Любовники

– Это все чушь собачья, – попытался успокоить ее Пол.

– Нет, Пол, это похоже на правду. Боже мой, я прекрасно помню, как она разговаривала с тобой, а ты вдруг оставил ее и пошел искать меня! Да, именно в тот вечер она впервые открыто продемонстрировала мне свою враждебность. Тогда я ничего не поняла, а теперь все совершенно ясно.

– Николь, пожалуйста, позволь мне поехать с тобой!

– Нет, об этом не может быть и речи. Джулия очень больна и нуждается в моей поддержке.

– А я нуждаюсь в тебе, – прошептал он с болью.

Для нее это была настоящая пытка. Она даже не посмела поднять на него взгляд.

– Это не одно и то же, – с трудом выдавила она. Посмотрев на часы, Николь бросилась к шкафу, где уже почти две недели стоял собранный чемодан.

– А что, отец не в состоянии привезти ее домой? – спросил Пол, рассеянно наблюдая за ней.

– Нет, для него она просто игрушка, не более. Конечно, он по-своему любит ее, но сейчас ей нужна мать. – Последние слова она еле выговорила, так как ее душили слезы.

Пол не выдержал и крепко обнял ее.

– Ника, давай я поеду с тобой, – взмолился он. – Обещаю, что не буду вмешиваться в ваши отношения. Просто я хочу быть рядом, вот и все.

– О, Пол, я была бы счастлива, но, дорогой, Джулия должна видеть, что я одна, без тебя. Мне предстоит долго ухаживать за ней, успокаивать и все такое. Может быть, потом, когда она поправится, я смогу объяснить ей, что ты желаешь ей добра.

Она вырвалась из его объятий, щелкнула замками на чемодане и надела плащ.

– Николь, – едва слышно прошептал Пол. – Эдвард вполне способен и преувеличить…

– Нет, Пол. Я хорошо знаю своего мужа. Кроме того, Джулия беременна.

Она разрыдалась и прильнула к Полу. Никогда еще она не чувствовала себя так плохо. С одной стороны, ей было ужасно трудно бросать здесь любимого человека, а с другой – сердце сжималось от боли за свою несчастную дочь.

– Мне пора, Пол, – сквозь слезы произнесла она и решительно зашагала к двери. На пороге Николь повернулась и посмотрела на него мокрыми от слез глазами.

– Умоляю, не жертвуй нашей любовью ради дочери! – Эти слова чуть было не застряли у него в горле от невыразимой боли. Ему уже сейчас казалось, что она находится за тысячу миль от него.

– Я не хочу этого, любовь моя, но мне кажется, я впала в другую крайность – пожертвовала дочерью ради нашей любви. Сейчас надо спасать ее, если еще не поздно. Все, я пошла. Позвоню тебе при первом же удобном случае.

***

Пол неподвижно сидел у окна, не замечая, что уже стемнело. У него было такое чувство, что его сбросили вниз с крыши Всемирного торгового центра – самого высокого небоскреба в Нью-Йорке – и все его внутренности и кости разбросаны по тротуару. Неужели все, что было у него в течение последних нескольких месяцев, лишь сладкий сон? Неужели все это время он дурачил себя, тешил надеждой, что Николь действительно любит его и готова пожертвовать ради этого самым дорогим, что у нее есть? А что, если Джулия всего лишь предлог, чтобы избавиться от слишком навязчивого любовника? Он не мог не обратить внимания на тот факт, что Николь без колебаний заказала себе билет на самолет. А деньги? Ну да, конечно, проезд ей оплатил Эдвард. И чем все это кончится? Захочет ли она вернуться к нему после того, как окажется рядом с дочерью и мужем, который может без особого напряжения окружить ее лаской, заботой и таким уровнем благосостояния, который ему, к сожалению, пока недоступен?

