- Обещаю. Хотя надеюсь, что это, если и произойдет, то не скоро.
      - Как знать? Нынче все меняется быстро. Стараюсь не отставать, вчера вон с лейтенантом Ивановым ядерной физикой занимались всю ночь, вот и разрешил ему до обеда отдыхать. Как видите, использую служебное положение.
      - Придется и мне использовать служебное положение: идите-ка и вы отдохните.
      - А я выспался. Мы, старички, мало спим, часок-другой перехватишь и - к вашим услугам.
      - Да бросьте, какой вы старик в сорок лет.
      - Ну ладно, молчу, - согласился Осипенко. - А Иванову надо отоспаться, к нему невеста едет. Пропуск мы ей еще до вас оформили, а вчера телеграмму прислала, что выехала. Так что свадьбу играть будем.
      - А где же они жить будут?
      - Пока у меня, а я в гостинице. Моя жена месяца через два, не раньше приедет. А там что-нибудь придумаем. Мы ведь все так начинали.
      - Да, верно. Но постойте, "люкс" в гостинице наверняка займет командующий. Так что перебирайтесь ко мне, я ведь теперь тоже домовладелец.
      - Спасибо. Хотя в соседстве с вами есть известное неудобство. Говорят, жить и сидеть за столом приятно только с людьми, от которых сам не зависишь, и они от тебя не зависят.
      - Зато есть и удобство: на случай тревоги не надо посылать двух оповестителей.
      - Да, уж чем-чем, а тревогами нас побалуют, в связи с приездом столь высокого начальства, - вздохнул Осипенко.
      8
      Хлопоты, связанные с подготовкой к встрече командующего, отнимали столько времени, что уложиться в жесткий распорядок корабельной жизни было крайне трудно.
      Однако Стрешнев оставил неприкосновенными часы занятий и тренировок на боевых постах и был непреклонен даже перед штабом соединения, когда тот требовал в эти часы выделить людей на какие-либо работы. Несмотря на просьбы командиров боевых частей, не отложил он и срок сдачи экзаменов на классность. Накануне экзаменов пригласил к себе Комарова.
      - Иван Севастьянович, давайте еще раз вместе посмотрим списки претендентов на более высокий класс. Я пока еще не всех знаю, а мы должны учитывать не только уровень специальных знаний, но и политическую подготовку, дисциплинированность и вообще, как говорят, весь моральный облик того или иного матроса. Присаживайтесь поближе.
      - Спасибо. - Комаров подвинулся к Матвею и взял список. Но читать не стал, а, положив ладонь на руку Стрешнева, сказал: - Это хорошо, что вы меня пригласили. К сожалению, прежний командир не часто со мной советовался и почти не считался с моим мнением.
      "Зря он говорит мне об этом", - подумал Матвей, не зная, как реагировать на эти слова. Пауза затянулась надолго, должно быть, Комаров все-таки ждал, что он скажет, и, не дождавшись, вздохнул и стал просматривать списки. Просмотрев их довольно бегло, заметил:
      - Что-то у Гречихина маловато претендентов. А ведь в его боевой части люди самых разных специальностей: и трюмные, и мотористы, и турбинисты. Мы и так отстаем от других экипажей по числу классных специалистов, у нас процент много ниже.
      - Дело не в проценте, Иван Севастьянович...
      - Конечно, - поспешно согласился Комаров. - Но ведь об успехах экипажа судят все-таки по этим процентам. У Пашкова вон людей меньше, чем у Гречихина, а к сдаче на классность он подготовил почти в полтора раза больше. Нет, Гречихин явно перестраховался.
      - Вы думаете?
      - Конечно.
      - А если это не перестраховка, а трезвая оценка возможностей? Лодка не так уж много была в море, а у Гречихина матросы могут приобрести навыки только в морских походах. У Пашкова же могут тренироваться и во время стоянок.
      - Так мы никогда не выведем экипаж в отличные. А чем мы хуже других? Вон в экипаже Муратова матросы, пришедшие прошлой осенью, уже сдают на второй класс, а у нас еще на третий многие не сдали, - с досадой сказал Комаров.
