Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Любовники

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Валенти Джастин / Любовники - Чтение (Весь текст)
Автор: Валенти Джастин
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Джастин Валенти

Любовники

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Как только Энн Лурье увидела остановившуюся в дверях Николь, она тут же направилась к ней через переполненную людьми комнату.

– Николь, безумно рада тебя видеть! Выглядишь просто потрясающе! – Глаза Энн быстро скользнули по черному приталенному платью от Ив Сен-Лорана и остановились на дивном ожерелье из викторианского янтаря, украшавшем изящную шею подруги.

– Ты тоже недурно смотришься в этом красном бархате, – проворковала та, тепло обнимая Энн. – Роскошный цвет!

– Слишком яркий, возможно, зато вполне подходит к моим темным волосам. В черном ты чем-то смахиваешь на Мату Хари, а я часто произвожу впечатление вдовы с Бликкер-стрит.

Энн кокетливо поправила прическу и широко улыбнулась.

– Джанет как-то заметила, что я никак не дождусь, когда мне стукнет сорок пять. Смеешься? Нам ведь не так уж много осталось, хотя мы и выглядим гораздо моложе. А где Эдвард?

– У него, наверное, ничего не получится, – виновато ответила Николь. – Бьянки совершенно неожиданно отменил свою выставку и в последнюю минуту решил заменить ее показом работ нового протеже Эдварда, прекрасного, кстати, художника. Сегодня будет совершенно необыкновенная…

– Ничего страшного, – поспешила успокоить ее подруга, пытаясь скрыть неудовольствие тем, что муж Николь увильнул от дебюта ее сына в качестве композитора. – Я все понимаю.

– Эдвард просил меня передать Полу свои искренние поздравления и пожелать огромного успеха, – быстро добавила Николь, стараясь сгладить возникшую неловкость.

– В таком случае, – улыбнулась Энн, – я просто вынуждена простить его. Тем более что здесь присутствуют две трети семейства Харрингтонов. Только сейчас я поздоровалась с твоей неподражаемой Джулией. А теперь позволь препроводить тебя к Полу. В последний раз ты видела его год или даже два назад.

– Больше. Если не ошибаюсь, он тогда окончил колледж, и ты устроила по этому поводу грандиозную вечеринку.

– Невероятно! Конечно, он не часто баловал нас своим посещением, но все же…

– Нет-нет, все верно. Действительно, прошло уже немало лет.

В толпе гостей Николь разглядела высокого темноволосого юношу, окруженного многочисленными почитателями.

– Неужели это Пол? – растерянно пробормотала она, не веря своим глазам. – Боже мой, какой красавец!

– Ты удивлена?

– Нет, но он так вырос за эти годы, так…

– Постой, Николь, я хочу познакомить тебя с Максом Ферстом, – прервала ее подруга. – Макс, это моя лучшая подруга Николь Ди Кандиа Харрингтон.

Известный и весьма модный в артистических кругах импресарио крепко пожал руку Николь и окинул ее внимательным взглядом, словно задумал пригласить на главную роль в свою оперу.

– Мне кажется, мы уже встречались с вами пару лет назад… – начала было Николь, но тот бесцеремонно прервал ее своим густым басом:

– Приятно пожать вам руку, Николь Ди Кандиа.

– Да, но так вы можете мне ее сломать, – игриво ответила она, настойчиво пытаясь освободиться от чересчур цепких пальцев Макса.

– О, прошу прощения, но мне казалось, что вы должны обладать силой Самсона, чтобы ворочать такие гигантские скульптуры! Признаюсь, я много лет посещал почти все музеи и галереи, чтобы посмотреть на ваши работы.

Николь с ужасом подумала, что сейчас ей придется долго и нудно распинаться насчет своих скульптур, а это всегда удручало. Однако Макс Ферст не обращал никакого внимания на ее недовольный вид и как ни в чем не бывало продолжал тараторить:

– Вот, к примеру, этот изумительный коллаж на стене. Я бы с удовольствием купил его, если бы Энн соизволила с ним расстаться.

– Видите ли, – замялась Николь и поспешно пригубила шампанское, – я сделала его специально на ее день рождения…

– Значит, мне не купить его даже за миллион баксов, – грустно заметил Макс. – Но я все же был бы безмерно счастлив иметь в своей гостиной нечто подобное. А что, если я как-нибудь заскочу к вам в студию?

Теперь Николь уже точно знала, что встречалась с этим человеком. Точно такие же слова он произнес и в тот раз.

– Готова обменять свою скульптуру на одну из ваших арий, – шутливо предложила она, не отрываясь от бокала с шампанским.

– Что это значит? – удивился тот. – Вы думаете, я вас дурачу? Послушайте, дорогая, я вполне серьезно. Надеюсь, вы не из тех ненормальных художников, которые ни за что на свете не расстаются со своими шедеврами?

– Конечно, нет, мистер Ферст. Вы льстите мне своим интересом к моим работам, но дело в том, что всеми продажами занимается Маршалл Фэйбер, мой дилер.

– Макс, ты монополизировал право на общение с моей любимой женщиной! – небрежно обняв Николь за талию, в разговор неожиданно вмешался невысокий лысеющий человек.

– Эл, какой сюрприз! – воскликнула Николь, обрадовавшись возможности отделаться от привязчивого Макса Ферста. Тот мгновенно растворился в толпе.

Эл Лурье широко улыбнулся:

– Надеюсь, не испортил тебе бизнес? Впрочем, этот старый сквалыга ни цента не пожертвует на какое-либо произведение искусства.

– Ну и ладно. Мне просто нужно было во что бы то ни стало избавиться от него, и ты подошел как нельзя кстати.

Эл хитро ухмыльнулся:

– Ты всегда используешь меня в своих целях. Как поживаешь, малышка? Выглядишь просто великолепно! По-прежнему не подвластна времени. Надеюсь, тебе здесь понравится. – С этими словами он снова обнял Николь и оглядел зал. – Так где же твоя Джулия? Не та ли потрясающая блондинка в узких брюках? Матерь Божья, да ей вполне можно отправляться в Голливуд!

Николь вздохнула и подумала, что ее дочь действительно могла бы найти место в Голливуде, если бы не ее природная скованность. Чувствовалось, что даже сейчас, беседуя с Полом, она слишком зажата и, судя по всему, стесняется. Жаль, что она унаследовала стеснительность матери, а не раскованность и обаяние отца!

– Послушай, наши детки, кажется, готовы составить совершенно взрывную парочку, не правда ли?

– Да, – согласилась Николь, от всей души желая этого.

– Джулия производит впечатление очень спокойной и сдержанной девушки, – поделился с ней Эл. – Вся в маму. Впрочем, ничего страшного. Приятно, что в этом зале есть хоть одна талантливая пара.

Николь засмеялась.

– Ты действительно считаешь своего сына талантливым?

– Несомненно. Можешь мне поверить – через пару лет весь музыкальный мир будет у его ног. Во всяком случае, он гораздо талантливее, чем его отец.

– О Эл…

– Да-да, это правда. Кто я такой? Весьма заурядный музыкант, который научился дорого продавать свое мастерство. И потом, эти диски, кассеты, записи, вся эта электронная чушь и прочее…

– Но ты же играешь прекрасный джаз и всегда делал это превосходно.

Эл равнодушно пожал плечами:

– Да, но все в прошлом. Сейчас я играю только по выходным, да и то изредка. Мне вообще не везло в музыке. Даже сегодня мне пришлось отменить свое выступление. Знаешь, если я наклонюсь, чтобы понюхать цветок, то меня обязательно укусит пчела. Единственная моя удача в жизни – Энни, да и ту я потерял. Посмотри, сколько в ней очарования! Думаю, она всю жизнь ждала этого торжественного момента, – с какой-то неизбывной грустью в голосе закончил Эл.

Николь импульсивно поцеловала Эла в щеку.

– Я всегда считала, что ты для нее самый лучший подарок. – Она грустно вздохнула и посмотрела на искаженное горечью лицо собеседника. Николь любила Энн и до сих пор не могла понять, почему она так жестоко обошлась с мужем.

– И все-таки я самый счастливый папаша в мире, – вдруг заявил Эл. – Ты и сама все поймешь, когда услышишь его музыку.

– Николь, ты еще не поздоровалась с Полом? – неожиданно появилась перед ними Энн и потащила подругу в дальний конец зала. – Эл, будь другом, организуй нам шампанского.

– Энн, подожди минутку! Пол сейчас разговаривает с Джулией, и мне очень не хотелось бы им мешать.

– Если этого не сделаем мы, то сделает кто-нибудь другой. Пошли.

Когда они подошли поближе, Пол повернулся и с удивлением уставился на Николь. В его глазах блеснул неподдельный интерес.

– Пол, ты только посмотри, кто со мной! – торжественно объявила Энн.

– Очень приятно, – невнятно пробормотал тот, утвердив Николь в мысли, что ее не узнали.

– Я Николь Харрингтон, – решила напомнить ему она, чтобы избежать недоразумений и не корить себя за возникшую неловкость. – Прошло много лет, Пол, и ты, вероятно, не помнишь меня…

– Ну как не помнить! – тут же вмешалась Энн, не сводя глаз с подруги. – Пол, это моя лучшая подруга, мать Джулии.

– Разумеется, я ее помню, – недовольно проворчал Пол, косясь на мать. – Не делай из меня идиота, Энн.

Николь вспомнила, что Пол с самого детства звал родителей по имени, что доставляло им невероятное удовольствие, хотя сама она была далеко не в восторге от подобной фамильярности.

– Джулия, не уходи, пожалуйста, – придержала Николь уже попятившуюся назад дочь.

– Николь всегда была для меня чем-то вроде тети, – продолжала вспоминать Энн.

– И не только, – с едкой ухмылкой возразил Пол, лицо которого внезапно расплылось в добродушной усмешке. – Я хорошо помню вас, Николь Ди Кандиа. Более того, у меня по сей день хранятся ваши скульптуры, подаренные мне еще в детстве.

Энн облегченно вздохнула – сын наконец-то признал Николь – и незамедлительно отправилась наводить порядок в зале и готовить место для музыкантов.

– Вы назвали одну из них «Пол изучает магнитофон», помните? – продолжал меж тем ее сын. – Это была небольшая деревянная статуэтка, изображающая мальчика с разбитым вдребезги магнитофоном.

– Боже мой, конечно, помню! – застенчиво улыбнулась Николь. – Это была чуть ли не последняя моя поделка из дерева.

– А еще у меня есть вещичка, которую вы мне подарили на десятилетие! – восторженно продолжал Пол. – Она была сделана уже из бронзы. Потрясающая вещь! Несколько абстрактно, конечно, но вместе с тем весьма остроумно. Хотите, я покажу вам ее сейчас?

Не дожидаясь ответа, Пол схватил Николь за руку и потащил к двери.

– Сейчас? – опешила она. – Нет, не надо. Гости ждут начала концерта…

– Ничего страшного. Без меня все равно не начнут. Это отнимет не больше минуты.

Николь нервно хихикнула, не в силах противостоять внезапному желанию хозяина. Она точно знала, что сейчас не время для подобных экскурсий, но, несмотря на это, покорно последовала за ним.

А Джулия, тем временем осушив бокал шампанского, посмотрела вслед удалившейся паре и протянула руку за другим.

Глава 2

В конце длинного холла огромной квартиры Пол резко распахнул дверь и отвесил поклон:

– Прошу!

Николь подавила в себе какую-то странную неловкость и переступила порог. Ее взгляд тут же упал на небольшую статуэтку «Мальчик на велосипеде», и она недовольно поморщилась.

– Мне всегда нравилась эта вещичка, – пояснил Пол, перехватив ее взгляд. – Именно так я ездил в те дни на велосипеде – высоко подняв руки вверх. Юношеская бравада. Вам изумительно удалось это передать. А сейчас садитесь на диван и отбросьте все дурные мысли. Вашей добродетели здесь ничто не угрожает. – С этими словами он усадил ее на край дивана, широко улыбнулся и откинул прядь темных волос со лба.

Николь безмолвно подчинилась и подумала, что для своих двадцати двух лет парень чересчур самоуверен и настойчив, что, впрочем, можно считать скорее достоинством, чем недостатком. Она безучастно взглянула на свои ранние скульптуры, критически хмыкнула, а потом оглядела комнату Пола, увешанную многочисленными музыкальными премиями, грамотами, нотными альбомами и болтавшимися там же, на стене, теннисными ракетками.

Пол пристально следил за каждым ее движением. Поймав на себе его взгляд, Николь зарделась от смущения и вскочила на ноги.

– Благодарю за воспоминания, но все эти работы давно уже устарели. И вообще нам пора вернуться в гостиную. Твоя мать, наверное, уже сходит с ума.

Пол снисходительно ухмыльнулся:

– Моя мать любит сходить с ума, так как это всегда будоражит ей кровь.

– Я с нетерпением жду начала твоего концерта, – призналась Николь, когда они возвращались назад. На самом же деле она очень боялась, что его музыка окажется слишком современной и непонятной.

– Я не элитный композитор, – успокоил ее Пол, как будто прочитав ее мысли. – Моя музыка понятна любому, и именно на это нацелена вся моя работа. Надеюсь, вам не придется затыкать уши.

– Я не посмела бы этого сделать, даже если бы очень захотела, – смущенно пробормотала Николь. – Энн глаз с меня не спустит.

Увидев подругу, Энн энергично замахала рукой и кивнула на место рядом.

– Джулия, – позвала дочь Николь, – садись со мной. Все просто замечательно! Пол так вырос за это время!

– Да, – тихо согласилась с ней Джулия.

– Плохо, что он практически не живет дома и все время пишет музыку. Энн жутко скучает по нему, да и мы тоже виделись бы с ним намного чаще. Ладно, в Нью-Йорке, возможно, мы наладим регулярные встречи.

– Нет, мама, спасибо. Не надо меня к нему подталкивать! – неожиданно заупрямилась Джулия.

Николь насупилась и какое-то время молчала.

– Я совсем не собиралась устраивать для тебя свидания. В этом нет никакой необходимости. Я просто хотела сказать, что Пол очень интересный собеседник и обаятельный человек. Мне, например, он очень понравился, и я…

– О Боже! – простонала Джулия и пересела подальше от матери.

Не успела Николь отреагировать на этот возмутительный шаг, как рядом с ней тут же плюхнулся Эл и дружески похлопал ее по руке.

– Не переживай, у меня с сыновьями было то же самое. Они все время пытались доказать, что уже совсем взрослые и не нуждаются в подсказках. Сколько исполнилось Джулии? Семнадцать? Ну что ж, в самый раз для поиска собственной позиции. Она и сама не знает сейчас, чего хочет от жизни.

Николь грустно улыбнулась:

– Да, все, что я говорю ей в последнее время, воспринимается как чушь собачья.

– Ты должна понять, что ей очень нелегко жить с матерью, которая все еще красива, молода и к тому же талантлива. Конечно, Джулия тоже красива, но она еще не осознала этого.

– Но как же так? – возмутилась Николь. – Ведь на нее даже на улице все оглядываются!

– Всему свое время, – глубокомысленно заметил Эл и пожал ей руку. – Не волнуйся, все будет хорошо. А сейчас мне надо переговорить с Энн. Не уходи, я скоро вернусь.

Спустя какое-то время он действительно вернулся и вручил ей отпечатанную на машинке программу концерта. В ней были указаны оригинальные сочинения Пола Лурье «Серенада для флейты с оркестром», «Дуэт для флейты и виолончели» и небольшая пьеса под романтическим названием «Праздник». Ей сразу стало ясно, что почти все его произведения посвящены матери. Да и как иначе? Он действительно многим ей обязан, в особенности с тех пор, как она стала руководить Нью-Йоркской филармонией и часто работала в «Метрополитен-опера» и других музыкальных организациях. Ведь она сама когда-то формировала музыкальные вкусы современников и без устали привлекала к музыкальному образованию сына самых лучших специалистов.

Когда в гостиной воцарилась тишина, рядом, приобняв Николь, тихо уселась Энн.

– Я так волнуюсь, – прошептала Николь, – хотя ты, наверное, переживаешь в тысячу раз больше!

– Да, еще бы! – кивнула та и замерла, крепко сцепив пальцы. В этот момент она сожалела лишь о том, что здесь нет Тимоти, ее младшего сына, который хотя и не был музыкантом, но всегда с интересом относился к успехам брата.

– Какие у тебя холодные руки! – прошептал Эл, пристроившись справа от бывшей жены. – Не волнуйся, все будет нормально. Посмотри на нашего малыша. Он совершенно спокоен и невозмутим. Знаешь, дорогая, это твоя заслуга, что он чувствует себя хозяином положения и понапрасну не треплет себе нервы. Но вообще-то должен заметить, он не слишком усерден в своей профессии. Во всяком случае, не тратит на музыку всю свою жизнь…

– Не говори глупостей, – прервала его Энн, прекрасно понимая, что он пытается хоть как-то оправдать свою собственную безалаберность в отношении музыкальных занятий. – Он достаточно трудолюбив, чтобы получить степень магистра в Йельском университете.

Энн оглядела гостей и остановила взгляд на строгом профиле Джулии Харрингтон.

– Знаешь, Эл, – обратилась она к мужу, – мне показалось, что Пол не проявил никакого интереса к Джулии. Что-то у них не ладится. Короче говоря, у Николь замечательная дочь, но наш мальчик все же чем-то превосходит ее.

– Энни, дорогая, ты смотришь на все это как бы со стороны… – тихо шепнул Эл и с опаской взглянул на Николь – не дай Бог услышит.

– Ничего подобного, – упрямо возразила Энн. – Никто не знает Николь лучше меня. Она всегда чувствовала себя виноватой перед дочерью. А все картины Джулии кажутся мне такими же блеклыми и невыразительными, как японские акварели. Конечно, они по-своему интересны, но не выдерживают никакого сравнения с мощными и весьма талантливыми работами матери. А знаешь почему? Потому что я занималась со своим сыном, а Николь в это время была увлечена собственными успехами. Во всяком случае, Джулия отнюдь не из тех, кого бы я хотела видеть рядом с Полом.

– Не думаю, дорогая, что он позволит тебе выбирать ему партнершу.

– Полагаю, ты прав, но все же, как мне кажется, я подготовила Пола для более современной женщины – динамичной, сильной, независимой…

– Неужели? – Эл с издевкой посмотрел на жену. – А я-то думал, что самое главное для него – не забыть об этом до того, как у него появится ребенок.

Энн резко отдернула свою руку и недовольно поморщилась.

– Как я ненавижу твои пошлости! – прошипела она и отвернулась. Никто не мог поколебать ее уверенности в том, что сын не будет спешить с женитьбой и связывать себя обременительными узами брака. По крайней мере пока не сделает карьеры. Ее сын никому не позволит себя оболванить, а Джулии, в которой ничего нет, кроме симпатичной мордашки, и подавно.

Глава 3

С первой же ноты Николь сосредоточила все свое внимание на мягких и необыкновенно мелодичных трелях заполнившей гостиную музыки. Флейта Пола издавала настолько приятные звуки, гармонировавшие с другими весьма экзотическими инструментами, что не наслаждаться было просто невозможно. Несмотря на завораживающую интимность, весь этот джаз был построен на классических принципах сложности и исполнительской импровизации, что придавало ему еще большее очарование. Что же до самой манеры исполнения, то Николь с первого взгляда безошибочно определила несомненное влияние матери. Пол часто наклонял голову и слегка раскачивался в такт музыке, как это некогда делала Энн, склоняясь над виолончелью.

После завершения первой пьесы и в самый разгар громких аплодисментов Николь бросила взгляд на подругу. Та, судя по всему, всецело наслаждалась плодами своих трудов. Это действительно был ее звездный час, ради которого стоило жить.

– Энн, он просто неподражаем! – прочувствованным голосом произнесла Николь, поворачиваясь к подруге. Она вдруг ощутила такой неожиданный и даже слегка пугающий прилив счастья, что на минуту растерялась. Неужели это все музыка? Думать о чем-либо другом ей сейчас не хотелось.

– Да, – согласилась с ней Энн, не стесняясь навернувшихся слез.

Пол воспринял восторженные аплодисменты публики с приличествующим достоинством, хотя и не скрывал своего удовлетворения. Родители вскочили на ноги и бросились к сыну, а за ними последовали и другие гости.

– Джулия, – обратилась Николь к дочери, решив, что пробиться к Полу ей сейчас все равно не удастся, – не правда ли, чудесная музыка? Давно я не получала такого удовольствия…

Дочь ответила ей таким взглядом, что мать осеклась на полуслове. Затем Джулия решительно встала и ушла прочь, вновь породив в душе матери горькое чувство вины. Неужели девочка до сих пор не может простить ей равнодушного отношения к своим картинам?

Тяжело вздохнув, Николь направилась к буфету, где был наспех сервирован небольшой стол. Там она столкнулась с Джанет Маркхэм и ее мужем Томом, сокурсниками по колледжу.

– Пол необыкновенно талантлив и совершенно оригинален в своей музыке, – со знанием дела заметила Джанет после традиционных приветствий. – Нет ничего более приятного для счастливой матери, чем ошеломляющий успех сына.

Николь почему-то вспомнила студенческие годы и неряшливый дом Маркхэмов на Лонг-Айленде, в котором всегда царили жуткий беспорядок и неистребимое веселье.

– Я знаю, дорогая, что вы вряд ли приедете к нам на очередную годовщину свадьбы, – продолжала ворковать Джанет, – но если вдруг надумаете, мы будем безумно рады…

– Нет-нет, мы обязательно приедем, – поспешила заверить ее Николь, хотя и не была уверена насчет Эдварда.

– Джан сделала за последнее время несколько чудных вещичек из керамики, – гордо отозвался Том, нежно обнимая жену. – Знаешь, это нечто совершенно отличное от всего того, чем она занималась последние годы.

При этом супруги обменялись такими красноречивыми взглядами, что у Николь засосало под ложечкой, а в душе образовалась тоскливая и оттого еще более невыносимая пустота. Когда они с Эдвардом смотрели так друг на друга в последний раз?

Рассеянно взглянув вслед счастливым супругам, Николь положила себе немного еды на тарелку и оглядела гостиную в поисках Джулии. Неожиданно перед ней выросла высокая фигура Пола.

– Неужели все так плохо, что вы решили избежать встречи со мной и предпочли едой развеять свое разочарование?

Несмотря на его шутливый тон и небрежную ухмылку, Николь испытала смутное ощущение, что ему небезынтересно ее мнение. Она судорожно проглотила кусочек артишока и мило улыбнулась.

– Напротив, все было так прекрасно, что просто нет слов. Тем более что тебе уже выразили свое восхищение восторженные поклонники. Твоя музыка действительно была приятной и понятной для всех, включая, разумеется, и меня.

– Хорошо, но что же все-таки почувствовали лично вы?

– Я… я просто не в состоянии описать это словами…

– Нет, так не пойдет, – запротестовал Пол. – Попытайтесь, тетушка Николь, умоляю вас!

Ну… в общем… больше всего мне понравились джазовые мотивы, хотя… – Она умолкла, внезапно осознав, что Джулия находится где-то рядом и скорее всего прислушивается к их разговору. Может быть, стоит подать ей пример свободного общения? И никакой стеснительности. – В твоей музыке, несомненно, есть нечто земное и доступное, и вместе с тем она уводит в заоблачные дали и вызывает необъяснимое чувство высокой одухотворенности. Мне всегда нравились сильные ритмы, сочетающиеся с доминирующей мелодией. А от твоего «Праздника» я вообще без ума. Словно птица парит над шумным карнавалом.

Пол внимательно слушал, удовлетворенно улыбался и не спускал с нее глаз. Последнее обстоятельство настолько смутило Николь, что она отвела взгляд.

– А вот и Джулия, – обрадовалась она, увидев дочь. – Извини, я сейчас вернусь.

Николь быстро проследовала на кухню и с жадностью осушила бокал шампанского. Что с ней происходит? Почему она теряется в присутствии этого молодого парня? Не обидится ли на нее дочь за столь бесцеремонную попытку втянуть ее в беседу с Полом?

Ее тревожные мысли были прерваны внезапно ввалившимися на кухню хозяевами. Эл весело подмигнул Николь и поднял бокал, придерживая другой рукой заметно захмелевшую Энн.

– Все прекрасно, Николь, не правда ли? Моя жена так обрадовалась успеху Пола, что слегка переборщила.

Энн захихикала, как школьница на первой вечеринке, и чмокнула мужа в щеку.

– Ты просто великолепен сегодня, Эл. Да и гости тоже.

– Забавно, не правда ли? – ухмыльнулся Эл, косясь на жену. – Вот теперь я понимаю, почему разладился наш брак. Я не поил ее шампанским.

– Боже мой, – неожиданно запричитала Энн, – я чуть не забыла, что нужно переговорить с миссис Брудж насчет очередного концерта Пола в «Карнеги-холл»! – Она засеменила в гостиную, а Эл покорно последовал за ней, еще раз подмигнув Николь на прощание.

– Николь! – Прозвучавший за спиной голос Пола заставил ее вздрогнуть. – Перестаньте сводить меня с Джулией! С ней все будет в порядке, если вы предоставите ей полную свободу.

Николь густо покраснела и опустила голову. Пол накрыл ладонью ее руку.

– Я разговаривал с вами, а вы неожиданно покинули меня, оставив наедине с дочерью. Почему?

– Ну… я подумала, что вам, молодым, есть о чем поговорить…

– Вам скучно со мной? – допытывался Пол.

– Нет, ни в коем случае, – поспешила с ответом Николь. – Мне нравится беседовать с тобой, и я хотела, чтобы Джулия приняла участие в разговоре. Что здесь плохого?

– Абсолютно ничего, если посмотреть на это именно так. Джулия – хорошенькая девушка, но мы с вами не закончили обмен мнениями.

Николь быстро взглянула на Пола и снова опустила голову.

– Ты говоришь о ней как о маленьком ребенке, а она, между прочим, не намного моложе тебя…

– Неправда, она гораздо моложе меня.

И тут Николь поняла, что он, в сущности, прав. Пол действительно выглядел намного старше своих лет и намного опытнее.

– Знаешь, многие мужчины находят ее достаточно привлекательной, – неуверенно пробормотала Николь с болью в сердце за свою дочь.

– Да, она по-своему интересна, но не настолько прекрасна, как вы.

Николь вскинула голову, еле сдержав стон. Это был приятный комплимент, хотя и сделанный за счет дочери.

– Вот это я понимаю! – шутливо восхитилась она. – Настоящий рыцарский комплимент!

– Я сказал это не из-за какого-то там рыцарства, – решительно возразил Пол. – Это чистая правда.

Николь растерянно заморгала и прижала руку к груди, где сильно колотилось готовое вырваться наружу сердце. Робко посмотрев в глаза собеседника, она не обнаружила в них ничего хорошего для себя. Они были ясными, пронзительными, лишенными какой бы то ни было детской наивности. Да, это уже взгляд взрослого мужчины, а не ребенка, которым она его помнила.

– Я… Мне, пожалуй, пора домой, – бессвязно пролепетала Николь, чувствуя, что краска заливает ее пылающее от смущения лицо. – Уже очень поздно.

Пол быстро наклонился и прикоснулся губами к ее губам.

– Спокойной ночи, Николь. Спасибо, что пришла.

Всего доброго, Пол, – потупилась она, не смея поднять глаза. – Все было прекрасно, а твоя музыка доставила всем огромное удовольствие. – Бросив на него растерянный взгляд, она быстро вышла в гостиную, объясняя себе приподнятое настроение большим количеством выпитого шампанского. Давно уже она не испытывала подобного чувства.

Глава 4

Пол лежал в постели, закинув руку за голову, и курил, что бывало с ним только в минуты крайнего беспокойства. Глубоко затягиваясь, он вспоминал события прошедшего вечера, которые ярким калейдоскопом проносились в его голове. Концерт прошел довольно успешно, если не сказать триумфально. Музыканты играли весьма слаженно и добросовестно выполняли свои профессиональные обязанности, чем, собственно, и заслужили немало приятных комплиментов от благодарных слушателей.

И вообще все было бы просто замечательно, если бы не некое чувство, которое до сих пор тревожит его душу: в тот вечер он с ужасом обнаружил, что с раннего детства был безумно влюблен в Николь Ди Кандиа. Он всегда с нетерпением ждал ее очередного визита к матери и на всю жизнь запомнил ее хрупкой и постоянно улыбающейся женщиной с живыми умными глазами, излучавшими невыразимое душевное тепло, с чувственными губами и необыкновенно приятным цветом кожи…

– Николь пришла! – радостно сообщила Энн семилетнему Полу, который сидел на полу и увлеченно играл со своими игрушечными автомобилями и поездами.

– Как тут мой Пол? – полюбопытствовала Николь, обнимая мальчугана.

Ему всегда нравилось, как она его обнимает и подбрасывает в воздух. Нравились запах ее чистых волос и бархатистость шелковистой кожи. Правда, сегодня рядом с ней вертелась непоседливая Джулия.

– Боже мой, Энн, как я устала! – пожаловалась Николь подруге и огляделась. – Скорее бы сесть и отдохнуть. Джулия просто извела меня своей неуемной энергией. Мне даже хотелось привязать ее веревкой к какой-нибудь металлической скульптуре, так она меня достала.

– Пол, – мгновенно сообразила Энн, – покажи, пожалуйста, Джулии свои игрушки или сыграй что-нибудь. Думаю, ей очень понравится.

Полу было плевать на то, понравится это Джулии или нет, но Николь посмотрела на него ласковым взглядом, улыбнулась и заверила его, что ей наверняка тоже понравится. Ей он отказать не смог.

А потом случилось самое невероятное: Джулия забросила его инструмент под диван, и Николь вынуждена была лезть туда, чтобы хоть как-то загладить вину дочери. Какое-то время Пол молча наблюдал за ее округлыми, обтянутыми джинсами бедрами, а потом решил присоединиться к поискам нужной вещи в самом дальнем углу под диваном. Когда же они выползали назад, он нечаянно коснулся рукой ее груди и замер. Это было совершенно необыкновенное чувство, зарождалось оно где-то в глубине души и медленно охватывало все его существо, лишая возможности двигаться и соображать. В эту минуту ему вдруг захотелось прижаться к этой теплой женщине, вцепиться в нее обеими руками и поцеловать.

Впрочем, далее все шло своим чередом. Взрослые женщины оживленно беседовали друг с другом, не обращая внимания на малышей. Пол все время старался быть поближе к Николь, но она самым вызывающим образом игнорировала его. А когда речь зашла о предстоящей поездке матери на гастроли, та вдруг посетовала, что у нее просто не будет возможности оставить малыша дома.

– Николь может присмотреть за мной, – рассудительно заметил Пол, который все время прислушивался к разговору старших.

– Нет, она и так слишком перегружена своей маленькой Джулией, – резонно возразила мать.

– Ничего страшного, – продолжал настаивать Пол, – я мог бы поиграть с ней…

– Пол, прошу тебя, дай нам поговорить! – взмолилась Энн, досадливо отмахнувшись.

Тот насупился, отошел в сторону, а потом взял свою любимую старинную флейту и решил сыграть так, чтобы это непременно понравилось Николь. После нескольких попыток у него действительно получилось неплохо. Он играл вдохновенно и при этом то и дело поглядывал на гостью, как бы говоря ей глазами: «Я играю для тебя, Николь. Я люблю тебя, а когда стану взрослым – обязательно женюсь на тебе и буду спать в твоей теплой постели». Именно в этот момент он впервые осознал свою безграничную власть над старым инструментом. Это было необыкновенно приятное чувство, определившее его дальнейшую жизнь.

– Пол, какая дивная мелодия! – удивленно воскликнула Николь, мгновенно позабыв о подруге. – Что это за композиция?

– У нее нет названия, – скромно пробормотал парнишка, зардевшись от гордости.

– А что же это было? – недоумевала мать. – Упражнение, которое задала тебе учительница? Я никогда не слышала ничего подобного. Почему ты так странно смотришь на нас? Ты что-нибудь натворил? Пойди ко мне и честно все расскажи.

Пол нехотя приблизился к матери и понуро опустил голову.

– Это я сам сочинил, – едва слышно пролепетал он, еще больше краснея.

– Сам сочинил?! – чуть не вскрикнула Энн. – Да это же просто замечательно, дорогой! А ты можешь сыграть нам эту вещь еще раз? Я хочу записать ноты. – Энн тотчас вскочила на ноги и стала лихорадочно искать бумагу и ручку. – Как это случилось? О чем ты думал в этот момент?

– Не знаю, – тихо ответил мальчик, исподлобья взглянув на Николь.

***

Затем Пол вспомнил о том, как присматривался к Николь в десять лет и позже, уже превращаясь из неловкого угловатого подростка в высокого и стройного парня. Теперь он внимательно прислушивался к себе и быстро утратил невинность. Конечно, он уже давно оставил бредовую идею о женитьбе на Николь, но все равно она была для него созданием особенным, даже в самые последние годы, когда он видел ее крайне редко. Да и думать о ней он стал намного реже, так как чертовски был занят своей музыкальной карьерой и каждодневными занятиями. С шестнадцати лет он зачастил на свидания с девочками из своей школы и успешно постиг все премудрости любовной науки. А о своей первой страсти вспоминал лишь тогда, когда его взгляд случайно падал на подаренные ею статуэтки, пылившиеся на письменном столе. Правда, в последние годы он все чаще и чаще натыкался на ее работы в различных музеях и галереях, но все юношеские фантазии о любви к женщине замужней и к тому же намного старше его по возрасту почти улетучились.

И вот сейчас он снова оказался во власти того давнего юношеского жара. Пол достал из пачки очередную сигарету, прикурил. Интересно, сколько же ей сейчас лет? Скорее всего тридцать девять, как и матери. Просто невероятно! Они такие разные. Его мать уже давно превратилась в самую настоящую матрону с расплывшейся фигурой и сетью мелких морщин вокруг глаз, а Николь практически не изменилась. Именно это обстоятельство, вероятно, повергло его в шок во время их последней встречи. У него было такое чувство, словно он вернулся в свое далекое детство. Да, никаких сомнений: он по-прежнему любит ее больше всего на свете, и, видимо, этим можно объяснить тот странный факт, что у него до сих пор не было в жизни другой настоящей любви.

Пол зажег новую сигарету, не обращая внимания на горечь во рту. Чем же она приковала его к себе? Редкостной женственностью, добрым и отзывчивым сердцем или чем-то другим?

Разум подсказывал ему, что нужно остерегаться подобных увлечений, но сердце продолжало тосковать по чистой любви невзирая на какие бы то ни было условности и предрассудки. Пол встал с постели, нервно смял пустую сигаретную пачку и широко распахнул окно, чтобы проветрить прокуренную донельзя комнату. Попутно он попытался припомнить Эдварда, которого не видел с детства. Интересно, любила ли она своего мужа по-настоящему? И что означает ее неуклюжая попытка свести его с дочерью? Неужели она пыталась таким образом скрыть от него свои чувства?

Самое странное во всей этой истории заключалось в том, что Пол не чувствовал себя моложе Николь. Более того, во многих отношениях он казался себе гораздо старше и опытнее. В ней сохранилась какая-то детская непосредственность и совершенно необъяснимая наивность, которая свойственна лишь самым утонченным, артистическим натурам. Пол чувствовал, что Николь способна на очень страстную и пылкую любовь, нерастраченную за долгие годы замужества. Вот только что ему теперь делать, как к ней подступиться?

Глава 5

Дрожа от холода, Николь быстро влезла в кабину грузовика и приветливо улыбнулась Микки Райту, который вызвался помочь ей обустроить детскую площадку в графстве Кент.

– Типичная английская погода, – проскрипел тот с лондонским акцентом. – Надеюсь, все твои творения выдержат испытание временем. Ты же знаешь, что дерево гниет, а железо ржавеет…

Да, знаю, – нетерпеливо прервала она своего коллегу. Она не первый раз была в Лондоне, но такой сырости еще не видела. Какое-то время они ехали молча, и Николь в очередной раз погрузилась в воспоминания. Прошло уже два месяца с тех пор, как она слушала музыку Пола в его гостиной, и все это время никак не могла забыть их последний разговор. Пару дней спустя Пол уехал на гастроли, и Николь облегченно вздохнула, надеясь, что на этом все и кончится. Но не тут-то было! И дня не проходило, чтобы она не вспоминала его благородное лицо, слабую улыбку на четко очерченных губах, а в особенности его полные страсти и нежности взгляды. Именно поэтому она с такой радостью приняла предложение нанести деловой визит в Англию, а заодно попытаться стереть из памяти неожиданную и столь пугающую ее встречу с Полом.

Когда они наконец-то добрались до школы Бакли, дождь почти прекратился и сквозь свинцовые тучи кое-где проглядывало солнце. Работа шла быстро, и вскоре на школьном дворе выросла игровая площадка с ее скульптурами. Альфред Стедмэн, главный организатор и руководитель работ, был специалистом своего дела и с величайшим почтением относился к Николь, что объяснялось прежде всего его давним знакомством с Эдвардом.

– Приятно, знаете ли, в дождливой Англии встретиться с женой старика Эдварда! – басом прорычал Стедмэн в первую же минуту их знакомства. – Как он там поживает? Думаю, он рассказал вам, как мы проводили время в 1944 году? Да, лейтенант Харрингтон был весельчаком и душой любой компании…

На самом деле муж не удосужился рассказать ей о временах своей юности, чему Николь была очень рада. Она и сама уже догадывалась, что столь интересным предложением обязана прежде всего его связям.

Когда все было закончено, Микки критически оглядел площадку и проверил все крепления.

– Надо бы испытать ее на прочность, – произнес он и стал поочередно вертеться на всех игровых приспособлениях. – Если эта штука выдержит меня, то за безопасность детей я полностью спокоен.

Немного отдохнув, они отправились назад в Лондон, ощущая приятную усталость и одновременно гордясь хорошо проделанной работой.

– Как тебе пришла в голову идея создать такую игровую площадку? – полюбопытствовала Николь, когда их грузовик выехал на шоссе.

– Идея зародилась много лет назад, – откровенно признался Микки, – но не было денег для ее осуществления. Слава Богу, нашлись добрые люди.

Оставшуюся часть пути Николь смотрела в окно и предавалась приятным воспоминаниям. Много лет назад ей пришло письмо из Калифорнийского института искусств, в котором сообщалось, что она принята и должна прибыть к месту учебы в указанный срок. Эта новость вызвала бурю негодования у родителей, которые были категорически против. Отец всеми силами пытался убедить дочь в том, что ей уготовано другое будущее – достойный муж, большая семья и все такое прочее. Но Николь стояла на своем и в конце концов уговорила родителей благословить ее на этот отчаянный, как им казалось, шаг.

– Значит, ты поступила в университет, а потом вышла замуж за Эдварда Харрингтона, который совершенно случайно оказался крупным коллекционером произведений искусства? – прозвучал вдруг над ухом голос Микки. – Не этим ли объясняется твоя головокружительная карьера?

Николь закусила губу и промолчала, не найдясь с ответом. Да и что тут можно сказать? Этот парень разбередил ее старые раны и заставил вновь усомниться в себе.

– А как насчет диско-клуба сегодня вечером? – неожиданно спросил он, когда они проезжали по Вестминстерскому мосту.

– Не знаю… Я, кажется, устала…

Микки недовольно посмотрел на спутницу.

– И к тому же я слишком стара для подобных увеселений, – продолжала с иронией Николь. – Люди подумают, что ты притащил туда свою мать.

– Черт возьми! – не выдержал Микки. – Если не хочешь, так и скажи! Зачем искать какие-то идиотские предлоги?

– Ну ладно, я согласна, но только обещай, что не будешь тащить меня на каждый танец и вообще будешь относиться ко мне как к старой замужней женщине.

– Ладно, договорились, – неохотно пообещал тот и многозначительно ухмыльнулся.

Николь не испытывала никакого желания болтаться по клубам, но и отказывать парню ей тоже не хотелось. Эти художники такие все обидчивые и злопамятные, что лучше с ними не связываться. И почему молодежь так липнет к ней? Неужели все дело только в ее популярности и богатстве?

Вечер прошел спокойно. Танцевали они мало, но Николь прекрасно понимала, что Микки не прочь поразвлечься и только боязнь получить решительный отказ сдерживает его плотские устремления.

– А ты крепкий орешек, – хмуро заметил он уже перед дверью гостиницы. – Намного крепче, чем я предполагал.

Николь подставила ему щеку для прощального поцелуя и направилась в свою комнату, беспрестанно зевая и просто валясь с ног от усталости. Молодые люди хороши в малых дозах и на почтительном расстоянии.

Глава 6

Николь медленно бродила по галерее Тэйт, придирчиво осматривая произведения своих коллег-скульпторов. Одни из них оставляли ее абсолютно равнодушной, другие вызывали полное неприятие, а третьи, которых, кстати, было немало, – острое чувство зависти к художникам, которым удалось воплотить свои идеи. Вскоре взгляд Николь упал на ее собственную композицию под романтическим названием «Летящие ритмы». Она состояла из набора разнообразных стальных и бронзовых крыльев, которые, казалось, вот-вот поднимутся с земли и взлетят высоко в небо. Николь подошла ближе и застыла перед знакомой до боли композицией.

– Ну и что Ди Кандиа думает о своем произведении?

Вздрогнув от неожиданности, она резко повернулась и увидела перед собой расплывшегося в улыбке Пола, одетого в голубой блейзер и кремовый свитер. Николь зарделась и хотела было объяснить, что оказалась перед своей композицией совершенно случайно, но он уже взял ее за руку и повел прочь.

– Полагаю, вы не в восторге от собственного замысла и его воплощения. У меня сложилось впечатление, что вы хотели бы переделать свое творение. А еще с большим удовольствием вы забрали бы экспонат отсюда и увезли в какое-нибудь пустынное место, где его никто и никогда не смог бы увидеть.

– Боже мой, – живо откликнулась Николь, – как ты угадал мои мысли? И вообще, что ты делаешь в Лондоне?

На все эти вопросы Пол ответил многозначительным молчанием, продолжая вышагивать по узкому коридору галереи.

– А вот знаменитая «Черная стена» Луизы Невельсон, – комментировала Николь, решив взять на себя роль гида. – Именно она вдохновляла меня в самом начале карьеры.

Пол неожиданно остановился и взял ее за обе руки.

– Не могли бы мы где-нибудь пообедать?

– О, извини ради Бога! Я, наверное, наскучила тебе своими объяснениями?

– Как раз наоборот. Все очень интересно, но мой желудок сейчас похож на эту вот огромную пустоту в бессмертном творении Генри Мура.

Вскоре они уже сидели в уютном ресторанчике музея.

– Я так понимаю, что ты уже неоднократно бывал в Лондоне?

– Да, – кивнул Пол. – Два года назад я провел здесь все лето. Ходил по выставкам, слушал концерты да и сам играл понемногу, а еще часто заходил сюда и долго вглядывался в нетленные произведения Ди Кандиа. Ты сегодня свободна? – незаметно для себя он перешел на дружеское «ты».

Вопрос этот прозвучал настолько неожиданно, что Николь не успела даже собраться с мыслями.

– Нет, нет…

– Ладно. Сегодня вечером Джеймс Гэлуэй играет Моцарта, а до этого я хочу съездить в школу Бакли и посмотреть на твою игровую площадку. Так что хорошенько подумай и скажи «да».

Его улыбка была настолько очаровательной и милой, что все мыслимые возражения так и не слетели с ее губ.

– И не суетись, пожалуйста, как моя мать, – продолжал меж тем Пол. – Я пригласил тебя и потому сам заплачу за обед.

– А ты не забывай, что я ровесница твоей матери, – огрызнулась Николь.

– Тем более, – ехидно заметил Пол. – Тебе пора откладывать деньги на пенсию.

И вскоре они уже были на игровой площадке. В этот момент прозвенел звонок, и дети, шумной гурьбой высыпав из школы, тут же заполнили все отведенное для игр пространство.

– Видишь, Николь, им понравились все эти штучки, – решил подбодрить ее Пол, но она в это время думала о другом – о том, как она проведет с ним вечер. Иногда ее охватывало необъяснимое чувство отчаяния, то самое, которое обычно испытывают школьницы, опасаясь, что их изнасилуют на первом же свидании.

***

Первое действие концерта пролетело почти незаметно. Они сидели рядом и тихо обменивались впечатлениями о звучащей со сцены музыке.

– Мне кажется, ты играешь ничуть не хуже этого Гэлуэя, – не без лукавства прошептала Николь.

– Ты мне льстишь, – ответил Пол и пристально посмотрел ей в глаза. Николь даже вздрогнула от этого взгляда и предусмотрительно отодвинулась в сторону. С этого времени она уже не могла спокойно слушать музыку и думала только о сидящем рядом человеке, который пробуждал в ней какие-то странные чувства. Она почти физически ощущала его близость и с каждой минутой все больше и больше пугалась своего неукротимого к нему влечения. А когда он предложил после концерта пройтись пешком по мосту Ватерлоо, она поняла, что не в силах противиться его магнетическому обаянию.

Какое-то время они шли молча, и каждый раз, когда Пол бросал на нее пылкий взгляд, ей чудилось, что он собирается поцеловать ее. Глупая и совершенно наивная идея, но она ничего не могла с собой поделать. Теперь она понимала, почему многие зрелые мужчины приударяют за молоденькими девочками. Молодость имеет неотразимую привлекательность и обладает свойством передаваться всякому, кто с ней близко сталкивается.

Они не заметили, как прошли мост, свернули на Парклейн и вскоре оказались перед гостиницей «Дорчестер». Все это время Николь внимательно слушала Пола, а под конец решила поделиться с ним своей сокровенной мечтой.

– Знаешь, Пол, – осторожно начала она, – я когда-то была в Стоунхендже и с тех пор мечтаю создать своеобразный монумент Солнцу, выполненный из стекла и алюминия.

Пол взял ее за руку и неожиданно притянул к себе.

– А я с давних пор мечтаю поцеловать тебя.

Николь испуганно вскинула голову и тут же почувствовала на своих губах его теплые губы. Сердце ее бешено забилось, перед глазами поплыли темные круги. Она предприняла отчаянную попытку освободиться, и в конце концов ей это удалось.

– Спокойной ночи, Пол, – с трудом выдавила она и в панике бросилась к двери гостиницы. – Спасибо за концерт, и передай привет матери, если вернешься в Нью-Йорк раньше меня! – Она бежала, не чувствуя ног, и только чудом не рухнула на пол просторного и чистого вестибюля.

«Боже мой! – рассуждала она некоторое время спустя, лежа в постели. – Что происходит? Как это случилось? Ведь он сын моей лучшей подруги. Двадцать два года! Какой кошмар! Конечно, он выглядит старше и вообще производит впечатление вполне зрелого мужчины, но тем менее…»

Еще какое-то время она терзалась гнетущими дуг мыслями, а потом все-таки уснула, но лишь для того, видимо, чтобы проснуться посреди ночи от невыразимо cладких эротических сновидений. «Надо быть поосторожнее этим парнем, – подумала она под утро. – А то как чего не вышло».

***

Утром ее разбудил телефон.

– Алло.

– Доброе утро, – послышался в трубке бодрый голи Пола. – Прости, если разбудил. Я внизу и уже заказ; завтрак.

– Я… я не могу, Пол.

– Не можешь что? Позавтракать со мной? Какая epyнда! Я жду тебя через десять минут, – не терпящим возражений тоном произнес он и тут же повесил трубку.

Это просто возмутительно! Надо непременно положи этому конец, и чем быстрее, тем лучше. Николь бросилась в ванную и ровно через десять минут уже была вниз где сразу же остановила официанта и распорядилась, ч» бы завтрак был записан на ее счет. Снедаемая праведным гневом, она подскочила к столу и мгновенно сникла: Пи был неотразим. Только его грустные глаза говорили о теп что он тоже провел бессонную ночь.

– Ты всегда по утрам такая невеселая? – хмуро осведомился он.

Николь немного успокоилась и даже попыталась улыбнуться.

– А ты всегда такой жизнерадостный и бодрый? – парировала она. – Впрочем, ты неизменно можешь поднять себе настроение, насвистывая под душем какую-нибудь развеселую мелодию для флейты с оркестром.

– Ну ладно, еще раз прошу прощения, что разбудил. И поскольку я ранняя птичка, то позволь предложить тебе план на сегодняшний день. Прежде всего мы сходим в Хамистед…

– Нет, Пол, я не могу. Честное слово. Мне еще нужно походить по магазинам…

– Прекрасно, – громогласно прервал он ее. – Ты сделаешь это в Хамистеде. Там, кстати сказать, масса хороших магазинчиков – антикварные украшения, превосходная одежда, шотландские ткани, редкие книги и все такое прочее. А кроме того, там мы найдем ароматный чай, превосходный кофе и еще множество экзотических сувениров со всего мира.

Николь с ужасом осознала, что вряд ли найдет в себе силы отказаться от этого предложения. Магазины в Хамистеде действительно оказались неплохие, и оба они накупили массу сувениров для Эдварда, Джулии и Энн. А потом неожиданно хлынул дождь, укрыться от которого можно было лишь в близлежащем пабе. Пол вынул из кармана носовой платок и бережно смахнул с лица спутницы капли дождя. Сердце ее екнуло, а по всему телу пробежала предательская дрожь.

– Холодный сегодня выдался денек для этого времени, – глубокомысленно заметил крупный англичанин за стойкой бара.

– Да, – только и смогла ответить Николь, глядя на приближающегося с двумя огромными кружками пива Пола.

– В чем дело? – шутливо спросил он, искусно имитируя испанское произношение. – Как вы смеете разговаривать с моей женщиной? В моей стране это считается недопустимой вольностью.

Англичанин удивленно вытаращил на него глаза.

– Прости, старик, – сбивчиво пролепетал он, – у меня и в мыслях ничего не было. Надо же как-то скоротать время…

Николь с трудом удержалась от смеха. Добродушный же толстяк мгновенно исчез, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное.

– Ну, как я его отшил, а? – поинтересовался Пол с самодовольной ухмылкой. – Тебе не кажется, что я могу заняться актерским ремеслом, если провалюсь в качестве композитора?

– Нисколько не сомневаюсь, – смущенно поддержала его Николь. – Ты вполне сойдешь за испанца. Надо же, бедняга и впрямь испугался, что ты сейчас выхватишь шпагу и проткнешь ему брюхо.

– Ничего, урок в любом случае пойдет ему на пользу.

Едва дождь закончился, как Пол потащил ее по всему поселку в поисках настоящего английского чая. Николь отчаянно сопротивлялась, ссылаясь на то, что ей уже давно пора быть в гостинице. Несмотря на это, домой они вернулись поздно, и она вдруг с пугающей ясностью осознала, что не хочет с ним расставаться.

– Спасибо тебе, Пол, за этот прекрасный день, – грустно проговорила она, боясь посмотреть ему в глаза.

– И за ночь, – добавил он. – Дело в том, что я достал два билета на спектакль Тома Стоппарда «День и ночь»…

– Нет! – вырвалось у нее. – То есть я хочу сказать, что не могу… Пол, я действительно не могу… Поверь мне…

– Можешь, – настойчиво повторил он с благостным выражением лица, как будто зная, что в конце концов она уступит. – Ты же понимаешь, надеюсь, что без тебя я в театр не пойду. А это значит, что ты лишишь меня огромного удовольствия. Если будешь вредничать, я нажалуюсь своей матери.

Лицо Николь покрылось густой краской. Как он смеет так бесстыдно шутить? Впрочем… Что, собственно говоря, случилось? Ничего страшного. Подумаешь, молодой человек пригласил в театр зрелую даму. Да и что он может сказать матери? Только то, что случайно встретил в Лондоне ее подругу и пригласил в театр, вот и все. Она и сама бы не отказалась, если бы ее пригласил какой-нибудь юноша. Он ведь совершенно безопасен и просто дразнит ее своей молодостью и настырностью.

***

В тот вечер они ужинали в «Ковент-Гардене», в небольшом ресторанчике, который славился своей истинно английской кухней и необыкновенной обходительностью официантов. Николь так редко бывала в ресторанах без мужа, что ощущала трепетное чувство новизны, свойственное юным девушкам на первом свидании. Это сказалось, в частности, в том, что она выпила довольно много вина и быстро опьянела. И только какое-то смутное ощущение вины не позволяло ей расслабиться полностью и отдаться во власть нахлынувшего на нее беззаботного настроения.

– А ты, случайно, не помнишь, каким я был в детстве? – неожиданно спросил Пол.

Николь удивленно посмотрела на него:

– Как же не помнить? Конечно, помню. Ты был весьма забавным мальчиком и к тому же очень талантливым…

Пол недовольно поморщился:

– Я не это имею в виду. Ты помнишь, что я чувствовал, когда ты приходила к нам в гости?

– Нет, откуда мне было знать о твоих чувствах?

Пол откинулся на спинку стула и хитро прищурил глаза.

– А мне всегда казалось, что ты знаешь. Неужели ты не видела, что я был безумно влюблен в тебя и даже не скрывал этого? – Николь не произнесла ни слова. Не дождавшись ответа, Пол пристально посмотрел ей в глаза. – Ты шокирована?

– Я… не знаю. Я вообще не понимаю, что со мной происходит, – тихо прошептала она. – Знаешь, маленькие мальчики часто влюбляются в подруг своей матери, но этого никто всерьез не воспринимает.

– Я воспринимал как мог, – понуро молвил Пол и коснулся ее руки. – Николь, я любил тебя еще в детстве и люблю сейчас, причем сильнее прежнего. Люблю так, как только может мужчина любить женщину. Это уже не детские игры, понимаешь? После того памятного концерта я не мог думать ни о ком другом.

– Пол, прекрати, пожалуйста, – слабо запротестовала Николь, пытаясь высвободить свою руку. – Слышать даже не хочу!

– Меня это тоже немного пугает, – признался он, еще крепче сжимая ее руку. – Знаешь, я прошел через все круги ада, прежде чем решился на такой шаг.

– О Пол! – простонала Николь, закрывая глаза. – Это же безумие! Так не должно быть! Это всего-навсего детские впечатления, которые наверняка исчезнут после того, как высказаны с такой откровенностью.

Пол угрюмо покачал головой:

– Нет, Николь, это уже не исчезнет бесследно. Ты нужна мне. Нужна как друг, как советчик и прежде всего как любимая женщина, которая отвечает взаимностью. Надеюсь, ты понимаешь, что это уже далеко не детские впечатления?

Николь вспыхнула от внезапно охватившего ее счастья, на смену которому тут же пришло чувство безотчетного страха.

– Николь, – вдохновенно продолжал Пол, – ты, вероятно, просто не представляешь, как я тебя люблю. Но я постоянно ловлю твои «ответные сигналы», я понимаю язык твоей души, твоего тела, твои более чем красноречивые взгляды.

Она прикрыла руками пылающее лицо и попыталась собраться с мыслями, что было невероятно сложно.

– Ну хорошо, я все понимаю и верю тебе, но если бы мне было двадцать лет и у меня не было бы мужа и дочери, я готова была бы следовать за тобой хоть на край света. Но сейчас, Пол… у меня есть семья и подруга, которая является твоей матерью. Я не могу думать только о своих чувствах и не принимать во внимание все эти условности. А мой возраст? Ты подумал об этом? Немыслимо, Пол!

– Немыслимо? – отрешенно воскликнул Пол и резко наклонился вперед. – Люди влюбляются каждый Божий день, а что касается твоего возраста, то меня это нисколько не волнует. При чем тут возраст, Николь? Твоя дочь уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе, моя мать – она слишком занята моей карьерой, чтобы следить за моей эмоциональной жизнью. Остается единственное серьезное препятствие – твой муж. Не сомневаюсь, что ты хорошо к нему относишься. Вопрос в том, хорошо ли тебе и достаточно ли этого для жизни.

Пол сделал паузу, резко откинул волосы со лба и снова ринулся в наступление:

– Не подумай, что мне нужна от тебя только одна ночь. После нее я уже не смогу делить тебя с кем бы то ни было. И мне будет недостаточно каких-нибудь уличных встреч с тобой. Я хочу тебя всю, целиком, полностью и навсегда.

– Боже мой! – выдохнула Николь, не отрывая рук от лица. – Значит, ты специально последовал за мной в Лондон?

– Разумеется. Я изнывал дома от тоски и нечаянно подслушал обрывки вашего с матерью разговора. К счастью, она не забыла упомянуть название твоей гостиницы.

– Пол, это же сумасшествие! Безумие! Нам не следует больше встречаться! В любом случае то, что ты называешь любовью, может оказаться самым банальным либидо.

– Прекрати! – брезгливо поморщился Пол. – Не надо опошлять мои светлые чувства. Если тебе не хватает смелости признаться в своих чувствах, не оскорбляй хотя бы мои. И не думай, пожалуйста, что я буду принуждать тебя к ответной любви. – С этими словами он нетерпеливо взмахнул рукой, подзывая официанта.

Николь тупо уставилась на собеседника, не зная, что и думать. Такой спокойный и уверенный тон, пожалуй, даже чересчур холодный. Если он пытается играть роль мачо, то у него это прекрасно получается. А если нет? Если его чувства к ней действительно искренние и глубокие, что тогда? Все эти мысли мгновенно промелькнули у нее в голове. Подняв взгляд, она увидела неизбывное страдание в его глазах. Поняв, что все намного серьезнее, Николь ощутила страшную слабость во всем теле.

И почему он повел ее в театр? Уж не потому ли, что в спектакле «Ночь и день» речь шла о молодой жене уже немолодого мужа, которая увлеклась юным журналистом? На обратном пути в гостиницу Николь сидела в такси и напряженно смотрела в окошко, не находя в себе сил для разговора. Она даже не обратила внимания на то, что Пол расплатился с водителем и вышел из такси, вместо того чтобы проводить ее до двери и вернуться на этой же машине в свою гостиницу. И только несколько минут спустя она поняла, что это значит, и решила не допустить непоправимого.

– Спокойной ночи, Пол, – холодно буркнула она, не смея поднять глаз. – Точнее сказать, прощай навсегда.

– А как насчет одного-единственного поцелуя?

– Хорошо, но только одного, – эхом отозвалась она, сама удивившись своей твердости.

То, что произошло в следующую минуту, поразило ее больше всего. Она не была готова к его мягкости и уступчивости. Поцелуй Пола был по-юношески нежным и на удивление коротким, после чего он, к ее полному недоумению и даже некоторой досаде, решительно повернулся и зашагал прочь. Как ей хотелось в эту минуту вернуть его, затащить в свою комнату, сорвать с него одежду и отдаться ему с той дикой страстью, которая уже давно томила ее!

На следующее утро она первым же рейсом улетела в Нью-Йорк.

Глава 7

– Николь, дорогая, как я рад, что ты вернулась! – Эдвард, поцеловав жену, крепко прижал ее к груди.

– Да, хорошо оказаться дома после долгой дороги, – согласилась Николь, устало опускаясь на диван. Пока муж готовил ей коктейль из мартини, она наблюдала за ним, невольно сравнивая с Полом. По правде сказать, он мало в чем ему уступал – высокий, стройный, крепко сбитый, с седеющими, но все еще густыми волосами и загаром на благородном лице, которое многим казалось чуть ли не образцом мужской красоты. Эдвард тщательно следил за собой, постоянно играл в теннис и плавал в бассейне, что в пятьдесят четыре года делало его подтянутым и весьма подвижным.

– Эдвард, почему ты не сказал мне, что давно уже знаешь Альфреда Стедмэна? – неожиданно насупилась Николь, вспомнив недавнюю поездку.

– Кого?

– Стедмэна, директора школы в графстве Кент, где я обустраивала игровую площадку?

– Ах да, вспомнил! – спохватился Эдвард. – Конечно, мы с ним старые друзья еще с 1944 года. Неужели я не рассказывал тебе о своем пребывании в Англии?

– Не помню, но дело не в этом. Ты поставил меня в дурацкое положение. Выходит, я оказалась там по твоей протекции, а это не очень-то приятно…

– У тебя что, были там какие-то проблемы? – встревоженно спросил он.

– Нет, все было нормально, – соврала она, предпочитая не объяснять мужу, что привыкла полагаться на свой талант, а не на его связи.

– Вот и хорошо, – успокоился он, протягивая ей бокал с коктейлем. – Я так соскучился по тебе, золотце мое! – Он погладил ее по голове и поцеловал в щеку.

Николь охотно ответила на его ласки и даже позволила ему задрать ей подол. Но в этот момент на пороге внезапно появилась Джулия.

– Привет, доченька, – растерянно пробормотала Николь, судорожно поправляя платье.

– Когда ты научишься стучать, прежде чем войти в комнату? – с нескрываемой досадой заметил Эдвард.

Джулия на миг застыла от неожиданности, а потом сделала вид, что ничего не заметила, и двинулась к бару.

– Я просто хотела предупредить, чтобы вы не ждали меня на ужин.

– Очень жаль! – искренне огорчилась Николь. – Я думала, что мы вместе поужинаем, поговорим. Куда ты идешь?

– К друзьям.

Николь встала с дивана и направилась к дочери, но та быстро отступила в сторону, подальше от материнских объятий.

– Как дела в школе? Написала какие-нибудь новые картины?

– Нет, ничего нового, – сухо отреагировала Джулия, наливая себе в бокал джина с тоником. – Ладно, пока! – взмахнула она рукой и исчезла за дверью.

– Эдвард, – недоуменно повернулась Николь к мужу, – с каких это пор наша дочь так свободно смешивает себе коктейль?

Тот грустно вздохнул и осушил свой бокал.

– А Бог ее знает. Лично я вижу это впервые. Дети растут, а мы стареем. И вообще с ней в последнее время невозможно разговаривать.

– А не связано ли это с каким-нибудь мальчиком? – осторожно поинтересовалась Николь и озабоченно нахмурилась, вспомнив Пола.

– Не дай Бог, – отшутился Эдвард, хотя в глазах его мелькнуло беспокойство. – Она еще слишком молода. Если хочешь знать, меня сейчас больше волнует то, чем она будет заниматься после школы. Думаю, живопись для нее – пустая трата времени. Надо подумать о чем-то другом, более подходящем.

– Да, я тоже из-за этого переживаю, – согласилась с ним Николь. – Она говорит, что хочет учиться в художественной школе, но я очень сомневаюсь.

– Я вообще не понимаю молоденьких девушек, – мечтательно промолвил Эдвард, чем вызвал осуждающий взгляд жены.

– И меня не понимал, когда я была молодой?

– Да, но только поначалу. А потом ты засела в моем сердце, как бомба замедленного действия.

– Которая так и не взорвалась? – не без ехидства спросила Николь.

– Которая взрывается постоянно, – уточнил Эдвард, хитро улыбаясь.

– А что вы здесь делали все это время? – тут же перевела она разговор на другую тему.

– Ничего особенного, – тоскливо поморщился муж. – А ты? Закончила работу над скульптурой для предстоящей выставки?

– Пока и не начинала. Может, еще по одной? – спросила она, увидев, что муж снова собирается обнять ее.

После чудесного ужина в каком-то корейском ресторане они вернулись домой и улеглись спать. Николь лежала спиной к мужу, и ей приятно было осознавать, что она дома, а рядом – любящий ее человек. Он долго ворочался, а потом прижался к ней и поцеловал в шею.

– Милая моя девственница.

Николь даже вздрогнула от этих слов. Она не была девственницей и выходя замуж, а уж сейчас и подавно. Эдвард меж тем повернул ее на спину и стал покрывать шею и грудь поцелуями. Николь попыталась ответить ему тем же, но он отстранился. Какая досада! Она хорошо знала, что он не любит ответных шагов с ее стороны, а пассивность не позволяла ей достичь желаемого оргазма. В первый год их супружеской жизни она несколько раз пыталась проявить инициативу в постели, но он строго пресекал все эти попытки, чем неимоверно расхолаживал ее.

Движения Эдварда становились все более ритмичными и страстными. Она лежала под ним, не имея никакой возможности пошевелиться и помочь ему. А ей так хотелось получить долгожданную разрядку! Если бы не эта его необъяснимая и совершенно непонятная строптивость… Но больше всего Николь злила реакция мужа на ее неудовлетворенность. Он каждый раз доказывал, что она просто-напросто сублимирует свою сексуальную энергию в художественное творчество и именно поэтому никак не может завершить половой акт. Отчасти, вероятно, он был прав, но не до такой же степени! Принципиальная невозможность достичь оргазма в состоянии пассивности невероятно досаждала ей, вызывала нервные срывы и приводила к мучившей ее бессоннице. Ей так и хотелось крикнуть: «Ну пожалуйста, дай мне возможность кончить!»

Наконец она почувствовала приближение столь желанной разрядки.

– Ну давай же, кончай, – хрипло прошипел Эдвард, изнемогая от истомы. Его приказ возымел обратный эффект: она выгнулась дугой и сильно прижала его к себе, но все безрезультатно. Опять ее постигло разочарование… И в тот же миг у нее перед глазами возник светлый образ молодого человека с длинными музыкальными пальцами, которые ласкают ее тело и призывают к ответным ласкам. Наваждение было столь явственным, что все ее тело содрогнулось от пронзительного сладострастия и она мгновенно погрузилась в невыразимое и столь желанное состояние блаженства. Эдвард тут же громко застонал и обессиленно рухнул на нее, пребывая в уверенности, что именно благодаря его стараниям жена наконец-то достигла долгожданного оргазма.

***

– Николь, это же самый великолепный свитер, который я когда-либо видела! – восторженно воскликнула Энн, прикладывая к щеке мягкий кашемир. – Как это мило с твоей стороны! Я и представить себе не могла, что у тебя будет время ходить по магазинам и выбирать подарки.

Николь глотнула охлажденного белого вина и уныло оглядела свою студию. В принципе она ничего не имела против неожиданного визита подруги, но сейчас ей срочно надо было готовиться к предстоящей выставке. Но больше всего ее смущало другое – Пол. Она не знала, как теперь вести себя с подругой. Рассказать ей о встрече с ее сыном в Лондоне она не могла. Даже упоминание о посещении театра могло вызвать у той определенные подозрения. Скрывать же от нее сам факт встречи тоже было не очень-то хорошо.

– Ника, я люблю тебя! – продолжала восторгаться Энн, обнимая подругу. – Может, сходим пообедаем где-нибудь?

Николь грустно улыбнулась. Совсем недавно те же самые слова говорил ее сын. Как все это странно! Энн всегда была добра к ней и оказывала всяческую помощь в трудные времена, и вот теперь она, Николь, фактически готова предать лучшую подругу. Нет, все-таки надо как-то сообщить ей о встрече с Полом. И сделать это сегодня же.

– Ника, что с тобой? – встревожилась Энн. – Ты какая-то грустная. Устала?

– Да, немного, – солгала та.

– Все дело в том, что ты моришь себя голодом в своей мастерской и работаешь до потери пульса. Надо беречь себя, дорогая, и найти хоть какую-то отдушину в жизни. Впрочем, я даже представить себе не могу, чтобы ты позволила себе какое-нибудь развлечение без Эдварда. Боже мой, да я, оказывается, вогнала тебя в краску! Остынь, это же просто шутка. Я сама такая. Знаешь, после Эла я имела несколько любовников, но так и не испытала с ними оргазм. Забавно, не правда ли?

– Да уж, – лаконично ответила Николь, облизывая пересохшие губы.

– А все дело в привычке, как мне кажется, любовь здесь ни при чем. Большинство мужчин озабочены собственным исполнением желаний, и плевать они хотели на партнершу.

Вскоре принесли еду, и подруги жадно набросились на нее, позабыв на время о волнующей обеих теме разговора.

– Да, кстати, как ты провела время в Лондоне? – неожиданно полюбопытствовала Энн. – Ты до сих пор не сказала мне ни слова о своей поездке. Знаешь, я не была там целую вечность.

Николь набрала в рот побольше воздуха и быстро выдохнула.

– Откровенно говоря, я случайно встретила там…

– Черт возьми, у меня кончились сигареты. Официант!

– Пола.

– Что? – переспросила Энн, заказав сигареты официанту. – Пол? А Бог его знает, как он там оказался. Я его сейчас редко вижу, а он тоже не балует меня своим вниманием. И вообще он стал каким-то странным, отчужденным, что ли. Я несколько раз звонила ему, но разговор так и не получился. Сказал, что много работает и все такое прочее.

Николь судорожно сглотнула и опустила голову. Значит, Пол ничего не сказал матери и вообще старается ограничить общение с ней. Дурной знак. Стало быть, нет никакого смысла рассказывать ей о встрече с ним в Лондоне. Зачем осложнять и без того натянутые отношения?

***

В течение нескольких дней после беседы с подругой Николь не могла спокойно работать. Вдохновение напрочь покинуло ее и не собиралось посещать в ближайшее время. Она часто закрывала глаза и пыталась внушить себе, что все нормально, что никакого Пола на свете не существует и вообще в мире нет ничего, кроме работы над монументом Солнцу, который она задумала во время посещения Стоунхенджа. Но все было напрасно. Встреча в Лондоне так всколыхнула ее душу, что ни о чем другом она и думать не могла. Занявшись аутотренингом, Николь бесконечное число раз повторила слова знакомой с юности мантры, а потом махнула рукой на свой замысел, притащила со склада кусок камня и работала над ним до самого Утра.

Работа шла быстро, и вскоре в камне отчетливо проявилась фигура обнаженного молодого человека – широкоплечего, с тонкой талией и рельефными мышцами. Когда все было готово, она отошла в дальний конец мастерской и долго смотрела на свое произведение, но сколь-нибудь серьезных недостатков не нашла. Затем она приблизилась и, положив руку на грудь изваяния, ощутила пальцами гладкую и холодную поверхность бездушного камня.

Закрыв глаза, Николь стала поглаживать грудь скульптуры, потом ее рука скользнула вниз, к бедрам, и в конце концов коснулась слегка выступавших гениталий. Застонав от необыкновенного возбуждения и поддавшись неукротимым фантазиям, она наклонилась вниз и прильнула губами к пупку, как будто пыталась вдохнуть жизнь в свое творение. И так и уснула на скамье, обхватив обеими руками воплощенный в камне образ недосягаемой любви.

Глава 8

– Николь, – окликнул жену Эдвард, увидев, что она стоит у открытого окна гостиничного номера, – нам выходить через пять минут…

Она нехотя обернулась.

– Мне что-то не хочется. Я так устала от всех этих вечеринок, обедов, ужинов! Мы даже Венецию не посмотрели как следует.

– Я знаю, дорогая, и очень сожалею, но это в последний раз, и я настаиваю на поездке. Ведь твой монумент Солнцу открывает всю выставку. А Стэн Феррин хочет взять у тебя интервью для журнала «Искусство в Америке». Только несколько слов, – быстро добавил он, заметив, что жена недовольно поморщилась.

– Пожалуйста, Эдвард, я просто валюсь с ног!

– Все будет нормально, солнце мое, – продолжал настаивать муж, мило улыбаясь. – Встреча продлится недолго. А потом мы пообедаем на острове Торчелло. Обещаю, что ночью я не буду к тебе приставать и ты сможешь выспаться. Дорогая, сегодня люди будут любоваться твоим самым крупным произведением за последнее время. Не лишай их удовольствия лицезреть знаменитого автора…

Николь снова посмотрела в окно. К сожалению, это единственное, что его интересует в ее работе. Конечно, водружение этого монумента в американском павильоне стало ее звездным часом, о чем она мечтала с давних пор. Тем более что ей пришлось с таким трудом избавляться от неожиданного романтического увлечения сыном своей подруги.

– Понимаешь, дорогая, – продолжал уговаривать Эдвард, положив руку ей на плечо, – благоприятный отзыв прессы может оказаться бесценным приобретением для стимуляции интереса к твоему монументу…

– Ну ладно, я буду готова через несколько минут, – сдалась наконец Николь, не выдержав столь жесткого прессинга. – Встретимся внизу.

– Вот и хорошо, любовь моя, – самодовольно ухмыльнулся Эдвард и чмокнул жену в щеку.

Николь бросила последний грустный взгляд на залитую солнцем Венецию и стала одеваться. Завершив свой туалет симпатичной соломенной шляпкой и темными очками, она спустилась к ожидавшему ее мужу.

Вскоре они уже были на выставке, где, естественно, подверглись немыслимой атаке журналистов. А после окончания официальной части Николь с мужем и избранными журналистами отправились в небольшой уютный ресторанчик на острове Торчелло. Мужчины сразу же затеяли бесконечный разговор о великом предназначении искусства, Николь же тем временем размышляла о своем.

– А что вы думаете обо всем этом, миссис Ди Кандиа? – вдруг обратился к ней Стэн Феррин, вернув тем самым на грешную землю.

– Меня это не очень волнует, – осторожно ответила Николь, пытаясь вникнуть в суть разговора. – Разумеется, я не скрываю своих симпатий к некоторым из скульпторов, даже несмотря на их экстремизм, но в целом… Мне кажется, все они порядком устали от постоянной купли-продажи своих произведений, как будто речь идет о какой-то недвижимости. Словом, всеобщая коммерциализация искусства губит их творчество и лишает вдохновения. В особенности молодых и неопытных художников.