В течение последующих шести дней Пол бродил по студии как неприкаянный, не находя в себе ни сил для работы, ни тем более успокоения. Несколько раз ему чудилось, что звонит телефон, и он бросался к нему в надежде услышать голос Николь, но это, видимо, была слуховая галлюцинация. В конце концов он убедил себя в том, что нужно набраться терпения и мужественно встретить любое известие из Парижа. Николь снова была с Эдвардом и Джулией, и его все чаще посещала гнетущая мысль, что она все же предпочтет благоустроенный быт и финансовое благополучие нищенскому существованию, унизительность которого они уже не раз испытали на себе.

Кончилось тем, что Пол рассердился на себя за сентиментальное уничижение и решил не распускать нюни. Гордость подсказывала ему, что надо во что бы то ни стало заняться делом, а не дожидаться, пока Николь соизволит облагодетельствовать его своим звонком.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

При первом же взгляде на дочь, распластавшуюся на больничной койке, худую, как скелет, Николь пришлось собрать все силы, чтобы не упасть в обморок. Присев на краешек постели, она стала ждать ее пробуждения. А когда Джулия наконец открыла глаза, Николь облегченно вздохнула, так как ей показалось, что та узнала ее. Она сжала руку дочери, а по ее щекам потекли крупные слезы.

Эдвард тоже вздохнул с облегчением, но так и не осмелился выйти из-за спины Николь. Джулия не произнесла ни слова, но и руку свою не отняла. Вскоре она снова уснула, а родители вышли в коридор.

– Срок беременности – около восьми месяцев, – тихо поделился с Николь Эдвард, когда они оказались за дверью, – но мне все же удалось найти врача, который берется даже за такие аборты.

– Прежде всего надо обсудить этот вопрос с ней, – резонно заметила Николь.

– Что значит «обсудить»? – не понял тот. – Нет никаких сомнений в том…

– Нет, сомнения есть, и к тому же весьма серьезные, – прервала его Николь. – Речь идет о ее ребенке, и, стало быть, ей принимать столь ответственные решения.

– Ты с ума сошла! Твое длительное общение с этим юношей не пошло тебе на пользу, – съязвил Эдвард. – Ты совсем потеряла разум. Хочешь, чтобы наша незамужняя дочь родила ребенка? Это же позор на всю семью, как бы там ни относилась к этому современная молодежь!

Николь не стала слушать дальнейшие рассуждения Эдварда, так как с самого начала ощутила, что он все-таки винит себя за случившееся. Ведь именно по его недосмотру Джулия отбилась от рук и в конце концов забеременела.

– Эдвард, давай поговорим об этом утром, хорошо? А сейчас я хотела бы вернуться в гостиницу и хоть немного отдохнуть. Медсестра сказала, что Джулия проспит несколько часов. А потом ей понадобится еще некоторое время, чтобы окончательно прийти в себя. Поэтому все разговоры об аборте надо пока отложить.

– Нельзя ей сейчас иметь ребенка, – стоял на своем Эдвард. – Одному Богу известно, кто является отцом.

– Теперь мы должны думать не о гипотетическом отце, а о нашей дочери и о ее желаниях.

Да она, черт возьми, и сама не знает, чего хочет! – все больше распалялся Эдвард. – Ты бы только посмотрела, как она жила все это время и с кем! Когда я получил сообщение от своих людей, то тут же бросился в гостиницу и обнаружил там какого-то мерзкого типа, накачанного наркотиками до такой степени, что он еле губами шевелил. Так вот, наркоман сказал, что Джулия украла все его деньги и вышвырнула его вон. Мне даже пришлось дать ему некоторую сумму, чтобы он отстал от меня.

Целыми днями и вечерами они сидели возле дочери, которая наотрез отказывалась разговаривать с ними, а на Эдварда даже не посмотрела ни разу. На мать, правда, она смотрела с триумфом, но каким-то странным, враждебным взглядом. Николь сразу же раскусила истинное значение этого взгляда. Дочь как бы хотела сказать, что наконец-то совершила нечто такое, что заставило родную мать обратить на нее внимание и даже оставить своего любовника.

