Автономное плавание

      А говорили о матросе Гущине. Припомнили, как он сжег блок питания автомата, обвиняли и в недисциплинированности, и в халатности, и в безответственности.
      - Разрешите мне сказать? - попросил Стрешнев председательствующего.
      - Пожалуйста. Слово имеет командир, - объявил Куделя. И, видимо, вспомнив, как Стрешнев однажды за метил, что на партийном собрании нет начальников и подчиненных, поправился: - Слово имеет коммунист Стрешнев.
      Стало так тихо, что слышно было, как плещется у борта вода. Кто-то внизу, в лодке, крикнул радисту: "Сделай погромче, командир говорить будет!" Матвей досадливо поморщился, и все-таки постарался говорить громче:
      - Прежде всего, я хочу дать следующую справку. Блок питания сжег не Гущин, а конструктор Катрикадзе. Он мой старый друг, мы с ним вместе служили на дизельной лодке, и он мне сам в этом признался. Конечно, Гущин тоже косвенно виноват, это его заведование. Но заметьте, он не стал сваливать вину на конструктора, а взял ее на себя. Видимо, он рассуждал так: конструктор человек на корабле посторонний, а мы тут служим, с нас и спрос. Свидетельствует ли это о безответственности Гущина? По-моему, нет. Скорее, наоборот...
      Много было в Гущине от желания прослыть оригинальным. Не один он, многие из вас, честно говоря, и сам я в свое время прошел через это. Гущин вырос в Ленинграде, в семье известного ученого, был избалован, его до восьмого класса бабушка за ручку водила в школу, в театр, в цирк. Надоело это ему. Думал, придет на флот и сразу начнет покорять океан, открывать новые земли, прославится так, что затмит своего знаменитого отца, а уж бабушку-то конечно. А тут, представьте, старшина начал его за ручку водить. То на камбуз картошку чистить, то гальюн драить, а один раз даже на гауптвахту отвел. Было такое? Ну вот, и старшина подтверждает. Вот и паясничал Гущин, чтобы вызвать у вас сочувствие, потому что и многих из вас старшина по тем же адресам водил. Но вы Гущину как-то не очень посочувствовали, потому что у вас жизнь складывалась по-иному, кое-кому уже пришлось зарабатывать хлеб насущный. Во всяком случае, вы знали, что картошку чистите для себя, а нечистоты убираете за собою же, и старшина учит вас уму-разуму. Вот тогда, наверное, и задумался Гущин над тем, почему же вы ему не сочувствуете. И заметьте, опять же он не обиделся на вас, не замкнулся, а стал к вам ближе присматриваться и кое-чему учиться. И специальность хорошо освоил, и в стенгазете стихи о вас стал печатать и вот дошел до самого Северного полюса. Можем ли мы сегодняшнего Гущина сравнить с тем, которого мы знали раньше? Да, человек меняется трудно, но он уже не тот, что был, он стал лучше. Во всяком случае, в этом походе он проявил свои лучшие качества, работал но хуже любого из вас. Да, в свое время мы много имели к нему претензий. Но не надо забывать мудрой русской пословицы о том, что за одного битого двух небитых дают. Я не уверен, что Гущин больше нигде не оступится, как не могу сказать, что никто из вас никогда но ошибется. Но абсолютно уверен, что если и оступится, то не там, где уже набивал шишки. И важно ведь не то, что человек оступился, важнее, как он к этому сам относится, запомнил ли то место, где падал. Мне кажется, Гущину надо поверить и помочь. К тому же мы принимаем его не в члены, а кандидатом в члены партии, у нас впереди еще целый год, чтобы посмотреть, какой из Гущина коммунист получится. Так или нет?
      - Так! - дружно подтвердили и сидящие на льду и облепившие палубу и надстройки лодки.
      За прием Гущина проголосовали единогласно.
      Уже вечером, когда после горячего душа Матвей направлялся к себе, у каюты его поджидал Гущин.