      - Значит, у Муратова лучше поставлено дело. Да и в море они больше были.
      - Матвей Николаевич, не туда смотрите. И у Муратова люди подготовлены не лучше наших, но он не хочет плестись в хвосте, поэтому не так придирчив, как наши деятели, которые рубят именно тот сук, на котором сидят.
      - Уже не считаете ли вы Муратова очковтирателем?
      - Нет, что вы, у него все без липы. Это мы излишне придирчивы и неразворотливы.
      - Видите ли, Иван Севастьянович, я тут не совсем с вами согласен. Я за самую строгую придирчивость. В нашем деле нет мелочей. Ошибка одного матроса может сорвать выполнение боевой задачи, а то и стоить жизни всему экипажу. Поэтому мы должны быть взаимно придирчивы в лучшем смысле этого слова. И экзамены на классность - не очередная кампания. Классность - это особо высокая ступень подготовки специалиста, и огульно присваивать класс мы не можем.
      - Я и не говорю, что огульно, - возразил Комаров. - Я тоже за строгий прием экзаменов, если хотите, - за придирчивость. Но я против перестраховки в этом деле. Я ведь знаю, почему осторожничает Гречихин. У него висит выговор по партийной линии, вот он и боится еще раз ошибиться.
      - Возможно, - согласился Стрешнев. - Ну а кого еще из его боевой части можно, по-вашему, допустить к сдаче экзаменов?
      - Надо подумать.
      Думал Комаров довольно долго. Наконец предложил:
      - Зырянова. Он вполне потянет на второй класс.
      - Зырянова? - переспросил Стрешнев, полагая, что замполит ошибся.
      - Ну да, парень он грамотный.
      - У нас теперь все грамотные. - Стрешнев невольно усмехнулся. - Только Зырянов не подойдет.
      - Почему?
      - По той простой причине, что Зырянов давно уже имеет первый класс. Матвею хотелось добавить: "Пора бы вам знать об этом, товарищ замполит", но Стрешнев сдержался. А позже, когда начали обсуждать список, окончательно убедился, что Комаров плохо знает людей. "Так вот почему он был так сдержан при нашем первом разговоре! Ему просто нечего было сказать"...
      И уже совсем некстати в эти суматошные дни он решил поинтересоваться, чем же все-таки занимается его заместитель по политической части.
      Просматривая план партийно-политической работы на месяц, Стрешнев насчитал в нем восемнадцать только крупных "мероприятий".
      - Не слишком ли много для одного месяца? - заметил он.
      - А что, по-вашему, лишнее? - вопросом ответил на вопрос Комаров.
      - Ну вот хотя бы совещание отличников по обмену опытом. Зачем оно?
      - Как зачем? - удивился Комаров. - Чтобы распространить положительный опыт.
      - В таком случае не полезнее ли распространить его среди отстающих или людей, еще не ставших отличниками?
      - Это мы тоже делаем. Но совещания отличников на других кораблях проводятся. Было даже общефлотское совещание, об этом в газете "На страже Заполярья" целая полоса напечатана.
      - Верно, газета потому и напечатала, чтобы об опыте передовиков могли знать все читатели, главным образом те, кто еще не овладел опытом. А в вашем совещании я не вижу смысла.
      - Может, изменим повестку совещания? - предложил Комаров. - Скажем, "Опыт передовиков - всем воинам".
      - Это уже ближе к истине, - вздохнул Стрешнев, - но все-таки вы еще подумайте, нужно ли совещание отличников вообще. У вас, я вижу, и так сплошные совещания, как бы они не подменили повседневную работу с людьми.
      - А вот, пожалуйста, пункт: "побеседовать с коммунистами "бече-пять".
      - Ну и о чем же вы собираетесь беседовать? И как собираетесь беседовать: сразу со всеми или с каждым в отдельности?
      - Тема сформулирована в моем личном плане, - Комаров достал другую папку.
      Этих папок у него оказалось семь, все они заполнены строгим аккуратным почерком. "Может, он и добросовестный, работящий, - подумал Стрешнев. - Во всяком случае, не бездельник. Но или не туда попал, или слишком заражен формализмом".