Во время непродолжительных перерывов Николь пыталась немного поспать в гостиничном номере, но в голову ей лезли сумбурные мысли об оставшемся в Нью-Йорке Поле. Она уже давно собиралась позвонить ему, но ситуация оставалась настолько неопределенной, что ничего толкового она сказать просто не могла. Вот наступит улучшение, и тогда…

– Интересно, как долго это будет продолжаться? – поинтересовался Эдвард спустя неделю. – Джулии сейчас уже намного лучше. Может быть, пора возвращаться домой? Но я не в состоянии сказать ей об этом.

Как только мать вошла в палату Джулии, та демонстративно отвернулась и уставилась в окно.

– Джулия, я очень сожалею о случившемся и прошу у тебя прощения за все. – Николь умолкла, подыскивая подходящие слова. Она хотела помочь дочери, но не знала, как к ней подступиться. – Послушай меня, дорогая! Я не сомневаюсь, что ты понимаешь, в каком положении сейчас находишься. Ситуация нешуточная, и мы должны серьезно обсудить твои проблемы. Дело в том, что время идет очень быстро и сейчас для нас дорог каждый день. Чем дольше мы откладываем этот разговор, тем хуже для тебя.

Джулия ощутила внезапный прилив ярости. Ее родители, оказывается, пекутся не о ней, а о себе. Дороже всего им своя честь, то есть то представление о чести, которое у них когда-то сложилось. Она вскочила со стула и быстро подошла к кровати.

– Не волнуйся, я не собираюсь рожать. И думать не хочу об этом краснощеком чудище, которое будет беспрестанно визжать, орать, пукать, какать и писать. Я уже сейчас ненавижу его! – закричала она что есть мочи. – Из-за него меня тошнило каждое утро, и вообще я не желаю носить это огромное, как у дойной коровы, пузо! Ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу все, что меня окружает! – Джулия повернулась, подошла к окну и попыталась открыть его, но, не справившись, сильно ударила кулаком по стеклу.

***

Николь несколько раз пыталась дозвониться до Пола, но все безуспешно. Не удалось дозвониться и телефонистке: телефон не отвечал. И тогда Николь позвонила Элу и даже вздрогнула от неожиданности, услышав в трубке хриплый голос Пола.

– Пол! Это ты? Наконец-то я дозвонилась до тебя.

– Николь, ради всего святого, что происходит? – Остальные слова Пола она не расслышала.

– Пол, с Джулией все очень плохо, даже хуже, чем я предполагала. Она ни с кем не разговаривает, а недавно пыталась выброситься в окно. Врачи говорят, что она пребывает в состоянии крайней депрессии.

– Мне очень жаль! – кричал Пол в трубку, заглушая эхо собственных слов. – Когда ты собираешься привезти ее домой?

– Не знаю, Пол. Врачи высказывают предположение, что у нее острая форма шизофрении. Это какой-то кошмар! Не хочется верить, но она действительно не в себе.

– Дорогая, приезжай поскорее! – умолял Пол, ненавидя себя за все подозрения в ее неверности. – Мы тут все уладим, только приезжай поскорее.

– Нет, Пол, сейчас никак не могу. И вообще я хочу тебе сказать, что мы не сможем быть вместе, пока Джулия находится в таком состоянии. Это слишком тяжело для меня. Да и Эдвард, обвиняя меня за все случившееся, постоянно осыпает упреками.

– К черту Эдварда! Я сам с ним поговорю…

– Нет, Пол, он же все-таки отец Джулии. Кроме того, в его словах есть доля правды… – Ее голос внезапно затих, заглушаемый громким треском.

– Алло! Алло! – Пол нервно застучал по рычагу телефона. – Не клади трубку! Дай мне свой номер, я тебе сейчас перезвоню! Алло!

– Пол, ты слышишь меня? Куда ты пропал?