Стэн Феррин цинично ухмыльнулся.

– Это отчаяние от коммерциализации, миссис Ди Кандиа, или просто попытка шокировать публику с целью все той же коммерциализации, как это случилось, например, с дадаистами?

Николь нашла в себе силы ответить улыбкой на его вопрос.

– Профанация процветает в любом деле и в любой профессии, даже в журналистике. Но опытный критик, несомненно, может отличить настоящее искусство от китча.

– Безусловно, – согласился с ней Феррин, – но хотелось бы получить некоторую помощь от самого художника. Впрочем, вы, миссис Ди Кандиа, дали нам сегодня прекрасный материал для размышлений. Есть все основания считать ваш монумент Солнцу лучшим произведением этой выставки, отмеченным печатью оригинальности. Знаете, как я начну свою статью? «Устремляясь в голубое небо на тридцать футов, монумент Солнцу миссис Ди Кандиа был задуман таким образом, чтобы стекло на фоне алюминия отражало падающие на него солнечные лучи. Малейший ветерок превращает это творение в уникальный шедевр, преобразующий не только мысль людей, но и сам солнечный свет. Несмотря на всю свою мощь, монумент миссис Ди Кандиа воплощает в себе нечто по-женски хрупкое…»

Николь, естественно, не доверяла словам журналиста, но ей, конечно же, было приятно слышать эту напыщенную речь во славу произведения.

– Да, этот монумент будет выглядеть превосходно в солнечных лучах, но поднимется ли он до высоты Стоунхенджа в дождливую и мрачную погоду?

– В таком случае мы пересмотрим свою оценку после дождя. – Он протянул руку и снял с нее темные очки, чтобы посмотреть в глаза.

– Послушай, Феррин, – неожиданно вмешался Эдвард, – моя жена очень устала, так что постарайся не задерживать ее слишком долго.

Недовольно взглянув на Эдварда, Феррин оставил наконец Николь в покое. В гостинице она сразу же легла в постель, но уснуть так и не смогла. Сказывалось напряжение этого необыкновенно трудного дня. Под утро она подошла к окну и долго наблюдала за пробуждающейся Венецией. А когда муж заворочался на постели, Николь повернулась к нему и слабо улыбнулась.

– Я знаю, дорогой, что завтра утром ты должен быть в Нью-Йорке, а мне хотелось бы остаться здесь еще на несколько дней.

Глава 9

После отъезда мужа Николь почувствовала себя свободной и раскованной. Она долго бродила по городу, часами стояла перед старой церковью Санта Мария Формоза, которая была выстроена еще во времена открытия Колумбом Америки, и любовалась многочисленными архитектурными шедеврами знаменитого города. А однажды, пересекая Понте ди Кристо, она вдруг увидела в толпе людей чей-то знакомый профиль. Неужели это Гаррет Хоув, ее сокурсник по институту? Она не могла поверить своим глазам! Ведь прошло уже более двадцати лет с тех пор, как она в последний раз видела этого смазливого парня, вокруг которого всегда вертелись самые красивые девушки института.

Николь решила не окликать его, чтобы не ставить ненароком в неловкое положение. Неизвестно, как отнесутся к этому две сопровождающие его женщины. И только некоторое время спустя, когда она, казалось, уже безнадежно заблудилась в узких переулках старинного города, навстречу ей вдруг вышла вся эта компания во главе с Гарретом. Оживленно беседуя со спутницами, он мгновенно застыл, увидев ее перед собой.

– Гаррет, ты? – все еще терзаясь сомнениями, спросила Николь.

Тот посмотрел на нее каким-то мутным и ничего не выражающим взглядом и двинулся дальше, продолжая развлекать компаньонок. Николь долго смотрела ему вслед, ошарашенная столь неожиданной реакцией. Значит, он все еще злится. А когда-то был самым дорогим для нее человеком, чуть было не разрушившим всю ее жизнь.

Это случилось еще в институте. Однажды Гаррет пригласил ее к себе на вечеринку якобы послушать джаз. Там собрались его друзья в рваных джинсах и грязных майках. Николь весь вечер просидела одна, и только под конец он обратил на нее внимание. Они быстро сошлись и почти две недели жили друг с другом как самые заправские любовники. Именно он предоставил ей возможность познать все радости любви, и она платила ему тем же. Правда, они частенько спорили по поводу художественного творчества и вкусов, но это не мешало им любить друг друга. До тех пор, пока он не поставил ее перед очень трудным выбором – либо он, либо ее увлечение скульптурой. Она, естественно, посчитала его претензии предательством, и с тех пор их пути-дорожки разошлись. А сейчас от некогда глубокой любви не осталось и следа – только горькое чувство обиды и досады на превратности судьбы и на злую память некогда дорогого человека.

Глава 10

Ночь была достаточно теплой, но Николь постоянно ежилась, бесцельно бродя по узким улочкам Венеции и предаваясь грустным воспоминаниям. Как приятно ходить по городу пешком – что и делают все коренные жители, – а не ездить на такси или плавать на узких венецианских лодках, переполненных любознательными туристами!

В конце концов она вышла на пьяццу – небольшую площадь в самом центре города. В гостиницу возвращаться не хотелось, и потому она решила послушать тамошних музыкантов. Каково же было ее изумление, когда среди них она вдруг увидела знакомое лицо Пола Лурье! Первой мыслью было немедленно повернуться и уйти, но ноги ее словно приросли к мостовой, и пока она приходила в себя, он уже приветливо замахал ей рукой.

– Боже мой, это ты, Николь? – воскликнул он, приблизившись и шаря глазами по площади в поисках Эдварда.

– Да, и совершенно одна, – неожиданно осмелела она и радостно улыбнулась. – Могу угостить тебя чем-нибудь прохладительным, если хочешь. Тем более что я тебе должна.

– С удовольствием выпью чего-нибудь, да и перекусить бы не мешало. Ты же знаешь, что я стараюсь не есть перед концертом. – Не долго думая он схватил ее за руку и повел через площадь в знаменитый бар «Гарри», куда она уже давно мечтала попасть.

Пол выбрал уютный столик у окна, откуда можно было любоваться водой, но Николь глаз не сводила с собеседника. Вскоре перед ними уже стояла пара бокалов с чудесным «Беллини», и они медленно потягивали ароматное вино.

– Чудесно, не правда ли? – поинтересовался Пол. – Просто нектар нашего времени – шампанское со свежим персиковым соком.

Напиток действительно был настолько приятным, что Николь не отказалась повторить. Немного захмелев, она то и дело поглядывала на его грудь, поросшую темными курчавыми волосами, и смущенно краснела, вспоминая свои откровенно бесстыдные эротические фантазии.

– Ты здесь со своим оркестром? – неуклюже попыталась она найти оправдание его пребыванию в Венеции.

– Да. Я получил двухнедельный ангажемент и решил воспользоваться этой прекрасной возможностью посмотреть Венецию, а заодно и повидаться с тобой.

Николь смущенно заморгала.

– Я беседовала недавно с твоей матерью, – начала она, чтобы сменить тему разговора, – и она сообщила мне, что ты работаешь над новой композицией. По-моему, она не подозревает о нашей… нашей встрече в Лондоне.

Пол снисходительно ухмыльнулся.

– Не вижу никакой надобности информировать ее о своей личной жизни. Я действительно готовлю новое произведение, и это интересует ее больше всего. Ну как тебе фирменный антрекот? По-моему, выше всяческих похвал.

– Да, все очень вкусно. Знаешь, мне нравится здешний обычай называть рестораны в честь знаменитых художников и архитекторов.

– Полагаю, им следует приготовить специальный десерт под названием «Амброзия Ди Кандиа» в честь твоего уже ставшего знаменитым монумента. Я специально ходил на выставку несколько раз, чтобы полюбоваться твоим шедевром.

– Я рада, что тебе понравилось, – скромно прошептала Николь.

Пол пристально посмотрел ей в глаза и прикоснулся к руке.

– А где же Эдвард?

Николь хотела было соврать, что он в гостинице, чтобы избавить себя от дальнейших страданий по поводу предстоящей ночи, но так и не решилась.

– Вы что, поссорились? – допытывался Пол.

Она сокрушенно покачала головой и посмотрела ему в глаза. Как он напоминает ей сейчас того Гаррета, с которым она когда-то провела несколько счастливых недель, но, к счастью, без его труднопереносимых недостатков!

– Николь, я не хотел ставить тебя в неловкое положение, – виновато произнес Пол и еще крепче сжал ее руку.

– Нет-нет, ничего страшного, – поспешила успокоить его Николь. – Это не имеет никакого отношения к Эдварду. Просто я вспомнила кое-что из своего прошлого. Что же до Эдварда, то он уже давно в Нью-Йорке.

Пол приложил палец к ее губам и жестом подозвал официанта.

– Пол, позволь мне на этот раз заплатить за обед, – взмолилась она и тут же протянула деньги официанту, заметив, что Пол не против.

А потом они долго гуляли по улочкам Венеции и почти все время молчали, так как слова им были не нужны. Почувствовав некоторую усталость, они остановили проплывавшую мимо черную гондолу и отправились в самое романтическое путешествие из всех, которые только можно себе представить. Это впечатление еще больше усилилось, когда Пол вынул из сумки свою любимую флейту и загадочно посмотрел на спутницу.

– Эту вещь я сочинил специально для тебя сразу после Лондона.

Над гондолой зазвучала прелестная мелодия, от которой по всему телу Николь разлилось необыкновенное тепло. Еще никто в мире не посвящал ей своей музыки. Закончив играть, Пол посмотрел на нее любящими глазами.

– Если хочешь знать, это часть моей новой композиции, основанной на сонетах Шекспира. Надеюсь, она будет моим самым лучшим произведением.

Затем он процитировал несколько строк бессмертного сонета, а Николь прижалась к нему всем телом и позабыла обо всем на свете. Их руки и ноги переплелись, губы сомкнулись в страстном поцелуе, а сердца застучали в унисон.

Глава 11

Проснувшись на следующее утро в гостиничном номере, Николь почувствовала, что ужасно хочет пить. Рядом с ней заворочался Пол, а потом, будто прочитав ее мысли, вскочил с кровати и открыл бутылку минеральной воды.

– Доброе утро, – произнесла она по-итальянски сонным голосом.

– Еще не доброе, – загадочно ответил он, целуя ее в кончик носа. – Пойдем.

– Куда?

– Сюда. – Пол потащил ее на кресло-качалку, уселся в него и усадил Николь себе на колени. – Ты прекрасна, Николь, и я тебя безумно люблю.

Она прижалась к нему всем телом, погрузив руку в густые курчавые волосы на его широкой и мускулистой груди. Как приятно осознавать, что это не холодный и бездушный камень, а живое теплое тело любимого человека!

Пол впился губами в ее безвольные после сна губы и осторожно просунул ей в рот язык. Николь томно застонала и закрыла глаза, изнемогая от захлестывающей ее страсти. А Пол уже нежно теребил тонкими пальцами ее набухшие соски, стремясь довести до исступления.

Когда Николь стала слегка подрагивать от переполнявшего ее чувства, он бережно подхватил ее на руки и понес в кровать, не прекращая осыпать поцелуями. Он Целовал ее долго, не упуская ни единой клеточки тела, а когда его язык наконец-то коснулся самого чувствительного места внизу живота, она не выдержала напряжения и забилась в конвульсиях взрывного оргазма.

Осторожно навалившись на нее, Пол сразу же проник в ее теплое и давно готовое к любви лоно. Николь, запрокинув голову, лишь тихо постанывала, не находя в себе достаточно сил для ответных движений. А он двигался все быстрее и быстрее, возвращая ее к жизни и наполняя самой таинственной энергией, которая приводит все живое на Земле в движение. Вскоре напряжение достигло такой невероятной силы, что Николь широко открыла глаза и безотрывно смотрела ему в лицо, впившись в спину острыми ногтями и раздирая ее почти до крови. Еще несколько порывистых толчков, и оба провалились в бездонную пропасть неописуемого блаженства, которое способно бросить во власть дикого инстинкта даже самого стойкого из людей. Щедро одарив собой друг друга, они наконец обессиленно распластались на широкой, видавшей виды кровати.

– Ну вот, теперь можно говорить, что утро действительно доброе, – проронил Пол, немного отдышавшись.

– Да, это было чудесное утро, – промурлыкала, как кошка, Николь, лениво потягиваясь. – Мне нужно принять душ.

– Мне тоже. Вместе?

– Почему бы и нет?

Она внимательно осмотрела его обнаженное тело и провела рукой по курчавым колечкам в средоточии мужского естества. В нем не было ничего необычного, кроме, разумеется, того, что это было тело любимого человека, доставившего ей давно забытое наслаждение.

Нескольких нежных прикосновений оказалось вполне достаточно, чтобы Пол снова подготовился для очередного акта любви.

– Уже? – удивилась она. – Так быстро?

. Вместо ответа он прижал ее к себе и крепко поцеловал в губы.

– Ничего удивительного. Я так долго ждал тебя, что готов любить бесконечно.

Они снова слились в единое целое и предались любви. И предавались долго, до изнеможения, теряя порой ощущение реальности происходящего.

А потом они бродили по солнечной Венеции, переполненной ошалевшими от жары туристами, и то и дело забегали в какое-нибудь кафе, чтобы освежить себя прохладительными напитками или мороженым. Древний город производил на них ошеломляющее впечатление, поражая стариной, вычурной архитектурой и фамилиями старых мастеров. Так и пошло. По вечерам Николь обычно отправлялась в концертный зал и слушала прекрасную музыку в исполнении Пола, а после концертов они, как правило, заходили в какой-нибудь ресторан и сидели до закрытия, наслаждаясь обществом друг друга. Николь часто думала о том, что они, как это ни странно, всегда находили тему для разговоров. Более того, Пол с пониманием относился к ее взглядам на творчество и по большей части разделял их, отвергая даже саму мысль о «цене» художественного произведения.

Что же касается любовных утех, то здесь Пол многому ее научил. После Гаррета у Николь никого, кроме мужа, не было, а сексуальные отношения с последним были, мягко говоря, не самыми удачными. Пол же продемонстрировал ей неисчерпаемое богатство плотской любви и был настолько чувственным и нежным, что вряд ли Эдвард представлял себе такое. Пол всегда был жизнерадостным и наслаждался всем, что его окружало, оставаясь при этом открытым, доброжелательным и неизменно любвеобильным, чего постоянно недоставало ее мужу. Короче говоря, Николь вспомнила, что значит беззаветно любить мужчину, и за каких-то пять дней стала ближе к Полу, чем к Эдварду за все восемнадцать лет совместной жизни.

Глава 12

А Эдвард в это время с головой ушел в свои обычные дела с многочисленными друзьями, коллекционерами, дилерами и критиками и все силы отдавал поиску новых талантов на выставке в галерее Луиджи Бьянки. И удача ему не изменила. В первый же день он неожиданно наткнулся на произведения никому еще не известного художника Марка Рубецкого, польского еврея, который пережил холокост и создал удивительные коллажи из кусочков цветного стекла, колючей проволоки и толстых слоев кроваво-красной охры с изображениями перекошенных от страданий лиц. Эдвард сразу же оценил потенциальные возможности автора и пришел к выводу, что «раскрутка» его обернется хорошими деньгами. Точно так лее ему в свое время удалось открыть миру произведения Ротко, Матервелла, Сигала и многих других художников, не говоря уже о Николь Ди Кандиа. Именно они сделали его богатым и весьма преуспевающим коллекционером и знатоком изобразительного искусства.

На выставке он совершенно случайно встретил еще одного интересного человека – шикарную леди по имени Келли Боган. Она с первого взгляда поразила его своими длинными черными волосами, изящными формами и лукавыми черными глазами, обещавшими массу неожиданностей.

– Надеюсь когда-нибудь достичь уровня Николь Ди Кандиа, – призналась та в самом начале разговора, облизнув кончиком языка пухлые чувственные губы. – Знаете, это как в кино. Известный коллекционер открывает талант молодой женщины и делает ее знаменитой. Как бы мне хотелось пойти по ее стопам!

Эдвард мгновенно уловил намек и пригласил ее пообедать в одно укромное местечко. В конце концов они оказались в ее мастерской на Двадцать шестой улице. К его вящему удивлению, работы Келли оказались не так уж плохи, за что она тут же удостоилась нескольких комплиментов.

– О, как приятно! – кокетливо замотала головой девушка. – Вы мне льстите, мистер Харрингтон. На самом деле мне еще далеко до Николь Ди Кандиа.

Эдвард снисходительно ухмыльнулся и поведал историю своей встречи с Николь много лет назад. Через пятнадцать минут он уже срывал с Келли одежду, невольно любуясь ее молодым, упругим телом. Однако здесь его постигло разочарование. Келли мгновенно запрыгнула на него, стала жеманно закатывать глаза и терзать его спину острыми ногтями, имитируя безумную страсть. Такое поведение напрочь отбило у него всякую охоту продолжать любовную игру. Он тотчас навязал ей свою собственную.

– Знаешь, дорогая, ты еще девственница, а я совершенно незнакомый мужчина… Было бы неблагородно с моей стороны воспользоваться твоей неопытностью и лишить тебя этого драгоценного дара. – При этом он имел в виду развитие отношений с Николь. Та не позволяла ему ничего лишнего до тех пор, пока он не пообещал устроить ей выставку при содействии Маршалла Фэйбера. Николь была тогда настолько неопытной и наивной, что сей факт для нее оказался решающим. Да и он был тогда очень терпеливым. В общем, все происходило постепенно, медленно, без излишней спешки и суетливых движений, не то что сейчас…

Келли удивленно посмотрела на него и широко расставила ноги, откровенно приглашая его к соответствующим действиям.

– Нет, малышка, нет, – охладил ее пыл Эдвард. – Не забывай, что ты девственница и не должна предлагать себя столь откровенно.

***

На следующее утро Эдвард завтракал в столовой своего огромного дома, пребывая в прекрасном расположении духа.

– Доброе утро, принцесса, – радостно поприветствовал он появившуюся с кислым лицом дочь. Впрочем, в последнее время это было обычное ее состояние, чему родители, как ни старались, не находили разумного объяснения. – Сегодня чудесный день, не правда ли? Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, – буркнула девушка, усаживаясь за стол. Взяв кусочек тоста, она нехотя намазала его маслом и почти с нескрываемой брезгливостью отхлебнула немного молока.

– Я вчера пришел очень поздно, – рассеянно произнес Эдвард, глядя куда-то поверх головы дочери. – Знаешь, был на выставке, а потом с друзьями завалились к кому-то в мастерскую.

Джулия пропустила его слова мимо ушей, молча покончила с завтраком и удалилась в свою комнату, которую с некоторых пор приспособила в качестве мастерской. Настроение у нее было ужасное. Проснувшись в половине седьмого, она с негодованием обнаружила, что отца все еще пет дома. Вот и верь после этого родителям!

Как только она взяла в руки кисть и подошла к недавно начатой картине, послышался негромкий стук в дверь.

– Что случилось, малышка? – озабоченно спросил вошедший в комнату отец.

Джулия уже давно заметила, что отец часто поглядывает на молоденьких женщин, и это вызывало у нее чувство гадливости. Хорошо бы поговорить с отцом, но у нее не находилось нужных слов.

– Я спросил, в чем дело, – строго осведомился Эдвард, приближаясь к дочери. – Почему ты мне не отвечаешь?

– Ни в чем! – раздраженно огрызнулась дочь. – Мне нечего тебе сказать.

Эдвард тяжело вздохнул и бросил быстрый взгляд на незаконченную картину. Джулия же застыла с видом человека, который знает, что делает не то, делает не так и вообще не соответствует недосягаемому таланту матери.

– Что ты решила насчет художественной школы? – поинтересовался отец.

– Я согласна.

– Хорошо. Скажи, пожалуйста, а почему бы тебе не попробовать себя в области производства текстиля?

Джулия метнула на отца переполненный злобой взгляд. Он думает, что она способна лишь на то, чтобы красить обои и постельные покрывала.

– Нет, папа, я уже записалась на курсы в художественную школу. Занятия там начнутся на следующей неделе.

Эдвард уныло опустил голову. Джулия изо всех пытается идти по стопам матери, не имея на то соответствующего таланта.

– Ну ладно, – наконец согласился он. – Школа неплохая, и ты там заведешь массу интересных и полезных знакомств. – С этими словами он оставил дочь, успев заметить напоследок, что она не в восторге от его последней фразы. Ну и Бог с ней! Интересно, она знает, что он вернулся домой только под утро? Конечно, матери она ничего не скажет, у них не настолько близкие отношения, и все же…

***

Джулия всегда ощущала себя диким цветком, росшим меж двух крепких дубов. Ее отец был богатым, преуспевающим и весьма влиятельным человеком, озабоченным только приумножением своего капитала. Все, к чему он прикасался, мгновенно превращалось в золото. А мать была полной ему противоположностью – тихая, мягкая, застенчивая и необыкновенно талантливая. Вместе же они представляли собой чрезвычайно удачную, по мнению знакомых, супружескую пару, в которой каждый дополняет друг друга и не мыслит жизнь порознь.

Даже Пол Лурье относится к матери как к какой-то богине, спустившейся на грешную землю. Конечно, он замечательный парень, но, к сожалению, не обращает на нее никакого внимания. Вообще относится к ней как к какой-то замухрышке, ребенку, который еще не постиг азов. Когда же Пол говорит с Николь Великой, то в глазах его вспыхивают такие искры, что даже голова кругом идет. Вот как нужно обольщать мужчин! Учись, идиотка, у своей драгоценной мамаши и не скисай перед симпатичным парнем! Нужно быть смелой, нахрапистой и не бояться протянуть руку к тому, что может всецело принадлежать тебе.

Джулия посмотрела на свои слегка дрожавшие пальцы. Ей все труднее и труднее было провести день без выпивки. Ничего, они еще пожалеют! Наступит час, когда она сполна отплатит своим родителям. Черт возьми, опять на бумаге получилась какая-то абракадабра!

Глава 13

Николь и Пол ужинали на острове Торчелло в небольшом уютном кафе под широко раскинувшейся виноградной лозой.

– Николь, я взял билет на завтра.

Она обреченно посмотрела на любовника.

– Так скоро? Ты же говорил, что улетаешь в среду…

– Да, но завтра уже среда. А ты когда планируешь?

– Не знаю, еще не решила.

– Может, поедешь со мной? Мы будем встречаться в Нью-Йорке?

Николь побледнела и опустила голову.

– Не знаю. А почему ты не едешь к своему учителю в Нью-Хейвен?

– В этом нет необходимости. Я могу писать музыку везде, где находишься ты.

Остаток вечера прошел в преддверии грядущего расставания, и они решили вдоволь насладиться друг другом в предчувствии неминуемой разлуки. Даже любовью в тот вечер они занимались не в постели, как раньше, а на ковре.

– Ну так что, вместе? – вернулся к разговору Пол, когда они немного поостыли.

– Не знаю, Пол. Честное слово, не знаю. Не представляю, как мы сможем встречаться дальше.

Пол направился в душ и пустил воду на полную мощность. Он впервые принимал душ без нее. Через некоторое время они молча оделись и вышли из комнаты, которая подарила им столько приятных минут. Какое-то время они шли все так же молча, не находя нужных слов, чтобы хоть как-то облегчить свое неизбывное горе.

– Это были самые счастливые дни в моей жизни, – отважилась наконец открыть рот Николь. – Именно поэтому, как мне кажется, мы ни в коем случае не должны испортить все то, что было здесь между нами.

– Не надо усложнять ситуацию, – с надеждой в голосе произнес Пол.

– Но ситуация действительно безвыходная, – обреченно выдохнула Николь. – Разница в возрасте, мой муж, моя Дочь, твоя мать, твой отец – все это просто немыслимо.

– Любовь не может меняться вместе с изменившимися обстоятельствами, – глубокомысленно изрек Пол, с надеждой взглянув на любимую.

– Пол, даже если я решусь на крайность, ты со временем возненавидишь меня за это. Неужели ты не понимаешь, что с годами разница в возрасте станет заметнее и ощутимее? Я превращусь в старуху, а ты начнешь поглядывать на молодых женщин.

– Любовь не проходит с годами, – продолжал тупо повторять Пол. – Настоящая любовь будет длиться вечно, до гробовой доски.

Николь внезапно остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. Ей хотелось броситься ему на шею, обнять и никогда больше с ним не расставаться. Только сейчас она с необыкновенной ясностью поняла, что не сможет жить без него.

– Послушай, нельзя строить свое счастье на несчастье близких, – едва слышно пробормотала она.

– А ты что думала, что все будет прекрасно и безоблачно? Так не бывает даже у независимых от всяческих обстоятельств людей.

– Я ни о чем тогда не думала, – откровенно призналась Николь. – Мне просто хотелось жить, вот и все.

– Вот именно – жить, – продолжал напирать Пол. – Потому что это твоя личная жизнь, а не жизнь твоего мужа, дочери, подруги Энн или кого бы то ни было. Словом, твоя жизнь принадлежит только тебе и больше никому. А ты принадлежишь мне. Вот и вся мудрость.

Жестокая правда его слов настолько обескуражила Николь, что у нее даже ноги подкосились.

– А как же ответственность? – проронила она, изо всех сил цепляясь за последнюю соломинку.

– Ответственность? Перед кем? Перед взрослыми людьми, которые могут сами о себе позаботиться? Не смеши, дорогая.

Повернув на мост, они остановились и тупо уставились на темную воду.

– Пол, ты такой молодой! Это твое первое серьезное чувство. У тебя еще все впереди.

– Нет! – упрямо возразил он. – Ничего хорошего меня впереди не ждет. Без тебя, естественно. Ты меня так испортила, что другая мне не нужна. Теперь остается уповать только на то, что и ты испорчена мной в такой же степени и с теми же последствиями.

***

Они бесцельно бродили по улочкам Венеции, не замечая ничего вокруг.

– А где мы будем жить, Пол? И как?

– Николь, ты как ребенок! – Он посмотрел на нее с нескрываемой досадой. – Неужели ты думаешь, что я хочу запереть тебя в своей комнате в доме матери? У нас будет свой дом, небольшой, но достаточно уютный. У меня хватит денег, чтобы не обращаться к матери за помощью. Мой дедушка, кстати сказать, оставил мне весьма приличную сумму в трастовом фонде. Кроме того, я вполне могу зарабатывать на жизнь музыкой.

Николь вдруг ясно представила себе небольшой домик со скудной мебелью и весьма скромными пожитками. В общем, все, что она ненавидела с давних пор. А как же ее мастерская, без которой невозможно плодотворно работать? И где будет сочинять свою музыку он?

– Понимаешь, Пол, всем нашим хозяйством всегда занимался Эдвард. Мне даже не известно, сколько у меня денег и какой частью собственности я располагаю. Я и стиркой-то не занималась, можешь себе представить? Кроме того, я совершенно не умею готовить и убирать в доме…

– Это говорит о том, что Эдвард всегда держал тебя за ребенка, а я пытаюсь относиться к тебе как к взрослой женщине. – Он внезапно остановился и повернул ее голову к себе. – Не волнуйся, я научил тебя любви – научу и всему остальному. Научу тебя готовить, стирать, и вместе мы преодолеем все трудности.

Николь отпрянула назад, ощутив на" губах горьковатый привкус стекающих по щекам слез.

– Я не могу просто так уйти от Эдварда после восемнадцати лет совместной жизни. Ведь он по-прежнему меня любит.

– А ты его? – ехидно заметил Пол. – За последние несколько дней ты продемонстрировала такую неизбывную и совершенно невостребованную страсть, что у меня возникают серьезные сомнения на этот счет.

Николь лишь горестно вздохнула.

– Здесь – Венеция, а там – реальная жизнь со всеми ее сложностями и проблемами. Наступит время – и ты не сможешь противиться обаянию юных и красивых женщин с нежной кожей и упругим телом.

– Матерь Божья! – взбеленился Пол. – Ну что тебе еще надо? Гарантии? Да если хочешь знать, я и сейчас уже имею немалый опыт по этой части. Через некоторое время ты сама можешь отвернуться от меня и предпочесть богатого, знаменитого и обласканного всеми Эдварда. Кто знает, как повернется наша жизнь? Кроме того, я вполне допускаю, что могу не состояться в качестве удачливого композитора…

– Ну, в этом нет никаких сомнений, – запротестовала Николь. – И вот тогда-то ты станешь избегать моего общества и стесняться показывать меня своим друзьям. «Нет, – будешь объяснять им ты, – это не мама, это ее лучшая подруга». А когда моя голова поседеет…

– Я тоже выкрашу свои волосы под седину, отращу огромную бороду и куплю себе трость…

– А когда ты рассердишься на меня, – продолжала как ни в чем не бывало Николь, – то станешь обзывать старой каргой…

– А ты меня – сопливым юнцом…

– А я даже не смогу соврать насчет своего возраста, так как он указан во всех справочниках…

– Зато я смогу врать сколько угодно насчет своего. Все мои друзья в оркестре, кстати сказать, абсолютно уверены, что я нашел себе изумительную красотку, и никому из них в голову не приходит, что мы с тобой не ровесники.

– Да брось ты, Пол! – отмахнулась от него Николь. – К сожалению, я не выгляжу на двадцать два.

– Я тоже, – парировал тот. – Знаешь, в барах мне отпускали спиртные напитки, когда мне еще не было и пятнадцати.

– Кроме того, у меня жуткий и несносный характер.

– Ничего страшного, дорогая, я тоже не ангел.

– Однажды утром ты проснешься, посмотришь на меня и не поверишь, что когда-то любил эту старуху.

Пол обхватил ее сзади, крепко прижал руки к бокам и прошептал прямо в ухо:

– О нет, любовь – это метка на всю оставшуюся жизнь. Она неподвластна времени, ее след в душе неистребим. – Нежный поцелуй в шею должен был окончательно убедить Николь в его правоте.

***

На следующее утро они стали молча упаковывать вещи, стараясь не смотреть друг на друга. Прямо как преступники перед отправкой в тюрьму! Катер быстро доставил их в местный аэропорт, откуда они вылетели в Милан, чтобы очередным рейсом отправиться в Нью-Йорк. Удача окончательно им изменила: билеты оказались в разных салонах. Пришлось довольствоваться лишь воспоминаниями о чудесном времени в Венеции. Николь сидела в салоне первого класса и грустно потягивала кампари с содовой, а Пол в этой время коротал время в экономическом классе, ни на минуту не расставаясь с крепким пивом. Единственное, что их немного утешало, так это то, что они как бы привыкали к длительной разлуке на родине.

В Нью-Йорке они вышли в разное время, порознь получили свои вещи в багажном отделении и только в зале ожидания встретились вновь, чтобы вскоре расстаться на неопределенный период. У обоих на глазах блестели слезы.

– Я люблю тебя, Пол, – все-таки не выдержала Николь и понуро опустила голову.

Через несколько минут они уже мчались на такси в город.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1


Эдвард обнял жену, но та быстро отвернулась, чтобы избежать поцелуя в губы. Он почувствовал в ней какое-то странное напряжение и отпрянул, изучающе посмотрев на нее.

– Что случилось?

Николь часами репетировала эту ситуацию, но все слова куда-то разом подевались, в душе осталась лишь глухая боль.

– Нам надо поговорить, – с трудом выдавила она. – Не знаю, с чего начать и вообще как тебе сказать…

Эдвард посмотрел на ее бледное лицо, широко открытые глаза, в которых уже блестели слезы, и подумал, что жена заболела.

– Слушай, дорогая, что бы там ни было, я готов тебя выслушать. Не терзай меня догадками.

Николь опустила голову и закрыла лицо руками.

– Эдвард, я очень виновата. Прости меня!

– За что? Ради всего святого, скажи, что стряслось!

Она не смела поднять на него глаз.

– Я… я нахожусь здесь уже два дня и все это время провела в студии с… с Полом Лурье.

Эдвард качнулся, как будто его ударили по лицу.

– Это невозможно! Невероятно! Не могу поверить!

По скорбному выражению лица жены он понял, что она сказала правду. Не долго думая Эдвард подошел к бару, откупорил бутылку с джином, наполнил два стакана, добавил льда и плеснул немного вермута.

Николь взяла свой стакан и залпом осушила его.

– За здравый ум и светлую память, – шутливо приподнял он стакан и так же быстро его осушил. – А теперь, дорогая, успокойся и расскажи толком, что с тобой произошло.

Николь начала издалека. Она рассказала, как много лет назад познакомилась с Гарретом и провела с ним пару недель, а недавно встретила в Венеции, но он сделал вид, что не узнал ее.

– Черт возьми, – взбеленился Эдвард, – какое это имеет отношение к Полу и ко всему прочему?! Я никогда не интересовался твоим прошлым, не собираюсь этого делать и сейчас.

– Да, но с этого-то все и началось, – судорожно сглотнула она. – Эдвард, поверь мне, я не хочу причинять тебе страдания. – Собравшись с силами, она рассказала мужу о последнем концерте, о своей встрече с Полом в Лондоне и наконец добралась до Венеции.

Эдвард долго смотрел на нее испытующим взглядом, все еще не веря своим ушам.

– Теперь я понимаю, почему ты решила остаться в Венеции еще на несколько дней. Чтобы встретиться с этим смазливым развратником!

Николь отчаянно заморгала глазами.

– Нет-нет, Эдвард, это не так! Я не знала, что он там.

– Ну хорошо, – решил Эдвард и махнул рукой. – Я все могу понять: это был легкий флирт, который вполне можно объяснить романтическим влиянием Венеции – южное солнце, лунные ночи и все такое. Я очень ценю твою откровенность и готов простить минутную слабость. Давай забудем об этом навсегда.

В груди Николь что-то оборвалось.

– Нет, Эдвард, все не так просто. Дело в том, что я люблю Пола и мы уже живем вместе некоторое время.

– Но это же абсурд! – нервно захихикал тот с перекошенным от гнева лицом. – Нет, не могу поверить!

– Это правда, Эдвард.

– Ты хочешь сказать, что готова забыть обо всем, что было между нами в течение восемнадцати лет? Ради чего?

Николь знала, что ей будет очень нелегко, но все оказалось еще сложнее.

– Понимаешь, Эдвард, на самом деле мы с тобой были просто хорошими друзьями, честными и искренними, не более того…

– Чушь собачья! – просипел он сквозь плотно сжатые зубы. – Ты не связалась бы с этим сопляком только потому, что мы с тобой не более чем друзья. Ты просто стесняешься сказать, что этот юный жеребец трахает тебя лучше, чем я.

Николь попятилась назад, дрожащей рукой поставила на стол пустой стакан и впервые посмотрела ему в глаза.

– Все не так просто, Эдвард. Мне всегда не хватало понимания, простого человеческого сочувствия и даже нормального отношения к моему творчеству…

Эдвард грозно двинулся к жене и повис над ней в монументальной позе крайнего негодования.

– Ах ты сучка! Это я-то не понимал тебя? Не сочувствовал? В течение всех восемнадцати лет ты жила здесь как королева, ни о чем не заботясь! Все эти годы ты работала в студии, которую я купил за свои деньги! А кто открыл тебя? Пол? Кто проталкивал все твои работы? Пол? Да как ты посмела сказать такое!

– Я не говорила, что ты не помогал мне, – испуганно пролепетала она. Никогда еще Николь не видела мужа таким разъяренным. – Я имела в виду, что ты никогда по-настоящему не понимал меня. Обращался со мной как с ребенком…

– Потому что ты даже сейчас ведешь себя как ребенок. Я любил тебя все эти годы и готов был на руках носить, а ты хочешь все бросить и уйти.

– О Эдвард! – разрыдалась Николь. – Мне очень жаль, прости меня!

Он резко повернулся и пошел к бару, чтобы снова наполнить стаканы джином с содовой. Она видела, что руки его дрожат, а лицо стало мертвенно-бледным. Осушив содержимое своего стакана, Эдвард немного успокоился и пристально посмотрел на жену.

– Ты и впредь собираешься жить с этим… с Полом в студии?

– Ну, вероятно, какое-то время, – облегченно вздохнула Николь. – По крайней мере до тех пор, пока мы не найдем что-нибудь подходящее. Дело в том, что я даже не представляю, какая часть нашего имущества принадлежит лично мне. Если бы ты подсказал мне, сколько я заработала за последние годы…

– Всеми финансовыми делами ведает наш бухгалтер, но не думай, что это приличная сумма. Ты продаешь единичные вещи, а содержание этого дома стоит нам порой более трех четвертей миллиона в год. Кстати, твой юнец знает, что берет тебя без банковского счета?

Николь отнеслась к подобному заявлению довольно спокойно: она знала, что у нее не много денег. Впрочем, это уже не так драматично, как объяснение с мужем и страдание, что застыло в его глазах.

– Я не рассчитываю на весь дом, Эдвард, мне нужно только то, что я заработала сама.

– Да, конечно, – ехидно заметил тот, наливая себе третий стакан мартини с джином.

– Эдвард, поверь, я действительно обожаю тебя…

Благодарю покорнейше, – продолжал паясничать ее муж, заливая горе крепким коктейлем. – Мне это здорово поможет в пустой постели! – Он посмотрел на жену взглядом, в котором смешалось все – досада, гнев, ненависть и остатки любви. – Этот парень слишком молод для тебя. Неужели ты не понимаешь, что будешь выглядеть смешной рядом с ним?

– Возможно, но сам ты никогда не считал, что я слишком молода для тебя, – беззлобно парировала Николь.

– Это вовсе не одно и то же. – Эдвард наклонился вперед и задумался. – У тебя что, менопауза или что-то в этом роде?

– Боже мой! – брезгливо поморщилась Николь. – Эдвард, не надо делать вид, что речь идет о каком-то дешевом романе. Нас с Полом связывает настолько глубокое чувство, что его нельзя измерить временными категориями. Это, если хочешь знать, некое родство душ…

– И тел! – почти истерично гаркнул Эдвард и опустошил стакан. – Не держи меня за сосунка. Вряд ли я поверю в то, что между вами существует платоническая дружба. Он трахает тебя, и в этом разгадка всех твоих тайн. Ну ладно, скажи мне, пожалуйста, что он делает как надо, а я нет? – Эдвард ненавидел себя за подобный вопрос, но ничего не мог с собой поделать. Алкоголь развязал ему язык. Одна мысль о том, что этот сопливый юнец удовлетворяет ее лучше, чем он, старый и опытный мужчина, от которого без ума десятки юных и весьма симпатичных особ, а женщины более зрелого возраста просто визжат от восторга, приводила его в ярость.

Николь попробовала ответить как можно мягче.

– Секс – лишь небольшая часть наших взаимоотношений, – осторожно начала она. – Пол любит меня по совершенно другой причине – он видит всю значимость моей работы, ценит мой талант, а ты только цепляешь ценники на мои произведения и удачно продаешь их.

– Этот мальчишка гроша ломаного не стоит! Он ни черта не знает о том, как делаются дела. Все, что он умеет, так это дуть в свою дудку; всю грязную работу за него исполняет его экзальтированная мамаша. Впрочем, и ты не исключение. И вообще, все вы, художники, думаете, что весь мир вертится вокруг вас самих и вашего пресловутого таланта. Вы кажетесь себе темпераментными, утонченными, носителями некой высшей тайны, священного обряда, а на самом деле преподносите обывателю куски не обработанного как следует металла, камня, дерева или какую-то никчемную мазню на холсте. Правильно, за вас все делают специалисты – коллекционеры, оценщики и дилеры, которых вы презираете за материализм и продажность. Да если бы не мы, вы все влачили бы жалкое существование, ютясь в тесных и грязных подвалах или под скатами крыш!

Это был давно известный и практически неоспоримый аргумент, но Николь обрадовалась, что дело принимает такой оборот. Значит, ее муж пришел в норму и теперь с ним можно разговаривать. Кроме того, это еще раз доказывало, что у них с Эдвардом мало общего, что само по себе облегчало ее задачу.

– Кстати, Пенсильванская академия изящных искусств, – продолжал не без злорадства Эдвард, – попросила прислать ей одну из твоих последних работ. Я отослал им кое-что…

– Что? Что именно ты отослал? Эдвард, ты не имеешь никакого права вторгаться в мою мастерскую!

Эдвард саркастически ухмыльнулся:

– Ты только посмотри, насколько все это абсурдно! Ты связалась с каким-то юнцом и хочешь, чтобы я воспринял это как должное. А я тем временем отослал на выставку твою работу, чтобы ты могла получить деньги. Вот давай и поговорим о том, кто кому больше должен.

– По сути, все это свидетельствует об одном и том же: ты не привык считаться со мной. – Николь опустила голову, отчаявшись переубедить мужа. – В моей мастерской складированы самые разнообразные произведения, которые требуют определенной доработки, – макеты, незаконченные бюсты, предварительные наброски. Разве можно было отправлять на выставку что-либо из этого?

– Господи Иисусе, я даже не вспомню сейчас, что это было! Кажется, какая-то женщина, парящая в воздухе.

– Эдвард, это была просто давнишняя ученическая работа. Я так и не закончила ее…

– Ну и черт с ней! – с досадой промолвил Эдвард. – Я отослал ее, вот и все. У тебя масса всяких вещей, которые можно хорошо продать. Боюсь, теперь, когда ты связалась с этим маменькиным сыночком, тебе просто придется заняться продажей.

– Надо было вначале спросить меня…

– Как, черт побери? Как я мог спросить тебя, если ты в это время была в Лондоне, Венеции или черт знает где?!

Это очень на тебя похоже. Ты всегда больше думала о своих скульптурах, чем о банковском счете.

– Л ты всегда больше думал о деньгах, а не об искусстве, – парировала она. – Вот в этом-то и состоит главная проблема нашего непонимания. Тебе всегда было плевать на меня, я была просто частью твоей коллекции. Ты собираешь произведения искусства, а потом всю жизнь хранишь их у себя, но вовсе не оттого, что они тебе нравятся, а потому что хочешь продать их как можно дороже. Если говорить откровенно, то ты специально ждешь смерти авторов, чтобы цена на их произведения подскочила до небес. Тебя никогда не интересовала моя личная жизнь. Главное – чтоб не было слухов и сплетен…

– Надо же, как ты поглупела за последнее время! Доверилась какому-то сопляку, первому встречному, который навешал тебе лапшу на уши и трахает тебя…

– Эдвард, прекрати! – истерично завопила Николь, утратив контроль над собой. – Слышать не хочу больше этот идиотский аргумент. Это только лишний раз доказывает, что я была права в своих первоначальных намерениях. Я тебе говорю о серьезных вещах, а ты заладил: «Трахает, трахает». Словом, ты говоришь о том, что тебя больше всего волнует и как ты понимаешь наши отношения в прошлом. Ты до такой степени обнаглел, что стал указывать мне, когда я должна испытывать оргазм, а я просто-напросто забыла, что это такое.

Ага! – оживился он. – Я так и знал! Все твои умные разговоры на самом деле объясняются очень просто. Он трахает тебя так, как тебе нравится, а я нет! Смею предположить, что он позволяет тебе взобраться наверх и скакать на нем, как на лошади… – Эдвард запнулся, увидев на пороге Джулию. – Заходи, принцесса! – нарочито бодрым тоном пригласил он дочь. – Присоединяйся к семейной склоке. Твоя мамочка хочет тебе что-то сказать. – Эдвард торжествующе встал и зажег сигарету.

Николь пристально посмотрела на дочь, не зная, с чего начать.

– Знаешь, дорогая, мне кажется, лучше мы с тобой поговорим позже, не сейчас.

Джулия плюхнулась в кресло и вытянула стройные, обтянутые джинсами ноги. После нескольких рюмок водки она чувствовала себя вполне уверенно и готова была обсуждать любые проблемы.

– По-моему, я догадываюсь, о чем здесь идет речь. Никак наша мамочка завела себе хахаля. Ну и кто же этот счастливчик?

Николь сделала несколько глубоких вдохов. Ее не обескуражило развязное поведение дочери, к этому она уже привыкла за последнее время. Просто трудно было отыскать нужные слова, чтобы объяснить ей столь сложные Для понимания вещи.

– Видишь ли, дорогая, мы с твоим отцом решили расстаться…

Нет-нет, – спохватился Эдвард, осушив очередной стакан, – давай напрямую. Скажи ей, кто этот счастливчик! Что, стыдно? Еще бы! Твоя мамочка уходит к Полу Лурье, этому сопливому юноше, который пиликает на флейте.

Лицо Джулии стало багряно-красным. Медленно встав из кресла, она закрыла уши обеими руками и направилась к двери.

– Джулия, выслушай меня! – взмолилась Николь. – Это не просто роман. Мы любим друг друга…

Дочь медленно обернулась, посмотрела на мать невидящими глазами, а на перекошенном от ужаса лице застыло крайнее недоумение.

– Ты же… ты же стара для него!

Эдвард внезапно затих и тупо уставился на дверь, за которой только что исчезла дочь. Она оказалась намного сильнее, чем он предполагал. Не долго думая он вскочил на ноги и выбежал из комнаты, пытаясь отыскать Джулию и хоть немного успокоить ее. Он нашел ее в своей комнате, лежащей на диване вниз лицом.

– Не волнуйся, дорогая, – начал он, – просто у твоей матери сейчас переходный к старости период, этим все и объясняется. Ее отношения с Полом не могут длиться долго. Мне кажется, что в Венеции они просто сошли с ума под воздействием южного солнца. Твоя мать – прекрасная женщина, но совершенно непрактичная и неопытная. Она просто позволила этому негодяю воспользоваться собой, но он еще пожалеет об этом, когда Энн надерет ему задницу. Ничего страшного, она придет в норму и поймет, что наделала глупостей. – Эдвард сделал паузу и зажег сигарету. – Я просто хочу сказать тебе, дорогая, что ты всегда и во всем можешь рассчитывать на меня. Договорились? – Не дождавшись от нее ответа, он вышел из комнаты.

Джулия повернулась на спину и вытерла рукой заплаканное лицо. Ей вспомнился давний случай из ее детства, когда мать опоздала в школу, чтобы забрать ее, и Джулия долго стояла на крыльце, обливаясь горькими слезами. Ей было очень обидно, что всех детей уже давно забрали, а она все ждет не дождется матери. Вот и сейчас она фактически предала дочь, легкомысленно связавшись с этим притворщиком Полом. Даже трудно себе представить более нелепую пару. Ведь он в сыновья ей годится! Да и отец тоже хорош! Ничего не видит за своей идиотской коллекцией. В общем, они стоят друг друга.

Изнывая от невыносимо горького чувства ненужности, она поплелась к ночному столику, достала из-под него полбутылки водки и залпом выпила горькую жидкость, которая последнее время спасала ее от одиночества.

Глава 2

– Пол, как приятно пообедать с тобой! – ворковала Энн, передавая сыну бутылку с вином. – Выглядишь вполне довольным и счастливым. Что нового?

– Ничего особенного, – уклончиво ответил тот, разрезая курицу. – Просто я недавно был в Венеции и прекрасно провел там время.

– А как же твоя работа?

– Успею. Все будет готово к ноябрю.

– Я очень горжусь тобой и с нетерпением жду твоих новых творений.

– Я уже кое-что играл тебе из своего нового произведения, но сейчас пришлось все переписать.

– Ты сказал, что был в Венеции? – неожиданно встрепенулась Энн. – Как интересно! Моя лучшая подруга Николь тоже была там совсем недавно. Ты слышал, что в этом городе выставлялась ее работа?

– Не только слышал, но и видел ее.

– Правда? Расскажи мне о ней.

– О, это что-то необыкновенное! Монумент так гениально задуман и так прекрасно выполнен, что у меня даже дух захватило!

Энн долго слушала его, а потом подозрительно хмыкнула:

– Не думала, что ты такой любитель скульптуры. Кстати, ты там случаем не встречал Николь и Эдварда?

– Мама, – тихо проговорил Пол, осторожно положив вилку и отодвинув тарелку, – я должен сообщить тебе нечто такое, что, возможно, придется тебе не совсем по душе.

Мать внезапно насторожилась, какое-то чутье подсказывало ей, что ее сын влюбился по уши. Конечно, она уже давно была внутренне готова к этому, но очень опасалась, что это произойдет как-то глупо и опрометчиво: ну, например, она узнает, что от него забеременела какая-либо итальянская девушка.

– Ну что ж, рассказывай, – решилась наконец она.

– Я знаю, что тебя это удивит, но у меня случилось весьма романтическое приключение.

– Ничего удивительного, – резонно заметила Энн. – Ты уже вполне взрослый мужчина, вокруг которого беспрестанно вьются ровесницы.

– Да, у меня были такие, как ты выразилась, ровесницы, но ничего хорошего из этого почему-то не получалось. Они слишком легкомысленны и ветрены, если не сказать больше.

– Боже мой, Пол, ты, кажется, действительно втюрился в кого-то! Неужели все так серьезно? Насколько я могу судить, легкий флирт никому еще не помешал, а тем более тебе, талантливому музыканту и композитору. Стало быть, нечего стесняться случайной связи. Расскажи мне всю правду. Готова поспорить, что это была замечательная юная итальянка.

К ее удивлению, Пол не рассмеялся и не ответил шуткой на ее слова.

– Это была Николь Ди Кандиа.

– Что?! Что ты имеешь в виду?

– Я влюбился в Николь Ди Кандиа.

– Пол, о чем ты говоришь? – На перекошенном лице матери застыл дикий ужас, что заставило сына перейти в глухую оборону.

– Я люблю Николь и любил ее с детства, – упрямо повторил он. – И сейчас мы живем вместе, в ее студии.

Мать стала хватать воздух широко открытым ртом.

– Ты и моя лучшая подруга Николь Харрингтон… – простонала она. – Вы живете вместе в ее студии? Какой кошмар! Невероятно!

– Я знаю, что шокировал тебя, и очень сожалею об этом, – попытался успокоить ее Пол. – Пожалуйста, не расстраивайся.

– А где же Эдвард? – тихо выдохнула Энн, ничего уже не понимая. – Он живет вместе с вами?

– Нет, она бросила его.

– Это невозможно! – истерично завопила она, вытаращив глаза на сына. – Она обожает мужа!

– Николь оставила его, – еще раз повторил Пол. – Мы действительно любим друг друга.

– Любите! – холодно отозвалась Энн. – Да что ты знаешь о любви? Ты же еще ребенок! Ты и Николь – невероятно! Не могу поверить, что моя лучшая подруга способна на такое!

– Мама, послушай, пожалуйста, – кисло поморщился Пол. – Я понимаю, что это звучит странно, но мы действительно любим друг друга.

– Пол, – нетерпеливо прервала его мать, – ты не видел ее много лет. Вспомни тот концерт. Ты даже не узнал ее с первого раза.

– Если хочешь знать, без той встречи я ничего путного не написал бы.

– Какая ерунда!

– Мама, мы любим друг друга и намерены жить вместе. А ты, если по-настоящему желаешь мне добра, не вмешивайся, пожалуйста, в нашу жизнь.

– Боже мой, она же тебе в матери годится!

– Возраст здесь ни при чем, и ты это прекрасно знаешь. Мы близки духовно и не намерены расставаться.

– О какой духовной близости ты говоришь? Тебе нужно думать о музыке и о предстоящих концертах. Я мотаюсь по всему Нью-Йорку, пытаясь организовать для тебя премьеру, а ты…

– Я знаю и весьма благодарен тебе за это. – Пол заметно смягчил тон. – Давай пойдем в гостиную и выпьем бренди. Уверяю тебя, моя личная жизнь никоим образом не отразится на музыкальной карьере.

– Не отразится? А как же твой учитель? Да и что ты будешь делать здесь, в Нью-Йорке? Знаешь, сколько здесь голодающих и не менее талантливых музыкантов?

Пол откинул волосы со лба, нетерпеливо взмахнул рукой и вышел из столовой. Мать последовала за ним, нервно размахивая руками.

– Я все равно через год бросил бы занятия в мастер-классе, – продолжал убеждать ее Пол, подсовывая ей стакан с бренди.

Энн надолго умолкла и, сев на стул, почему-то стала мерно раскачиваться на нем. Ей вдруг показалось, что ее сын сошел с ума.

– Ты готов бросить музыку после всего того, что я для тебя сделала, – тихо пробормотала она как во сне.

Пол залпом осушил стакан и пристально посмотрел на мать.

– Никогда не думал, что услышу от тебя столь банальные вещи. – Он подошел к ней и взял ее за руки, отметив про себя, что они холодны как лед. – Мама, ты на всю жизнь привила мне любовь к музыке, за что я тебе очень благодарен. Но ты не можешь устраивать мою личную жизнь так, словно устраиваешь очередной концерт.

– Да, разумеется, – неожиданно согласилась с ним Энн, скривившись. Ей стало ясно, что эту проблему надо решать по-другому. – Извини, что устроила такой бедлам.

– Вот и хорошо, – облегченно вздохнул Пол. – Я отправляюсь в Нью-Хейвен, чтобы уладить там все дела, а потом вернусь в Нью-Йорк и сразу же тебе позвоню.

После ухода сына Энн выпила немного бренди и погрузилась в размышления. Где и как она допустила ошибку в воспитании сына? Как это все случилось и когда? А самое главное – как не допустить дальнейшего развития этого в высшей степени глупого и просто неприличного романа? Нет, она будет до конца бороться за счастье своего ребенка, чего бы это ей ни стоило.

***

Когда прозвенел звонок, Николь бросилась к двери, надеясь, что Джулия уже получила ее записку и пришла побеседовать с ней.

На пороге стояла Энн. Николь попятилась назад, успев отметить, что, судя по одежде, ее подруга настроена чрезвычайно воинственно. Несмотря на июльскую жару, на ней был черный шерстяной костюм и белая соломенная шляпка под стать такой же белой сумочке и перчаткам.

Они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Затем Энн прошла вглубь комнаты, устроилась на стуле и застыла с каменным выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего.

– Ника, как ты могла? – вдруг истерично выкрикнула гостья и неожиданно разрыдалась.

Николь бросилась к подруге, обняла ее за плечи и попыталась успокоить:

– Энни, поверь, дорогая, я не хотела и до последней минуты боролась со своим чувством! Знаешь, после стольких лет жизни с Эдвардом Пол показался мне совершенно фантастическим человеком. По правде говоря, он еще в Лондоне застал меня врасплох своим неожиданным признанием…

– Ты видела моего сына в Лондоне? – опешила Энн, мгновенно прекратив реветь. – И ничего мне не сказала?

– Я пыталась это сделать, но… Понимаешь, узнав, что Пол ничего не рассказал тебе о нашей встрече, я тоже решила не искушать судьбу. Вообще говоря, тогда я отвергла его и очень надеялась, что смогу справиться с этим наваждением. Я действительно не хотела этого, Энн.

– Ты специально устроила встречу с моим сыном в Лондоне! – возмущенно выдохнула гостья.

– Нет, это не так. Он сам приехал туда вслед за мной.

Энн вскочила на ноги и гневно сверкнула глазами.

– Я не верю ни единому твоему слову! Все эти годы я пребывала в неведении относительно…

– Энн, Пол действительно преследовал меня повсюду. Он приехал в Лондон, затем в Венецию. Я больше не могла сопротивляться этому.

– Этому? Чему?

– Своей любви к нему, – тихо произнесла Николь.

– Любви? Ты называешь это любовью?

– Да, поначалу я думала, что это всего-навсего минутное увлечение, вызванное воздействием алкоголя, но оказалось, что все намного сложнее.

– Намного сложнее… – рассеянно повторила Энн, с великим трудом контролируя себя, чтобы не заорать во всю глотку. – А что ты еще обнаружила в мальчике, который едва оторвался от материнской юбки?

Николь понуро опустила голову. Подруга никак не хотела понять ее, несмотря на все попытки объясниться.

– Понимаешь, я люблю Пола по той же самой причине, по которой любая другая женщина любит мужчину. Мне приятно его общество, я ценю его мнение, восхищаюсь его талантом и прежде всего необыкновенной деликатностью по отношению к моим чувствам.

– А тот факт, что он намного моложе, не останавливает тебя? И что он – мой сын, а ты – моя лучшая подруга…

Да, это было серьезное препятствие, и я только что пыталась объяснить тебе свое состояние. Даже в Венеции Я все еще сопротивлялась, но в последнюю минуту силы покинули меня…

– И что же мне прикажешь теперь делать? – Не получив от Николь ответа, Энн оглядела комнату. – У тебя найдется что-нибудь выпить? Джин без содовой, если можно.

Николь налила подруге немного джина и бросила в стакан несколько кубиков льда. Себе же добавила изрядное количество тоника.

Энн залпом выпила содержимое стакана и с облегчением вздохнула.

– Значит, ты действительно решила оставить Эдварда ради моего сына?

– Да. Я хочу, чтобы ты поняла…

– Нет, я не понимаю. Он что, импотент? Николь густо покраснела.

– Нет.

– Он любит тебя?

– Да, но…

– Стало быть, твое отношение к моему сыну можно объяснить только неуемной алчностью, – надменно изрекла Энн тоном, характерным для любой мелодрамы. – Ты всегда была слишком амбициозна и самолюбива. Твоя Ненасытная жажда славы, известности и внимания могла бы погубить тебя в самом начале карьеры, если бы не я и не Эдвард. Только с нашей помощью ты стала известным скульптором и достаточно богатой женщиной, но тебе этого Показалось мало, и вот ты завладела моим сыном.

Николь сидела молча и рассеянно слушала горькие слова подруги, которые уже не соответствовали действительности.

– Если бы ты была хорошей матерью своей дочери, – продолжала наносить удары Энн, – ты бы поняла всю чудовищность своего поступка. Но ты забросила ее как никчемную вещь и пожертвовала всем святым ради сиюминутного удовольствия. Ты очень эгоистична, Николь, и всегда была такой. Для тебя на первом месте всегда были твои произведения, твое самолюбие и твой успех, а все остальное отодвигалось на второй план.

Николь разрыдалась, доставив подруге немалое удовлетворение. Энн поняла, что отыскала слабое место в «стане противника», и вознамерилась возобновить атаку.

– Ну что, я не права?

Та молча покачала головой.

– Интересно, как Джулия отнеслась к твоему романтическому увлечению? Думаю, она не в восторге от того, что ее мать превратила сына своей лучшей подруги в самого заурядного любовника.

– Она не разговаривает со мной, – только и смогла выдавить Николь, вытирая слезы. – Впрочем, она и раньше избегала меня. Энни, ты, конечно, права насчет полного провала моих отношений с дочерью, но я просто не знаю, что с ней делать.

– Ты можешь начать с того, что оставишь моего сына в покое Она поймет, что ты ценишь ее больше всего на свете.

– Вряд ли это поможет, – покачала головой Николь, наливая себе джина с тоником. – Что же касается разницы в возрасте, то сейчас это не имеет для нас ровным счетом никакого значения. Это не просто животная страсть между мужчиной и женщиной. Это, если хочешь знать, полноценная любовь между двумя творческими личностями, готовыми пожертвовать всем ради своей любви…

– Ну все, хватит! – истерично прервала ее Энн. – Слышать больше не хочу этот бред! Еще одно слово – и меня стошнит. Никогда не поверю, что мой сын увязался за тобой исключительно по собственной инициативе. Ты опытная искусительница и нашла способ обольстить его. Я давно замечала, что ты вертишь задом и готова наброситься на любого мужика. Нет, дорогая, с моим сыном у тебя ничего не получится.

Николь сообразила, что ее подруга уже порядком накачалась джином и теряет над собой контроль.

– Хочешь лишить моего сына нормальной семейной жизни? – заорала вдруг Энн, покраснев от гнева и напряжения. – Он мог бы иметь детей. Ты можешь родить ему детей? Можешь?!

Николь побледнела.

– Физиологически это вполне возможно…

– Физиологически? Да будет тебе известно, что женщины в нашем возрасте способны родить лишь какого-нибудь монголоидного урода!

Николь пошла на попятную:

– Собственно говоря, мы не собираемся жениться. И вообще, вес может закончиться очень быстро, как только Пол разлюбит меня…

– Заткнись и не говори больше о любви! – взвилась Энн. – Каждый раз когда ты произносишь это слово, мне хочется блевать. Господи, и за что мне такое наказание? Как я могла упустить своего сына? Когда?

– Ты можешь гордиться своим сыном, – еле слышно прошептала Николь. – Он делает тебе честь своими поступками и своей порядочностью. Разве не об этом мы мечтали с тобой в юном возрасте? В нем абсолютно нет мужского шовинизма.

– Боже мой, да заглохни ты наконец! Что за чушь!

– Нет, это не чушь. Энни, ты действительно воспитала прекрасного сына. Если хочешь знать, моя любовь к нему является своеобразным продолжением моей любви к тебе.

Энн вскочила на ноги и набросилась на подругу, опрокинув на пол стакан с джином.

– Ах ты сучка! Ты предала меня и еще смеешь говорить об этом! Я хочу только одного – чтобы ты навсегда оставила его в покое!

Николь отпрянула и до крови прикусила губу.

– Я… я не знаю, как это сделать. Пол будет в отчаянии.

Ничего страшного, побесится и перестанет. Женщины приходят и уходят, а мужчина остается. Николь, ты непременно должна сделать это, иначе я никогда не прощу тебя. Более того, ты сама никогда не сможешь простить себя.

Лицо Николь стало мертвенно-бледным.

– Это не выход из положения, – грустно произнесла она, потупив взор. – Мы все равно будем думать друг о друге и искать встречи. Думаю, нам лучше исчерпать свои возможности естественным путем и спокойно разойтись, когда чувства улетучатся, как утренний туман.

Энн снова набросилась на подругу и стала молотить ее своими маленькими кулачками.

– Ты все говоришь, говоришь и говоришь, как на политическом митинге, дегенератка чертова! Хочешь сохранить свою молодость за счет моего сына?

Николь долго сносила все эти удары, а потом не выдержала и сильно толкнула подругу.

– А ты все время талдычишь о своем сыне, забывая о том, что он уже далеко не маленький мальчик. Ты тоже хочешь продлить свою молодость, считая его до сих пор несмышленым ребенком. Чем же в таком случае ты отличаешься от меня? Ты готова разорвать в клочья любую женщину, которую изберет для себя твой малыш!

Энн изловчилась и, ухватив Николь за волосы, сильно ударила ее головой о стену.

– Ах ты сука, я убью тебя!

Телефонный звонок прервал этот драматический поединок.

– Джулия! – громко воскликнула Николь и бросилась к аппарату. – Алло? Нет, – понуро ответила она. – Вы ошиблись номером.

Энн уже стояла у двери, нервно теребя руками свою белую соломенную шляпку.

– Или ты оставишь моего сына в покос, пли пожалеешь, что холишь по этой грешной земле!

Глава 3

Увидев медленно встающую с дивана Ни коль, Пол сразу же догадался, что что-то случилось. Ее глаза потемнели от слез, несмотря на то что она, видимо, тщательно умылась и нанесла на лицо тонкий слой косметики.

– Кто здесь был? Эдвард?

Николь молча покачала головой и горестно прижалась к его груди.

– Так кто же? Неужели моя мать? Я же предупреждал ее, чтобы она тебя не трогала. Бедняжка, представляю, что тебе пришлось перенести!

– Ничего страшного, Пол, все уже позади. Я предчувствовала, что никто не потерпит нашего счастья.

– Неправда, никто не сможет остановить нас.

– Они уже пытаются это сделать и говорят про нас всякие гадости.

Пол обхватил обеими руками ее лицо и поцеловал в губы.

– Расскажи мне все-все, облегчи душу.

Николь грустно улыбнулась.

– Все случилось так, как ты и предполагал. Она говорила о том, что я, старая ведьма, обольстила совершенно невинного юношу…

– Черт бы ее побрал, я же предупреждал, что…

– Я верю тебе, дорогой, – прервала она его со слезами на глазах, – но она твоя мать и просто не способна быть объективной в таких делах. Я понимаю ее, понимаю ее переживания. Да, кстати, как твои дела с мастер-классом?

– Все нормально. Фред Феликс, конечно, расстроен, но я пообещал, что продолжу свои занятия с ним. Что же касается моего дома, то я намерен сдать его в аренду. Знаешь, там всегда найдется какой-нибудь профессор, которому нужна крыша над головой. А как Джулия? – в свою очередь поинтересовался Пол.

– Не ясно, – грустно отозвалась Николь. – От нее нет никаких вестей. Не знаю, что и думать.

– Ничего страшного, – попытался успокоить ее Пол. – Она уже большая девочка и в состоянии сама устроить свою личную жизнь.

– Знаешь, мне иногда кажется, что ее расстраивает нечто большее, чем наша размолвка с отцом. Что-то постоянно гложет ее, и я не могу понять, что именно. Она красивая девочка, и на нее пялят глаза даже на улице…

Так оно и есть, но Бог не наградил ее ни характером, ни талантом, и именно поэтому она кажется такой инфантильной. Беда в том, что ей никогда не удастся повторить твой опыт, но, надеюсь, у нее хватит ума понять это и не бороться с обстоятельствами.

– Но это же ужасно, Пол! – чуть не плача, простонала Николь. – Я просто с ума сойду! По-моему, она нуждается в профессиональной помощи. Я неоднократно напоминала Эдварду о необходимости обратиться к психотерапевту, но он и слышать об этом не хотел. Да и Джулия была против.

– Знаешь что, дорогая, надо немного подождать и подумать. Я принесу шампанского и чего-нибудь перекусить.

– Шампанского? – удивилась она. – А что, есть повод?

– Да, сегодня я люблю тебя больше, чем когда бы то ни было. А завтра буду любить еще больше. Чем не повод для того, чтобы выпить шампанского?

Николь попыталась улыбнуться в ответ, но вместо улыбки лицо ее исказила страдальческая гримаса. Она не сомневалась, что вся вина за случившееся падет на нее, как на более опытную и умудренную жизнью женщину, но никогда не думала, что это доставит ей такую боль.

А Пол тем временем принес бутылку, откупорил ее и наполнил два огромных бокала.

– За наше счастье, и пусть весь мир катится ко всем чертям!

– За наше счастье, – эхом отозвалась Николь. – Этот мир еще не готов понять нас, но мы постараемся убедить его в нашей правоте.

– Да, мы докажем всему миру, что достойны любви. Они звонко сдвинули бокалы и залпом выпили бодрящий пузырящийся напиток.

Пол меж тем разложил на столе тонко нарезанные бутерброды, греческий салат с оливками и итальянский хлеб с ломтиками сыра. Подхватив оливку, он положил ее в рот, а потом, поцеловав Николь, языком передал ее ей.

– Это называется греческий поцелуй, – пояснил он, расплываясь в улыбке.

Николь прожевала оливку, а косточку вернула Полу.

– А это – итальянский.

Пол хмыкнул и выплюнул косточку ей за пазуху.

– А это еврейский сюрприз. – Довольный своей шуткой, он сунул руку ей в вырез блузки и с удивлением вытаращил глаза, когда Николь, отпрянув, поморщилась от боли. – Извини, я был слишком груб.

– Нет-нет, все нормально.

Пол осторожно расстегнул пуговицы, и его глазам предстала ужасная картина: вся грудь Николь была в синяках.

– Господи Иисусе! Что это? Неужели моя мать?

– Нет, я просто свалилась с лесов.

Пол нежно обнял ее и прижал к себе. В глазах у него потемнело от негодования. Его мать всегда казалась ему доброй и милой женщиной, неспособной на жестокость Даже по отношению к животным, не говоря уже о близкой подруге.

А Николь была очень благодарна Полу за то, что он промолчал, не терзая ее слишком неприятными вопросами. Она еще крепче прижалась к нему, интуитивно уловив его готовность к любви.

Они раздевали друг друга медленно и осторожно, наслаждаясь каждым мгновением и каждым неуловимым движением чувственно настроенных сердец. А когда их одежда уже покоилась на кресле, Пол поднял бокал с шампанским и уронил несколько капель ей на грудь, после чего с нескрываемым удовольствием слизал их.

– Вкус твоей кожи намного приятней, чем вкус шампанского, – вполголоса пробормотал он.

Одна из капель сбежала по животу вниз и застряла в темном треугольнике волос. Пол, не раздумывая, языком последовал за ней, чем привел Николь в неописуемый восторг. Ее желание близости было в этот момент так велико, что у нее даже голова закружилась. Она просто таяла от его умелых ласк. И вот, дрожа от возбуждения, Николь увлекла его за собой в постель, и они слились воедино, позабыв обо всем на свете.

***

Джулия расхлябанной походкой вошла в темный задымленный бар и сразу же натолкнулась на стену невероятного шума и смешанного аромата дешевого пива и столь же дешевой женской косметики. Не успела она оглянуться, как рядом с ней выросла крупная фигура толстого человека.

– Что будем пить, малышка?

– Ничего, – рассеянно буркнула Джулия, поморщившись от наглого взгляда толстяка. У нее такие мужчины всегда вызывали отвращение.

• – Ну, тогда кружку пива, – ухмыльнулся тот, обдав ее тяжелым запахом пота. – Сколько тебе лет, малышка? Восемнадцать? Знаешь, тут у нас очень строго насчет несовершеннолетних. Но если ты со мной, то все будет в полном порядке. Кружку имбирного пива и стакан виски с содовой! – крикнул он стоявшему в дальнем конце бармену.

– Нет, – решительно возразила Джулия, снисходительно ухмыльнувшись, – водка «Столичная» с очень сухим мартини и со льдом, естественно. Я привыкла сама выбирать себе напитки, – пояснила она обалдевшему толстяку. – Что же касается моего возраста, то обойдусь без твоей помощи. У меня с собой свидетельство о рождении. – С этими словами она вынула из сумочки двадцатидолларовую купюру, помахала ею перед носом изумленного бармена и шлепнула на стойку бара. Тот начал смешивать коктейль только после одобрительного кивка толстяка.

– Хорошо, что ты сама платишь за выпивку, – отозвался тот, с любопытством разглядывая ее. – А чем я могу тебя угостить?

– Не дергайся, – парировала Джулия, не удостоив его вниманием.

– Студентка колледжа? – попытался тот подойти к ней с другой стороны.

– Нет, и вообще не пошел бы ты на…

Толстяк схватил ее за плечи и быстро наклонился к ней.

– Попридержи язычок, телка, иначе хлопот не оберешься. Это мое заведение, и я не советую тебе испытывать мое терпение. Оглянуться не успеешь, как окажешься на этот грязном полу с раскоряченными ножками.

Джулия к этому моменту уже успела выпить почти половину коктейля и заметно повеселела. Ей даже понравилось, что этот неопрятный толстяк счел ее симпатичной и привлекательной.

– Я учусь в художественной школе. А ты чем занимаешься?

– Поставки продовольствия. Меня зовут Вик.

– Джулия, – охотно представилась она и сладострастно облизнула губы: такой трюк она частенько видела в кино.

Вик тотчас же потащил ее в какую-то комнату в дальнем конце зала, в которой не было практически ничего, кроме кровати и телевизора на невысокой тумбочке.

– Ты что, живешь здесь? – с трудом выговорила она после сногсшибательной выпивки.

– Это можно назвать моим домом вдали от дома, – загадочно ухмыльнулся тот, показывая рукой на кровать.

Джулия молча улеглась и сбросила с ног туфли. Пора расстаться со своей невинностью, которая уже давно тяготила ее. Она всерьез считала, что является уникальным экземпляром, единственной студенткой художественной школы, которая до сих пор гордо хранит девственность. Раньше ей казалось, что лишенная всякой романтичности связь с агрессивными сверстниками оскорбительна, но после того как она начала регулярно пить водку, все стало на свои места. Ее тело требовало плотских утех, и она уже не противилась этому.

Вик оглядел комнату, выключил верхний свет и достал из стенного бара бутылку водки. После второго стакана Джулия окончательно расслабилась и вскоре почувствовала на себе влажные губы толстяка и торопливые движения его рук, которые уже елозили между ее ногами. Она инстинктивно отпрянула и уставилась мутными глазами на хозяина комнаты.

– Ну, чего дергаешься? – удивился тот. – Расслабься. Он щелкнул пультом, и на экране телевизора появились яркие картинки. Джулия повернула голову и увидела, что он врубил порнофильм. Две девушки показались ей слишком вульгарными, а вот мужчина был что надо. Правда, у него никак не наступала эрекция, несмотря на все старания подружек, но во всем остальном он был парень хоть куда.

– Если тебе нравится размер его члена, – подобострастно прокомментировал Вик, – то что ты скажешь о моем?

– Можно еще немного водки? – невнятно пробормотала Джулия, чувствуя подступившую к горлу тошноту. Вместо этого Вик встал с кровати и быстро спустил брюки. Насколько могла понять Джулия, он ничуть не преувеличивал. Пока Вик наполнял стаканы водкой с тоником, она с испугом смотрела на его огромный фаллос. – Послушай, Джулия, у тебя что, проблемы с родителями? – догадался Вик, возвращаясь к кровати.

– Да, они сделали меня сиротой. – Она залпом осушила стакан и упала на подушку.