      Собственно, огорчали Стрешнева не столько эти папки и "мероприятия", как беседы Комарова с людьми. Он видел, как встречают и провожают замполита в отсеках, и по выражению глаз, по едва заметным усмешкам матросов догадывался, что его не очень-то жалуют. Не популярен он и у офицеров.
      Невольно вспомнились политработники, с которыми Стрешневу приходилось служить. Все они были политработниками по призванию, все, может быть, в разной степени, но владели искусством проникновения в человеческую душу. И у Стрешнева как-то само собой сложилось представление обо всех них как о людях цельных, глубоко убежденных и умеющих убеждать других, обладающих обостренным восприятием, добротой и душевной деликатностью.
      Но, видимо, как и среди людей других профессий, были и среди политработников люди, случайно попавшие на эту работу. Опасаясь быть пристрастным и не доверяя первым впечатлениям, Стрешнев не стал делать поспешных выводов. "Выражение глаз и усмешечки - не довод. Главное - он не бездельник, а работяга, следовательно - не безнадежен", - убеждал себя Стрешнев и старался быть с замполитом помягче и помогать ему.
      9
      Люся и сама не ожидала, что задержится надолго. Думала, с завода ее уволят через две недели после подачи заявления, но ее некем было заменить. Она согласилась подготовить опытного техника. На это ушло два с лишним месяца.
      С мебелью разделалась быстро: ее оптом купили новые владельцы квартиры. Правда у них не хватило трехсот рублей, они обещали переслать их позже, но Люся уступила им и эти триста рублей, хотя ей самой мебель обошлась вдвое дороже, чем она за нее запросила. Недаром говорят, что один переезд равен двум пожарам. После каждого нового назначения они обычно долго латали семейный бюджет.
      Лишь через три месяца после отъезда Матвея они с Иришкой приехали в Синеморск. Их встречали Надежда Васильевна и Алексей с Симой. Впрочем, Алексей на перрон выйти не смог и ждал в машине. Сима долго тискала и целовала Иришку, потом принялась за Люсю, передав девочку бабушке. Кажется, время пощадило Симу, она ничуть не изменилась за эти годы, была все такая же свежая и румяная, только чуть пополнела.
      А вот Надежда Васильевна заметно сдала даже за четыре месяца с тех пор, как уехала с Севера.
      - Мама, что с тобой? Ты не больна? - встревоженно спросила Люся.
      - Нет. А что, сильно изменилась? Так ведь я уж под горку еду, а с горки-то время быстро бежит.
      Алексей тоже заметно пополнел, но лицо у него так и осталось после госпиталя бледным.
      Люся, усаживаясь в машину, невольно посмотрела на его ноги. Ноги как ноги, в коричневых полуботинках, брюки хорошо отглажены. Посторонний человек, наверное, ничего бы не заметил. Но она знала, что Алексей даже на костылях передвигается с трудом, ноги волочатся, как тряпичные. Вон и по ботинкам это заметно: носки стерты добела, а на подметках краска. Люся старалась больше не смотреть на ботинки, но они, как нарочно, то и дело попадались на глаза: наверное, по привычке она при каждом переключении скоростей непроизвольно смотрела на педаль муфты сцепления. Месяц назад она закончила курсы шоферов, потому что они с Матвеем решили купить машину. "Хорошо, что не купили, а то бы куда сейчас с ней?" - подумала Люся.
      А в общем-то, Алексей все тот же. И даже говорит все в той же манере:
      - И долго ты родных пенат не лицезрела?
      - Скоро три года.
      - Так зри, как стольный град морской расцвел за это время.
      Город и в самом деле похорошел, на главном проспекте снесли несколько старых домов, на их месте выросли новые, многоэтажные, чистенькие, хотя и однообразные. У железнодорожного переезда, где раньше было болото, разбит сквер, посредине - фонтан, аллеи утрамбованы битым кирпичом. И очень много цветочных клумб.
      - Видать, у города хороший хозяин, - сказала Люся.