– Да-да, слышу, я здесь. Только не говори, что мы никогда не сможем быть вместе…

– Пол, я хочу, чтобы ты меня понял. Все намного серьезней, чем я думала. Процесс реабилитации может затянуться, понимаешь? Боюсь, что не смогу быть с тобой, пока моя дочь… – Ее слова снова утонули в многочисленных помехах на линии.

– Николь, ты нужна мне! Нужна сейчас! Это тоже очень серьезно!

– Я понимаю, Пол, но что же делать? Ты уже взрослый человек, а она еще ребенок и к тому же очень больной.

– Она просто тобой манипулирует!

– Как ты можешь?! Это жестоко, Пол!

– Ты готова уступить ей, потому что боишься оставаться сама собой. Тебе просто надоело наше нищенское существование, и ты решила вернуться к привычной для тебя роскоши.

– Боже мой, Пол, ты никак не хочешь меня понять! Твоя мать, кажется, была права, когда предупреждала, что ты еще слишком молод.

– А ты такая же глупая предательница, как и моя мать. Ты не понимаешь свою дочь, как и моя мать отказывается понимать меня!

– Разговор окончен, Пол. Меня ждет Эдвард.

– К черту Эдварда! Я жду тебя в тысячу раз сильнее, чем твой Эдвард. Алло! Алло! – Но в ответ доносилось, как насмешка, только эхо собственных слов: она положила трубку.

Николь опустила голову, закрыла лицо руками и горько заплакала. Как жаль, что Пол еще не повзрослел, хотя чисто внешне он выглядит вполне зрелым мужчиной! Это же просто безумие с его стороны – вторгаться в такое деликатное дело! Нет, сейчас она не в состоянии продолжать с ним какие бы то ни было отношения. Нужно немного подождать. На первом месте сейчас должна быть только Джулия.

***

Пол жил в доме отца почти две недели, а потом отыскал небольшую двухкомнатную квартиру в старом здании на Салливен-стрит, что в Гринич-Виллидж. В ней было все, в чем он сейчас нуждался, включая и доносившийся с улицы шум большого города. Это успокаивало его и создавало ощущение вечно бурлящего жизненного потока, что было очень важно для написания новой пьесы.

Кроме того, он дал объявление в одну из газет, и вскоре у него появились ученики. Все это так или иначе помогало ему на время забыть о своих проблемах с Николь и приносило хоть и маленький, но все же доход. Конечно, на самом деле он не мог забыть тот последний разговор, когда Николь повесила трубку и с тех пор больше не звонила. Он всеми силами пытался найти хоть какие-то оправдания ее поступку, но обида брала верх, лишая его сна, отдыха и, что самое главное, возможности нормально работать. Тем более что она впервые в жизни была с ним так бесцеремонна. Ее испорченная дурным воспитанием дочь, видимо, была неплохой актрисой, корчила из себя невинную жертву семейных неурядиц и вообще отказывалась говорить с матерью, играя на чувствительных струнах ее души. А Эдвард тем временем щедро оплачивал все их счета, давая понять, что с ним она будет жить как в раю. А что может предложить ей он? Ничего, кроме безграничной любви и оскорбительной романтики нищеты. Ну что ж, она в полной мере насладилась его любовью и теперь, вдруг решив, что с нее хватит, ушла.

А мать, как только узнала, что сын снял отдельную квартиру, сразу же напросилась в гости.

– Чудная квартирка! – восхищалась она, расхаживая взад и вперед. – Я сделаю тебе пару подушек для дивана и…

– Не надо суетиться, мама, – недовольно поморщился Пол. – Мне и так неплохо.

– Никакой суеты, сынок, – мило улыбнулась Энн. – Я знаю, что вся эта мебель тебе досталась от предыдущего хозяина и находится в неплохом состоянии, но вот ее цвет…

Пол вскочил на ноги и, подойдя к окну, демонстративно отвернулся от матери.

Энн мгновенно сменила тему разговора:

– Пол, ты успеваешь заниматься музыкой? Ведь у тебя так много учеников…

– Вполне. – У него действительно было много свободного времени, так как он практически не выходил из дому, не общался с друзьями и даже не отвечал на телефонные звонки.