      - Спасибо, товарищ командир, - смущенно поблагодарил он. - Вы ведь на этом собрании вроде как рекомендацию мне дали, хоть и не в письменном виде. Я вас не подведу, можете поверить.
      - Я верю.
      - Спасибо, - еще раз поблагодарил матрос. И все более смущаясь, пробормотал: - Извините, еще хочу спросить у вас, откуда вы про мою бабушку узнали?
      - А это, брат, длинная история. Заходите-ка в каюту, я вам все объясню.
      Усадив матроса в кресло, Матвей сам сел на диван, открыл ящик письменного стола и достал пухлый конверт.
      - Вот тут все жизнеописание раба божия Алексея Гущина. Ваша бабушка прислала. Пишет, что здоровьишком вы слабенький, боится, как бы не простудились, просит не разрешать вам купаться в Ледовитом океане и есть много мороженого.
      - Во дает бабка! И кто ее просил?
      - Не обижайтесь на нее, она печется о единственном внуке.
      - Ох, лучше бы уж не пеклась! Ну, я ей напишу!
      - Не вздумайте. И вообще вы об этом письме ничего не знаете, иначе подведете меня. Мы ведь с ней ведем "секретную" переписку.
      - И что же вы ей написали?
      - Что служба у нас легкая, что теперь за нас все техника делает, а мы ходим руки в брюки и книжечки почитываем. Она очень боится, как бы вы не похудели, так я ей последние антропометрические данные выписал. Окружность груди у вас увеличилась на девять сантиметров, объем легких - на восемьсот кубиков, рост - на два сантиметра и вес - на четыре килограмма триста пятьдесят граммов. А к ним еще меню-раскладку за неделю приложил. Ну и характеристику вам выдал самую блестящую. Так что можете быть уверены, что все ваши родственники, знакомые, все старухи ближайшего квартала, а также дворники и постовые милиционеры посвящены в мельчайшие тонкости вашей службы.
      - Представляю, как она носится с этим письмом! И охота вам было, товарищ командир, всем этим заниматься?
      - Надо, брат. Зато бабуся теперь спит спокойно.
      - Вряд ли, она у меня суматошная, - нежно сказал Гущин. - Вот и до вас добралась, будто других дел у вас мало. Вы уж извините, товарищ командир.
      - А я вот вам завидую, что у вас бабушка есть. Свою я и не помню. А с матерью только год и пожили...
      И Матвей неожиданно для себя начал рассказывать о своем нелегком детстве, о детском доме. Когда он замолчал, Гущин осторожно поднялся, хотел уйти незаметно, но привычка к дисциплине, видимо, взяла свое, и он тихо спросил:
      - Разрешите идти?
      - Да, да, - рассеянно согласился Стрешнев, уже забывший о матросе и даже не заметил, как тот ушел. Потом, вспомнив о нем, подумал: "И зачем я все это ему рассказывал"?
      Положив письмо в ящик стола, он растянулся на диване, намереваясь уснуть тотчас же. Но долго еще ворочался с боку на бок и, может быть, впервые заметил, что его командирское ложе довольно жесткое.
      * * *
      Утром, еще поднимаясь наверх по скоб-трапу, Стрешнев в рубочный люк увидел грязный кружок лохматой тучи и понял: погода портится. Выбравшись на мостик, озабоченно посмотрел на небо. Оно сплошь было затянуто тучами, ветер гнал их к полюсу, они проносились так низко, что казалось, вот-вот зацепятся за острые вершины торосов. Над полыньей посередине завивался в колечки не то туман, не то испарения, закраины же покрылись тонким и прозрачным, как стекло, льдом.
      Вахтенный офицер доложил, что на льду сейчас находится шесть человек, заканчивают установку метеостанции, работы осталось еще часа на полтора-два. "Как бы не начался снегопад", - подумал Стрешнев и приказал боцману на всякий случай протянуть к месту установки станции капроновый трос.
      Гречихин доложил, что осмотр приборов и механизмов закончен, можно начать их проворачивание, но механики не успели отдохнуть, потому что работали почти всю ночь.