– Не гони, малышка, – попытался образумить ее Вик. – Не хватало еще, чтобы ты тут напрочь вырубилась. Почему бы тебе не снять это барахло?

Медленно стягивая с себя одежду, Джулия безотрывно следила за экраном телевизора, позабыв о хозяине.

– Боже мой, какая красотка!

Джулия самодовольно ухмыльнулась, но как только он начал прикасаться к ее интимным местам, она тут же закрыла глаза и в страхе стиснула зубы. Однако больше всего она испугалась, когда между ее ног протиснулось что-то невероятно большое и горячее.

– Нет, не надо! – воспротивилась она. – Он слишком большой…

– Ничего страшного, малышка, – сипло прошептал Вик, – все будет нормально, обещаю тебе.

Прекрати, я никогда еще не заходила так далеко! Серьезно! – Но было уже поздно. Когда она открыла глаза, то с ужасом поняла, что он не воспринимает ее всерьез. Ему кажется, что она дразнит его в попытке возбудить еще больше. Каждое ее движение вызывало в нем звериную ярость, а страсть овладеть ею настолько захватила его, что он потерял всякое чувство меры. Через несколько минут Джулия вскрикнула от боли, а потом раздался его хриплый стон облегчения. Вик застыл, навалившись на нее всем своим грузным и мокрым от пота телом, а Джулия судорожно пыталась выползти из-под него, теряя последние силы.

Вик немного отдохнул, а потом сполз на кровать и с недоумением посмотрел на ее мокрое от слез лицо. Спустя секунду его взгляд упал на простыню, украшенную огромными кровавыми пятнами.

– Матерь Божья! – чуть было не перекрестился он. – Значит, ты действительно была нетронута! Какой кошмар! Мне и в голову не приходило, что ты еще девочка!

– Уже нет.

Глава 4

Пол приехал к матери с чемоданом, и Энн обрадовалась, что ее лучшая подруга образумилась и прогнала его домой.

– Я приехал, чтобы забрать кое-что из вещей, – холодно сообщил он матери, даже не поздоровавшись. – И вообще мне нужно с тобой поговорить.

Мать засеменила вслед за сыном.

– Пол, оставь, пожалуйста, свои вещи здесь! – взмолилась она. – Не будь глупцом, я не собираюсь сдавать твою комнату. Скоро ты поймешь, что совершил большую ошибку, и вернешься домой.

– Ты обещала мне не наскакивать на Николь, – глухо проговорил Пол, не замедляя шаг. – И тем не менее устроила ей форменный скандал.

– Это она тебе сказала?

– Не важно, что она мне сказала. Ты не сдержала свое слово, мама. – Он открыл дверцу шкафа и начал швырять в чемодан свои вещи. – Мне очень не нравится, что ты вмешиваешься в дела, которые тебя совершенно не касаются.

– Не касаются?! – эхом отозвалась Энн. – Мой сын и моя лучшая «подруга» начинают жить вместе, а меня это не касается?!

– Дело не в этом, а в том, что ты посмела наброситься на Николь с кулаками. И не надо отрицать. Я своими глазами видел синяки на ее теле. Кстати, она мне об этом ничего не сказала. И вообще, не надо держать меня за идиота.

– А кто же ты, если не идиот? – выпалила она и тут же прикусила язык. Ей очень не хотелось вконец портить отношения с сыном. – Поешь перед уходом, – примирительно предложила она.

– Благодарю, я сыт.

– В таком случае выпей кофе. Я уже заварила.

Пол устало опустился на стул и отхлебнул горячей темной жидкости. Мать была бледна и подавленна, и ему стало жаль ее. Конечно, она ни в чем не виновата, и ее можно понять.

– Как бы то ни было, – с расстановкой произнесла Энн, – я сама во всем виновата. Николь много лет была моей лучшей подругой, но не могу сказать, что я всегда восхищалась ее человеческими качествами. Возможно, мне стоило раньше рассказать тебе о ее эгоистической натуре…

Пол громко ударил чашкой по столу.

– И слышать ничего не хочу! Сейчас ты черт знает что придумаешь, лишь бы нас разлучить. Но у тебя ничего не выйдет. Ты можешь разлучить только нас с тобой.

– Когда Николь еще жила в своей старой студии, – невозмутимо продолжала Энн, – я часто забегала ее навестить. И вот однажды стала свидетельницей жуткой сцены: Эдвард у меня вручал Гилфорду Силверсмиту, известному в художественных кругах дилеру, одну из скульптур Николь в качестве взятки за благоприятный отзыв о ее работах на очередной выставке. И все это, несомненно, произошло по наущению самой Николь.

– Не верю ни единому твоему слову, – спокойно отреагировал Пол.

– Значит, ты считаешь, что я все это придумала?

– После того как ты набросилась на нее с кулаками, думаю, ты способна на все.

– Хорошо, спроси Николь, – уверенным тоном произнесла Энн. – Спроси свою любовницу о том, что произошло с ее скульптурой. До сих пор она стоит у меня перед глазами – статуэтка обнаженной женщины, выполненная из мягкого металла и украшенная незатейливой резьбой.

Пол медленно встал и направился к двери.

– Ты меня не убедила. И вообще я узнал много нехороших черт твоего характера, о существовании которых ранее не подозревал. Слава Богу, что я влюбился в замечательную женщину, которая отличается от тебя добрым нравом и, что самое важное, вдохновляет меня на истинное творчество.

Услышав эти восторженные отзывы о своей бывшей подруге, Энн взбеленилась и хотела было отвесить сыну пощечину, но вовремя сдержалась.

– А как ты думаешь, почему Николь вышла замуж за Эдварда Харрингтона, известного коллекционера и очень богатого человека, который к тому же намного старше ее? Это что, случайное совпадение? Л ведь она часто сетовала, что он не понимает ее и не ценит ее творчество! Думаешь, случайно этот Силверсмит дал весьма хвалебный отзыв о работе человека, которого видел впервые в жизни? Она выжала из мужа все, что ей было нужно, а потом бросила, как использованную перчатку…

Пол подхватил чемодан и быстро зашагал к двери.

– Ты ничего не хочешь слышать о своей любовнице, потому что чувствуешь, что я права!

***

Большую часть ночи Эдвард не сомкнул глаз и только под утро немного задремал. Проснулся он, когда солнце уже стояло высоко, и, приняв холодный душ и выпив чашку крепкого кофе, немного взбодрился, хотя и чувствовал себя совершенно разбитым.

– Джулия, где ты шлялась всю ночь, черт возьми? – возмущенно спросил он, ворвавшись в ее комнату.

Дочь вперилась в него своими огромными, слегка удивленными и совершенно невинными глазами.

– Задержалась на вечеринке у своей подруги Моники и решила там заночевать.

– Хорошо, – облегченно вздохнул Эдвард, сохраняя строгое выражение лица. – Но в следующий раз обязательно предупреждай меня, если вздумаешь задержаться после полуночи. И потом тебе не стоит болтаться по ночам после двенадцати, ясно?

На лице Джулии появилась язвительная ухмылка.

– Ты почему-то стал слишком заботливым, папа.

– Не почему-то, а по вполне понятным для любого нормального человека причинам, – назидательно произнес тот. – Просто раньше я во всем доверял твоей матери, а сейчас мне самому приходится следить за тобой.

Джулию его слова нисколько не убедили. Она прекрасно знала, что отца беспокоит только то, что ночью могут позвонить из полиции и вынудить к неприятным объяснениям, в остальном же его не заботило времяпровождение дочери.

После беседы с Джулией Эдвард направился в кабинет и позвонил своему адвокату.

– У меня тут возникли некоторые проблемы с женой. Она живет в студии с… с каким-то юным панком и делает вид, что лепит его скульптуру. Так вот, я хочу, чтобы все прошло тихо и без скандала. Чем скорее у нее кончатся деньги, тем лучше. Вот-вот… Совершенно верно. Просто на всякий случай.

Эдвард повесил трубку и постучал пальцем по аппарату. Жена вывернула ему всю душу наизнанку, вот теперь пусть и попробует без него. Неожиданно прозвучавший звонок заставил его вздрогнуть.

– Привет, Эдвард, – послышался в трубке слащаво-приторный голос Энн Лурье. – Полагаю, ты вне себя от всего того, что свалилось на наши головы.

– Да, не скрою, это был не очень приятный сюрприз, – неохотно согласился тот, не желая вдаваться в подробности.

– Вообще-то я сейчас внизу и хотела бы поговорить с тобой, если не возражаешь. Конечно, ты, как всегда, занят, – поспешила добавить она, лишая его возможности отделаться от нее, – но это не отнимет у тебя много времени, обещаю.

Он закрыл глаза и потянулся за сигаретой. Меньше всего ему сейчас хотелось слушать нытье этой старой пройдохи, но он знал по опыту, что она чрезвычайно настырная и не отстанет от него, пока не добьется встречи.

Увидев на пороге непрошеную гостью, он был крайне удивлен ее внешним видом. Она и раньше не казалась ему моложавой, а сейчас и вовсе выглядела на все пятьдесят и чем-то напоминала выгоревший на солнце и изрядно потрепанный американский флаг.

– Энн, ты неплохо выглядишь, – соврал он, изобразив на лице приветливую улыбку.

– Спасибо, Эдвард, чем хуже я себя чувствую, тем лучше стараюсь одеваться, – рассеянно отозвалась она, приняв его слова за чистую монету. – Знаешь, я, пожалуй, сразу перейду к делу, – засуетилась Энн, присаживаясь на стоявший неподалеку стул. – Скажу откровенно – я просто в отчаянии от всего случившегося и вообще не понимаю, что происходит. Собственно говоря, мне до сих пор не верится… Кажется, что все это во сне. Думаю, ты испытываешь подобные чувства.

– Да, что-то вроде того, – согласился Эдвард, хотя мог бы выразить свои чувства несколько иным образом.

Энн между тем глубоко вздохнула и продолжила:

– Если мой сын и твоя жена действительно решили жить вместе и вести хозяйство, то, стало быть, они просто-напросто сошли с ума. Не сомневаюсь, что долго это продолжаться не может, но все же считаю, что мы не должны быть просто безучастными наблюдателями. Надо во что бы то ни стало положить конец безобразию!

– Согласен. У тебя есть какой-то план? – Он с большим трудом поддерживал разговор, так как никогда не любил эту заносчивую женщину. Впрочем, обстоятельства вынуждали позабыть о былой неприязни.

– Да, полагаю, мы должны устроить им веселую жизнь. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но цель вполне Достижимая.

– Каким же это образом? – ехидно полюбопытствовал Эдвард.

– Знаешь, Эдвард, я не приучена подставлять другую щеку, когда меня ударяют по одной. У моего сына не так уж много денег. Конечно, дед оставил ему определенную сумму в трастовом фонде, но эти деньги не так-то просто получить. Что же касается текущих расходов, то все они оплачивались из моего собственного кармана. Он не работал ни единого дня в своей жизни, если, конечно, не считать занятий музыкой. Единственное, на что он сейчас способен, – это давать уроки игры на флейте. Не очень-то доходная сфера деятельности…

Эдвард молча смотрел на эту мерзкую женщину, которая всегда кичилась своей принадлежностью к высшим кругам общества, а сейчас делилась с ним своими гадкими планами по оказанию давления на любимого сыночка. Как ни странно, он не ощущал себя участником этого заговора, а скорее, чувствовал посторонним человеком, которому приходится выслушивать всякий бред.

– Я знаю, что ты подарил Нике студию, – продолжала между тем Энн, – но сомневаюсь, что она в состоянии юридически доказать право собственности на нее. Если откровенно, Эдвард, то, несмотря на всю ее увлеченность моим сыном, в конце концов она выберет искусство, если, разумеется, поставить ее перед таким выбором. А без студии она не сможет заниматься своим творчеством. Да и арендовать соответствующее помещение в Нью-Йорке практически невозможно. Для этого нужны большие деньги.

– А что, это мысль! – воодушевился Эдвард.

– И не просто мысль, а единственная возможность обуздать эту обнаглевшую вконец пару. Пусть попробуют продержаться хотя бы пару месяцев без нашей с тобой помощи. Сомневаюсь, что у них хватит сил и энергии. – Энн умолкла и ощутила во рту невыносимый привкус горечи. Ведь реализация этого хитроумного плана означала, помимо всего прочего, крушение карьеры ее сына. Как же обрадуются все ее завистники и конкуренты! Да и слухи пойдут по всему городу, что само по себе не очень-то приятно.

Эдвард тоже помрачнел, представив себе все последствия подобных козней. А уж как обрадуются его конкуренты и дилеры, которые только и ждут, как бы схватить свою жертву за горло!

– Неужели ты готов смириться с тем, что эта парочка будет жить в твоей студии? – продолжала напирать Энн.

– Я обдумаю твое предложение.

– У тебя что, до сих пор нет никакого плана по возвращению жены домой? – искренне изумилась Энн.

– Нет. Я не могу принуждать ее к насильному сожительству, так как всегда был сторонником свободы и позволял ей делать все, что вздумается. – Он сделал паузу и грустно ухмыльнулся. – Конечно, я надеюсь, что она скоро вернется. Как только поймет, что ей нечего делать с твоим благовоспитанным сыном.

Энн пропустила мимо ушей столь ехидное замечание и залилась слезами.

– Ты замечательный человек, Эдвард, и не заслужил подобного к себе отношения. Успех сделал Николь просто невыносимой. Она забыла, кем была и что мы с тобой для нее сделали. – Эдвард благоразумно промолчал, и ей стало ясно, что она перестаралась по части сочувствия, переиграла, так сказать. – Спасибо, что уделил мне время, – тотчас сухо произнесла она, поднимаясь со стула. – Надеюсь, ты понимаешь, что я на твоей стороне. Можешь рассчитывать на мою помощь в этом деле, которое я рассматриваю нашим общим.

– Разумеется, дорогая, – быстро согласился тот, провожая ее до двери.

Энн деликатно поцеловала его в щеку и выпорхнула из комнаты.

Эдвард вернулся к столу, достал бутылку шотландского виски и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Он ни в чем не винил эту сварливую мегеру. Конечно, она приложила немало сил, чтобы ее сын стал таким, каким он стал, но в целом она здесь была ни при чем. И все же выбросить Николь из подаренной им студии… Нет, это самое последнее средство. Эта тупица не понимает, что есть масса других, более деликатных способов разрушить их порочную связь. Но для этого нужно напрячь свои извилины и проявить творческие способности, которых у нее, естественно, нет.

***

Пол сидел неподалеку от Николь и с огромным вниманием следил за ее работой. Она не замечала его присутствия и постоянно чертыхалась, ожесточенно сражаясь с неподатливым металлом. И с чего его мать взяла, что эта самоотверженная женщина, так яростно и неутомимо работающая над каждым своим произведением, могла дать взятку какому-то дилеру?

– Николь, – тихо позвал он ее.

– Что?

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – ответила она, оборачиваясь.

– Давай немного пройдемся.

– Дождь идет.

– Нет, уже перестал.

– Но я не могу выйти прямо сейчас.

– Ну оставь все это на какое-то время.

Она тяжело вздохнула и соскочила с лестницы. Через минуту они уже шли по мокрому асфальту и вдыхали очищенный дождем воздух огромного города. Со стороны Гудзона приятно веяло свежим ветерком. Свернув на Кристофер-стрит, они двинулись вдоль ярких витрин, а потом зашли в какой-то магазин, где Николь почти полчаса рылась в огромном контейнере в поисках всякой всячины. А Пол тем временем, увидев на тротуаре бродячего котенка, от души забавлялся его игрой.

Свою вечернюю прогулку они завершили в небольшом Уютном кафе. Пол стал изображать француза, чем несказанно развеселил Николь. Выпив по чашке кофе, они сели в автобус и поехали на Пятьдесят девятую улицу. Там в Небольшом кинотеатре шел нашумевший фильм «Молодой Франкенштейн». Два огромных пакета поп-корна помогли им скоротать время, а после фильма они весело зашагали к южной части Центрального парка, от души смеясь над жуткими ужимками невероятно страшного героя фильма, которого талантливо сыграл Борис Карлофф. Домой они вернулись усталые и ужасно счастливые.

Глава 5

Джулия с трудом втиснулась в бледно-зеленое платье из китайского шелка, повертелась перед зеркалом и осталась весьма собой довольна. У нее была на удивление тонкая талия и высокая грудь, не очень большая, но зато весьма упругая.

– Джулия, – послышался снизу голос Эллы, домработницы Харрингтонов, – тут для тебя пакет.

– Спасибо, Элла, оставь его, пожалуйста, на столе.

– Ого! – восхищенно воскликнула Элла, увидев расфуфыренную хозяйку. – Выглядишь просто потрясающе. Идешь на вечеринку?

– Да, меня пригласили на обед в Сохо, – без зазрения совести соврала Джулия и хитро подмигнула девушке.

– Везет же тебе, – позавидовала та и положила на стол длинную белую коробку.

Какое-то время Джулия с интересом смотрела на нее, теряясь в догадках. Затем медленно развязала красную ленту и открыла крышку. Внутри лежала чудесная алая роза, украшенная цветной лентой. Никакой записки, к ее удивлению, не было. Она вынула розу, понюхала ее и поставила в вазу с водой. И, только выходя из комнаты с сумкой в руке, она вдруг увидела краем глаза белеющий уголок бумаги под красной лентой на коробке. «Джулия, дорогая, – говорилось в записке, – я очень соскучилась. Позвоню сегодня после обеда, часа в три. С любовью, мама».

Джулия брезгливо скомкала лист бумаги и швырнула его в корзину. Затем вернулась к столику и туда же отправила и розу.

Взвизгнув тормозами, такси остановилось в южной части Сохо ровно в половине первого. Джулия пешком прошлась по Бродвею до небольшого китайского ресторана и вошла внутрь. В помещении было несколько элегантно одетых женщин и примерно такое же количество мужчин. Она устроилась возле стойки бара и повернулась так, чтобы можно было свободно наблюдать за парочкой в дальнем конце зала. Женщина с длинными и ярко накрашенными ногтями сидела рядом с мужчиной и все время пыталась прикоснуться к нему, а он демонстрировал явное равнодушие к ней, хотя и не переставал при этом улыбаться. В какой-то момент он перехватил заинтересованный взгляд Джулии и стал поглядывать в ее сторону.

Получив свою водку с тоником, она сделала несколько глотков и пригляделась к другим мужчинам. Отыскав глазами наиболее подходящего, она стала таращиться на него и интригующе улыбаться. Это не осталось незамеченным, и через несколько минут парень уже застыл рядом с зажигалкой в руке.

– Благодарю, – жеманно ответила Джулия, прикурив сигарету.

Парень был невысокого роста и весьма невзрачный на вид, но при этом обладал чрезвычайно чувственным взглядом и необыкновенно яркими голубыми глазами.

– Что будешь пить? – неожиданно спросила она и громко рассмеялась. – Не бойся, я угощаю.

– Выпью то же, что и ты, – осмелел тот, подсаживаясь на соседний стул. – Спасибо. Меня зовут Дэн.

– Джулия Харрингтон, – представилась она, выпуская струйку дыма. – Я тоже немного рисую, – произнесла она, памятуя, что здесь собираются исключительно художники из местной богемной округи.

Дэн удивленно вскинул брови и отпил немного водки с тоником.

– Правда? Ты не шутишь? Художники просто так никого не угощают.

Она еще больше развеселилась и наклонилась вперед.

– Мой отец – известный коллекционер и, насколько я знаю, частенько надувает вашего брата. Вот я и решила немного компенсировать потери бедных художников. Ты что-то имеешь против?

– Нет, все нормально, – быстро отреагировал тот и положил руку на ее ладонь.

Вскоре они перебрались за столик, и Джулия заказала обед, правда, не слишком обильный. А когда они ждали официанта, чтобы расплатиться, она прижалась к нему коленями и ловко просунула руку между его ног. Наткнувшись на упругую плоть, она хитро ему подмигнула.

– Ты живешь далеко отсюда?

– Нет, – ошарашенно пробормотал тот.

Квартира оказалась небольшой, зато весьма уютной,

несмотря на типично богемную обстановку. Джулия не обратила никакого внимания на его картины, наслаждаясь лишь тем, что произвела на парня неизгладимое впечатление. Он уже слегка освоился, но все же выглядел заметно испуганным и порой терялся, не зная, что делать И что говорить. Не долго думая она подошла к широкой кровати и медленно сбросила с себя верхнюю одежду. Дэн засуетился и даже попытался помочь, но Джулия властно отстранила его от себя и протянула стакан с водкой.

– Сиди спокойно и не ерзай, – шутливо приказала она. – А я сейчас займусь твоим барахлом.

Парень сидел молча, вытаращив на нее глаза, и не смел верить своей удаче. А когда он остался в чем мать родила, гостья спокойно обследовала все его тело, нежно погладила пенис, который, как ей показалось, был не очень велик, но при этом достаточно крепок и упруг.

– Чего бы тебе хотелось? – неожиданно поинтересовалась она, даже не покраснев.

– Поцеловать тебя, а потом заняться любовью, – неуверенно пробормотал тот, покрывшись красными пятнами. – Ты очень красива.

– Правда? А в чем же, собственно, моя красота?

Дэн проворчал что-то нечленораздельное, а потом не выдержал и повалился на нее.

– Не спеши, дурачок, – прошептала она ему на ухо. – Ты все испортишь. У нас достаточно времени.

Она держала под контролем каждое его движение, регулировала ритм и даже подсказывала, как и где он должен ласкать ее. Потрясающе! Впервые в жизни она ощутила власть над мужчиной, и это понравилось ей больше, чем сам половой акт. К несчастью, Дэн так перевозбудился, что неожиданно застонал, запрокинул голову назад и обдал ее теплой липкой жидкостью. А когда все было кончено, сполз с нее и мгновенно уснул, свернувшись калачиком. Джулия лежала рядом и пристально следила за ним, испытывая какое-то теплое и почти материнское чувство к этому не искушенному в жизни юноше.

Она принялась медленно гладить его спину и грудь, а потом, будто решив наверстать упущенное, прижалась к нему всем телом и начала тереться бедрами о его медленно пробуждающуюся от недавнего расслабления плоть. Дэн что-то проворчал сквозь сон, но Джулия уже не обращала на него никакого внимания. Она двигалась все быстрее и ритмичнее и через несколько минут уже застыла в невыразимом восторге от долгожданного оргазма.

Немного отдышавшись, Джулия резво соскочила с кровати и стала быстро одеваться.

– Уже уходишь? – удивленно спросил вмиг проснувшийся Дэн. – А я только начал заводиться.

Джулия не удостоила его ответом.

– Я провожу тебя.

– Не стоит.

Приуныв от ее более чем прохладного отношения, Дэн молча наблюдал за тем, как она приводит себя в порядок.

– Ты действительно очень красива, – снова напомнил он ей. – Надеюсь, мы еще увидимся.

Она кисло ухмыльнулась.

– Послушай, ты так и не сказала мне, что именно рисуешь.

– Ничего особенного, – неохотно отозвалась Джулия. – Акварели, натюрморты и все такое прочее.

Дэн многозначительно хмыкнул. – А твой папаша действительно коллекционер? – Ты хочешь сказать, что никогда не слышал об Эдварде Харрингтоне?

. – Ну, я больше знаком с дилерами, а не с коллекционерами. То есть я хочу сказать, что мои работы коллекционеров пока еще не интересуют, к сожалению.

– Держу пари, что уж о моей матери ты наверняка слышал. Николь Ди Кандиа. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?

– Хватит меня дурачить! – возмутился Дэн.

– Я вполне серьезно, – холодно отрезала Джулия, не глядя на хозяина. Порывшись в сумочке, она вынула оттуда стодолларовую купюру и положила ее на стол.

Дэн недовольно поморщился.

– Послушай, – промычал он замогильным голосом, – можешь думать обо мне что угодно, но…

– Никаких «но»! – решительно прервала его Джулия. – Ты славный парень, Дэн, и я хочу сделать тебе презент от всей моей семьи. У нас таких бумажек куры не клюют.

Николь долго держала трубку, прислушиваясь к длинным гудкам, потом повесила ее и стала снова набирать домашний номер. Она и представить себе не могла, что Джулия не получила от нее розу и записку. А если получила, то почему не отвечает?

Николь попыталась заняться делом, но все валилось у нее из рук, а в голове роились очень невеселые мысли. Неизвестно, сколько денег ей понадобится на жизнь, а своего счета у нее не было. Да и чековой книжкой она уже не могла воспользоваться, так как Эдвард аннулировал ее. Скорее бы Пол вернулся домой! Он ушел сразу же после обеда с большим чемоданом, и вот теперь она ломала голову над тем, что же могло случиться в доме матери. В четыре часа Николь снова набрала номер Джулии, но все безрезультатно. Изнывая от отчаяния, она решила позвонить Маршаллу Фэйберу.

– Послушайте, сколько мы должны получить за монумент Солнцу? – Только сейчас она сообразила, что уже сто лет не задавала никому подобных вопросов. Тот очень удивился, долго молчал, а потом сообщил, что ей причитается около ста тысяч долларов и что эта сумма уже переведена на указанный в договоре счет.

– То есть на счет моего мужа? – с замиранием сердца уточнила Николь.

– Разумеется, как обычно, – последовал резонный ответ.

Николь швырнула трубку и с досады закусила губу. Ну почему она не предусмотрела подобного исхода? Почему не обратилась к Маршаллу с просьбой перевести деньги на новый счет? А теперь ей придется идти на поклон к Эдварду и умолять, чтобы он вернул ей ее же деньги.

Когда она вошла в офис мужа, он стоял за своим огромным письменным столом и ехидно ухмылялся.

– Надеюсь, ты уже немного отошел и мы сможем поговорить спокойно, – устало проговорила Николь, присаживаясь на стул. – Я имею в виду наши финансовые дела.

– Разумеется, мы все обсудим, – быстро согласился Эдвард, – но чувствую я себя по-прежнему плохо.

Она посмотрела ему в глаза и тяжело вздохнула.

– Могу еще раз повторить, что жутко сожалею о случившемся. Я только что разговаривала с Маршаллом, и он сказал, что деньги за мой монумент уже перечислены. Я бы хотела получить их как можно быстрее.

– Об этом не может быть и речи, дорогая, – осклабился Эдвард. – За последний год ты потратила намного больше.

– Быть не может!

– Вот здесь все документы, – невозмутимо произнес он, пододвигая к ней папку. – Посмотри на бухгалтерские отчеты, и тебе все станет ясно. Материалы, зарплата рабочим, транспортные расходы, все твои поездки, гостиничные и ресторанные счета, одежда и продукты – за все надо платить, дорогая.

Николь оторопело уставилась на Эдварда, не находя нужных слов. Она никогда не задумывалась, откуда берутся деньги и кто оплачивает все ее расходы. Неужели он действительно намерен оставить ее без цента в кармане?

– Эдвард, я в отчаянии, – горько констатировала она, уныло повесив голову. – Ведь за последние годы было продано огромное количество моих работ.

– Да, и сделано слишком много неразумных трат, – подытожил он.

– Но ты же сам всегда настаивал, чтобы я останавливалась только в самых лучших отелях и покупала самую дорогую одежду…

– Еще бы! Ты была моей женой, и я не скупился на приятные мелочи. А сейчас ты самая обыкновенная проститутка и должна жить по средствам.

Эдвард швырнул ей папку с финансовыми отчетами. Она открыла ее, но так ничего и не поняла. Значит, он решил сделать ее жизнь невыносимой и упрямо добивается успеха.

– Разумеется, я буду выплачивать тебе тысячу долларов в месяц на мелкие расходы, но не более того. Ну и, конечно, буду оплачивать аренду студии, содержание которой стоит намного больше тысячи. А все остальное ты должна зарабатывать сама.

– Но я не смогу, – протянула Николь.

– Придется, дорогая, – небрежно бросил Эдвард. – Конечно, если ты продашь студию и переедешь в какое-нибудь жилище поскромнее…

Николь почувствовала, что вот-вот рухнет в обморок. Жизни без мастерской она и представить себе не могла.

– А еще я могу сократить ежемесячные выплаты Джулии, но она сейчас в расстроенных чувствах, и неизвестно, чем это обернется. – Эдвард участливо наклонился к жене. – Николь, я никогда не думал, что так получится. Вернись ко мне, и все будет по-прежнему.

Она была настолько возмущена, что даже не нашлась с ответом. Значит, это всего-навсего гнусный шантаж, единственной целью которого является попытка вернуть ее домой.

– Я не могу вернуться к тебе, Эдвард, – как заклинание прошептала Николь.

Эдвард судорожно сглотнул и крепко стиснул зубы.

– Понятно. В таком случае мое предложение остается в силе. Ты же не можешь в самом деле требовать от меня, чтобы я субсидировал тебя и твоего юного хахаля?!

Николь хотела было встать, но испугалась, что ноги не Удержат ее. Оказалось, что она зависит от Эдварда даже в большей степени, чем предполагала. А что он все наврал ей, в этом не было никаких сомнений.

– С этого времени, – злорадно продолжал Эдвард, – все твои работы меня совершенно не касаются. Что же до гонорара за монумент Солнцу, то он весь уже потрачен. Деньги пошли на оплату твоих счетов.

В этот момент зазвонил телефон. Эдвард снял трубку и, даже не извинившись, стал живо беседовать с клиентом.

Николь опустила голову, чтобы он не видел слез на ее щеках. Конечно, она одна во всем виновата. Нужно было самой заниматься своими финансовыми делами, а не поручать это Эдварду. А сейчас любая попытка нанять адвоката и подать в суд на бывшего мужа приведет к тому, что все газеты запестрят скандальными сообщениями. Только этого еще не хватало для полного счастья!

– Эдвард, – тихо обратилась она к нему, когда он повесил трубку, – я не могла дозвониться до Джулии и хотела бы узнать, как у нее дела.

– Очень мило с твоей стороны, что ты наконец вспомнила о дочери, – едко заметил он.

– Эдвард, мои чувства к Джулии не имеют никакого отношения…

– Все имеет отношение ко всему, – глубокомысленно проронил Эдвард. – Она выбита из колеи и жутко переживает семейную драму.

Николь не стала с ним спорить.

– Она уже приступила к занятиям в колледже?

Эдвард встал, давая понять, что разговор окончен.

– У меня через пять минут очень важная встреча с одним именитым художником. Я не могу принуждать Джулию к контактам с тобой. Она уже не маленькая и сама решает такие вопросы.

– Но она мой ребенок!

Увидев на его лице кислую гримасу, Николь встала и, не сказав ни слова, вышла из офиса.

Приехав в свой прежний дом, она с облегчением вздохнула, увидев, что Эдвард не удосужился поменять замок на входной двери. Их спальня осталась такой же, как была, даже все ее вещи лежали на обычных местах. Пересмотрев свой гардероб, она пришла к выводу, что с таким количеством хорошо сохранившихся вещей хоть собственный бутик открывай. Кое-что можно выгодно продать и тем самым получить финансовую передышку на какое-то время. Однако сейчас ее больше всего интересовали украшения, которые Эдвард щедро дарил ей в течение многих лет.

Собрав свои вещи и убедившись что Джулии нет дома, она решила заглянуть в ее комнату. Никаких новых работ, никаких эскизов или акварелей, словом, ничего, что свидетельствовало бы о напряженной работе студентки художественного колледжа. И тут взгляд Николь невольно упал на мусорную корзину, из которой торчала увядшая без воды роза.

Николь решила немедленно покинуть этот дом, который когда-то был ей родным. Выйдя на улицу, она растерянно оглянулась в поисках такси и неожиданно увидела Неподалеку до боли знакомую фигуру дочери. Джулия шла по улице босиком, слегка покачиваясь и держа в руках туфли. Какой странный вид! Где-то Николь уже видела таких женщин. Где? Ужасная догадка поразила ее настолько, что она невольно попятилась назад и скрылась за углом. Все ясно: ее дочь одета как уличная проститутка.

Подождав, когда она войдет в дом, Николь бросилась за ней следом и догнала около лифта. Джулия взглянула на нее мутными глазами и ехидно поморщилась.

– Джулия, я знаю, что ты сердишься на меня, – осторожно начала Николь, – и не виню тебя за это. Но молчание не поможет разобраться в наших отношениях. Пожалуйста, не молчи! Я готова ко всему, даже к самому худшему.

Джулия посмотрела куда-то в пространство и ничего не ответила. А когда лифт остановился, она долго рылась в сумочке и никак не могла отыскать ключи. Николь сама отперла дверь и пропустила дочь вперед. Та быстро переступила порог и захлопнула дверь перед самым носом матери. Какое-то время Николь оторопело смотрела перед собой, обливаясь слезами, а потом, убитая горем, медленно поплелась прочь.

***

Вернувшись домой, Пол застал Николь за работой. Во всяком случае, она делала вид, что работает, так как на лице ее не отражалось даже намека на вдохновение.

– Думаю, что гамбургер и бутылка пива нам сейчас не помешают, – бодро объявил он, хотя на душе его все еще был неприятный осадок от недавнего разговора с матерью.

За ужином Пол много говорил, весело смеялся и даже пытался шутить, что немного улучшило настроение Николь.

– Давай еще по бутылочке, а? – предложил Пол. – У нас есть для этого повод. Я сдал свой дом в Нью-Хейвене, мой трастовый фонд выделил мне более семисот долларов в месяц, и, наконец, мне удалось найти пару учеников.

– Замечательно! – всплеснула руками Николь. Она видела, что Пол старается изо всех сил, однако этого было явно недостаточно, чтобы покрыть все расходы на содержание студии и на более-менее приличное существование. – Главное, не забывай, что у тебя есть музыка. Мне бы не хотелось, чтобы занятия с учениками отвлекали тебя от композиторского ремесла.

– Все будет прекрасно, любовь моя, – прошептал Пол и поцеловал ее в щеку. – С тобой я все преодолею.

– Знаешь, завтра я проведу ревизию в своей кладовой и посмотрю, какие еще шедевры можно продать, – шутливо произнесла Николь, прижимаясь к Полу. – Маршалл частенько упрашивал меня отдать ему мелкие вещи на реализацию.

– Дорогая, из всех произведений искусства ты самое прекрасное, самое неповторимое и самое бесценное.

– Которое, помимо всего прочего, безумно тебя любит.

– И умеет искусно заниматься любовью, что тоже немаловажно.

Быстро избавившись от одежд., они повалились на кровать и слились в страстном поцелуе.

– Как бы то ни было, – томно прошептала Николь на ухо возлюбленному, – ты всегда даешь мне больше, чем я тебе.

– Нет, категорически не согласен. Ты даешь мне больше. Одно вдохновение чего стоит…

– А ты мне даешь эмоциональное и физическое ощущение необыкновенной полноты жизни…

– А ты приносишь несказанную радость…

– А ты непрерывно воспроизводишь во мне жизнь… Пол не выдержал и приложил палец к ее губам.

– Еще одно слово, и я потребую от тебя большего.

Глава 6

Николь открыла в банке счет на свое имя и поместила туда деньги, которые выделил ей Эдвард, а также доход от продажи свои старых работ, за что она была чрезвычайно благодарна Маршаллу. Да и украшения, которые она отнесла в антикварный магазин на Мэдисон-авеню, тоже были проданы быстро и с наибольшей выгодой. Причем в самом акте продажи старых украшений было нечто символическое. Все они так или иначе были связаны с Эдвардом, и потому их продажа означала, что со старой жизнью уже покончено навсегда.

Повседневная жизнь с Полом была для Николь не только необременительной, но и в высшей степени замечательной и эмоционально насыщенной. Как правило, она возилась со своими скульптурами в одном конце студии, а Пол тем временем сочинял музыку в другом, отгородившись от нее большим письменным столом и завалив его нотными тетрадями, книгами по музыке и папками с набросками композиций. Таким образом, Николь всегда краешком уха прислушивалась к его сочинениям, а он, в свою очередь, частенько поглядывал на ее работу. Причем в отличие от Эдварда Пол никогда не осмеливался прерывать ее творческий процесс неожиданными похотливыми желаниями, не приставал к ней и не вынуждал заниматься любовью, когда ему вздумается. Между ними существовало поразительное взаимопонимание, свойственное, видимо, только глубоко родственным душам, жизнь которых наполнена постоянным творческим поиском. Они оба и к сексу относились творчески и никогда не опошляли это действо примитивными животными потребностями. Для них секс был чем-то вроде творческого экстаза, призванного не нарушать работу, а венчать ее своей необыкновенной цельностью и органичностью.

Словом, каждый день они все глубже познавали друг друга, а это неизбежно означало, что и любили они друг Друга все больше и больше. А по ночам, сплетясь в объятиях, оба были абсолютно уверены в том, что их счастье стоит любых жертв. Единственное расхождение во взглядах обнаруживалось лишь по отношению к Джулии.

– Она знает, что ее отказ встречаться и разговаривать с тобой наносит тебе глубокие незаживающие раны, – в который уже раз повторял Пол. – Именно поэтому она и казнит тебя, хотя на самом деле не может не чувствовать, что твоя любовь ко мне не имеет к ней абсолютно никакого отношения.

– Не все так просто, как кажется на первый взгляд, – возразила Николь. – Если бы ты видел ее глаза в тот памятный день! В них было столько неизбывной боли, столько горя, что я до сих пор переживаю. Джулию, видимо, страшно смущает тот факт, что ее мать оказалась более предпочтительной для молодого и красивого человека, чем она сама. Это действительно трудно пережить…

– Прекрати, Николь, – нетерпеливо перебил ее Пол. – Ты же знаешь, что любая твоя попытка оценить нашу любовь с точки зрения каких-то там условностей меня раздражает. Она безусловна, и хватит об этом. – Он взял ее за руки, пристально посмотрел в глаза, а потом крепко прижал к себе. – Все, что происходит между нами, вечно, как сама жизнь. Надеюсь, ты понимаешь это и спорить не будешь. На нас оказывают невероятное давление со всех сторон, а сопротивляться этому мы можем только одним средством – взаимной любовью и безграничным стремлением к творчеству. К счастью, и того и другого у нас в избытке.

Николь улыбнулась и поцеловала его. Все же он чрезвычайно искренен в своих чувствах и не считает нужным скрывать их. Однако сейчас, по всей видимости, больше всего опасается встать между любимой женщиной и ее взрослой дочерью. Это невероятно сложная проблема, и она, Николь, должна сделать все возможное, чтобы он не считал себя виновным в нарушении нормальных отношений между двумя женщинами. В конце концов, определенная враждебность между ними возникла задолго до появления Пола.

И тем не менее Николь часто просыпалась по утрам с неприятной горечью в душе. Конечно, счастливое лицо спящего рядом Пола успокаивало ее, но мысль о Джулии не давала ей покоя и преследовала все последние дни.

Однажды утром ей неожиданно позвонила Джанет Маркхэм:

– Привет, дорогая, я сегодня собираюсь в город и хотела бы поболтать с тобой. Может, пообедаем где-нибудь?

– С огромным удовольствием, – обрадовалась Николь и назвала ей адрес одного уютного местечка в районе Сохо. Это был недорогой бар, где можно было спокойно посидеть, выпить и заказать себе дешевые сандвичи и салаты.

Когда Николь добралась до указанного места, Джанет уже сидела за столиком и внимательно изучала меню. Женщины радостно обнялись и обменялись приветствиями.

– Ника, что с тобой? Ты вся сияешь от счастья, как будто замуж выходишь! Такое впечатление, что ты хочешь мне что-то сказать, но не знаешь, с чего начать.

– Ты почти угадала, – кратко отреагировала Николь.

– Нет, подожди, пока я не забыла: я только что видела твою дочь.

– Мою дочь? – с совершенно глупым выражением лица переспросила Николь. – Джулию?

– А кого же еще? У тебя их несколько, что ли? Может быть, ты скрывала от меня все эти годы и у тебя еще есть дети? – Джанет пыталась шутить, но Николь было не до шуток. – Должна тебе сказать, дорогая моя, что Джулия в самом соку. Она вошла сюда за несколько минут до меня и купила сигареты. Выглядит просто великолепно – высокая, стройная, с прекрасными формами и вообще совершенно взрослая девушка. Конечно, нет ничего хорошего в том, что она курит, но что поделаешь? Насколько я знаю, ни ты, ни Эдвард никогда не курили. Господи, прошло так много лет, что я уже с трудом вспоминаю все подробности той поры!

– Эдвард курит, – задумчиво ответила Николь под впечатлением услышанного. Почему Джулия оказалась в этом районе да еще покупала сигареты? Что она здесь делает? А как же ее занятия в колледже? – Ты говорила с ней? – осторожно поинтересовалась Николь, стараясь не возбуждать у подруги ненужных подозрений.

Джанет пристально посмотрела ей в глаза.

– Да, конечно. Мы обменялись несколькими словами и разошлись. Она спросила насчет Эмили. Николь, ради Бога, скажи мне, что все это значит?

– Мы с Эдвардом разошлись, – тихо произнесла Николь, искоса взглянув на подругу. – Сейчас я живу в студии и не разговаривала с дочерью уже больше двух месяцев. Она наотрез отказывается общаться со мной и даже не отвечает на телефонные звонки.

– Боже мой, Николь! – Джанет сочувственно пожала ей руку. – Мне очень жаль!

– Послушай, Джанет, – отрывисто произнесла Николь, убирая руку, – это еще не все. Я оставила Эдварда из-за одного молодого человека, который… ну, в общем, он на восемнадцать лет моложе. – Последние слова дались ей с большим трудом. Николь сделала глубокий вдох и выжидающе посмотрела на подругу.

Джанет непонимающе молчала.

– Ну что ж, если этот разрыв делает тебя такой счастливой, то ничего страшного в этом я не вижу, – наконец отозвалась она.

Николь вновь наполнила стаканы вином.

– Может, закажем что-нибудь, а то я быстро опьянею, – предложила Джанет, оглядываясь в поисках официанта. – А насчет Джулии не волнуйся. Она уже взрослая и в состоянии сама устроить свою жизнь. Да и разводов сейчас все больше и больше, ничего необычного в этом нет. Когда наша Кейт была еще маленькой, она однажды пришла из школы и, заливаясь слезами, сказала, что осталась единственной в классе, родители которой все еще живут вместе.

Николь попыталась улыбнуться, однако из этого ничего не вышло.

– Но и это еще не все. Ты забыла спросить, кто этот молодой человек.

– Зачем? Ты сама все расскажешь, если сочтешь нужным. Знаешь, в твоем возрасте женщины становятся такими же глупыми, какими всегда были мужчины. Даже если ты скажешь, что привела домой индийского факира, который вытаскивает кобру из кувшина, я не перестану любить тебя.

Николь закрыла глаза, чтобы подруга не заметила предательскую слезу, а потом взяла себя в руки и настроилась на откровенный разговор.

– Нет, моя правда может показаться тебе намного ужаснее, – едва слышно прошептала она. – Я сейчас живу с Полом Лурье, сыном Энн.

Джанет изумленно вытаращила глаза и какое-то время не могла произнести ни слова. Вилка выпала у нее из рук, а на щеках проступили красные пятна.

– Матерь Божья!

Николь опустила голову и стала рассеянно ковырять салат.

– Извини, если шокировала тебя этим сообщением. – Она собралась с силами и посмотрела подруге в глаза. – Я не стану называть тебе никаких причин или извиняющих нас обстоятельств. Их просто-напросто нет. Мы безумно влюбились друг в друга, вот и все. Что же лично до меня, то я наконец-то нашла мужской идеал своей юности. Пол вдохнул в меня новую жизнь, придал мне силы для новых творческих поисков и вообще во всем мне помогает. Кроме того, между нами установилось редкое для нынешних времен взаимопонимание. Ты же знаешь, я всегда по-хорошему завидовала вам с Томом. У вас сложились прекрасные отношения, которых, к сожалению, никогда не было у нас с Эдвардом.

– А с Полом ты счастлива?

– Да, безмерно. Хотя это и доставляет мне массу ужасных переживаний. Так, например, я окончательно рассорилась с Энн, настроила против себя Эдварда, а с Джулией вообще утратила всякий контакт.

– Да, это всегда связано с определенными издержками, – сочувственно заметила Джанет. – Не. скрою, это действительно странно. То есть странность здесь, естественно, не в том, что ты решила связать судьбу с молодым человеком, а в том, что это сын нашей подруги. Но если отбросить старую буржуазную мораль, то я вполне тебя понимаю. Вы оба чрезвычайно творческие личности и к тому же не обделены талантом.

Николь благодарно посмотрела на подругу.

– Да, это так. Как ни странно, но Энн действительно воспитала идеального для меня мужчину. К сожалению, она опоздала на двадцать лет. Понятно, что это долго не продлится, но у меня просто нет сил оставить Пола и разрушить его мечту. Мы счастливы друг с другом, любим ДРУГ друга и прекрасно друг друга понимаем. В то же самое время я не могу не замечать, что это шокирует всех наших знакомых и вызывает бешеную неприязнь.

– К сожалению, таков уж удел сильных, которые всегда предпочитают нестандартные решения и идут непроторенной дорожкой. Понятно, что реакция на вас с Полом примерно такая, как если бы это был брак между людьми с разным цветом кожи. А с другой стороны, мужчины веками оставляли своих постылых и состарившихся жен ради молоденьких девушек. Правда, это категорически воспрещалось женщинам. К счастью, сейчас другие времена, но люди по-прежнему осуждают подобные отношения.

– Если бы речь шла только о различиях в возрасте! – протянула Николь. – Самое ужасное, что это сын нашей подруги, сын Энн. Я поставлена сейчас перед жутким выбором – потерять любимого человека или свою лучшую подругу. Я уж не говорю про свои отношения с Эдвардом и Джулией. А мои родители? Я до сих пор ума не приложу, как мне объясниться с ними. Хорошо, что они уже на пенсии и живут во Флориде, а не здесь. Господи, Джанет, ты даже не представляешь, какой я устроила переполох!

– Знаешь, что я предлагаю тебе сделать с Джулией? Пусть она отдохнет с моей Эмили. Они найдут общий язык и немного развлекутся.

Ты всегда нравилась Джулии, – задумчиво произнесла Николь, глядя на подругу, на ее добродушное лицо и сочувствующие глаза. Она действительно была хорошим человеком и прекрасной матерью своим детям. – Понимаешь, артистические натуры не могут позволить себе роскошь иметь детей или даже обременять себя брачными узами, – продолжила Николь. – Невозможно выполнять все свои обязанности одновременно и с равным успехом. Энн, например, пренебрегла своей карьерой ради карьеры сына, да и ты тоже многим пожертвовала ради детей и семьи.

– Не надо уничижать себя, Ника, – с чувством произнесла Джанет. – У меня не было такого сильного и совершенно бесспорного таланта, как у тебя. Что же касается Энн, то это совсем другая история. Ты с самого начала была настроена на успех, на покорение вершин и делала то, что должна была делать. Не удивлюсь, если часть твоего таланта и упорства со временем обнаружится и у Джулии. Она пока еще окончательно не сформировалась как личность и болезненно ищет себя.

Наконец-то Николь немного успокоилась, так как услышала именно те слова, в которых нуждалась сейчас больше всего.

– Вы с Полом всегда будете самыми желанными гостями в нашем доме, – продолжала Джанет доброжелательным тоном. – Я абсолютно уверена, что Том не будет против. Ты же знаешь, как мы ценим настоящее, искреннее чувство.

Тепло распрощавшись с подругой, Николь вернулась в студию и увидела там Эла Лурье, который внимательно слушал последние находки Пола.

– Пожалуйста, не прерывайся! – взмолилась Николь. – Я не хочу мешать тебе.

– Ничего страшного, – смущенно пробормотал Пол, целуя ее в щеку.

Николь покраснела и мельком взглянула на Эла. Тот равнодушно пожал плечами:

– Кто знает, какая неведомая сила толкает людей друг к другу. Да и кто может судить их за это? – Он вздохнул и призадумался. Николь не сомневалась, что сейчас он думает об Энн.

– Понимаешь, Эл, – попыталась объяснить ему Николь, – мы не просто случайные люди, мы давние друзья, а это совсем другое дело. Каждая мать желает видеть своего сына счастливым, но представляет себе это счастье не так, как ее ребенок.

– Вы все равно останетесь для меня лучшими друзьями, – успокоил ее Эл. – Если наша мать считает, что это непозволительно, то пусть остается при своем мнении. Кстати сказать, она специально прислала меня сюда, чтобы я уговорил Пола вернуться домой. Настоящее чудовище!

– Что конкретно она тебе сказала? – насторожился Пол, пристально глядя на отца. Его серьезный тон несколько обескуражил сына.

Эл пожал плечами:

– Она рассказала мне душещипательную историю об одном дилере и молодой женщине, начинающем скульпторе. Николь, думаю, тебе следует знать об этом, так как слухи уже пошли по всему городу.

Николь молча выслушала его, внезапно побледнела и сникла.

– Послушай, дорогая, – всполошился Пол, – мы с отцом не верим ни единому ее слову!

– Конечно, – поддержал ее Эл. – Она наверняка что-то переврала, что-то напутала…

– Гилфорд Силверсмит, – тихо прошептала Николь, – заплатил мне тысячу долларов за мою скульптуру «Печаль». Он стал моим первым коллекционером, помимо, естественно, Эдварда, который осмелился купить мою работу.

Эл посмотрел на Николь, и она прочитала в его глазах некоторое сомнение.

– Понимаешь, Энни могла забыть какие-то детали той давней поры.

– Эл, – грустно проронила Николь, – мне очень жаль, что ты невольно оказался между мной и Энн…

– Ничего страшного, – успокоил ее Лурье. – В любом случае я не намерен больше выполнять роль мальчика на побегушках и потакать всем ее прихотям. Я расскажу ей то, что увидел собственными глазами, и пусть катится ко всем чертям!

– Пол, а тебе мать рассказала эту жуткую историю? – озабоченно спросила Николь, когда Эл покинул их студию.

Пол слегка замялся.

– Да, но я с самого начала знал, что все это чушь собачья, и потому не захотел расстраивать тебя…

– Пол, это черт знает что! Мне уже почти сорок лет, и мне надоело, что меня принимают за маленькую девочку! Я хочу знать правду, какой бы горькой она ни была. Самое ужасное, когда ничего не знаешь и тычешься как слепой котенок. Обещай, что такое больше не повторится!

– Хорошо, обещаю. Я все равно рано или поздно рассказал бы тебе об этом.

На следующий день в восемь часов утра Николь открыла своим ключом дверь квартиры Эдварда и ворвалась в его спальню.

– Эдвард, я хочу знать, что произошло между тобой и Гилфордом Силверсмитом. Почему меня до сих пор не покидает ощущение, что он купил мою статуэтку под названием «Печаль» за тысячу долларов? Так это или нет? Энн Лурье считает, что я отдала ему свою работу в качестве взятки!

Глава 7

Бернард Лэсситер сидел в тесном офисе «Тайме», редактируя конец своей недавно написанной статьи о неизвестном широкой публике шестнадцатилетнем филиппинском виолончелисте. Вот уже в течение двух лет он занимается исключительно провинциальными исполнителями, публикуя довольно интересные критические статьи и обзоры об их исполнительском искусстве. Именно поэтому весь его стол был всегда завален горой писем и телеграмм, а телефон просто не умолкал, отвлекая от работы. Все хотели узнать, что и как он напишет о выступлении того или иного дебютанта, а самые наглые даже предпринимали попытки повлиять на его мнение, что он ненавидел больше всего.

Вот и сегодня утром ему доставили конверт с письмом некоей Энн Лурье, которая всеми силами пыталась убедить его в уникальном таланте своего сына. Дескать, сын у нее просто гениален, этакий непревзойденный флейтист современности, лауреат множества почетных премий и наград и все такое прочее. Короче говоря, самое обычное письмо, которых он получал великое множество, но на которые практически никогда не откликался.

Лэсситер брезгливо отшвырнул от себя письмо Энн Лурье и поморщился. Где был бы сейчас этот Пол Лурье, если бы его настырная мамаша не пробивала сыночку все эти премии и награды и не проталкивала его сквозь плотные и весьма небезопасные джунгли музыкального мира? Похоже, эта мадам и дальше будет размахивать своим острым мачете, прорубая сыну дорогу к известности и всеобщему признанию.

В десять часов телефон Лэсситера снова начал трезвонить как сумасшедший, действуя ему на нервы и порождая невольное желание вышвырнуть его из окна.

– Алло? Это Бернард Лэсситер? Вас беспокоит Энн Лурье. Надеюсь, вы получили мое письмо и уже прочитали его. Я близкая подруга Минны Харпер, которая, как вам, вероятно, известно, является членом правления Нью-Йоркского симфонического камерного…

– Да, миссис Лурье, – нетерпеливо перебил ее Лэсситер, – я действительно получил ваше письмо и даже прочитал его, но боюсь, ничем не могу помочь вашему сыну. Не в моих правилах брать интервью у музыканта до его дебюта.

С этими словами он отодвинул трубку от уха и стал просматривать свою последнюю статью, совершенно не слушая истерические вопли этой сердобольной мамаши, черт бы ее побрал. Пусть орет сколько ей вздумается.

– Хм… хм… хм… – хмыкал он в трубку время от времени, пока вдруг до его уха не донеслось знакомое имя. – Генриэтта Кадин? – удивленно переспросил он.

– Да, конечно, это моя мать, – послышалось в трубке. – Мой сын Пол не только унаследовал ее дарование, но и воспитывался с раннего детства при ее непосредственном участии. Если б вы знали, сколько сил она положила на то, чтобы привить мальчику любовь к музыке и выработать у него редкое чувство композиции!

Лэсситер призадумался. Родственные отношения этого молодого музыканта с некогда прославленной пианисткой были единственным интересным моментом во всей этой истории. Конечно, ничего сенсационного, но при желании получился бы весьма недурной материал. Лэсситер быстро пролистал свой настольный календарь, пытаюсь отыскать свободное время.

– Знаете, единственный день, когда мы можем встретиться, – среда на этой неделе. После обеда, разумеется.

– Чудесно, – не раздумывая согласилась Энн. – Приходите к обеду. Знаете, мы до сих пор живем в доме моей матери. Здесь же находится ее знаменитое пианино, библиотека и все, что она мне оставила.

Лэсситер положил трубку и недовольно поморщился. Как же ему надоели все эти блатные дела! Остается только надеяться, что у этих Лурье недурно готовят, иначе вечер можно считать потерянным.

***

Положив трубку, Энн облегченно вздохнула впервые за последние несколько недель. Она уже все продумала и даже позаботилась о меню изысканного обеда, который в основном будет состоять из итальянских блюд и итальянского вина. Все-таки жизнь идет своим чередом, и она не должна успокаиваться. Помимо столь важного для нее интервью с Лэсситером, уже есть договоренность с некоторыми журналистами и критиками, которые, в чем она нисколько не сомневалась, обеспечат ее сыну надежное информационное освещение премьеры. Кроме того, предполагается широкая наступательная реклама по радио и телевидению, что еще важнее.

Открыв записную книжку, Энн с головой ушла в свои пометки. Она должна во что бы то ни стало загрузить Пола всяческими обедами, ужинами, встречами, интервью и репетициями – пусть у него не останется ни единой свободной минуты, чтобы удовлетворять похотливые желания этой сучки. Николь даже понятия не имеет о том, что значит жить с профессиональным музыкантом и композитором. Еще пару месяцев безденежной жизни – и она на коленях приползет к своему Эдварду и будет молить его о пощаде.

***

– Эдвард! – почти истерически завопила Николь, следуя за ним в столовую. – Я не позволю, чтобы меня держали в неведении!

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – невозмутимо ответил тот.

– Я говорю о своей первой выставке, когда Маршалл Фэйбер открыл свою галерею…

– Боже мой, это же было более двадцати лет назад! Неужели ты думаешь, что я должен помнить все подробности той выставки?

– Не все подробности, а тот факт, что Силверсмит купил мою статуэтку «Печаль». Меня сейчас интересует только одно: он действительно купил ее или ты подарил ее в качестве благодарности за участие в выставке? Эдвард, если ты действительно получил за нее тысячу баксов, то непременно должен помнить об этом. Мне нужна правда и только правда.

Эдвард опустился на стул и налил себе чашку кофе. – Его олимпийское спокойствие стало выводить ее из себя.

– Если я сказал, что он купил эту вещь, значит, так оно и есть, и мне нечего добавить к сказанному. И кроме того, надо заметить, что ты вторгаешься в частную жизнь и нарушаешь мой покой, что само по себе преследуется по закону. Ты оставила этот дом и не должна появляться здесь без соответствующего приглашения.

– Извини, – зарделась Николь, обескураженная неожиданной отповедью. – Я, конечно, виновата, но здесь осталась масса моих вещей, одежда и все такое… – Она умолкла, понимая, что ее слова кажутся ему глупыми и бессмысленными. Только сейчас она сообразила, насколько умен и хитер ее бывший муж. На каждый ее вопрос он отвечает спокойными и вместе с тем довольно резкими нападками на другом фронте и тем самым ставит ее в тупик. А она, как всегда, дает ему возможность направлять разговор в нужное и очень выгодное для него русло.

– Эдвард, пожалуйста, вспомни, при каких условиях ты отдал Силверсмиту мою статуэтку. Если ты воссоздашь ситуацию, то непременно вспомнишь подробности дела. Мне это очень важно.

Эдвард вскочил со стула и неожиданно побелел от гнева. У него даже рот перекосился от ярости.

– У меня есть масса других не менее интересных дел, которыми я займусь с большим удовольствием, чем воспоминаниями о черт знает каких временах! Почему я должен сейчас ломать голову над тем, что тебя интересует?

– По крайней мере ты должен помнить, что Энн Лурье пришла в тот день ко мне и увидела в студии тебя с Силверсмитом.

– Ничего подобного я вспомнить, к сожалению, не могу. Эта стерва просто с ума сошла в последнее время и может наплести тебе черт знает что! Она вообще на все способна, чтобы окончательно уничтожить тебя.

– Эдвард…

– Нет! Слышать больше ничего не хочу! – Он вперился в Николь холодными и злыми глазами. – И вообще, не хочу видеть тебя в этом доме и слышать твой голос до тех пор, пока ты не сообщишь, что согласна вернуться. Кстати, наш договор не будет длиться вечно. Имей это в виду, дорогая.

С этими словами Эдвард стал медленно подниматься вверх по лестнице, негодуя на себя за то, что дал ей возможность поймать его на крючок. Она так разозлила его, что он невольно выказал свои чувства и дал понять, что горько переживает разлуку с ней. Жаль, что все так получилось! Однако все его надежды на скорый конец этой невероятно нелепой связи постепенно рушатся. Эта глупая корова Лурье способна испортить ему всю игру. Она совсем выжила из ума и творит черт знает что в своей бессильной злобе!

Дверь Джулии была закрыта. Эдвард осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь. Дочь спала мертвым сном. Он успокоился и облегченно вздохнул. Несмотря на то что Джулия до сих пор с ним не общается, все же приятно, что по ночам она спит в своей постели.

Николь покинула квартиру и вышла на улицу, горько сожалея о том, что все эти годы не вникала в финансовые дела мужа. Он всегда говорил, что тратит все деньги на расходные материалы, но ее не покидало чувство, что все не так просто. Эдвард часто сыпал цифрами и постоянно ссылался на цены, но она не могла поверить, что он все это держал в голове. Нет, у него где-то должен быть своеобразный финансовый справочник, составленный специально для этой цели. Но где? Может быть, у него в офисе? Или в кабинете? Надо во что бы то ни стало отыскать этот документ, иначе она останется ни с чем.

Николь свернула за угол и подождала, когда Эдвард уйдет по делам, затем осторожно вернулась в квартиру и первым делом заглянула в комнату Джулии. Дочь безмятежно спала, и ей вдруг захотелось разбудить ее поцелуем в щеку, как она это делала раньше, когда Джулия была еще совсем малюткой. Но тогда прощай хитроумный план, да и дочь наверняка не обрадуется матери после всего случившегося.

В течение целого часа Николь шарила по ящикам письменного стола мужа и уже было отчаялась найти что-либо интересное, как вдруг в дальнем конце стола наткнулась на картотеку всей его коллекции с указанием цен и дат продажи. Там даже был особый список вещей, сделка по которым не состоялась по той или иной причине. К сожалению, в этих документах не было никакой информации о сделках пятилетней давности. И, только выходя из кабинета, Николь совершенно случайно открыла дверь стенного шкафа и увидела там что-то вроде архива. На самом верху находился ящик с обозначением периода 1955-1965 годов. Бумаги уже пожелтели от времени, но все цифры просматривались довольно отчетливо. Нескольких минут ей хватило, чтобы отыскать чек шестидесятого года, выписанный на имя Силверсмита. На нем значилось пять тысяч долларов, а в нижнем левом углу карточки было аккуратно выведено слово «Печаль».

***

Пол поначалу не обратил внимания на черный «роллс-ройс», припаркованный у подъезда, и заметил его, лишь когда его окликнули из окна автомобиля.

– Да? Что вам угодно? – рассеянно спросил Пол человека в соломенной шляпе и больших темных очках позади водителя.

– Лурье, я хотел бы поговорить с тобой. Пол подошел поближе.

– Сожалею, но мне кажется, мы не…

– Эдвард Харрингтон, – представился незнакомец и слабо улыбнулся. – Садись в машину.

Пол немного подумал, а потом забрался в просторный салон. Эдвард подал сигнал, и водитель тронулся с места. Какое-то время они ехали молча, и Пол уже нервно заерзал, не понимая, чем вызван интерес к его персоне со стороны бывшего мужа Николь. Похоже, он вознамерился окончательно разобраться со своей бывшей женой и именно поэтому почти похитил его у подъезда дома. Когда молчание затянулось до неприличия, Пол вдруг успокоился и решил не задавать никаких вопросов. Где-то на полпути к мосту Джорджа Вашингтона Эдвард приказал родителю свернуть на тихую улочку.

– Пожалуйста, отпусти мою жену, – начал он ровным холодным голосом, давая понять, что не намерен впадать в истерику, как Энн. – У меня нет никаких оснований сомневаться в искренности твоих чувств к Николь, но это все временно, насколько я понимаю. Поверь человеку зрелому и с большим жизненным опытом. Ваши взаимоотношения не могут длиться сколь-нибудь долго. А когда ты устанешь от нее и она уже не в состоянии будет выносить нищету и сплетни, вас постигнет страшное разочарование, но будет уже слишком поздно. Твоя карьера полетит ко всем чертям, я окончательно потеряю жену, а наша дочь никогда не смирится с потерей матери. – Эдвард снял темные очки, устало потер глаза, пристально посмотрел на собеседника и улыбнулся какой-то страдальческой улыбкой. – Я взываю к твоему чувству благородства и убедительно прошу вернуть мне украденную тобой жену.

В первую минуту Пол испытал жгучее желание нагрубить хозяину автомобиля, но потом взял себя в руки и решил продолжить навязанную ему игру в джентльменов.

– Дело в том, что жена не может быть предметом купли-продажи и тем более воровства. Мы с большим трудом пришли к решению соединить свою судьбу и не намерены отказываться от него. Словом, наши глубокие и совершенно искренние чувства друг к другу делают этот разговор бессмысленным.

Эдвард глубоко вздохнул и снова улыбнулся. Он как бы намекал Полу, что является человеком сдержанным и в высшей степени воспитанным, как и положено настоящему джентльмену.

– Лурье, если бы все мужчины так рано определялись в своих чувствах и в возрасте двадцати лет были готовы взять на себя всю ответственность за семью, то никаких бы разводов у нас не было и в помине. А вместе с ними люди забыли бы, что такое несчастье, разрушенные семьи и брошенные на произвол судьбы дети.

– Хочу напомнить вам тот очевидный факт, что не все мужчины одинаковы, – так же сдержанно изрек Пол. – Мой отец, к примеру, всегда любил одну и ту же женщину, хотя моя мать постоянно настаивала на разводе.

– Я тоже отношусь к той редкой категории мужчин, которые присягают на верность единственной любимой женщине. – В глазах Эдварда промелькнула грусть. – Мы с женой прожили вместе восемнадцать счастливых лет, но тут внезапно появился ты, увлек ее, обольстил и разрушил наш брак, который многим казался вечным.

– Нет, Харрингтон, вы вряд ли имеете право называть себя однолюбом, – ехидно заметил Пол, поворачиваясь к собеседнику. – О вас уже давно ходят легенды как о самом ненасытном бабнике. Вообще говоря, меня это не касается, но вы вынуждаете на крайности. Мне доподлинно известны ваши амурные похождения со студентками художественного колледжа. Думаю, что это только малая часть ваших завоеваний на любовном фронте.

Пол с торжествующим видом откинулся на спинку сипенья и посмотрел на сникшего Харрингтона, который вдруг нервно заерзал рядом.

– Ты уже успел сообщить об этом моей жене? – дрогнувшим голосом спросил Эдвард.

– Нет, – тотчас ответил Пол, – хотя искушение было велико. Это причинило бы ей боль, да и мне было бы непросто потом поддерживать в ней спокойствие и ощущение наконец-то обретенного счастья. Откровенно говоря, я никак не возьму в толк, как можно жить с женщиной, клясться ей в любви и в то же время постоянно изменять ей. Можете назвать такое поведение глупостью молодости, если угодно, но я считаю это пределом вероломства. Что же до меня, то я любил Николь еще с детских лет и с тех пор никогда не изменял своей любви. Надеюсь, что и в будущем этого не случится.

Эдвард снова заерзал и перешел в наступление:

– Твоя пресловутая любовь к ней объясняется прежде всего ее талантом, ее достижениями. Конечно, сейчас ты вправе восхищаться Ди Кандиа, а знаешь, как она этого Добилась? Просто я помогал ей все эти годы, поддерживал материально, покупал все необходимое для работы, купил Даже студию, в которой вы сейчас живете. Я делал все, чтобы она спокойно работала и ни в чем не нуждалась. Полагаю, все творческие личности должны иметь рядом Человека, который полностью берет на себя финансовые и материальные заботы. Разве не так относилась к тебе Твоя мать? Моя жена, Лурье, потрясающая и необыкновенно талантливая женщина, но незаметно для себя она превратилась в страшную эгоистку, совершенно не приспособленную к самостоятельной жизни. Ты думаешь, ей нравится, что во время работы ты пиликаешь на своей флейте и тем самым отвлекаешь ее от замысла? Как бы не так! Просто сейчас она еще терпит тебя, но придет время, и ты услышишь от нее все, что она думает по этому поводу.

– Ваша линия нападения чрезвычайно уязвима и абсолютно несостоятельна, – спокойно отреагировал Пол. – Мы уже в течение двух месяцев испытываем свои взаимоотношения и пока довольны результатами. – Посмотрев на противника, он понял, что переубедить того просто невозможно. Эдвард решительно настроен на борьбу и не отступит от своей цели ни при каких обстоятельствах. – Я так понимаю, вы решили бороться за жену до конца. Так вот, имейте в виду, что мы с Николь столь же полны решимости бороться за свое счастье. Даже если наша любовь слепа и глупа, как об этом говорят все знакомые, мы пойдем вместе до конца.

– Ах ты щенок! – внезапно взорвался Харрингтон, мгновенно утратив контроль над собой. – Ты еще будешь рассказывать мне о настоящей любви?! Да что ты в ней понимаешь?!

Я понимаю в ней больше, чем вы думаете, – спокойно возразил Пол, торжествуя победу. Наконец-то ему удалось вывести этого прожженного циника из себя. – Давайте говорить начистоту, отбросим всю эту старомодную чушь, вроде джентльменского кодекса чести. Вы откровенно ненавидите меня и готовы сделать все, чтобы разрушить с таким трудом обретаемое мной счастье. Прекрасно, мне нравится такой подход. По крайней мере все ясно. Мы с вами не способны вести цивилизованную беседу, так как являемся по определению естественными врагами. Я не могу простить вам того, что вы постоянно изменяли своей жене, хотя и тщательно скрывали от нее свои амурные похождения. И вообще я считаю, что вы любите ее не как женщину, а как носителя определенного таланта, который, кстати сказать, давал вам возможность неплохо на этом зарабатывать. Вы держали ее возле себя в качестве глупого и несмышленого ребенка, вынужденного Обращаться к вам за каждой копейкой…

– Это она тебе сказала? – чуть ли не заорал Эдвард.

– Нет, она никогда не говорит мне о подобных вещах.

– Так как же ты смеешь сочинять здесь свои безумные теории?..

– Это не теории, – тоскливо буркнул Пол. – Николь никогда бы не согласилась связаться со мной, если бы у вас все было нормально, если бы вы понимали друг друга, доверяли во всем и были бы абсолютно равноправны.

– Послушай, мальчик, ты сам не понимаешь, о чем говоришь! – снова не выдержал Эдвард. – Ты же маменькин сынок! Твоя мамаша носится с тобой как с писаной торбой и выполняет за тебя всю грязную работу, пока ты музицируешь в своей башне из слоновой кости. А ты вместо благодарности совращаешь ее лучшую подругу.

Пол брезгливо поморщился и яростно сверкнул глазами, крепко стиснув зубы.

– Вам не удастся опорочить нашу чистую любовь своими вульгарными выходками, мистер Харрингтон. Тот неподдельный восторг…

– Восторг! – хмыкнул Эдвард. – Да что ты вообще знаешь о восторге?! Я окрутил на своем веку столько женщин, что тебе и не снилось! Восторг – это единственное, что недоступно моей милой женушке, хотя временами она бывала весьма приятной. Мне всегда в жизни не хватало женственности и отзывчивости, что, собственно говоря, и вынуждало меня искать кого-нибудь на стороне. Именно женственности, мой дорогой. Моя жена привыкла только брать, брать и брать, ничего не давая взамен.

– А мне почему-то Николь все дает, дает и дает, ничего фактически не требуя взамен.

– Это все потому, что ты еще неопытен в подобных делах и даже не представляешь себе, что можно получить от полноценной и по-настоящему чувственной женщины. Думаешь, что если она затащила тебя в постель, то это уже любовь? Да она не может дать и десятой доли того, что дают другие женщины. Моя жена, да будет тебе известно, очень ленива во всем, что не касается непосредственно ее работы.

Пол невольно сжал кулаки, а лицо его исказилось от ненависти. С превеликим трудом сдержав себя, он сделал глубокий вдох и повернулся к Эдварду.

– Не такая уж и ленивая, если вы тратите столько сил, чтобы вернуть ее домой.

– Отпусти ее! – снова повторил тот с истеричной непреклонностью. – В этом мире полно молоденьких девушек твоего возраста…

– Многие из которых поочередно оказываются в вашей постели, – не без ехидства заметил Пол, ядовито ухмыляясь.

– Это совсем другое дело. Надеюсь, ты сам вскоре все поймешь. Юная девушка – это как сладкий привкус свежей спаржи…

– Господи Иисусе! – прошипел Пол, открывая дверцу машины.

– Постой, – остановил его Эдвард, положив руку на плечо. – Я бы хорошенько подумал на твоем месте, – угрожающим тоном предупредил он. – Твоя мамаша сходит с ума от горя и готова на всякую подлость. Ты и представить себе не можешь, что она тебе устроит…

– Она уже говорила с вами на этот счет? – сердито спросил Пол.

– Да, она приходила ко мне и высказывала свое возмущение, что вполне понятно и объяснимо. Не стоит даже винить ее в этом. Просто чудовищно…

– Но вы по-прежнему развлекаетесь со своими девочками. Разве не так?

– Это совсем другое дело.

– Еще бы! Мы с Николь, к примеру, любим другу Друга. А вы чем можете оправдать свое бесстыдное поведение?

– Ваше поведение не менее бесстыдно, чем мое, – продолжал упорствовать Эдвард. – Чем, собственно, вы отличаетесь от меня?

– Если я сейчас же не выйду из машины, то наш разговор закончится дракой. – С этими словами Пол выскочил наружу и громко хлопнул дверцей.

– Подумай хорошенько, – донеслось из машины, – а то в аду тебе пиликать на своей флейте!

– Это что, угроза?

– Не забывай, что ты живешь в моей студии.

– Ну, это еще надо доказать! – крикнул Пол в ответ. – Вы подарили студию своей жене, а подарок возврату не подлежит. Кроме того, вы фактически вышвырнули ее на улицу, что тоже может быть адекватно расценено судом. И вообще, вам наплевать на бывшую жену, которая имела все основания вас оставить.

– С таким подонком, как ты?

– С кем бы то ни было, – процедил сквозь зубы Пол и зашагал прочь.

Эдвард еще долго сидел в машине и размышлял над недавним разговором. Все получилось хуже, чем он предполагал. Пол не только не поддался на его уговоры, но и продемонстрировал невероятное упрямство. Теперь-то уж он точно расскажет Николь о его романах с девочками! Конечно, можно все отрицать, но былого преимущества у него уже не будет, это точно. Одна мысль о том, что жена по-прежнему будет находиться под влиянием этого молокососа, а он обречен на бездействие, бесила Харрингтона.

Теперь, даже если он вышвырнет их из студии, это уже не поможет. Более того, вполне вероятно, что они станут еще ближе друг другу.