      - Комендант, - поправила Сима.
      - При чем тут комендант?
      - А при том, что все эти клумбы, аллеи, скверы - дело его рук. Вернее, не его, а его подопечных, то бишь матросиков с гауптвахты. Чтобы они не пролеживали бока на топчанах и перевоспитывались духовно, комендант их цветочки заставляет сажать. Да вон, смотри.
      Верно, у обочины человек пятнадцать матросов орудовали лопатами и граблями. Охранявший их часовой, закинув автомат за спину, протыкал пальцем дырки в грядке и осторожно опускал в них стебельки рассады.
      - Вот и главный цветовод, старший матрос Миша Зубарев. Его весь город знает. О нем даже в газете писали, - с гордостью сообщила Сима.
      - А где же ваш садовод? - спросила Люся, вспомнив, что Сима писала, как в прошлом году Алешка залез в чужой сад за яблоками.
      - Где-нибудь на причале. Так и тянет его на корабли. Тоже в подводники метит, - вздохнула Сима и посмотрела на мужа. Люся поняла ее вздох и покосилась на Алексея. А он... улыбался!
      - А отпрыск мой - мужчина настоящий! Что ж вы-то с благоверным отстаете по части умноженья мореходов?
      - Куда уж нам. Матвея опять на новое место перевели. Я и приехала-то, чтобы Иришку пока здесь оставить...
      - Ах ты, бедняжка, - обняла внучку Надежда Васильевна. - И чего вам на месте не сидится? Только было обжились и вот тебе на!
      - А я вот завидую! - сказал Алексей. И помрачнел. Люся попыталась перевести разговор на другую тему:
      - У вас уже купаются?
      Алексей криво усмехнулся и буркнул:
      - Кто же в июне купается? Это тебе не Черное море. Эх, мне бы хоть и на Черное...
      К счастью, они уже подъехали к дому, и разговор прекратился.
      Но Алексей снова возобновил его, когда все уже ушли в дом, а Люся вернулась за чемоданом.
      - Подожди, посиди со мной, - попросил он. И, когда Люся села, прямо спросил: - Думаешь, не пал ли Курбатов духом? Только честно признайся: подумала, когда я сказал, что завидую?
      - Подумала.
      Он внимательно посмотрел на нее, помолчал. Потом тихо сказал:
      - Знаешь, как-то непроизвольно вырвалось. Нет, ты не права, я не унываю и в общем-то доволен, что мне удалось остаться на службе, с морем, хотя я и понимаю, что я инвалид. Но я не буду обузой ни для кого... Я знаю, что толк от меня еще есть, я еще и такой пока нужен... Но иногда невольно думаю, что я мог сделать, будучи здоровым. И, что скрывать, завидую здоровым людям! И если что меня бесит, так это не моя инвалидность, а инфантильность здоровых. Они не замечают того, что у них есть, не видят своих возможностей. Вот говорят, что человек по-настоящему ценит лишь то, что теряет. Может быть, это так...
      Он опять помолчал, потом решительно сказал:
      - А в общем-то жизнь хороша! И если ты подумала, что я скис, то ошиблась.
      - Я рада, что ошиблась. И понимаю тебя.
      - Ну вот и хорошо. Будем считать разговор исчерпанным. Иди домой, и пусть наш бог морской надежно оградит тебя от нытиков и трусов! - закончил он в своей обычной манере.
      Вечером пришла Ариадна с мужем. Она еще больше похорошела, красота ее стала спокойной, прочной и уверенной. И держалась Ариадна тоже уверенно, с сознанием своей неотразимости, муж не успевал выполнять ее распоряжения.
      - Костик, подай стул!.. Костик, сними мичманку, ты не на палубе! Ну куда ты ее суешь, вон же вешалка!..
      Костик, белобрысый, щупленышй старший лейтенант, растерянно озирался и делал все невпопад, смущаясь от этого еще более. Наконец напросился помогать Надежде Васильевне на кухне и, кажется, был доволен, что избавился от опеки жены.
      - Затюкала ты парня, - сказал Ариадне Курбатов. - Мало его начальство дергает, так и ты туда же.