      - Всего полтора часа, как легли спать. Кроме, конечно, вахтенных.
      - Хорошо, пусть поспят еще часа два, пока не закончим установку станции, - разрешил Стрешнев.
      Штурман сообщил, что за ночь лодка вместе со льдами переместилась к полюсу почти на полторы мили и находится от него в восьмистах пятидесяти метрах. Глубина океана четыре тысячи тридцать метров.
      - Если не погрузимся, то через девять часов пройдем от полюса всего метрах в семидесяти.
      - Это, конечно, соблазнительно. Подготовьте группу для выхода прямо на полюс. Человек семь-восемь. Возьмете Кошелкина, одного океанолога и одного кинооператора. Остальных - на ваше усмотрение. Пока есть время, скажите боцманам, пусть соберут сани, чтобы не тащить приборы на себе.
      - Тут и с санями намучаешься, кругом торосы. Нам бы такую тележку, как луноход.
      - Одолжил бы у космонавтов, небось не отказали бы.
      Боцмана вытащили на лед полозья, металлические рейки, похожие на шпангоуты, и уже через час сани были собраны, загружены приборами и готовы к путешествию на полюс. Но воспользоваться ими не пришлось. Ветер усилился до шести баллов, началось торошение льдов и, как только закончили установку метеостанции, лодка снялась со швартовых, вышла на середину полыньи и погрузилась.
      20
      К базе подходили днем. Он выдался хмурым, ветреным, небо почти сплошь покрыто облаками, лишь кое-где виднелись бледно-голубые проталины, но и они быстро затягивались. Видимо, совсем недавно пронесся снежный заряд, на скалистом берегу видны белые заплаты снега, застрявшего в складках гор. Около орудийной башни намело большой сугроб, из него черным пальцем торчит один ствол. "Вот и кончилось лето", - с грустью подумал Матвей.
      Лодка миновала поворотный буй и легла на входной створ. Прямо по носу открылась вся бухта. Раскинувшийся у подножья сопки поселок трудно было узнать. Берег был разворочен, тут и там натыканы ажурные башни кранов, зияли темные пасти котлованов с клыками экскаваторных ковшей, выбрасывающих грунт. По всему побережью ползли зеленые, как жуки, самосвалы. Нетронутым островком лежал лишь старый поселок с одноэтажными домишками. А слева к нему подступала новая улица двух - и трехэтажных домов. Параллельно ей, повторяя изгибы береговой черты, протянулась такая же улица в клетях строительных лесов.
      - Смотрите-ка, целый город вырос, - с гордостью заметил рулевой-сигнальщик.
      - Ну, город не город, а все же... - Вахтенный офицер лейтенант Куделя покосился на командира и вздохнул: - Может, и мне комнатенка найдется.
      Он женился еще курсантом, его жена до сих пор живет в Ленинграде, ожидая, когда муж получит хоть какую-нибудь жилплощадь. Куделя считал несправедливым, что Иванову дали комнату раньше, чем ему. "Пожалуй, он прав, надо будет похлопотать, чтобы ему дали в первую очередь", - решил Матвей, но ничего обещать пока не мог.
      - По местам стоять, на швартовы становиться! Куделя громко повторил эту команду, и внизу, внутри стального чрева лодки, глухо затрещали звонки, ревуны, упруго зазвенели под матросскими ногами перекладины скобтрапа. Выскакивающие наверх матросы швартовой команды тоже удивленно поглядывали на берег и тихо переговаривались.
      - Смотри-ка, будто и не наша база-то.
      - Целых две улицы отгрохали, пока мы ходили.
      - Вон там, похоже, школа. Кому же в ней тут учиться?
      - Строителей сколько понаехало, видел? Они тоже с семьями.
      - Смотрите, на пирсе адмирал какой-то. Не подкачай, ребята, пошевеливайся.
