Постепенно становится ясно, что переворот имел успех почти везде, кроме Берлина. В Париже все прошло удачно, все высшие эсэсовцы были арестованы, и заговорщики вот-вот должны были взять под свой контроль весь Западный фронт. Теперь генерал фон Штюльпнагель, командовавший войсками во Франции, попытался застрелиться, но не погиб, а только ослеп. Маршал фон Клюге, главнокомандующий Западным фронтом, вел в свое время длительные переговоры с Готфридом, но, кажется, его пока не трогают. Лоремари говорит, что Роммель тоже состоял в заговоре, но его машину обстреляли самолеты союзников незадолго до 20 июля и он сейчас все еще в госпитале.
      В заговоре участвовали многие высшие офицеры на Западе, начиная с главнокомандующего Западным фронтом фельдмаршала Ханса фон Клюге и военного губернатора Франции генерала Хейнриха фон Штюльпнагеля. В 6. 30 пополудни 20 июля генерал Бек позвонил последнему с Бендлерштрассе: "Вы с нами ?" "Конечно!" - ответил тот, и через несколько часов, без единого выстрела, 1200 важнейших руководителей из СС и Гестапо во главе с представителем Гиммлера во Франции, группенфюрером СС Карлом-Альбрехтом Обергом были взяты под стражу. Но когда позже той ночью - к этому времени уже стало известно, что Гитлер жив и что путч в Берлине проваливается, - окружение Клюге стало настаивать, чтобы он действовал дальше на свой страх и риск и заключил перемирие с союзниками, он струсил и приказал освободить эсэсовцев. К полуночи путч кончился и в Париже. Вскоре Штюльпнагеля вызвали в Берлин. Зная, что его там ожидает, когда его автомобиль проезжал через Верден (где он сражался в Первую мировую войну), Штюльпнагель приказал шоферу остановиться, чтобы он мог "размять ноги". Вдруг шофер услышал выстрел, бросился на звук и увидел своего генерала с пистолетом в руке, ослепленного, но все еще живого. Невзирая на ранение, Штюльпнагеля заставили предстать , перед "Народным судом". 30 августа 1944 г. его повесили вместе с несколькими другими членами "западной группы". Их судьбу предстояло разделить еще многим.
      Фельдмаршал Роммель, долгое время один из любимых генералов Гитлера, неоднократно подвергался зондажу со стороны заговорщиков и несомненно сочувствовал их целям, но так и не дал согласие участвовать. Однако после высадки союзников в Нормандии он отправил Гитлеру ультиматум с требованием немедленно прекратить войну на Западе с тем, чтобы все силы сосредоточить на защите от наступающей Красной Армии. Через два дня, когда он возвращался с нормандского фронта, его автомобиль обстреляли самолеты союзников и он получил тяжелое ранение. Пока он выздоравливал, выявились его контакты с заговорщиками. 14 октября он, в свою очередь, получил ультиматум: покончить с собой или ожидать ареста и суда вместе с семьей. Роммель принял яд. Ради соблюдения приличий Гитлер устроил ему торжественные похороны.
      В Вене тоже все прошло гладко, но заговорщики продержались только двое суток. За это время все участники так раскрылись, что практически никто не избежал ареста.
      В Вене, как и в Париже, захват всех учреждении военными прошел успешно. Но когда через несколько часов местное командование осознало, что план "Валькирия" - это прикрытие для свержения нацистского режима, они струсили и сдались эсэсовцам и Гестапо. В действительности, в противоположность тому, что думала Мисси, призывы заговорщиков к свержению режима не встретили положительного отклика нигде больше на территории Германии или в оккупированных немцами странах даже в рядах вооруженных сил.
      Сегодня вечером Лоремари, Джорджи Паппенхайм, Тони Заурма и я собрались на ужин у Аги Фюрстенберг. Говяжья тушенка, даже виски - последние запасы Джорджи из Испании. Потом Тони отвез нас с Лоремари обратно в "Адлон". Благодаря своему ранению он все еще имеет право ездить на машине. Теперь без него никак не обойтись. Он всегда шутит, подбадривает, он такой надежный и мужественный. Как мало осталось таких, как он...