– У тебя, наверное, маловато наличных денег.

– Нет, вполне достаточно.

– Мне известно, что твоя драгоценная Николь не захотела разговаривать с тобой.

Пол набрал в кастрюлю воды и поставил ее на плиту.

– Если верить Джанет, Джулия сейчас в ужасном состоянии. Она постоянно демонстрирует склонность к самоубийству и пребывает в крайне истеричном состоянии. Очевидно, наследственность со стороны Харрингтонов. – Последнюю фразу Энн произнесла с особым ударением. – Полагаю, родителям следует поместить ее в частную клинику в Нью-Йорке с решетками на окнах и все такое прочее. Николь целыми днями торчит у нее в палате. Нет никаких сомнений, что она вернется домой с прежним мужем. Знаешь, любая трагедия неизбежно укрепляет семью. Не зря же все обвиняют их в том, что они бросили дочь на произвол судьбы.

Пол, не поворачиваясь к матери, взял нож и нарезал хлеб.

– Это ей наказание за то, что соблазнила тебя. Конечно, ты здесь ни при чем. У тебя просто не было жизненного опыта, чтобы распознать…

– Оставь, пожалуйста, мама!

Она самодовольно ухмыльнулась. Спокойный тон ее сына внушал ей некоторую надежду.

– В конце концов мать всегда выбирает своего ребенка. И вообще сам факт рождения формирует самые прочные в мире узы.

Пол медленно намазывал хлеб маслом, думая о своем.

– На днях я разговаривала с Лейлой, – продолжала Энн. – Она лично знает Гэлуэя и обещала пригласить его на твой следующий концерт…

– Нет! – резко возразил Пол. – Во-первых, пьеса еще далека от завершения, а во-вторых, я по-прежнему полон решимости добиваться успеха собственными силами.

Энн обратила внимание на сдавленный голос сына и решила, что сейчас не время давить на него. Постепенно она восстановит свой авторитет, а потом можно будет подумать и о возрождении своего влияния на сына. Пока же следует во что бы то ни стало восстановить его добрую репутацию талантливого композитора. Слава Богу, что он больше не встает горой на защиту Николь! Это уже победа.

– Знаешь, Пол, я подумала, что если ты хочешь забрать кое-какие вещи из своей комнаты…

– Нет, спасибо, – решительно отказался тот. – Мне больше нравится простая обстановка. – Пол глубоко вздохнул, низко опустил голову, чтобы мать не заметила его скупых слез, и поставил на стол бутерброды и кофе.

– Ну что ж, может быть, ты и прав. Квартира небольшая, но очень уютная. Как раз для одного.

***

Как только Николь переступила порог своей огромной студии, она ощутила такое страстное желание поскорее увидеть Пола, что невольно выкрикнула его имя. Толстый слой пыли и разбросанные повсюду бумаги напомнили ей, что она давно уже здесь не была. На крючке рядом с дверью висели ключи Пола. Вот и все, что осталось тут от любимого.

Николь долго бродила по пустому помещению и постоянно ловила себя на мысли, что нечто подобное должно было случиться. Неужели из-за мальчишеской обиды на нее за то, что она прервала разговор с ним, он решил навсегда покинуть этот дом? Она вспомнила, как в тот день звонила Полу, но тут пришел Эдвард, и ей пришлось положить трубку. Она заплакала, а он стал ее успокаивать, думая, что все это из-за Джулии.

Впрочем, ничего особенного не произошло. Конечно, Пол неоднократно уверял ее в своей любви и говорил, что без нее ему не жить, но он так молод, что мог и ошибаться в своих чувствах. Да и почему, собственно, этот красивый мужчина должен ждать какую-то старуху, которая окончательно запуталась в своих отношениях с дочерью? Жаль только, что их романтическая любовь закончилась намного раньше, чем она предполагала! С другой стороны, это все равно когда-нибудь случилось бы. Конечно, никаких попыток разыскать Пола и вернуть его она предпринимать не будет.