Каждый раз, когда Эдвард представлял Николь в постели с этим негодяем, ему хотелось прострелить тому башку. Выходит, она действительно дает Полу нечто такое, в чем всегда отказывала ему. Что бы там Пол ни говорил, это похоже на правду, и потому Эдварду было так больно и обидно, что хотелось плакать от жалости к себе и от ненависти к этому безусому юнцу. Харрингтон так сильно ударил кулаком по отделяющему его от водителя стеклу, что рука тотчас посинела.

Гилфорд Силверсмит подошел к двери и, щелкнув замком, распахнул ее.

– Мисс Ди Кандиа? – неуверенно произнес он и попятился назад, не веря своим глазам.

Простите, что столь бесцеремонно врываюсь в ваш дом, – робко произнесла Николь, переступая порог. В далекие пятидесятые этот человек был намного моложе и только-только начинал свою карьеру в качестве эксперта произведений изобразительного искусства. Сейчас же это был знаменитый мэтр, авторитетный знаток прекрасного, к мнению которого прислушивались в самых высоких инстанциях. Его слово считалось последним в оценке достоинств той или иной работы, а пространные критические статьи в журналах всегда вызывали живой отклик читателей. А уж о многочисленных дилерах и коллекционерах и говорить не приходится: его мнение для них являлось самым авторитетным!

Николь вспомнила, что они с Эдвардом несколько раз видели Силверсмита на выставках или вечеринках, но никогда с ним не общались. Она слышала, что некоторое время назад он сочетался браком с какой-то важной персоной в области изобразительных искусств, и с тех пор была убеждена, что это был скорее брак по расчету, чем результат искренней и глубокой любви.

Силверсмит всегда был строг к художникам и скульпторам, но к произведениям Николь с самого начала относился с любовью, высоко ценил их и предрекал ей большое будущее.

Поприветствовав мэтра, она сразу же перешла к делу.

– Я всегда думала, что вы купили мою статуэтку за тысячу долларов, – сказала она, оглядывая его кабинет, – а тут неожиданно выяснилось, что мой муж вам ее просто подарил.

– Дорогая мисс Ди Кандиа, – начал тот, заметно насупившись, – я не могу так быстро вспомнить дела давно минувших дней. Конечно, я припоминаю, что такой разговор у меня с Эдвардом был, но подробностей уже не помню. По-моему, через некоторое время я продал ее какому-то немецкому коллекционеру.

Мистер Силверсмит, – настойчиво продолжала Николь, взяв себя в руки, – дело в том, что в дополнение к этой скульптуре Эдвард преподнес вам еще пять тысяч долларов. Смею предположить, что это было сделано для того, чтобы получить благосклонный отзыв о моих работах, представленных на выставках.

– Вы предполагаете или знаете наверняка? Ну хорошо, давайте присядем и во всем разберемся. Разумеется, я отвергаю все ваши предположения и буду делать это при любых обстоятельствах. Что же касается ваших работ, то я всегда был справедлив и честен в своих оценках. Думаю, на этом мы можем завершить наш разговор.

Николь полезла в сумку и вынула оттуда фотокопию чека с указанием названия работы и суммы.

Мэтр долго смотрел на копию, а потом поднял глаза.

– Если у вас есть оригинал этого документа, то какого черта вы приперлись ко мне?

– Прошу меня простить, – проговорила Николь, опустив глаза, – но на это есть свои причины. Теперь я понимаю, насколько наивной и глупой была в те годы.

– Вот именно – наивной и глупой, – охотно согласился с ней Силверсмит. – А что вы намерены делать с этим документом?

– Ничего, – тихо ответила она и посмотрела на старика, который в эту минуту выглядел слегка обеспокоенным. – Мне только хотелось бы знать, как вы в действительности относитесь к моему творчеству.

Морщины на его напряженном лице тотчас разгладились, а глаза повеселели. Он понял, что она не собирается его шантажировать, а просто пытается потешить свое самолюбие.

– Ну хорошо, я расскажу все, как было. Харрингтон пришел ко мне и принес слайды. Мне понравилось то, что я увидел, но он запросил за ваши работы непомерно высокую цену. Я тогда уже понял, что он влюблен в вас, но при этом не упустит случая заработать на продаже ваших произведений. Конечно, я пообещал оказать ему содействие, но он не ограничился этим и предложил мне небольшую статуэтку и пять тысяч долларов в придачу за организацию благоприятного отзыва на выставке. Правда, речи об этом напрямую не было, но мы понимали друг друга с полуслова. А мне в это время позарез нужны были деньги, и потому я не стал отказываться от выгодной сделки.

Силверсмит замолчал и скривил губы в презрительной ухмылке.

– Если хотите знать, это был самый трудный период в моей жизни. Мне приходилось экономить каждый цент, чтобы расплатиться с долгами. Впрочем, это уже неинтересно. Так вот, Харрингтон предложил мне деньги, в которых я жутко нуждался, а поскольку я не слишком уж щепетилен в подобных делах…

– Не щепетилен? – переспросила Николь.

– Ну да, конечно. – Он подошел к двери и остановился. – Знаете, я никогда не принял бы от кого бы то ни было произведение искусства, если бы оно мне не понравилось.

Глава 8

– Мать пригласила меня на обед, – торжественно объявил Пол, вернувшись домой. – Представляешь, она нашла зал для репетиций, и скоро я приступлю к работе. Дорогая, похоже, я буду очень занят до начала премьеры и, вероятно, не смогу уделять тебе достаточно времени. Николь прижалась к нему и поцеловала в щеку.

– Помимо всего прочего, я люблю тебе еще и за то, что ты всегда поглощен работой и готов посвятить ей всю свою жизнь. По крайней мере у меня не развивается комплекс вины, вызванный тем, что сама я постоянно работаю. Кроме того, я действительно рада, что у тебя будет премьера, и от всей души желаю тебе удачи!

Пол был без ума от счастья. Он стал целовать ее глаза, лицо, шею и после каждого поцелуя шептал ей одно и то же слово – «люблю».

– Я хочу поговорить с матерью насчет этого Силвермана.

– Нет, Пол, не надо, – воспротивилась Николь. – В этом нет никакого смысла. Твоя мать все равно не изменит своего мнения обо мне. К тому же я обещала Силверсмиту, что не буду распространяться насчет этой неприятной истории. Он уже старый человек и, вероятно, не хуже, чем все остальные люди его круга.

– Ну хорошо, не буду, если ты так хочешь.

– Желаю тебе приятного обеда и ни в коем случае не ругайся с матерью, даже если она станет провоцировать тебя.

– Меня может провоцировать только один человек, – прошептал он ей на ухо, – это ты. До встречи, любовь моя.

***

Энн тем временем обдумывала каждую деталь предстоящего разговора с сыном. На столе уже стоял ее лучший китайский фарфор и огромный букет цветов в прекрасной вазе. А в гостиной то и дело мелькали молодые люди, студенты музыкального колледжа, которых она наняла для обслуживания этого столь важного для нее обеда.

Ровно в одиннадцать приехал Пол, и она не преминула окинуть его критическим взглядом.

– Пол, мне кажется, тебе следует надеть галстук. Впрочем, это твое личное дело, – добавила она быстро, увидев, что он сразу же скис. – Чувствуй себя комфортно и ни о чем не думай.

Пол подозрительно посмотрел на мать.

– Послушай, а кто еще должен присутствовать на обеде? Я думал, здесь не будет посторонних и мы спокойно поговорим о предстоящей репетиции.

Разумеется, поговорим, и не только о репетиции, – поспешила успокоить его мать. – Но у меня есть для тебя небольшой сюрприз. Прежде всего, пока не забыла, в следующую пятницу сюда приедет Бакрах. Он сделает превосходные снимки, которые пригодятся тебе во время премьеры. – Энн повела сына в гостиную, не переставая тараторить. – Кроме того, я недавно познакомилась с прекрасной виолончелисткой Патрисией Эрл. Это молодая женщина, прекрасно владеющая инструментом. Она играет так, как могла бы играть я, если бы в свое время не бросила занятия музыкой. Думаю, она прекрасно впишется в твой ансамбль.

– Что?! – оторопело спросил Пол. – Зачем? У меня уже есть виолончелистка. Ты же знаешь ее и слышала много раз.

– Да, но, откровенно сказать, я не в восторге от ее техники. Она все время фальшивит и совершенно не обладает соответствующим такому уровню музыкальным воображением. Мне даже плакать хочется от ее исполнения.

– Господи, раньше ты была всем довольна и даже слова против не говорила!

– Да, но это было раньше, дорогой, а сейчас перед тобой совсем другие задачи. Тогда я просто не хотела портить тебе настроение, а сейчас настаиваю, чтобы ты взял Патрисию Эрл.

– Послушай, мама, – почти захныкал Пол, отрешенно посмотрев на мать, – я понимаю, что ты желаешь мне добра, и очень тебе благодарен, но Сандра останется со мной, и хватит об этом. Она прекрасно играет и вполне соответствует моему уровню.

– Но не так, как Патрисия, – продолжала упорствовать Энн. – Подожди немного, и ты сам убедишься. Конечно, последнее слово будет за тобой, но я все же прошу тебя послушать ее. Эта прекрасная виолончелистка преподает музыку в Хантер-колледже и к тому же твоя ровесница. Словом, во всех отношениях замечательная девушка.

Пол с упреком уставился на мать.

– Ты хочешь сказать, что случайно встретила ее и пригласила к нам на обед?

Энн потупила взор и хитро улыбнулась.

– Ну, в общем, я подумала, что ты захочешь выслушать ее после обеда. Кроме того, твой главный гость, несомненно, будет в восторге от нее. Она на самом деле очень красивая…

– Нет, мама, так не пойдет, – спокойно возразил Пол и встал с дивана. – Эта красивая девушка никогда не заменит мне Сандру, даже если она играет как Дюпре.

Энн насупилась и невольно повысила голос:

– Я тут из кожи вон лезу, чтобы сделать тебе рекламу! Пригласила известного музыкального критика, журналистов, специалистов по звукозаписи, чтобы твоя музыка звучала не хуже Ойстраха, а ты отвечаешь мне черной неблагодарностью!

– Мама, я благодарен тебе за все, но не могу восторгаться твоими экстравагантными выходками.

– Надо же, никакой благодарности! – продолжала Энн. – Я неделями, месяцами тружусь над подготовкой твоей премьеры, а ты твердишь, что Сандра будет играть с тобой. И это после всего того, что я пережила за последнее время?! Если хочешь знать, ты на несколько лет укоротил мне жизнь.

– Сандра хорошо понимает музыку и превосходно ее интерпретирует.

Она толстая, неуклюжая и производит ужасное впечатление, – не могла угомониться Энн. – Да будет тебе известно, что внешний вид исполнителя всегда играет важную роль. Используй ее для записи, если тебе так хочется, но в концерте должна участвовать более привлекательная женщина.

– Боже мой, мама, я не собираюсь участвовать в конкурсе красоты!

– Разумеется, но я же предлагаю тебе не просто красивую женщину, а талантливую виолончелистку.

– Послушай, Энн, – не вытерпел Пол, переходя на официальный тон, – давай поговорим откровенно.

Энн внезапно умолкла и с замиранием сердца уставилась на сына. Неужели он сейчас обрадует ее тем, что наконец-то уходит от Николь?

– Ты много лет была для меня замечательной матерью. Если бы не твои беспредельные усилия, я бы никогда не стал музыкантом. Я все понимаю, чрезвычайно благодарен тебе и всегда будут помнить о том, что ты для меня сделала. Но сейчас пришло время мне самому отвечать за свои поступки и выбирать тот стиль поведения, который мне по душе Я больше не студент, хочу сам зарабатывать себе на жизнь и делать все самостоятельно, в том числе и выбирать партнеров.

– Но ты же ничего ровным счетом не знаешь о реальной жизни, – упавшим голосом проговорила мать. – Я всегда выступала в роли твоего агента…

– Я знаю, – нетерпеливо перебил ее Пол, – но сейчас я сам буду своим агентом.

– Это не твои мысли, Пол, – хмуро отозвалась она. – Я догадываюсь, откуда они у тебя. Она постоянно науськивает тебя, настраивает против меня, хочет оторвать от матери, чтобы окончательно привязать к себе. Она боится, что ты бросишь ее в конце концов, и делает все возможное, чтобы не допустить этого.

– Мама, выбирай слова! Николь не имеет к этому абсолютно никакого отношения, и оставь ее в покое.

– Не могу! – чуть не плача, запричитала Энн. – Она намного старше тебя, умнее, опытнее, хитрее. Неужели ты не понимаешь, что она легко обведет тебя вокруг пальца? В ней больше коварства, чем кажется. Конечно, она ни за что на свете не станет демонстрировать тебе свою ненависть ко мне. Она это сделает по-другому, ты даже не заметишь…

– Я сказал, чтобы ты оставила ее в покое! – грозно повторил Пол. – Ты и так уже проявила недюжинный талант по части шантажа и клеветы на Николь. А то, что ты пошла к Эдварду, оскорбило прежде всего меня.

– А кто тебе сказал, что я была у Эдварда?

– Он сам и сказал. И вообще он доставил мне массу неприятностей, но речь сейчас не о том. Если тебе интересно, я не набил ему морду, как он того заслуживает. Все закончилось чинно и благородно.

Ты хотел набить ему морду?! – взбеленилась Энн. – Да это он должен был расквасить твою физиономию! Ведь он брошенный женой муж, то есть потерпевшая сторона. Да он вправе просто-напросто убить тебя, не дай, конечно, Бог, и присяжные наверняка оправдают его.

– Я не хочу больше говорить об этом, – отмахнулся от нее Пол. – Ты считаешь Эдварда порядочным мужчиной, но, к твоему сведению…

– Меня это не интересует! – истерично выпалила Энн, обхватив голову руками. – Ты оспариваешь каждое мое предложение и даже осмелился отказаться от моей помощи в качестве агента. Ты все делаешь назло…

– Совершенно верно, но только не назло, а в соответствии со своими собственными интересами и представлениями о порядочности. И твоя Патрисия мне совершенно не нужна. Если ты надеешься, что она соблазнит меня, затащит в постель и таким образом оторвет от Николь, то тебя постигнет страшное разочарование. Все твое сводничество ни к чему хорошему не приведет.

– Да как ты смеешь! – заорала Энн на сына. – Как у тебя язык повернулся сказать такое про свою мать! Мне и в голову никогда не приходило заниматься подобными вещами! Какая грязная инсинуация! Я никогда не прощу тебе такого хамства.

Пол сообразил, что переборщил, и немного поостыл.

– Ну ладно, беру свои слова обратно. Похоже, у тебя это происходит на уровне подсознания.

Не надо вешать на меня своего дурацкого Фрейда! – Продолжала неистовствовать Энн. – Я не узнаю тебя, Пол. Ты перестал быть моим сыном с тех самых пор, как эта шлюха вцепилась в тебя своими когтями. Эта сексуально озабоченная маньячка опустила тебя до своего уровня и планомерно уничтожает все твои лучшие качества.

– Мама, если ты еще раз назовешь Николь шлюхой, я уйду из твоего дома и больше ноги моей здесь не будет!

– Нет, это я уйду из собственного дома, так как это по моей вине ты занялся музыкой и встретился с моей бывшей подругой. Кем бы ты был сейчас без меня? Полным ничтожеством!

Пол недоуменно уставился на мать.

– Если ты и впрямь так думаешь, то мне придется поразмышлять над тем, в какой степени я действительно ничтожество.

– Ты позволил ей обвести себя вокруг пальца! На этом свете миллионы и миллионы прекрасных девушек твоего возраста. Почему, скажи, пожалуйста, ты связался со старухой, которая тебе в матери годится? Неужели тебе не хватало одной матери?

– Она не мать для меня…

– А кто же, по-твоему? – глумливо спросила Энн. – Другого объяснения просто нет и быть не может.

Пол вдруг пришел в дикую ярость.

– Николь – моя любовница, а ты, мама, могла быть чем угодно, но только не любовницей!

Энн подскочила к сыну, размахнулась и отвесила ему звонкую пощечину.

– Я всегда осуждала вульгарность в твоем отце и вот теперь вижу, что ты многое перенял от него.

Пол молча повернулся и направился к двери, но Энн опередила его.

– Нет, я уйду первая! Я вполне серьезно, Пол! Как говорится, умываю руки и больше никогда и ни при каких обстоятельствах не буду вмешиваться в твою личную жизнь И в твою музыкальную карьеру. Отныне тебе придется самому искать себе фотографа, зал для репетиций, приглашать журналистов и все такое прочее. Я отзываю все свои предыдущие предложения, отказываюсь помогать тебе и лишаю тебя стабильных доходов. Ты не заслуживаешь всего этого, неблагодарный ублюдок! – С этими словами она выбежала из дома, громко хлопнув дверью.

Пол застыл как вкопанный, дрожа то ли от гнева, то ли от жалости к матери. Его лицо так и пылало, а перед глазами плыли темные круги. Он ожидал от матери чего угодно, но только не этого. На какое-то время он словно впал в забытье и даже не мог бы сказать определенно, как долго стоял у двери своего некогда родного дома. Конечно, он и сам виноват в произошедшем. Николь была права, когда просила его не вступать в спор с матерью и не доводить тем самым конфликт до крайней степени накала.

Очнулся он, только услышав надрывный звонок в дверь. Растерянно оглядевшись, Пол увидел, что никого рядом нет, и решил сам открыть дверь. На пороге стоял невысокого роста человек в темном костюме, белой рубашке и галстуке.

– Добрый вечер, – улыбнулся он. – Я Бернард Лэсситер.

Пол пожал ему руку и впустил в дом. Он неоднократно читал критические заметки Лэсситера и понял, что это и есть главный сюрприз матери.

– Располагайтесь, мистер Лэсситер, – пригласил его Пол. – К сожалению, мою мать вызвали по делам, и я понятия не имею, когда она вернется. Не откажите в любезности немного подождать.

– Нет проблем, – спокойно отреагировал тот. – А мы тем временем могли бы приступить к интервью, мистер Лурье.

– Извините, я не очень хорошо себя чувствую, – с трудом выдавил Пол и опрометью бросился в ванную, где его тут же стошнило от недавнего потрясения.

Бернард Лэсситер неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя себя полным идиотом. Сперва эта истеричная мамаша уговорила его прийти на обед и взять интервью у сына, а теперь вот куда-то сбежала, позволив своему сыночку так нагло и бесцеремонно отказаться от интервью. Лэсситер невероятно разозлился и вскоре почувствовал приступ мигрени, что всегда бывало у него в минуты крайнего разочарования. Как они посмели отнестись к нему как к какому-то слуге, не пригласив даже в гостиную?! Схватившись за голову, Лэсситер пулей вылетел из дома, дав себе слово никогда больше не связываться с этой семейкой. А за нанесенное оскорбление они еще поплатятся!

***

Энн медленно брела по шумной улице Вест-Энда, не ощущая ничего, кроме острой боли в груди. Она бы ничуть не удивилась, если бы ей сказали, что у нее сердечный приступ. Да и как ему не быть после всего случившегося? Она отдала сыну лучшие годы своей жизни, пожертвовала ради него своей музыкальной карьерой – и вот вам благодарность! Двадцать два года и девять месяцев она души в нем не чаяла и делала все, чтобы он был счастлив. Пол, Пол, Пол. Он всегда был у нее на первом месте и оттеснил даже своего отца. Причем началось все еще с беременности.

***

Когда Энн обнаружила, что у нее прекратились месячные, она поначалу не придала этому большого значения. У нее вообще часто бывали сбои с этим делом, а в последнее время, когда они с Элом как-то незаметно перешли от обычных ласк к активной половой жизни, она совершенно перестала заботиться о возможных последствиях. Конечно, она чувствовала себя в последние дни не очень хорошо, заметно потеряла в весе, а на еду и вовсе смотреть не могла, но это ей даже нравилось, так как она уже давно сидела на диете, пытаясь держаться в форме. А потом она стала вдруг замечать, что все ее юбки и платья стали тесноваты в талии, и запаниковала. Пришлось срочно покупать дешевое обручальное кольцо и идти к гинекологу.

Подтвердив свои худшие опасения, она с ужасом посмотрела на доктора.

– Мне только семнадцать лет. Я еще учусь в музыкальном колледже, а мой муж не работает…

– Сожалею, но ничем помочь не могу! – отрезал тот. – Слишком поздно. Боюсь, что родов вам не избежать.

Энн вышла из клиники с чувством обреченного на вечные муки человека. Вся жизнь вдруг показалась ей совершенно бессмысленной и пустой. Конечно, можно выброситься с одиннадцатого этажа или проглотить целую упаковку аспирина, но это отнюдь не выход из положения. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. По утрам рвало и тошнило, а потом она весь день мучилась от головной боли и боли в спине. Николь, конечно, все видела, но Энн поначалу боялась открыться подруге. Да и чем та могла ей помочь? Только сочувствием. Энн попыталась найти недорогого подпольного врача, который сделал бы ей аборт, но все безуспешно.

Однажды вечером она вернулась из школы домой и, к ужасу своему, обнаружила там мать.

– Ах ты шлюха! – зло прошипела та, покраснев от негодования.

– Что ты хочешь этим сказать? – тихо прошептала Энн.

– Никогда не думала, что ты зайдешь так далеко в своих развлечениях. Ты же беременна, не так ли?

Энн внезапно разрыдалась.

– Мама, не сердись, пожалуйста!

– А почему я должна сердиться на тебя? – назидательным тоном спросила та. – Потому что ты исковеркала себе жизнь? Или потому что я надрывалась днями и ночами, чтобы ты могла учиться в колледже?

– Кто тебе сказал об этом?

– Никто мне не говорил, я и сама не слепая. Прокладки лежат нетронутыми уже больше месяца, а каждое утро тебя выворачивает наизнанку.

– О, мама, что мне теперь делать?

– Что делать? Выходить замуж за этого кретина и немедленно отправляться в Париж. Будешь учиться там в консерватории, а мы с отцом постараемся оплатить все твои расходы. А когда через годик вернешься домой, вряд ли кто вспомнит, когда был рожден ребенок.

– Я не хочу ребенка, – заревела Энн навзрыд. – И не хочу выходить замуж за Эла.

– Надо было раньше об этом думать.

– Нет, пожалуйста…

– Перестань хныкать и не спорь со мной, проститутка Несчастная! Надо было думать, что тебе придется отвечать за свои поступки. Легкомысленным поведением ты, возможно, погубила всю свою карьеру. Но даже если ты готова разрушить свою жизнь, у тебя нет никакого права убивать ребенка.

– Но многие девочки делают аборты, и ничего страшного…

– Да, но только не в нашем роду. У нас так не принято. К тому же ребенок может оказаться гениальным музыкантом. Я уже все решила, Энн, и давай оставим этот разговор.

Эл же был безумно счастлив и согласен на все. В Париже они жили безбедно, но предстоящие роды постоянно портили настроение, к тому же играть на виолончели Энн уже не могла. Кто потерпит на сцене беременную женщину? С тех пор Энн ненавидела Париж, этот сырой и промозглый город, в котором муж постоянно выставлял ее на посмешище, приглашая друзей. Роды были нелегкими, да и ребенок оказался слишком требовательным и беспокойным. Через полтора года они вернулись в Нью-Йорк и стали жить в дешевой квартире в восточной части. Вскоре Энн уже воротило от вонючих пеленок, распашонок и всего, что так или иначе было связано с ребенком.

Эл зарабатывал немного, постоянно играя в каких-то ресторанах на Бродвее, но на первое время денег хватало. А потом появилась Генриэтта и перетащила их ближе к себе, почти в центральную часть города. Она же помогла Элу устроиться в большой оркестр, где он стал получать намного больше.

***

Стряхнув с себя тяжкий груз воспоминаний, Энн с удивлением обнаружила, что дошла пешком почти до Линкольн-центра. На часах было пятнадцать минут первого. Энн отыскала телефон-автомат и набрала домашний номер.

– Мой сын еще дома? – спросила она девушку, которую наняла обслуживать обед. – Уже ушел? Понятно. Ну ладно, если придут гости, извинись перед ними и скажи, что обед отменяется. Скажи, что в семье кто-то умер или что-нибудь в этом роде.

Повесив трубку, она долго еще не могла избавиться от невыносимо тягостного чувства бессилия и глухой ярости. Уж лучше бы она сделала аборт в том промозглом Париже, чем мучиться сейчас со взрослым сыном!

***

Маршалл Фэйбер позвонил Николь и сообщил приятную новость о том, что некая нефтяная компания в Хьюстоне решила выделить ей некоторую сумму для выполнения специального заказа.

– Сколько? – воодушевилась Николь, подумав, что наконец-то ей улыбнулось счастье.

– Сто десять тысяч, – последовал ответ. – Но работа должна быть выполнена в срок и поражать воображение своей мощью и высотой. По меньшей мере тридцать футов. Ты же знаешь техасцев: для них чем крупнее скульптура, тем она лучше.

Откровенно говоря, Николь испытала какое-то смешанное чувство. С одной стороны, она страшно ненавидела работу на заказ, где всегда приходилось учитывать чьи-то интересы или капризы и приспосабливаться к уже существующей обстановке. А с другой – ей очень нужны были деньги, что и предопределило в конце концов ее быстрое согласие. Впервые за последние несколько недель она начала трудиться в полную силу.

Но вот на пороге появился Пол, и по его виду она поняла, что произошло нечто ужасное.

– Неужели все так плохо? – нахмурилась Николь, поцеловав его в щеку.

– Хуже не придумаешь, – уклончиво ответил Пол и отвернулся. – Знаешь, я вообще не хотел бы сейчас говорить об этом.

Николь нежно обняла его и посмотрела в глаза.

– Хочешь, я приготовлю тебе спагетти со свежим томатным соусом?

На лице его появилась слабая улыбка.

– Я очень ценю твое желание повкуснее накормить меня, но путь к моему сердцу лежит отнюдь не через желудок. У тебя сейчас полно работы, и не стоит отвлекаться на какие-то мелочи.

Николь не удержалась и рассказала ему о неожиданном предложении Фэйбера.

– Если все будет нормально, Пол, мы скоро сможем подыскать себе новое место жительства.

Пол, однако, снова насупился, и Николь поняла, что он глубоко переживает свой разрыв с матерью. В тот день она делала все возможное, чтобы облегчить его страдание, но его глаза еще долго излучали необъяснимую тревогу и печаль. Наконец он решил объяснить ей суть произошедшего:

– Я сказал матери, что отныне буду сам заботиться о себе, и отказался от ее помощи.

– А тебе не кажется, что ты действовал чересчур поспешно? – попыталась вразумить его Николь. – Ведь она действительно помогала тебе, а сейчас все свалит на меня и обвинит меня во всех смертных грехах.

– Как знать? И где искать выход? С этим нужно кончить как можно скорее. – Пол сник и задумался. – Понимаешь, она слишком уж вникала во все мои дела и именно поэтому расценила наши отношения как утрату своего влияния на меня, как поведение неблагодарного сына.

Пол умолк, а Николь не решилась расспросить его подробнее. После обеда она собиралась заняться своими делами, но потом передумала и решила посвятить этот вечер любимому. Ведь он сейчас очень нуждался в ее помощи и поддержке. Налив ему стакан бренди, Николь подвела его к дивану и, уложив на спину, погладила по голове.

– Ты необыкновенно асимметричный человек, – нежно прошептала она.

– Спасибо, я тоже люблю тебя, – отшутился он.

– Глупый, это же комплимент. – Она наклонилась и поцеловала его в кончик носа. – С тебя можно лепить Адониса, только вот лицо твое не совсем симметрично. В зависимости от точки зрения оно кажется наблюдателю совершенно другим, ранее неизвестным. Знаешь, я могу определить развитие структуры лица любого человека с раннего детства. Твое лицо, к примеру, оформилось еще в Двухлетнем возрасте. – Она снова поцеловала его. – А Форма твоих щек сложилась примерно к десяти годам. Что же касается подбородка, то полностью он сформировался совсем недавно и обрел наконец завершенность, как, впрочем, и твои глаза.

Пол улыбнулся, обнял ее за шею и притянул к себе, чтобы поцеловать.

– Мне кажется, мы слишком перегружены одеждой по такому случаю.

– Да, это чувствуется, – согласилась она и потянулась к молнии на его брюках. А Пол тем временем расстегнул ее бюстгальтер, а потом опустился на колени, поцеловал живот и стянул с нее трусики. Она перешагнула через них и взяла его за руки. В студии было довольно прохладно, и Пол сообразил, что Николь специально, с целью экономии, отключает обогреватель.

– Дорогая, как мне хочется заработать много денег, чтобы ты ни в чем не нуждалась!

– У меня и сейчас есть все, что нужно, – возразила Николь, еще крепче прижимаясь к нему. – Я тебя так сильно люблю, что иногда с трудом переживаю свалившееся на меня счастье.

Они зажгли свечи, что делали всегда, когда собирались заняться любовью, и улеглись на широкую кровать.

– Может быть, оставим несколько свечей на следующий раз? – спросила Николь, запрокинув голову.

– Конечно, но не раньше, чем я прикоснусь губами ко всем частям твоего тела, – пошутил Пол, осыпая ее поцелуями.

Когда они в конце концов полностью насытились друг другом и уснули, утомленные любовными ласками, мир уже не казался им таким враждебным и неприветливым.

***

– Эл, это Энн.

– Знаю, дорогая. Твой чудный голос я слышу уже больше двадцати пяти лет. Как дела, малышка?

– Ужасно.

– Милая, в один прекрасный день ты позвонишь мне рано утром и скажешь наконец, что у тебя все прекрасно, все хорошо.

– Дай Бог, чтобы эта мечта осуществилась. Но дело не в этом, мне нужно срочно повидаться с тобой, – добавила она после небольшой паузы. – Если, конечно, у тебя есть время.

– Дорогая, ради тебя я готов бежать хоть на край света, только свистни. – Эл повернулся к хорошенькой брюнетке и жестом попросил ее выйти из комнаты. – Я сейчас же хватаю галстук и буду у тебя, скажем, в четверть шестого. А по пути куплю что-нибудь перекусить.

– Нет, не надо, мне сейчас не до еды. В горло не лезет, настолько я расстроена.

Но Эл прекрасно знал свою жену и решил не отступать.

– А как "насчет китайской кухни? Я мог бы заскочить в «Сечуань», что на Бродвее.

– Хорошо, бери что угодно, только приезжай побыстрее.

– Разумеется, дорогая, уже лечу. Неужели я когда-нибудь подводил тебя, Энни?

Конечно, она и сама знала, что ее муж всегда держит слово. Он, правда, был порой невыносим в шумной компании, но наедине с ней всегда оставался джентльменом.

– Итак, выкладывай, что произошло, – попросил ее Эл, когда они уселись друг против друга, взяв по бокалу виски с содовой.

– Боже мой, не знаю, с чего и начать! Ты не поверишь, что сегодня сделал со мной Пол!

Эл слушал ее не перебивая.

– Эл, я чуть было с ума не сошла, – продолжала меж тем Энн. – Я даже влепила ему пощечину, чего не допускала никогда в жизни, понимаешь? И во всем виновата Николь. Я готова разорвать ее на части. Это она настроила его против меня! Весь мой званый обед пошел насмарку. Мне пришлось извиняться перед Лэсситером и придумывать черт знает что, чтобы объяснить ему свое отсутствие.

– Все к этому шло, – спокойно заметил Эл. – Пол всю свою жизнь занимался музыкой и практически ничего не делал собственными руками. А сейчас у него появилась женщина. И он решил пожить самостоятельно, вот и все. Думаю, ничего страшного пока не произошло.

– Значит, ты на его стороне? – угрожающе придвинулась к нему Энн. – И это после всего, что я тебе только что рассказала?

Я предпочитаю держать нейтралитет, дорогая, – невозмутимо парировал тот. – Конечно, я в состоянии понять твои чувства, но также могу поставить себя на его место. Послушай, Энни, если ты действительно любишь сына, оставь его в покое. Пусть живет как хочет и с кем хочет.

– Нет, Эл, я и в мыслях не допускаю, что он останется с ней. Она обвела его вокруг пальца, встречалась с ним в Лондоне и даже не заикнулась об этом. Да еще привезла мне подарок, как будто осталась моей лучшей подругой! Как тебе это нравится?

– Да, с этим трудно спорить, дорогая, но все же…

– Нет, ты стараешься все объяснить и всех оправдать, – продолжала наступать Энн. – Пол еще ребенок, а она взрослая женщина, которая нагло обманула его, обольстила и продолжает удерживать возле себя. Любовь! Это же смешно в самом деле.

– Не думаю, – мягко возразил Эл. – Люди могут влюбиться в любом возрасте. – Он взял ее руку и сжал со значением.

– Нет, я никогда не прощу Пола за то, что он сделал и наговорил мне сегодня.

– Ты серьезно?

– Разумеется, мне вовсе не до шуток. Он сделал из меня дуру набитую, идиотку, насмехался надо мной. Ну что ж, посмотрим, как долго он продержится без моей помощи и поддержки.

– А тебе не кажется, дорогая, что это уж слишком? Ведь он как-никак наш сын и вправе рассчитывать на нашу Помощь.

– Надо было думать об этом раньше, а не говорить мне всякие мерзости. В конце концов, это мои деньги, и я сама решаю, как ими распорядиться. Пусть теперь его содержит любовница.

Эл притянул Энн к себе, пригладил ее волосы и поцеловал в щеку.

– Я знаю, что это очень обидно, но если ты немного успокоишься и хорошенько все обдумаешь, то, несомненно, придешь к разумному решению. А оно заключается в том, что вы оба должны пожать друг другу руки и простить всяческие обиды.

– И пальцем не пошевелю, чтобы с ним помириться! – вспыхнула Энн. – Это он меня оскорбил, пусть первый и делает шаг навстречу. Извинится передо мной, попросит прощения за свои мерзкие поступки. Я сделала все возможное, чтобы наш сын добился успеха в жизни, а он отплатил мне черной неблагодарностью!

– Послушай, Энн, – неожиданно прервал ее Эл, – если я попрошу тебя, ты не откажешься со мной отобедать? Ну хотя бы немного перекусить? Я просто помираю с голоду. Соглашайся, я тут прихватил с собой жареных цыплят.

Энн ела без аппетита, хотя и чувствовала себя крайне истощенной в связи с событиями последних дней.

– Знаешь, небольшие неприятности всегда благотворно сказываются на фигуре, – попытался пошутить Эл, и она слабо улыбнулась. – Боже мой, неужели я вижу улыбку на твоих устах? Возьми еще кусочек цыпленка, и все будет нормально. А если запьешь его кружкой пива, то и вовсе никаких проблем не будет.

Энн действительно почувствовала себя намного лучше. Они вместе посмотрели по телевизору «Волшебную флейту», хотя Эл с трудом выносил оперу, а потом долго слушали музыку.

– Эл, тебе обязательно нужно сегодня домой?

– Нет, я бы с удовольствием остался здесь, с моей бесподобной малышкой.

Энн, уставшая от неурядиц, позволила ему заняться с ней любовью, чего не было уже очень-очень давно. Он был нежен и предупредителен и старался доставить ей такое же удовольствие, какое получал сам.

Наутро Эл позвонил Полу из своего офиса.

– У тебя найдется время отобедать со своим стариком? Разумеется, за мой счет.

– Конечно, в чем вопрос? Буду рад поговорить с тобой.

Они нашли тихий, спокойный ресторан и устроились за дальним столиком.

– Ты же знаешь, мой мальчик, – кивнул Эл, – мне много не надо: кусок мяса, жареный картофель – и я рад и счастлив.

Пол уже догадался, что отец виделся с матерью и теперь пытается восстановить их отношения. Интересно, каким образом?

– Послушай, сынок, – продолжал Эл, – твоя мать очень расстроена и места себе не находит. Думаю, тебе тоже сейчас нелегко. А ведь все проблемы можно решить с помощью одного-единственного телефонного звонка.

Пол упрямо поджал губы.

– Я не буду этого делать, отец. Она наговорила мне кучу гадостей, пусть теперь сама и выкручивается.

– Да, конечно, я нисколько не сомневаюсь, – охотно согласился с ним Эл. – Но и ты тоже наговорил ей бог знает чего, согласись. Это самая обыкновенная ссора, в ходе которой люди делают массу глупостей.

– Не просто ссора, – возразил Пол. – Мать пыталась убедить меня в том, что я без нее полное ничтожество.

– Но ты же, надеюсь, понимаешь, что это все сгоряча? Вряд ли она так думает на самом деле.

– Нет, я думаю, она сказала это вполне серьезно. Она вообще не уважает меня, считает ленивым, неприспособленным и негодным человеком. Поэтому мне нужно самому организовать свою премьеру или навсегда забыть о карьере.

– Понимаю, что ты имеешь в виду. А как считает Николь?

– Я еще не говорил ей об этом и не хочу без надобности волновать ее. Правда, она с самого начала предупреждала меня, чтобы я не ссорился с матерью. – Пол тяжело вздохнул.

– Послушай, Пол, мать уже окончательно решила отказать тебе в любой поддержке, но на меня ты можешь рассчитывать. Я тебе помогу.

Пол с благодарностью посмотрел на отца.

– Спасибо, но я не вправе принять твое предложение. Есть вещи, которые человек должен сделать сам, своими собственными руками.

– Конечно, ты и будешь делать все собственными руками. Неужели ты думаешь, что я припрусь к тебе на репетицию со своим саксофоном? Послушай меня внимательно. Время сейчас – самый дорогой ресурс. Нельзя допускать, чтобы твои музыканты шатались без дела в ожидании работы. Откладывать концерт тоже было бы неразумно, так как это обойдется тебе в копеечку. Так что подумай и не отказывайся.

Пол на мгновение задумался.

– Ну хорошо, если я и приму твою помощь, то только в качестве долга, который непременно будет возвращен.

– Конечно, – радостно согласился Эл. – В любое удобное для тебя время. Когда станешь богатым и преуспевающим композитором, ты все вернешь сполна. Пол, ты же мой сын, и я горжусь тобой. Для меня большая радость помочь тебе.

– Отец, ты всегда помогал мне, и я перед тобой в неоплатном долгу.

– Значит, договорились. Несколько баксов тебе сейчас не помешают, вернешь их, когда будут деньги.

– Ладно. Уговорил. – Еще бы! Пол пристально посмотрел на отца и крепко пожал его руку.

– Знаешь, Николь как-то сказала, что я унаследовал лучшие черты обоих родителей.

– Вот и хорошо, если так. Я сам унаследовал, как мне кажется, лучшие черты отца и матери.

Пол внезапно наклонился и крепко обнял Эла.

– Я люблю тебя, папа.

***

Через некоторое время Пол арендовал недорогое помещение – бывший склад, – вполне подходящее в качестве зала для репетиций, и только потом рассказал Николь о своей ссоре с матерью.

– Знаешь, она совершенно не слушает разумных объяснений и воспринимает все как личное оскорбление. Я ей тысячу раз говорил, что благодарен ей за помощь, но сейчас хочу жить своей жизнью и по своим правилам, и все бесполезно!

Николь и раньше знала, что Энн в любом случае обвинит ее, но старалась не говорить об этом Полу.

– В конце концов все это пойдет нам на пользу, – попыталась успокоить его она. – Художники всегда стараются переложить ответственность на кого-то другого и оттого становятся слишком зависимыми. – При этом она вспомнила свои отношения с Эдвардом и грустно улыбнулась.

– Да, я знаю. А мой отец оказался замечательным человеком.

Я всегда считала его добрым и порядочным, – кивнула Николь. – К тому же он искренне рад помочь тебе в «грудную минуту. Раньше это удовольствие было полностью монополизировано твоей матерью.

Пол не стал спорить, хотя и не мог не признаться себе, что помощь отца доставляла ему большую радость.

– Как бы то ни было, завтра мы начинаем регулярные репетиции, и я уже обо всем договорился. А сегодня вечером к нам придут музыканты из ансамбля, чтобы хоть как-то отметить это событие. Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

– Вот и прекрасно, Пол. Буду рада познакомиться с ними.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

– А ты не боишься, что они не одобрят мой выбор? Нет-нет, заверяю тебя: ты им очень понравишься.

***

Как только Пол представил Николь шестерых своих музыкантов, сразу же начался обмен комплиментами. Они были в восторге от ее скульптурных композиций, а она не преминула сказать, что ей очень нравится их музыка. К счастью, все ее опасения относительно косых взглядов в связи с разницей в возрасте оказались напрасными. Они немало знали о ней со слов Пола и даже виду не подали, что она намного старше их. Пол оказался весьма заботливым и гостеприимным хозяином. Он был душой компании и постоянно подносил какие-то замысловатые блюда, купленные им в ближайшем ресторане.

Весь вечер в студии царили веселье и смех. Члены ансамбля оказались на редкость приятными и общительными людьми, а к концу вечера все они стали хорошими друзьями. Больше всего ей понравился высокий и стройный гобоист Джо Ярроу. Лучший друг Пола, он, вероятно, знал всю подноготную их столь необычной связи и тем не менее с высочайшим уважением отнесся к Николь, добродушно поглядывая на нее сквозь толстые стекла очков.

Не менее приятными собеседниками оказались Нэт Коэн и его молодая жена Сэлли. Она играла на пианино, весьма умело стучала по барабанам и вообще любила ударные инструменты, чем здорово выручала их маленький коллектив. Эти чудные молодые люди не переставали улыбаться и крепко держать друг друга за руки, постоянно напоминая Николь о ее отношениях с Полом.

Альтист Джейсон (Николь никак не могла запомнить его первое имя) вместе с трубачом Уитли Тэйлором на первый взгляд производили впечатление весьма серьезных музыкантов и неустанно подтверждали сложившееся впечатление своим поведением. Оба они были на удивление спокойными, сдержанными и даже несколько отстраненными от окружавшей их суеты. Однако Пол был настолько обаятельным и гостеприимным хозяином, что его заразительное веселье тут же передалось всем присутствующим, включая и альтиста с трубачом.

Николь внимательно наблюдала за гостями и вскоре поближе познакомилась с Сандрой Томас, о которой так много слышала от Пола. По его словам, это была весьма талантливая виолончелистка, скромная, тихая, неприметная и вместе с тем необыкновенно обаятельная и интеллигентная. Они быстро нашли общий язык и стали чуть ли не подругами.

Вечеринка сопровождалась бурным весельем, часто прерываемым разговорами о покупках, о прежней жизни в Йельском университете, а также об индивидуальных гастролях того или иного музыканта.

Джейсон, раскрасневшись от выпитого, рассказал им забавную, похожую на анекдот историю о своей концертной поездке в Огайо, где его чуть было не соблазнила дочь дирижера.

– А ты, конечно же, сопротивлялся до последнего, – подмигнул ему Пол.

– Разумеется, нет, – скромно заметил тот, потупив взор. Он всегда отличался необыкновенной скромностью, которая зачастую объяснялась обычной стеснительностью. – Она действительно была очень красивой девушкой и не упускала случая переспать со всеми музыкантами, но начинала почему-то всегда с альтистов.

– Ну и зря! – презрительно хмыкнул Нэт, выстукивая пальцами по столу какой-то лихой ритм. – Если бы она была хоть немного умнее, то непременно начинала бы с ударников, так как это самые опытные в подобных делах люди.

Его жена мгновенно отреагировала на эти слова шутливым тычком локтя ему в бок.

– А как она, интересно, выглядела? – неожиданно полюбопытствовала Сандра, не отличавшаяся особой красотой.

– О, это была высокая стройная блондинка с превосходной фигурой и манерами, чем-то напоминающими непревзойденную Джилл Клейберг.

– Правда? – с интересом переспросила Сэлли. – Я помню ее по фильму «Незамужняя женщина». Там она была просто неподражаема! Вы видели этот фильм?

– Видели, – охотно откликнулась Сандра. – Неплохая сказка для взрослых, и только. Юная, прекрасная и к тому же очень богатая женщина влюбляется в прожженного негодяя, который потом бросает ее и уходит к другой. Не понимаю, как можно лить слезы по поводу этого банального сюжета?

– Совершенно верно, – согласилась с ней Сэлли. – С самого начала известно, что через каких-нибудь пять минут она найдет себе красавчика вроде Алана Бэйтса. Правда, они растянули фильм на два часа, чтобы хоть как-то оправдать съемки.

– А я бы предпочла, чтобы Алан Бэйтс влюбился в какую-нибудь женщину лет сорока, бедную и толстую, уныло коротающую свою мерзкую жизнь в каком-нибудь грязном квартале Южного Бронкса. – Сандра произнесла эти слова с таким мучительным надрывом, что все весело рассмеялись.

Николь нервно поежилась, но никто даже не взглянул в ее сторону. А чуть позже, когда все снова углубились в разговоры о музыке, к ней подошла Сандра.

– Какие у тебя мягкие и блестящие волосы! – с нескрываемым восхищением произнесла она. – Ты пользуешься каким-то особым шампунем? Поделись секретом, а то мои всегда сухие и тусклые, как жухлая трава.

– Прекрасно тебя понимаю, Сандра, – охотно откликнулась Николь. – У меня тоже такое бывает. Но мой парикмахер использует некий шампунь на основе редко встречающихся трав. – С этими словами она вскочила с дивана и сняла с книжной полки тоненькую брошюру с рекламой не вызывающей аллергии косметической продукции. Сандра погрузилась в чтение, а Николь молча наблюдала за ней, думая о том, что у Пола замечательные друзья, с которыми так легко и просто общаться.

– А где находится твой парикмахер? – поинтересовалась Сандра.

– В районе Тридцатых улиц. Знаешь, я должна наведаться к нему на следующей неделе. Если хочешь, можем пойти вместе. Моя замечательная Анита наверняка что-нибудь придумает для твоих волос.

– С превеликим удовольствием, – счастливо, засияла Сандра.

Николь тоже улыбнулась и подумала, что эта девушка станет весьма привлекательной, если обретет веру в себя и приведет себя в порядок. Перед уходом Сандра подошла к Николь и с благодарностью обняла ее.

– Я очень рада, что Пол тебя нашел.

***

Через несколько недель Николь познакомила Пола со своими друзьями, которых тоже ничуть не смутила разница в возрасте влюбленных. Теперь все сомнения Николь относительно порочности их связи окончательно рассеялись.

А однажды вечером к ним случайно забрели Том и Джанет Маркхэм.

– Надеюсь, мы вам не помешали? – полюбопытствовал Том.

– Конечно, нет, – поспешила успокоить их Николь. – Я уже говорила вам по телефону, что у нас с этим делом сейчас полный застой.

– Прекрасная студия! – заметила Джанет, восхищенно окинув взглядом довольно просторное и светлое помещение.

Да, но все равно приходится делить ее на две части. В этой части работаю я, а вот в той – Пол. Короче говоря, у нас здесь прямо как на сцене в «Богеме» 1, – иронично подытожила Николь. – Самое интересное, что мы при этом ухитряемся не мешать друг другу.

– Не совсем так! – весело рассмеялся Пол. – Для полного сходства нам следует притащить сюда кого-нибудь из оперных певцов.

Том скептически хмыкнул:

– Полагаю, ты сам в состоянии взять хотя бы некоторые ноты. И вообще я думаю, что скоро ты начнешь лепить причудливые фигуры, а Николь со временем станет весьма успешно музицировать.

– Вряд ли, – возразил Пол. – Как ни странно, но мои вокальные данные совершенно недостаточны для нормального пения. Я знаю, как выглядят ноты, но воспроизвести их голосом, к сожалению, не могу. Как вы отнесетесь к изумительному белому вину? – тотчас гостеприимно предложил он.

– Нет-нет, – поспешно засуетилась Николь, – лучше уж что-нибудь покрепче.

Том удержал ее за локоть.

– Не стоит дергаться, Николь. Белое вино – как раз то, что надо.

– Правильно, – поддержала его жена. – Если ты сейчас начнешь доставать из бара все, что у вас есть, то наше посещение выльется в грандиозную вечеринку, после которой я не смогу выбраться отсюда на своих двоих.

Пол улыбнулся и поцеловал Николь в щеку.

– Что вы, у нас тут отнюдь не ресторан, впрочем, для счастья много не надо. Самое главное – это наша обитель, где нам хорошо и спокойно.

Вечер удался на славу. Посидев немного в студии, все четверо отправились в маленькое уютное кафе по соседству и просидели там до полуночи.

– Ника, – обратилась к ней Джанет, когда они не Депеша возвращались к дому, где была припаркована машина Маркхэмов, – я никогда не видела тебя такой счастливой. Вы с Полом совершенно потрясающая пара.

– Правда? – изумилась Николь. – И тебе не кажется это смешным? Я имею в виду прежде всего разницу в возрасте.

– Ничуть. Об этом напрочь забываешь через каких-нибудь пять минут. К тому же Пол выглядит достаточно зрелым мужчиной. Откровенно говоря, я была бы рада, если бы Кейт или Эмили нашли себе такого же спутника жизни. – Джанет сделала паузу и встревоженно посмотрела на подругу. – А как Джулия? Ты общаешься с ней?

Вопрос тотчас вернул Николь на грешную землю. Она сникла и покачала головой:

– Нет.

– Ничего, Ника, наберись терпения, все придет в норму. Думаю, через некоторое время она образумится и смирится с твоим решением.

– Чудесный вечер, – сказал Том, целуя Николь в щеку и крепко прижимая ее к себе. – И выглядишь ты просто великолепно. Тебе идет быть счастливой, Ника. Оставайся такой как можно дольше.

Домой Пол и Николь возвращались, держась за руки.

– Мне кажется, они любят друг друга так же сильно, как мы с тобой, – с замиранием сердца проговорил Пол.

– Да, я когда-то ужасно завидовала им, – призналась Николь. – Ты знаком с их дочерьми?

– Не очень. Эмили я не видел уже много лет, а с Кейт иногда встречался в Йельском университете. Она там учится в юридическом колледже.

– Интересно, какая она сейчас? – задумчиво произнесла Николь. – Я не видела ее почти с детства. Симпатичная девушка? – В ее голосе прозвучали едва уловимые нотки зависти, если не сказать ревности.

Пол внезапно обнял любимую и прижал к себе.

– Да, очень привлекательная. Мне она нравится, но совершенно не интересует как женщина. Она умная, смышленая, сообразительная, но при этом какая-то сухая и неинтересная. В ней нет огонька, как у тебя, например. Нет страсти. Нет склонности к творчеству. Я люблю тебя и только тебя, поэтому оставь свои глупые догадки и не унижай себя ревностью.

Николь засмеялась и поцеловала его в губы. И вместе с тем отметила про себя некоторую озабоченность в глазах Пола. Может быть, он чего-то недоговаривает? Неужели что-то связывает его с Кейт Маркхэм?

Пол же просто-напросто вспомнил свою последнюю встречу с Кейт, когда та сообщила ему не очень приятную новость. Оказывается, ее подруга уже довольно продолжительное время встречается с Эдвардом Харрингтоном и даже не считает нужным скрывать это.

Глава 9

Джо Ярроу вышел из студенческого городка на Элдридж-стрит с гобоем в руке и направился к переходу, где остановился в ожидании зеленого света.

– Прошу прощения, – послышался позади чей-то голос. – Вы Джо Ярроу, не так ли? К сожалению, не успел поймать вас после занятий.

Джо оглянулся и увидел рядом с собой худощавого седоволосого человека в мешковатом костюме.

– Рейли, – представился тот, протягивая служебное удостоверение. – Репортер газеты «Сохо ньюз». Я хотел бы взять у вас интервью для статьи, посвященной молодым музыкантам.

Предоставив Джо непродолжительную паузу для возможных возражений, Рейли взял его за локоть и повел через улицу.

– Меня интересует, как вы живете, чем зарабатываете на жизнь, в чем и как проявляется ваше вдохновение…

– Я играю в небольшом оркестре Йельского университета, – поспешил проинформировать его Джо. – А руководит им Пол Лурье. – Ярроу посмотрел на часы. Он спешил на репетицию, но настырный репортер, казалось, и не думал его отпускать.

– Послушайте, почему бы нам не выпить немного пива? – панибратски предложил Рейли. – Не волнуйтесь, это не отнимет много времени. Минут десять, не больше. А потом я подвезу вас на такси.

После некоторых колебаний Джо согласно кивнул, предоставив репортеру возможность выбрать место для беседы. В ресторанчике было людно, но они нашли подходящий столик, и вскоре перед ними уже стояли две кружки пива.

– Вы действительно не хотите гамбургер? – уточнил у музыканта репортер.

– Нет, благодарю, – вежливо отказался Джо. – Я обычно ничего не ем перед репетицией. Пива будет вполне достаточно, спасибо.

Рейли вернулся через минуту с гамбургером в руке и сразу же приступил к делу.

– Насколько мне известно, вы еще играете на фаготе? – спросил он, открывая свою записную книжку.

– Да, и на английском рожке тоже. – Джо отпил немного пива.

Рейли что-то быстро писал, поглядывая на собеседника маленькими бесцветными глазами сквозь толстые стекла очков.

– Что с вами? – вдруг воскликнул он.

– Не знаю, – с трудом произнес Джо. – Мне очень плохо. Почему-то кружится голова.

– Я принесу воды. – Рейли вскочил на ноги и подошел к Джо в тот самый момент, когда тот застонал и потерял сознание, уронив голову на стол. Рейли быстро схватил свой обкусанный гамбургер и пододвинул его к Джо. – Эй, кто-нибудь! – закричал он в сторону бара. – Немедленно вызовите «скорую помощь»! Этот парень потерял сознание. Вероятно, отравился вашим гамбургером.

Когда вокруг столика собралась толпа зевак, Рейли незаметно выскользнул из ресторана и быстро направился к телефонной будке.

– Все в порядке, старик, приступай к работе.

***

– Где же Джо? – спросил Пол, нервно оглядывая зал. – Вот уж не похоже на него. Он никогда прежде не опаздывал на репетиции. Ну что ж, придется начинать без него.

Несколько минут спустя в двери показался худощавый молодой человек с длинными прямыми волосами. Он тихо прошел в зал и какое-то время стоял молча, держа в руках футляр с инструментом и прислушиваясь к звукам музыки. Пол повернулся к нему от дирижерского пульта и удивленно вскинул бровь.

– Здравствуйте, чем могу служить?

– Привет, – несколько фамильярно ответил тот, приближаясь к оркестру. – Я старый друг Джо Ярроу и пришел сообщить, что сегодня на репетиции его не будет: что-то с желудком. Он попросил меня заменить его на некоторое время. Мы с ним давно знакомы. Бедный Джо вынужден был отправиться домой, чтобы немного оклематься.

– Ну что ж, – медленно протянул Пол, – рад познакомиться. – Он протянул гостю руку и представился.

– Джон, – ответил на приветствие тот и сразу же открыл футляр, чтобы вынуть оттуда гобой. А Пол тем временем кратко перечислил ему свои требования.

Джон внимательно выслушал Пола и с ходу повел свою партию, как будто уже давно был готов к работе. Убедившись в том, что тот вполне компетентен, Пол сразу же успокоился и полностью переключился на оркестр. Джон только этого и ждал – он незаметно открыл сумку, лежавшую у него под ногами, и включил крошечный магнитофон.

***

Николь приехала в свой бывший дом, чтобы забрать оттуда оставшиеся вещи. Переступив порог до боли знакомого жилища, она ощутила какую-то странную ностальгию. Ведь что ни говори, а она провела в этих стенах почти половину сознательной жизни, да и сейчас, несмотря на всю свою любовь к Полу, почему-то слегка тосковала по Эдварду. Спешно опустошая многочисленные ящики платяного шкафа и гардероба, она то и дело ловила себя на мысли, что этот процесс доставляет ей какое-то неизбывное страдание, вроде того, которое она испытала много лет назад, навсегда покидая отчий дом. Дело в том, что Эдвард все эти годы словно бы заменял собой отца. Только сейчас ей стало ясно, что как ее родители, так и муж по-настоящему никогда не понимали ее. Совсем недавно она написала родителям во Флориду довольно пространное письмо, но вряд ли они поймут ее нынешнюю жизнь и столь одиозное для них увлечение молодым человеком. Конечно, время меняет людей, но ее родители… Николь всегда с большим почтением относилась к их религиозным убеждениям, поскольку сама испытывала нечто подобное по отношению к искусству.

Собрав наконец все свои вещи и покидая дом, она на мгновение остановилась на пороге гостиной, где сидел Эдвард и невозмутимо читал газету.

– Эдвард, мне не хотелось бы расставаться со скандалом. Поверь, я всегда обожала тебя и даже сейчас желаю тебе всего наилучшего. Давай останемся друзьями. – С этими словами она сделала шаг вперед и протянула ему ключи.

Он не взял их и только с шумом свернул газету.

– Можешь думать что угодно, но я по-прежнему не воспринимаю твой уход как окончательный. Просто не могу поверить, что ты способна вот так просто покинуть этот дом после многих лет совместной жизни.

Николь почувствовала, как в груди у нее защемило.

– Пожалуйста, не надо. Мне и без того тяжело.

– А почему, собственно, я должен облегчать твою участь? С какой стати? Только ты сама способна помочь себе.

Николь молча пошла прочь, но перед комнатой дочери, откуда доносились громкие ритмы рок-музыки, остановилась. Не без труда преодолев сомнения, она постучала в дверь.

– Войдите.

Джулия сидела перед зеркалом в ярком китайском халате и старательно прихорашивалась с помощью дорогой косметики. Увидев в зеркале мать, она мгновенно насупилась.

– Убирайся отсюда! – чуть ли не закричала она осипшим от недавно выпитой водки голосом.

Внутри у Николь все сжалось, она с ужасом оглядела комнату дочери. Кровать Джулии была завалена каким-то барахлом, на полу валялись туфли на высоких каблуках. Только сейчас она вдруг осознала, что дочь выглядит лет на десять старше и вообще превратилась в зрелую женщину. К горлу Николь подступил горький комок боли и обиды.

– Джулия, почему ты так вызывающе одеваешься?

– Тебя это совершенно не касается.

– Я понимаю, что тебе больно и обидно, но не стоит безоглядно поддаваться этим чувствам. Ты еще так молода…

Джулия хрипло рассмеялась.

– Одна из нас должна была рано или поздно повзрослеть, не так ли? Похоже, ты не собираешься этого делать, стало быть, взрослеть нужно мне. А сейчас оставь меня в покое и выйди из комнаты. Ты бесцеремонно вторглась в чужую жизнь.

Николь в ужасе застыла на месте, не находя сил даже шевельнуться. Казалось, невыносимая боль пронзила ее с головы до ног и пригвоздила к полу, лишая возможности думать и передвигаться.

Джулия внезапно повернулась и швырнула расческу, чуть было не угодив в голову матери.

– Я сказала: «Вон из моей комнаты!»

– Я… я просто хочу с тобой кое о чем поговорить, – чуть не плача, пролепетала Николь.

– Все, о чем ты станешь со мной говорить, – гневно блеснула глазами Джулия, – будет так же пошло и тоскливо, как и все твои поступки, как и ты сама. Я ненавижу тебя и не хочу больше видеть. Убирайся прочь!

Николь опрометью выскочила из комнаты и бросилась к Эдварду.

– Что случилось? Она что, наркотиков наглоталась? Что с ней происходит, Эдвард? Она совершенно ненормальна! И к тому же одета как… как уличная проститутка! Эдвард, ты можешь что-нибудь предпринять?

А что я могу с ней поделать, запереть на замок? У нее появились какие-то друзья, к которым она собирается на вечеринку, вот и все. Домой она каждый день возвращается до двенадцати часов. Чего еще ты от меня хочешь? Чтобы я запретил ей развлекаться с друзьями? Чтобы она всегда оставалась ребенком? Ты просто не хочешь думать о том, что настал ее черед развлекаться и получать все удовольствия от жизни. И вообще говоря, она ведет себя соответственно своему возрасту, чего, к сожалению, не скажешь о тебе.

***

Пол приехал на репетицию с жуткой головной болью. Все утро он провел в переговорах с администрацией «Карнеги-холла», пытаясь договориться с ними сначала по телефону, а потом и в личной беседе.

– Это какой-то кошмар! – Он проглотил пару таблеток аспирина, которые услужливо предложила ему Сандра, и запил их стаканом воды. – Этого парня, который обычно регистрирует участников, не было на месте, а другой стал настаивать, чтобы мы были готовы к октябрю, а не к ноябрю, как условились ранее. Думаю, он просто уступил наш день кому-то другому.

Когда Пол подошел к сути своего рассказа, в зале появился Джо Ярроу.

– Извини, Пол, за вчерашнее. Со мной приключилась довольно странная история…

– Ничего страшного, Джо, – успокоил его Пол. – Мы нашли выход из положения. Надеюсь, сегодня ты чувствуешь себя лучше. Так вот, когда этот парень посмотрел свое расписание на ноябрь…

Джо Ярроу облегченно вздохнул: все обошлось, репетиция сорвана не была. Он тут же забыл об этой неприятной истории.

***

– Пол, я не узнаю свою дочь. Она ведет себя очень странно, а ее ненависть ко мне… Я просто не знаю, что делать. Эдвард же, по-моему, совершенно ослеп и предпочитает ничего не замечать.

Николь места себе не находила от возбуждения и пристально смотрела на Пола. А он тем временем раздраженно отложил в сторону флейту и опустил голову. Ему только что пришла в голову мысль о необходимости внести некоторые изменения в финальную часть пьесы, но Николь вихрем вторглась в его сознание, внося сумятицу и отрывая от важных мыслей.

– Мне кажется, что Джулия всего лишь пытается оказать на тебя эмоциональное давление и с этой целью шантажирует по-детски наивным способом. Не исключено, что у нее возникают чисто психологические трудности с парнями, и именно поэтому она завидует нам.

– Возможно, у нее есть на то свои причины, – мягко возразила Николь, – но все равно ведет она себя ненормально. Мне уже доподлинно известно, что она употребляет какую-то гадость – либо алкоголь, либо наркотики. Пол, она же еще подросток, понимаешь? Нельзя позволить ей делать то, что вздумается.

Пол похлопал ее по плечу, пытаясь хоть как-то успокоить.

– Боюсь, ты уже ничего не сможешь поделать. Она достигла возраста, когда люди начинают делать свои собственные ошибки.

– Ты считаешь, что это нормально, когда она одевается как уличная проститутка и обзывает меня самыми последними словами?..

– Нет, дорогая, – терпеливо прервал ее Пол, – я так не считаю. – Он попытался обнять Николь, но та раздраженно отпрянула. – Знаешь, откровенно, говоря, идентифицируя себя с твоей дочерью… В определенном смысле, разумеется. Короче говоря, она сейчас пытается поскорее повзрослеть и стать полностью независимой от чрезмерно обременительной родительской опеки. Отец, по всей видимости, считает, что ничего страшного в этом нет. Насколько мне известно, Джулия всегда была чересчур чувствительным ребенком, а ты слегка переигрываешь, дорогая. Может, это все из-за пресловутого комплекса вины перед ней? Ведь что ни говори, а ты действительно бросила ее и живешь со мной.

Николь нервно потерла нос и задумалась. А что, похоже, в этом действительно кроется объяснение столь странного поведения ее дочери. Когда Пол снова попытался обнять ее, она уже не только не сопротивлялась, но и сама прильнула к его груди.

– Извини, Пол.

– Это наша первая ссора, – нежно прошептал Пол и поцеловал ее. – Посмотрим, способна ли ты на легкое примирение.

Николь слабо улыбнулась. Как хорошо, что он так быстро и умело успокоил ее! Тем более что альтернативой примирению может быть лишь возвращение в свой старый дом с целью присмотра за подрастающей дочерью. А это уже невозможно после всего случившегося.

***

Айвор Льюис устало плюхнулся в кресло приемной и почувствовал острое жжение в желудке, как будто кто-то сверлил там дыру мощной электрической дрелью. Он пришел сюда по предварительной договоренности, а этот проклятый Фрай даже не удосужился появиться в своем офисе.

Наконец-то секретарша выкрикнула его имя.

– Мистер Фрай задерживается, но он дал свой адрес и просит вас подъехать к нему. – Она протянула Льюису лист бумаги. – Он встретит вас там.

Льюис с превеликим трудом добрался до нужного дома, постоянно чертыхаясь и проклиная все на свете. Но и это было еще не все. В вестибюле огромного и шикарного дома его встретил неподкупного вида швейцар и решительно преградил дорогу, с нескрываемым подозрением оглядывая неизвестного посетителя. Все уговоры Льюиса не произвели на него абсолютно никакого впечатления, как, впрочем, и знакомая фамилия жильца, которую Льюис повторил несколько раз. Если бы сам Фрай не появился через некоторое время, то он вполне бы мог оказаться на улице без цента в кармане.

Фрай выглядел изрядно помятым и взъерошенным, но это не помешало ему всучить Льюису в руку скомканные купюры и вытолкать за дверь. На этом все закончилось, но, доковыляв до угла, Льюис почувствовал жуткое отвращение к себе и ко всему миру. Он сделал дело, ему за это заплатили, а потом самым хамским образом вышвырнули на улицу. Конечно, он заработал себе на хлеб, и не только на хлеб, но дальше-то что? Деньги все равно исчезнут, а в душе по-прежнему останется этот жуткий холод и совершенно невыносимое разочарование. Откровенно говоря, сейчас ему даже хуже, чем до этой сделки. Видимо, он просто-напросто не способен на подобные интриги, причем в буквальном смысле этого слова.

Айвор Льюис был весьма неплохим музыкантом и когда-то учился в престижной музыкальной школе Истмен, что в Рочестере. Все шло нормально до того момента, пока один из преподавателей не посоветовал ему вплотную заняться композицией. Льюис мгновенно переключился на новую стезю, но вскоре обнаружилось, что у него нет ни соответствующих способностей, ни даже самого элементарного желания. Вот тогда-то он и попробовал улучшить свои творческие потенции с помощью наркотиков. Поначалу ему казалось, что все идет прекрасно. После небольшой дозы в голове роились замечательные идеи, но для поддержания этого процесса требовалось все больше и больше, и в конце концов он основательно подсел на иглу. Занятия он послал ко всем чертям, музыка стала средством добывания денег, и к концу последнего курса он неожиданно бросил школу и отправился на вольные хлеба в Нью-Йорк, где и прозябал в жуткой нищете, пока не наткнулся на Фрая.

Черт возьми, как он был счастлив, играя на гобое в том самом оркестре, куда его послал этот негодяй Фрай! Конечно, он не мог не ощущать всю мерзость своего положения, но все же было очень приятно поработать с хорошо известным ему музыкальным инструментом, да еще в приличном коллективе. Одно было неясно – зачем понадобилось Фраю посылать его в этот замечательный ансамбль?

– Все очень просто, – инструктировал его Фрай перед «заданием». – Поиграешь в оркестре, запишешь музыку и принесешь мне кассету. И за все это получишь свои пять кусков.

Конечно, этот мерзавец Фрай не сказал ему самого главного – что его планы идут намного дальше простого любопытства. И вот теперь в голове Льюиса роились страшные мысли, а в душе – гадкие предчувствия. Червь сомнения сжирал остатки его души, каким-то чудом уцелевшей после продолжительного употребления наркоты.

Острая боль в животе напомнила ему, что уже пора принимать зелье, и желательно побыстрее. Но где его взять? Хорошо, хоть есть на что купить, а то пришлось бы биться в конвульсиях в какой-нибудь сточной канаве. Деньги весомо отягощали его карман, но почему-то жгли как раскаленные угли. Странно, такого еще никогда не было!

***

– Привет, Энни, как дела?

Не очень хорошо, Эл. Вся беда в том, что меня по-прежнему волнует будущее Пола. Собственно говоря, именно поэтому я и звоню тебе. Я не слышала от него за последнее время ни единого слова и очень волнуюсь, как бы с ним чего не случилось.

– С ним все в порядке, дорогая.

Энн ощутила в душе гнетущее беспокойство.

– Что происходит? Он уже подготовился к предстоящей премьере?

– Разумеется. Все уже на мази и оформлено самым надлежащим образом.

– А на чьи же деньги он все сделал? – не унималась Энн. – На ее?

– Нет. Я снабдил его небольшой суммой. Правда, он предпочел взять деньги в долг, но если у него все хорошо пойдет, то когда-нибудь он наверняка вернет мне эту сумму. А пока можно называть сие финансовое вливание своеобразным подарком.

Энн задумалась, не зная, как быть – выразить благодарность бывшему мужу за своевременную помощь Полу или, напротив, выплеснуть на него всю накопившуюся за последнее время ярость за то, что он избавил ее сына от жестокой необходимости обратиться за помощью к матери. И все же пусть лучше так, чем бесстыдная и оттого еще более отвратительная материальная поддержка Николь.

– Значит, Пол все еще с ней?

– Да. Советую, дорогуша, смириться наконец с его решением и принять все как есть. Если честно, то им очень хорошо друг с другом и Пол, на мой взгляд, вполне счастлив.

– Он будет хорохориться даже тогда, когда все будет хуже некуда! – огрызнулась Энн. – Я лучше знаю своего сына. Он всегда был упрямым и до невозможности тупоголовым.

– Боже мой, а мне-то казалось, что он в меня!

– Эл, я уже давно не обращаю внимания на твои дурацкие шуточки. Лучше расскажи, как у него идут дела с новой музыкальной пьесой. Помнится, у него были большие проблемы с ударными инструментами.

– Ничего не могу сказать, дорогая, так как не слышал ни единой ноты. И вообще я ни разу не был на репетиции. Пол намерен проявить полную самостоятельность, и если хочешь знать мое мнение, то это, по-моему, не самый плохой выход из положения. Послушай, все эти телефонные разговоры вызывают у меня головную боль. Что, если я подскочу к тебе…

– Нет-нет, в этом нет абсолютно никакой необходимости! – затараторила Энн и даже замахала руками. – Спасибо, я просто хотела узнать, как у него дела, не более того. – Она повесила трубку и в отчаянии закрыла глаза. Глубокая душевная боль и неизбывная обида на сына, казалось, разрывали ее на части. Он действительно оказался слишком бессердечным и упрямым, чтобы понять материнское горе. Плевать он хотел на все ее страдания. Теперь уже совершенно ясно, что он не отступится, по крайней мере до тех пор, пока у него будут деньги. А вот если вдруг споткнется и упадет в грязь лицом, то это, возможно, подействует на него отрезвляюще.

И все же горько думать, что его может постигнуть неудача. Ведь она столько сделала для его блестящей карьеры, что теперь сама мысль о провале рвет на куски ее душу. Нет, надо как-то исправить положение. Но как? Должен же быть какой-то выход. Не зря же в ее измученной душе теплится надежда на какое-то чудо, свершение которого разрушит эту порочную связь и оторвет ее сына от Николь. Ну почему этот кретин Эдвард не вышвырнул их из студии, как она предлагала некоторое время назад? Почему, наконец, эти две артистические натуры не сожрали друг друга, как ей казалось в самом начале их романа? О, как же она в этот момент ненавидела свою бывшую лучшую подругу, так предательски вырвавшую любимого и единственного сына из рук матери! Ну ничего, она сделает все возможное и невозможное, чтобы выдернуть его из цепких когтей этой стервы!

***

Джулия внимательно оглядела Первую авеню в поисках свободного такси. Бесполезно. Было уже шесть вечера, а в это время люди либо возвращаются домой, либо спешат по своим делам. Это все мать виновата, что задержала ее до самого вечера! Надо было выйти пораньше. Да еще папаша все время ходил возле ее комнаты и постоянно донимал дурацкими расспросами типа того, куда идешь, когда вернешься и все такое прочее. А сам то и дело проводит ночи с девочками, а то и вообще не появляется дома до утра. В последнее время Джулия часто просыпается по ночам, чтобы чего-нибудь выпить, и прекрасно слышит гнусное хихиканье в комнате отца.

До сих пор она занималась своими делами в дневное время, так как он опекал ее только ночью, но с сегодняшнего дня все будет по-другому. Джулию охватило необыкновенно приятное чувство – восторг, нет, скорее даже триумф. Наконец-то она высказала матери все, что думает, и вообще выставила ее за дверь! Это была хоть и небольшая, но весьма примечательная победа, от которой даже дух захватывало. Конечно, если бы Джулия продолжала вести себя как благовоспитанный и послушный ребенок, то мать, вероятно, уделяла бы ей больше внимания, но такое поведение ей уже порядком осточертело.

Повернув голову, она вдруг заметила неподалеку какого-то парня примерно ее возраста. Он стоял на противоположной стороне улицы в рваных джинсах и в летнем пиджаке поверх майки. Его башмаки были до такой степени стоптаны и изношены, что наружу торчали грязные пальцы. Но больше всего Джулию заинтересовал взгляд – взгляд голодного человека, хотя он и не производил впечатления нищего попрошайки. Вытянутое исхудавшее лицо парня поражало какой-то удивительной напряженностью, характерной для людей с интеллектом.

Не долго думая Джулия перешла улицу и приблизилась к незнакомцу.

– Если ты поймаешь такси, я отвезу тебя куда скажешь.

