. Из них около 148 тыс. - в том числе от 12 до 15 тыс. офицеров - исчезли без следа, причем на все запросы польского правительства в изгнании до обнаружения Катынского захоронения давался, даже самим Сталиным, один и тот же ответ: "все польские пленные освобождены" или "бежали". Только Меркулов, заместитель Берия, однажды, говорят, пробормотал: "Тут мы крупно просчитались... " Все вещественные улики доказывали, что несчастные были расстреляны весной 1940 г., т. е. почти за год до того, как немцы заняли эти места. В довершение всего, все они были из одного и того же советского лагеря для пленных польских офицеров - бывшего православного монастыря Оптина Пустынь под Козельском, откуда вся переписка с родственниками неожиданно прекратилась в апреле 1940 г.
      Вновь заняв эту территорию, Москва назначила свою собственную комиссию по расследованию, так называемую "Комиссию Бурденко" (знаменитый академик ее возглавлял), которая свалила вину на немцев, и Катынь была включена в первоначальное обвинительное заключение, предъявленное союзниками главным нацистским военным преступникам на Нюрнбергском процессе. Однако окончательный приговор обошел этот пункт молчанием, не оставив тем самым сомнений относительно того, кто действительные убийцы.
      Обнаружение катынского могильника, разумеется, поставило западных союзников в весьма затруднительное положение. СССР нес на себе основное бремя военных действий в Европе, и было необходимо продолжать с ним сотрудничать. Кроме того, многочисленные влиятельные слои, сочувствующие "доблестным советским союзникам", не допускали, что Москва способна на такое злодеяние. И таким образом круговая порука молчания, в которой участвовали решительно все лидеры союзников, заглушила всякое упоминание этой темы до конца войны.
      По восточноевропейским источникам, после XX съезда КПСС в 1956 г., Никита Хрущев будто бы пытался убедить своего польского коллегу Владислава Гомулку обнародовать истину, но тот побоялся, что это надолго испортит отношения между двумя странами. С середины 1980-х годов, не только в самой Польше, но даже в наиболее смелых советских органах печати стали открыто говорить об ответственности СССР за это злодеяние, но Горбачев всячески увиливал от такого признания - покуда оно у него не было буквально вырвано польским президентом генералом Ярузельским при его посещении Москвы 13 апреля 1990 г. Но даже тогда вину валили на "сталинизм" и "НКВД", но не на КПСС и ее руководство в целом.
      Пришлось ждать октября 1992 г. и развала СССР, чтобы по личному приказу Ельцина почти полная правда была оглашена и соответствующие документы формально переданы польскому правительству. При этом выяснилось, что число расстрелянных поляков было значительно больше ранее признанного, а именно 21. 857 человек, и что решение их умерщвлять было принято не где-то в НКВД, а, по предложению Берии, на самом высшем партийном уровне, формальным постановлением Политбюро ЦКВКП(б) под № 144 от 5 марта 1940 г. за подписью Сталина, Ворошилова, Молотова, Микояна, Калинина и Кагановича. Тем временем были найдены еще другие массовые захоронения расстрелянных поляков - в Виннице, в Калинине (ныне Твери), под Харьковом... Более того, на экранах русского телевидения дали интервью двое из непосредственных палачей из старших чинов НКВД, со слов которых выяснилось, что, например, в Калинине расстреливали по 250 человек каждую ночь в течение целого месяца, причем каждая такая "операция" завершалась выпивкой, а конец всего "предприятия" был отпразднован банкетом!
      Поскольку среди жертв одной Катыш насчитывалось 21 университетский профессор, более 300 врачей, более 200 адвокатов, более 300 инженеров, несколько сотен школьных учителей, много журналистов, писателей и предпринимателей, это чудовищное злодеяние, подобного которому, пожалуй, нет в истории человечества, рассматривается с полным основанием как попытка тогдашнего советского руководства обезглавить польскую некоммунистическую интеллигенцию и тем облегчить включение "освобожденной" Польши в состав СССР по примеру Балтийских стран.
      Знаменательно, что, несмотря на все преступления, совершенные советской стороной против поляков как в самой Польше, так и в других местах, Польша вместе с Грецией и Югославией, была почти единственной страной, оккупированной немцами, которая не поставила ни одного добровольца немецкой армии, сражающейся в СССР.
      Лоремари вдруг стала ужасно бояться воздушных налетов. Прошлой ночью она спала у меня дома и во сне стукнула меня в глаз.
      Большинство южноамериканских дипломатов покидают Берлин.
      Четверг, 28 октября.
      Налеты теперь бывают каждую ночь, но вреда от них как будто немного. Обычно они застают меня в ванне.