Николь почти полчаса бесцельно бродила по комнате, задыхаясь от пыли, а еще больше от мысли, что с Полом покончено раз и навсегда. Даже открытые настежь окна не улучшили ее состояние. В конце концов, не выдержав такого напряжения, она подошла к телефону и набрала номер Эла.

– Пола здесь нет, – ответила какая-то женщина, вероятно, его сожительница. – У него есть своя квартира. Нет, я не знаю, где именно. Думаю, что Эл может вам подсказать.

Николь сказала, что в этом нет необходимости, и быстро положила трубку, даже не представившись. Ее руки заметно дрожали, а в груди что-то оборвалось. Значит, Пол действительно решил раз и навсегда положить конец их отношениям. "Она задумчивым взглядом обвела огромную комнату. Все здесь напоминало ей о любимом. Вот здесь он работал, а здесь они занимались любовью, а вот то самое зеркало, которое он специально прикрепил к стене так, чтобы она могла как бы со стороны наблюдать за своими скульптурами. Нет, оставаться здесь ей нет смысла. Да и зачем, если все валится из рук, а в голову лезут дурные мысли? Не долго думая она собрала самое необходимое и спешно покинула студию.

***

Главный психиатр клиники в Бекворте сообщил супругам Харрингтон, что Джулия находится в состоянии острейшего нервного срыва, и настоятельно посоветовал им как можно быстрее прервать ее беременность.

Во время операции Николь сидела в комнате для посетителей и вспоминала тот день, когда впервые узнала, что беременна Джулией.

***

Это произошло как-то случайно, во время очередного осмотра у их семейного врача. Прежде чем поделиться этой новостью с Эдвардом, Николь отправилась к Энн.

– Знаешь, с одной стороны, я бесконечно рада, но с Другой – почему-то боюсь. Конечно, я давно хотела ребенка, но как-то уж слишком быстро все произошло. Мы ведь поженились несколько месяцев назад, и я с таким увлечением работала.

Энн задумчиво посмотрела на подругу и покачала головой.

– Знаешь, ребенок – это каждодневная забота на полную катушку.

– Нет, мне это не подходит, – отмахнулась Николь. – Придется кого-нибудь нанимать. Не могу же я все бросить! У меня такие планы на будущее! Правда, сейчас меня беспокоит другое – как с большим животом подступиться к столу. – Она улыбнулась, представив себя на последней стадии беременности. – Конечно, Эдвард будет безумно счастлив. Он давно уже мечтал завести детей до того, как окончательно состарится.

– Не обольщайся, – снисходительно ухмыльнулась Энн. – В течение первых трех-четырех лет отцы, как правило, не уделяют детям никакого внимания.

– Энн, – неожиданно спросила Николь, пораженная многоопытностью подруги, – если ты действительно хочешь заниматься музыкой, почему бы тебе не нанять прислугу, которая будет присматривать за твоими мальчиками?

– Нет, Ника, ничего не получится. Я все равно не смогу сосредоточиться на деле, зная, что мои дети оставлены на чужих людей. Есть, конечно, женщины, которые не утруждают себя подобными заботами и ходят на работу, но я так не смогу.

Николь грустно вздохнула:

– А вот я даже представить себя не могу без работы. Значит, придется избавиться от всяких забот. Надо просто найти очень хорошего человека, который бы по-настоящему любил моего ребенка.

На обратном пути она все время ломала голову над тем, что же теперь делать. Можно было, конечно, сделать аборт без ведома Эдварда и тем самым решить все проблемы, но тогда у нее не будет ребенка – умного, белокурого, талантливого и очень нежного. Нет уж, лучше найти хорошую няню. У них огромный дом, места в нем много, да и Эдвард будет безмерно счастлив.

Добравшись наконец домой, она налила себе джина с тоником, неторопливо выпила, а потом порывисто набрала номер телефона родителей.