      С самого момента ареста Адама я пыталась связаться с Хассо фон Эцдорфом, который, как я теперь узнала, рано примкнул к Сопротивлению. Вот почему он держался так осторожно, даже со мной. Я слышала, что он в городе, и надеялась, что он что-нибудь придумает. Несколько дней назад он проезжал мимо меня на машине по Курфюрстендам, остановился и вышел поздороваться со мной. Потом, взяв меня под руку, он провел меня через развалины на заднюю лестницу разбомбленного дома известного фотографа Вога. Только там мы заговорили. Он подтвердил слух, что у Фрици Шуленбурга были списки участников и их будущих ролей. Безумие! Я сказала, как отчаянно я старалась с ним связаться и как я на него рассчитываю. Хуже всего то, ответил он, что не осталось никого на сколько-нибудь влиятельном посту, к кому можно было бы обратиться. Он все время осматривался и прекращал разговор при любом постороннем звуке. Он обещал навестить меня в ближайшие дни, но с тех пор от него ни звука.
      Кенигсварт. Суббота, 5 августа.
      Сегодня утром я села на ранний поезд в Кенигсварт, где предполагаю пробыть столько, сколько позволит мой отпуск по болезни.
      Воскресенье, 6 августа.
      Приехал Ханзи Вельчек, проходящий военную подготовку неподалеку от Дрездена, он проведет с нами уикэнд. Его жена Зиги здесь все лето, она лечится вместе с Татьяной. Большую часть времени мы лежим на солнышке на острове и говорим о 20-м июля. Паул Меттерних угощает нас своими лучшими винами, и Ханзи толстеет на глазах. К чаю во двор въехал огромный лимузин. Танхофер, верный мажордом и секретарь Паула, забаррикадировал все двери. Мы были уверены, что это полиция. Татьяна пошла вниз их встретить, стараясь выглядеть беззаботно. Распахнулась дверь, и появилась Рени Стиннес, сестра Зиги. Она приехала на машине своего дружка. Он довольно симпатичный левантинец, торгует на черном рынке или что-то в этом роде. Рени выпила с нами чаю и рассказывала о Будапеште, куда она только что ездила обновить свой гардероб. По ее рассказам, это просто оазис.
      Вторник, 8 августа.
      Во всех сегодняшних газетах извещение на первую полосу: фельдмаршал фон Вицлебен, генерал-лейтенант фон Хазе, генерал-полковник Хепнер, генерал-майор Штиф, граф Петер Йорк фон Вартенберг и другие - всего восемь человек - вышвырнуты из армии и предстанут перед этим жутким Volksgericht [Народным судом]. Это явно означает, что их приговорят к смерти - или расстрелу, или повешению. Обвиняются они в измене родине. Никто другой из знакомых нам арестованных не упоминается. Это дает нам крохотную надежду на то, что власти стараются не делать слишком большого скандала.
      Уже 24 июля Мартин Борман предупредил всех, гауляйтеров, что Гитлер не желает, чтобы высказывания по поводу неудавшегося переворота превратились в тотальные гонения на весь офицерский корпус. Следует изобразить покушение как изолированный акт, а не как широкий заговор. Со своей стороны, старшие генералы немедленно сделали все, чтобы предотвратить возможные нападки на вооруженные силы в целом. 4 августа специальный суд чести, возглавляемый весьма уважаемым фельдмаршалом Гердом фон Рундштедтом, лишил мундира всех военнослужащих, замешанных в заговоре, тем самым отдав их в руки палача.
      Радио союзников делает невесть что: они называют имена людей, которые, как они утверждают, участвовали в заговоре. А между тем многие из них пока официально к заговорщикам не причислены.