      Кенигсварт. Суббота, 30 октября.
      Ага Фюрстенберг и я приехали в Кенигсварт на выходные. Вандеврам так и отказали в разрешении нас сопроводить. Поездка была изматывающая: половину пути мы ехали стоя, потому что вагоны были набиты эвакуирующимися по категории Mutter und Kind ["мать и дитя"]. Было также много раненых. Остальную часть дороги мы провели в коридоре, сидя на своих чемоданах. Здесь я подолгу гуляю с Мама и стараюсь отдохнуть и набраться сил.
      Воскресенье, 31 октября.
      Вчера мы еще спали, когда внезапно раздался громкий удар. В нашем лесу упал самолет. Летчик, летевший в Нюрнберг, хотел махнуть крылом своей семье, которая живет в ближней деревне; что-то испортилось, и самолет камнем рухнул на землю. Летчик погиб мгновенно, но его товарищ прожил еще несколько часов. Все местные жители были мобилизованы тушить пожар, так как вокруг очень сухо и огонь быстро распространялся.
      Берлин. Понедельник, 1 ноября.
      Возвращение было еще хуже. Меня оттеснили от Аги Фюрстенберг, которая спотыкнулась и упала. Я слышала, как она кричит и стонет в другом конце вагона, где ее чуть ли не затоптали. Хотя Татьяна щедро снабдила нас бутербродами и вином, мы приехали совершенно измотанными.
      Суббота, 6 ноября.
      Русские освободили Киев.
      Среда, 10 ноября.
      В доме Бисмарков в Потсдаме становится тесно, и мы с Лоремари Шенбург переезжаем обратно в Берлин: мы и так уже слишком долго злоупотребляли гостеприимством Готфрида и Мелани. А теперь, с наступлением осенней непогоды, налеты скорее всего будут не такими опасными. Но я все-таки беру с собой лишь самое необходимое, так как по нынешним временам, похоже, путешествовать лучше налегке.
      Четверг, 11 ноября.
      Ужин у Герсдорфов, затем очередной безобидный налет. Спала тринадцать часов не просыпаясь.
      Суббота, 13 ноября.
      Кофе у сестер Вреде. Были: Зиги Вельчек, автогонщик Манфред фон Браухич и кинозвезда Дженни Джуго.
      Все в ужасе: казнен известный молодой артист за "подрывные" высказывания - он заявил, что Германия, возможно, потерпит поражение. У Манфреда фон Браухича (он племянник бывшего главнокомандующего сухопутными силами) тоже неприятности: его обвинили в весьма сходном "грехе".
      "Известным молодым артистом", о котором пишет Мисси, был двадцатисемилетний пианист-виртуоз Карл-Рудольф Крейтен. На него донесли две подруги его матери, и он был повешен в тюрьме Плэтзензее 7 октября, причем его семье послали счет на 639,20 марок - "для покрытия расходов, связанных с его казнью".
      Была на концерте под управлением Фуртвенглера, потом дома играла на фортепиано. Повариха Марта настроилась на музыкальный лад и захотела во что бы то ни стало спеть все ее любимые куплеты "развеселых девяностых годов". Марии Герсдорф и Папa не было дома. Опять был налет. Я уложила небольшую сумку, но все утихло и мы остались у себя.
      Вторник, 16 ноября.
      Ночное дежурство. Наутро всегда чувствуешь себя ужасно - какое-то мышечное истощение. Сходила на полчаса домой, приняв в конторе ванну (только там время от времени еще бывает горячая вода). К сожалению, меня вместе с моим фотоархивом перевели в бывшую чешскую миссию на Раухштрассе.
      Все ошеломлены тем, что тамошний начальник уволен. В руках Гестапо оказалось его письмо, адресованное его бывшей жене в Рур, где он предупреждает ее о грозящих налетах. Донес на него второй муж жены. Ну и шайка!
      Ужинала сегодня у Годфрида Бисмарка в Потсдаме с Адамом Троттом, Хасселями и Фуртвенглером. Последний в панике при одной мысли о возможном приходе русских. Этим он меня разочаровал. Все-таки от музыкального гения я ожидала большего "класса"!
      Рассказывая об этом ужине в письме жене, Адам Тротт добавлял: "Ехал обратно с Мисси, и она снова меня поразила... В ней есть что-то от благородной жар-птицы из легенд, что-то такое, что так и не удается до конца осязать... что-то свободное, позволяющее ей парить высоковысоко над всем и вся. Конечно, это отдает трагизмом, чуть ли не зловеще таинственным".
      Среда, 17 ноября.