      Матвей тоже узнал среди встречавших штабных офицеров контр-адмирала Сливкина и удивился: "Его-то каким ветром занесло сюда? Впрочем, докладывать все равно надо будет ему, он старший по званию"...
      И как только лодка ошвартовалась и подали сходню, Матвей сошел на причал и направился к стоящему среди офицеров Сливкину. Тот отделился от офицеров и пошел навстречу. Матвею невольно вспомнилось, как вот так же Сливкин встречал их после учений, когда пришлось подо льдом обходить противолодочный рубеж. Так же Сливкин шел навстречу Гурееву, у того, наверное, так же кружилась голова... Вот только оркестра сейчас не было. "Ну да, будни", - вспомнил Матвей и, остановившись, вскинул руку к виску. И опять Сливкин, выслушав рапорт, обнял его и расцеловал. Потом подходили другие офицеры. Дубровский успел шепнуть: "Сливкин назначен командиром соединения".
      Стрешнев со Сливкиным спустились вниз и обошли все отсеки. Обходили неторопливо, Сливкин задерживался то в одном отсеке, то в другом, подолгу разговаривая с матросами. Матвей удивился умению адмирала быстро находить общий язык с людьми. Если на гуреевской лодке он почти каждого матроса знал в лицо, то здесь не знал никого, а разговаривал так легко и непринужденно, будто знаком был с ними давно.
      Когда, закончив осмотр, сошли на причал, Сливкин сказал:
      - Более подробно доложите о результатах похода завтра. У меня тут еще есть дела, да и вам надо отдохнуть.
      Сливкин пошел в ракетный арсенал, а Матвей отправился в бокс переодеваться. Открыв шкафчик с обмундированием, он уловил запах духов.
      Провожая его в плаванье, Люся слегка побрызгала ими на китель.
      - Зачем? - спросил Матвей.
      - Чтобы почаще вспоминал обо мне. Это очень стойкие духи. Французские, "Шанель". В Мурманске купила.
      "Действительно стойкие", - подумал сейчас Матвей, торопливо надевая китель.
      Выйдя за ворота гавани, он увидел на пригорке Люсю.
      Пока он мылся, Люся успела начистить картошки, поставила ее вариться и даже накрутила на бигуди волосы. Заметив несколько седых волосинок, с грустью подумала: "А мне ведь всего тридцать лет!" Решила их выдернуть. За этим занятием и застал ее Матвей, выйдя из ванной. Потрогав бигуди, сказал:
      - И с таким роботом я живу вот уже девять лет, восемь месяцев и девятнадцать дней.
      - Скажите, какая точность! - притворно удивилась Люся. И, взглянув в зеркало, рассмеялась: бигуди и в самом деле были похожи на спиральные антенны роботов.
      Она поставила на стол дымящуюся картошку, Матвей с наслаждением понюхал:
      - Пахнет-то как здорово! А у нас только сушеная была, она, по-моему, вообще без запаха. Вот бы еще укропчик.
      - А ведь есть же у меня! Совсем забыла. - Люся бросилась в кухню, накрошила укропа и зеленого лука.
      - Отдохнуть тебе надо, - сказала она, озабоченно разглядывая Матвея. Попроси путевку в санаторий.
      - Нет, я уже решил: поедем с Иришкой на юг. Хорошо бы и тебе с нами. Не поспешила ли ты с работой?
      - Может быть, и поспешила. Но теперь меня не отпустят, на стройке сейчас самая горячая пора.
      - Жаль.
      - Когда ты сможешь поехать?
      - Наверное, дней через пять, самое позднее - через десять.
      - А не задержат опять?
      - Не думаю.
      - Я маме напишу, чтобы Иришку потихоньку собирала в дорогу.
      Хорошо, что она не успела написать в этот вечер. На следующий день контр-адмирал Сливкин, выслушав доклад Стрешнева, сказал ему:
      - Неделю отдохните, а потом еще поход. На этот раз недалеко. А после этого - в отпуск. Я уже договорился с начальником строительного управления, он даст Людмиле Ивановне отпуск за свой счет. Так что поедете вместе. О путевках я позабочусь.