      Я помню, как я предупреждала Адама Тротта, что это произойдет. Он все надеялся, что союзники поддержат "порядочную" Германию, а я говорила, что они поставили себе цель уничтожить любую Германию, не задумываясь истребить "хороших" немцев вместе с "плохими".
      Автору настоящих комментариев оказалось исключительно трудно получить точные сведения об этих британских радиопередачах, безусловно оказавшихся роковыми для многих, кто в противном случае мог бы остаться в живых. Сэр Хью Грин, впоследствии глава Би-Би-Си, а во время войны - руководитель немецкого отдела этой вещательной корпорации, утверждал, что ничего о них не знает. Материалы германских радиоперехватов - те совершенно секретные розовые "Abhorberichte", о которых кое-где упоминает Мисси, - найти не удалось. Не обнаружены и сами тексты передач. Записи Сефтона Делмера, отвечавшего за "черную" пропаганду на Германию, которая велась на германских волнах Органами политической войны (PWE), были уничтожены после войны. Тем не менее в том, что эти роковые передачи были, нет никаких сомнений. Как пишет Кристабел Биленберг, жена Питера, в своем бестселлере "Прошлое - это я": "Утешения не было нигде... Недальновидная удовлетворенность Черчилля тем, что "немцы убивают немцев"; или эта бойкая команда с радиостудии "Солдатензендер Айне", которая всегда нас так смешила, но тут вдруг начала с жутковатым бойскаутским весельем загонять гвозди в крышки гробов, причисляя всех, кто только приходил на ум, к тому, что они именовали "заговором за мир"... " До недавнего времени ближе всех в Англии к признанию существования этих передач и их назначения подходили Майкл Бальфур и сам Сефтон Делмер. "В то же время, - пишет Бальфур, - "Солдатензендер Кале" (другая станция "черной" пропаганды), давая пищу для слухов о замешанных в заговоре лицах, многое сделала также и для того, чтобы посеять недоверие между партией и армией, что было единственным бесспорным результатом... " (Майкл Бальфур. "Пропаганда в войне. 1939 - 1945", Лондон, 1970). "Солдатензендер Айне" и "Солдатензендер Кале" вели на германских длинах волн "черную", т. е. деморализующую пропаганду на Германию. Они подчинялись Министерству информации в Лондоне. Делмер в своих мемуарах высказывается гораздо определеннее; он вспоминает, что давал своим сотрудникам следующие инструкции: "Не забудьте, мы должны впутать в это дело как можно больше офицеров... " Далее он добавляет с явным удовлетворением: "Одна из наших целей заключалась в том, чтобы упомянуть в связи с заговором тех немецких офицеров, на которых мы хотели навлечь подозрения Гестапо и СП,... К тому времени, когда полностью прошли в эфир все наши сообщения об этом событии, мы сумели представить в качестве участников "путча за мир" столько чинов из вермахта, МИД и вообще администрации, что количество названных имен почти сравнялось с общим фактическим числом заговорщиков, которое стало известно после победы союзников над Гитлером в 1945 году... " ("Черный бумеранг", Лондон).
      Отметим, что определенную ответственность за эти передачи, возможно, несло само Сопротивление, преувеличивавшее количество и влиятельность своих сторонников с целью произвести на союзников впечатление.
      Двусмысленное отношение союзников к немецкому антинацистскому Сопротивлению, столь обескураживавшее заговорщиков до 20 июля, сохранялось и после провала переворота. В то время как поддерживаемый Советами "Национальный комитет за свободную Германию" уже 23 июля призвал вермахт и гражданское население поддержать движение, несмотря на то, что оно уже потерпело поражение, англичане и дальше уклонялись от какой-либо четкой позиции. Лишь недавно автор настоящих комментариев получил свидетельство очевидца, бывшего служащего Би-Би-Си, принимавшего непосредственное участие в подготовке передач. Из этого свидетельства явствует, что спустя день или два после неудавшегося июльского путча немецкий отдел Би-Би-Си, по распоряжению самого Хью Грина (!) и на основании длинного списка, вероятно, составленного Органами политической войны, также выпустил в эфир сообщение, где упоминались высокопоставленные лица, которых желательно было скомпрометировать как заговорщиков. В списке значился, в частности, генерал-полковник Бек. До того момента сами нацисты назвали только одно имя - графа Штауфенберга. Само собой разумеется, что многие из упомянутых были вскоре казнены.