      Нас в полном составе вызвали знакомиться с новым нашим шефом на Раухштрассе - молодым человеком по фамилии Бютнер. Он только что "из окопов", хромает, с перебинтованным лбом. Он прочел нам проповедь о героизме фронтовиков и о том, как полагается вести себя нам, тыловикам.
      Вечером я повела Адама Тротта к Хорстманам. Они переехали обратно в город, в крошечную квартирку: в ней буквально три комнаты, но они, как всегда, прекрасно обставлены, и Хорстманы по-прежнему гостепреиимны.
      Ночевала у Лоремари Шенбург, так как опять был налет, а домой на Войршштрассе добираться было далеко. У нее серьезные неприятности: она оставила "совершенно секретную" американскую книгу "Гитлеровские девки, оружие и гангстеры" в туалете отеля "Эден", где обедала с приятелем. Ей полагалось ее прочитать и отрецензировать. В довершение всего, на книге имеется официальная печать АА. Она не решается признаться и отчаянно пытается ее найти, и одновременно поднять на ноги влиятельных друзей на тот случай, если ее внезапно схватят. Она даже рискнула позвонить одному человеку, которого видела всего два раза, - он работает в берлоге министра иностранных дел фон Риббентропа в Фушле. А когда наконец дали Фушль по междугородней связи, ее нельзя было разыскать, и мне пришлось делать вид, что я ничего не знаю.
      Четверг, 18 ноября.
      Постепенно приучаюсь обходиться без обеда. Наша столовая совершенно отвратительна, хотя за тамошнее варево, именуемое Mittagessen [обед], у нас отбирают значительную часть наших талонов.
      Готфрид Бисмарк возил меня по городу в связи с каким-то поручением. Он чувствует себя несколько неловко: наши родные - мои и Лоремари Шенбург по-прежнему благодарят его в письмах за предоставление нам крова в Потсдаме: за исключением Папa, живущего вместе со мной у Герсдорфов, они еще не знают, что мы переехали обратно в Берлин.
      Большую часть послеобеденного времени занималась просмотром иностранных газет и журналов. Их подшивки имеются в моем прежнем бюро на Шарлоттенштрассе, и я туда регулярно хожу под разными благовидными предлогами.
      Ужинала дома с Марией и Хайнцем Герсдорфами; посреди ужина внезапно началась сильная стрельба. Подвала в доме нет, и мы поспешили укрыться в кухне, которая представляет собой полуподвальное помещение с окнами, выходящими в маленький сад во дворе. Там мы просидели два часа. Поблизости загорелось несколько домов; было много грохота. Позже мы узнали, что до предместий Берлина долетело несколько сотен самолетов, но сквозь зенитный огонь прорвалось лишь около пятидесяти.
      Попытка британского маршала авиации Харриса "поставить Германию на колени" состояла из нескольких крупных воздушных сражений, названных по их главным целям. Первым было "Рурское" весной 1943 г., сровнявшее с землей индустриальное сердце Германии, а заодно и такие города, как Кельн, Майнц и Франкфурт. За этим в июле и августе последовало "Гамбургское". К осени 1943 г. бомбардировщики Харриса были готовы обрушиться на свою призовую мишень столицу Рейха. Того не подозревая, Мисси описала здесь первые залпы "сражения за Берлин".
      Пятница, 19 ноября.
      Ужинала с Рюдгером фон Эссеном (из шведской миссии) и его женой Хермине. Они только что закончили отделку своей очаровательной квартиры неподалеку от нашего дома; у них там множество стекла и фарфора из Дании. По-моему, это несколько опрометчиво. Подали устрицы - угощение поистине царское! Пришла домой поздно, так как трамваи ходят лишь спорадически.
      Воскресенье, 21 ноября.
      Ходила с Папa на литургию в большой русский собор около Темпельхофа. Пели прекрасно. С нами пошли Лоремари Шенбург и ее раненый друг-офицер Тони Заурма. На них служба тоже произвела большое впечатление, хотя Тони все время отвлекался, разглядывая русских женщин, которых в церкви было очень много. Некоторые из них прямо тут же кормили грудью детей. Их вывозят из оккупированных немцами областей России, и их становится все больше. Некоторые работают в сельском хозяйстве, другие на военных заводах. Церковь по воскресеньям у них любимое место сбора - подозреваю, что это не столько от набожности, сколько оттого, что церковь напоминает им родину.
      К этому времени немцы, с целью возместить свои огромные потери на Восточном фронте и освободить для боевой службы как можно больше лиц немецкой национальности, заманили ложными обещаниями, а чаще просто депортировали в Германию миллионы мужчин и женщин из всех оккупированных стран Европы, заставляя их работать в сельском хозяйстве, на шахтах и заводах, восстанавливать разбомбленные предприятия, железные дороги, строить береговые укрепления и т.