Он окинул ее усталым взглядом.

– Я и сам отвезу тебя куда угодно, если удастся найти свободную тачку.

Джулии понравилось его произношение, характерное для образованных людей.

– Откуда ты родом?

– Из Техаса.

– Не бойся, я не кусаюсь, – широко улыбнулась она. пытаясь добиться ответной улыбки. – То есть кусаюсь, конечно, но не до крови.

Парень слегка ухмыльнулся и оглядел незнакомку внимательнее. В этот момент она заметила свободное такси и махнула ему рукой.

– Поехали. Мне нужно в Сохо.

Парень какое-то время раздумывал, глядя на ее дорогую одежду, а потом быстро забрался в машину с видом человека, которому абсолютно нечего терять.

– Где ты живешь? – с нескрываемым любопытством спросила Джулия, когда такси тронулось с места.

– Да так, где придется.

В районе Западного Бродвея она расплатилась с таксистом, и они вышли из машины, оставив дверцу открытой.

– Может быть, выпьем?

Они зашли в небольшое кафе и остановились у стойки бара.

– Что взять? – по-деловому поинтересовалась Джулия, скосив глаза на парня. – Марихуану, кокаин, гашиш, виски или водку?

. Тот равнодушно пожал плечами:

– Что угодно, только не спиртное.

Джулия весело засмеялась:

– Жаль! Лично я предпочитаю в качестве отравы что-нибудь покрепче. Ладно, с большим удовольствием угощу тебя травкой. – Она томно зыркнула на него и слегка погладила по руке, намекая на возможность продолжения знакомства.

– Я не прочь нюхнуть кокаина.

– Ладно, получишь ты свою отраву.

Она заказала себе немного водки, а потом что-то шепнула на ухо бармену и ловко сунула тому в руку стодолларовую купюру за грамм порошка. Внешне все выглядело так, словно она встретила давнего приятеля и решила поделиться с ним своими секретами. Джулия уже наловчилась добывать нужное зелье и очень гордилась недавно обретенными навыками. Многие ее новые друзья употребляли наркотики, и она охотно пользовалась своим умением доставать их в любое время и в любом месте.

Вскоре они вышли из кафе, и Джулия повела очередного приятеля в комнату, которую снимала с подругой на Бликкер-стрит – так, на всякий случай. Ее подруга была лесбиянкой и появлялась в комнате где-то под утро, давая возможность Джулии приглашать туда своих новых знакомых. Больше всего ей нравилось проводить время с серьезными женатыми мужчинами, которых дома ждали постылые жены. Ей казалось, что она дает им нечто большее. Она все делала открыто, никогда не скрывала своего имени и даже втайне желала, чтобы молва о ней наконец Докатилась до круга ее родителей и старых друзей.

– Ну вот мы и пришли, – сказала она, закрывая за парнем дверь. Затем вынула из сумки пакетик и швырнула его наркоману.

– Благодарствую, – игриво поклонился тот, – ложку не надо. Я всегда ношу с собой свою. Хочешь нюхнуть?

Джулия решительно покачала головой:

– Нет, я не люблю, когда у меня заложен нос. – Она подошла к столику, взяла чистый стакан и наполнила его доверху прозрачной жидкостью из бутылки с этикеткой «Столичная». – За лучшие времена! – прозвучал ее тост.

– Да, за лучшие времена, – охотно поддержал ее парень, взмахнув ложкой. Джулии понравилась его открытая и слегка натянутая улыбка, которая, судя по всему, свидетельствовала о его беспомощности и ранимости. И вообще он смахивал на человека, который вырос в хорошей семье и получил неплохое образование, но потом что-то не заладилось и жизнь пошла наперекосяк, вышвырнув его на обочину.

Осушив стакан, Джулия не спеша подошла к широкой кровати, улеглась на нее и слегка расставила ноги, чтобы он оценил ее черное кружевное белье. Но уловка оказалась преждевременной: парень был полностью поглощен белым порошком и глубоко втягивал в себя последние крохи.

– Интересно, сколько тебе нужно для полного кайфа? – поинтересовалась она.

– Этой дозы вполне достаточно. Я чувствую себя грандиозно.

– А чем ты занимаешься?

Он недоуменно пожал плечами:

– Ничем определенным. То есть делаю все, что под руку подвернется.

– Почему ты уехал из Техаса?

– Давай без дальнейших расспросов, о'кей?

– О'кей. – Джулия с каждой минутой испытывала все большую симпатию к этому парню. Она и сама не очень-то любила, когда ей задавали глупые вопросы. К тому же ответы на них были настолько очевидны, что и говорить-то не стоило. – По-моему, у тебя не сложились отношения с родителями.

– Не то слово.

– Мне со своими тоже не повезло. Ты слышал когда-нибудь о Николь Ди Кандиа? Известный скульптор.

Парень вытер ложку и спрятал ее в карман.

– Смутно.

– Так вот, это моя мать. А мой отец богаче самого Господа Бога.

– Похоже, он дает тебе кое-что на жизнь. А мои предки – ни цента. Тебе крупно повезло.

– Да, но я сама заставила его выплачивать мне определенную сумму, – с горечью проронила Джулия. – Сейчас он откупается от меня тысячей долларов в месяц, чтобы я не мешала ему жить как заблагорассудится.

Круто! – присвистнул тот, не сводя глаз с ее стройных ног, которые стали медленно и оттого еще более соблазнительно раздвигаться, приглашая его к активным Действиям. Он начал лихорадочно расстегивать молнию на брюках, а когда последние тряпки полетели на пол, нырнул к ней в постель и стал неистово срывать с нее одежду.

Она чувствовала, что он уже достаточно возбужден, и это доставляло ей необыкновенное удовольствие. Жаль только, что он оказался таким неопытным и неповоротливым!

– Надеюсь, ты не боишься меня? Почему ты так нерешителен?

– Знаешь, откровенно говоря, я забыл, как это делается. Давно уже не спал с женщиной.

– Давно?! Как давно?

– Ну, что-то около двух-трех месяцев.

Джулия крепко прижалась к нему и взяла инициативу в свои многоопытные руки. Он уже был почти готов, но, к ее удивлению, никак не мог расслабиться. Через некоторое время, устало опустившись рядом, он виновато потупился.

– Извини, я уже замучил тебя. Вот, бывают иногда подобные проблемы. Почему-то никак не могу кончить.

– Какое это имеет значение? Хочешь, я что-нибудь придумаю?

– Нет, только помоги мне поскорее забыть об этом.

Для Джулии мужчина, который не в состоянии кончить, приравнивался к невозделанной территории, которую во что бы то ни стало надо освоить. Она с энтузиазмом взялась за дело и продемонстрировала незаурядные познания в этой области. Отыскав два полотенца, она прикрепила руки Льюиса к кровати, а потом села ему на грудь И стала елозить волосами по лицу. Парень визжал от восторга, стонал и почти со слезами на глазах умолял развязать его. А когда он был доведен до исступления, она опустилась пониже, и через несколько минут он вскрикнул от долгожданного расслабления.

Затем она еще несколько раз заставила его выплеснуть сексуальную энергию, перемежая любовную игру с непродолжительным сном. А он никак не мог уснуть от перевозбуждения и с благодарностью оберегал ее сон. Она действительно была красивой женщиной и самой талантливой любовницей из всех, кого ему доводилось встречать.

Во время очередного бодрствования он долго смотрел на нее, а она, как будто почувствовав на себе его взгляд, неожиданно открыла глаза и улыбнулась.

– Знаешь, я хочу на какое-то время скрыться в Париже. Один мой друг сказал, что там на улице Джекоба есть очень недорогие отели.

Джулия с интересом взглянула на него.

– И у тебя хватит денег?

– Да.

– А я могу поехать с тобой?

– Естественно, но только за свой счет.

После этого короткого разговора Джулия снова задремала, а парню вдруг захотелось покурить. Вообще говоря, он бросил курить еще тогда, когда пришлось выбирать между сигаретами и едой, но сейчас приступ никотинового голода вконец одолел его. Может быть, у этой сексуальной дивы есть где-нибудь сигареты?

Конечно, раньше парнишка сто раз подумал бы, прежде чем лезть в чужую сумку, но сейчас он мог себе позволить подобную роскошь. Порывшись в ее сумке из дорогой красной кожи, он вздрогнул при виде пачки стодолларовых купюр, но, к сожалению, никаких сигарет не нашел. Значит, эта смазливая девчонка вовсе не врала насчет своих богатых родителей. Обычно все заканчивается лишь пустыми разговорами да желанием выдать себя за крутую. И тут его сердце замерло от страха: он вынул из сумки красивый членский билет Лиги студентов художественных школ.

– Боже мой! – в ужасе воскликнул парень. – Меня выследили! Какой кошмар! И как они ухитрились? – Не мешкая ни секунды, он натянул свои потертые джинсы и пулей вылетел из комнаты, пребывая в убеждении, что сама судьба преследует его по пятам.

Глава 10

– Как прошла репетиция?

Ужасно. Я уже готов послать все это ко всем чертям. Боюсь, нам не удастся подготовиться к следующей неделе. Партия гобоя еще далека от совершенства, ударные требуют особого внимания, а партию виолончели вообще неплохо бы переписать.

Пол плюхнулся на диван, Николь тотчас прижалась к нему и обхватила его голову руками.

– Как приятно! – Он закрыл от удовольствия глаза. – Потри немного виски, а то голова просто раскалывается. Знаешь, все было бы иначе, если бы я мог сконцентрироваться только на музыке, но все эти сопутствующие дела – рассылка рекламных проспектов, оформление заказов на рекламу в газетах и на радио, пошив нового фрака и все такое прочее – отнимают массу драгоценного времени и напрочь лишают меня сил.

– А что случилось с твоим старым фраком?

– Он слишком мал в груди, да и рукава стали чересчур короткими.

Николь грустно улыбнулась.

– Ты все еще быстро растущий мальчик.

– Да, но я расту вширь, а не вверх, как раньше, – возразил Пол. – А все из-за того, что ты кормишь меня как на убой.

– Нет, это растут твои мышцы. Ты же занимаешься физическими упражнениями.

Пол рассмеялся и шутливо схватил ее за грудь.

– Я имею в виду, что ты много работаешь в студии и часто помогаешь мне перетаскивать с место на место мои неподъемные скульптуры, – пояснила Николь.

– Кстати, – спохватился Пол, – а у тебя как дела?

– Все нормально. На следующей неделе у Джулии день рождения, и я почти весь Божий день ломала голову над тем, что ей подарить. Хочется найти что-нибудь такое, чтобы она заметила и оценила мою любовь.

Пол благоразумно промолчал, поэтому Николь решила не забивать ему голову мыслями о своей дочери, тем более что подобного рода разговоры неизбежно выливались в совершенно ненужные споры.

– Ты уже отправил матери пригласительный билет?

– Да. Кроме того, я написал ей письмо, в котором выразил сожаление по поводу нашей недавней ссоры и заверил, что буду рад видеть ее на концерте. Знаешь, за последние два месяца я понял, какую громадную работу она проделывала. Даже трудно представить, как ей все это удавалось. А с другой стороны, мне очень приятно сознавать, что теперь я сам со всем управляюсь, хотя и не без труда. Разумеется, без отцовских денег ничего бы не получилось, и я очень благодарен ему за это.

Николь старалась изо всех сил, чтобы хоть как-то облегчить Полу финансовое бремя предстоящего концерта, но денег все равно не хватало. В настоящее время у нее было только двадцать пять тысяч долларов, а для аренды более или менее приличной студии требовалось гораздо больше. Она привыкла к большим и просторным помещениям, значит, нужно было купить приличный участок земли. Если бы она могла поскорее закончить свою нынешнюю работу, то все было бы по-другому. Но сейчас ее на каждом шагу подстерегали весьма серьезные, а порой и вообще неразрешимые проблемы. Как же тяжело без посторонней и надежной помощи! Помимо всего прочего, ей приходилось каждый Божий день заниматься уборкой помещения, готовить пищу, ходить по магазинам, стирать и делать массу других дел, которые в результате отнимали у нее уйму времени. Правда, Пол по возможности помогал ей в хозяйственных делах, но беда в том, что она сама не имела абсолютно никакого опыта в решении бытовых проблем и тратила на это уйму времени.

И все же она ни за что на свете не поменяла бы свои нынешние трудности на безбедное и совершенно беззаботное существование с Эдвардом. О такой эмоциональной, интеллектуальной и в особенности физиологической полноте жизни до встречи с Полом она и мечтать не смела. Николь гладила его по голове до тех пор, пока вдруг не обнаружила, что он умиротворенно дремлет у нее на плече. А когда он проснулся минут через пять, она наклонилась к нему и нежно поцеловала в лоб.

– Ты так устал, бедняжка! Сейчас я приготовлю тебе ужин.

– Нет, давай лучше сходим куда-нибудь. Я знаю одно чудное местечко неподалеку…

– Итальянский ресторанчик? – догадалась Николь и улыбнулась. – Тот самый, в котором все столики накрыты клетчатыми скатертями, а владелец постоянно повторяет: «Мамма миа»?

Пол шутливо оттолкнул ее от себя.

– Нет, это замечательный японский ресторанчик, где рыба всегда такая же свежая и вкусная, как ты.

На улице шел сильный снег. Пол удивленно посмотрел на небо и попятился назад.

– Не могу тащить свою любимую женщину в ресторан в такую погоду.

– А меня это совершенно не пугает, трус несчастный! – весело отреагировала Николь. – Я уже ощущаю изумительный вкус суши и сэшими, обильно приправленных имбирным соусом…

– В тебе и так предостаточно пряностей.

– Ну ладно, пошли. – Николь стремглав бросилась на улицу, зачерпнула там пригоршню снега и швырнула его в Пола.

– Ну, мадам, вы просто толкаете меня на тропу войны!

Они вели себя как подростки, которые впервые в жизни вышли вместе на улицу и обезумели от внезапно выпавшего снега. С веселыми шутками и в постоянной разудалой беготне они добрались наконец до Второй авеню, где находился желанный ресторан.

– Ты выглядишь неподражаемо, моя прекрасная белоснежка! – шутливо заметил Пол, стряхивая с нее хлопья снега. – Как бы не пришлось держать тебя за окном нашей студии всю зиму, чтобы сохранить таким образом твою неописуемую красоту!

– А я прижмусь к окну носом, потру заиндевевшие щеки и тем самым заставлю тебя горько сожалеть о содеянном.

– Нет, уж лучше я сейчас потру твои щеки, поцелую их, а потом попытаюсь разогреть с помощью бутылочки превосходного саке.

А потом они долго боролись с палочками, с помощью которых пытались насладиться по-японски приготовленным рисом.

– Ты единственное живое существо на этой грешной земле, – неожиданно произнес Пол, пристально глядя на нее, – которое доставляет мне такую радость. – Он был так возбужден, что в его сиявших любовью глазах появились слезы. Николь была растрогана до глубины души и ответила ему так же страстно. Они, словно две грозовые тучи, казалось, вот-вот разразятся молнией и громовыми раскатами. Вдруг Пол полез в карман куртки, вынул оттуда блокнот и ручку и стал что-то быстро писать. Николь догадалась, что он записывает ноты.

– Наконец-то я нашел! – воскликнул он через минуту. – Вот она, та музыкальная фраза, которая весь день сегодня вертелась у меня в голове, но прорвалась только сейчас.

– Я очень рада, – тихо шепнула Николь. – Знаешь, порой удается добиться такого вдохновения, что сознание совершенно освобождается, а воображение просто не знает границ.

– Что касается моего собственного, то оно плывет в одном и том же направлении – к твоему прекрасному телу, – так же тихо прошептал Пол, прижимаясь под столом коленкой к ее ногам. – Я безумно тебя хочу.

Николь даже вздрогнула от страстного блеска его глаз и нежного прикосновения под столом.

– Гм-м-м, – томно простонала она, – я тоже.

Подгоняемые жаждой любви, они вышли из ресторана и попытались поймать такси. Поскольку это оказалось отнюдь не минутным делом, Пол не выдержал и, прижав Николь к стене огромного серого здания, впился в ее губы необыкновенно долгим поцелуем, не обращая никакого внимания на медленно падающий с неба снег.

Домой они ехали молча, крепко обнявшись, как перед длительным расставанием.

– Водитель наверняка подумал, что мы сумасшедшие, – уже дома усмехнулась Николь.

– И он был, в сущности, прав, – серьезно заметил Пол. – Я поймал его завистливый взгляд и понял, что он был готов пожертвовать своей выручкой ради твоих обольстительных объятий.

Николь весело рассмеялась и шутливо хлопнула его по животу.

– Ты безумец, но при этом весьма милый и желанный. Пол схватил ее за руки и крепко прижал к себе железной хваткой.

– А за свой жестокий удар ты ответишь мне своей очаровательной плотью. – Он подхватил ее на руки и понес к кровати.

– Мы же оба промокли до нитки, – запротестовала Николь, не переставая хохотать.

– Ничего страшного, я быстро тебя высушу, – пообещал он таким тоном, что она невольно вздрогнула.

– Послушай, Пол, – обратилась она к нему через некоторое время, – что бы ты ни говорил о своем удовлетворении, я получаю гораздо большее удовольствие.

***

Николь проснулась от надрывно звонившего телефона. Протянув руку, она сняла трубку.

– Да.

– Джулия исчезла, – послышался издалека хрипловатый голос Эдварда. – Я только что вернулся домой и обнаружил записку, в которой говорится, что она уехала в Париж. Вот я и подумал, может, тебя она предупредила.

– Нет! О Боже мой! Эдвард, я немедленно еду…

– Нет, не сейчас, – остановил он жену. – В этом нет никакого смысла. Сейчас уже третий час ночи, и до утра нам все равно ничего не удастся предпринять. А утром, если она не вернется, я тебе перезвоню.

Пол мгновенно проснулся и озабоченно прикоснулся к ее руке.

– Что случилось?

– Джулия уехала в Париж. Какой ужас, Пол, я так боюсь за нее! Она же совсем ребенок!

Он привстал на кровати, обнял Николь и погладил ее по голове.

– Послушай, пока нет никаких оснований предполагать худшее.

– Пол, мне нужно наведаться домой…

– Но Эдвард отговаривал тебя, не так ли? Постарайся немного отдохнуть, а утром отправишься к нему.

Николь упрямо покачала головой:

– Нет, Пол, какой там отдых! Я даже думать об этом Не могу.

Застывшая у нее в глазах горечь, сменившая только что светившийся счастьем взгляд, вызывала у него двоякое чувство. С одной стороны, ему было безумно жаль Николь, а с другой – разбирала злость за ее склонность впадать в панику по любому случаю. Этот сукин сын специально позвонил посреди ночи, чтобы как можно сильнее расстроить бывшую жену. Ведь совершенно ясно, что сейчас нельзя ничего поделать и нужно дождаться утра.

А Николь тем временем стала лихорадочно одеваться.

– Ника, успокойся, пожалуйста, – безуспешно пытался образумить ее Пол, – не надо никуда ездить. Не исключено, что он сейчас не один.

Николь на какое-то мгновение застыла, а потом устало плюхнулась в кресло, своей беспомощностью и ранимостью напомнив ему брошенного матерью ребенка. Пол соскочил с кровати и уселся рядом, положив руку ей на плечо.

– В комнате очень холодно, любовь моя, – тихо сказал он, прижимая ее к себе. – Пойдем в постель.

– Извини, что разбудила тебя, – виновато потупилась она, все еще сопротивляясь его настойчивой просьбе. – Тебе сегодня предстоит очень напряженный день.

Если ты хоть немного отдохнешь, то и мне удастся поспать, – продолжал настаивать он, подталкивая ее к кровати. Уложив любимую в постель, он улегся рядом и крепко обнял ее за плечи. Николь подождала, пока он уснет, и осторожно выскользнула из теплой постели. Дурные мысли роились в ее затуманенной голове. Она чувствовала, что дочь оказалась в беде и нуждается в помощи. А кто еще может помочь ей, кроме матери? Она давно подозревала, что с Джулией происходит что-то ужасное, но невзирая на материнский инстинкт почему-то позволила Полу и Эдварду разубедить себя в этом. Она вспомнила тот вызывающе аляповатый наряд, в котором дочь щеголяла дома во время ее последнего визита. Она все видела, все знала и ничего не сделала, чтобы спасти Джулию. «Одна из нас должна наконец повзрослеть!» – прозвучали в ее ушах слова, брошенные девушкой в порыве гнева.

Поначалу Николь не поняла, что она имеет в виду, а теперь все стало на свои места. Речь шла о приобретении сексуального опыта. Можно себе представить, в какую историю вляпалась Джулия, если решила уйти из дома и уехать на край света!

***

– Но, Эдвард, как ты мог не замечать того, что творится у тебя под носом? – почти кричала Николь на пороге детской.

– И ты еще смеешь меня обвинять? – парировал он с не меньшей злостью. – Считаешь, что это я во всем виноват? Черт побери, да ты сама во всем виновата! Думаешь, Джулии было приятно встречаться с друзьями, зная, что ее мать выставила себя на посмешище в качестве легкомысленной любовницы? Я и так сделал все возможное, чтобы смягчить удар, но ты же знаешь, что отец не всегда и не во всем может заменить ребенку мать. Мне казалось, что у нее все нормально…

– Эдвард, сейчас не время препираться и ссориться, – сказала Николь примирительно, принимая на себя тем самым часть вины за случившееся. – Как мы теперь найдем ее? С кем она туда поехала? Хватит ли ей денег, чтобы вернуться домой? – Все эти вопросы она задавала скорее себе, чем мужу. Одна мысль о том, что ее дочь находится за океаном в чужом европейском городе, приводила ее в ужас. Она снова, наверное уже в десятый раз, прочитала записку Джулии.

– Мы, несомненно, очень быстро отыщем ее, – спокойно заявил Эдвард. Его самоуверенный, не терпящий возражений тон немного успокоил Николь, хотя раньше эта манера всегда бесила ее. – Я уже дал поручение своим людям.

– Каким еще людям? – нетерпеливо переспросила Николь, желая получить дополнительные заверения в том, что с Джулией все будет в порядке.

– Частным детективам. Попросил их выяснить, какие именно занятия она посещала в колледже, с кем дружила в последнее время, с кем отправилась во Францию…

– А тебе не приходило в голову, что она специально упомянула про Париж, чтобы сбить нас с толку? – не унималась Николь. – Самое ужасное, что она сейчас может быть где угодно и с кем угодно!

Уймись! – отмахнулся от нее Эдвард. – У меня неплохие связи почти во всех городах Европы, и я готов заплатить любую сумму за полезную информацию. Самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, так это вернуться домой, чтобы я сообщил об этом дочери, когда отыщу ее. Думаю, это будет для нее самая приятная новость, как, впрочем, и для меня.

– Нет, Эдвард. Это было бы слишком фальшивое обещание с моей стороны.

– Черт возьми! – гневно проговорил он. – Если с Джулией случится что-нибудь ужасное, Николь, – он сделал паузу и ткнул в нее указательным пальцем, – это будет на твоей совести!

***

С тех пор Николь никак не могла сосредоточиться на своей работе. Уже третий раз за сегодняшний день она звонила в офис Эдварда и наконец-то застала его на месте.

– К сожалению, пока никаких новостей, – сухо ответил он. – Прошло еще очень мало времени. Но мне все же удалось выяснить, что она посещала лишь утренние занятия в колледже.

– Ты хочешь сказать, что все это время она нам врала? – оторопела Николь, до боли сжав телефонную трубку.

– А что тут удивительного? Ведь ты сама подала ей хороший пример.

– Нет, я никогда не врала ей.

Как сказать! – ехидно заметил он. – Ты просто не сообщила ей правду с самого начала. Да и мне, кстати, тоже. Значит, Джулия не врала нам, она просто не захотела сказать правду, вот и все. Она не сказала, сколько пропустила занятий, где проводила все это время и так далее И тому подобное. И вообще, я сейчас очень занят, так что перестань трезвонить мне каждую минуту и отрывать от работы. Если будут какие-то новости, я дам тебе знать.

***

Энн пришла на премьеру Пола вместе с его отцом. Николь поначалу обрадовалась, увидев подругу в толпе поздравлявших, но потом сникла, вспомнив, что от прежней их дружбы не осталось и следа. Том и Джанет Маркхэм перехватили ее грустный взгляд и решили немного успокоить.

– Думаю, она примет твои поздравления, – тихо прошептал ей на ухо Том, но Николь имела все основания сомневаться в этом. Уж слишком далеко она зашла в своих отношениях с Полом, чтобы Энн с легкостью простила ее.

Все места в зале были заняты, правда, на сей раз не присутствовал никто из светил, которых обычно приглашала Энн. В основном здесь были молодые музыканты, коллеги Пола и его самые близкие друзья, среди которых самое почетное место отводилось Фреду Феликсу, довольно известному композитору, учителю Пола и преподавателю музыки Йельского университета.

Когда прозвучали первые ноты, Николь позабыла обо всем на свете. Конечно, она много раз слышала отдельные части композиции, но всю целиком слушала сейчас впервые. Чарующие звуки мелодии поглотили все ее внимание, а в душе подсознательно росла гордость за любимого человека.

Финал пьесы публика встретила восторженно: все встали и долго аплодировали музыкантам, не давая им возможности покинуть сцену. Николь тоже аплодировала до боли в ладонях, радостно обнимала Тома и Джанет, но при этом наотрез отказалась выйти на сцену, так как опасалась столкнуться там со своей бывшей подругой.

А когда зрители стали медленно покидать концертный зал, она краешком уха уловила обрывки разговоров.

– Нет, что ни говори, он настоящий композитор, а не просто исполнитель!

– Какая колоссальная энергия! Именно поэтому его пьеса звучит так грандиозно.

– А сколько в ней сюрпризов… какое разнообразие звуков… какая чудная гармония!

После концерта они отправились на квартиру одного из друзей Эла, где тот решил устроить небольшой ужин по поводу успешного выступления сына. Николь все время держалась с Томом и Джанет, довольствуясь теплой улыбкой Пола, которой тот то и дело одарял ее. Они еще раньше договорились о том, что она будет находиться поодаль, чтобы не возбуждать любопытство некоторых гостей.

Между тем Эл, улучив момент, подошел к Николь и обнял ее за плечи.

– Ну как, малышка, что ты думаешь о своем парне?

– Восхитительная композиция, Эл! Слушай, если Энн увидит, что ты разговариваешь со мной…

– Не увидит, – заверил ее тот. – Она слишком занята обольщением Сэма Райта из «Тайме».

Спустя какое-то время Пола уговорили выступить с короткой речью. Николь слушала его с замиранием сердца и жадно впитывала каждое слово, но внезапно ее охватило горькое чувство обиды. Если бы они были ровесниками, то она сейчас сидела бы рядом с ним и открыто восхищалась его талантом.

– …а еще я хочу сказать большое спасибо своей бабушке Генриэтте, а также родителям, которые проявили недюжинное терпение и, по-моему, передали мне свой почти безупречный музыкальный вкус…

Николь украдкой взглянула на Энн и увидела, что та побагровела от столь расплывчатой благодарности. Ей, конечно, хотелось бы, чтобы сын выделил ее заслуги особым образом, а не просто упомянул о матери вкупе с остальными.

– И наконец, я хочу выразить особую признательность человеку, которые вдохновлял меня все последние месяцы и который достиг еще большего совершенства в своей области. Человек этот всегда понимал меня, во всем поддерживал и, как я уже сказал, вдохновлял на новые творческие искания. Это мой верный и преданный друг Николь Ди Кандиа!

Когда комната взорвалась громкими и на удивление единодушными аплодисментами, Николь густо покраснела и смущенно потупила взгляд. К счастью, Пол сразу же переключил внимание гостей на своего учителя Фреда Феликса, и Николь, справившись с собой, посмотрела по сторонам. Оказалось, что в глубине комнаты застыла в гневе монументальная фигура Энн. Пунцовая от негодования, она, казалось, готова была стереть с лица земли свою бывшую подругу.

***

– Пол, ты же обещал мне, – жалобно говорила Николь, когда они уже готовились ко сну. Мысли ее мешались, а от выпитого шампанского голова и вовсе шла Кругом. – Неужели ты не понимаешь, что любая демонстрация романтической связи со мной сослужит тебе дурную службу?

– Прекрати сейчас же! – с наигранной строгостью произнес он и нежно обнял Николь за талию. – У меня с тобой действительно романтическая связь, и я чрезмерно горжусь этим.

– Да, но твоя мать так посмотрела на меня, что…

– Тем хуже для нее. Она пожала десятки рук и с удовольствием купалась в лучах славы своего сына. И потом, без денег моего отца ни о какой премьере и речи быть не могло. – Пол расстегнул рубашку и стал медленно раздеваться. – Она не такая уж бескорыстная, какой хотела казаться все эти годы.

– А кто может похвастаться абсолютным бескорыстием? – тихо произнесла Николь и понуро опустила голову, неожиданно вспомнив свою размолвку с Джулией.

Пол пристально взглянул на нее.

– Выше голову, Ника. Не надо портить мне настроение в такую чудную ночь. Присутствовавшим действительно понравилась моя музыка, разве не так?

– Разумеется, дорогой, а мне больше всех. Все было чудесно и, главное, доступно даже для такого далекого от мира музыки человека, как я.

– Я очень надеялся на это. В разговоре с Сэмом Райтом я сказал, что мне не хотелось бы играть только для самого себя и для небольшой группы сведущих в музыке людей. Поэтому аудитория для меня – главный стимул.

Николь и впрямь была рада, что все удалось и что Пол снова заявил о себе, как о талантливом и подающем надежды композиторе. Однако в постели на нее вновь нахлынуло неистребимое чувство вины за все, что случилось с Джулией. Она отсутствовала уже больше недели, и, несмотря на все усилия Эдварда, никакой путной информации о ней из Европы не поступало. Николь не в состоянии была наслаждаться сексом, в то время как ее дочь, возможно, страдала от одиночества, голода или, не дай Бог, подвергалась опасности. Возможно, она больна и взывает о помощи или находится на грани смерти. О самом худшем Николь просто старалась не думать.

Пол, словно догадавшись о тайных мыслях любимой, перестал ласкать ее и перевернулся на спину.

– Прости меня, Пол, – виновато прошептала Николь, – ты здесь ни при чем. Просто Джулия не выходит у меня из головы.

– Я знаю, – мягко промолвил тот, целуя ее пальцы. – Мне бы очень хотелось помочь тебе, но я ума не приложу как. Остается только надеяться на лучшее и ждать.

В ту ночь Николь приснилось, что она поехала в Париж и без устали бродила там по улицам, спрашивая прохожих, не приходилось ли им видеть ее дочь.

– Толстая грязная корова! – зло бросила ей вслед одна женщина, которая чем-то напоминала ее бывшую подругу Энн. И вдруг она увидела дочь на высоком холме Монмартра. Николь крикнула ей, чтобы Джулия остановилась, но та продолжала свой путь, не обращая никакого внимания на крики матери. Николь попыталась догнать ее, но ноги отказывались подчиняться. А потом фигура дочери стала быстро удаляться, пока совсем не исчезла за горизонтом. Ее маленькая трехлетняя Джулия исчезла навсегда, не оставив и следа. Николь же изо всех сил карабкалась на вершину холма и наконец достигла ее. Перед ней зияла черная тьма. «Джулия, Джулия!» – что есть силы закричала она и проснулась в холодном поту.

Пол нежно погладил ее по щеке, утирая горючие слезы. Николь еще крепче прижалась к нему и лежала так до самого утра.

Утром она первым делом позвонила Эдварду, но в офисе ответили, что он уехал в Париж.

***

Эл громко зачитывал Энн отрывки из газетного сообщения:

– «…в высшей степени волнующая премьера молодого композитора и флейтиста Пола Лурье… чарующая мелодия… насыщенные эмоциональными тонами композиции… бескомпромиссно романтическая музыка без какой бы то ни было тени подражания…»

Энн сидела на кухне, поглощая чашку за чашкой черный крепкий кофе и куря сигарету за сигаретой. Ее несказанная радость по поводу несомненного успеха сына омрачалась лишь тем грустным обстоятельством, что в своем публичном признании он выделил именно Николь в качестве главного вдохновителя. Так несправедливо обойтись с матерью, которая воспитывала его с пеленок и все силы отдавала его музыкальному образованию! Да, его музыка была поистине прекрасной, но только благодаря матери, а не какой-то там шлюхе.

– Ты слушаешь меня, дорогуша? – вернул ее к действительности Эл. – Райт называет его одним из самых одаренных молодых композиторов, музыка которого пронизана определенной эмоциональной напряженностью и в то же самое время отличается поразительной элегантностью…

Энн была так возмущена поведением сына, который поставил ее на одну доску с отцом, что даже не нашлась с ответом. И это после того, как она поднялась к нему за кулисы, по-матерински обняла его и поцеловала, прощая ему все-все, хотя, конечно, его извинения были совершенно неадекватны проступку.

Интересно, а что бы написал по этому поводу Бернард Лэсситер, если бы присутствовал на премьере? К сожалению, он проигнорировал приглашение и даже не ответил на ее письмо с многочисленными извинениями.

Кроме того, Энн была крайне расстроена тем обстоятельством, что Том и Джанет, которых она всегда считала своими лучшими друзьями, подошли к ней с поздравлениями, несмотря на то что две минуты назад мило ворковали с этой мерзавкой Николь. Правда, они предпочли деликатно не упоминать о ней, но это дела не меняет. Энн давно уже подозревала, что они тайно подмазываются к этой так называемой знаменитости, надеясь, видимо, что какая-то ничтожная часть ее славы рано или поздно перепадет и им.

Она видела, как Николь посмотрела на нее, надеясь, видимо, что Энн улыбнется, простит ее и по-дружески поцелует со словами: «Все нормально, дорогая». Как бы не так! Уж Николь-то никогда не видать такого триумфа, как бы она ни старалась.

– Она выглядела просто ужасно! – неожиданно прервала она бывшего мужа. – Я, конечно, не желаю бедной Джулии никаких несчастий, но если Николь никогда больше не увидит свою дочь, это послужит ей хорошим уроком. Откровенно говоря, она недостойна иметь дочь.

– Боже мой, Энн, что ты плетешь?! – изумился Эл после некоторого оцепенения. – Никогда не думал, что ты можешь быть такой черствой и жестокой. Вспомни свои слова, сказанные совсем недавно. Ты говорила, что Николь нанесет непоправимый урон музыкальному творчеству Пола, а вышло все наоборот, в чем совсем нетрудно было убедиться на премьере. Неужели она не заслужила хотя бы малейшего снисхождения?

Энн, вскочив с места, побагровела от ярости.

– Если ты намерен защищать ее, то можешь убираться ко всем чертям!

Эл обиженно поджал губы и с шумом скомкал газету.

После выступления Пола на ужине Энн просто обезумела от ненависти и обиды. Она была так оскорблена подобным обращением, что улизнула оттуда, даже не попрощавшись с неблагодарным сыном. Будь проклята эта предательница, которая увела от нее фамильную гордость и внесла раздор в их семью! Ничего, она еще поплатится за это Джулией. Николь, похоже, получит прекрасную возможность ощутить невыносимое горе от того, что ребенок падает в пропасть, а она ничем не может помочь ему.

***

– Пол, я должна ехать в Париж. По крайней мере я хоть что-то буду делать. Не могу больше сидеть сложа руки и слушать, как тикают часы.

– Даже если ты найдешь ее, – пытался образумить ее Пол, – она все равно убежит от тебя. Неужели ты не понимаешь, что весь этот трюк направлен прежде всего против нас с тобой?

– Понимаю, но если я туда поеду, она, может быть, поймет, что мне небезразлично…

– Да, чтобы бросить меня и вернуться в семью, – сухо прервал ее Пол. – Именно этого она и добивается. Ты хочешь уступить ей? Думаешь, это достаточно разумный повод, чтобы пожертвовать нашим счастьем?

С каждой минутой решимость Николь заметно ослабевала под напором неопровержимых аргументов Пола.

Да и чему тут удивляться? Ведь ясно было с самого начала, чем все это может обернуться. Она была готова на все и считала, что у нее достаточно сил, чтобы вынести злоключения последнего времени.

Пол, заметив ее колебания, усилил натиск.

– Если ты уступишь Джулии, это еще больше укрепит ее в мысли, что наша любовь гроша ломаного не стоит. Прекрасное будет доказательство того, что ты в нее изначально не верила.

– Нет, это не так! – запротестовала Николь. – Я всегда верила в нашу любовь, но мне нужно убедиться, что моя дочь цела и невредима.

– Николь, ты совершенно не понимаешь Джулию. Если ты отправишься туда с единственной целью проверить, все ли с ней в порядке, она сразу же поймет, что ты сделала это ради себя самой, а не ради нее. Ей станет ясно, что ты хочешь облегчить свою материнскую участь и совершенно не берешь в расчет чувства дочери.

– Но я действительно переживаю из-за нее!

– В таком случае, по ее мнению, ты должна оставить меня и вернуться в дом. Неужели ты еще не осознала, что она ведет себя, как террористка? Она хочет получить все сразу и сейчас, а на меньшее не согласна и готова бороться до конца. Джулия хочет, чтобы ты вернулась домой и продолжала жить с ее отцом, вот и все. Вряд ли ее устроит Даже самый разумный компромисс.

Николь прекрасно понимала, что Пол всеми силами старается сохранить ее и не допустить разрыва их отношений. В этом смысле он выступал в качестве конкурента Джулии и тоже был готов бороться до конца.

– Но если Эдвард все-таки найдет ее, – продолжал развивать свою мысль Пол, – то весь ее хитроумный план полетит к черту, после чего она, возможно, оставит свои попытки разрушить наши отношения.

– Только не надо называть это планом, – воспротивилась Николь. – Ты же не видел ее в последнее время, а я видела. Она страшно переживает из-за распада семьи, как, впрочем, и мои родители. Неужели ты и их причислишь к заговорщикам?

– У твоих родителей, Ника, есть по крайней мере религиозные основания для недовольства, хотя я все равно их не оправдываю. И вообще ты должна раз и навсегда решить главный вопрос: что тебя волнует больше – моя любовь или безупречная репутация среди окружающих? И если ты все-таки выберешь последнее, то в этом случае ты ничем не лучше моей матери, своего бывшего мужа или любого другого человека, которому не по душе наши отношения.

– Я уже сделала свой выбор, Пол, и ты прекрасно знаешь об этом. Но Джулия… – Ее слова утонули в глубоком и страстном поцелуе.

– Никаких «но», – прошептал Пол. – Если ты по-прежнему любишь меня, то должна остаться здесь.

– Да, я люблю тебя, очень люблю, но… – Она уткнулась лицом ему в плечо и на какое-то время затихла. – Я… я не могу, Пол.

В этот момент на пороге появился заметно озабоченный Фред Феликс.

– Пол, мы можем поговорить с тобой наедине?

Николь воспользовалась временным замешательством и бросилась к чемодану.

– Я уезжаю, Пол…

– Нет, черт возьми, – раздраженно воскликнул Пол, – подожди минутку! Фред, что стряслось, черт побери? Говори быстрее, ты же видишь, я занят! К тому же у меня нет от нее никаких секретов.

– Превосходно. В таком случае взгляни вот на эту оркестровку.

Раздраженный неожиданным вторжением учителя, Пол небрежно взял протянутые листы бумаги и стал быстро просматривать их. В ту же секунду лицо его вытянулось от удивления.

– Где ты это взял? Это же моя композиция, то есть один из ее первоначальных вариантов! Чуть позже я слегка изменил партию виолончели и гобоя и немного переработал партию флейты. – Просмотрев написанное до конца, он снова вернулся к началу. – «Фантазия в голубой дымке». Автор – Айвор Льюис. Что это, Фред? Чья-то глупая шутка?

– Боюсь, что нет, – мрачно ответил тот. – Все это вручили мне в издательстве. Если ты обратил внимание, эта вещь вышла в свет больше месяца назад.

– Но это же моя музыка! Никто не имеет права издавать ее без моего ведома!

– А Айвор Льюис взял и издал. Пол, я знаю, что это твоя музыка, и все музыканты твоего оркестра тоже знают об этом, но ты же понимаешь, что дело пахнет керосином. – Фред наклонился вперед и жестом попросил Пола успокоиться, увидев в его глазах дикую ярость. – Некоторое время назад мой издатель Джон Уитч получил от кого-то анонимное приглашение на твой концерт. Судя по всему, аналогичные приглашения получили также и другие музыкальные критики. Уитч сразу же позвонил мне, так как мы давно уже знаем друг друга и между нами нет никаких секретов. Но и он сейчас бессилен что-либо сделать. Впрочем, может быть, мне еще как-то удастся убедить его не подавать на тебя в суд. Что же касается этого Айвора Льюиса, то он сейчас в Париже и связаться с ним невозможно. Самое же страшное для тебя, Пол, заключается в том, что твоя пьеса отныне считается плагиатом.

Николь мгновенно забыла про Джулию и бросилась к Полу, чтобы хоть как-то смягчить этот жестокий удар судьбы, способный раз и навсегда разрушить всю его музыкальную карьеру.

Глава 11

Бернард Лэсситер сидел за своим рабочим столом, переводя взгляд с одной оркестровки на другую. Да, похоже, этот высокомерный Лурье вляпался по самые уши. Теперь ему не поможет не только его сердобольная и наглая мамаша, но даже знаменитая бабушка. Вложив в пишущую машинку лист чистой бумаги, он начал привычно строчить разгромную статью по поводу сенсационного плагиата.

Его напряженная работа была прервана телефонным звонком. На другом конце линии прозвучал приглушенный голос коллеги из парижского офиса:

– Бернард, тебе крупно повезло. Я уже потерял всякую надежду отыскать здесь этого Айвора Льюиса, но он неожиданно объявился на устроенной нашими соотечественниками вечеринке. Льюис уже был под кайфом, и мне удалось без особого труда выудить из него все интересующие нас сведения.

Когда Лэсситер повесил трубку, у него уже не было абсолютно никаких сомнений в правдивости всей этой истории. Теперь Пол Лурье получит хороший урок и надолго запомнит правила хорошего тона. Он наконец-то поймет, что происходит с молодыми музыкантами, которые все свое насквозь фальшивое высокомерие строят на обманчивых и оттого еще более губительных оценках со стороны любвеобильных родителей! Он еще пожалеет о том, что не остался в раннем детстве сиротой!

***

Айвор Льюис проснулся с жуткой головной болью, как будто в течение всей ночи кто-то нещадно терзал его. Во рту же, казалось, застрял кляп из сырой ваты, а желудок наполнился сотнями иголок.

Посмотрев на рыжеватую голову рядом с ним, он вдруг ощутил невыразимое чувство стыда и вины за содеянное. Вчера вечером к нему в баре подвалил какой-то человек, когда он был уже до небес накачан наркотой, и наплел такое, что он почти поверил.

Тряхнув головой, Айвор аккуратно сполз с кровати и стал рыться в карманах своего поношенного пиджака. Подняв голову, Джулия застонала от боли. Перед глазами поплыли темные круги, а к горлу подступила тошнота. Увидев, что Айвор с шумом вдыхает в себя белый порошок, она интуитивно поморщилась и отвернулась.

– Неужели надо с самого утра вдыхать в себя эту гадость?

– Перестань ворчать! – огрызнулся тот. – Я тебя не приглашал. Можешь валить в любую минуту, если не нравится. – Ему уже порядком осточертела эта малышка. Она как камень висела на его шее, хотя он и жил в последнее время исключительно за ее счет.

Джулия понуро опустила голову и захлопала ресницами. Поначалу все было прекрасно, а потом он стал отдаляться от нее, что она объясняла себе прежде всего негативным влиянием наркотиков. Они встретились в вестибюле гостиницы и быстро уехали в Париж, хотя он и возражал поначалу против такой спешки. Примерно пару недель они жили душа в душу, а потом этот дурацкий кокаин все испортил. Чем больше он нюхал его, тем меньше интересовался сексом, а потом его стали интересовать исключительно ее деньги, что было ей особенно неприятно.

Джулия всегда думала, что умеет транжирить деньги, но до Айвора ей было далеко. Он тратил их с такой быстротой, что она стала тревожиться по поводу своего ближайшего будущего. Конечно, большая их часть уходила на кокаин, но не только. Он сорил деньгами направо и налево, совершенно ни о чем не заботясь.

Джулия протянула руку к столику, где стояла початая бутылка ликера.

– А вообще-то говорить с тобой забавно, – просипел Айвор, обретая блаженное состояние наркотического опьянения. – В особенности когда ты прилично поддашь.

– Благодаря тебе! – недовольно огрызнулась она, наливая полный стакан спасительной жидкости.

– Чушь собачья! Ты уже была алкоголичкой, когда мы впервые встретились.

Джулия молча осушила стакан, а потом внезапно вскочила с постели и бросилась в ванную, где ее моментально вырвало. Никогда еще ей не было так плохо, как в это ужасное утро. Впрочем, ей было плохо все последние дни, независимо от того, пила она или нет. Днем было более или менее нормально, а вот по утрам постоянно тошнило и выворачивало наизнанку.

Увидев страдания подруги, Айвор сочувственно произнес:

– Послушай, малышка, давай-ка сходим в кафе и проглотим по круассану. Да и чашка крепкого кофе нам тоже не помешает.

– Нет, я ничего не могу есть.

– В таком случае составь мне компанию, – с лихой беззаботностью предложил он, потихоньку одеваясь. – Пойдем.

В кафе Айвор снова с тревогой обнаружил странные перемены, происходившие в последнее время с Джулией. Она практически ничего не ела, много пила и превратилась в скелет, обтянутый кожей. Даже некогда выпиравшая грудь куда-то бесследно исчезла. Странно, а ведь совсем недавно она казалась ему весьма соблазнительной девочкой. Сейчас же он не испытывал к ней абсолютно никаких чувств, кроме жалости. Впрочем, еще большую жалость он испытывал к самому себе.

– Кстати, – как будто невзначай произнес он, – сколько у нас осталось денег?

– Где-то около тысячи. Эта гостиница оказалась не такой уж и дешевой. Думаю, было бы лучше снять недорогую квартиру.

– А я предлагаю тебе сообщить папаше, чтобы он выслал немного денег. Он наверняка будет безумно рад узнать, что ты жива и здорова.

Джулия устало опустила голову на стол. Айвор потрепал ее по светлым кудрям.

– Ну ладно, не переживай, все будет нормально.

– Это ты сейчас так говоришь, – пробормотала Джулия. – А что ты скажешь, когда окончательно выветрится твой кокаин и ты на стенку полезешь от ломки?

И тут Айвор заметил сидящего за соседним столиком прилично одетого и чисто выбритого человека с чашкой кофе и газетой в руках. Это был его старый приятель, поставлявший ему наркотики.

– Эй, Дюк, рад тебя видеть. Мне нужно подкрепиться. Дюк покачал головой:

– Нет, малыш, все продано.

По телу Айвора пробежала мелкая дрожь.

– Ты серьезно? Как же мне быть?

– Извини, малыш, но ничем помочь не могу. Может, немного героина?

– Нет! – почти закричал Айвор и мгновенно покрылся испариной. Он знал, что героин окончательно погубит его.

Дюк равнодушно пожал плечами и поставил чашку на стол.

– Дело хозяйское, малыш.

– Подожди! – воскликнул Айвор и попытался встать Из-за стола, что стоило ему немалых усилий. Но приятеля уже и след простыл. Тупо посмотрев на соседний столик, он увидел оставленную там газету «Геральд трибюн», подобрал ее и рассеянно уставился на первую полосу. В глаза бросился крупный заголовок: «Пьеса молодого композитора оказалась плагиатом».

«Пол Лурье, 22-летний композитор, премьера музыкальной пьесы которого с успехом прошла в Нью-Йорке На прошлой неделе, обвиняется музыкальными издателя-Ми в плагиате. Они убедительно доказали, что изданная Ими более месяца назад музыкальная пьеса Айвора Льюиса под романтическим названием «Фантазия в голубой Дымке» в точности совпадает с так называемым произведением Пола Лурье. Прибыв в Париж, Льюис, гобоист и студент музыкального колледжа в Рочестере, штат Нью-Йорк, выразил неподдельное негодование тем возмутительным фактом, что Пол Лурье, которого он считал талантливым композитором и флейтистом, содрал у него музыкальное произведение практически без каких бы то ни было изменений. Льюис также заявил, что Пол Лурье еще в прошлом году попросил у него партитуру, чтобы опробовать ее в своем оркестре, музыканты которого являются выпускниками музыкального колледжа Йельского университета. Вскоре, однако, Лурье вернул Льюису оркестровку, выразив сожаление о невозможности использовать ее для своей работы. В настоящее время Льюис ведет переговоры в Париже об исполнении своего произведения, но теперь его планы могут претерпеть серьезные изменения. Он также высказал предположение, что Пол Лурье, возможно, неосознанно воспроизвел его произведение…

Бернард Лэсситер, музыкальный критик «Тайме», высказывает не лишенное оснований предположение, что «молодой и в высшей степени нетерпеливый человек», музыкальная карьера которого во многом обеспечивалась неустанными усилиями чересчур амбициозных родителей, видимо, решил выйти из затруднения с помощью примитивного воровства не принадлежащего ему произведения. Это тем более возмутительно, что Лурье не удосужился даже сколько-нибудь серьезно переделать партитуру, надеясь, видимо, что это сойдет ему с рук.

Пол Лурье и Фред Феликс уже опубликовали соответствующие опровержения, начисто отрицая сам факт плагиата…»

***

Невыносимо острая боль в животе согнула Айвора пополам. Он с трудом поднялся со стула и медленно поковылял прочь из кафе.

Когда Джулия наконец подняла голову, ее друга уже и след простыл. Опасаясь, что любое неосторожное движение вызовет у нее приступ тошноты, она выпрямилась и принялась дышать глубоко, надеясь, что все скоро пройдет. Затем выпила немного кофе и заказала двойную порцию ликера. Изнывая от ожидания, она бросила взгляд на оставленную ее приятелем газету и скользнула глазами по крупному заголовку со знакомой фамилией. Схватив газету, Джулия пробежала статью, после чего вскочила с места и, не прикоснувшись к ликеру, бросилась в гостиницу.

Айвор неподвижно лежал на кровати с закрытыми глазами. Она кинулась к нему и сильно тряхнула за плечо.

– Ах ты ублюдок! Все это время ты вешал мне лапшу на уши, кормил байками и даже словом не обмолвился, что занимаешься музыкой! Почему ты так поступил с Полом?

Тот утробно застонал, но не двинулся с места.

– Я ничего плохого не сделал, – вяло пробормотал он, не в силах открыть глаза.

Ты не мог написать ни единой ноты, если вся твоя жизнь уже давно держится на наркотиках! – продолжала Неистовствовать Джулия. – Теперь мне ясно, откуда у тебя появились деньги на поездку в Париж. Тебе кто-то хорошо заплатил за эту мерзость!

Не дождавшись от него никакой реакции, она направилась в ванную, чтобы немного освежиться. Там на полке она вдруг увидела пустой конверт. Опустив в него палец и лизнув его, она мгновенно сообразила – героин.

Джулия вернулась к приятелю и плеснула в него водой из стакана.

– Ах ты сволочь! Наплел мне, что ты странствующий актер! Мразь вонючая! А я поверила тебе, дура!

– Я действительно актер, – вяло промямлил тот, не поднимая головы. – Актер, потому что всю жизнь притворяюсь. Послушай, это не очень интересная история…

– Нет, это будет очень интересно, и ты непременно мне все расскажешь. – Она уселась на край кровати и стала трясти его за плечо.

Айвор сначала заохал, но потом повернулся к ней и с трудом стал рассказывать ей о своих приключениях, пока наконец не отключился от изнеможения.

Джулия вскочила на ноги и дернула его за плечо.

– Мерзавец, убирайся вон! Забирай свои шмотки и проваливай, или я оторву тебе башку! – Не получив ответа, она набросилась на него с кулаками и стала лупить по лицу что есть мочи, вымещая на нем всю накопившуюся за последнее время злость и обиду. Стащив Айвора с постели, она пнула его ногой и начала лихорадочно собирать разбросанные по всей комнате вещи. Наспех втиснув их в потрепанный чемодан, она выставила его за дверь, а потом вытолкала вслед за ним и хозяина.

Разобравшись со своим другом, Джулия устало опустилась на кровать и посмотрела на дрожавшие от нервного перенапряжения руки. Дело дрянь. Но сейчас ей плевать на все на свете. Потянувшись к бутылке, она налила полстакана ликера, добавила немного воды и залпом осушила его. Через некоторое время бутылка была уже пуста. А боль постепенно исчезла, уступив место тяжелому похмелью. Комната поплыла перед ее мутным взором, а потом все провалилось в пустоту.

***

– Пол, как хорошо, что ты вернулся! – обрадовалась Николь и поцеловала его в щеку. – Телефон не умолкает весь вечер. Твои поклонники спешат сообщить тебе, что не верят этой чепухе.

Пол молча снял пиджак и уселся в кресло. С момента появления гнусной статьи Лэсситера, он принял мудрое решение не говорить на эту тему и не расстраиваться почем зря. Но Николь знала, что он тяжело переживает случившееся, глубоко оскорблен и нуждается в поддержке. Невыносимо смотреть, как он страдает.

Сначала он реагировал на происшедшее с неописуемым возмущением и никак не мог понять, почему какой-то неизвестный парень решил напакостить ему.

– Все очень просто, – пыталась успокоить его Николь. – Вокруг тебя немало завистников, которые готовы на любую мерзость, лишь бы сбросить тебя с пьедестала. Обычная зависть, не более того. Ты учился у знаменитого педагога, неоднократно получал призы на фестивалях, успешно дебютировал, что удается далеко не каждому, привлек внимание целого ряда выдающихся музыкантов…

– Которые тоже, видимо, считают, что я украл чужую музыку, – не без ехидства закончил Пол. – Вообще говоря, я никак не могу понять, каким образом посторонний человек получил доступ к моей оркестровке. О ней знали только Феликс и музыканты моего оркестра.

Впрочем, тайна постепенно стала раскрываться. Кто-то из его коллег припомнил, что задолго до премьеры какой-то парень по имени Джон заменил на репетиции внезапно заболевшего Джо Ярроу. Сам же Джо, когда его спросили об этом, удивленно вытаращил глаза и клятвенно заявил, что никого и никогда не просил заменить его на репетиции. Правда, при этом вспомнил, что в тот день ему действительно стало плохо в кафе, но тогда он не придал этому никакого значения. Пол тут же позвонил в редакцию газеты «Сохо тайме», и там подтвердили его догадку: никакого репортера Рейли у них никогда не было.

Теперь прояснилось главное – некто специально вывел Джо из строя, подослал своего человека на репетицию, чтобы тот записал исполнявшуюся пьесу, и таким образом испортил премьеру. Значит, за всем этим кто-то стоит. Но кто? Пол долго ломал голову и в конце концов пришел к выводу, что только один человек располагал достаточными для этого средствами и имел все причины выместить на нем свою злобу – Эдвард Харрингтон.

И вот сейчас Пол остро почувствовал, что может потерпеть поражение в борьбе за свои права. Конечно, первые отклики на его премьеру были вполне благоприятными, но последовавшая за ними статья Лэсситера нанесла ему серьезный урон. Этот негодяй, видимо, так и не смог простить им с матерью столь пренебрежительного отношения к своей персоне и решил отыграться посредством такого вот скандала. К сожалению, многие склонны думать, что дыма без огня не бывает.

– Дорогой, никто из тех, кто хорошо знает тебя или хоть когда-нибудь слушал твою музыку, так не думает, – попыталась заверить его Николь. – Кто такой этот Айвор Льюис? Чего он добился своим лживым утверждением, что именно он написал эту пьесу?

– Не важно, – грустно заметил Пол. – Главное, что он первым опубликовал ее, и тут ничего не поделаешь. Даже если он откажется от своих прав, в чем я сильно сомневаюсь, для меня это будет слабое утешение. – Он посмотрел на нее и опустил глаза. Остается только отыскать этого негодяя Харрингтона и набить ему морду. Только он мог сделать это, так как имел к тому достаточные основания, уйму денег и весьма обширный круг знакомых, которые могли осуществить его коварный план. А затем отправил Льюиса в Париж, где тот и зачитал написанное кем-то из друзей Харрингтона заявление о плагиате.

Что же до Николь, то она переживала из-за этой гнусной истории даже больше, чем по поводу дочери, судьба которой до сих пор оставалась неизвестной. Но самое главное заключалось в другом. Теперь Пол с каждым днем все сильнее убеждался, хотя и не говорил об этом Николь, что их любовь отныне обречена на муки. Он рассчитывал на успех, надеялся получить приличные деньги и больше всего на свете хотел купить Николь вполне пригодную для работы студию. И вот сейчас все его планы рухнули. Сколько еще она будет жить на жалкие гроши и считать каждое пенни? Она будет права, если прямо сейчас выскочит на улицу, поймает такси и… через минуту она уже будет купаться в роскоши. Да еще с человеком, репутация которого никогда не подвергалась сомнению и который вызывает симпатию средств массовой информации.

Пол был так расстроен, что даже Элу не удалось поднять ему настроение.

– Послушай, мы можем поместить опровержение на целую страницу «Тайме». Если и это не поможет, Джо Ярроу готов подать в суд и разоблачить всю подоплеку этого грязного дела.

– Нет, оставь его в покое. И вообще не вмешивайся. Мне просто придется написать еще одну пьесу и тем самым доказать свое авторство. – Пол посмотрел на отца и на Николь с каким-то доселе неизвестным им выражением. – Говорят, страдания формируют характер, так позвольте же мне по крайней мере укрепить его своей работой.

Николь с тревогой посматривала на Пола и постоянно прикладывалась к стакану с вином, не зная, чем помочь любимому. Да и он очень нервно реагировал на все ее попытки хоть как-то успокоить его. На каждое ее слово отвечал гневной тирадой и вообще считал, что все друзья предали его, кроме, может быть, Фреда Феликса.

– Дорогой, пойдем поужинаем где-нибудь?

– Поужинай без меня. Мне нужно немного поработать. – Он встал с бутылкой вина в руке и направился в свой угол, к любимой флейте.

Николь была в отчаянии. Она съела бутерброд и затаилась в дальнем конце студии, стараясь не мешать Полу. Ее грустные размышления были прерваны телефонным звонком. Сняв трубку, она после некоторой паузы услышала хриплый голос Энн:

– Мне нужно поговорить с Полом.

– Он сейчас работает, Энн. Впервые за последнее время. Не могла бы ты перезвонить позже, когда…

– Перестань мне морочить голову! – грубо прервала ее Энн. – Позови его к телефону. Это очень важно.

Подчиняясь какому-то инстинкту, Николь повесила трубку, а потом сняла ее с рычага, чтобы никто больше не беспокоил Пола. Плевать она хотела на Энн. Сейчас только увлекательная работа, которой он не занимался уже много дней, способна хоть немного отвлечь его от дурных мыслей. Вдохновение – штука странная и в высшей степени необъяснимая. Если его спугнуть, то потом неизвестно, когда дождешься.

Николь и сама принялась за. работу, воодушевленная примером любимого. Доносившиеся с другого конца студии звуки ласкали слух и вселяли надежду на благополучный исход всей этой истории.

Ближе к одиннадцати Пол отложил флейту и многозначительно посмотрел на Николь.

– Тебе лучше, дорогой? – заботливо поинтересовалась она и радостно улыбнулась.

– Да, намного. Прости, я нагнал на тебя тоску за последнее время…

Николь подошла к нему и прервала его страстным поцелуем.

– Ты была прекрасна в этот трудный час, – нежно пробормотал Пол. – Без твоей моральной поддержки я просто не выдержал бы. Знаешь, последнее время я очень боюсь, что ты потеряешь терпение и бросишь меня…

– Я по-прежнему люблю тебя и не боюсь никаких трудностей. Любимый мой, я всегда верила в тебя, а сейчас моя вера только окрепла. Ты талантливый композитор и со временем непременно получишь все то, чего заслужил, а эта несправедливость будет забыта, как дурной сон.

– Еще сегодня я не думал, что способен написать хотя бы одну ноту, а сейчас вновь обрел уверенность в себе и готов работать до изнеможения. Музыка всегда поддерживала меня; когда что-то не получается, вдохновение не исчезает, а просто меняет форму своего воздействия. Всю свою жизнь я мыслю только музыкой и именно таким образом пытаюсь выразить все свои чувства, даже самые отвратительные. У тебя, наверное, тоже так бывает?

– Точно! – обрадовалась Николь, еще сильнее прижимаясь к нему. Как это замечательно, когда люди понимают друг друга и испытывают сходные чувства!

– Слушай, у нас есть что-нибудь съедобное? Я так проголодался, что могу съесть быка.

Оба весело рассмеялись, вспомнив свою встречу в Лондоне, когда Пол использовал именно эту метафору, чтобы заманить ее в ресторан.

– Хорошо, что наконец-то перестал трезвонить этот дурацкий телефон!

– Боже мой! – спохватилась Николь. – Я же сняла трубку, чтобы тебя не отвлекали. Звонила твоя мать, хотела тебе что-то сказать.

Пол тотчас же позвонил матери, которая так обрадовалась, услышав его голос, что даже позабыла выплеснуть на Николь ушат грязи.

– Пол, я страшно переживаю из-за всего этого скандала с Айвором Льюисом и уже написала в редакцию «Тайме», высказав им свое мнение насчет этого мерзкого Лэсситера. Ну нельзя же действительно поливать грязью человека только за то, что он отменил обед?! Тем более что он никогда не слышал твою музыку и вообще не имеет никакого морального права судить о ней.

Пол был несказанно рад, что мать не стала терзать его своими упреками в адрес Николь.

– Разумеется, в этом есть и твоя вина, – продолжала меж тем Энн. – Я бы на твоем месте позаботилась об авторских правах еще до начала репетиций. Как, черт возьми, удалось этому негодяю получить копию твоей оркестровки?

Когда Пол рассказал ей о той памятной репетиции, на которой присутствовал Льюис, она пообещала провести свое расследование и докопаться до истины.

Поздно вечером Пол с Николь с наслаждением предались любви.

Николь наконец-то перестала заговаривать о необходимости поездки в Париж, а Пол решил как можно быстрее закончить пьесу для квинтета с флейтой, чтобы раз и навсегда рассеять сомнения относительно авторства предыдущего произведения.

***

С этих пор Пол и Николь взяли за правило работать в студии с выключенным телефоном и даже стали ближе друг другу за это время. Тем временем Фред Феликс напряженно работал с издателями, пытаясь доказать им несправедливость обвинений в адрес своего подопечного. Так, например, он организовал интервью с Сэмом Райтом, который в принципе неплохо относился к Полу и его музыке. Фред показал ему ранние оркестровки Пола и попросил высказаться всех музыкантов оркестра относительно того, что Лурье часто менял мелодию и что никто другой не мог сочинить эту пьесу. История же неожиданной болезни Джо Ярроу и его замена на репетиции вообще показалась Райту детективной. В конце концов он согласился отстаивать интересы Пола в средствах массовой информации, что само по себе было немалым достижением.

Однажды вечером в студии появилась Энн.

– Твой телефон все время занят – вот я и решила навестить тебя. – Проигнорировав Николь, она направилась к сыну. – Пол, мне нужно с тобой поговорить.

Николь вернулась к своей работе, а точнее, сделала вид, что увлечена скульптурой.

– Я навела кое-какие справки насчет этого Айвора Льюиса, – продолжала меж тем Энн чуть взволнованно. – Я поехала в Рочестер и поговорила с его преподавателями. Они в один голос утверждают, что парень был неплохим гобоистом, но абсолютный бездарь по части музыкальной композиции. А один сокурсник даже намекнул, что Льюис был наркоманом, представляешь? Из этого следует, что парень не в ладах с родителями, которые давно уже в разводе. Его мать вышла замуж за какого-то второстепенного актера Голливуда и строит из себя красавицу. Конечно, ей сейчас не до сына, он только портит ее имидж. Что же касается его отца, то он достаточно богат, но считает, что сын должен сам зарабатывать на жизнь.

– Какое это имеет значение? – устало отмахнулся от нее Пол. – Что случилось, то случилось, и прошлого уже не вернуть. Я по-прежнему буду сочинять музыку, а об этом Льюисе скоро никто не вспомнит.

– Да, ты прав, он уже бросил колледж и подрабатывает на улице в составе какого-то трио. – Энн сделала паузу и с триумфом посмотрела на Николь. – Из него такой же композитор, как из меня дизайнер по мебели. А Бернард Лэсситер, этот мерзкий борзописец, еще пожалеет, что выплеснул на тебя ушат грязи. Я уже написала письмо в редакцию «Тайме»…

И напрасно, мама! – вяло возмутился Пол. – Я бы хотел поскорее забыть обо всем этом. И вообще мне не хочется опускаться до уровня Лэсситера и ввязываться в скандал, который все равно мне уже не поможет. Моя новая пьеса станет лучшим доказательством моей правоты, нежели вся эта возня с Льюисом и его защитниками. Энн мгновенно расплылась в улыбке.

– Ты уже начал писать новую пьесу? Как это замечательно, Пол! – Только сейчас она сообразила, что до ее прихода, судя по всему, он был всецело занят работой. – Прости, что я так бесцеремонно вторглась к тебе и отвлекла от музыки, но твой телефон был отключен, а мне так хотелось поделиться с тобой своей новостью.

– Благодарю, мама, – сдержанно ответил тот и насупился. – Я очень признателен тебе за заботу, но только не надо никуда писать и вообще не суетись.

Энн неохотно согласилась:

– Хорошо, и все же позволь мне закончить начатое дело. Этот Льюис, живя без цента в кармане, вдруг заплатил издателю приличную сумму, чтобы тот опубликовал якобы им написанное произведение. Разве это случайно? Ни за что не поверю! Никто не захочет публиковать произведение никому не известного музыканта без соответствующего вознаграждения. Значит, кто-то заплатил за подобную услугу. Но кто? Вот в чем вопрос. Кроме того, этот таинственный незнакомец оплатил не очень-то дешевое путешествие Льюиса в Париж…

– Все и так ясно, – прервал ее Пол. – Давай прекратим этот бессмысленный разговор. Плевать я хотел на Льюиса и всех его сторонников!

Да, конечно, – удрученно пробормотала Энн, стараясь сохранять видимость спокойствия. На самом деле ей было больно и обидно, что сын не захотел по достоинству оценить ее усилия по реабилитации его запятнанной репутации. А это куда хуже, чем его порочная связь с этой беспутной коровой, которая сейчас делает вид, что увлеченно работает над своими так называемыми шедеврами.

Энн старалась не смотреть в ее сторону и вообще делала вид, что в студии никого нет, кроме ее сына. Лишь перед уходом она скосила глаза на стол Николь, и ее опытный глаз сразу же уловил то эмоциональное напряжение, которое бывшей ее подруге удалось придать бездушному металлу. Что это, страдание из-за проблем с дочерью или все же искреннее сопереживание человеку, с которым она живет? Как бы то ни было, скульптура гениально передавала ощущение тревоги и являла собой воплощенную в металле скорбь.

Николь продолжала работать, не поднимая головы, а Пол уже стоял с флейтой в руках, видимо, дожидаясь, когда мать покинет студию. Энн возмутило столь неприкрытое нетерпение, и она недовольно поджала губы.

– Полагаю, в этом доме мне даже стакана воды не предложат.

– Твой сарказм совершенно неуместен, – спокойно отозвался Пол. – Ты находишься в доме Николь и вряд ли имеешь право ожидать от нее приличествующего гостеприимства.

Энн с трудом подавила в себе желание нагрубить сыну.

– Если быть точным, то эта студия принадлежит Эдварду, а не Николь. Ну да Бог с ней. Я вижу, ты уже тяготишься моим присутствием…

– Черт возьми, – не выдержал Пол, – ты прекрасно знаешь, что могла бы всегда быть желанной гостьей, если бы признала за нами право на любовь!

– Не волнуйся, ноги моей здесь больше не будет. Да и сегодня я пришла сюда только потому, что никак не могла дозвониться по телефону. Хотя бы автоответчик поставил, что ли. Осточертело постоянно набирать твой номер и слышать в ответ короткие гудки.

Провожая мать до двери, Пол попутно с раздражением швырнул трубку на рычаг. В тот же момент раздался звонок.

– Вот видишь, он уже трезвонит. Как тут можно работать?! – Сняв трубку, он ответил на звонок и тут же повернулся к Николь. – Это тебя. Говорят, что-то важное из Парижа.

Николь опрометью бросилась к телефону, в спешке опрокинув какую-то банку на своем рабочем столе.

– Да-да, привет, Эдвард.

– Какая ужасная связь! – послышалось в трубке. – Я часами не мог дозвониться до тебя. Джулия нашлась.

Николь облегченно вздохнула и закрыла глаза.

– С ней все в порядке?

– Ну, в общем, да. По крайней мере теперь все будет нормально. В настоящее время она находится в больнице.

– В больнице? Боже мой, какой кошмар!

– Да, у нее было сильное алкогольное отравление, но сейчас уже все в порядке, слава Богу. Кроме того, нам с тобой предстоит подумать насчет аборта.

У Николь подкосились ноги, и она тяжело облокотилась на крышку стола.

– Я вылетаю следующим рейсом.

В это время Энн, злорадно ухмыляясь, подошла к двери. Николь положила трубку и повернулась к Полу, который вдруг побледнел, так же как и она.

– Джулия больна, – тихо прошептала она со слезами на глазах.

– Мне очень жаль, Ника! – сдавленно пробормотал он. – Я поеду с тобой.

Она решительно покачала головой:

– Нет, милый, у тебя много работы. Кроме того, там ты можешь столкнуться с Эдвардом, что крайне нежелательно. Джулия в очень плохом состоянии: даже отца не узнает.

– Пол, пошли домой! – неожиданно вмешалась застрявшая на пороге Энн. – Ты же видишь, что теперь здесь не до тебя.

Сын резко повернулся к матери.

– Не лезь не в свои дела, мать!

Энн гневно сверкнула глазами и сделала шаг назад.

– Да, я не буду вмешиваться в ваши дела, тем более что это не имеет ко мне ни малейшего отношения. Это вы вдвоем своим эгоистичным поведением подтолкнули бедную девочку на край пропасти.

– Черт бы тебя побрал, мать! – не сдержался Пол. – Еще одно слово – и…

– Пожалуйста, не надо никаких скандалов! – взмолилась Николь, хватая его за руку.

– Нам не о чем больше спорить, – тихо процедила Энн, впервые обратившись непосредственно к ней. – Ты поедешь к своей дочери, как велит тебе материнский долг. Может быть, она и простит тебя за то, что ты бросила ее на произвол судьбы, но вряд ли простит за то, что соблазнила человека, в которого она сама была по уши влюблена.

Николь и Пол недоуменно уставились на Энн.

– Да-да, – продолжала злорадствовать та, – это было заметно еще в тот памятный вечер, когда Пол играл в нашем доме. Об этом знали все, даже Эл. Вы оба тоже могли бы обратить внимание, если бы не таращили глаза друг на друга.

***

Николь, застыв на месте, закрыла лицо руками.

– Это все чушь собачья, – попытался успокоить ее Пол.

– Нет, Пол, это похоже на правду. Боже мой, я прекрасно помню, как она разговаривала с тобой, а ты вдруг оставил ее и пошел искать меня! Да, именно в тот вечер она впервые открыто продемонстрировала мне свою враждебность. Тогда я ничего не поняла, а теперь все совершенно ясно.

– Николь, пожалуйста, позволь мне поехать с тобой!

– Нет, об этом не может быть и речи. Джулия очень больна и нуждается в моей поддержке.

– А я нуждаюсь в тебе, – прошептал он с болью.

Для нее это была настоящая пытка. Она даже не посмела поднять на него взгляд.

– Это не одно и то же, – с трудом выдавила она. Посмотрев на часы, Николь бросилась к шкафу, где уже почти две недели стоял собранный чемодан.

– А что, отец не в состоянии привезти ее домой? – спросил Пол, рассеянно наблюдая за ней.

– Нет, для него она просто игрушка, не более. Конечно, он по-своему любит ее, но сейчас ей нужна мать. – Последние слова она еле выговорила, так как ее душили слезы.

Пол не выдержал и крепко обнял ее.

– Ника, давай я поеду с тобой, – взмолился он. – Обещаю, что не буду вмешиваться в ваши отношения. Просто я хочу быть рядом, вот и все.

– О, Пол, я была бы счастлива, но, дорогой, Джулия должна видеть, что я одна, без тебя. Мне предстоит долго ухаживать за ней, успокаивать и все такое. Может быть, потом, когда она поправится, я смогу объяснить ей, что ты желаешь ей добра.

Она вырвалась из его объятий, щелкнула замками на чемодане и надела плащ.

– Николь, – едва слышно прошептал Пол. – Эдвард вполне способен и преувеличить…

– Нет, Пол. Я хорошо знаю своего мужа. Кроме того, Джулия беременна.