      Через некоторое время Би-Би-Си получила распоряжение интерпретировать события не как начало гражданской войны (что она начала было делать), а всего лишь как свидетельство того, что немецкие генералы, сознавая неизбежность поражения, сочли дальнейшие военные действия бессмысленными.
      Итак, британская "психологическая война" де факто помогла Гестапо разгромить антинацистское подполье и тем самым, возможно, способствовала продлению войны. Но все это, несомненно, было лишь логическим следствием отказа союзников проводить различие, по выражению Мисси, между "хорошими" и "плохими" немцами и их сознательного курса на уничтожение Германии - любой Германии - как крупной европейской державы, курса, который сформулировал Уинстон Черчилль, когда Брендан Брэкен сообщил ему о бомбе Штауфенберга: "Чем больше немцы убивают друг друга, тем лучше".
      Трагическая ирония этого рокового курса состояла в том, что за последние 10 месяцев правления Гитлера на полях сражении в Европе, в воздушных налетах и в нацистских лагерях смерти погибло, вероятно, больше людей, чем за все четыре предшествующих года войны - и не только немцев, но и союзников тоже.
      Среда, 9 августа.
      Паул Меттерних получил открытку от Альберта Эльца, который только что пробыл несколько часов в Берлине. "Дорогой Паул. Я в Берлине. Нахожусь в совершенном отчаянии. Какая трагедия! Какой ужас! Рухнули все наши надежды. Что ты скажешь о покушении на жизнь Фюрера? Хвала Провидению, наш великий вождь вновь спасен. Твой любящий Альберт!"
      Пятница, 11 августа.
      Газеты сообщают подробности о первом заседании фольксгерихта и о допросе первой группы обвиняемых. Большая часть их ответов, в том виде, в каком они напечатаны, представляется чистейшей выдумкой - по образцу сталинских показательных процессов. Иногда эти ответы совершенно несуразны, и их явная цель - представить заговорщиков в смехотворном виде в глазах нации. Председатель суда, некто Фрайслер, циничная сволочь. Его никто не забудет.
      Все обвиняемые приговорены к повешению. Генерал фон Хазе и его семья были нашими близкими друзьями; особенно часто с ними виделась Мама. Они даже приезжали сюда. Граф Йорк был близким другом Адама Тротта. Все его братья и сестры тоже арестованы, за исключением одной - вдовы покойного посла фон Мольтке.
      Бывший некоторое время марксистом (его обратили в марксистскую веру в сибирском лагере военнопленных в Первую мировую войну), д-р Роланд Фрайслер (1893 - 1945) принимав, участие в роковом Ваннзейском совещании 20 января 1942 г., которое открыло путь к "окончательному решению" еврейского вопроса в оккупированной немцами Европе. В августе 1942 г. он был назначен председателем фольксгерихта, трибунала, созданного для рассмотрения - при закрытых дверях и без права обжалования - дел обвиняемых в преступлениях против Третьего Рейха.