      Оказывается, Костик служит адъютантом у командующего. Люся подумала, что Ариадна, наверное, только поэтому и вышла за него замуж - все на виду у начальства. На нее это похоже. Она и на заводе секретаршей директора работала именно потому, чтобы быть на виду. Правда, потом все-таки пошла в цех. Но сколько она там проработала? Кажется, месяца полтора или два. А как вышла замуж, так и не работает. "Странно, что Сима до сих пор с ней дружит". Впрочем, и сама Люся почему-то прощала Ариадне то, что другим не простила бы.
      "Наверное, потому что она такая красивая", - решила Люся, любуясь Ариадной.
      Все-таки это редко бывает, чтобы женщина любовалась красотой другой женщины. Даже признавая себя менее красивой, любая женщина постарается найти в себе столько других достоинств, что они с лихвой компенсируют ее внешнее несовершенство.
      Пока они помогают Надежде Васильевне накрыть стол, разговор идет о том о сем.
      - И как такой бульон у вас получается, Надежда Васильевна? - спрашивает Ариадна. - Цвет просто янтарный!
      - Все зависит от мяса. Если оно мороженое, то нельзя его класть сразу в кастрюлю, надо чтобы оттаяло. И еще хорошо, если косточка мозговая...
      - А я покупаю бульонные кубики. Быстро и, в общем-то, сносно.
      - Не знаю, может быть, где-нибудь в турпоходе и удобно, но дома лучше приготовить самой.
      - Ах, нынче вся паша жизнь - это сплошной турпоход, - как бы оправдывая Ариадну, говорит Сима. - Утром вскакиваю в половине шестого, кормлю своих мужичков, отправляю одного в школу, другого на службу, потом сломя голову бегу на завод. А вечером с работы бежишь в магазин, готовишь ужин, прибираешь в квартире и смотришь - уже двенадцать. А надо еще когда-то постирать, погладить, что-то заштопать, где-то подшить. И почитать хочется. Возьмешь книгу, а глаза уже слипаются. Я бы всем нашим женщинам первый разряд по бегу присваивала, а тем, кто работает да еще имеет детей - звание мастера спорта давала. А попробуйте-ка утром в автобус сесть! Бывает, пропустишь их четыре-пять, а потом всю дорогу висишь на подножке. Говорят, сейчас опять мода на длинные юбки пошла. Не знаю, ездят ли француженки в своих макси-юбках автобусами, но для нас это неприемлемо. В лучшем случае весь подол оттопчут, а то и вовсе без юбки на остановке вынесут из автобуса...
      Заговорили о модах, о прическах, о толстом каблуке.
      - Широкий носок и толстый каблук - это все-таки больше похоже на ортопедическую обувь, - неожиданно вставил Костик. - Мужчины этого не приемлют.
      - Господи, ты-то что понимаешь! - отмахнулась Ариадна. Хотела еще что-то добавить, но тут появился Юзек.
      Он привел Гаврилова. Правда, об этом Люся сама просила Юзека, и сейчас Гаврилов с благодарностью и гордостью говорил:
      - А ведь не забыла, коза? Вспомнила старого гриба, душившего ее молодую пылкую фантазию? Ну, покажись, покажись.
      Гаврилов был уже на пенсии, но, похоже, совсем не изменился. И пиджак на нем все такой же, и так же обсыпан пеплом. Только вот глаза слезятся, он вытирает их тыльной стороной ладони и подслеповато щурится.
      Юзек совсем высох, нос его стал еще больше, им он еще чаще выклевывает слова:
      - Вы-таки видели, что кривая температуры имеет тенденцию к параболоидному изменению... - Это они опять сцепились с Гавриловым.
      - А ты все такой же, Юзек, - сказала Люся, взъерошив ему рыжие волосы. - Хоть бы женился, что ли.
      - А зачем?
      - Ну, все-таки. Тебе уже скоро тридцать, наверное.
      - Ну и что?
      - Пора бы остепениться.
      - Нет уж, дудки! Мне моя независимость дороже всех ваших фигли-мигли, он подергал Ариадну за косу.