Она разрыдалась и прильнула к Полу. Никогда еще она не чувствовала себя так плохо. С одной стороны, ей было ужасно трудно бросать здесь любимого человека, а с другой – сердце сжималось от боли за свою несчастную дочь.

– Мне пора, Пол, – сквозь слезы произнесла она и решительно зашагала к двери. На пороге Николь повернулась и посмотрела на него мокрыми от слез глазами.

– Умоляю, не жертвуй нашей любовью ради дочери! – Эти слова чуть было не застряли у него в горле от невыразимой боли. Ему уже сейчас казалось, что она находится за тысячу миль от него.

– Я не хочу этого, любовь моя, но мне кажется, я впала в другую крайность – пожертвовала дочерью ради нашей любви. Сейчас надо спасать ее, если еще не поздно. Все, я пошла. Позвоню тебе при первом же удобном случае.

***

Пол неподвижно сидел у окна, не замечая, что уже стемнело. У него было такое чувство, что его сбросили вниз с крыши Всемирного торгового центра – самого высокого небоскреба в Нью-Йорке – и все его внутренности и кости разбросаны по тротуару. Неужели все, что было у него в течение последних нескольких месяцев, лишь сладкий сон? Неужели все это время он дурачил себя, тешил надеждой, что Николь действительно любит его и готова пожертвовать ради этого самым дорогим, что у нее есть? А что, если Джулия всего лишь предлог, чтобы избавиться от слишком навязчивого любовника? Он не мог не обратить внимания на тот факт, что Николь без колебаний заказала себе билет на самолет. А деньги? Ну да, конечно, проезд ей оплатил Эдвард. И чем все это кончится? Захочет ли она вернуться к нему после того, как окажется рядом с дочерью и мужем, который может без особого напряжения окружить ее лаской, заботой и таким уровнем благосостояния, который ему, к сожалению, пока недоступен?

В течение последующих шести дней Пол бродил по студии как неприкаянный, не находя в себе ни сил для работы, ни тем более успокоения. Несколько раз ему чудилось, что звонит телефон, и он бросался к нему в надежде услышать голос Николь, но это, видимо, была слуховая галлюцинация. В конце концов он убедил себя в том, что нужно набраться терпения и мужественно встретить любое известие из Парижа. Николь снова была с Эдвардом и Джулией, и его все чаще посещала гнетущая мысль, что она все же предпочтет благоустроенный быт и финансовое благополучие нищенскому существованию, унизительность которого они уже не раз испытали на себе.

Кончилось тем, что Пол рассердился на себя за сентиментальное уничижение и решил не распускать нюни. Гордость подсказывала ему, что надо во что бы то ни стало заняться делом, а не дожидаться, пока Николь соизволит облагодетельствовать его своим звонком.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

При первом же взгляде на дочь, распластавшуюся на больничной койке, худую, как скелет, Николь пришлось собрать все силы, чтобы не упасть в обморок. Присев на краешек постели, она стала ждать ее пробуждения. А когда Джулия наконец открыла глаза, Николь облегченно вздохнула, так как ей показалось, что та узнала ее. Она сжала руку дочери, а по ее щекам потекли крупные слезы.

Эдвард тоже вздохнул с облегчением, но так и не осмелился выйти из-за спины Николь. Джулия не произнесла ни слова, но и руку свою не отняла. Вскоре она снова уснула, а родители вышли в коридор.

– Срок беременности – около восьми месяцев, – тихо поделился с Николь Эдвард, когда они оказались за дверью, – но мне все же удалось найти врача, который берется даже за такие аборты.

– Прежде всего надо обсудить этот вопрос с ней, – резонно заметила Николь.

– Что значит «обсудить»? – не понял тот. – Нет никаких сомнений в том…

– Нет, сомнения есть, и к тому же весьма серьезные, – прервала его Николь. – Речь идет о ее ребенке, и, стало быть, ей принимать столь ответственные решения.

– Ты с ума сошла! Твое длительное общение с этим юношей не пошло тебе на пользу, – съязвил Эдвард. – Ты совсем потеряла разум. Хочешь, чтобы наша незамужняя дочь родила ребенка? Это же позор на всю семью, как бы там ни относилась к этому современная молодежь!

Николь не стала слушать дальнейшие рассуждения Эдварда, так как с самого начала ощутила, что он все-таки винит себя за случившееся. Ведь именно по его недосмотру Джулия отбилась от рук и в конце концов забеременела.

– Эдвард, давай поговорим об этом утром, хорошо? А сейчас я хотела бы вернуться в гостиницу и хоть немного отдохнуть. Медсестра сказала, что Джулия проспит несколько часов. А потом ей понадобится еще некоторое время, чтобы окончательно прийти в себя. Поэтому все разговоры об аборте надо пока отложить.

– Нельзя ей сейчас иметь ребенка, – стоял на своем Эдвард. – Одному Богу известно, кто является отцом.

– Теперь мы должны думать не о гипотетическом отце, а о нашей дочери и о ее желаниях.

Да она, черт возьми, и сама не знает, чего хочет! – все больше распалялся Эдвард. – Ты бы только посмотрела, как она жила все это время и с кем! Когда я получил сообщение от своих людей, то тут же бросился в гостиницу и обнаружил там какого-то мерзкого типа, накачанного наркотиками до такой степени, что он еле губами шевелил. Так вот, наркоман сказал, что Джулия украла все его деньги и вышвырнула его вон. Мне даже пришлось дать ему некоторую сумму, чтобы он отстал от меня.

Целыми днями и вечерами они сидели возле дочери, которая наотрез отказывалась разговаривать с ними, а на Эдварда даже не посмотрела ни разу. На мать, правда, она смотрела с триумфом, но каким-то странным, враждебным взглядом. Николь сразу же раскусила истинное значение этого взгляда. Дочь как бы хотела сказать, что наконец-то совершила нечто такое, что заставило родную мать обратить на нее внимание и даже оставить своего любовника.

Во время непродолжительных перерывов Николь пыталась немного поспать в гостиничном номере, но в голову ей лезли сумбурные мысли об оставшемся в Нью-Йорке Поле. Она уже давно собиралась позвонить ему, но ситуация оставалась настолько неопределенной, что ничего толкового она сказать просто не могла. Вот наступит улучшение, и тогда…

– Интересно, как долго это будет продолжаться? – поинтересовался Эдвард спустя неделю. – Джулии сейчас уже намного лучше. Может быть, пора возвращаться домой? Но я не в состоянии сказать ей об этом.

Как только мать вошла в палату Джулии, та демонстративно отвернулась и уставилась в окно.

– Джулия, я очень сожалею о случившемся и прошу у тебя прощения за все. – Николь умолкла, подыскивая подходящие слова. Она хотела помочь дочери, но не знала, как к ней подступиться. – Послушай меня, дорогая! Я не сомневаюсь, что ты понимаешь, в каком положении сейчас находишься. Ситуация нешуточная, и мы должны серьезно обсудить твои проблемы. Дело в том, что время идет очень быстро и сейчас для нас дорог каждый день. Чем дольше мы откладываем этот разговор, тем хуже для тебя.

Джулия ощутила внезапный прилив ярости. Ее родители, оказывается, пекутся не о ней, а о себе. Дороже всего им своя честь, то есть то представление о чести, которое у них когда-то сложилось. Она вскочила со стула и быстро подошла к кровати.

– Не волнуйся, я не собираюсь рожать. И думать не хочу об этом краснощеком чудище, которое будет беспрестанно визжать, орать, пукать, какать и писать. Я уже сейчас ненавижу его! – закричала она что есть мочи. – Из-за него меня тошнило каждое утро, и вообще я не желаю носить это огромное, как у дойной коровы, пузо! Ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу все, что меня окружает! – Джулия повернулась, подошла к окну и попыталась открыть его, но, не справившись, сильно ударила кулаком по стеклу.

***

Николь несколько раз пыталась дозвониться до Пола, но все безуспешно. Не удалось дозвониться и телефонистке: телефон не отвечал. И тогда Николь позвонила Элу и даже вздрогнула от неожиданности, услышав в трубке хриплый голос Пола.

– Пол! Это ты? Наконец-то я дозвонилась до тебя.

– Николь, ради всего святого, что происходит? – Остальные слова Пола она не расслышала.

– Пол, с Джулией все очень плохо, даже хуже, чем я предполагала. Она ни с кем не разговаривает, а недавно пыталась выброситься в окно. Врачи говорят, что она пребывает в состоянии крайней депрессии.

– Мне очень жаль! – кричал Пол в трубку, заглушая эхо собственных слов. – Когда ты собираешься привезти ее домой?

– Не знаю, Пол. Врачи высказывают предположение, что у нее острая форма шизофрении. Это какой-то кошмар! Не хочется верить, но она действительно не в себе.

– Дорогая, приезжай поскорее! – умолял Пол, ненавидя себя за все подозрения в ее неверности. – Мы тут все уладим, только приезжай поскорее.

– Нет, Пол, сейчас никак не могу. И вообще я хочу тебе сказать, что мы не сможем быть вместе, пока Джулия находится в таком состоянии. Это слишком тяжело для меня. Да и Эдвард, обвиняя меня за все случившееся, постоянно осыпает упреками.

– К черту Эдварда! Я сам с ним поговорю…

– Нет, Пол, он же все-таки отец Джулии. Кроме того, в его словах есть доля правды… – Ее голос внезапно затих, заглушаемый громким треском.

– Алло! Алло! – Пол нервно застучал по рычагу телефона. – Не клади трубку! Дай мне свой номер, я тебе сейчас перезвоню! Алло!

– Пол, ты слышишь меня? Куда ты пропал?

– Да-да, слышу, я здесь. Только не говори, что мы никогда не сможем быть вместе…

– Пол, я хочу, чтобы ты меня понял. Все намного серьезней, чем я думала. Процесс реабилитации может затянуться, понимаешь? Боюсь, что не смогу быть с тобой, пока моя дочь… – Ее слова снова утонули в многочисленных помехах на линии.

– Николь, ты нужна мне! Нужна сейчас! Это тоже очень серьезно!

– Я понимаю, Пол, но что же делать? Ты уже взрослый человек, а она еще ребенок и к тому же очень больной.

– Она просто тобой манипулирует!

– Как ты можешь?! Это жестоко, Пол!

– Ты готова уступить ей, потому что боишься оставаться сама собой. Тебе просто надоело наше нищенское существование, и ты решила вернуться к привычной для тебя роскоши.

– Боже мой, Пол, ты никак не хочешь меня понять! Твоя мать, кажется, была права, когда предупреждала, что ты еще слишком молод.

– А ты такая же глупая предательница, как и моя мать. Ты не понимаешь свою дочь, как и моя мать отказывается понимать меня!

– Разговор окончен, Пол. Меня ждет Эдвард.

– К черту Эдварда! Я жду тебя в тысячу раз сильнее, чем твой Эдвард. Алло! Алло! – Но в ответ доносилось, как насмешка, только эхо собственных слов: она положила трубку.

Николь опустила голову, закрыла лицо руками и горько заплакала. Как жаль, что Пол еще не повзрослел, хотя чисто внешне он выглядит вполне зрелым мужчиной! Это же просто безумие с его стороны – вторгаться в такое деликатное дело! Нет, сейчас она не в состоянии продолжать с ним какие бы то ни было отношения. Нужно немного подождать. На первом месте сейчас должна быть только Джулия.

***

Пол жил в доме отца почти две недели, а потом отыскал небольшую двухкомнатную квартиру в старом здании на Салливен-стрит, что в Гринич-Виллидж. В ней было все, в чем он сейчас нуждался, включая и доносившийся с улицы шум большого города. Это успокаивало его и создавало ощущение вечно бурлящего жизненного потока, что было очень важно для написания новой пьесы.

Кроме того, он дал объявление в одну из газет, и вскоре у него появились ученики. Все это так или иначе помогало ему на время забыть о своих проблемах с Николь и приносило хоть и маленький, но все же доход. Конечно, на самом деле он не мог забыть тот последний разговор, когда Николь повесила трубку и с тех пор больше не звонила. Он всеми силами пытался найти хоть какие-то оправдания ее поступку, но обида брала верх, лишая его сна, отдыха и, что самое главное, возможности нормально работать. Тем более что она впервые в жизни была с ним так бесцеремонна. Ее испорченная дурным воспитанием дочь, видимо, была неплохой актрисой, корчила из себя невинную жертву семейных неурядиц и вообще отказывалась говорить с матерью, играя на чувствительных струнах ее души. А Эдвард тем временем щедро оплачивал все их счета, давая понять, что с ним она будет жить как в раю. А что может предложить ей он? Ничего, кроме безграничной любви и оскорбительной романтики нищеты. Ну что ж, она в полной мере насладилась его любовью и теперь, вдруг решив, что с нее хватит, ушла.

А мать, как только узнала, что сын снял отдельную квартиру, сразу же напросилась в гости.

– Чудная квартирка! – восхищалась она, расхаживая взад и вперед. – Я сделаю тебе пару подушек для дивана и…

– Не надо суетиться, мама, – недовольно поморщился Пол. – Мне и так неплохо.

– Никакой суеты, сынок, – мило улыбнулась Энн. – Я знаю, что вся эта мебель тебе досталась от предыдущего хозяина и находится в неплохом состоянии, но вот ее цвет…

Пол вскочил на ноги и, подойдя к окну, демонстративно отвернулся от матери.

Энн мгновенно сменила тему разговора:

– Пол, ты успеваешь заниматься музыкой? Ведь у тебя так много учеников…

– Вполне. – У него действительно было много свободного времени, так как он практически не выходил из дому, не общался с друзьями и даже не отвечал на телефонные звонки.

– У тебя, наверное, маловато наличных денег.

– Нет, вполне достаточно.

– Мне известно, что твоя драгоценная Николь не захотела разговаривать с тобой.

Пол набрал в кастрюлю воды и поставил ее на плиту.

– Если верить Джанет, Джулия сейчас в ужасном состоянии. Она постоянно демонстрирует склонность к самоубийству и пребывает в крайне истеричном состоянии. Очевидно, наследственность со стороны Харрингтонов. – Последнюю фразу Энн произнесла с особым ударением. – Полагаю, родителям следует поместить ее в частную клинику в Нью-Йорке с решетками на окнах и все такое прочее. Николь целыми днями торчит у нее в палате. Нет никаких сомнений, что она вернется домой с прежним мужем. Знаешь, любая трагедия неизбежно укрепляет семью. Не зря же все обвиняют их в том, что они бросили дочь на произвол судьбы.

Пол, не поворачиваясь к матери, взял нож и нарезал хлеб.

– Это ей наказание за то, что соблазнила тебя. Конечно, ты здесь ни при чем. У тебя просто не было жизненного опыта, чтобы распознать…

– Оставь, пожалуйста, мама!

Она самодовольно ухмыльнулась. Спокойный тон ее сына внушал ей некоторую надежду.

– В конце концов мать всегда выбирает своего ребенка. И вообще сам факт рождения формирует самые прочные в мире узы.

Пол медленно намазывал хлеб маслом, думая о своем.

– На днях я разговаривала с Лейлой, – продолжала Энн. – Она лично знает Гэлуэя и обещала пригласить его на твой следующий концерт…

– Нет! – резко возразил Пол. – Во-первых, пьеса еще далека от завершения, а во-вторых, я по-прежнему полон решимости добиваться успеха собственными силами.

Энн обратила внимание на сдавленный голос сына и решила, что сейчас не время давить на него. Постепенно она восстановит свой авторитет, а потом можно будет подумать и о возрождении своего влияния на сына. Пока же следует во что бы то ни стало восстановить его добрую репутацию талантливого композитора. Слава Богу, что он больше не встает горой на защиту Николь! Это уже победа.

– Знаешь, Пол, я подумала, что если ты хочешь забрать кое-какие вещи из своей комнаты…

– Нет, спасибо, – решительно отказался тот. – Мне больше нравится простая обстановка. – Пол глубоко вздохнул, низко опустил голову, чтобы мать не заметила его скупых слез, и поставил на стол бутерброды и кофе.

– Ну что ж, может быть, ты и прав. Квартира небольшая, но очень уютная. Как раз для одного.

***

Как только Николь переступила порог своей огромной студии, она ощутила такое страстное желание поскорее увидеть Пола, что невольно выкрикнула его имя. Толстый слой пыли и разбросанные повсюду бумаги напомнили ей, что она давно уже здесь не была. На крючке рядом с дверью висели ключи Пола. Вот и все, что осталось тут от любимого.

Николь долго бродила по пустому помещению и постоянно ловила себя на мысли, что нечто подобное должно было случиться. Неужели из-за мальчишеской обиды на нее за то, что она прервала разговор с ним, он решил навсегда покинуть этот дом? Она вспомнила, как в тот день звонила Полу, но тут пришел Эдвард, и ей пришлось положить трубку. Она заплакала, а он стал ее успокаивать, думая, что все это из-за Джулии.

Впрочем, ничего особенного не произошло. Конечно, Пол неоднократно уверял ее в своей любви и говорил, что без нее ему не жить, но он так молод, что мог и ошибаться в своих чувствах. Да и почему, собственно, этот красивый мужчина должен ждать какую-то старуху, которая окончательно запуталась в своих отношениях с дочерью? Жаль только, что их романтическая любовь закончилась намного раньше, чем она предполагала! С другой стороны, это все равно когда-нибудь случилось бы. Конечно, никаких попыток разыскать Пола и вернуть его она предпринимать не будет.

Николь почти полчаса бесцельно бродила по комнате, задыхаясь от пыли, а еще больше от мысли, что с Полом покончено раз и навсегда. Даже открытые настежь окна не улучшили ее состояние. В конце концов, не выдержав такого напряжения, она подошла к телефону и набрала номер Эла.

– Пола здесь нет, – ответила какая-то женщина, вероятно, его сожительница. – У него есть своя квартира. Нет, я не знаю, где именно. Думаю, что Эл может вам подсказать.

Николь сказала, что в этом нет необходимости, и быстро положила трубку, даже не представившись. Ее руки заметно дрожали, а в груди что-то оборвалось. Значит, Пол действительно решил раз и навсегда положить конец их отношениям. "Она задумчивым взглядом обвела огромную комнату. Все здесь напоминало ей о любимом. Вот здесь он работал, а здесь они занимались любовью, а вот то самое зеркало, которое он специально прикрепил к стене так, чтобы она могла как бы со стороны наблюдать за своими скульптурами. Нет, оставаться здесь ей нет смысла. Да и зачем, если все валится из рук, а в голову лезут дурные мысли? Не долго думая она собрала самое необходимое и спешно покинула студию.

***

Главный психиатр клиники в Бекворте сообщил супругам Харрингтон, что Джулия находится в состоянии острейшего нервного срыва, и настоятельно посоветовал им как можно быстрее прервать ее беременность.

Во время операции Николь сидела в комнате для посетителей и вспоминала тот день, когда впервые узнала, что беременна Джулией.

***

Это произошло как-то случайно, во время очередного осмотра у их семейного врача. Прежде чем поделиться этой новостью с Эдвардом, Николь отправилась к Энн.

– Знаешь, с одной стороны, я бесконечно рада, но с Другой – почему-то боюсь. Конечно, я давно хотела ребенка, но как-то уж слишком быстро все произошло. Мы ведь поженились несколько месяцев назад, и я с таким увлечением работала.

Энн задумчиво посмотрела на подругу и покачала головой.

– Знаешь, ребенок – это каждодневная забота на полную катушку.

– Нет, мне это не подходит, – отмахнулась Николь. – Придется кого-нибудь нанимать. Не могу же я все бросить! У меня такие планы на будущее! Правда, сейчас меня беспокоит другое – как с большим животом подступиться к столу. – Она улыбнулась, представив себя на последней стадии беременности. – Конечно, Эдвард будет безумно счастлив. Он давно уже мечтал завести детей до того, как окончательно состарится.

– Не обольщайся, – снисходительно ухмыльнулась Энн. – В течение первых трех-четырех лет отцы, как правило, не уделяют детям никакого внимания.

– Энн, – неожиданно спросила Николь, пораженная многоопытностью подруги, – если ты действительно хочешь заниматься музыкой, почему бы тебе не нанять прислугу, которая будет присматривать за твоими мальчиками?

– Нет, Ника, ничего не получится. Я все равно не смогу сосредоточиться на деле, зная, что мои дети оставлены на чужих людей. Есть, конечно, женщины, которые не утруждают себя подобными заботами и ходят на работу, но я так не смогу.

Николь грустно вздохнула:

– А вот я даже представить себя не могу без работы. Значит, придется избавиться от всяких забот. Надо просто найти очень хорошего человека, который бы по-настоящему любил моего ребенка.

На обратном пути она все время ломала голову над тем, что же теперь делать. Можно было, конечно, сделать аборт без ведома Эдварда и тем самым решить все проблемы, но тогда у нее не будет ребенка – умного, белокурого, талантливого и очень нежного. Нет уж, лучше найти хорошую няню. У них огромный дом, места в нем много, да и Эдвард будет безмерно счастлив.

Добравшись наконец домой, она налила себе джина с тоником, неторопливо выпила, а потом порывисто набрала номер телефона родителей.

– Мама, я просто хотела узнать, как дела.

– Ты читаешь мои мысли. Я только что собиралась связаться с тобой, чтобы сообщить, что у отца был очередной сердечный приступ. Нет-нет, пока ничего серьезного, но ему нужно оставить работу.

– Ну и что он говорит?

– И слышать не хочет. Говорит, что без работы жизнь потеряет для него всякий смысл…

– Не потеряет, мама. Передай ему, что скоро он станет дедушкой.

***

Пол с каждым днем все острее ощущал свое одиночество. Невыносимое одиночество… Музыканты его оркестра вернулись в Йельский университет, а мать стала напоминать, что ему тоже не мешало бы завершить обучение. Но Пол даже думать не мог о какой-то академической жизни. Сейчас ему нужно было только одно – всеобщее признание, популярность, восхищение его талантом и много денег. Он был слишком большим гедонистом, чтобы жить в бедности и считать каждый цент, рассчитывая на благотворительность какого-нибудь фонда.

Изнывая от тоски, он теперь частенько проводил вечера в небольшом уютном кафе «Фигаро», где однажды приметил симпатичную девушку, рядом с которой стоял футляр со скрипкой. С интересом посмотрев на нее, чего не случалось с ним уже долгое время, он пришел к выводу, что она достаточно привлекательна. У нее были темные волосы, смуглая кожа, прелестный овал лица и пухлые чувственные губы.

– Простите, – обратился к ней Пол после некоторых колебаний, – я вижу, вы играете на скрипке. Дело в том, что я сам музыкант, играю на флейте и сочиняю музыку. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Меня интересует партия скрипки в небольших оркестрах.

Вскоре выяснилось, что она учится в музыкальном колледже в Нью-Йорке, обладает прекрасным характером и незаурядным умом. Ободренный непродолжительной беседой, Пол на всякий случай взял у нее телефон.

Через несколько дней он пригласил ее в ресторан, надеясь, что немного развеется и забудет столь печальное для него расставание с Николь. К сожалению, и это не помогло. Улицы, рестораны, парки, кафе – все напоминало ему о недавней утрате. Эта милая девушка была прекрасной собеседницей и могла бы устроить кого угодно, но только не Пола. Вскоре он убедился, что его попытка найти замену Николь только сильнее бередит рану. Уж лучше оставаться в гордом одиночестве, чем теребить и без того исстрадавшуюся душу.

Глава 2

Последние дни все больше напоминали Николь тюремное заключение. Каждое утро она просыпалась с жуткой головной болью и ощущала себя совершенно истощенной после ночных кошмаров. С одной стороны, она постоянно терзалась из-за утраты любимого человека, а с другой – ей не давали покоя дурные мысли о дальнейшей судьбе Джулии.

В первый же день своего пребывания в доме Эдварда она перебралась в гостиную, дав тем самым понять мужу, что не намерена поддерживать обычные супружеские отношения. Харрингтон же воздержался от упреков, так как тяжелая болезнь дочери придала бы выяснению их отношений оттенок чрезмерной эгоистичности.

Николь каждый Божий день ходила в клинику, расположенную в полутора милях от дома, и просиживала там часами, несмотря на совет доктора Спивака не слишком навязывать дочери свою опеку и дать ей возможность успокоиться и немного прийти в себя. Едва ли не через день Николь встречалась с доктором, который все время пытался объяснить ей причину упорного молчания Джулии. К сожалению, он так и не смог сделать окончательный вывод относительно ее состояния. Вначале он убеждал Николь, что это просто-напросто острый эмоциональный шок, затем стал намекать на наличие признаков шизофрении и в конце концов высказал догадку, что это всего лишь осознанный уход от надоевшего и несправедливого, как ей казалось, окружающего мира.

Большую часть времени Джулия неподвижно сидела у окна и смотрела на темные воды Ист-ривер, совершенно не обращая внимания на присутствие матери. Николь не навязывала ей свое общение, но всеми силами пыталась показать, что по-прежнему любит ее и готова пожертвовать всем ради ее благополучия.

А вечером в палате появлялся Эдвард, на которого молчание дочери не производило, казалось, никакого впечатления. Он быстро находил удобный предлог и покидал палату.

Николь не обвиняла мужа в черствости, а просто приходила к дочери каждый день и оставалась с ней большую часть времени. В течение второй недели пребывания Джулии в клинике Николь приняла очень трудное для себя решение – не прикасаться к начатой уже скульптуре до тех пор, пока Джулия окончательно не поправится.

Больше всего Николь беспокоило то, что Джулия отказывалась принимать пищу самостоятельно и ела, только когда медсестра кормила ее с ложки. Некоторое время спустя Джулия позволила матери кормить себя, что было хорошим признаком. Николь обрадовалась, что дочь доверила ей столь важное дело, и понадеялась на скорое улучшение. Стараясь ни на что не отвлекаться, она не читала газет, не слушала радио, а просто сидела молча, предельно сконцентрировавшись в этой своеобразной медитации. Ей очень хотелось проникнуть в душу Джулии и убедить дочь в том, что мать ее любит и желает скорейшего выздоровления.

Два месяца тянулись целую вечность, но, к сожалению, к каким-то серьезным изменениям не привели.

***

Проклиная свое невезение, а заодно и вообще все на свете, Эдвард переступил порог небольшой квартиры, которую он с некоторых пор снимал на Пятьдесят седьмой улице. Он только что совершил самую крупную в своей жизни ошибку – ошибку, которая может стоить ему по меньшей мере пятидесяти тысяч долларов. Он по глупости продал скульптуру Джорджа Сегала, совершенно забыв о том, что Уитни собирается устраивать грандиозную выставку работ этого мастера.

А дело в том, что неожиданная болезнь Джулии совершенно выбила его из колеи. Ему даже плохо становилось, когда он вспоминал, что какой-то мерзкий наркоман искалечил в Париже его любимую дочь.

Конечно, во всем он обвинял прежде всего Николь, так как до ухода матери из семьи Джулия вела себя нормально и не связывалась с разными подонками. Сам он совсем забросил свою коллекцию, стоимость которой некогда составляла более миллиона баксов. Одним махом, одним безумным поступком Николь разрушила не только семью и здоровье дочери, но и благополучие своего мужа.

Сперва Эдвард даже обрадовался тому, что дочь перенесла нервный срыв, так как небезосновательно считал, что это заставит Николь вернуться в семью. Она действительно вернулась, правда, спала в гостиной, а не на супружеском ложе. Все, казалось, возвращается на круги своя, но беда в том, что проходили дни, а Джулия все не поправлялась, измучив своей болезнью не только мать, но и отца. Николь вообще превратилась в зомби, так как все время проводила в клинике и совершенно перестала обращать внимание на мужа. Она не обедала с ним, не ужинала, отказывалась прикасаться к спиртному и вообще не разговаривала.

Поначалу Эдвард с пониманием относился к ее поведению и даже временами одобрял его, но всему есть предел. Николь находилась в его доме и по-прежнему оставалась его женой, хотя и вела себя как совершенно чужой человек. Он пытался вызвать у нее чувство ревности и несколько раз не ночевал дома, коротая время с девочками в своей небольшой квартирке, но все безрезультатно: Николь просто не замечала его и не реагировала на его поступки соответствующим образом.

Эдвард подошел к бару и плеснул себе шотландского виски. Вспомнились слова доктора Спивака о том, что он мало времени уделял дочери и пытался откупиться от нее щедрыми подарками и большими суммами денег. Эти слова вызвали у него приступ ярости, после чего он невзлюбил этого надменного толстяка с черными волосами и неприятно-пронзительными глазами. Он чем-то напоминал ему не менее омерзительного Пола Лурье, еще одного умника, который постоянно сует нос не в свои дела и портит жизнь окружающим.

Не успел Эдвард покончить с третьей рюмкой, как неожиданно зазвонил телефон. Это была та самая девица, которую он ждал. Она стала сбивчиво объяснять ему, что сегодня вечером никак не сможет к нему вырваться, и попросила перенести встречу на другой день. Эдвард грохнул трубкой по столу и выругался. Чертова шлюха, строит из себя святую девственницу! В расстроенных чувствах он вышел из квартиры и направился домой. В гостиной он включил симфонию Малера, но она показалась ему слишком мрачной. Кантата Баха тоже не улучшила настроение, так как оказалась чересчур абсурдной. Луи Армстронг был слишком энергичным, а Джерри Маллиген – слишком вялым. Даже висевшие на стенах картины не вызывали у него былого восторга. Тесс Абраме наводила тоску своими мрачными тонами, и он никак не мог понять, почему не продал ее в свое время. Да и Шагала надо было бы загнать. Уж слишком он наглый и надменный в своем величии! В конце концов выяснилось, что Эдвард ненавидит все на свете, и прежде всего себя самого. И вообще вся его жизнь пошла кувырком с тех самых пор, как Николь ушла от него.

Повар был крайне удивлен, увидев хозяина дома.

– Мистер Харрингтон говорил, что дома сегодня ужинать не будет, или я ошибаюсь?

Эдвард был не голоден, но все же попросил того приготовить что-нибудь легкое, а сам уселся в кресло с бутылкой вина и предался размышлениям.

Он был воспитан в семье, которая всегда верила в успех и исповедовала идеологию победителей. Его отец был довольно преуспевающим банкиром и всего в жизни добился самостоятельно, без посторонней помощи. Правда, для этого потребовались немалые усилия. Он выискивал небольшие предприятия, находившиеся на грани банкротства, финансировал их, превращая в прибыльные, и таким образом получал затем огромные доходы.

Эдвард учился хорошо и всегда держал в голове три главных принципа: никогда не быть сентиментальным в серьезных делах, покупать вещи только по самым низким ценам, а продавать только в случае самой большой выгоды. Они оказались верными и позволяли ему все эти годы держаться на гребне успеха. И вот сейчас он впервые почувствовал себя неудачником, хуже того – стал вести себя как неудачник.

В половине одиннадцатого домой вернулась Николь и сразу же направилась к себе.

– Посиди со мной, Ника, выпей немного бренди, – пригласил он нарочито спокойным тоном.

Она остановилась, снедаемая сомнениями.

– Я очень устала, Эдвард.

– Ну хоть расскажи мне, как там Джулия. Я сегодня так и не смог к ней вырваться.

Она присела на край дивана и взяла протянутый мужем стакан с напитком.

– Никаких изменений, к сожалению. Надо набраться терпения и ждать. Негативные эмоции накапливались у нее в течение восемнадцати лет, и поэтому было бы глупо ожидать мгновенных чудес.

Только сейчас Эдвард заметил, что жена выглядит не самым лучшим образом. Небрежно затянутые в пучок волосы, на лице никакой косметики, а некогда элегантную одежду сменили самая простенькая юбка и помятая блузка. И все же она оставалась достаточно сексуальной, хотя и играла, по его мнению, роль озабоченной и исстрадавшейся матери.

Он возбужденно заерзал на месте и попытался отвлечься, но навязчивые мысли не покидали его. Неужели она до такой степени озабочена судьбой Джулии, что совершенно не испытывает желания? Эдвард подошел к ее креслу и присел на подлокотник.

– Когда-то мы были с тобой очень счастливыми супругами.

Николь молча хлебнула бренди и отвернулась. Он посмотрел на соблазнительный холмик ее груди, взял из ее рук стакан, наклонился и поцеловал в лоб.

– Тебе не кажется, дорогая, что нам пора восстановить прежние отношения? Хотя бы ради Джулии.

Николь откинулась на спинку кресла, недовольно поморщилась и попыталась встать.

– Я не могу, Эдвард, – произнесла она виновато. – Мы останемся хорошими друзьями, но о чем-то большем не может быть и речи.

По выражению ее глаз он вдруг понял, что она не забыла своего юного поклонника, и это стало для него последней каплей.

– Ты по-прежнему думаешь об этом смазливом кобеле? – Николь закрыла глаза и густо покраснела. – Если ты все еще рассчитываешь вернуться к нему, то лучше не надейся. Я скорее убью тебя, чем выпущу отсюда.

Она встала и попыталась уйти, но сделала это как-то нерешительно. Эдвард успел схватить ее за руки, крепко прижал их к бокам, а затем грубо впился в ее губы.

– Эдвард, прекрати немедленно…

Побледнев от ярости, он повалил ее на диван и мгновенно запрыгнул сверху, придавив всей своей тяжестью. Она брыкалась из последних сил, стонала от боли и унижения, но вырваться из его цепких рук так и не смогла. Одной рукой Эдвард стал грубо теребить ее грудь, а вторую запустил под юбку, насильно раздвигая ей ноги. Затем он впился в ее губы и стал больно кусать их, пытаясь просунуть внутрь язык.

Николь отчаянно сопротивлялась, но силы были явно неравны.

– Ты делаешь мне больно!..

Возможно, но это несравнимо с той болью, которую ты причинила мне. Я всю жизнь старался для тебя, а ты бросила меня и дочь ради какого-то сопляка. Сука уличная! – С этими словами он сорвал с нее блузку и бюстгальтер и вцепился зубами в ее соски, причиняя невероятную боль.

Николь громко закричала, но это только раззадорило его.

– Интересно, что этот кобель делал с тобой такого, чего не могу сделать я!

В ту же секунду на пол полетели ее разорванная юбка и кружевные трусики. Николь предприняла еще одну попытку освободиться, но все тщетно. Ее упорство вызвало у Эдварда новый приступ бешенства. Он размахнулся и ударил ее по лицу, причем так сильно, что чуть не свернул ей челюсть.

Николь перестала сопротивляться и затихла. Она вдруг ясно поняла, что он пьян, взбешен от ревности и в таком состоянии может просто-напросто убить ее. А что тогда будет с Джулией? Если случится трагедия, Джулия никогда больше не выйдет за пределы психиатрической клиники. Она просто не вынесет такого удара.

Эдвард тем временем с нескрываемым триумфом навалился на жену и попытался осуществить задуманное, но увы… Ее плотно закрытые глаза и перекошенное от омерзения лицо мгновенно лишили его способности к половому акту.

– Будь ты проклята! – зло выкрикнул он, слезая на пол. – Сука, совсем меня доконала! Из-за тебя я даже сексом больше не могу заниматься!

Николь с трудом поднялась с дивана и осмотрела свое тело – все в синяках и в царапинах. Затем, собрав разбросанную по всей комнате одежду, она ушла в гостиную и заперла за собой дверь. Впрочем, Эдвард вряд ли посмеет снова напасть на нее. Еще долго она не могла прийти в себя, всхлипывая от отвращения и пытаясь понять, почему ее долгая семейная жизнь с этим человеком закончилась именно таким печальным образом.

***

Джулия тупо смотрела на большую кожаную сумку, из которой медсестра доставала ярко раскрашенные деревянные фигурки. При этом женщина в белом халате что-то говорила, но она ее не слышала. Когда все фигурки были уже на кровати, Джулия протянула руку, взяла большую женскую фигурку и одну маленькую и тихо сказала: «Мама».

Медсестра тотчас же нажала на кнопку, и в палату вихрем влетел доктор Спивак. Усевшись на край кровати, он снова достал фигурку мальчика и положил ее к женским. Джулия сердито отшвырнула ее прочь.

– Нет, я хочу только маму! – закричала она и неожиданно разрыдалась.

***

Проснувшись утром, Николь нашла под дверью записку Эдварда: «Прости, я, должно быть, слишком много выпил». Нет, она никогда не сможет простить его, хотя и готова частично признать себя виноватой в том, что бывший муж оказался на грани срыва. Она давно уже была готова, покинуть этот дом, но ей очень не хотелось возвращаться в студию, купленную на деньги Эдварда. Надо подыскать себе небольшую мастерскую, но на это потребуется время, да и денег у нее сейчас не хватит на что-нибудь более или менее пригодное для жилья.

Николь приняла душ, чтобы смыть с себя остатки ужасных воспоминаний о вчерашнем вечере, а потом быстро оделась, поймала такси и отправилась в клинику. Доктор Спивак встретил ее ошеломляющей новостью: Джулия наконец-то нарушила свое весьма продолжительное молчание.

***

Пол провел несколько дней в родном Йельском университете, консультируясь с Фредом Феликсом. Ему было очень приятно, что учитель с похвалой отозвался о его новой музыкальной пьесе. В студенческом городке он случайно натолкнулся на Кейт Маркхэм и заговорил с ней, спросив, как дела.

– Все прекрасно, – ответила та. – Эмми помолвлена с каким-то студентом художественной школы, хотя родители считают, что он еще слишком молод для семейной жизни. Кстати, о студентах: моя мать рассказала мне жуткую историю про Джулию Харрингтон.

Пол съежился от дурного предчувствия и вытер пот со лба.

– У нее, оказывается, был кошмарный нервный срыв. До сих пор не произносит ни слова, а мать все время сидит с ней и совершенно забросила свои скульптуры. Впрочем, ты, вероятно, и сам все знаешь не хуже меня. Прости, я забыла, что вы с Николь…

Пол тотчас что-то буркнул на прощание и быстро пошел прочь. Его тяготило смешанное чувство не угасшей до сих пор любви к Николь и невыразимой скорби по поводу их печальной разлуки. Как ему хотелось в этот момент отыскать ее, прижать к своей груди и, как встарь, утешить добрыми словами! Теперь он окончательно понял, что ошибался насчет Джулии. Повинуясь собственному инстинкту и опасаясь потерять Николь, он недооценил серьезность ситуации. Если Николь сейчас действительно не работает, то это для нее сущий ад. Вернувшись в гостиницу, он после долгих сомнений снял телефонную трубку и набрал домашний номер Эдварда.

– Миссис Харрингтон нет сейчас дома, – прозвучал голос служанки. – Она будет поздно вечером.

Он положил трубку, так и не осмелившись оставить ей сообщение. После некоторых размышлений он решил написать ей письмо, в котором выразил сочувствие ее горю и надежду на скорейшее выздоровление дочери. Кроме того, не преминул напомнить, что работа – это единственное средство отвлечься от неприятностей, и закончил послание заверениями в своей неизбывной любви к ней. Сначала он хотел отослать его по адресу студии, в которой они провели немало счастливых минут, но потом решил, что она туда, вероятно, не заходит, и решил послать его с нарочным. В конце письма он указал свой новый адрес и номер телефона, по которому она сможет в любой момент •связаться с ним, если, конечно, захочет.

***

Энн чувствовала себя ужасно, причем настолько, что даже попыталась залить свою депрессию большим количеством спиртного. Все последнее время она беспрестанно звонила, писала и встречалась с любым, кто хоть как-то был способен помочь ей устроить очередной концерт Пола, но всякий раз натыкалась на глухую стену непонимания и подозрительности. Трудности возникали практически с самого начала, так как никто не хотел даже взглянуть на его новую оркестровку, ссылаясь на самые невероятные обстоятельства – загруженность работой, обилие молодых и подающих надежды музыкантов, невостребованность квинтета и все такое прочее.

И только ее старый друг, импресарио Макс Ферст, осмелился высказать ей всю правду:

– Энни, я просто не могу прикасаться к этому делу. Ты знаешь, какие теперь требуются деньги для раскрутки того или иного композитора? Ты даже представить себе не можешь! А все это дело с плагиатом – нет-нет, конечно, я не верю в этот бред, но никто из серьезных людей не захочет сейчас связываться с этим ни ради тебя лично, ни Даже ради Генриэтты.

Энн много думала над тем, кто же виноват в случившемся, и чаще всего приходила к выводу, что вся вина лежит на Николь. Она соблазнила его сына, он из-за этого Поссорился с матерью, а закончилось все грандиозным скандалом, выпутаться из которого не так-то просто. А все из-за чего? Из-за какой-то стареющей мерзавки, которой вдруг захотелось вспомнить молодость и испытать несколько приятных минут. И это разрушило карьеру самого многообещающего молодого композитора Америки. И все же Энн решительно отказывалась признать поражение в борьбе за сына. Она найдет самое лучшее рекламное агентство в Нью-Йорке, которое сможет доказать абсурдность всех обвинений и представит дело в таком свете, что остальным музыкантам останется только рыдать от зависти. Квинтет Пола все равно прославится на весь мир, даже если ради этого придется пожертвовать всем ее состоянием.

***

Эдвард решил пройтись по Центральному парку, чтобы немного развеяться и насладиться этим весенним днем. Возле небольшого пруда он остановился и посмотрел на группу мальчиков, пускающих корабли. В который раз ему пришлось пожалеть о том, что у него нет сына. Все-таки мальчики доставляют намного меньше хлопот, чем девочки. Покинув парк, он дошел до центрального входа в Метрополитен-музей, остановился на его ступеньках и стал внимательно наблюдать за прохожими. Когда-то это было одним из любимых занятий, которое успокаивало его и очищало сознание от трудноразрешимых проблем. Сейчас же просто напомнило ему, что его либидо дает сбои, а от былого энтузиазма не осталось и следа.

Вскоре голова его разболелась еще больше, а в животе вообще творилось черт знает что. Он смутно помнил события вчерашнего вечера, впрочем, одно было ясно – он попытался заняться с женой любовью, но ничего не получилось, и с досады он ударил ее по лицу, чего прежде никогда не делал.

Какая-то рыжеволосая девушка мило улыбнулась и попросила у него огонька. В прежние времена он непременно клюнул бы на эту наживку, повел ее в ресторан, а потом на тайную квартиру, но сейчас не рискнул. Достаточно с него вчерашнего унижения.

Недовольно взглянув на нее, он дал ей прикурить, закурил сам и подождал, когда она уйдет. Нет, надо как-то поладить с Николь и продолжить их совместную жизнь, чтобы обрести прежнюю веру в свои силы. Но как найти к ней подход? Вчерашние события так расстроили его, что возвращаться домой ему вовсе не хотелось. Он зашел в кинотеатр и посмотрел какую-то старую комедию, затем поужинал в своем клубе, выпил пару стаканов бренди и даже полистал любимые страницы «Тайме».

Через некоторое время он снова почувствовал прилив сил и слегка воодушевился. В конце концов, он всегда добивался своей цели, и Николь отнюдь не исключение. Когда же поздно вечером он все-таки добрался домой, там его встретил повар и сказал, чтобы он перезвонил Николь в клинику.

– Эдвард, Джулия наконец-то заговорила! – радостно сообщила жена. – Правда, она говорит как-то по-детски, но доктор Спивак очень доволен и собирается перевести ее на интенсивный курс психотерапии. Я хочу остаться здесь на ночь, так как она постоянно зовет меня.

– Что ж, неплохая идея, – воодушевился Эдвард. – Рано утром я сменю тебя. Спокойной ночи, дорогая. – Наконец-то лед тронулся! Он вошел в гостиную и стал разбирать накопившуюся за несколько дней почту. В глаза бросилось заказное письмо из Нью-Хейвена. Оно было адресовано Николь, и Эдварду не нужно было открывать его, чтобы догадаться, кто его отправил. Он взял его со стола, взвесил на ладони и ухмыльнулся: не очень длинное признание в любви. После этого он разорвал его на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину.

***

Джулия постепенно поправлялась, но сам процесс выздоровления вызывал у родителей большую тревогу. Она вела себя как трехлетний ребенок, и только в беседах с врачом у нее иногда случалось минутное просветление. Следуя совету доктора Спивака, Николь старалась говорить с дочерью исключительно об игрушках, никогда не повышала голос и не злилась, когда та не хотела общаться с ней. Вскоре она принесла дочери пластилин, и они вместе стали лепить крошечные фигурки зверюшек.

В последнее время Николь взяла за правило вставать как можно раньше и наведываться в студию, где она готовила формочки для фигурок, которые потом приносила дочери.

Чуть ли не трижды в день Николь встречалась и разговаривала с доктором Спиваком, стараясь следовать всем его указаниям. А когда выдавалось свободное время, гуляла во дворе клиники или читала книги. Не было и дня, чтобы она не вспоминала счастливое время, проведенное в студии с Полом. Она не смела звонить ему или писать письма, так как считала, что не стоит навязываться молодому человеку, у которого, вероятно, уже есть другая.

Что же касается Эдварда, то с того памятного вечера она ограничила свое общение с ним простыми формальностями и резко пресекала все его попытки восстановить прежние супружеские отношения. С Эдвардом была связана еще одна странность, объяснения которой Николь не находила. Джулия наотрез отказывалась общаться с отцом и вообще вела себя так, словно боялась его. Правда, доктор Спивак объяснял это тем обстоятельством, что в голове у нее смешалось прошлое и настоящее, а Эдвард не понимал этого и не мог говорить на понятном ей языке. Доктор пытался беседовать с ним на эту тему, но Эдвард ненавидел психоаналитиков и отказывался от откровенного разговора.

Джулия все больше и больше увлекалась лепкой ярких игрушек, поражая мать необыкновенными формами и причудливой фантазией. Только сейчас Николь стало ясно, что она пытается наверстать тот период, который упустила в детские годы дочери. Однажды Джулия подбежала к окну и радостно воскликнула: «Солнце, солнце!»

Вскоре Николь пришла к выводу, что настало время слегка усложнить игру и предложить дочери вылепить скульптурную композицию. К ее радости, Джулии это понравилось. Она долго глядела на цветные треугольники, из которых состояла композиция, и радостно улыбалась, усиливая тем самым щемящее чувство вины и раскаяния у счастливой матери. Только сейчас Николь поняла, что могла бы воспитать в дочери чувство художественного восприятия мира, если бы не уходила с головой в свое творчество, а уделяла ей достаточно времени.

Как-то поздним вечером Николь уже направилась было домой, но тут какое-то странное чувство тревоги заставило ее вернуться назад в клинику. Ей показалось, что дочери угрожает опасность. Устроившись в кресле неподалеку от кровати, на которой мирно спала Джулия, она через некоторое время погрузилась в тревожный сон.

– Мама, мама, – вдруг простонала Джулия. Николь наклонилась над ней.

– Что с тобой, доченька?

Джулия широко открыла глаза и с недоумением уставилась на мать. Но это уже были глаза не ребенка, а взрослого человека.

– Мама, почему тебя не было со мной? – тихо произнесла она сквозь слезы. – Мне было так тяжело без тебя! Что я тебе сделала?

– Ничего, милая, – поспешила успокоить ее Николь. – Ты не сделала ничего плохого. Прости меня, доченька, я так виновата перед тобой! Ты была прекрасным ребенком, и все любили тебя. Я тоже любила, но всегда боялась открыть тебе свои чувства.

– Ты была мне нужна, – продолжала плакать Джулия, – но почему-то не приходила.

– Сейчас я с тобой, малышка. Все будет хорошо. – Она обняла дочь и нежно прижала к себе, не замечая, что по щекам ее катятся слезы.

Глава 3

В течение многих дней Пол не выходил из квартиры. Он отменил все занятия со своими учениками и даже хотел отключить телефон, но потом решил, что его мать после очередной неудачной попытки дозвониться к нему непременно заявится собственной персоной. Он никого не хотел видеть, ничего не хотел делать и лишь иногда размышлял над тем, что будет, когда у него закончатся запасы еды. В результате скандала его репутация оказалась настолько подмоченной, что никто не хотел исполнять его квинтет, а многие музыкальные критики даже слушать его не желали. Правда, родители по-прежнему предпринимали отчаянные усилия, чтобы убедить музыкальную общественность в несправедливости выдвинутых против него обвинений, но Пол сопротивлялся каждой их попытке вытащить его на диспут, считая это унизительным для себя. И вообще его уже не волновала своя судьба, он перестал сочинять музыку и в конце концов пришел к неутешительному выводу, что кончено все.

Больше всего его угнетал тот факт, что Николь никак не отреагировала на его письмо. Он несколько раз звонил в студию, но ответа не было. Совершенно отчаявшись, он позвонил к ней домой, но ему сказали, что ее нет дома. Он даже осмелился оставить на автоответчике свое имя, но все безрезультатно.

Как он мог ошибиться в ней? А ведь она так восхищалась его музыкой, часто говорила о своей любви к нему и вообще не подавала никакого повода усомниться в своей искренности.

Когда его отчаяние достигло крайней степени, а в холодильнике не осталось никаких продуктов, ему неожиданно позвонил Джо Ярроу.

– Пол, прошел слух, что Майлз Фэнчел ставит новый балет и ищет для этой цели толкового композитора.

– Ерунда все это, Джо, – вяло промямлил Пол. – Он сейчас на гребне успеха и вряд ли захочет связываться со мной. К тому же я никогда не сочинял музыку для балета.

– Нет, Пол, – продолжал уговаривать его Джо, – послушай меня внимательно. В основе этого балета должны лежать джазовые мотивы Нового Орлеана. Думаю, ты вполне способен написать оркестровку.

Пол понимал, что его друг пытается хоть как-то загладить свою вину в связи с той грязной историей с Льюисом, но…

– Пол, запиши на всякий случай его адрес. Чем черт не шутит! Тебе же все равно нечего терять.

Пол неохотно потянулся за карандашом, небрежно записал адрес, чтобы не расстраивать Джо, а потом улегся спать.

Прошло несколько дней, счет которым он уже давно потерял. Иногда ему звонили мать или отец, и он делал все возможное, чтобы у них не возникло никаких подозрений и прежде всего желания навестить его. Однажды ночью он почувствовал резкую боль в животе и попытался вспомнить, когда в последний раз ел. С трудом добравшись до кухни, он открыл холодильник и с ужасом обнаружил, что продуктов больше нет.

Пол до утра просидел у окна, сумбурно перебирая в памяти события последних месяцев. Когда на улице появились первые прохожие, он медленно поплелся в ванную, впервые за последние дни почистил зубы, помыл засаленные волосы, обнаружив в них несколько серебристых нитей, и вдруг ощутил жуткий голод. Нет, еще рано уходить из жизни. Надо купить мягкого белого хлеба, намазать его толстым слоем масла и выпить чашечку крепкого черного кофе. Жизнь продолжается!

Некоторое время спустя он уже сидел в кафе, опрятно одетый, причесанный и с порядком отросшей за это время бородой, которая придавала ему некий романтический образ современного музыканта. К своему удивлению, он вдруг стал прокручивать в голове залихватскую ритмичную мелодию, основанную на звуках бас-гитары, трубы, тромбона и банджо. Конечно, вряд ли Фэнчел обрадуется его появлению в студии. Скорее всего он уже нашел себе нужного композитора, но все же попробовать стоит. Джо прав – ему теперь нечего терять. Насвистывая какую-то джазовую мелодию, Пол спустился в метро и поехал по указанному Джо адресу.

***

– Джанет, как замечательно, что ты приехала! – радостно воскликнула Николь, обнимая подругу. – Джулия сейчас у доктора, но это недолго. Она чувствует себя намного лучше, правда, ее отношение ко мне все еще двойственное. Доктор Спивак говорит, что скоро это пройдет. А тебя она всегда любила и уважала.

Подруги сидели в приемной и оживленно обменивались новостями.

– Понимаешь, Джулия сейчас проходит курс групповой терапии вместе с другими ребятами, которые пережили нечто подобное. – Николь грустно улыбнулась. – Оказывается, я не единственная мать, которая допустила подобные ошибки.

– Не надо так корить себя, – попыталась успокоить ее Джанет. – Другой ребенок был бы с тобой вполне счастлив. Просто Джулия слишком чувствительная и к тому же чрезмерно волевая натура. Я помню, что она и в детстве была сложным ребенком в отличие, например, от Эмили или даже Кейт.

Джанет проявила исключительный такт и предпочла не упоминать при этом имя Пола, а Николь решила не бередить старые раны и не раскрывать подруге все свои тайны. В комнате групповой терапии Джулия увлеченно занималась плетением корзинки. Увидев на пороге Джанет, девушка расплылась в улыбке и даже поцеловала ее в щеку.

– Как я рада видеть тебя! Прошла уже тысяча лет!..

Николь тем временем выскользнула из комнаты и пошла искать доктора Спивака, чтобы справиться у него о состоянии здоровья дочери.

– Почему Джулия прячет от отца те игрушки, которые я ей приготовила? – поинтересовалась она у доктора. – Что это значит?

– Вероятно, это своеобразное проявление страха, – предположил тот, потирая щеку. – Она вспоминает свое детство и видит, что отец любил вас больше только потому, что считал вас более талантливой. И вообще, проблема таланта – ее больное место.

***

Пол выпил несколько кружек пива в небольшом ресторане, познакомился там с какой-то девушкой и пригласил ее к себе. Юная, симпатичная, она была не прочь переспать с ним. А он к этому времени был уже в таком подпитии, что позабыл все свои неурядицы и полностью сосредоточился на ее шелковистых волосах, нежной коже, красивой груди и округлых бедрах. Но вопреки всем его ожиданиям он не получил с ней желанного удовлетворения, и новая волна неизбывной тоски захлестнула его из-. мученную душу.

Фэнчел сказал, что свяжется с ним по телефону, но у Пола были серьезные сомнения на сей счет. Его беседа с Фэнчелом длилась буквально пару минут, он даже не успел изложить все свои мысли относительно предполагаемой работы. Тот куда-то спешил и попросил представить ему проект в письменной форме. Все это было почти две недели назад, и сейчас у него не осталось практически никаких надежд на контракт.

В последнее время Пол стал много пить, и это мгновенно сказалось на его бюджете. Денег катастрофически не хватало, а доходы от занятий с учениками едва покрывали плату за аренду квартиры и расходы на самую непритязательную еду. Правда, родители настойчиво пытались подсунуть ему некоторую сумму денег, но он наотрез отказывался, уверяя, что должен жить на собственные средства.

К этому времени у него уже было три девушки, с которыми он встречался поочередно, но так и не влюбился ни в одну из них. Все они были довольно симпатичными, приятными в общении и в равной степени щедрыми на ласки. Однако никто из них не доставлял ему истинной радости, кроме, пожалуй, чисто физиологического удовлетворения. А самое ужасное заключалось в том, что он каждый раз вспоминал свои отношения с Николь, в душе все еще надеясь, что она рано или поздно объявится. Но телефон по-прежнему молчал, обрекая его на жуткие страдания.

Однажды вечером он все-таки зазвонил, и Пол бросился к нему, рассчитывая услышать голос любимой. Но это была мать.

– Пол, я так волнуюсь за тебя! – затараторила она. – Ты не звонишь мне и вообще куда-то пропал.

– Все нормально. Я собирался позвонить тебе завтра.

– Как у тебя дела?

– Лучше не бывает.

– Да? Ну что ж, я просто хотела узнать…

– Я сейчас с женщиной, – бесцеремонно прервал ее Пол, прекрасно понимая, что для матери это приятное известие.

– О, в таком случае прошу прощения, – пролепетала Энн. – Я позвоню тебе позже, если не возражаешь. Может быть, вместе пообедаем?

– Конечно, почему бы и нет? Я позвоню тебе завтра.

В тот вечер Пол чувствовал себя настолько плохо, что решил утопить свое одиночество в сексе с одной из подруг. Удовлетворив животный инстинкт, он уснул и проснулся только тогда, когда рано утром зазвенел телефон.

– Это Майлз Фэнчел. Пол, мне понравилась твоя музыка.

***

– Джанет прекрасно меня понимает, – сообщила Джулия матери, когда они прогуливались по небольшому парку во дворе клиники.

– Она всегда любила тебя и очень обрадовалась твоим успехам в плетении корзинок.

Джулия искоса посмотрела на мать и улыбнулась.

– Не думаю, что она два раза в неделю приезжает на Манхэттен, чтобы порадоваться моим успехам. Она делает это ради тебя.

Николь постаралась возразить дочери как можно мягче:

– Нет, по большей части ради тебя. Ты же знаешь, что она всегда славилась своей добротой и отзывчивостью.

– Да, я помню, что всегда завидовала Кейт и Эмили.

Николь проглотила этот невольный упрек, хотя сердце вновь защемило от боли.

– Я ни в чем не виню тебя. Мне и самой хотелось бы, чтобы у тебя была такая мать, как Джанет. – Ощутив вдруг необъяснимую усталость, она опустилась на скамью. – Мне очень жаль, что в свое время я не дала тебе того, что было нужно.

– Я хотела бы навестить бабушку и дедушку во Флориде, – неожиданно заявила Джулия. – В детстве я очень любила ходить к ним в Бруклин. Бабушка очень вкусно готовила и вообще любила возиться со мной.

– Да, я знаю, – подтвердила Николь и виновато посмотрела на дочь. – Со мной она тоже немало повозилась, и я всегда воспринимала это как должное. Знаешь, я и думать не думала о том, как ужасно чувствует себя человек в детстве без любви и заботы родных и близких.

Джулия пристально посмотрела в глаза матери.

– А если бы думала, то изменила бы свое отношение ко мне?

Николь хотела было сказать, что все было бы по-другому, что она стала бы уделять дочери больше внимания, но она не могла врать, глядя ей в глаза.

– Вероятно, не очень, – признала она с горечью, потупив взор. – Правда, я поначалу пыталась хоть что-то делать для тебя, но потом меня окончательно захватила беспокойная жизнь художника. Ты же знаешь, все художники страшно эгоистичны. Если в голове у меня зарождалась какая-нибудь идея, я все бросала и ничего не видела вокруг, кроме своей работы. Я забывала даже о людях, которых любила.

– Мама, могу сказать откровенно, что никогда не чувствовала себя любимой. И не только с твоей стороны, но и со стороны отца.

– Это не так, малышка, мы любили тебя, очень любили, но…

– А мне казалось, что вы готовы принять меня только в том случае, если я стану талантливой художницей.

– Нет, такого никогда не было, мы всегда хотели, чтобы ты сама выбрала себе жизненный путь. Разве ты не помнишь?

– Возможно, но я никогда не думала, что это серьезно. Ведь искусство слишком важно для вас обоих.

– Джулия, сейчас для нас главное – ты и все то, чем ты живешь.

– Думаешь, у меня действительно есть определенный талант к живописи?

Николь задумалась, а потом решительно взмахнула рукой.

– Понимаешь, все зависит от того, какую цель ты перед собой ставишь. Твои цветы прекрасны. Причем настолько, что можно без особого труда зарабатывать себе на жизнь, продавая картины тем, кто обожает натюрморты. Но если ты по-настоящему хочешь добиться признания, то нужно сделать нечто такое, что прежде не удавалось никому. Ну и конечно, нужно учитывать современные веяния. Сейчас, например, картины в духе абстракционизма не вызывают у людей ничего, кроме раздражения. – Николь сделала многозначительную паузу и продолжила: -

Ты, кажется, всерьез заинтересовалась искусством. Может быть, тебе попробовать что-нибудь более оригинальное, неповторимое? А самое главное – попробуй обнаружить талант в своей душе.

– Спасибо, мама, – тихо произнесла Джулия, долгим изучающим взглядом посмотрев на мать.

***

Просторный дом Маркхэмов и прилегающий к нему сад были заполнены шумной толпой друзей, родственников и знакомых. Николь знала, что Том и Джанет всегда отличались редким по нынешним временам гостеприимством, но все же не предполагала, что гостей будет так много.

– Николь, как же я рад, что ты смогла вырваться! – радостно встретил ее Том и по-дружески обнял за плечи.

– Я тоже. Поздравляю с двадцатидвухлетним юбилеем. Как здесь весело! Теперь я буду приходить к вам каждый год.

Он добродушно улыбнулся и вручил ей большой бокал с пуншем.

– Должен предупредить, что этот совершенно невинный на первый взгляд напиток на самом деле свалит с ног кого угодно. Джанет, посмотри-ка, кто к нам пришел!

– Ника, какой сюрприз!

– Теперь я понимаю, почему никто из ваших друзей никогда не разводился, – поделилась своим наблюдением Николь. – Они приходят к вам каждый год и воочию убеждаются в существовании вечной любви и воистину нерасторжимого брака. Никогда и нигде мне не приходилось видеть более счастливую супружескую пару. Как вам это удается?

Весь секрет в сексе, – прошептал ей на ухо Том и загадочно улыбнулся жене. – Джанет всегда была ненасытной в любви, а в последние годы – вообще никакого удержу.

– Прекрати, Том, – отмахнулась от него Джанет. – Мне нужно поговорить с Николь. – С этими словами она потащила подругу в безлюдное место. – Должна тебя сразу предупредить, что здесь находится Энн Лурье. Я не могла не пригласить ее, так как мы уже давно знакомы. Правда, я надеялась, что обстоятельства помешают ей порадовать нас своим присутствием, но она все-таки пришла. Я не помню, когда в последний раз…

– Ничего страшного, – прервала ее Николь. – Ничего не имею против своей бывшей подруги. Тем более что это она решила порвать со мной, а не я с ней.

Джанет быстро взглянула на подругу.

– А почему Эдвард не пришел с тобой?

Николь грустно покачала головой.

– Мы живем под одной крышей, но на этом все наши отношения заканчиваются. – Она немного помедлила, а потом все-таки решила ответить на повисший в воздухе вопрос. – Что же касается Пола, то сейчас у меня с ним нет абсолютно никаких контактов. Джулия действительно втюрилась в него в тот памятный день, но я была настолько глупа, что не заметила этого.

Джанет сжала ее руку.

– Как она?

– Нормально. Она сейчас во Флориде, отдыхает у моих родителей. Причем сама изъявила желание поехать туда. Но курс групповой терапии еще не завершен, и я очень рада, что новые друзья дочери во всем поддерживают ее.

– Я очень рада за тебя.

– Кстати, Джулия просила передать вам небольшой подарок. Этот чудный коврик она связала собственными руками. А еще просила передать, что никогда не забудет о вашей бескорыстной и очень своевременной помощи.

– Я делала это с удовольствием.

Николь допила свой пунш, отведала жаркое из цыпленка и салат, а потом задумчиво побрела в сад, однако тут ее настигла возбужденная Эмили.

– Как жаль, что Джулия не смогла к нам приехать! Но я надеюсь, она непременно появится на моей вечеринке по случаю помолвки. Буквально через несколько недель. Кстати, сейчас я познакомлю вас с Брайаном, если, конечно, найду его в этой толпе…

Пока она искала своего парня, к Николь подошла высокая стройная женщина с курчавыми волосами.

– Николь? – обрадовалась она. – А я Кейт Маркхэм. Меня, наверное, трудно узнать, мы ведь так давно не виделись.

Николь смутилась и слегка покраснела. Она когда-то невероятно ревновала Пола к Кейт, поскольку та была давней его подругой. И ревновала не без оснований, в чем сейчас и убедилась. Кейт действительно была красивой женщиной, обаятельной, веселой и к тому же весьма неглупой. Николь очень хотелось спросить ее о судьбе Пола, но она так и не решилась.

Остаток вечера прошел сумбурно. Николь пыталась шутить, изображая безудержное веселье и беззаботность, но в голову все чаще лезли дурные мысли. Чем больше смеялись все вокруг, тем тоскливее становилось у нее на душе. Она то и дело вспоминала Пола и лишний раз убеждалась, что многое потеряла. Вокруг звучала музыка, а в центре сада на импровизированной площадке кружились пары. Порой приглашали на танец и ее, поэтому она сочла за лучшее удалиться на почтительное расстояние – незачем напрасно терзать душу.

Спустя какое-то время Николь направилась в дом, поднялась в гостиную и буквально столкнулась там с Энн. Женщины в замешательстве уставились друг на друга, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Привет, Энн, – первой нарушила гнетущее молчание Николь.

– Привет. – Николь выглядела такой изможденной и бледной, что Энн не нашла в себе сил молча повернуться и пойти прочь, выражая тем самым все свое презрение к бывшей подруге. – До меня дошли слухи, что Джулии сейчас намного лучше. Я рада за нее.

– Да, спасибо. Она поправляется, хотя до окончательной реабилитации еще далеко.

– Тебе повезло. Все могло быть намного хуже.

– Да, ты права. – Она посмотрела на Энн невыразимо грустными глазами. – Я признаю свою вину и сейчас стараюсь хотя бы частично искупить ее.

Энн нервно дернулась и посмотрела в сторону сада.

– Эта так называемая музыка выводит меня из себя.

Николь слабо улыбнулась:

– Мне она тоже порядком надоела, но вокруг все веселятся и танцуют.

Энн недоуменно пожала плечами:

– Больше всего меня поразила Эмили. Она выглядит прекрасно и производит впечатление вполне счастливого человека.

Николь затаила дыхание, опасаясь со стороны бывшей подруги каких-нибудь едких насмешек. Она хотела помириться с ней, но испытывала при этом чувство неловкости, так как по-прежнему любила Пола и не собиралась поступаться своей любовью.

Меж тем Энн умолкла и удивленно уставилась на подругу.

– Знаешь, Николь, я давно хотела тебе сказать, что все неприятности у Пола начались из-за тебя. Если бы я сама занималась организацией его концерта, то никакого так называемого плагиата бы не было. Слава Богу, что ему хватило сил и терпения выйти из этого кризиса и снова обрести уверенность в себе!

Николь до боли закусила губу и постаралась сохранить на лице бесстрастное выражение. Только бы не выдать своих истинных чувств! Даже если ее снедает боль утраты.

– Мой сын заметно возмужал в последнее время, – горделиво продолжала Энн. – Он дорого заплатил за свои ошибки, но, к счастью, все обошлось. Недавно он получил заказ написать музыку для нового балета Майлза Фэнчела.

– Я очень рада за него, – выдавила Николь нарочито-равнодушным тоном, хотя в душе у нее все перевернулось.

– Но я все еще не могу успокоиться из-за того, что он потерял столько драгоценного времени. Впрочем, я с самого начала знала, что все кончится именно этим. Откровенно говоря, тебе крупно повезло, что Эдвард принял тебя после всего случившегося. Могло быть и хуже.

– Боже мой! – невольно вырвалось у Николь. – Ты ошибаешься, я не вернулась к нему. Мы живем в одном доме, но только потому, что Джулия нуждается в уходе…

– Хватит! – грозно предостерегла ее Энн и даже покраснела от негодования. – Не хочу тебя больше слушать! Если ты еще не поняла, то могу объяснить тебе популярно: у тебя нет ни малейшей надежды! К счастью, Пол сумел разобраться в своих чувствах, окончательно освободился от твоего тлетворного влияния и даже подыскал себе весьма симпатичную молодую девушку, с которой безмерно счастлив. Кстати сказать, она тоже занимается музыкой, так что у них много общего. – С этими словами Энн с гордым видом повернулась и вышла в сад.

Глава 4

Из Флориды Джулия вернулась загоревшая и пополневшая фунтов на десять, если не больше. Николь, усмотрев в этом признак почти полного выздоровления, несказанно обрадовалась. Курс реабилитации продолжался, и Джулия теперь проводила время в кругу своих новых друзей.

– Не уверен, что это вполне подходящая для тебя компания, – недовольно проворчал Эдвард, не скрывавший своей неприязни к пациентам клиники.

– Может быть, но они все же намного лучше, чем все те мерзавцы и подонки, с которыми я общалась раньше. – Джулия снисходительно ухмыльнулась и посмотрела на мать.

– Это что, заговор против меня? – не на шутку рассердился Эдвард.

– Нет, просто мы с мамой доверяем друг другу. К тому же мне уже нечего терять. Все, что можно, я уже потеряла.

– Слышала, как разговаривает? – возмутился Эдвард, когда Джулия вышла из комнаты. – А между тем все ее шалости обошлись мне в несколько тысяч долларов.

– Да, но твое отношение к ней измеряется исключительно деньгами, и она это прекрасно чувствует. Попытайся понять, что мы оба в равной степени виноваты в случившемся. Конечно, нам не хотелось быть плохими родителями, но вышло именно так. И вот теперь остается лишь извлечь урок и сделать соответствующие выводы.

«Нам»? – эхом отозвался он. – Пока ты будешь спать в гостиной, нет никакого смысла говорить о нас с тобой как о супружеской паре. Вы с Джулией почему-то думаете, что денег у меня куры не клюют. К сожалению, это не так. Кстати, когда была продана одна из последних твоих скульптур? Маршалл сказал, что у тебя в студии есть какая-то незаконченная работа, которую он мог бы загнать за сотню тысяч долларов.

– Да, но пока Джулия находилась в клинике, у меня совершенно не было времени закончить ее.

Эдвард развел руками и вышел из комнаты. Он был сыт по горло выходками своих домочадцев, которые почему-то обращались с ним как с прокаженным. Да стоит ему только пальцем щелкнуть, как вокруг него будет полным-полно шикарных женщин!

Николь, конечно, понимала, что Эдвард по-своему прав. Она месяцами возилась с игрушками для Джулии, а к серьезной работе так и не приступила. Теперь, когда с Джулией все нормально, нужно снова самой зарабатывать на жизнь. А надеяться на Пола уже нет никакого смысла.

На следующий день она отправилась в студию, стряхнула пыль с незаконченной скульптуры, устранила все те недостатки, которые обнаружились после столь долгого перерыва, и вскоре работа была готова к продаже. Получив деньги, Николь первым делом рассчиталась с Эдвардом, выписав ему чек на двадцать тысяч долларов.

– Это за проживание в гостиной и за еду. Эдвард с недоумением уставился на чек, а затем перевел взгляд на Николь.

– Послушай, я не хочу брать эти деньги. Ты делаешь из меня какое-то чудовище.

– Ничего подобного. Я просто хочу жить самостоятельно. Кстати сказать, сейчас я занимаюсь поисками подходящей студии.

– Не надо, Николь! – взмолился он. – Болезнь дочери и весь этот процесс реабилитации заставили нас много пережить и многое переосмыслить. Почему бы нам не попытаться наладить прежнюю жизнь и сохранить семью?

Николь молча покачала головой, вспомнив тот ужасный вечер, когда он пытался ее изнасиловать. Разве теперь она могла питать к нему какие-то чувства, кроме отвращения?

– Нам не удастся больше дурачить Джулию, притворяясь, что между нами все осталось по-прежнему. Она с самого начала чувствовала, что наши отношения строятся на взаимной лжи и обмане.

– И все равно я никак не могу смириться с мыслью, что мы никогда уже не будем вместе. – Эдвард стиснул зубы и опустил голову.

Только сейчас Николь обратила внимание, что бывший муж заметно постарел за последние несколько месяцев. Немного подумав, он сунул чек в карман и вышел из комнаты. Чем меньше у нее будет денег, тем труднее ей будет оставить его.

***

Доктор Спивак все-таки убедил Николь в том, что ее дочь никогда больше не вернется к прежним пристрастиям. Тяга Джулии к алкоголю и к случайным связям, по его мнению, была вызвана глубочайшим разочарованием в жизни, а это все уже позади. Тем не менее Николь до сих пор не могла уснуть, если Джулии вечером не было дома. И вот однажды, когда часы уже показывали без пятнадцати час, а дочь все не возвращалась, она, не выдержав, позвонила доктору.

– У вас есть какие-либо основания полагать, что она снова взялась за старое?

– Нет, но ведь уже очень поздно! О, слава Богу, она, кажется, появилась!

– В чем дело, мама? – с порога спросила Джулия.

– Ничего, я просто волновалась за тебя. В такой поздний час!

– Конечно, мне надо было позвонить, но мы так веселились, что я забыла про все на свете. – Джулия улыбнулась и мечтательно закрыла глаза. Она была такой счастливой, что сердце Николь бешено заколотилось от радости.

– Надеюсь, ты воздержалась от спиртного?

– О чем ты говоришь, мама! – отмахнулась от нее дочь. – Знаешь, я должна тебе кое-что сообщить. – Она подошла к матери и обняла ее, чем вызвала еще большее подозрение, так как никогда раньше этого не делала. – Я влюбилась.

Пораженная услышанным, Николь проводила дочь до порога ее комнаты.

– Кто-то из твоей группы?

Да, Люк Симмондз. Он всегда мне нравился, но в последние дни наши отношения стали особенно теплыми. А сегодня вечером… ну, в общем, я пошла к нему. То есть не к нему, конечно, а к его родителям, но их не было дома. Но ты не волнуйся, все было не так, как прежде. Никакой враждебности и агрессивности, все было так хорошо! К тому же мы предприняли меры предосторожности.

В душе Николь роились смешанные чувства. С одной стороны, она по-прежнему беспокоилась о судьбе дочери, а с другой – было приятно, что Джулия теперь доверяет ей самое сокровенное. В общем, дочь с матерью уселись на диван и долго болтали, как самые закадычные подруги.