      Гитлер лично разработал принципы судопроизводства: "Главное - чтобы им не позволялось произносить длинные речи. Но Фрайслер за этим присмотрит. Он наш Вышинский!" - имелся в виду сталинский главный обвинитель на московских показательных процессах. Чтобы обвиняемые выглядели в глазах специально подбиравшейся публики комичнее, у них отбирали галстуки, подтяжки и брючные ремни, - тем самым давая Фрайслеру возможность насмехаться над тем, как некоторые из них поддерживали на себе брюки. По сигналу Фрайслера пускались в ход скрытые камеры, после чего он начинал визгливо поносить обвиняемых, чтобы деморализовать их и произвести впечатление на зрителей - особенно на самого Гитлера, которому немедленно доставлялась проявленная пленка. Инженеры жаловались, что из-за этого крика на звуковой дорожке ничего нельзя разобрать. Его насмешки и вульгарные оскорбления шокировали даже министра юстиции д-ра Тирака (который был сам ответственен за большую часть преступных уголовных законов Третьего Рейха: позже он покончил с собой в плену у союзников); он пожаловался Мартину Борману, что поведение Фрайслера "весьма сомнительно и наносит ущерб серьезности этого важного акта". Первоначально Геббельс предполагал показать весь процесс в еженедельной кинохронике, но первый же показ произвел такое отрицательное впечатление даже на избранную нацистскую аудиторию, что эту идею оставили. Сохранилась только одна копия всего фильма - в Восточной Германии, где ее обнаружили лет через тридцать и показали потрясенной аудитории по западногерманскому телевидению в июле 1979 г.
      Суббота, 12 августа.
      Получила письмо от Марии Герсдорф. Пишет в самых завуалированных выражениях. Очевидно, многое не может сказать... "Все так грустно и неутешительно... " Я не теряю надежды, что она имеет в виду первый процесс, но тем не менее очень тревожусь.
      Приехала из Карлсбада Антуанетт Крой с мужем. Она сообщила нам последние сведения из Парижа. Она часто виделась там с Джорджи. Оказывается, он предложил достать ей через свои связи в Сопротивлении поддельное удостоверение личности, чтобы она могла расторгнуть свою помолвку и остаться во Франции до конца войны. Он даже привез это удостоверение на вокзал, когда она уезжала, в надежде, что в последний момент она передумает!
      Пятница, 18 августа.
      Плавали голыми в озере. Живем тихонько и с виду беззаботно, но постоянное беспокойство, как железный обруч, который стягивает голову все туже и туже. Мой отпуск, пошедший, как я полагаю, на пользу моему здоровью, заканчивается через три дня. Как ни странно, я этому рада, потому что тишина здесь невыносима. Кроме того, иногда бывает трудно с родителями, которые часто не проявляют понимания, возможно, потому что ничего не знают, но начинают что-то подозревать, беспокоятся за меня и требуют полной откровенности. А я им почти ничего не рассказываю, чтобы их не расстраивать, и от этого делается еще хуже.
      Берлин. Вторник, 22 августа.
      Приехала в Берлин сегодня рано утром и сразу пошла к Марии Герсдорф. Она завтракала. Я спросила ее, какие новости. Она взглянула на меня в изумлении. "Так ты не знаешь? Адам, Хафтен, Хельдорф, Фрици Шуленбург и многие другие были приговорены к смерти и повешены в прошлую пятницу!" Я сейчас же позвонила Лоремари Шенбург, но она не могла выговорить ни слова, сказала лишь, что немедленно приедет. Мария сказала, что теперь все усилия Лоремари направлены исключительно на то, чтобы выяснить, где находится наш граф Шуленбург. Он исчез вчера вечером.
      Пришла Лоремари, мы сидели на ступеньках и невидящими глазами смотрели на окружающие развалины. Она парализована происшедшим. Однако она не уверена, что Адама действительно повесили. Ходит слух, что он единственный, чью казнь отложили.
      11 августа Министерство иностранных дел было извещено о том, что Тротта приговорят к смерти на ближайшем заседании Народного суда, во вторник 15-го или в среду 16 августа.
      Но позлее Мартину Борману сообщили, что "поскольку Тротт несомненно многого не сказал, смертный приговор, вынесенный Народным судом, не приведен в исполнение, с тем, чтобы (осужденного) можно было использовать для дальнейшего выяснения обстоятельств".
      Тони Заурма присутствовал на процессе, что уже само по себе удивительно, так как допускают только специально отобранных зрителей. Лоремари ждала снаружи в машине. Когда он вышел, он не выдержал и заплакал. Все обвиняемые признали, что хотели убить Гитлера. Хафтен сказал, что если бы он мог, то попытался бы сделать это снова. Он назвал Гитлера бичом Германии и величайшим злодеем, который привел страну к пропасти и отвечает за ее крушение. Судья Фрайслер спросил его, понимает ли он, что то, что он говорит, - это государственная измена. Хафтен ответил, что он знает, что будет повешен, но взгляды его от этого не меняются.