      - Неужто даже на мне не женился бы? - спросила Ариадна, поводя плечом.
      Юзек серьезно посмотрел на нее, вздохнул и тихо произнес:
      - Упаси бог!
      Он сказал это так искренне, что все рассмеялись. Ариадна обхватила его за длинную шею, притянула к себе и чмокнула:
      - Лапушка ты моя, что же ты меня так боишься? Ну погляди, какая я красивая. Ведь красивая?
      Юзек отстранился, поправил очки, внимательно посмотрел на нее и сказал:
      - Вот поэтому и не женился бы. Слишком много конкурентов было бы. Да и в робота не хочу превращаться.
      - Ведь я бы тебя, душечка, на руках носила, - дурачилась Ариадна.
      - Ну, это нетрудно. Во мне живого веса - всего сорок килограммов, да и то в мокрых валенках.
      Люсе было хорошо и от того, что опять все собрались вместе, и от того, что спорят Юзек с Гавриловым, и даже от того, что Ариадна все такая же. Она любила их всех. Там, на Севере, у них с Матвеем тоже были друзья, но эти были ближе. Может быть, потому что она сдружилась с ними в пору юности, когда все так неповторимо. Сейчас Люсе казалось, что она вовсе и не уезжала отсюда, что не было тех почти девяти лет скитаний по Заполярью. Только Иришка напоминала об этих годах, о семье, о Матвее.
      "Как он теперь там? - подумала Люся. - Вот бы его сюда и больше ничего не надо". За столом шутили, смеялись, о чем-то говорили. Должно быть, она ответила невпопад, потому что Сима обняла ее и спросила:
      - Ну что с тобой?
      - Не знаю даже. Я подумала, что здесь не хватает только его, и стало грустно.
      - Когда уезжаешь?
      - Не знаю.
      - Не торопись. Ему сейчас не до тебя. Да и пусть Иришка привыкнет к бабушке.
      - Она-то, собственно, и не отвыкала. Боюсь, сама без нее не смогу. Тебе, наверное, странным кажется, что я бросаю дочь и еду к мужу?
      - Что же тут странного? Я понимаю. А знаешь, я тоже немного завидую вам, - вздохнула Сима. И, спохватившись, испуганно посмотрела на Алексея, должно быть, опасаясь, как бы он не вернулся к тому, начатому еще в машине разговору. Но Алексей или не расслышал, или сделал вид, что не расслышал, этого невольно вырвавшегося у нее признания.
      - Нашла чему завидовать! - усмехнулась Ариадна. - Я так вот с ужасом думаю о том, что Костика когда-нибудь переведут отсюда.
      - На его месте я бы давно куда-нибудь попросился, - сказал Юзек.
      - А я, между прочим, рапорт написал, прошу перевести на корабль, неожиданно признался Костик.
      - Все-таки он человек! - сказал Юзек. - И пусть он всегда звучит гордо!
      - Ну и правильно! - одобрил и Курбатов. - Или нравится быть мальчиком на побегушках?
      - Нет, надоело, - сказал Костик, опасливо поглядывая на Ариадну. Та молчала. Но по ее поджатым губам было нетрудно догадаться, что Костику предстоит нелегкая ночь.
      - Ничего, парень, держи хвост морковкой, - посоветовал Гаврилов.
      - Ах, уж вы-то не вмешивались бы! - сердито заметила Ариадна.
      Вышло это довольно грубо, всем стало неловко.
      - Давайте пить чай, - предложила Надежда Васильевна.
      - Я помогу вам, - сказал Костик и вслед за Надеждой Васильевной ушел в кухню.
      Вернулся он скоро, с бутылкой в руке.
      - Давайте-ка, православные, дернем по рюмочке ради такого случая.
      - По такому случаю можно. Наливай! - согласился Курбатов. Костик наполнил рюмки, Алексей поднял свою и, чокнувшись с Костиком, торжественно произнес: - За раскрепощение души раба божия Константина, взбунтовавшегося супротив супружницы своей.