– Мама, я просто хотела узнать, как дела.

– Ты читаешь мои мысли. Я только что собиралась связаться с тобой, чтобы сообщить, что у отца был очередной сердечный приступ. Нет-нет, пока ничего серьезного, но ему нужно оставить работу.

– Ну и что он говорит?

– И слышать не хочет. Говорит, что без работы жизнь потеряет для него всякий смысл…

– Не потеряет, мама. Передай ему, что скоро он станет дедушкой.

***

Пол с каждым днем все острее ощущал свое одиночество. Невыносимое одиночество… Музыканты его оркестра вернулись в Йельский университет, а мать стала напоминать, что ему тоже не мешало бы завершить обучение. Но Пол даже думать не мог о какой-то академической жизни. Сейчас ему нужно было только одно – всеобщее признание, популярность, восхищение его талантом и много денег. Он был слишком большим гедонистом, чтобы жить в бедности и считать каждый цент, рассчитывая на благотворительность какого-нибудь фонда.

Изнывая от тоски, он теперь частенько проводил вечера в небольшом уютном кафе «Фигаро», где однажды приметил симпатичную девушку, рядом с которой стоял футляр со скрипкой. С интересом посмотрев на нее, чего не случалось с ним уже долгое время, он пришел к выводу, что она достаточно привлекательна. У нее были темные волосы, смуглая кожа, прелестный овал лица и пухлые чувственные губы.

– Простите, – обратился к ней Пол после некоторых колебаний, – я вижу, вы играете на скрипке. Дело в том, что я сам музыкант, играю на флейте и сочиняю музыку. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Меня интересует партия скрипки в небольших оркестрах.

Вскоре выяснилось, что она учится в музыкальном колледже в Нью-Йорке, обладает прекрасным характером и незаурядным умом. Ободренный непродолжительной беседой, Пол на всякий случай взял у нее телефон.

Через несколько дней он пригласил ее в ресторан, надеясь, что немного развеется и забудет столь печальное для него расставание с Николь. К сожалению, и это не помогло. Улицы, рестораны, парки, кафе – все напоминало ему о недавней утрате. Эта милая девушка была прекрасной собеседницей и могла бы устроить кого угодно, но только не Пола. Вскоре он убедился, что его попытка найти замену Николь только сильнее бередит рану. Уж лучше оставаться в гордом одиночестве, чем теребить и без того исстрадавшуюся душу.

Глава 2

Последние дни все больше напоминали Николь тюремное заключение. Каждое утро она просыпалась с жуткой головной болью и ощущала себя совершенно истощенной после ночных кошмаров. С одной стороны, она постоянно терзалась из-за утраты любимого человека, а с другой – ей не давали покоя дурные мысли о дальнейшей судьбе Джулии.

В первый же день своего пребывания в доме Эдварда она перебралась в гостиную, дав тем самым понять мужу, что не намерена поддерживать обычные супружеские отношения. Харрингтон же воздержался от упреков, так как тяжелая болезнь дочери придала бы выяснению их отношений оттенок чрезмерной эгоистичности.

Николь каждый Божий день ходила в клинику, расположенную в полутора милях от дома, и просиживала там часами, несмотря на совет доктора Спивака не слишком навязывать дочери свою опеку и дать ей возможность успокоиться и немного прийти в себя. Едва ли не через день Николь встречалась с доктором, который все время пытался объяснить ей причину упорного молчания Джулии. К сожалению, он так и не смог сделать окончательный вывод относительно ее состояния. Вначале он убеждал Николь, что это просто-напросто острый эмоциональный шок, затем стал намекать на наличие признаков шизофрении и в конце концов высказал догадку, что это всего лишь осознанный уход от надоевшего и несправедливого, как ей казалось, окружающего мира.

Большую часть времени Джулия неподвижно сидела у окна и смотрела на темные воды Ист-ривер, совершенно не обращая внимания на присутствие матери. Николь не навязывала ей свое общение, но всеми силами пыталась показать, что по-прежнему любит ее и готова пожертвовать всем ради ее благополучия.