– Мама, я действительно очень счастлива. Впервые в жизни испытываю такое чувство. Этой осенью Люк собирается поступать в Корнеллский университет, и я хочу поехать вместе с ним. Ты, конечно, удивишься, но я хочу стать доктором.

– Господи, дай перевести дух! – взмолилась Николь, ничего уже не соображая.

– Нет, ты не думай, что все исключительно из-за Люка, – продолжала Джулия. – То есть, конечно, наше желание стать врачами и помогать людям выросло из нашей любви, но не только. Просто мы хотим делать что-то важное в этой жизни и быть полезными людям. Ты же знаешь, из меня никогда не получится путный художник.

– Но ведь ты можешь заниматься другими видами искусства, – попыталась образумить ее Николь.

– Нет, все это искусство мне осточертело. Я люблю медицину! – Последние слова она произнесла с некоторым трепетом.

– Ну хорошо-хорошо, – примирительно произнесла Николь. – Если откровенно, в этом нет ничего плохого.

Раз ты действительно хочешь этого и готова трудиться, то у тебя обязательно все получится.

– А ты поможешь мне уговорить отца?

– Разумеется, но не думаю, что его придется уговаривать.

– Да, ты права. Он никогда не понимал меня, да в общем-то и не пытался.

– Джулия, мне кажется, он очень обижен тем, как ты относишься к нему. Ведь твоя болезнь выбила его из колеи.

– Знаю, – согласилась с ней дочь и стала раздеваться.

Николь с удивлением обнаружила, что ее дочь заметно возмужала и оформилась.

– Мама, перестань пялить на меня глаза. У меня все нормально. Впервые в жизни я полностью отдаю себе отчет в том, что делаю. Я действительно люблю Люка и поеду с ним хоть на край света. Он тоже любит меня и собирается приобрести жилье и жить самостоятельно. – Джулия сделала паузу, а потом продолжила: – Скоро ему стукнет восемнадцать, и он получит право распоряжаться своими деньгами. Конечно, он на несколько месяцев моложе меня, но это не имеет абсолютно никакого значения… – Джулия вдруг осеклась и внимательно посмотрела на мать, а потом все-таки решила объясниться до конца: – Мама, я очень сожалею, что так глупо вела себя по отношению к Полу.

Николь почувствовала, что ее лицо заливается краской.

– Я тебя не виню, – тихо шепнула она. – Мне надо было с большим вниманием отнестись к твоим чувствам и не пренебрегать ими.

– Да уж! Какой же я была наивной! И совершенно несносной, насколько я сейчас могу судить. Во всяком случае, таких чувств к Полу, какие теперь я испытываю к Люку, у меня никогда не было. Кстати, у Люка были примерно такие же семейные проблемы, что и у меня. Правда, виной всему его отец, а не мать.

Джулия никак не могла выговориться, и они засиделись едва ли не до утра. Николь впитывала каждое ее слово и удивлялась тому, что дочь как-то внезапно стала совершенно другим человеком.

– Знаешь, все эти дурацкие стереотипы относительно влюбленности оказались на удивление правдивыми, – продолжала откровенничать Джулия. – У меня, например, даже аппетит пропадал, когда я думала о Люке. О нем мне напоминала каждая песня, каждое слово и даже те места, где мы с ним встречались. Дошло до того, что я везде и всюду стала писать: «Миссис Джулия Симмондз». С тобой было когда-нибудь такое?

Николь улыбнулась, радуясь за дочь.

– Пожалуй.

– Мама, скажи откровенно: ты так и не собираешься покидать гостиную?

– Наверное, нет, – грустно ответила Николь.

– А раньше ты любила отца?

– Да, думаю, нечто подобное у меня к нему было.

– Как у нас с Люком?

– Ну, не совсем так…

***

Первый раз Николь увидела Эдварда в небольшом ресторанчике, где подрабатывала официанткой после занятий в колледже. Он сидел за столиком – красивый, со вкусом одетый, воспитанный и, похоже, весьма богатый в свои тридцать лет. Вскоре он обратил на нее внимание и стал флиртовать с ней, но делал это столь ненавязчиво и деликатно, что в конце концов покорил ее сердце.

Проучившись около полугода в художественном колледже, Николь вдруг утратила уверенность в себе. Ведь Нью-Йорк был артистической Меккой, и сотни молодых людей, так же как и она, изо всех сил рвались к вожделенному признанию. К тому же со временем Николь стало угнетать ее нищенское существование. Вернуться домой и сесть на шею родителям она не могла по моральным соображениям, а жить на свои деньги в этом огромном городе было делом нелегким.

Ее день складывался из того, что она вставала в семь утра, пару часов работала в своей маленькой студии и уходила на занятия в колледж. Затем возвращалась домой и до самого вечера возилась со скульптурами, после чего отправлялась в ресторан, где до полуночи, принимая заказы, обслуживала посетителей.

– Как мне тебя называть, кроме, разумеется, «мисс»? – спросил ее однажды Эдвард. – Надеюсь, ты еще не обзавелась этой унылой приставкой «миссис»?

– Николь, – сдержанно представилась та, поставив на стол чашку кофе.

– Какое прекрасное и редкое имя! – искренне удивился он. – А чем ты занимаешься? Ты же не всегда работаешь официанткой?

– Извините, у меня нет времени болтать с вами, – вежливо отмахнулась от него Николь. Ей уже порядком осточертели то и дело пристававшие к ней мужчины. Она давно поняла, что самый верный способ избавиться от них – быть предельно вежливой и вместе с тем не вступать в разговор. Как правило, они понимали намек и оставляли ее в покое.

Но этот господин оказался куда настырнее. Вскоре он пригласил ее на ужин, но она отказала, даже не взглянув в его сторону. Эдвард на время оставил свои попытки вытащить ее куда-нибудь, но по-прежнему мило улыбался и подбрасывал комплименты при каждом удобном случае.

Сначала она выказывала полное равнодушие к нему и не обращала никакого внимания на его ухаживания. После неудачного романа с Гарретом она просто боялась открыть сердце кому-нибудь еще. Да и времени не было на романтические увлечения. Искусство отнимало у нее все силы, не оставляя ни минуты на отдых.

А потом ей вдруг позвонили из галереи О'Кейси, что на Первой авеню, и радостно сообщили, что готовы выставить отдельные ее скульптуры. Правда, организаторы брали за это пятьдесят процентов с продажи, но ее это вполне устраивало. Так была продана ее первая работа, за ней последовали еще четыре.

Однажды, когда Николь торопливо шагала домой после занятий в колледже, на ее пути неожиданно вырос тот самый джентльмен, которого она часто видела в ресторане.

– Николь Ди Кандиа, – торжественно объявил он, – если вы согласитесь пообедать со мной, то я расскажу вам о дальнейшей судьбе вашего прелестного произведения «Береза».

Какое-то время Николь стояла с открытым ртом, а потом послушно зашагала с этим человеком в дорогой ресторан под названием «Русский чай».

– Я не одета для такого ресторана! – опомнившись, испугалась она, но он и слушать не захотел.

– Не важно. Со мной пропустят кого угодно.

Оставив в гардеробе верхнюю одежду, они прошли в огромный зал с люстрами, покрытыми белоснежными скатертями столами и пьянящим запахом дорогого парфюма. Шикарно одетые посетители осуждающе поглядывали на девушку в потертых джинсах и старом свитере. Но метрдотель вел себя почтительно и назвал спутника Николь мистером Харрингтоном, из чего она сделала вывод, что он завсегдатай этого ресторана. Эдвард заказал бутылку какого-то дорогого русского напитка, экзотическое блюдо под названием «шашлык», а также рис, салат и черную икру.

– Ну так что там случилось с моей «Березой»? – Николь просто сгорала от любопытства.

– Она висит в моем кабинете.

– О! – вырвалось у нее от неожиданности. – А как вы узнали обо мне?

– Случайно. Прочитал отзыв о выставке и отправился в галерею О'Кейси, где был просто потрясен вашими подвижными конструкциями. Именно в тот момент я понял, что их автор Николь стала и моей Николь.

У нее даже мурашки по спине пробежали от таких слов. Поразили ее не столько сами слова, сколько спокойный и уверенный тон, которым они были произнесены.

Многозначительно улыбнувшись, он протянул ей визитную карточку.

– Кстати сказать, я коллекционер.

На нее это не произвело должного впечатления. Более того, она подумала, что поскольку денег у него куры не клюют, то, стало быть, он легко пожертвовал какой-то суммой, чтобы купить ее работу. В особенности если задумал завладеть и автором.

– А потом я еще раз наведался в галерею, но, к сожалению, остальные ваши произведения были уже проданы. Откровенно говоря, не понимаю, почему вы работаете официанткой, когда могли бы неплохо зарабатывать своим талантом.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – осторожно заметила Николь, опасаясь, что ей придется отказаться от его предложения.

Я имею в виду, что только за свою «Березу» вы должны были получить полторы сотни долларов, так как владельцы галереи, насколько мне известно, берут ровно половину от продажи.

Николь положила вилку и пристально посмотрела на собеседника.

– Вы хотите сказать, что заплатили за эту вещь триста долларов?

– Именно так, мадам. И заметьте, нисколько не жалею. Николь, я занимаюсь коллекционированием уже более десяти лет и знаю толк в такого рода делах. Владельцы подобных заведений довольно часто обманывают авторов. Мне удалось выяснить, кому и за какие деньги были проданы остальные ваши скульптуры. В общей сложности вам должны были заплатить более пятисот долларов, и сейчас я готов проглотить эту скатерть, если вы действительно получили от них именно столько.

Николь долго не могла прийти в себя и тупо смотрела на тарелку.

– Я получила двести пятьдесят, – тихо произнесла она, с трудом сдерживая возмущение.

– Вот-вот, так я и думал. А теперь, моя дорогая, позвольте мне просветить вас относительно дилеров. Каждого из них вы должны рассматривать в качестве жулика, если он явится к вам без соответствующей рекомендации. Иначе вы всегда будете жертвой гнусного обмана. Они будут называть вам одну цену и продавать по другой, а разницу положат себе в карман.

Николь даже покраснела от обиды. Сколько труда и сил было вложено во все эти скульптуры, а теперь кто-то заработал на ней такую огромную сумму! Ей даже плохо стало от подобной несправедливости.

– Но пока все поправимо, – продолжал он. – Я могу вернуть вам ваши деньги.

– Нет, благодарю, – решительно отказалась она. – С какой вдруг стати?

– Прежде всего ради удовольствия, – сказал он и улыбнулся, – но не только, разумеется. Просто я вижу, что у вас огромный творческий потенциал и вы на редкость преданы своему делу.

Николь зарделась от смешанного чувства гордости и страха. Конечно, ей было приятно слышать такие слова, но перед ней сидел коллекционер, а значит, в какой-то степени ее враг.

– Если честно, то это вы, коллекционеры, идете на сговор с владельцами галерей и обманываете бедных художников…

– Сейчас у меня перед глазами встают великолепные холмы Рима, прекрасные виллы Флоренции, а вы напоминаете мне вулкан на горе Этна.

– Простите, – смутилась Николь, а потом рассмеялась, живо представив себе нарисованную им картину.

– Я хочу помочь вам добиться успеха, к которому вы так стремитесь, – сказал он, вмиг посерьезнев. – А для этого нужно прежде всего вернуть ваши деньги.

– Очень благодарна вам за помощь, но пусть останется все как есть. Это трудно объяснить, но… понимаете, я не могу, занимаясь любимым искусством, еще и выколачивать честно заработанные деньги.

Эдвард Харрингтон наклонился через стол и уставился на нее внезапно сузившимися и похолодевшими глазами.

– Деньги – это огромная сила, которая заставляет мир вертеться. На них можно купить необходимые для нормальной жизни вещи, можно купить время и даже этот скромный обед.

Николь вскочила с места и гневно сверкнула глазами.

– Я верну вам долг, как только получу очередную зарплату!

Эдвард даже не предпринял попытки удержать собеседницу. У двери Николь остановилась и стала нервно рыться в сумочке, чтобы заплатить четверть доллара за свое пальто.

И все же после нескольких дней напряженных размышлений по поводу этого гнусного обмана она пришла к выводу, что за свои права надо бороться. Черт бы их всех побрал, с какой это стати она должна дарить кому-то свои деньги?! Повинуясь порыву, Николь отправилась в галерею и попыталась выяснить там обстоятельства продажи своих произведений.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – невозмутимо ответила ей жена владельца галереи, выслушав эту душещипательную историю. – Мы продали ваши вещи по той цене, о которой договорились ранее.

Когда Николь, рьяно доказывая свою правоту, сослалась на Харрингтона и пригрозила пригласить его для дальнейшего разбирательства, на пороге галереи появился Берт.

– Ну хорошо, хорошо, – произнес он ровным тоном. – Мы действительно пошли на такую сделку.

Николь гневно посмотрела на него и даже растерялась поначалу от такой наглости.

– Но почему? Почему? Это такое же воровство, как если бы вы ограбили банк. А я так доверяла вам!

Тот молча пожал плечами и порылся в кармане.

– Вот вам пятьдесят долларов. Это все, что у меня сегодня есть. Приходите через неделю и получите оставшуюся сумму. Договорились?

– Ладно, – с трудом выдавила Николь и поспешила прочь. Столь откровенная наглость вызвала у нее такое отвращение, что она тут же впала в глубокую депрессию, не прекращавшуюся вплоть до указанного ими срока. Вновь явившись в галерею па следующей неделе, Николь с удивлением обнаружила, что внутри пусто, а на двери висит огромный замок.

– О'Кейси? – без тени удивления переспросил ее владелец расположенного по соседству магазина. – Они уехали еще на прошлой неделе. Куда? Кажется, в Калифорнию. Они должны вам деньги? – Он громко рассмеялся и сочувственно похлопал ее по плечу. – Забудьте про них. Они должны всей округе и именно поэтому смылись отсюда.

Немного поразмыслив, Николь решила рассказать эту неприятную историю Эдварду Харрингтону. Он не стал ни в чем упрекать ее, выразил сочувствие и даже предложил некоторую сумму в качестве временной компенсации за досадную потерю, от чего она, естественно, отказалась. А несколько недель спустя она снова увидела его в своем ресторане. Он подозвал ее и выложил на стол двести долларов.

– Берите, это ваши деньги. Я выследил О'Кейси в Сан-Франциско, а потом попросил своих людей выбить из них причитающуюся вам сумму. Кстати, они и там весьма успешно занимаются своим грязным бизнесом.

С тех пор она стала с большим уважением относиться к этому добродушному и отзывчивому человеку и уже не противилась, когда он приглашал ее на ужин. Конечно, она прекрасно понимала, что его интерес к ней вряд ли можно назвать чисто платоническим, однако он не предпринимал никаких попыток затащить ее в постель.

А еще через пару месяцев он преподнес ей самый настоящий сюрприз. Однажды вечером он сообщил, что недавно открывшаяся на Десятой улице галерея живописи Маршалла Фэйбера готова устроить ее персональную выставку.

– Не может быть! – удивленно воскликнула Николь. – Меня же никто не знает!

– Фэйберу понравились твои работы, и к тому же он хочет воспользоваться случаем и заявить о себе. Давно уже стало традицией, что новая галерея зарабатывает себе добрую репутацию, открывая никому еще не известные таланты, к числу которых, несомненно, принадлежишь и ты.

Николь чуть было не подпрыгнула от радости. Выставка прошла успешно, Эдвард обеспечил ей надлежащую рекламу, потратил на нее много денег, и через шесть месяцев она дала согласие стать его женой.

***

– А ты любила его, мама?

– В то время мне казалось, что любила, хотя и не так, как Гаррета. Наверное, не надо было выходить замуж за твоего отца, – подвела Николь печальный итог.

– Мама, ты ведь все еще любишь Пола, так? Скажи откровенно, ты бросила его из-за меня?

– Он был слишком молод для меня, – едва слышно прошептала Николь.

– Чепуха! Слишком уж старомодное утверждение, – хмыкнула Джулия. – Если, конечно, вы действительно любили друг друга.

– Мы… мы смотрелись как-то странно, неестественно, и к тому же это вызывало у тебя искреннее негодование.

Джулия взмахнула рукой, как бы извиняясь за прошлые ошибки.

– Я говорила так только потому, что ужасно ревновала тебя к нему. Боже, мне и в голову не приходило, что это доставляет тебе массу страданий! Знаешь, для меня ты всегда была верхом совершенства и воплощением творческого успеха. Короче говоря, я не буду возражать, если ты вернешься к нему. Вся моя ревность уже в прошлом, а мое нынешнее счастье затмило все остальное. И вообще я готова всех простить – и тебя, и папу, и весь мир.

– А отца-то за что? Разве он в чем-то виноват перед тобой? – Николь пожалела, что задала дочери этот провокационный вопрос, но было уже поздно.

– Да просто так, ни за что, – смутилась Джулия и мгновенно сменила тему разговора. – Знаешь, Люк очень хочет познакомиться с тобой. Он просто в восторге от твоих работ, а его мама, кстати сказать, занимает довольно высокий пост в приличной рекламной фирме. Очень милая женщина и прекрасно ко мне относится. Может быть, пригласим как-нибудь Люка на ужин? Я помогу тебе на кухне.

После этого разговора Николь не могла уснуть и то и дело утирала стекавшие по щекам слезы – слезы, в которых растворилась радость за дочь и печаль за собственную несчастную судьбу.

***

– Ты слишком много работаешь, – назидательным тоном проговорила Энн, пригласив Пола на обед. – Так разрываться между балетом и учениками?! Мне кажется, тебе не хватает времени даже для того, чтобы нормально питаться.

– Мама, перестань суетиться.

Она посмотрела на сына с осуждением.

– И твоя борода мне не очень нравится. Она закрывает большую часть лица.

Пол наигранно улыбнулся:

– Я так и знал. Пожалуйста, перестань на меня пялиться.

Энн умолкла и занялась обедом. Она вновь зауважала сына и совершенно не препятствовала его попыткам самоутвердиться, хотя раньше это доставляло ей невыносимые душевные страдания. За последнее время он заметно возмужал, а его самодостаточность, несомненно, сыграет свою роль в профессиональной карьере.

– Как идет твоя работа над балетом?

– По-разному. Иногда все получается, а потом вдруг наступают черные дни. Конечно, Майлз – гениальный постановщик, но порой он слишком раздражается и конфликтует с труппой, причем по самому незначительному поводу. И тем не менее я безумно счастлив работать с ним и писать музыку для его балета.

– Это будет грандиозный успех, Пол, я нисколько не сомневаюсь. А потом к тебе толпой повалят музыканты, и ты сможешь наконец закончить свой квинтет.

Пол посмотрел на часы.

– Спасибо за обед. Сожалею, но мне пора. Через полчаса у меня занятия с учениками.

– Пол, в следующую субботу у меня запланирован званый ужин. Буду очень рада, если ты окажешь мне честь.

– Благодарю, мама, но, наверное, не смогу. У меня свидание в этот вечер.

Энн мгновенно оживилась.

– Ну и что с того? Приводи ее с собой. Красивая девушка?

Пол тяжело вздохнул:

– Да, вполне. Девушки сейчас все красивые, но не для меня. Пожалуйста, не подталкивай меня в спину.

Да кто тебя подталкивает? – возмутилась Энн. – Я всегда говорила, что у тебя еще вся жизнь впереди. Я вообще не верю в ранние браки. Кстати, чуть не забыла. Я тут недавно была на юбилее у Маркхэмов. Там собралась такая толпа, что и представить себе трудно. Так вот, Эмили, оказывается, уже помолвлена. Правда, ее парень какой-то слишком простоватый, впрочем, она и сама-то никогда не отличалась изысканностью. У них только Кейт более-менее незаурядна. Явилась и Николь Харрингтон собственной персоной. Она так подурнела за последнее время! Видимо, болезнь Джулии дорого ей обошлась. Так вот, она сказала мне, что снова вернулась к Эдварду и что они счастливы. Откровенно говоря, ей крупно повезло, что он принял ее.

Пол вскочил на ноги.

– Я должен бежать. – Небрежно чмокнув мать в щеку, он опрометью вылетел из ресторана, безуспешно пытаясь справиться с дикой болью. Совершенно безотчетно он остановился возле первой же телефонной будки и почти машинально набрал номер студии.

– Алло? Алло! Кто это?

До боли знакомый голос словно ножом резанул его по сердцу. Не удостоив ее ответом, он повесил трубку и прислонился к стеклу, проклиная себя, Николь и все на свете. Больше всего себя, так как до сих пор безумно любил ее.

Глава 5

– Это слишком резво для меня, – объявил Эдвард и с упреком посмотрел на жену и дочь. – Вы на одном дыхании сообщили, что Джулия влюбилась в какого-то молодого человека, и тут же добавили, что она хочет стать врачом. Кто этот парень?

– Люк Симмондз, – нетерпеливо пояснила Джулия. – Его отец является главой брокерской компании «Симмондз и Стрэнг» и к тому же входит в правление фондовой биржи.

– Ну что ж, – рассудительно произнес Эдвард, – с отцом, как я вижу, все в порядке, но его сын… Он же из твоей группы и имел проблемы с…

– Папа, у меня тоже есть свои проблемы, как, впрочем, и у всех нас. У нас с Люком появилась реальная возможность съездить на месяц в Африку. Мы там будем под присмотром специальной исследовательской группы медиков, так что ничего страшного не случится. А когда мы окончим медицинский колледж, то, возможно, отправимся туда на работу…

– Что? На работу? Что за причуды, Джулия? Ты бросаешься из одной крайности в другую. Сначала портишь здоровье алкоголем и доводишь себя до истощения, а теперь снова хочешь подвергнуть опасности свою жизнь и здоровье. Причем безо всяких на то серьезных причин.

– Причины есть, – почти закричала Джулия, все больше распаляясь, – и к тому же самые что ни на есть серьезные! Ты же знаешь, что в Африке масса неизлечимых болезней и катастрофически не хватает врачей.

– Постой минутку. Я все еще в шоке, но в принципе не имею ничего против медицины. Более того, с радостью отправлю тебя в медицинский колледж, если только ты туда поступишь.

– Поступлю, не сомневайся. Начнем с того, что весь этот год я буду работать в больнице, а потом получу направление и подам заявление на медицинский факультет Корнеллского университета. Если ты помнишь, я всегда неплохо училась, так что меня это не пугает.

– Да, но, насколько я знаю, на медицинский факультет поступить не так-то просто.

– Ничего, я буду заниматься днями и ночами и подготовлюсь к вступительным экзаменам. Кроме того, у отца Люка есть определенные связи, и он обещал мне помочь.

Николь слушала молча. Теперь она гордилась своей дочерью.

– Папа, мне нужны деньги для поездки в Африку. Пожалуйста! А потом я заработаю и верну их тебе.

– Дело не в деньгах, Джулия, – строго напомнил ей отец. – Мне не хочется, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности.

– Папа, нас повсюду окружают опасности, даже здесь. Я очень хочу поехать в Африку и посмотреть, как люди там живут.

– Джулия, у тебя чересчур романтическое представление о жизни. К сожалению, ты еще не поняла, что оно далеко от реальности. Кроме того, ты выросла в достатке и…

– Если хочешь знать, я никогда не нуждалась в твоем пресловутом достатке! Мне было бы намного приятней, если бы мы жили бедно, но при этом у нас была бы нормальная семья, как, например, у Маркхэмов. И все равно я хочу поехать туда, несмотря на то что ты считаешь их дикарями.

– Эдвард, – поспешила вмешаться Николь, – это, конечно, может показаться тебе странным, но если она действительно хочет поехать…

– Сейчас она хочет, – бесцеремонно прервал ее Эдвард. – А что будет завтра? Завтра ей захочется чего-то другого. А если она вдруг расстанется со своим другом или вспомнит о том комфорте, который всегда был у нее дома?

– Эдвард, почему бы нам не испробовать все шаг за шагом, а не придумывать сейчас всяческие варианты развития событий? – Николь с большим трудом, но нашла-таки разумный компромисс, поскольку между дочерью и бывшим мужем назревал открытый конфликт. – Ну почему нельзя позволить ей съездить в Африку? Думаю, что мы вполне сможем оплатить ее расходы, а все остальное обсудим позже.

– Спасибо, мама, – благодарно откликнулась Джулия, готовая к длительной дискуссии.

– Ну хорошо, – согласился Эдвард, недовольно поморщившись. Его смущала не столько предполагаемая поездка дочери, сколько возможный уход Николь. – Но почему ты не хочешь поступить, например, в Колумбийский университет и встречаться со своим парнем по выходным? Я готов оплачивать все твои транспортные расходы.

– Нет, я хочу быть все время рядом с ним. Обещаю, что буду очень часто приезжать в Нью-Йорк.

Эдвард занервничал и закурил.

– Нет, не понимаю. В течение многих лет ты убеждала нас, что хочешь стать художницей, а потом вдруг встретила какого-то парня, который любит медицину, и враз решила отбросить все свое предыдущее образование и лишиться столь очевидных преимуществ. Медицина потребует от тебя много времени, а служение искусству откроет перед тобой совершенно невиданные перспективы. Более того, я готов помочь тебе в создании собственной коллекции и в конце концов передам тебе свою. Ведь ты моя единственная дочь и по праву наследуешь все мое состояние.

– Извини, отец, но мне это не нужно, – тихо промолвила Джулия. – Отдай всю свою коллекцию в какой-нибудь музей.

– Ну что ж, насколько я понимаю, ты пытаешься решить свои эмоциональные проблемы ценой отказа от помощи родителей и от всех тех связей в мире искусства,

;. которые я приобрел за многие годы.

– Я ненавижу твой мир искусства! – взорвалась наконец Джулия. – Ненавижу все, что с ним связано, его лживость, его снобизм. Это всего лишь увлекательная игра для богатых и эгоистичных людей, которых на самом деле интересуют только большие деньги.

– Хватит, прекрати! – резко оборвал ее отец. – Похоже, ты унаследовала строптивый характер своей матери и показное безразличие к деньгам, но чуть что, вы сразу же мчитесь ко мне за этими презренными купюрами.

– У меня нет абсолютно никакого презрения к деньгам, – продолжала наступать Джулия, – но есть устойчивое презрение к тем, кто ценит их превыше всего. Деньги, если хочешь знать, должны служить людям и исключительно во имя добра.

– Мне только моралиста в своей семье недоставало, – снисходительно хмыкнул Эдвард.

– Не надо иронизировать над ее юношеским идеализмом, – снова вмешалась Николь. – Надеюсь, она никогда не станет таким законченным циником, как ты.

– Ты опоздала, мама, – повернулась к ней дочь. – Мой дорогой папаша выступает против добра только потому, что всю свою жизнь делал людям зло.

– Джулия, – попыталась остановить ее мать, – сейчас же перестань поносить отца!

– А почему бы и нет? Он думает, что за деньги можно купить все и всех! Он специально выслеживает слабых и бедных, чтобы обобрать их до нитки и тем самым полностью разрушить их жизнь.

Эдвард долго смотрел на дочь и неожиданно сник.

– Джулия, – мягко произнесла Николь, – я понимаю, что ты очень расстроилась, но нельзя же говорить такие ужасные вещи!

– Ничего ужасного. Тем более что у меня есть масса доказательств. Пусть расскажет, например, как он поступил с Айвором Льюисом, и все станет ясно.

Николь вскинула голову и недоуменно уставилась на дочь.

– Что? О чем ты говоришь?

– Наш дорогой папенька прекрасно знает о чем. Один из его детективов специально нанял Льюиса, чтобы тот украл оркестровку Пола. Айвор, конечно, не знал, что за всем этим стоит наш папа, но потом все выяснилось. Я и сама не знала об этом до тех пор, пока не оказалась в Париже вместе с Айвором. В конце концов он во всем мне признался. Он продал свое имя за пять тысяч долларов, которые за месяц спустил на наркотики. Когда я узнала обо всем этом, мне даже жить не хотелось. Мне было ужасно стыдно, что у меня такой отец.

И это говорит девушка, которая едва справилась с алкоголизмом и вообще чуть было не лишилась рассудка?! – Эдвард вышел на середину комнаты и высокомерно посмотрел на обеих женщин. – Ты считаешь мое отношение к Полу ужасным и предосудительным? А я – нет. Более того, при необходимости готов повторить этот опыт. И уж поскольку у нас началась типичная семейная мелодрама, выслушайте меня до конца. Когда твоя мать бросила семью и ушла к этому сопливому недоноску, я был в шоке. Я умолял ее опомниться хотя бы ради дочери, но все безрезультатно. Я даже с ним разговаривал, но и он оказался таким же черствым и эгоистичным, как твоя мать. Более того, этот наглец позволил себе оскорбительные замечания по поводу моего возраста. Я предупредил его о возможных последствиях, но он просто рассмеялся мне в лицо. – Эдвард вдруг побагровел от гнева. – И вообще, каждый сражается своим собственным оружием. На его стороне молодость и талант, а на моей – только любовь к дочери и жене.

– Да еще деньги, – язвительно заметила Николь, – а также пронырливые сыщики и мораль гнусной крысы.

Эдвард молча проглотил последнее замечание и повернулся к дочери.

– Ну, теперь ты довольна?

– «Довольна» – не совсем подходящее слово. Я просто рада, что наконец-то вы начали говорить откровенно, без всяких ужимок и уловок. Люди не могут сделать правильный выбор в своей жизни, если у них не хватает ясных и четких фактов. Ну ладно, у меня сейчас встреча с Люком. По крайней мере там я вдохну глоток свежего воздуха.

– Вот у него и попроси денег на поездку в свою Африку! – прорычал Эдвард ей вслед.

– Не волнуйся, Джулия, – поспешила успокоить ее Николь, с ненавистью зыркнув на мужа. – Я дам тебе денег.

После ухода дочери Николь и Эдвард долго молчали, переживая происшедшее.

– Я здесь больше не останусь, – первой нарушила тишину Николь.

– Не дури! Неужели так трудно понять? Я где-то читал, что в любви и на войне все средства хороши.

– Но только не в моей книге, – парировала она, задумчиво поднимаясь.

– Что же мне теперь делать? Просто так взять и отпустить тебя? После стольких лет совместной жизни?

– У тебя нет другого выхода. Я все равно уйду.

– Николь, не делай глупостей.

– Сожалею, но у меня тоже нет другого выхода. То, что ты пошел на такой мерзкий и гнусный заговор против Пола, говорит лишь о том, что я плохо тебя знала. Ведь в другой раз жертвой подобной провокации могу стать и я.

– Ну хорошо, тогда скажи мне, пожалуйста, почему Пол не поднял шум? Почему оставил все это без последствий? Ты ведешь себя как ребенок. В этой игре все рассчитано на победу и победитель получает главный приз, а проигравший остается с носом. Если он проиграл, значит, того заслуживает.

Николь грустно посмотрела на мужа.

– Неужели? А как, интересно, ты относишься к убийству? Это тоже приемлемое средство для победы?

– Черт возьми, мы сейчас говорим о наших семейных делах! Кстати сказать, у некоторых народов подобное разрешение споров является вполне оправданным.

– Да, но только там, где женщина является лишь частью интерьера, не более того. Ты не делаешь никаких различий между мной и теми вещами, за которые когда-то заплатил большие деньги. И вообще для тебя ценно лишь то, что имеет стоимостное выражение…

Да, будь я проклят, если ты не права! А кто, скажи на милость, придерживается других критериев? Я действительно заплатил за тебя очень большие деньги, проталкивая повсюду твой так называемый талант, а теперь, когда ты оказалась на гребне славы и добилась заметного успеха, вдруг обнаружилось, что мои методы тебе не подходят. Почему же ты раньше не протестовала? Когда только взбиралась по крутой лестнице вверх?

Николь изумленно вытаращила на него глаза.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Конечно, я не могу не признать, что на первом этапе ты здорово мне помог, так как именно ты покупал мои первые работы. Но если бы я знала тогда, что…

Эдвард выпучил от негодования глаза и вконец потерял терпение.

– Послушай, ты, сучка чертова, не надо смотреть на меня с таким презрением! Ты использовала меня много лет, а теперь строишь из себя невинную добродетель! – Он стал угрожающе надвигаться на нее, вынуждая пятиться к двери. – Не бойся, я не стану бить тебя. Просто хочу, чтобы ты наконец поумнела. Если бы не я, то ты сейчас вырезала бы фигурки для дебилов в каком-нибудь задрипанном детском саду. Ты была бы полным ничтожеством!

– Это не совсем так, – глухо прошептала Николь. – Если ты помнишь, первые мои работы были отобраны супругами О'Кейси…

Черта с два! Это я их отобрал. Собственноручно. Я узнал, кто ты такая и чем занимаешься, а потом убедил их, что твои работы непременно будут проданы. Более того, я купил все твои произведения, кроме одного, и заплатил за них гораздо больше, чем они тебе обещали. А когда они тебя все-таки надули, на сцене появился я, главный герой этой мелодрамы, и вернул тебе твои деньги. Думаешь, я действительно заставил их заплатить тебе причитающуюся сумму? Как бы не так! Я никогда больше не видел этих мерзавцев и возместил тебе твои потери из собственного кармана.

– Почему? – невольно вырвалось у нее.

– Потому что хотел во что бы то ни стало заполучить тебя, – спокойно объяснил Эдвард. – Я был заинтригован твоим поведением. Множество красивых женщин даже за банку пива готовы были расставить для меня ноги, а ты вела себя совершенно по-иному. Я воспринял это как своеобразный вызов и в то время действительно думал, что ты обладаешь недюжинным талантом. Однако иметь талант и сделать так, чтоб его заметили, – далеко не одно и то же.

Николь почувствовала такую резкую боль в груди, что чуть было не упала в обморок.

– А когда Маршалл Фэйбер предложил мне персональную выставку?

– Боже мой, да никакой галереи Маршалла Фэйбера нет и в помине! Какая же ты наивная! Маршалл просто был моим доверенным лицом и готов был мне пятки лизать, чтобы я позволил ему вывесить на двери табличку с его именем. Я сам покупал твои работы, укрепляя в тебе веру в свой пресловутый талант.

– Господи, какой кошмар! – Николь откинулась на спинку кресла и закрыла лицо руками.

– Вот это и есть реальность, – злорадно произнес Эдвард, приблизившись к ней. – У вас, художников, мозги не в голове, а на кончиках пальцев. Искусство – это прежде всего бизнес, такой же сложный, как, например, производство или банковское дело. Просто надо ухватить свою удачу за хвост…

Но Николь уже не слышала его. В голове ее все смешалось и покрылось густым туманом. Все эти годы она считала себя талантливой, находя подтверждение тому в материализованных признаках успеха. А теперь что? Она медленно поднялась на ноги и с трудом подняла глаза на мужа.

– Не надо смотреть на меня с такой ненавистью! – выпалил он. – Лучше подумай о том, что я очень любил тебя и именно поэтому поддерживал все твои начинания. А сколько денег я потратил на всю эту армию критиков,

искусствоведов и еще бог знает кого! Да если хочешь знать, я даже подвергал риску свою репутацию, а она для меня бесценна. Я любил тебя всей душой, готов был на любые жертвы, и вот теперь ты отвергаешь меня, ссылаясь на то, что вся твоя сексуальность ушла в так называемое искусство. Меня утешает только то, что твой малолетний молокосос, вероятно, сказал тебе то же самое. Ты выставила меня на посмешище и хочешь оставить… Николь стремглав выскочила из комнаты.

– Если ты оставишь меня, – закричал он вдогонку, – то вскоре превратишься в стервозную старуху, с которой никто и никогда не захочет иметь дела! Где твое хваленое искусство? За последние месяцы ты не сделала даже какой-нибудь вшивой скульптурки. И помни: отныне на Маршалла лучше не рассчитывай.

Уже за дверью Николь повернула к мужу покрасневшее от слез и гнева лицо.

– Ты собираешься поступить со мной так же, как и с Полом?

– Нет, с тобой и так будет покончено. Весь твой пресловутый талант умещается на кончике мизинца. Посмотрим, как далеко ты уйдешь без моей помощи.

Глава 6

Николь купила себе достаточно просторную квартиру – студию в районе Западного Бродвея, и, к счастью, со значительной скидкой, так как заплатила почти пятьдесят тысяч долларов наличными. И хотя новое жилище было почти в два раза меньше прежнего, на Одиннадцатой авеню, все же потолки здесь были высокие и пространства, которое вполне можно было превратить в уютное гнездышко, хватало. Вскоре она пригласила Джулию и Люка на обед по поводу новоселья, решив отметить это событие в небольшом уютном ресторане.

Совершенно очевидное счастье молодых было для нее спасительной отдушиной, смягчавшей горечь от потери Пола. Люк оказался на удивление приятным молодым человеком с веснушчатым лицом и широкой улыбкой. Он очень бережно относился к Джулии, предугадывал все ее желания и, как показалось Николь, восхищался ее красотой.

– Мам, – обратилась к ней Джулия во время разговора, – мне удалось-таки поладить с отцом, и он дал мне деньги на поездку в Африку. Знаешь, я очень сожалею, что невольно стала причиной вашей ссоры.

– Нет, Джулия, – успокоила ее мать, – ты была не причиной, а поводом, а это не одно и то же. Рано или поздно мы должны были окончательно выяснить отношения. Я даже рада, что это случилось сейчас.

Джулия задумалась и пристально посмотрела на мать.

– Мы уезжаем на следующей неделе, а когда вернемся, я непременно заеду к тебе и даже останусь на выходные, если ты, конечно, не возражаешь.

Николь грустно улыбнулась:

– Разумеется, не возражаю, но теперь у меня совсем не так, как на Одиннадцатой улице. Моя новая студия даже отдаленно не напоминает прежние хоромы.

К разговору подключился и Люк:

– Знаете, мой отец с детства прививал мне любовь к медицине и постоянно подталкивал к мысли, что я должен стать врачом. Поначалу я отчаянно сопротивлялся, но после курса групповой терапии, когда увидел все своими глазами, мое мнение о медицине резко изменилось.

– Ну что ж, – поделилась Николь с дочерью, когда Люк на минутку вышел, – не буду скрывать: он мне понравился.

– Ты ему тоже, насколько я могу судить. Как было бы хорошо, если бы все люди были так счастливы, как мы с Люком!

Николь подумала, что жизнь намного сложнее, чем кажется ее дочери, и от всей души пожелала, чтобы счастье Джулии и Люка продлилось как можно дольше. А когда они прощались, она дала дочери свой новый телефон и попросила хранить его в тайне от посторонних.

– Знаешь, у меня полно работы и я не хотела бы, чтобы он трезвонил с утра до вечера.

– Ладно, – охотно согласилась с ней Джулия, прекрасно понимая, что мать скрывается прежде всего от отца. – Как думаешь, мама, – спросила она напоследок, – у вас с Полом все наладится?

Николь понуро опустила голову и задумалась.

– Вряд ли. Энн сказала, что он нашел себе какую-то женщину и вполне счастлив с ней. Я знала, что наши отношения не могут длиться вечно, но не предполагала, что все закончится так быстро.

В последующие дни Николь отключилась от окружающего мира и стала вести жизнь затворницы, с маниакальным упорством работая над своими новыми проектами. Прежде всего она навела порядок в своем новом жилище, избавилась от старого хлама и перевезла сюда инструменты, без которых невозможно было продолжать работу. А затем встретилась со своим адвокатом и обсудила с ним все детали предстоящего развода с мужем, причем просила ускорить процесс. Она даже отказалась от каких бы то ни было финансовых претензий, желая побыстрее получить долгожданную свободу.

И все это время ее терзал один и тот же вопрос: в какой мере ее успех был обусловлен талантом, а в какой – влиянием и связями мужа? Она, конечно, талантлива, в этом нет сомнений, но насколько талантлива – вот в чем вопрос. С другой стороны, есть множество примеров тому, как известные художники всю свою жизнь паразитировали благодаря связям с влиятельными покровителями, не обладая абсолютно никаким талантом, и это ее настораживало. Неужели ее работы продавались исключительно по подсказке мужа и с помощью его денег? Ведь почти все они проходили через руки Маршалла, который, как оказалось, был доверенным лицом Эдварда и выполнял все его указания.

Терзаясь подобными мыслями, она пришла к выводу, что есть только один способ доказать свою творческую состоятельность – создать нечто значительное после окончательного развода с мужем. Конечно, это нелегко, но надо пытаться. Все оставшиеся после покупки студии деньги Николь потратила на расходные материалы, а потом заперлась в ней и приступила к изнурительной работе. К счастью, вдохновение не покинуло ее.

Она работала сутками напролет и даже потеряла счет времени, так как в ее студии всегда горел верхний свет, а на улицу она практически не выходила. Шла отчаянная борьба за статус творческой личности, опирающейся исключительно на свой талант, без всякой посторонней помощи. К этому также добавлялась злость на всю свою глупость, расплачиваться за которую теперь приходилось каторжным трудом.

Когда однажды утром зазвонил телефон, Николь вздрогнула от неожиданности и долго не могла сообразить, в чем дело.

– Привет, мама, вот мы и вернулись, – радостно произнесла Джулия. – Что с тобой? Почему у тебя такой странный голос?

– Погоди, неужели месяц уже прошел?

– Конечно. Ты что, не получала мои открытки?

Николь вспомнила, что ни разу за все это время не наведывалась к почтовому ящику.

– Послушай, здесь куча писем для тебя. Если хочешь, я привезу их.

– Да, разумеется.

Повесив трубку, Николь долго еще недоумевая смотрела на телефон, как будто пыталась побыстрее вернуться к реальности. Джулия, как и обещала, приехала к ней на выходные.

***

Эдвард с интересом познакомился с Люком Симмондзом и нашел его весьма рассудительным, хотя и не очень, как ему показалось, привлекательным молодым человеком. А Джулия просто сияла от счастья, напрочь избавившись от прежней стеснительности и комплекса неполноценности. Веселая, пышущая здоровьем, она излучала невиданную ранее энергию, которую непременно хотела направить на освоение новой профессии. Влюбленным очень понравилась Африка, и это еще больше укрепило их в мысли отправиться туда после окончания медицинского факультета.

– Папа, нет никаких оснований для беспокойства, – убеждала его дочь. – Мы регулярно принимали таблетки от малярии и сделали перед поездкой все необходимые прививки.

– Да, сэр, – поддержал ее Люк, – мы внесли свой посильный вклад в развитие медицины и политически даже способствовали укреплению мира. На нас там смотрели как на волшебников, которые избавляют людей от страданий. Это очень приятно, сэр.

В конце концов Эдвард пришел к выводу, что ему по нраву этот милый и чрезвычайно вежливый молодой человек, да к тому же еще из очень респектабельной семьи. Конечно, ему нет и восемнадцати и он может передумать, но намерение посвятить себя серьезному делу весьма похвально. У Харрингтона снова улучшилось настроение, испорченное уходом Николь. В конце концов теперь он свободен от обязательств и волен подыскать себе другую женщину, которая поможет ему окончательно забыть события последних месяцев. Да и сожалеть в общем-то не о чем по большому счету. Он уже давно пришел к выводу, что Николь постарела и стала невротической личностью, недостойной его любви.

Однако, получив уведомление о бракоразводном процессе, Эдвард заметно огорчился. Чуть позже он удивился, что Николь не потребовала от него ни цента, хотя, конечно, могла предъявить весьма солидный счет. Ведь как ни крути, а он изменял ей со многими, и она без особого труда доказала бы это в суде. А с другой стороны, это она от него ушла, и подобное обстоятельство тоже может служить запалом к большому скандалу. Впрочем, его это совершенно не устраивало. Любой скандал мог самым серьезным образом подорвать его репутацию, а вместе с ней и соответствующие доходы, что отнюдь не входило в его планы. Конечно, ей нечего терять, так как она никогда не отличалась деловыми качествами, а он мог потерять очень многое. Не мудрствуя лукаво Эдвард подписал все необходимые бумаги и облегченно вздохнул, поблагодарив судьбу за то, что она свела его с такой глупой и непрактичной женщиной.

***

Николь с огромным удовольствием провела эти два дня с Джулией и Люком, наслаждаясь приятным общением и выслушивая удивительные истории об их пребывании в Африке.

– Мама, ты даже не представляешь себе, как это было здорово! – увлеченно тараторила Джулия. – Несмотря на их необразованность и склонность к различного рода суевериям, это все же очень милые, необыкновенно трудолюбивые и к тому же быстро обучающиеся люди. Думаю, что к тому времени, когда мы снова поедем туда как медики, у них уже будут свои врачи. А нам останется лишь научить их применению последних достижений медицины.

Джулия в этот момент очень напоминала юную Николь, только обладала значительно большей целеустремленностью и была отягощена более глубоким жизненным опытом. Как хорошо, что дочь живет в такое время, когда женщина может совершенно спокойно делать карьеру, а не бороться против повсеместного засилья мужчин!

Разбирая накопившуюся за последние дни почту, Николь лишний раз убедилась в правоте Эдварда. Маршалл Фэйбер действительно известил ее о том, что прекращает выставлять ее работы, но владельцы других художественных галерей с радостью предлагали ей свои услуги, что было весьма кстати.

Джулия была в восторге от новых работ матери и всячески подбадривала ее.

– Да, кстати, чуть не забыла, – сообщила она матери как-то вечером. – Звонила Джанет Маркхэм, но я сказала, что дала тебе слово никому не говорить твой новый телефон. Мне показалось, что она немного обиделась.

– Ничего, я перезвоню ей в ближайшее время, – пообещала Николь.

– Мама, извини, что из-за меня ты прервала свою работу.

Николь пристально посмотрела на дочь и улыбнулась.

– Да, ты действительно слегка нарушила мой график, но общаться с тобой мне так же приятно, как и работать. Когда ты болела, я вообще ничего делать не могла, а сейчас ты воодушевляешь меня на новые идеи, что само по себе очень важно. Знаешь, я слишком поздно поняла, что ребенок может помогать творчеству, а не мешать, как я считала раньше. Отныне ты для меня самое главное в жизни.

Джулия протянула к матери руки и крепко обняла ее.

Когда влюбленные ушли, Николь сразу же принялась за работу и не отрывалась от нее практически весь следующий месяц. Она сделала несколько макетов, подготовила цветные слайды, а затем отправила все это в одну из галерей, где изъявили готовность выставить работы Николь Ди Кандиа. Правда, на этот раз она взяла себе псевдоним Фрэнсис Грэй.

Глава 7

– Энн, ты делаешь мне честь, посвящая в свои дела, – бесстрастно заметил Эл Лурье во время ужина с женой в китайском ресторане.

– Перестань ерничать, Эл, – недовольно поморщилась она, хотя его замечание вряд ли испортило бы ей настроение. – Как там Пол? Ты видел его в последнее время?

– Конечно, мы с ним регулярно встречаемся и почти каждую неделю где-нибудь ужинаем. У него все хорошо. – Однако по выражению его глаз Энн поняла, что у сына не все так хорошо, как пытается представить Эл.

– Вижу, что у тебя есть некоторые сомнения на сей счет, но меня не обманешь. Я недавно слышала музыкальный отрывок из его композиции для балета и пребываю в полном восторге. А самое приятное заключается в том, что премьера будет проходить в Линкольн-центре. О подобном я и не мечтала. Похоже, у Майлза действительно есть хорошие связи. Остается лишь надеяться, что Пол не станет якшаться с этими гомосексуалистами.

Эл улыбнулся:

– Да, он вполне способен позаботиться о себе. Откровенно говоря, он многому научился за последние месяцы. Этот балет поможет ему разрушить стену непонимания и, возможно, послужит мощным толчком к его дальнейшей карьере.

– Но только в том случае, если он найдет себе приличную девушку. Мне кажется, он изнуряет себя постоянной сменой женщин.

– А я думал, ты против ранних браков.

Да, но все это было до того, как он связался с этой стервой. Если сейчас он не найдет ей достойную замену, то снова станет чересчур уязвимым. – Энн подалась вперед и загадочно улыбнулась. – Знаешь, я совершила один поступок, может быть, не очень деликатный, но тем не менее совершенно необходимый. На вечеринке у Маркхэмов я случайно наткнулась на нее и с превеликим удовольствием сообщила, что у Пола есть замечательная женщина и что он вполне счастлив с ней. А Полу доложила, ; что Николь вернулась к Эдварду и тоже очень счастлива.

– Господи Иисусе, неужели ты не понимаешь, что играешь с огнем?

– Не бери в голову. Иногда люди вынуждены прибегать ко лжи, чтобы спасти ближнего и уберечь его от большой ошибки.

Эл грустно улыбнулся и покачал головой:

– И ничего хорошего. Если Пол обо всем узнает, он не простит тебе этой лжи…

– Не узнает.

Эл взял жену за руку.

– Сомневаюсь, дорогая. Не хотелось бы огорчать тебя, но Николь навсегда рассталась с Эдвардом.

***

Когда Николь получила из галереи Кастелли свои цветные слайды с весьма вежливым отказом, ее охватил тихий ужас. Попытки пробиться в другие галереи, такие как Малборо, Сидни Дженис и даже Фишбах, привели к столь же печальному результату. Все хотели заполучить произведения Николь Ди Кандиа, но наотрез отказывались выставлять работы никому не известной Фрэнсис Грэй. Николь никак не могла понять, в чем дело. Неужели они даже не посмотрели слайды? Ведь и малосведущему понятно, что во всех этих работах чувствуется рука Николь. Значит, они действительно работают исключительно на имя и не обращают внимания на неизвестных авторов. А отсюда неизбежно следует тот весьма печальный факт, что Эдвард был прав – ее работы весьма посредственны и продавались все это время только благодаря его усилиям и связям.

Каждый очередной отказ она воспринимала как обрыв какой-то очень важной ниточки, связывающей ее с миром художественного творчества. Денег на новые материалы у нее уже не было, а готовые произведения не находили спроса. Она была близка к отчаянию, в голове ее все чаще появлялись мысли о тщетности всех попыток пробиться самостоятельно.

На дворе уже был октябрь, а Николь все сидела в студии и предавалась грустным размышлениям о своей творческой судьбе. Скоро должна была приехать Джулия, и матери очень не хотелось представать перед ней в качестве забытой и никому не нужной неудачницы. Наряду с этим ее все чаще посещали грустные мысли о любимом, которые неизбежно превращались в бесплодные мечты о возрождении их некогда крепкого союза. Стоило ей представить себе Пола с другой, как в душе у нее все переворачивалось и наступала такая жгучая боль, что впору было бежать куда глаза глядят. В такие жуткие моменты она практически ничего не ела, не пила и решительно отказывалась следить за собой. Ее всю трясло мелкой дрожью, лоб покрывался испариной. Предыдущая жизнь казалась сплошным обманом и фальсификацией, а непродолжительный роман с Полом – неудачной попыткой бегства от надвигающейся старости.

Не выдержав подобного испытания, она в конце концов сняла трубку и позвонила Джанет.

– Николь, Боже мой! Мы с Томом уже стали всерьез беспокоиться.

– У меня все нормально, – выдавила Николь надтреснутым голосом. – Хотя, не стану скрывать, переживаю далеко не лучшие времена. Мне надо как-то преодолеть кризис. Боюсь, что для этого понадобится немало времени и сил. – В порыве откровенности она рассказала подруге о своем последнем разговоре с Эдвардом.

– Могу представить, что ты сейчас испытываешь, – сочувственно произнесла Джанет. – Но не стоит отчаиваться. Ника, я абсолютно убеждена, что ты найдешь выход из положения и обойдешься без помощи Эдварда.

– Да, я пытаюсь делать все возможное, но пока безрезультатно. Ну ладно, привет Тому. – Она положила трубку и посмотрела на свои дрожащие от нервного перенапряжения руки. Ее охватил панический страх, причем такой сильный, что даже во рту пересохло.

***

– Послушай, Том, Ника в таком ужасном состоянии, что и представить себе трудно. Она полностью оторвана от внешнего мира и замкнулась на своих неудачах.

– Понятно, – задумчиво произнес тот, покусывая губы. – Не понимаю только, почему она так настырно пытается пробиться в художественные галереи. Неужели она не знает, что все они одним миром мазаны? Абсолютная бессмыслица.

– Думаю, нам нужно во что бы то ни стало отыскать ее новую квартиру. Джулия сказала, что дала слово не разглашать тайну матери, но ведь надо же что-то делать!

– А если поговорить с Полом?

– Он-то чем поможет? Ведь прошло уже столько времени!

– Захочет – так непременно поможет. Он найдет ее и обязательно вытащит из этой дыры. – Том нежно обнял жену и поцеловал в лоб. – Истинная любовь всегда подсказывает людям выход из самых затруднительных положений.

***

В тот день, когда Николь должна была вносить арендную плату за свою студию, на ее банковском счету оказалась только тысяча долларов. После погашения всех долгов там не останется практически ничего. А надо еще как-то жить и работать. Конечно, обстоятельства последних недель весьма огорчительны, но надо набраться сил и продолжать свое дело невзирая ни на какие трудности. Самое же главное – ни в коем случае не отказываться от своего псевдонима и не поддаваться искушению вновь вернуться к привычному и широко известному имени Николь Ди Кандиа.

***

Эдвард Харрингтон сидел в своем офисе и мирно беседовал с Луиджи Бьянки.

– Ты неплохо выглядишь, – небрежно бросил тот, похлопав его по руке. – Похоже, холостяцкая жизнь пошла тебе на пользу.

Эдвард широко ухмыльнулся и весело подмигнул приятелю.

– Не могу жаловаться. Вместе одной сварливой супруги я получил целую дюжину смазливых женщин, готовых пожертвовать ради меня чем угодно.

– Еще бы! – расхохотался Луиджи. – С твоей внешностью грех жаловаться. Ты выглядишь лет на пятнадцать моложе. А что касается энергии и интереса к жизни, то даже я могу позавидовать. Кстати, ты вроде бы что-то хотел мне показать?

– Совершенно верно, – подтвердил Эдвард и загадочно ухмыльнулся. – Я тут нашел очень интересного и перспективного скульптора. Нора Рэмбло. Творит такие чудеса! – С этими словами он начал настраивать проектор для демонстрации слайдов.

В этот момент в офис вошла молодая девушка в больших очках и с кипой бумаг в руке.

– Ваша почта, сэр. Думаю, вам будет интересно. Во всяком случае, лично я была заинтригована.

Мужчины снисходительно ухмыльнулись.

– Оставь почту здесь, Джилл. Как его зовут?

– Фрэнсис Грэй.

– Ну ладно, Джилли, я посмотрю.

– Какая милашка! – причмокнул языком Эдвард, когда она ушла.

– Да. – Бьянки стал быстро просматривать слайды. – И к тому же умница. Никогда не догадаешься, кто ее отец. Свенсон.

Эдвард даже присвистнул от удивления. Свенсон был крупным коллекционером произведений искусства, миллионером шведского происхождения, с которым ему неоднократно приходилось иметь дело.

– Очень интересно, – произнес Бьянки, продолжая просматривать слайды на свет. – И к тому же весьма оригинально, как мне кажется. Во всяком случае, мне никогда раньше не приходилось видеть работы из такого необычного материала. Этот парень совсем не новичок в этом деле. Нет, не парень, женщина. Впрочем, не важно. Что скажешь?

Эдвард взял один из слайдов и пригляделся повнимательнее.

– По-моему, ничего стоящего. Обычная посредственность. – Он быстро просмотрел еще несколько слайдов. – Конечно, в мастерстве ей не откажешь, но нет изюминки, в отличие от Норы Рэмбло. Давно я уже не испытывал такого удовольствия от скульптур. Есть все основания надеяться, что из нее получится новая Николь Ди Кандиа.

***

Потерпев неудачу в центре города, Николь вынуждена была отослать слайды в Сохо, в тот самый район, где было много небольших галерей для начинающих и не совсем удачливых художников и скульпторов. Конечно, ей было крайне неприятно начинать все сызнова, но другого выхода просто нет. К ее неописуемому ужасу, и оттуда стали поступать отказы.

Проснувшись однажды утром, она обнаружила, что ей нечем даже заплатить за квартиру. Немного подумав, она собрала свои старые, но почти не ношенные и когда-то очень модные платья и костюмы, аккуратно сложила их в большую сумку и отправилась на автобусе в магазин «секонд хэнд». Дверь была заперта, и ей пришлось ждать у входа, переминаясь с ноги на ногу. Вскоре дверь открыла какая-то толстая женщина, осмотрела ее с головы до ног и презрительно ухмыльнулась. В таких местах часто околачиваются подозрительные люди с крадеными вещами, и, вероятно, Николь производила на нее именно такое впечатление.

Небрежно осмотрев все вещи, приемщица предложила ей смехотворно малую сумму и даже отвернулась, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

– Это все, что я могу вам предложить. Ваше тряпье уже давно вышло из моды, и вряд ли кто даст за это больше. Так что либо соглашайтесь, либо забирайте свое барахло и уходите.

Пережив несколько минут невиданного для нее унижения, Николь оставила содержимое сумки, стиснула в кулаке полученные деньги и вышла из магазина с покрасневшим от стыда лицом. Свежий прохладный воздух слегка взбодрил ее, и она решила сэкономить пятьдесят центов и пройтись до дома пешком. Это была ее очередная ошибка. Сначала она размышляла о своей несчастной судьбе и о необходимости найти хоть какую-то работу и потому совершенно не замечала холода, потом ощутимо продрогла, но все же решила пройти этот путь до конца.

Дома Николь поняла, что простудилась, и к тому же очень сильно. Щеки ее горели, голова стала тяжелой, а перед глазами поплыли темные круги. Она быстро разделась, залезла под одеяло и мгновенно уснула. Однако сон ее оказался настолько беспокойным, что она проснулась посреди ночи от ужасной головной боли и невыносимого жара во всем теле. Попытка встать с постели и добраться до ванной окончилась тем, что она обессиленно рухнула на пол.

***

– Папа, – обратился Пол к отцу во время их традиционного совместного обеда в одном из ресторанов, – ты знал, что Николь оставила Эдварда и переехала в свою собственную квартиру?

– Да, то есть я слышал, что она развелась с мужем, но понятия не имею, где она сейчас.

– Черт возьми, почему ты не сказал мне раньше?

Эл скорчил гримасу удивления и посмотрел сыну в глаза.

– Да я сам об этом узнал только на прошлой неделе.

– А мать уверяла меня, что Николь вполне счастлива со своим мужем.

Эл нервно заерзал, слегка смутился и отвел взгляд в сторону.

– Значит, это неправда? Значит, она специально солгала мне, чтобы как можно дальше отбросить от Николь?

Эл тяжело вздохнул:

– Пол, твоя мать во многих отношениях замечательная женщина, но она слишком категорична в своих поступках и непреклонна в ошибках. К тому же я просто не выношу ее истерик и не хочу видеть несчастной. Знаешь, сынок, мне очень неприятно, но ничего не могу с собой поделать.

Пол посмотрел на отца и даже скривился от сожаления.

– И это несмотря на то что она всегда унижала и оскорбляла тебя?

Эл недовольно поморщился и взмахнул рукой.

– Нет, не всегда. Она по-своему добрая и заботливая женщина, а я, может быть, слишком мягкий, чтобы противиться ей. И вообще, она моя жена до гробовой доски, это мой крест, и я несу его со всей ответственностью, на которую только способен.

– Я тоже! – резко отреагировал Пол, подаваясь вперед и впериваясь в отца внезапно потемневшими от боли глазами. – Николь – моя любимая женщина, и– я хочу знать, где она сейчас.

– Я не знаю, Пол. Честное слово, не знаю. Я услышал об этом совершенно случайно, когда встретился на улице с другом твоей матери Максом Ферстом. Он достал меня своими досужими сплетнями, а в конце сообщил по секрету, что Николь развелась с Эдвардом и живет отдельно.

Мне нужно во что бы то ни стало отыскать ее! Недавно мне звонила Джанет Маркхэм, но она, к сожалению, не знает ни ее телефона, ни адреса. Правда, она сказала, что ее квартира где-то в районе Сохо, но этого мало. Я пытался связаться с Маршаллом Фэйбером, но тот тоже ничего не знает. – Пол залпом осушил стакан и пригладил волосы. – Отец, я чувствую, что она нуждается в помощи. Я должен найти ее, понимаешь? Черт возьми, ну где же она может быть?!

***

Джулия медленно шла по длинному коридору клиники, прислушиваясь к изредка доносящимся из палат стонам. В конце коридора она посмотрела на большие настенные часы. Люк должен позвонить ей после дежурства. Как ей все-таки повезло что она встретила такого замечательного парня, самого лучшего и самого доброго в мире! Он заезжает за ней каждый день, несмотря на свои многочисленные занятия И нечеловеческую усталость.

Вдруг она услышала неподалеку сдавленный стон. Подойдя к больничной койке, она наклонилась и увидела перед собой широко открытые глаза какой-то старушки.

– Что случилось? – шепотом спросила она. – Не можете уснуть? Может быть, позвать сестру, чтобы она дала вам что-нибудь?

– Нет, не надо. Просто посиди со мной несколько минут.

Джулия присела на край кровати и взяла старушку за руку. Сколько же ей, интересно, лет?

– Девяносто семь, – с гордостью ответила та. – И почти никогда не болела. Четверо детей, девять внуков и пятнадцать правнуков.

– Как здорово! – восхищенно произнесла Джулия и улыбнулась.

– Ты, должно быть, хорошая девушка, – тихо пробормотала бабуля, – если решила работать в больнице. Такая красавица вполне могла бы быть актрисой.

Джулия сжала ее руку.

– Нет, это не по мне. Я счастлива, что наконец-то могу помогать людям, которые оказались в беде. Мне ведь тоже когда-то помогли. И вообще я хочу стать врачом.

Бабушка молча кивнула.

– А как тебя зовут?

– Джулия.

– Ну что ж, доктор Джулия, спасибо, что посидела со мной. Теперь мне будет не так одиноко. – Вскоре она уснула, а Джулия направилась в ординаторскую, где уже вовсю трезвонил телефон.

– Люк, это ты?

– Нет, Джулия, это Пол Лурье, – послышалось в трубке.

– О, Пол, привет!

– Джулия, когда ты в последний раз разговаривала с матерью?

– На прошлой неделе, а что? – встревожилась она.

– Джулия, умоляю, дай мне ее телефон! Я никак не Могу отыскать ее. Никто не знает ни телефона, ни адреса, даже Джанет Маркхэм. Пожалуйста, это очень важно!

– Пол, я сейчас же позвоню ей и спрошу разрешения. Понимаешь, я не могу дать тебе ее телефон без ее согласия. Извини, но я дала ей честное слово.

– Боже мой! – В трубке послышался глухой стон. – Ну ладно, только скажи ей, что мне нужно срочно переговорить. И сразу же позвони мне, хорошо?

Джулия тотчас набрала номер матери и долго прислушивалась к сигналам, но так и не дождалась ответа. Либо она с мужчиной, либо ее вообще нет дома. Повесив трубку, она решила позвонить рано утром.

***

Николь потеряла счет времени и не могла вспомнить, сколько времени она пролежала в постели без еды и питья. Подняв голову, она посмотрела на свои дрожащие руки и снова забылась беспокойным сном, стараясь ни о чем не думать. Ей сейчас все равно, и совершенно незачем напрягать себя ради этой несчастной жизни. Николь Ди Кандиа. Миф, созданный усилиями Эдварда Харрингтона. Какое-то время он подпитывался его деньгами, а сейчас преспокойно умирает естественной смертью. И она тоже умрет вместе с этим мифом такой же естественной смертью.

А в дверь все звонили и звонили, пока наконец не послышались громкие голоса.

– Ника, открой, – беспрестанно звала ее мать. – Мне нужно разогреть тебе еду. Я специально поставила будильник.

А ей очень не хотелось вставать и помогать матери на кухне. Ей хотелось бросить все и отправиться на задний дворик вместе с братом и отцом, где можно плести венки из красивых полевых цветов.

– Что с тобой? – продолжала расспрашивать мать грудным низким голосом. – Я же просила тебя замесить тесто, а ты ходишь вокруг как сонная. Когда же ты наконец-то научишься готовить?

– Я не хочу готовить, мама, – отвечала она слабым голосом. – Я хочу варить каминные решетки, как это делает Винцент.

– Я говорила тебе тысячу раз, что девушки не занимаются сваркой.

– Почему?

– Потому что… Не задавай мне глупых вопросов. Лучше помоги на кухне.

Николь проснулась в холодном поту, попыталась вспомнить свой сон, а потом рухнула на подушку и снова уснула. На этот раз ей приснилось, что мать всячески убеждала ее в том, что девочки не бывают врачами, а только медсестрами.

Наутро она очнулась с легкой головой, осторожно встала с постели и включила радио. Пятница, двадцать третье ноября. Не может быть! Значит, она пролежала в беспамятстве почти девять дней! Она посмотрела в зеркало и не узнала себя в исхудавшей и почерневшей от болезни женщине. Слегка освежившись в ванной, она пошла на кухню, сварила себе кофе, пару яиц и поджарила несколько тостов.

После завтрака Николь порылась в бумажнике и отыскала там шестьдесят семь долларов и сорок восемь центов. Значит, она уже два месяца не платила за телефон и за квартиру. Скоро сюда нагрянут судебные исполнители и вышвырнут ее на улицу. Надо во что бы то ни стало найти работу. Но как? Какую? Ведь она не может даже на машинке печатать. И все же работа нужна позарез, иначе конец всему. Впрочем, зачем ей такая огромная квартира? Работать здесь она больше не будет, ее жуткие скульптуры никому не нужны, стало быть, терять ей нечего. Когда принц наряжается бедняком, никто не верит, что он принц. Увы, такова жизнь, и ничего тут не поделаешь. Вряд ли стоит уповать на чудо. Чудес не бывает.

Николь быстро оделась, слегка накрасилась и, открыв дверь, застыла в нерешительности. Что же делать? Броситься вон в поисках работы или остаться дома и ждать у моря погоды? Ее взгляд упал на покрывшиеся пылью макеты скульптур, и по всему телу пробежала противная дрожь. Нет, с этим покончено раз и навсегда. Она опрометью выскочила из квартиры и уже на лестнице услышала телефонный звонок, но решила не возвращаться.

Глава 8

Пол сидел за своим рабочим столом, склонившись над разложенными нотными листами. Все его попытки приступить к работе успехом не увенчались. В голову не лезло ничего, кроме грустных мыслей о Николь. Надо во что бы то ни стало отыскать ее. Если бы он не был таким по-идиотски гордым, то давно бы уже попытался написать ей или просто позвонить. Когда зазвонил телефон, он даже вздрогнул от неожиданности.

– Пол, это Джулия. Я несколько раз пыталась дозвониться до матери, но она почему-то не отвечает.

– Джулия, дай мне ее адрес. Меня не покидает ощущение, что с ней что-то случилось.

– Не могу, Пол. Я же пообещала ей никому не говорить ни слова.

– Господи, Джулия, никто не знает, как ее найти! А с Маршаллом Фэйбером она, как выяснилось, уже не работает. У нее есть другой дилер?

Джулию этот вопрос поставил в тупик.

– Я вообще не в курсе этих дел.

– Послушай, я готов взять на себя всю ответственность, только скажи мне ее адрес!

– Знаешь что, я все-таки попытаюсь ей дозвониться и думаю, к вечеру все выяснится.

Пол положил трубку и задумался. Как странно, что дочь, которая совсем недавно стояла у них на пути и ненавидела мать, теперь из кожи вон лезет, чтобы сдержать данное слово! А может быть, она все еще пытается таким образом окончательно разъединить их? И тут его посетила невыносимо горькая мысль: а что, если у Николь сейчас другой мужчина? Именно поэтому она могла развестись с Эдвардом и строго-настрого приказать Джулии держать в секрете ее новый адрес. Мысль была настолько ужасной, что он просто не мог усидеть на месте. Быстро одевшись, Пол стремглав выскочил из квартиры.

***

Николь стояла на углу Хаустона и Салливан, ломая голову над тем, что делать дальше. Конечно, нужно искать работу, но в голове был такой туман, что создавалось впечатление, будто все это происходит во сне. Надо бросить монету. Если выпадет орел, то, стало быть, нужно искать работу, а если решка… Да, но как это делается? Достав из кармана монету достоинством в четверть доллара, она подбросила ее, но не поймала, и та закатилась под кучу мусора в сточной канаве.

– Николь!

Она повернулась на голос и увидела какого-то странного мужчину с большой окладистой бородой.

– Нет, это все-таки сон, – едва слышно прошептала она. – Со мной такое часто бывает в последнее время.

Пол подошел поближе, долго смотрел на нее, а потом осторожно положил ей руки на плечи.

– Нет, к счастью, это не сон.

– Пол? – недоверчиво осведомилась она.

– Николь. – Он крепко прижал ее к себе.

– Пол, Пол… – бессвязно повторяла Николь, все еще не веря себе.

– Давай поскорее выпьем немного бренди, – сообразил он и, крепко схватив за руку, потащил ее в ближайший бар.

Николь молча потягивала горячительный напиток и все еще с недоверием поглядывала на Пола, как будто желая лишний раз убедиться, что это не сон. А он безотрывно смотрел на нее и с трудом сдерживал наворачивающиеся на глаза слезы. Она была мертвенно-бледной, с почти прозрачной кожей и синими кругами под глазами.

– Как ты себя чувствуешь?

– Сейчас мне тепло, – выдавила она и слабо улыбнулась. – Похоже, у меня был жуткий грипп, и теперь одолевает слабость.

– Хочешь, я отвезу тебя домой?

– Нет! – невольно выкрикнула она, вспомнив про те ужасные скульптуры, которые пылились на рабочем столе.

А для Пола это был дурной знак. Почему она так противится? Неужели всему виной любовник? Он подозвал официанта и заказал еще немного бренди.

После второго стакана Николь заметно оживилась и даже почувствовала интерес к жизни.

– Я… я слышала, ты пишешь музыку для какого-то балета. Очень рада за тебя.

– Спасибо. Мне действительно повезло с этим балетом.

Пол стал рассказывать ей о своей жизни в последнее время, надеясь в душе, что этим успокоит ее и вызовет на откровенность. Она ведет себя так, словно не общалась с людьми в течение длительного времени. А Николь в этот момент молча наблюдала за ним и сделала неожиданное для себя открытие. Перед ней был не тот юный Пол Лурье, красотой которого она восхищалась одиннадцать месяцев назад, а вполне зрелый мужчина с грустными глазами, исхудавшим лицом и морщинами на лбу. А густая борода лишь усиливала это впечатление, придавая его внешности этакую романтичность.

Николь опустила голову, чтобы он ненароком не заметил слез у нее в глазах. Если он сейчас выглядит гораздо старше, то как, интересно, смотрится она? Совершенно древней старухой. Он был сильным, красивым и уверенным в себе мужчиной, а она? Кто она такая? Что собой представляет? Как она хотела видеть его все эти месяцы, а сейчас ее преследовало только одно желание – поскорее уйти прочь.

А Пол в это время пристально смотрел на любимую и ощущал гнетущую боль.

– Николь, пожалуйста, не молчи, поговори со мной! Я же по-прежнему твой… друг.

Она украдкой взглянула на него и смущенно улыбнулась. Что она может ему сказать? Что ее жизнь пошла кувырком? Конечно, когда-то Пол восхищался ее талантом, но что он в этом понимает? Скорее всего– он был просто очарован ее известностью, не более того. А сейчас между ними выросла стена отчуждения. Он стремительно поднимается вверх, добивается славы, а она столь же стремительно катится вниз без какой бы то ни было надежды восстать из пепла. Хорошо, что их уже больше ничего не связывает, а то ему пришлось бы тащить ее на плечах своего успеха! Только сейчас она со всей отчетливостью поняла всю абсурдность их романтической связи.

– Прошло так много времени, – грустно заметил Пол. – Целая вечность. Так много хочется сказать, что даже не знаешь, с чего начать.

Она снова улыбнулась, но на этот раз улыбка, казалось, разорвала ее на части. Сейчас он стал еще более привлекательным, чем прежде, более зрелым и более совершенным в своей красоте.

– Насколько я знаю, ты переехала на новую квартиру.

– Да.

– Я рад, что Джулия наконец-то поправилась и собирается стать врачом.

– Да.

Пол решительно не хотел признавать свое поражение и предпринимал отчаянные попытки наладить с ней контакт.

– Почему ты никогда не отвечала на мои письма? – поинтересовался он, наклоняясь к ней. – И на мои звонки?

– Ты… ты писал мне письма? – удивленно переспросила Николь и даже поежилась от неожиданности.

– Конечно. Много месяцев назад, когда впервые услышал о критическом состоянии Джулии.

– Странно, я никогда не получала от тебя никаких писем и даже записок. – Николь нервно сглотнула и насупилась. – Вероятно, это проделки Эдварда.

– Боже мой, значит, все это время ты думала, что я забыл тебя и всячески избегаю контактов? Николь, я очень сожалею о случившемся и готов взять вину на себя. Я ошибался насчет Джулии и ужасно раскаиваюсь. Это было по-детски наивно и в высшей степени эгоистично. Если можешь, прости меня.