      - Аминь! - сказал Юзек и тоже чокнулся с Костиком. - Если ты и из этой куколки что-нибудь путное сотворишь, я тебя всю жизнь уважать буду.
      - Сделаем! - серьезно пообещал Костик. - Она у меня шелковая станет.
      - Ну, это мы еще посмотрим! - Ариадна вскочила.
      - Сядь! - Костик стукнул ладонью по столу. Ариадна изумленно посмотрела на него и тихо опустилась на стул.
      - Вот так и сиди! - строго сказал Костик.
      - Господи, да ведь он, кажется, мужчина! - прошептала Ариадна.
      * * *
      В каждом письме Люся спрашивала Матвея, когда ей выехать. Но он просил ее не спешить. Лишь через полгода дал телеграмму: "Жду".
      До Мурманска Люся долетела благополучно, а там застряла. На ближайший к базе аэродром садились только маленькие "аннушки", а их не выпускали, не было погоды. И на целую неделю вперед прогноз был плохой.
      - Даже при наличии погоды не обещаем вас отправить, - сказал диспетчер. - Не гнать же из-за двоих самолет!
      Второй пассажиркой оказалась худенькая девушка в легком плаще-болонье, из-под которого выпирали лопатки. Лицо у нее было маленькое, пожалуй, только большие глаза несколько украшали его.
      - Что же теперь делать? - растерянно спросила она.
      - Поищите оказию морем, - посоветовал диспетчер. - Морем туда чаще ходят. Ясно?
      - Нет, - упавшим голосом сказала девушка. - Я ничего не понимаю.
      - Вон гражданочка поможет, - кивнул диспетчер на Люсю. - Она, видать, тут бывалая, погуще вас оделась.
      Люся действительно надела меховую куртку - только что пронесся снежный заряд, и было холодно. А у девушки уже зуб на зуб не попадал.
      - У вас есть что-нибудь теплое? - спросила Люся.
      - Не-ет. Лето же, у нас в Феодосии купаются.
      - Может быть, и здесь завтра будет градусов двадцать пять тепла. Погода тут часто меняется. Пойдемте, я вам что-нибудь подберу из своих вещей.
      Девушку звали Лидой. Она ехала по вызову в ту же базу.
      - Там у меня школьный товарищ служит, он и вызов прислал, мы решили пожениться. Поживу с ним до сентября, а потом опять в институт. Мне еще год учиться.
      - Надо было потерпеть этот год.
      - Он настаивает. Да и я... скучаю.
      - Глупенькие вы оба. Ну ладно, давайте искать оказию.
      - Где же ее тут искать?
      - Сначала найдем военного коменданта.
      Военный комендант, подполковник береговой службы, выслушав Люсю, развел руками:
      - К сожалению, ничем не могу помочь. Вам надо обратиться в штаб флота, только там могут сказать, когда туда будет оказия. Если, конечно, у вас есть пропуска.
      - Есть.
      Все-таки комендант пропуска проверил и лишь после этого стал куда-то звонить. Там, видимо, ничего утешительного не узнал.
      - Сейчас попробуем еще в одном месте узнать, - сказал он без всякой надежды и снова поднял трубку.
      - Постойте-ка, вы можете позвонить контр-адмиралу Сливкину? - спросила Люся.
      - Могу. Он вас знает?
      - Да. Разрешите, я сама с ним поговорю.
      - Сейчас. - Комендант снял трубку оперативного телефона, назвал номер и, услышав ответ, протянул трубку Люсе: - Говорите, у телефона адмирал Сливкин.
      - Владимир Петрович? Здравствуйте, это Стрешнева. Да, вот здесь и ждем. Двое. Невеста едет к одному лейтенанту. Да, пропуск есть. К кому? Сейчас узнаю, - Люся прикрыла рукой микрофон, спросила у Лиды: - Как фамилия вашего жениха?
      - Иванов.
      - Алло! К Иванову. Да. Хорошо, будем ждать. Положив трубку, Люся сказала коменданту:
      - Велел ждать его звонка.
      - Пройдите, пожалуйста, вон в ту комнату, там теплее. Я позову, когда позвонят.