      Хотя на самом деле Ханс-Бернд фон Хафтен был против убийства Гитлера по этическим соображениям, в отличие от Тротта, он, по-видимому, никогда не сомневался, какова будет его судьба, если переворот закончится неудачей. Поехав за город и попрощавшись с семьей, он вернулся в Берлин, где его арестовали одним из первых.
      Адам сказал, что Гитлер пришел к власти обманным путем и что многие присягали ему против воли. Он сказал, что хотел положить конец войне, и признал, что вел за границей переговоры с представителями враждебных держав. Хельдорф сказал, что желал свержения Гитлера со времени Сталинграда, что он является угрозой для страны.
      Тони говорил, что все они были бледны, но трудно было сказать, пытали ли их. Я уверена, что пытали, поскольку при последней нашей встрече Адам сказал мне, что будет все отрицать, для того чтобы выпутаться и начать все снова. Но может быть, доказательства их вины неопровержимы.
      Я добрела до министерства и поднялась к Джаджи Рихтеру и Алексу Верту, которые были одни. Мы говорили только шепотом. Алекс сказал, что он знает, что Адам еще жив, так как они установили контакт с одним полицейским, присутствующим при казнях. Все остальные мертвы. Хельдорфа повесили последним, чтобы он видел, как умирают остальные. Оказывается, их не просто вешают, а медленно душат фортепианной струной на крюках мясников, и что к тому же им делают инъекции сердечных стимуляторов, чтобы продлить агонию. Утверждают, что умерщвление снимается на пленку и Гитлер открыто злорадствует, просматривая эти фильмы у себя в ставке.
      Казни происходили в тюрьме Плетцензее, недалеко от тюрьмы на Лертерштрассе, где содержалось большинство осужденных. Поскольку в Германии не было виселиц (обычно казнили путем отсечения головы), то к железной балке, имевшейся в потолке камеры для казней - отдельного сооружения в пределах тюремного комплекса, - прикрепили обыкновенные крюки для подвешивания мясных туш. Казни снимали на пленку, освещая камеру софитами. На них присутствовали Главный прокурор рейха, несколько охранников, два кинооператора и палач с двумя своими помощниками. На столе стояла бутылка коньяка - для зрителей. Осужденных вводили по одному; палачи надевали им на шею узел (Гитлер распорядился заменить веревку фортепианной струной, чтобы смерть наступила не от перелома шеи, а от медленного удушения); и пока они бились и дергались, некоторые целых двадцать минут, а кинокамеры стрекотали, палач - известный своим циничным юмором - отпускал непристойные шуточки. Потом пленку доставляли в ставку Гитлера, чтобы тот мог потешить себя. (Зато один из кинооператоров сошел с ума!) Здание тюрьмы Плетцензее теперь мемориал.
      Жену Адама Клариту тоже арестовали. Ей не позволили увидеться с Адамом после того, как ему вынесли приговор. Я мало ее знала, так как последние несколько лет она жила больше за городом со свекром и свекровью. Их девочек тоже взяли гестаповцы, и никто не знает, где они находятся, но Алекс развернул бешеную деятельность, чтобы их вызволить.
      Узнав об аресте Адама, его жена Кларита помчалась в Берлин в надежде увидеть его, но тщетно; в ее отсутствие гестаповцы забрали их дочек, одной из которых было два с половиной года, другой - девять месяцев. В день суда над Адамом Алекс Берт попытался провести ее в здание суда, но их увидела уборщица и донесла на них эсэсовскому охраннику. Последний, к ее удивлению, попробовал наоборот помочь ей пройти - но безуспешно. Когда она тем не менее поблагодарила его, он пробормотал: "Мы все понимаем!" Через два дня и Клариту арестовали.