– Конечно, – невнятно пробормотала она, не находя в себе сил взглянуть ему в глаза. Она боялась, что если поднимет голову, то не выдержит и кинется ему на шею.

– Я слышал, что ты бросила работу и полностью посвятила себя дочери. Ты наверняка с трудом решилась на такое, и я горько сожалею, что перестал искать встречи с тобой. Но пойми и ты меня: я очень боялся быть отвергнутым. Мне казалось, что ты не хочешь иметь со мной никаких дел, да еще мать все время талдычила, что ты вернулась к Эдварду и вполне счастлива с ним.

– Правда? Она действительно так сказала? – Губы Николь скривились в грустной улыбке. – Узнаю свою старую подругу. Не случайно Эл когда-то назвал ее киллером.

– Это ложь? Но ведь ты действительно какое-то время жила в его доме.

– Да, в гостиной, и к тому же по настоятельной рекомендации лечащего врача Джулии. Впрочем, какая сейчас разница?! Как бы то ни было, Джулия теперь в полном порядке, Эдвард тоже, а у меня так просто все великолепно. Мне пора домой.

У Пола было такое ощущение, будто ему влепили звонкую пощечину. Возможно, ее враждебность вызвана болезнью и прошлыми страданиями, но он все воспринимал на свой счет и не мог смириться с подобным исходом. Николь же тем временем всеми силами старалась скрыть свои чувства и потому решила уйти как можно скорее.

– Я отвезу тебя домой на такси, – не терпящим возражений тоном предложил Пол. – Идет снег, и я просто не могу отпустить больного человека в такую погоду.

Почувствовав, что у нее из глаз вот-вот польются предательские слезы, Николь схватила сумочку и бросилась к выходу. Пол метнулся за ней и уже на улице поймал за руку.

– Николь, неужели мы не можем быть просто друзьями?

– Не сейчас. Может быть, когда ты женишься, а я стану совсем древней старухой.

Они стояли на улице, а холодный ветер со снегом хлестал им в лицо. Увидев приближающееся такси, Пол схватил Николь и отчаянно замахал рукой.

– Какой у тебя адрес?

Она немного подумала, а потом назвала его.

– Ты ведешь себя очень глупо, – с упреком сказал он, когда они уже были в салоне машины. – Как будто тебя преследует банда преступников. Я просто хочу отвезти тебя домой, ничуть не претендуя на большее.

Николь напряженно молчала, думая в этот момент только о своих ужасных скульптурах.

– Знаешь, я был страшно удивлен, узнав, что ты уже не работаешь с Маршаллом Фэйбером. У тебя что, какой-то новый дилер?

Этот вопрос еще больше нагнал на нее страху.

– Не надо сейчас об этом.

Пол пристально посмотрел на нее и внезапно понял, что нынешний кризис любимой связан с ее работой. Когда они приехали, Николь попыталась ускользнуть от него, но Пол быстро расплатился и догнал ее у двери.

– Николь, пообещай мне, что непременно позвонишь, если тебе нужна будет какая-нибудь помощь. Разумеется, мое предложение о дружбе остается в силе.

Глаза Николь увлажнились, и она быстро отвернулась.

– Спасибо за угощение и за такси. Прощай, Пол. – Она вставила ключ в замок, отперла дверь и уже на пороге оглянулась. Он стоял неподвижно, ежась от холода и виновато моргая глазами. – Иди домой, Пол. У тебя напряженная творческая жизнь, и не надо усложнять ее пустяками.

– Это не жизнь, Николь, – угрюмо прошептал он. – Я не живу, а существую после нашей разлуки. Очень жаль, что мы не можем расстаться друзьями.

– Я не могу, Пол, – простонала Николь, чувствуя, что вот-вот рухнет на пороге собственной квартиры.

– Ну ладно, только не говори мне «прощай», хорошо? Николь вдруг решилась показать ему всю глубину своего падения.

– Ну хорошо, войди на минутку, – предложила она, широко распахивая дверь.

Пол сперва опешил от неожиданности, а потом осторожно вошел в студию и стал осматривать выложенные полукругом скульптуры, изредка смахивая с них толстый слой пыли. А перед последней из них – «Джулия смотрит на солнце» – он остановился и стал поворачивать к свету, чтобы найти наиболее удачный ракурс. Николь, затаив дыхание, молча стояла у него за спиной.

– Это лучшее, что ты сделала за всю свою жизнь! – восторженно произнес Пол. – Просто фантастика!

Николь неожиданно разревелась и тотчас же оказалась в крепких объятиях Пола. Они стояли, прижавшись друг к другу, и обливались слезами, позабыв обо всем на свете. Однако когда Пол попытался поцеловать ее в губы, Николь отпрянула и закрыла лицо рукой. Нельзя расслабляться ни на минуту, а то все повторится с самого начала.

– Извини меня, Пол, – прошептала она. – Спиртное ударило в голову и твое отношение к моим скульптурам… – Она направилась к рабочему столу и отыскала там письма с отказами. – Самое ужасное, что галереи отказываются выставлять мои скульптуры. Мне вернули все слайды.

– Не может быть! – невольно вырвалось у него. – В это трудно поверить!

Николь со злостью швырнула ему папку со слайдами.

– Вот здесь все отказы в письменной форме. Пол открыл ее и просмотрел несколько бумаг.

– Но тут же говорится о какой-то Фрэнсис Грэй!

– Ну и что с того? Произведение искусства не должно зависеть от фамилии автора. Если оно действительно заслуживает внимания, то при чем тут имя?

– О Николь! – тяжело вздохнул Пол и сочувственно посмотрел на нее.

Николь Ди Кандиа – имя, придуманное для меня Эдвардом. И без него, оказывается, мои произведения никому не нужны. – Сбиваясь и путаясь, она рассказала Полу о том, как Эдвард с первых дней их совместной жизни лгал, подкупал деньгами и уговаривал коллекционеров приобретать ее скульптуры. Пол внимательно слушал и безмерно переживал. Ему хотелось обнять ее и так крепко поцеловать, чтобы мгновенно утолить боль.

– Вне зависимости от поступков Эдварда у тебя определенно есть талант. Надо только поверить в себя. Ведь даже в отказах они пишут, чтобы ты попробовала связаться с ними еще раз…

– Если бы мои работы действительно того заслуживали, хотя бы одна галерея да отважилась купить их.

– Попробуй предложить кому-нибудь еще. Ни в коем случае нельзя опускать руки!

Она пристально посмотрела на Пола, и в ее глазах снова блеснула надежда.

– Ты считаешь, я зря подписалась другим именем?

– Нет, я так не думаю. Во всяком случае, только так ты узнаешь правду о себе.

Николь испугалась, что снова расплачется, и отвернулась.

– Ну ладно, а теперь уходи. Он заставил себя встать.

– Могу я тебе позвонить?

– Нет.

На пороге он обернулся и хотел было что-то сказать, но увидел ее спину и молча вышел из квартиры.

***

Несмотря на все продолжающуюся депрессию, Николь все же укрепилась в желании выжить и в душе была благодарна Полу за оказанную им моральную поддержку. Сейчас самое главное было найти хотя бы временную работу. Однажды утром, возвращаясь домой из магазина, она невольно стала свидетелем конфликта у входа в авторемонтную мастерскую.

– Ты обещал мне починить машину еще несколько дней назад, – кричал какой-то прилично одетый мужчина, показывая рукой на красный «ягуар», – а к ней до сих пор никто не притрагивался!

– Да, обещал, – вяло отпирался немолодой хозяин. – Откуда я знал, что мой сын заразит меня гриппом? Я работаю совсем один, и у меня не десять рук.

Николь тотчас вспомнила подобные столкновения отца с его клиентами. А все из-за того, что он всегда откладывал выполнение заказа на последний день.

– Если к вечеру моя машина не будет готова, – пригрозил напоследок автовладелец, – я отдам ее в другую мастерскую!

Повинуясь какому-то странному импульсу, Николь подошла и поздоровалась со стариком.

– Вам нужна помощь? У моего отца когда-то была своя мастерская на Бэй-Ридж. – Она говорила так быстро, словно опасалась, что получит очередной отказ.

– Вы хотите ремонтировать машины? – раздраженно буркнул тот и выругался по-итальянски. – Сделайте одолжение, мадам.

Николь смущенно улыбнулась и ответила ему на его родном языке.

– Ах так, – он на мгновение растерялся, – очень приятно встретить здесь соплеменницу! Однако, мне кажется, вы и молоток вряд ли в руке удержите.

А Николь уже подошла к красному «ягуару» и стала пристально осматривать его покрытое ржавчиной днище.

– Послушайте, мадам, вы зря теряете время. Мне действительно нужен помощник, но…

– Дайте мне час времени, а там уж решайте. Если вам не понравится моя работа, я тут же уйду.

Ее спокойный голос и уверенный тон заметно озадачили старика.

– Ну ладно, я, должно быть, выжил из ума, но вы меня убедили. Если к вечеру вы приведете машину в порядок, так и быть, я возьму вас на работу, пока мой сын не поправится.

В небольшой комнатке за стеной офиса Николь нашла какие-то старые брюки и замызганную куртку. Правда, они были на несколько размеров больше, но ее это не смутило. Подвернув свисающие рукава, она приступила к работе. Хозяин несколько раз появлялся у входа в мастерскую, сокрушенно цокал языком и снова исчезал за дверью конторы, где беспрерывно трезвонил телефон.

Через час все было готово, и она позвала старика. Тот сначала не поверил своим глазам и долго стоял с открытым ртом, пытаясь оправиться от шока. И совсем уж неизгладимое впечатление ее работа произвела на владельца машины, когда он ровно в шесть появился во дворе мастерской. Неужели все это сделано руками хрупкой симпатичной женщины, которая уже переоделась и стояла чуть поодаль, ожидая окончательного расчета?!

Хозяин мастерской предложил ей выпить, но Николь отказалась и быстрым шагом пошла домой. Все ее тело ныло от усталости, зато душу грело приятное чувство удовлетворения, которого она уже давно не испытывала. Как только она переступила порог квартиры, тут же раздался телефонный звонок.

– Мама, что с тобой? – прозвучал в трубке взволнованный голос Джулии. – Я звоню тебе уже несколько часов!

– Ничего страшного, все в порядке. Просто я болела гриппом и много спала, но сейчас уже на ногах. А как дела у тебя?

– Более-менее. Мама, мне звонил Пол.

– Пол?

– Да, Пол Лурье. Он упорно выбивает из меня твой телефон или хотя бы адрес, а я ничего не могу ему сказать, так как дала тебе слово. Он очень обеспокоен и боится, что с тобой что-то случилось. И Джанет тоже дергает меня по этому же поводу. Мама, ну зачем ты устроила из своего места жительства какую-то вселенскую тайну?

Николь сочла за благо промолчать.

– Ну так что, дать Полу твой телефон?

– Нет, в этом нет никакой необходимости.

***

Джулия положила трубку и с недоумением уставилась на нее. Как же теперь она скажет Полу, что ее мать не хочет с ним разговаривать? Неудобно как-то. А с другой стороны, ведь это она виновата в том, что они расстались. Значит, нужно любой ценой исправить положение. Ей никогда не удастся стать порядочным человеком и прежде всего врачом, если она не научится нести ответственность за свои поступки. Отбросив все сомнения, Джулия позвонила Лурье.

– Привет, Пол. Послушай, я только что дозвонилась к матери и спешу сообщить, что у нее все нормально.

– Спасибо за приятную новость, – послышался его сдавленный голос.

– Ты извини, но она по-прежнему не разрешает мне давать кому бы то ни было ее телефон.

– Понятно.

Джулия сделала глубокий вдох.

– Пол, я очень сожалею, что стала яблоком раздора в ваших отношениях, и сейчас пытаюсь хоть как-то загладить свою вину.

– Принимаю твои извинения и сам должен извиниться перед тобой. В то время я не воспринимал твою болезнь настолько серьезно, чтобы понять чувства Николь. Мне казалось, ты просто играешь, чтобы развести нас. Я ошибался и теперь очень рад, что отныне с тобой все в порядке.

– Спасибо, Пол, и я рада за тебя. – Она сделала паузу, а потом продолжила: – Мне действительно очень жаль, что между вами все кончено и уже слишком поздно что-либо исправлять…

– Почему поздно?

– Ну как же, ведь у тебя есть подруга…

– Какая еще подруга? – опешил Пол.

– Пойми меня правильно. Я не хочу вмешиваться не в свое дело…

– Джулия, объясни, пожалуйста, что ты хочешь этим сказать!

– Ну ладно. Я как-то спросила маму насчет ваших взаимоотношений, и она сказала, что у тебя есть женщина.

В трубке воцарилась гробовая тишина.

– Алло, Пол?

– Спасибо, Джулия, – прохрипел в трубку Пол, после чего послышался сигнал отбоя.

Глава 9

На следующий день по адресу Николь была доставлена большая белая коробка, в которой она обнаружила изумительный букет анемонов, ее любимых цветов, а также записку:

«Моя дорогая Николь!

У меня нет никакой другой женщины, и не верь никому на свете, включая прежде всего мою сумасшедшую мать. В моей жизни есть две самые главные вещи, без которых мне не жить, – это музыка и ты. Музыка всегда со мной, а твое отсутствие делает мою жизнь бессмысленной, ничтожной и просто невыносимой. И это продолжается уже одиннадцать месяцев, пять дней, тринадцать часов, двенадцать минут и сорок пять секунд.

Но моя любовь к тебе не подвержена неумолимому ходу времени, она с каждым часом становится все крепче и останется со мной до гробовой доски.

Все еще любящий тебя Пол».

Николь прочитала записку и отложила ее в сторону. На самом деле это ничего не меняет. Он молод, полон сил и упрямо добивается успеха на музыкальном поприще, а она никак не может разорвать заколдованный круг.

Работа в мастерской была тяжелой и грязной, но она отвлекала ее от дурных мыслей и приносила хоть какие-то деньги. Самым трудным временем для нее по-прежнему были долгие бессонные ночи, когда перед глазами то и дело возникали светлые и оттого еще более желанные картинки ее непродолжительной жизни с Полом. Эротические сновидения, его слова и поступки – все это вновь и вновь будоражило истерзанную душу и не давало покоя.

Однажды утром, собираясь на работу, Николь схватила пакет со слайдами и чуть позже отправила его по почте в никому не известную галерею.

***

– Господи, какой приятный сюрприз! – радостно всплеснула руками Энн, увидев сына на пороге своего дома.

– Ничего приятного, – зло буркнул тот, гневно взглянув на мать. Она была в вечернем платье, а в глубине дома звучала музыка и слышались громкие голоса. – У тебя гости, по всей видимости, поэтому я здесь выскажу тебе все, что думаю. Совсем недавно ты сказала Николь, что у меня есть женщина, которую я якобы люблю, и в то же самое время наврала мне, что она вернулась к Эдварду и что они счастливы вместе. Мне осточертела твоя постоянная ложь! Почему ты считаешь себя вправе манипулировать судьбами людей?

– Я хотела защитить тебя, Пол.

– Мне плевать на то, что ты хотела! Мы сейчас говорим о том, что ты натворила. Я целый год был сам не свой и места себе не находил. Какого черта ты вмешиваешься в мою жизнь? Я же не вмешиваюсь в твою! Я же не требую, чтобы ты вернулась к отцу, которому ты и в подметки не годишься! Я же не спрашиваю тебя, почему ты не способна полюбить любого другого мужчину!

– Я люблю тебя, Пол.

– На кой черт мне твоя любовь?! Ты даже представить не можешь, сколько зла ты мне причинила своей идиотской любовью!

– Я… я понятия не имела. Ты же встречался со многими женщинами.

– Да, исключительно благодаря твоим проискам. Ты убедила меня в том, что нет никакой надежды, и я действительно пытался забыть Николь, но безуспешно. А сейчас она тоже несчастна, больна и находится в отчаянном положении. И все из-за тебя! Да еще из-за своего бывшего мужа, который решил уничтожить ее морально.

– Пол, давай поговорим об этом завтра, – взмолилась Энн.

– Я сыт по горло твоими завтраками! – хмуро отозвался он. – Если я потеряю Николь, то никогда тебя не прощу. Я всегда любил тебя, уважал и восхищался твоим талантом, но то, что ты сделала со мной, настолько ужасно, что перечеркивает все мои прежние чувства.

Пол резко повернулся и бросился к двери, на ходу вытирая слезы.

Энн застыла как громом пораженная. Она не видела его плачущим с тех самых пор, когда он был маленьким мальчиком.

***

В субботу в мастерской выстроилась целая очередь машин, и у Николь не было ни минуты свободного времени, кроме короткого обеденного перерыва. Однако даже работа не могла заглушить гнетущее чувство одиночества, которое еще больше усиливалось перспективой совершенно бессмысленного и мрачного уик-энда.

Уолт, владелец того самого красного «ягуара», который она отремонтировала в свой первый рабочий день, оказался весьма приятным и словоохотливым человеком примерно ее возраста. В последнее время он зачастил в мастерскую и неоднократно пытался завязать с ней разговор, почти открыто демонстрируя свое желание познакомиться поближе.

Увидев, что Николь сидит за столом с бутербродом в руке, он приблизился и осуждающе покачал головой.

– Николь, зачем вы портите себе аппетит? Приглашаю вас сегодня вечером на ужин. Поговорим о машинах, если хотите.

Николь ответила улыбкой и подумала, что было бы непростительной глупостью отказываться от этого предложения и коротать выходные в гордом одиночестве. Может быть, общение с этим приятным человеком избавит ее хоть на время от дурных мыслей.

Однако все ее надежды оказались тщетными. Ни дорогой ужин в каком-то испанском ресторане, ни даже двойной бренди не вытащили ее из глубокой депрессии.

Уолт недавно развелся со своей молодой женой и тоже страдал от одиночества, занимаясь любимой архитектурой. Несмотря на сходную ситуацию, Николь не испытывала к нему абсолютно никаких чувств, с горечью заметив, что тот не понимает ее внутренних устремлений, что так хорошо получалось у Пола. А в такси, возвращаясь домой поздно вечером, Николь горько плакала, все время повторяя имя любимого. Каково же было ее удивление, когда перед домом она действительно застала Пола, как будто получившего ее сигналы бедствия!

– Знаешь, – поделился он с ней сокровенным, – я сидел дома и работал над партитурой, и вдруг сердце мое екнуло и безошибочно подсказало, что тебе очень плохо.

Не говоря ни слова, Николь бросилась ему на шею и стала целовать в губы с такой дикой страстью, которая прежде ей была просто неведома. А он молча прижал ее к себе, ощущая на своих щеках ее горячие слезы.

– Пол, мне страшно. Я безумно люблю тебя и в то же время боюсь утащить за собой на дно пропасти. Я так низко пала, что даже устроилась слесарем в авторемонтную мастерскую.

– Господи Иисусе! – выдохнул он. – Зачем? У меня достаточно денег, чтобы безбедно прожить вместе с тобой.

– Нет, Пол, я и так доставила тебе немало неприятностей. Кстати, ты знаешь, что за всей этой гнусной историей с Айвором Льюисом стоит Эдвард?

– Да, у меня были такие подозрения, – равнодушно ответил он, снимая с нее пальто. – Правда, доказать что-либо было невозможно, и поэтому я не стал ничего предпринимать. К тому же это не слишком высокая цена за мою к тебе любовь. – Пол испытующе посмотрел на Николь. – Сейчас я в полном порядке и снова хочу быть с тобой, если, конечно, у тебя сохранилась хоть капля ответной любви.

– Пол, ты же знаешь, я по-прежнему люблю тебя! Ведь ты не случайно услышал мою мольбу о помощи и приехал сегодня.

– Да, Николь, мы самой судьбой предназначены друг другу, и наша любовь непременно переживет все происки наших врагов.

– Пол, Пол, Пол… – теряя рассудок, повторяла она, впиваясь ногтями в его спину.

– Николь, я так хочу тебя, что даже в глазах темнеет. Ничего не могу с собой поделать.

– И не надо, – шепнула она в ответ.

– Ты сегодня, наверное, устала от работы?

– Устали мои ноги, а не спина.

Оба весело рассмеялись, не разжимая объятий. Николь слегка дрожащими руками потянула его на диван. Его нежные прикосновения вновь напомнили ей о былом счастье обладания любимым. Николь томно застонала и откинула голову. А Пол меж тем осыпал поцелуями ее лицо, губы, шею, грудь, а когда его горячие губы, проделав долгий путь, коснулись увлажненного атласного треугольника между ногами, из ее груди вырвался сладострастный крик долгожданного облегчения. Но голод был неутолим, и Николь, еще сильнее прижавшись к нему, решительно потребовала продолжения ласк.

– Любовь моя, у меня нет сил остановиться, – прошептала она.

У меня тоже. – Пол попытался протиснуться между ее ног на узком диване, но не удержался, и они скатились на пол, где прямо через минуту одновременно испытали очередной взрыв оргазма. Сердце Николь буквально разрывалось от счастья; ей казалось, что она умирает самой приятной смертью, которая только доступна живому существу. А Пол в это время вдруг ощутил, что заново родился.

***

Они не вставали с постели все воскресенье, периодически возобновляя любовные игры.

– Я должна была сегодня появиться на работе, – удрученно проговорила Николь, внимательно рассматривая его густую бороду.

– Ничего страшного. Скажи им, что ты нашла более приятное занятие, – шутливо отозвался Пол и ущипнул ее за бок.

– А как же твоя музыка? – не унималась она. – Ты же говорил, что должен завтра утром показать Майлзу Фэнчелу новую часть оркестровки.

– Я напишу ее в любой момент, если останусь с тобой, – заверил ее Пол и для пущей убедительности нарисовал пальцем на ее животе несколько нот. – Мне как раз недостает вот этой части, – он поцеловал ее в то место, к которому только что прикоснулся, – и вот этой, и этой, и этой. Жаль, что ты исхудала! Когда-то здесь было где разгуляться, а теперь на всю композицию не хватает фунтов пятнадцать, не меньше.

– Чем меньше, тем лучше.

– Нет, пусть будет лучше, чем меньше. Кстати, как тебе моя борода?

– Гм-м, вот ее-то как раз слишком много, на мой взгляд. – Она потянулась к нему и поцеловала в курчавые и жесткие волосы. – Она делает твое лицо волевым.

– Спасибо за комплимент, – наигранно огорчился он. – А мне казалось, она смягчает подбородок.

– У тебя прекрасный подбородок и без бороды, насколько я помню. Борода лишь придает тебе больше важности и достоинства.

– В таком случае позволь мне оставить ее в неприкосновенности. – Он тотчас навалился на нее, прижав своим телом к полу, коснулся ее лица, а потом нежно поцеловал.

Николь попыталась отвернуться.

– Не смотри на меня так пристально, Пол. Я знаю, что выгляжу ужасно после болезни и прочих неурядиц.

– Нет, моя дорогая, дело не в болезни, а в отсутствии любви, но с этим покончено раз и навсегда.

– Как случилось, что ты так и не нашел себе красивую женщину за все это время?

– Почему не нашел? У меня было немало красивых, умных и добрых женщин, и я всеми силами старался отыскать в душе хоть что-то, отдаленно напоминающее любовь, но так и не нашел. Мне было просто противно заниматься с ними любовью.

Николь снова оказалась во власти страстного порыва и требовательно прижалась к нему.

– Ага, я вижу, тебя это тоже возбуждает, так? – широко улыбнулся Пол. – Еще бы! Ты должна всегда помнить, что имеешь надо мной абсолютную власть. Милая моя Николь, мне до конца жизни не понадобится для счастья никакая другая.

– Понадобится, – воспротивилась она, – и тогда я покончу с собой, так как жить станет незачем. Именно поэтому я не имею права любить тебя так сильно, как люблю.

– Имеешь. Причем это не только право, но и обязанность. Поцелуй меня.

В конце концов они проголодались и отправились на кухню. Пол наполнил стаканы красным вином и протянул один из них Николь.

– За нашу любовь.

– За нашу любовь, – эхом отозвалась она, но улыбнулась только уголками губ, что не ускользнуло от его внимания.

– Знаешь, чем тебе придется заняться завтра утром, вместо того чтобы возиться со своими автомобилями?

Она насупилась и покачала головой.

– Поедешь в магазин и купишь там материал для полномасштабной скульптуры «Джулия смотрит на солнце». А потом я буду любоваться ею под яркими лучами реального солнца на следующем биеннале.

– Нет, Пол, я не сделаю этого без соответствующего договора. Знаешь ли ты, во что может обойтись такая работа? О таких суммах я могу только мечтать.

– А знаешь ли ты, что моя музыка к балету будет записана на пластинку? А это сулит мне такие доходы, что и в мечтах не придумаешь.

Все же ему удалось убедить ее в своей правоте и вдохнуть в нее новые надежды. Как только она представила себе будущую скульптуру, от недавней депрессии не осталось и следа. Она расплылась в улыбке, а Пол, сияя от счастья, крепко обнял ее и поцеловал.

– Вот эта картина мне нравится больше: «Мать Джулии смотрит на солнце. И так будет всегда».

Глава 10

– И все же мне не верится, что Пол оставил свою квартиру и переехал к Николь.

Эл похлопал Энн по руке и снисходительно хмыкнул.

– Послушай, дорогая, наш сын действительно без ума от нее, так что бороться с этим совершенно бесполезно.

– Ничего не могу с собой поделать. Меня бесит сама мысль о том, что они снова вместе. У него же была масса красивых и умных девушек, чем они ему не угодили? – Энн налила себе еще немного вина, в то время как Эл сжимал в руках кружку пива. – Господи, Эл, если бы ты знал, как я несчастна! Всю свою жизнь я заботилась только о его счастье, и вот сейчас он полностью отвернулся от меня и не хочет иметь со мной никаких дел.

– Он простит тебя, если ты наконец-то признаешь его выбор.

Знаешь, – продолжала как ни в чем не бывало Энн, – есть что-то символичное в том, что Пол, который отнял у меня столько времени и сил, теперь напрочь отказывается общаться со мной. А вот Тимми, которому я никогда не уделяла много внимания, стал прекрасным человеком.

– Прости, дорогая, – деликатно прервал ее Эл, – но ты, наверное, не знаешь, что он мне недавно сказал. Он счастлив оттого, что не обладает музыкальным талантом. Ведь именно поэтому ты не терроризировала его, а он совершенно не боялся тебя разочаровать.

Убитая горем Энн растерянно посмотрела на мужа.

– Моя жизнь стала абсолютно пустой и никчемной. Раньше она вся была заполнена организацией концертов для Пола, а теперь все пошло прахом.

– Ты сама в этом виновата, дорогая, – продолжал успокаивать ее Эл, – надо было вести себя по-другому.

Энн нервно захихикала.

– Возможно, но сейчас поздно начинать все сначала, даже если бы я встретила человека, который пришелся бы мне по душе.

А как насчет того, чтобы начать все со мной? – неожиданно выпалил Эл и так быстро обнял ее, что она и опомниться не успела. – Энни, Энни, Энни, не пора ли прекратить это безумство? Зачем ты терзаешь себя? Своей безграничной любовью я помогу тебе забыть все на свете и не обращать внимания на окружающих. – Он нежно погладил жену по голове. – Все будет прекрасно, вот увидишь, даже если я для тебя отнюдь не идеал современного мужчины. Дело в том, что с некоторых пор ты вдруг вознамерилась сделать Пола своей собственностью и именно поэтому не можешь смириться с мыслью, что он предпочел Николь.

Энн возмущенно попятилась назад и гневно посмотрела на мужа.

– Какая чушь!

– Неужели? Если присмотреться, то Пол действительно является твоим идеалом – образованный, красивый, талантливый и в высшей степени воспитанный. Ты иногда смотришь на него так, словно готова проглотить с потрохами. А я такой, какой есть, и ничего уж тут не поделаешь. Было бы глупо пытаться переделать себя в таком возрасте. То же самое относится и к тебе.

Энн долго молчала, потом снова наполнила бокал и залпом выпила. Эл грустно посмотрел на почти пустую бутылку.

– А я все равно хочу быть другой и как-то переделать себя! – с истеричной непреклонностью выпалила она.

***

Когда Энн впервые встретила Николь, та поразила ее своим невежеством и совершенно отвратительными манерами. А уже через несколько недель она научилась со вкусом одеваться и вести непринужденную беседу в любой компании. У нее были чудесные волосы, красивые глаза и стройная, без каких бы то ни было изъянов фигура, а самое главное – она обладала невыразимым изяществом, благодаря которому быстро покоряла сердца.

– Ника, – как-то обратилась Энн к подруге, – Ленни Барон сказал, что считает тебя умной и красивой девушкой и хотел бы встретиться с тобой. Только он очень застенчив.

– Хорошо. Хорошо, что застенчив, я имела в виду.

– Он тебе не нравится?

– Нормальный парень, но не в моем вкусе.

– А мне очень нравится, но, к сожалению, я для него не существую. – Энн грустно вздохнула. – Джентльмены предпочитают блондинок.

Николь весело рассмеялась.

– А мне не интересны парни, которые обращают внимание только на внешность.

– Мне тоже. Тем более что у меня нет такой внешности, которой можно было бы увлечься.

– Это не так, Энни. Ты себя недооцениваешь. У тебя милое личико и очень красивые глаза.

– Примерно то же можно сказать и о корове. Ну ладно, хватит об этом. Если на мне кто-нибудь и женится, то исключительно благодаря таланту и душевным качествам. Хорошо бы женился музыкант, – мечтательно заметила она, – кто-то вроде Моцарта или Бетховена, чтобы сочинять сонаты для виолончели исключительно ради меня. И к тому же серьезный, с загадочной улыбкой, возможно, с долгами, но при этом превыше всего ценящий тех, кто разбирается в искусстве. – После небольшой паузы Энн с любопытством взглянула на подругу. – У тебя когда-нибудь были свидания?

– Нет, как-то не получалось.

– Ясно, что ты имеешь в виду.

– Но мне кажется, ты много времени проводишь с Элом Лурье, разве не так? – осторожно спросила Николь. – По-моему, он влюбился в тебя по уши. Я вижу это по его глазам.

– Боже мой, да я вообще не воспринимаю его всерьез! На нем можно практиковаться, но для реальной жизни он не годится. Нет, ни за что на свете!

***

– Я очень хотела быть Николь, – невнятно произнесла Энн пьяным голосом. – Она родилась в рубашке, и с тех пор ей всегда везло. Красивая, умная, талантливая, обаятельная. А кроме того, у нее были любящие ее родители, которые не терроризировали ее так, как это случилось со мной. А ее отец никогда не позволял себя дурачить. Знаешь, мне порой кажется, что отец умер только потому, что хотел как можно быстрее отделаться от своей жены и ее дурацких придирок. Николь же всегда имела то, что хотела, и даже замуж вышла за богатого и вполне респектабельного человека. Да и потом, много лет спустя, бросив его, она заполучила юного красавца, который в два раза моложе ее.

– Тихо, малышка, подожди минутку, – попытался остановить ее Эл.

Не затыкай мне рот! – злобно огрызнулась Энн. – Думаешь, я не знаю, что выгляжу намного старше своих лет и вполне могу сойти за ее мать? Посмотри на меня: я до сих пор одеваюсь как престарелая матрона и собираю волосы в пучок. Конечно, я не стану состязаться с ней и прежде не стремилась, но это вовсе не значит, что у меня душа не болит за сына. Если хочешь знать, я всегда завидовала ей, всегда хотела быть красивой и привлекать внимание мужчин. – Энн умолкла и закрыла лицо обеими руками.

– «Ин вино веритас», – осторожно заметил Эл. – Сейчас ты услышишь такие приятные слова, которые, готов поспорить, никогда еще не слышала. Энни, для меня ты всегда останешься самой дорогой и самой прекрасной женщиной, достойной любви.

– Да ты просто слепой! – горько констатировала она, вытирая слезы. – Я всегда была неуклюжей, толстой и непривлекательной и чувствовала себя перекормленной слонихой.

– Что за ерунда! – решительно возразил Эл. – Ты ошибаешься. Если хочешь знать, я влюбился в тебя с того самого момента, когда впервые встретил в школьном коридоре. Я не спускал с тебя глаз. Ты все время болтала с Николь, а я видел только твои красивые глаза и восхищался твоей манерой гордо держать голову. Знаешь, что я думал в тот момент? Я думал, что наконец-то встретил по-настоящему шикарную бабу.

– Меня? – изумленно переспросила Энн, вытаращив глаза. – О, Эл, перестань дурачиться! Не могу поверить, что ты считал меня шикарной бабой по сравнению с Николь. В твоих устах это звучит как оскорбление.

В таком случае не надо оскорблять меня, – набычился он. – Я не сказал, что не посматривал на Николь. Конечно, она не могла не привлечь мое внимание, но при этом всегда казалась слишком экзотичной и недосягаемой, что-то в духе раннего Пикассо, а я хотел иметь рядом с собой не Пикассо, а Ренуара.

Энн посмотрела на мужа так, словно видела его впервые в жизни.

– Да-да, дорогая, все было именно так. Каждому свое, как говорится. А то, что я тебе не совсем подхожу, – это уже другая история.

– Почему не подходишь? – возмутилась Энн. – Ты прекрасный человек и хороший друг.

Эл грустно усмехнулся, а она впервые за долгие годы с удивлением обнаружила, что у него очень живые, красивые глаза.

– Извини, Эл, я не хотела обидеть тебя. Ты, несомненно, заслуживаешь всяческих похвал.

– Люди получают то, что заслуживают, а я тебя так и не получил, так что заткнись и помолчи. А вот с Эдвардом ты, конечно, здорово просчиталась. – Он сделал паузу, а потом рассказал ей все, что узнал о проделках Эдварда относительно бывшей жены.

– Никогда бы не подумала, что он способен на такое, – тихо проговорила Энн. – А ведь всегда казался таким умным, приятным и весьма интеллигентным человеком…

Ценю твою самокритичность. Скажу тебе больше – он приложил немало усилий, чтобы окончательно уничтожить Пола. Это он заплатил Айвору Льюису, чтобы тот украл его оркестровку. – Эл окончательно добил жену своим рассказом об интригах Эдварда. Энн долго сидела молча, уставившись куда-то в пространство, а потом повернулась к мужу. – Теперь я вообще ничего не понимаю.

– Непонимание – начало знания, – глубокомысленно изрек Эл и снисходительно похлопал ее по руке.

– Черт бы его побрал! – возмущенно воскликнула Энн. – Теперь он просто обязан восстановить доброе имя Пола и тем самым исправить свою ошибку.

– Ничего не получится, малышка, – урезонил ее муж. – Забудь навсегда. Он никогда не признает свою вину. К тому же у нас нет прямых доказательств, а Пол ни за что на свете не согласится ввязываться в судебный процесс. Слава Богу, что у него сейчас все хорошо.

– Но оставить все это без последствий?! – не унималась Энн. – Нет, я так не могу. Я ему этого не прощу.

– Придется, дорогая. Надо с большим уважением относиться к своему сыну. А что касается лично его, то он скорее рассержен твоим непониманием его чувств к Николь, а не этой дурацкой историей. Поэтому запомни, пожалуйста, вот что: первое – он очень любит Николь, второе – он не хочет мстить Эдварду. И давай закончим на этом, ладно? Тебе нужен сильный мужчина, готовый разделить с тобой все трудности? Прекрасно, он перед тобой. Я вполне серьезно. Ищи все проблемы в себе самой. – Никогда еще Эл не разговаривал с женой так жестко, как сейчас.

– Что ты имеешь в виду? – опомнилась она через некоторое время.

– Ты знаешь что, – небрежно обронил он, глядя куда-то в сторону. – Ты всю жизнь завидовала Николь и никогда не задумывалась над тем, почему, собственно, так и не стала профессиональной виолончелисткой.

– Ты прекрасно знаешь почему, – огрызнулась Энн. – Во-первых, из-за Пола, а во-вторых, из-за Тимми.

Эл счел за благо промолчать.

– Я не могла позволить себе сделать аборт. Помнишь ведь, как все было. И кроме того, я всегда стремилась быть хорошей матерью для наших мальчиков. – Она допила оставшееся в бутылке вино, и ее голос чуть дрогнул. – Они оба были для нас случайностью…

– Нет, – решительно возразил Эл, – Пол случайностью не был. Просто ты не хотела предохраняться, вот и все. Я несколько раз предлагал тебе купить презервативы, но ты всегда отнекивалась и говорила, что все будет нормально.

– Я не могла такого сказать.

– У тебя девичья память, моя дорогая. Вспомни хорошенько. У тебя были тогда грандиозные планы, а твоя учительница…

Она ненавидела меня! – чуть не плача, выдавила из себя Энн. – Она ругала меня за каждую неправильно взятую ноту и презирала за мою неповоротливость. Именно поэтому я так хотела родить ребенка и стать матерью, чтобы она не придиралась ко мне и не обвиняла за все неудачи. – Она разрыдалась, а Эл с удивлением уставился на жену. Он никогда еще не видел ее плачущей навзрыд и даже опешил поначалу. – Вся моя жизнь состояла из мучительной борьбы. Я бросила музыку не из-за Пола, если хочешь знать правду, а из-за своих эгоистических побуждений. И именно поэтому все время терроризировала его понапрасну.

– Мы все делаем массу глупостей из эгоизма, – попытался успокоить ее Эл. – Но это вовсе не значит, что при этом мы не помогаем друг другу. Ты была для Пола прекрасной матерью, и он всегда любил тебя.

– «Любил, любил», – передразнила его Энн. – Где же теперь его любовь? И почему мы всегда отравляем себе и другим людям жизнь из-за какой-то пресловутой любви?

– Не знаю, но уверен, что нам она нужна. Да и тебе тоже. Ведь ты пришла ко мне прежде всего потому, что не нашла любви дома, разве не так?

– Да, ты прав, – запинаясь, пробормотала она сквозь слезы. – Ты всегда любил меня больше всего на свете, несмотря на мое безобразное поведение.

– Тише, тише, все нормально, дорогая. Теперь все будет хорошо, вот увидишь.

– О, Эл, обними меня, пожалуйста! Обними покрепче!

Глава 11

Пол отложил в сторону свою флейту и с удивлением посмотрел на празднично накрытый стол, посреди которого стояло ведерко с запотевшей бутылкой шампанского. Он подошел к Николь, занятой приготовлением салата, и обнял ее за талию.

– Дорогая, ты просто портишь меня своим вниманием.

– Не больше, чем ты меня.

– А какой, интересно, у нас сегодня праздник? По-моему, до наших дней рождения еще далеко.

– У меня для тебя сюрприз.

– Ты сама для меня сюрприз, которым я наслаждаюсь каждую минуту, – прошептал он, поглаживая пальцами изящный изгиб ее шеи.

– Ты заметил, что мои слайды не вернулись назад?

– Николь! Значит, ты нашла себе нового дилера?

– Да, похоже на то. Некто Барбара Маралек написала мне, что хочет видеть все мои пятнадцать макетов и готова выставить их на каком-то шоу для женщин.

Пол просто обезумел от радости. Творчество – это единственная проблема, в решении которой он никак не мог помочь Николь, и тяжело переживал ее неудачи.

– Ответ пришел сегодня, но я еще не успела тебе сообщить. – Она протянула ему открытый конверт.

– Ах ты несносная скромница! – шутливо пожурил ее Пол. – Разве можно так спокойно сообщать про свой первый успех? Послушай, что она пишет: «Мне действительно понравились ваши работы». Немедленно звони этой мадам, а я тем временем откупорю шампанское.

***

Барбара Маралек произвела на Николь самое благоприятное впечатление. Это была худощавая молодая женщина с очаровательными манерами и ясным открытым взглядом.

– Я решила сначала заехать к вам, а потом мы вместе отправимся в мою студию, – сказала Николь, придирчиво оглядывая огромное пространство. Эйфория прошла, и ей было очень интересно узнать, нормальная ли это галерея или нечто такое, что специально создано для удовлетворения болезненного самолюбия эмансипированных женщин.

– Скажите, я буду единственным скульптором на вашей выставке? – полюбопытствовала она.

– Да, так как в основном я занимаюсь живописью и имею дело с художниками.

Вскоре по ходу беседы выяснилось, что Барбара давно уже не новичок в этом деле и несколько лет работала на галерею Малборо, после чего решила открыть собственную.

– Насколько я поняла судя по вашим слайдам, – осторожно заметила она, проницательно глядя на Николь, – у вас это тоже далеко не первый опыт. Интересно, кто был вашим последним дилером? И как вы вышли на мою галерею?

Николь проигнорировала ее первый вопрос, а над вторым слегка задумалась.

– Честно говоря, я ничего не слышала о вашей галерее, а набрела на нее совершенно случайно…

Да ладно вам, – прервала ее Барбара и скептически ухмыльнулась, – вещи подобного качества просто так не появляются. Дело в том, что я очень дорожу своей репутацией и должна быть уверена, что все эти произведения действительно принадлежат вам, а не кому-то другому. Критики уже откровенно демонстрируют враждебность к моему шоу и непременно воспользуются малейшей возможностью, чтобы наехать на меня.

Николь немного подумала, а потом решилась на отчаянный шаг.

– Ну ладно, буду с вами откровенной до конца. Мое настоящее имя Николь Ди Кандиа.

– Боже мой! – всплеснула руками Барбара и просияла от восторга. – Я как чувствовала, что здесь какой-то подвох.

– Нет, никакого подвоха здесь нет, – успокоила ее Николь и рассказала историю о своем разрыве с мужем и о псевдониме.

– Да, поначалу кажется просто невероятным, – качала головой Барбара, – но я и сама уже не раз сталкивалась с подобными явлениями. Именно поэтому мне и захотелось открыть свою галерею и ни от кого не зависеть. Надеюсь, наша выставка собьет спесь с некоторых магнатов.

***

– Если Пол ненароком ввел тебя в заблуждение, – бесцветным голосом сообщила Энн, держа в руке стакан, – то должна сразу предупредить – наша встреча отнюдь не означает всепрощения.

– Нет, Пол мне ничего такого не говорил. Он просто сказал, что вы наконец-то нашли общий язык, достигли взаимопонимания и что ты не прочь встретиться со мной. Скажу откровенно, Энн, ты сейчас выглядишь намного лучше, и я очень рада, что ты по-настоящему счастлива с Элом. – Николь не преминула сделать подруге комплимент, так как сама была безумно счастлива и прекрасно понимала ее состояние.

– Я просто хотела сказать, – холодно продолжала Энн, – что сожалею о случившемся и раскаиваюсь в некоторых своих поступках и словах. Но это вовсе не означает, что вы вели себя как праведники. Нет, я до сих пор считаю вас виновными, но готова понять и забыть все недоразумения последнего времени. Откровенно говоря, меня просто не устраивают натянутые отношения с сыном, и я готова к примирению, но только ради него. Само собой разумеется, что мы с тобой, вероятно, уже никогда не станем вновь настоящими подругами.

– Очень жаль, – грустно заметила Николь. – Мне бы хотелось, чтобы все осталось по-прежнему.

– Истинная дружба зиждется на доверии, а я тебе больше не доверяю. Если хочешь знать, я из-за тебя теперь ко всем отношусь с подозрением. Ну кто, скажи на милость, мог подумать, что Эдвард способен на подобную подлость? Значит, он дурачил нас все эти годы.

Да, у меня были кое-какие подозрения, – призналась Николь, – но я их напрочь отметала. Ты же знаешь, что я с головой ушла в работу и ничего вокруг себя не замечала.

– И все равно я никогда не пойму, почему из множества мужчин ты выбрала именно моего сына. Разумеется, я никогда этого не забуду и простить не смогу.

– Думаю, что мне не удастся тебе объяснить. Скажу лишь, что мне с ним хорошо, с ним я остаюсь сама собой.

Энн допила свой третий мартини и цинично ухмыльнулась:

– Забавно! Эл всегда предоставлял мне такую возможность, но у меня это не вызывало ничего, кроме презрения к нему. Я всегда хотела быть не сама собой, а кем-то другим.

– Кем же, интересно?

– Тобой.

Николь недоверчиво хмыкнула и покачала головой.

– Да-да, именно так. Мне всегда казалось, что у тебя есть все, что требуется женщине для полного счастья.

– У человека никогда не бывает всего, – с болью в голосе прошептала Николь. – Всегда нужно чем-то жертвовать, чтобы получить что-то взамен. А порой выбор бывает столь ужасен, что и жить не хочется. К примеру, либо Джулия – либо искусство, либо Пол – либо старая дружба с тобой.

***

Барбара Маралек обучилась своему ремеслу, работая с экспертами по живописи. А потом взяла кредит в банке и феминистских фондах и открыла свою галерею. Оставалось лишь заявить о себе и пригласить известных художников – преимущественно женщин – для участия в выставках. В результате всех этих усилий на продажу были выставлены работы девяти художниц и скульптора, что привлекло немалое внимание художественной элиты Нью-Йорка.

С раннего утра и до позднего вечера в залах галереи толпились возбужденные посетители, многие из которых подолгу останавливались перед скульптурами некой Фрэнсис Грэй. А через несколько дней в прессе появились первые отклики, и все единодушно отдавали предпочтение скульптурам неизвестного автора, считая их наибольшей удачей всей выставки. Фрэнсис Грэй называли «настоящим талантом» и совершенно новым явлением в женском художественном творчестве, которое каким-то необъяснимым образом прошло мимо более крупных и престижных галерей города. И только один эксперт по имени Стэн Феррин высказал осторожное предположение, что манера исполнения и специфика некоторых художественных приемов напоминают ему творчество некогда знаменитой Николь Ди Кандиа.

Вскоре после этого Барбара Маралек получила множество заказов на исполнение полномасштабных скульптур на основе выставленных в галерее макетов. К сожалению, заказчики остались ни с чем, что еще больше заинтриговало специалистов и критиков. И только две недели спустя после завершения экспозиции Барбара Маралек дала эксклюзивное интервью корреспонденту «Тайме», в котором выложила все начистоту.

***

Согласно давно выработанной привычке Луиджи Бьянки каждое утро просматривал газеты, обращая особое внимание на разделы новостей в художественной жизни города. Это утро не предвещало никаких сюрпризов, и он, зевая и поеживаясь в теплом халате, нехотя листал страницы «Тайме». Вдруг его взгляд упал на довольно пространное интервью с малоизвестной владелицей недавно открывшейся в Сохо галереи. Еще раз сладко зевнув, он пробежал глазами несколько абзацев, а потом вдруг, вмиг собравшись, принялся читать с самого начала.

«В мире искусства произошло невероятное событие. Владелица небольшой галереи в Сохо Барбара Маралек сделала вчера сенсационное заявление о том, что некая Фрэнсис Грэй, изумительные скульптуры которой приковали к себе внимание множества посетителей, на самом деле является прекрасно известным всем любителям художественного творчества скульптором Николь Ди Кандиа. Более того, Барбара Маралек сообщила, что Ди Кандиа разослала слайды под вымышленным именем всем известным галереям мегаполиса и везде получила безоговорочный отказ…»

Прочитав интервью, Бьянки со злостью отшвырнул газету и стал накручивать номер телефона автора статьи.

– Черт бы тебя побрал! – зло выругался он вместо приветствия. – После всего что я для тебя, мерзавца, сделал, ты мог бы найти минутку и позвонить мне, прежде чем подписывать текст в печать! Да, я помню, что отверг ее слайды, но позволь мне все-таки напомнить, что именно ты торчал у меня за спиной и постоянно талдычил о ее «посредственности»…

Глава 12

– За тебя, Николь! – торжественно произнес Том Маркхэм, высоко поднимая бокал. – За то, что у тебя хватило мужества доказать всем наличие незаурядного таланта, и в особенности за то, что ты разоблачила всех этих гнусных дельцов от искусства.

– Правильно, правильно, – громко поддержала мужа Джанет, и ее голос гулко отозвался в огромном зале ресторана «Четыре сезона».

Пол тоже поднял бокал и ласково улыбнулся Николь. Та лишь густо краснела от чересчур громких похвал.

– Спасибо вам, дорогие друзья, – ответила она, – но дело здесь вовсе не в моем мужестве, а в том страхе, который преследовал меня все последнее время. Мне вдруг показалось, что я совершенно бесталанна, а все мои так называемые успехи объясняются вмешательством Эдварда.

– Ника, не понимаю, как ты могла сомневаться в своем таланте? – удивилась Джанет. – По-моему, надо было просто спросить об этом у своих друзей.

Николь еще больше смутилась.

– Мне казалось, что все просто очарованы именем и уже не в состоянии объективно оценивать мои произведения. Мне нужно было доказать, что я чего-то стою безотносительно к имени Ди Кандиа. К счастью, все удалось, хотя и не без труда. А что касается разоблачений, то это совершенно не входило в мои планы. Это была идея Барбары, и она ее великолепно реализовала. Так что я действовала исключительно из эгоизма.

– Сомневаюсь, – возразил Том. – Лично меня потрясла твоя способность во что бы то ни стало добиваться правды.

– Самое интересное, – деликатно вмешался Пол, – что теперь все эти дилеры из кожи вон лезут, чтобы хоть как-то реабилитировать себя. Они почти в один голос заявляют, что не видели эти слайды, а отказ оформляли их помощники.

– Да, кроме Луиджи Бьянки, – уточнил Том. – Вон какое замечательное письмо он написал в редакцию «Тайме». По-моему, Бьянки просто взбешен. Думаю, карьере Эдварда нанесен ощутимый удар. Кстати, ты и дальше будешь сотрудничать с Барбарой Маралек?

– Разумеется. Она производит впечатление удачливого дилера, который находится на пути к вершине славы.

– Будь с ней поосторожней, – предупредил Том. – Не хочу показаться циником, но все известные ныне дилеры тоже когда-то были милыми людьми и бескорыстными идеалистами.

– Дорогие друзья, – неожиданно прервала его Николь и повернулась к Полу, – сегодня мы отмечаем еще одно интересное событие. Жан-Пьер Рэмпал согласился устроить квинтету Пола мировую премьеру в Париже.

Все дружно поздравили Пола, выпили и предоставили слово ему.

– Хорошие новости, как известно, любят троицу, не так ли? Работа Николь под названием «Джулия» была куплена за приличную сумму и будет установлена на огромной площади в Сан-Паоло.

– Прекрасно! – всплеснула руками изрядно захмелевшая Джанет. – Мы, разумеется, в восторге от ваших успехов, мои дорогие, но если тосты будут продолжаться бесконечно, то мы просто-напросто не выберемся отсюда на своих ногах. Предлагаю всем хорошо поесть, а потом уж перейти к тостам.

Все дружно принялись за еду.

– Николь, – обратилась к ней Джанет, когда обе женщины прихорашивались перед зеркалом в туалете, – я была просто уверена, что сегодня вы наконец-то объявите о вступлении в брак.

– Правда? – искренне удивилась та. – В таком случае тебя ждет разочарование.

– Почему? Пол ведь без ума от тебя.

– И я от него тоже, но именно поэтому не могу выйти за него замуж. Дело в том, что Пол еще не осознал себя как личность. Кроме того, ему нужно стать на ноги и обрести устойчивый социальный статус. Посмотрим, во что выльются его балет, квинтет и прочие музыкальные замыслы. Пусть ощутит себя таким же, как я, творцом, а там видно будет. Правда, когда он достигнет пика, мне уже будет не до замужества.

– Не говори ерунды! Есть немало примеров, опровергающих твои пессимистические взгляды.

– Джанет, оглянись вокруг. Неужели ты не заметила, как на нас смотрят люди? Когда Полу будет тридцать, мне уже стукнет пятьдесят! Если откровенно, то я могу рассчитывать лет на пять, не больше. А потом мне придется с тоской и ужасом наблюдать, как его любовь постепенно превращается в равнодушие, а я – в обузу.

– Чушь какая-то! Люди просто восхищаются вами и понятия не имеют о разнице в возрасте. Ты выглядишь намного моложе своих лет, а Пол – старше. И вообще он обретает определенную зрелость. Ника, ни в коем случае не истребляй свои чувства к нему и не подталкивай его в том же направлении своими идиотскими рассуждениями о будущем!

Это был неплохой совет, и Николь всеми силами старалась следовать ему, но в последующие недели ее все больше и больше стали беспокоить их отношения с Полом. Сначала, сразу после воссоединения с ним, она не находила себе места от счастья и дошла до такого дикого восторга, что даже родителей напугала. Они едва не послали за священником, так, на всякий случай, чтобы немного успокоить ее. Николь наслаждалась каждой минутой общения с любимым человеком и всю себя отдавала ненасытной и жадной любви.

Проблемы начались с того самого момента, когда Пол попросил ее прийти на репетицию. Она сразу же почувствовала себя не в своей тарелке, когда в нее вперились любопытные и завистливые глаза молоденьких танцовщиц и музыкантш из его оркестра. В особенности ее раздражала некая Серена Парви – молодая красивая женщина со жгучими плотоядными глазами и копной шикарных волнистых волос. Она была дерзкой, вызывающе чувственной и удивительно эмоциональной не только во время игры на виолончели, но и в обыденной жизни. Это было так неожиданно и неприятно, что Николь в очередной раз пожалела о том, что родилась на двадцать лет раньше предназначенного ей счастья.

Серена Парви вела себя самым обычным образом, то есть флиртовала с Полом, строила ему глазки и делала все возможное, чтобы он ее заметил. И хотя Пол не давал абсолютно никаких поводов для ревности и относился к ней ровно, спокойно и в высшей степени корректно, Николь все же пришла к выводу, что рано или поздно она потеряет его из-за такой вот Парви.

Потом она еще долго проклинала себя за то, что поддалась на уговоры Пола и пошла на репетицию. Впрочем, Николь с головой окунулась в свои заботы, тем более что работы хватало. Но когда скульптура была готова и рабочие погрузили ее для отправки в Сан-Паоло, ее вновь охватило беспокойство.

Однажды прекрасным весенним воскресным вечером они с Полом прогуливались по Вашингтонскому парку и с интересом наблюдали за гурьбой мальчишек, которые лихо скатывались на роликах с небольшой горки. Какая-то девочка играла с мячом и швырнула его так сильно, что он оказался у их ног. Пол ласково улыбнулся и бросил мяч девочке. Посмотрев на него, Николь внезапно ощутила острую боль в груди.

– Интересно, о чем сейчас думает это очаровательное существо? – полюбопытствовал он, глядя на девочку.

– Ни о чем, – последовал сухой ответ.

– Эй, солнышко мое, ты не хочешь со мной разговаривать?

– Пол, ты любишь детей?

Он поначалу растерялся, а потом понимающе улыбнулся:

– Что за вопрос! Я люблю некоторых детей, некоторых кошек, некоторых собачек и даже некоторых женщин, в особенности тебя.

– Я серьезно, Пол. Рано или поздно ты захочешь иметь детей, а я не смогу их тебе подарить.

– В таком случае я украду какого-нибудь сорванца на улице и приведу домой или стану опекать бедных сирот.

– Пол, перестань ерничать и не смейся над тем, что не так уж смешно, как кажется!

Он быстро посмотрел на нее и смахнул с лица улыбку.

– Извини, я решил, что ты шутишь. Откровенно говоря, я никогда не задумывался об этом.

– Задумайся, пожалуйста, и как можно быстрее.

– Хорошо, – мгновенно согласился он и взял ее за руку. Затем они сели на скамью и некоторое время напряженно молчали.

– Ну вот, я уже обо всем хорошенько подумал, – сказал Пол, глубоко вздохнув. – Конечно, с точки зрения бессмертия я прекрасно понимаю, что какой-нибудь карапуз сможет продолжить мое дело и, возможно, будет очень похож на меня. Но все дело в том, что мое самолюбие вовсе не требует для этого рождения ребенка. Напротив, он может в какой-то степени помешать моей самореализации, так как я намерен обеспечить себе бессмертие посредством сочинения бессмертной музыки. Другими словами, я предпочитаю художественное произведение, а не биологическое воспроизведение. Что же касается отцовства, то здесь все хуже некуда. Чтобы быть хорошим отцом, нужно иметь много свободного времени и терпения, а у меня ни того ни другого нет и в ближайшем будущем не предвидится.

– Весьма убедительно. А что, если я захочу от тебя ребенка? Я имею в виду сейчас, пока еще не поздно? Конечно, возможно, я и сейчас уже не смогу родить, но с точки зрения теоретической физиологии…

В таком случае у меня нет и не может быть абсолютно никаких возражений. Словом, с точки зрения тееретической психологии я готов на все, чтобы ты была счастлива.

– Нет-нет, я не хочу ребенка, – отмахнулась она, – по тем же самым причинам. Более того, я уже стара для таких экспериментов, и это было бы несправедливо по отношению к тебе. В общем, я хочу сказать, что неизбежно наступит время, когда в тебе проснется тоска по детям, хотя сейчас ты можешь не осознавать этого.

Пол громко рассмеялся.

– А тебе не кажется, что может наступить такое время, когда я захочу жить, скажем, на Луне? И что с того? Прости меня, Ника, но с тобой иногда очень трудно говорить. Полагаю, это все потому, что ты часто остаешься одна, а я, жуткий эгоист, пропадаю на репетициях и уделяю мало времени любимой женщине. Знаешь что? Давай-ка поедем куда-нибудь в Южную Америку на месяц или два. Но разумеется, только после окончания всех наших срочных дел. Договорились? Кстати, почему бы нам не отправиться в Сан-Паоло и не убедиться воочию в величии твоих творческих свершений?

– Ладно, договорились.

– Прекрасно, а сейчас давай забудем о грустном, забудем про предлог, который ты используешь, чтобы выразить свое недовольство моим поведением.

– О чем ты? – возмутилась она. – Я всем довольна, но не представляю нашего совместного будущего.

Пол обнял ее и крепко прижал к себе.

– А я не представляю своего будущего без тебя. Ника, ты моя вторая половина, и никогда больше не бросай меня! И вообще, давай поженимся, чтобы раз и навсегда прекратить эти разговоры.

Николь закрыла глаза и прильнула к нему.

– Благодарю за столь приятное предложение и очень сожалею, что вынуждена отказаться.

– Почему? Ты меня не любишь?

– Люблю, именно поэтому и отвергаю твое предложение. Повтори его лет через десять.

Глава 13

Последние две недели перед премьерой балета стали для Пола сущим адом. Он пребывал в невероятном напряжении, которое к тому же усиливалось несносным характером Майлза Фэнчела.

– Николь, приходи, пожалуйста, на каждую репетицию, – умолял он ее. – Мне нужен хотя бы один человек не из этого дурдома.

Николь уступила его просьбам и стала ходить на репетиции, где постоянно ловила на себе завистливые взгляды Серены Парви. Конечно, Пол не давал ей никаких поводов для ревности, но она-то все прекрасно понимала. А еще ее поразило то, как относятся к Полу танцовщицы. Они смотрели на него как на Бога, ничуть не скрывая своей влюбленности.

Николь пыталась контролировать свои эмоции, находя массу разумных объяснений подобному поведению, но это мало утешало ее. Она с каждым днем убеждалась, что рано или поздно потеряет его. Это просто чудо, что он до сих пор с ней, а не сбежал к какой-нибудь смазливой девчонке!

Даже работа не могла отвлечь ее от дурных мыслей, так как она почти каждый день приходила на его репетиции. Однажды утром она невольно подслушала разговор между Полом и Сереной.

– Пол, – жеманно обратилась к нему Серена, – я просто не доживу до премьеры. Майлз постоянно наскакивает на меня и упрекает во всех смертных грехах. Чего ему от меня надо?

Пол рассмеялся и пожал плечами:

– Думаю, ты слишком красива и слишком женственна для такой роли.

Услышав эти слова, Николь попятилась назад, опустив голову. Невыносимая ревность сдавила ей грудь, причиняя острую боль, а в голове снова мелькнула мысль о том, что надо оставить его в покое, пока еще не поздно. Но как? Она ведь любит его, и у нее нет сил для решительных действий.

Рано утром в день премьеры Пол снова попросил ее прийти в театр пораньше, чтобы поприсутствовать на последней репетиции. Когда он ушел, Николь принялась за работу и вдруг почувствовала такое вдохновение, что просидела перед макетами несколько часов. И только неожиданный звонок в дверь вернул ее на грешную землю.

На пороге стояла красивая молодая женщина с темными волосами и очаровательной улыбкой.

– Добрый день, – представилась она. – Меня зовут Марсия Дженсен. Фред Феликс сказал, что в этой квартире проживает Пол Лурье. Могу я с ним переговорить?

– Нет, он сейчас на репетиции, – выдавила Николь глухим голосом.

– Как жаль, я так надеялась застать его перед уходом!

– Могу дать вам его телефон в театре.

– Нет, благодарю, – вежливо отказалась женщина. – Не стоит отвлекать его от работы. Дело в том, что я сейчас уезжаю в Германию и просто хотела пожелать ему удачи. Не могли бы вы передать ему мои поздравления и пожелания успеха?

Николь захлопнула за ней дверь и нахмурилась от дурного предчувствия. Пол никогда не говорил ей ни о какой Марсии Дженсен, и тем не менее эта девица, похоже, неплохо знает Пола. От вдохновения не осталось и следа, и теперь Николь тупо уставилась на свои незаконченные работы. Неужели у них роман?

Случайно посмотрев на часы, Николь бросилась в ванную и стала приводить себя в порядок, но это нисколько не улучшило ее настроения. Напротив, взглянув в зеркало, она вдруг увидела в нем два красивых женских лица – Серены и той женщины, которая зашла пожелать Полу успеха. На их фоне ее собственное лицо показалось ей серым, невыразительным, чересчур морщинистым и совершенно непривлекательным. Утешало лишь то, что в волосах еще не было седины, но за этим дело не станет. Телефонный звонок оторвал ее от грустных размышлений.

– Ты еще дома? – послышался удивленный голос Пола. – Я жду тебя уже больше часа. Что случилось?

– Ничего, извини, Пол. Просто я не слежу за временем.

– Ты работала?

– Скорее думала о работе, чем работала.

– Дорогая, я понимаю, что слишком эгоистичен в своих требованиях, но тут творится черт знает что. Приходи поскорее, пожалуйста! Майлз сходит с ума, и мне хочется бросить все к чертовой матери и уйти раз и навсегда.

– Это вполне естественно, Пол, – попыталась успокоить его Николь. – Так всегда и бывает перед премьерой. Не волнуйся, твоя музыка прекрасна, и все будет хорошо. Да, чуть не забыла, к тебе заходила Марсия Дженсен из музыкального колледжа и просила передать самые теплые пожелания.

– Кто?

– Марсия Дженсен из Йельского университета. Высокая, стройная, красивая, с выразительными голубыми глазами. Играет на трубе, если не ошибаюсь.

– Ах да, конечно, очень мило с ее стороны. Дорогая, ты уже оделась?

– Да, – буркнула Николь, приняв окончательное решение.

– Надеюсь, ты наденешь свое прекрасное бежевое платье, а не тот слишком строгий костюм, в котором очень уж похожа на деловую женщину. После премьеры мы немного посидим на вечеринке, а потом отправимся домой, где я постараюсь еще раз убедить тебя в своей неиссякаемой и искренней любви. Я даже сейчас представляю тебя без одежды и страшно скучаю по тебе. Короче говоря, сегодня ночью я должен искупить свою вину за то, что дергал тебя все последние дни…

Николь прикрыла трубку рукой, чтобы он не слышал ее учащенное дыхание. Решение уже принято, и отступать некуда. Положив трубку, она вытащила из-под дивана чемодан и стала набивать его своими вещами. Сейчас она еще не знала, куда именно направится. Ясно одно – расставание должно быть жестоким и беспощадным. Если она не появится сегодня в театре, для него это будет страшный удар, от которого он, вероятно, уже никогда не оправится. Ничего страшного, потоскует немного, а потом найдет утешение на пышной груди Серены Парви.

Уже выходя из квартиры, она услышала телефонный звонок. Неужели опять Пол? А вдруг не Пол, а Джулия? Она нехотя вернулась назад, сняла трубку и стала ждать ответа, не говоря ни слова.

– Алло? Николь?

– Да, Джанет, это я.

– Как хорошо, что я тебя застала.

– У тебя странный голос. Что-нибудь случилось?

– Да, у меня ужасная новость, и мне очень жаль, что я вынуждена сообщить ее именно сейчас. К сожалению, не смогу быть вечером на премьере. Сегодня утром умер Том.

– Боже мой! Как «умер»? Не может быть!

– Да, сердечный приступ. Он с самого утра чувствовал себя не очень хорошо, а после завтрака прилег отдохнуть. А потом, когда примерно через час я попыталась его разбудить…

– Какой ужас! Просто невероятно! Он же был еще таким молодым! – Николь пришла в такое замешательство от случившегося, что даже перестала понимать смысл собственных слов.

– Совсем недавно Том был у врача, и тот сказал, что все нормально.

– Джанет, дорогая, я немедленно еду к тебе.

– Нет, Ника, нет необходимости. Сегодня ты нужна Полу, а со мной сейчас Эмили. Да и Кейт будет с минуты на минуту. Не волнуйся, все нормально. Конечно, я в шоке и ничего не соображаю, но ничего, как-нибудь…

Николь согласилась с ее доводами и устало опустилась на диван. Одна мысль не давала ей покоя: почему Джанет так спокойна и вроде бы несколько равнодушна? При ее-то эмоциональности! Она даже по поводу Пола впадала в истерику, а тут смерть мужа…

Конечно, сейчас и речи быть не может о каком бы то ни было бегстве из дома. Во-первых, похороны Тома, а во-вторых, Джанет потребуется помощь и поддержка в трудную минуту. Николь схватила чемодан и швырнула его в шкаф, а потом вышла из квартиры, толком даже не зная, куда и зачем направляется.

***

Поговорив с Николь, Пол немного успокоился и стал терпеливо ждать ее в театре.

– Нет, нет и еще раз нет! – орал что было мочи Майлз. – Начнем с самого начала. Пол, где ты пропадаешь, черт тебя возьми?! Никто не имеет права отлучаться без моего ведома! Даже в туалет!

Пол тем временем посматривал на дверь и нервно дергался из-за отсутствия Николь. Нервы его были на пределе, и он почему-то думал, что после появления Николь все сразу встанет на свои места. Где же она до сих пор болтается?

Во время двухминутного перерыва он снова набрал номер квартиры, но ответа не последовало. Не долго думая он позвонил матери.

– Генеральная репетиция, Пол, – назидательным тоном произнесла Энн, – всегда похожа на сумасшедший дом. Если хочешь знать, то чем хуже проходит репетиция, тем лучше все происходит на сцене.

Она права, Пол, – вмешался Эл. – Все дерьмо, которое неизбежно вылезает перед премьерой, непременно исчезнет во время выступления. – После этого он рассказал ему пару случаев из своей практики, когда все было на грани срыва, но в нужный момент все музыканты играли выше своих возможностей.

– Спасибо за поддержку, – сдержанно ответил Пол. – Я сделаю сегодня все возможное.

– Ничуть не сомневаемся. Мы будем сидеть в первом ряду и поддерживать тебя.

Отчаявшись увидеть Николь в зале, Пол стал нервничать и припоминать обстоятельства недавнего разговора. Она была какой-то странной, а в голосе звучала невыразимая тревога. И вообще она была какой-то отстраненной и уж слишком нарочито желала ему успеха. Что бы это значило? Вряд ли это каким-то образом связано с визитом той женщины, о которой он практически понятия не имел.

Пол вернулся в зал, обуреваемый ужасным предчувствием. Неужели ему снова суждено потерять ее? Николь вновь обрела уверенность в себе и стала пользоваться вполне заслуженным авторитетом в кругах художественной элиты города. А он все еще барахтается в неизвестности и всеми силами пытается сделать себе имя. И к тому же всячески мешает ей работать, что уж совсем непозволительно. Ну почему он до сих пор ведет себя как ребенок? Нет, надо во что бы то ни стало изменить себя и наконец-то стать вполне взрослым и нормальным человеком.

Примерно в четыре часа, когда Майлз во всю глотку заорал на одну из танцовщиц, Пол опрометью выскочил из зала и бросился к телефону. Теперь он уже не сомневался в том, что произошло нечто ужасное. Трубка на том конце провода молчала, лишь усиливая ощущение невероятной беды.

Глава 14

Николь бесцельно бродила по городу, пока наконец не оказалась в Вашингтон-сквер неподалеку от Нью-Йоркского университета. Устав от бесцельных скитаний, она опустилась на скамью и обратила внимание, что день сегодня по-настоящему прекрасен. Воздух был удивительно чистым и прозрачным, а листья на деревьях поражали насыщенной зеленью. Именно в такой день она обычно чувствовала себя необыкновенно счастливой и радовалась жизни. И именно в такие дни люди стараются побыстрее покинуть душные квартиры и переместиться в какой-нибудь живописный парк или за город, где дышится легко, свободно и с огромным удовольствием.

Ее неизбывная грусть усилилась при виде какой-то неопределенного возраста женщины с большой сумкой и в грязной одежде. Она то и дело поправляла рукой свои грязные слипшиеся волосы и бросала голубям крошки хлеба. Николь тотчас отвернулась и посмотрела на подростков, которые выписывали зигзаги на своих велосипедах. А рядом весело играли детишки, изредка поглядывая на родителей. И повсюду виднелись счастливые пары – студенты, зрелые любовники и даже гомосексуалисты. Неожиданно ее внимание приковала к себе женщина лет пятидесяти, державшая за руку молодого человека. Сколько же ему лет? Примерно тридцать, не больше.

И тут она вдруг вспомнила тот прекрасный день, когда они с Полом пригласили к себе чету Маркхэмов и после обеда отправились покататься на их новом «порше»…

***

– Женщинам лучше сесть на заднее сиденье, – сказал Пол.

– Это почему же? – возмутилась Джанет. – Значит, бренди и сигары для вас, а для нас только запах?

– Дело вовсе не в этом, моя дорогая, – нежно произнес Том, поцеловав жену в кончик носа. – В этой колымаге сзади просто нет места для ног. Там умещаются только собаки, дети, гномы и такие изящные женщины, как вы.

– Том прав, – поддержала его Николь. – К сожалению, наше место с собаками, детьми и гномами. Ничего страшного, свернемся калачиком и будем выглядывать в окно.

– Да, но только, чур, прохожих не целовать! – пошутил Том.

***

Какой тогда был замечательный день! И вот теперь Тома уже нет. Николь неожиданно расплакалась, вспомнив, каким он был чутким другом, внимательным и заботливым человеком, всегда делавшим добро окружающим.

– С вами все в порядке? – прозвучал рядом с ней чей-то голос.

Николь подняла голову и увидела перед собой бездомную женщину с большой сумкой.

– Да, ничего страшного. – Она вытерла нос и смущенно захлопала глазами. – Умер мой старый друг и очень хороший человек.

Женщина понимающе вздохнула:

– Твой мужчина?

– Нет, не мой, но все равно очень печально…

– Значит, надо благодарить Бога, что не твой, – глубокомысленно произнесла нищенка, швыряя голубям хлебные крошки.

Николь вытерла глаза и вспомнила последние слова Джанет: «Мы с Томом взяли от жизни все, что могли, а я всегда старалась угождать ему и не обделять своим вниманием. Мы прожили долгую жизнь, и мне хорошо от того, что я никогда и ничем не обидела его». Эти слова внезапно настолько поразили Николь, что она мгновенно вскочила на ноги, кивнула женщине и помчалась к выходу, чтобы поймать такси. Как же она глупа! Жизнь сложна, непредсказуема и, что самое главное, неповторима. Стоит ли ей разрушать свое счастье, а вместе с тем и счастье другого человека, который ни в чем не виноват? И вообще, кто может сказать, сколько будет длиться их любовь?

Подъехав к Линкольн-центру, она достала из сумочки зеркало, поправила волосы, подкрасила губы, подвела ресницы, расплатилась с водителем и решительно вышла из машины. Пол не должен видеть следов ее переживаний и вообще не должен пока знать о смерти Тома. Чарующие звуки музыки охватили ее еще в холле. Это была музыка Пола, ее любимого человека, которого она чуть было не предала.

Майлз Фэнчел метался по сцене, размахивая руками и отдавая последние указания танцовщицам.

– Ну ладно, хватит, немного отдохните, а потом прогоним еще раз.

Пол устало опустил голову и в последний раз бросил взгляд на дверь. По проходу бежала Николь, отчаянно размахивая руками. Пол облегченно вздохнул и расплылся в улыбке. Бросив на пол бумаги, он устремился к ней и крепко обнял, прижимая ее голову к своей груди.

– Где ты была? Что случилось? Я уже собирался звонить в полицию.

– Хорошо, что не позвонил, а то они бы арестовали меня за мой неприличный вид. Откуда им знать, что это платье тебе нравится?

– Откровенно говоря, ты мне больше нравишься без платья, но сейчас не до этого.

Николь крепко прижалась к нему всем телом и подумала, что ее любовь выше всех превратностей судьбы и она должна лелеять ее до тех пор, пока есть силы, пока он отвечает ей взаимностью, и никогда не подвергать сомнению свое счастье.

Примечания

1

Известная опера Дж. Пуччини.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20