А вечером в палате появлялся Эдвард, на которого молчание дочери не производило, казалось, никакого впечатления. Он быстро находил удобный предлог и покидал палату.

Николь не обвиняла мужа в черствости, а просто приходила к дочери каждый день и оставалась с ней большую часть времени. В течение второй недели пребывания Джулии в клинике Николь приняла очень трудное для себя решение – не прикасаться к начатой уже скульптуре до тех пор, пока Джулия окончательно не поправится.

Больше всего Николь беспокоило то, что Джулия отказывалась принимать пищу самостоятельно и ела, только когда медсестра кормила ее с ложки. Некоторое время спустя Джулия позволила матери кормить себя, что было хорошим признаком. Николь обрадовалась, что дочь доверила ей столь важное дело, и понадеялась на скорое улучшение. Стараясь ни на что не отвлекаться, она не читала газет, не слушала радио, а просто сидела молча, предельно сконцентрировавшись в этой своеобразной медитации. Ей очень хотелось проникнуть в душу Джулии и убедить дочь в том, что мать ее любит и желает скорейшего выздоровления.

Два месяца тянулись целую вечность, но, к сожалению, к каким-то серьезным изменениям не привели.

***

Проклиная свое невезение, а заодно и вообще все на свете, Эдвард переступил порог небольшой квартиры, которую он с некоторых пор снимал на Пятьдесят седьмой улице. Он только что совершил самую крупную в своей жизни ошибку – ошибку, которая может стоить ему по меньшей мере пятидесяти тысяч долларов. Он по глупости продал скульптуру Джорджа Сегала, совершенно забыв о том, что Уитни собирается устраивать грандиозную выставку работ этого мастера.

А дело в том, что неожиданная болезнь Джулии совершенно выбила его из колеи. Ему даже плохо становилось, когда он вспоминал, что какой-то мерзкий наркоман искалечил в Париже его любимую дочь.

Конечно, во всем он обвинял прежде всего Николь, так как до ухода матери из семьи Джулия вела себя нормально и не связывалась с разными подонками. Сам он совсем забросил свою коллекцию, стоимость которой некогда составляла более миллиона баксов. Одним махом, одним безумным поступком Николь разрушила не только семью и здоровье дочери, но и благополучие своего мужа.

Сперва Эдвард даже обрадовался тому, что дочь перенесла нервный срыв, так как небезосновательно считал, что это заставит Николь вернуться в семью. Она действительно вернулась, правда, спала в гостиной, а не на супружеском ложе. Все, казалось, возвращается на круги своя, но беда в том, что проходили дни, а Джулия все не поправлялась, измучив своей болезнью не только мать, но и отца. Николь вообще превратилась в зомби, так как все время проводила в клинике и совершенно перестала обращать внимание на мужа. Она не обедала с ним, не ужинала, отказывалась прикасаться к спиртному и вообще не разговаривала.

Поначалу Эдвард с пониманием относился к ее поведению и даже временами одобрял его, но всему есть предел. Николь находилась в его доме и по-прежнему оставалась его женой, хотя и вела себя как совершенно чужой человек. Он пытался вызвать у нее чувство ревности и несколько раз не ночевал дома, коротая время с девочками в своей небольшой квартирке, но все безрезультатно: Николь просто не замечала его и не реагировала на его поступки соответствующим образом.

Эдвард подошел к бару и плеснул себе шотландского виски. Вспомнились слова доктора Спивака о том, что он мало времени уделял дочери и пытался откупиться от нее щедрыми подарками и большими суммами денег. Эти слова вызвали у него приступ ярости, после чего он невзлюбил этого надменного толстяка с черными волосами и неприятно-пронзительными глазами. Он чем-то напоминал ему не менее омерзительного Пола Лурье, еще одного умника, который постоянно сует нос не в свои дела и портит жизнь окружающим.