      Теперь я живу у Лоремари в квартире Тони в двух шагах от Курфюрстендам. В квартире две комнаты, где почти нет мебели - только два дивана, а также кухня и ванная. Тони мечется между своей ротой, расквартированной за городом, и Берлином - главным образом для того, чтобы не спускать глаз с Лоремари, которая, по его убеждению, следующая на очереди. Он даже боится оставлять нас одних по ночам. Нам не хватает постельного белья, но стоит такая жара, что это не важно.
      Лоремари действительно в большой опасности; она ходит в штаб-квартиру Гестапо практически каждый день, пытаясь что-нибудь разузнать. Отто Бисмарк установил контакт с инспектором Гестапо, в ведении которого находится досье Готфрида; тот сказал, что дело Готфрида "очень серьезное"; Фюрер, сказал он, к замешанным в 20 июля безжалостен до одержимости; он каждый день звонит в штаб-квартиру Гестапо узнать, скольких еще повесили. Человек, с которым там контакт у Лоремари, говорит, что когда Гестапо хочет выиграть время - а именно так они, видимо, поступают в некоторых случаях для того, чтобы побольше узнать о заговоре, - Фюрер впадает в бешенство и требует, чтобы они поспешили.
      Я подумывала переехать к Бредовам в Потсдам, хотя Ханны, сестры Готфрида, там нет, но только что узнала, что трое из сестер Бредов тоже арестованы. Сначала забрали Филиппу, приятельницу молодого Хафтена, ей девятнадцать лет; потом позвонили двадцатилетней Александре, попросили привезти одеяло для сестры, и арестовали и ее; потом позвонили третьей, Диане, которая нахально спросила, не практичнее ли будет привезти постельные принадлежности сразу для всей семьи. Ей сказали: да, пожалуй. Пока не тронули одну Маргерит, работающую врачом в больнице. Ее все время вызывают в Гестапо, но когда начинают задавать вопросы, она держится возмущенно и возражает, что у нее осталась без присмотра целая палата раненых. Из братьев старший на фронте, остальные еще слишком молоды.
      Среда, 23 августа.
      Сегодня газеты опубликовали длинный отчет о суде над Адамом Троттом, после которого все осужденные; как утверждается, были незамедлительно казнены. Адама назвали "советником Штауфенберга по иностранным делам". Странно, что даты, указанные в этих сообщениях прессы, редко совпадают с действительными - вероятно, это делается с целью ввести в заблуждение всякую еще сохранившуюся оппозицию. После этого сообщения табличку с фамилией Адама наконец сняли с двери его кабинета, а вместо нее повесили чью-то другую. Мне делается дурно, когда я на нее смотрю. Стараюсь не смотреть. Я вообще стараюсь по возможности не ходить на его этаж. Его машина все еще стоит в саду, ею никто не пользуется, она уже выглядит запущенной. Однако Алекс Верт говорит мне, что, по его мнению, он все еще жив, хотя д-ру Сиксу официально сообщили, что его действительно повесили 18-го вместе с остальными.
      Лоремари Шенбург начала новый подкоп. Какой-то полковник люфтваффе, живущий в Каринхалле, загородной усадьбе Геринга, беседовал с ней целую ночь. Он думает, что обратит ее в национал-социалистки, а она тем временем пытается убедить его, что было бы весьма полезно, если бы она увиделась с Герингом. Последний некоторое время нигде не показывается и пока что отказывает во встрече даже Отто Бисмарку, у которого он часто охотился во Фридрихсру. Он, по-видимому, страшно боится оказаться как-либо причастным к недавним событиям.
      У Мелани Бисмарк в тюрьме был выкидыш, и сейчас она лежит в Потсдамской больнице под охраной. Никому не позволяют видеть ее, но можно поговорить с медсестрой.