      - Спасибо.
      Комендант проводил их в соседнюю комнату. Там сидело еще человек шесть военных и две женщины с детьми. В комнате действительно было тепло.
      - А я думала, комендант - это самый страшный на военной службе, призналась Лида. - А этот деликатный.
      - Вам, как будущей жене офицера, надо запомнить, что комендант вам теперь всю жизнь нужен будет. И когда оказию надо найти, и когда билет купить, и когда место в гостинице понадобится, и даже когда в дороге рожать придется - случается и такое.
      Ждать пришлось всего минут десять. Вошел матрос и позвал их к коменданту.
      - Вам надо ехать в штаб флота, в Ссвероморск. Там обратитесь к дежурному, он в курсе дела. Автобус отходит через двенадцать минут, успеете, - сказал комендант и повернулся к матросу. - Проводите до остановки.
      Матрос подхватил их чемоданы. Поблагодарив коменданта, Люся, и Лида побежали вслед за матросом.
      Через час они добрались до штаба. Оттуда их проводили на корабль. Люся полагала, что это будет обыкновенный рейсовый пароходик. Но оказалось, что пойдут они на настоящем боевом корабле, не то на новейшем миноносце, не то на крейсере, - Люся даже не успела разглядеть. Им отвели двухместную каюту по правому борту и сразу же предложили пообедать. Лида начала было отказываться, она очень стеснялась, но Люся успокоила ее:
      - Привыкайте к флотскому гостеприимству.
      Прежде чем пойти в кают-компанию, они долго прихорашивались и, видимо, опоздали к обеду. За столом осталось лишь трое офицеров, только что сменившихся с вахты. Вестовые в белых накрахмаленных куртках неслышно скользили между столами, разнося борщ и жаркое...
      Обед им понравился.
      Когда они вернулись в каюту, морские часы, укрепленные на переборке над письменным столом, показывали тринадцать ноль-пять. Лида не спала уже две ночи и поэтому сразу же легла. Люсе спать не хотелось, она вышла на верхнюю палубу.
      Солнце висело низко, запутавшись в густом лесу ажурных мачт, но все-таки пригревало. Люся подставила ему лицо и даже зажмурилась от удовольствия. И вздрогнула, когда над самой ее головой вдруг пронзительно затрещал звонок. Потом щелкнул динамик, и звонкий молодой голос весело крикнул:
      - Корабль к походу изготовить!
      На палубе послышался топот бегущих людей, и Люся поспешила спуститься в каюту, чтобы не мешать. Она выглянула в иллюминатор. Посредине залива стояло на якоре большое торговое судно. Там, видимо, тоже закончился обед, матросы сваливали остатки пищи в обрез на корме, и над ними кружились чайки. Наиболее смелые стремительно пикировали вниз, выхватывали из обреза куски и снова взмывали ввысь, роняя по пути крошки. Другие на лету подхватывали эти крошки. "Какая изумительная реакция!" - удивилась Люся.
      Она еще долго наблюдала за чайками, за работой матросов, поднимающих лебедкой ящики с подошедшей к пароходу баржи. Но вот в дверь каюты постучали.
      - Да, войдите.
      Дверь открылась, и молодой матросик, смущенно покосившись на спящую Лиду, тихо сказал:
      - Извините, я должен задраить иллюминатор.
      - Пожалуйста.
      Матрос опустил на иллюминатор круглую броняшку и крепко привинтил ее тремя барашками. Потом включил настольную лампу, погасил в каюте верхний свет и, еще раз извинившись, вышел.
      Люсе ничего не оставалось делать, как лечь спать. Она уснула быстро и так крепко, что даже не слышала, как корабль отошел от причала.
      Проснулись они одновременно оттого, что корабль круто повалился на борт, видимо, уже вышли из залива. Лида испуганно спросила:
      - Что это?
      - Обыкновенная качка. Ты же из Феодосии, неужели не знаешь?
      - Вообще-то знаю, но вот прожила двадцать один год на берегу моря, а на корабле ни разу не плавала. Странно, да?