      О графе Шуленбурге нет никаких известий с тех пор, как в прошедший вторник он исчез. В понедельник он звонил Лоремари из "Адлона", куда только что приехал из ставки Гитлера. Она пообедала с ним и рассказала обо всем, что произошло. По его словам, он был не в курсе, новости сильно расстроили его, особенно известие об Адаме. Они прошлись по вестибюлю отеля под злобным взглядом посланника Шлайера (что не очень благоразумно с их стороны!) и договорились снова пообедать вместе на следующий день. Лоремари явилась в назначенное время, но его не было. Тогда она позвонила на Вильгельмштрассе, но там его сотрудники ничего не знали, где он, и сами начинали уже беспокоиться, так как они ожидали его с утра. Мы уверены, что он арестован. Но в какую тюрьму его поместили?
      Герделера пять дней назад узнала одна Blitzmadchen [девушка из женской вспомогательной службы армии], она донесла на него, и его арестовали. Он скрывался в какой-то деревне в Померании. Мы подозреваем, что Адама пока не казнят именно из-за него (они были в тесном контакте) и что им устраивают перекрестный допрос. Если бы только Адам вовремя уехал за границу! И как мог Герделер надеяться укрыться в Германии, если за его поимку предложили миллион марок?
      Ордер на арест Герделера был выдан еще до попытки переворота, 17 июля.
      Его предупредили, и он скрылся сначала в Берлине (один из его укрывателей, еврей, бывший заместитель мэра Берлина д-р Фриц Эльзас, заплатил за это своей жизнью), потом за городом. Арестованный 12 августа, он был приговорен к смерти 8 сентября, но оставался в живых еще пять месяцев за счет того, что по капле выдавал "разоблачения" и писал бесчисленные показания о планах на будущее Германии, якобы составлявшихся заговорщиками. В конце концов Гестапо разгадало его игру, и 2 февраля 1945 года он тоже был казнен.
      Я пойду на все, чтобы выцарапать Адама и Готфрида, и графа Шуленбургатоже, если понадобится. Просто невозможно больше вести такое пассивное существование, покорно ожидая, пока упадет секира. Теперь, когда арестовывают родных и даже друзей заговорщиков, многие так напуганы, что достаточно упомянуть при них чье-то имя, и они отводят глаза. Я решила испробовать новый подход: я попытаюсь добраться до Геббельса. Лоремари тоже считает, что через Геббельса можно кое-чего добиться, хотя бы уже потому, что он умен и, должно быть, понимает безрассудство всех этих казней. Я не очень представляю себе, как к нему подступиться, потому что моя единственная знакомая, которая хорошо его знает, фрау фон Дирксен, немедленно сообразит, что к чему. Может быть, лучше сделать вид, что я хочу получить роль в фильме. Поэтому я позвоню Дженни Джуго, она одна из самых популярных немецких кинозвезд.
      Четверг, 24 августа.
      Сегодня утром я позвонила Дженни Джуго. Когда я ее молила о немедленной встрече, она встревожилась. Она сказала, что снимается на студии УФА в Бабельсберге и что если я поеду на трамвае, то она пошлет машину довезти меня. Я приехала взмыленная и была доставлена на студию странного вида юношей с длинными белокурыми волосами и в яркой рубашке. Дженни я застала в момент съемки, с молодым человеком у ног, он страстно приник к ее коленям. К счастью, эпизод снимался недолго, вскоре она прошла к себе переодеться. Костюмершу она отослала, чтобы мы могли поговорить, но и после этого мы разговаривали только шепотом.
      Я сказала, что мне нужно видеть Геббельса и что она должна устроить мне встречу с ним. Она ответила, что если это абсолютно необходимо, то она, конечно, это сделает, но сама она с ним в ссоре и не встречалась уже два года. "А что, неприятности у Татьяны или у Паула Меттерниха?" - "Не у них", - сказала я. Она облегченно вздохнула. "У моего начальника", - я объяснила, что его приговорили к смерти, но мы подозреваем, что он еще жив, и надо действовать быстро. В конце концов, Геббельс был героем дня - это ведь он подавил восстание!