      - Спасибо, товарищ адмирал. Но мы уже лучше "дикарями" поедем. Не люблю я эти санатории, да и с дочкой хочется побыть.
      - Ну, как знаете.
      - Спасибо, - еще раз поблагодарил Матвей. - А как было воспринято сообщение о нашей встрече с лодкой?
      - Как и полагается, весьма серьезно. Есть предположение, что она отправилась в тот же район, который вы обследовали.
      Уже у самой проходной Стрешнева окликнули:
      - Матвей! Подожди, черт, никак не угонюсь за тобой. Стрешнев обернулся и удивленно посмотрел на догонявшего его инженер-капитана первого ранга.
      - Не узнаешь? Значит, богатым буду. - Голос знакомый, а вот чей?
      И только когда из-под маленького, вшитого почти отвесно "нахимовского" козырька фуражки увидел темные, с зеленцой глаза в лукавом прищуре чуть припухших век, воскликнул:
      - Андрей?
      - Он самый, в натуральную величину.
      С Андреем они еще лейтенантами начинали служить на дизельной лодке. Сейчас они долго тискали друг друга, обменивались тумаками.
      - Вот это габариты! На каких это харчах отъелся?
      - Все на тех же, флотских. А тебе, видать, не впрок...
      Не удивительно, что Матвей не сразу узнал Андрея Бутова. Тот сильно располнел, даже брюшко обозначилось. Лицо стало круглым, над верхней губой появился косой багровый шрам. Только глаза и остались прежними.
      - Вот ты, как мамонт, сохранился, - говорил Андрей. - Даже лысины не приобрел. А я уже ношу прическу тина "внутренний заем". - Андрей снял фуражку, и Матвей увидел, что его буроватые от седины волосы аккуратно зачесаны с затылка на темя и прикрывают довольно обширную пустошь.
      - Ну, рассказывай, каким ветром тебя сюда занесло.
      - Попутным, разумеется. Ночью пришлепали. Представляешь, кто меня встретил? Дубровский! Ну да ты же знаешь, ты тут уже давно. Устроил меня на ночлег в гостиницу, да еще такой "люкс" удружил! С пуфиком!
      - И с перечнем инвентарного имущества. Тоже известно. Ты мне не об этом расскажи. С лодкой прибыл?
      - Ну да.
      - Уж не ты ли на ней механиком?
      - Бери выше!
      - Во флагманские выбился?
      - Еще выше! Командиром. Пойдем, покажу тебе младшую "сестрицу" твоей лодки.
      На лодке Андрея отвлекли срочные дела, он попросил Матвея подождать в каюте.
      Сев в кресло, Матвей взял со стола газету. Но она оказалась трехдневной давности. Положив газету, Матвей пробежал взглядом по корешкам стоявших на полке книг. Уставы, наставления, "Правила предупреждения столкновений судов в море", шеститомное собрание сочинений Станюковича, англо-русский словарь, "Мореходная астрономия", двухтомник Хемингуэя, новое издание книги авиаконструктора Яковлева "Цель жизни". Это издание Матвей еще не видел и потянулся было за ним, но в это время за метил на столе толстую общую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Он сразу узнал се, это была та самая тетрадь, в которую Семен Проняков заносил свои "произведения на босу ногу". Открыв ее наугад, Матвей наткнулся на знакомое стихотворение:
      Пожелтели под окнами клены,
      Опустело заметно в саду.
      Но по-прежнему здесь влюбленные
      На скамейках признаний ждут.
      Матвей даже вспомнил, когда именно Семен впервые прочитал ему это стихотворение. Ну да, в парке, Семен тогда еще грозился жениться на первой же встречной девушке. "Интересно, на ком он все-таки женился и женился ли вообще? И где он, как оказалась эта тетрадь у Бутова?" Андрей, войдя в каюту и увидев в руках Матвея тетрадь, вздохнул и грустно сказал:
      - Это все, что он оставил после себя.
      - А где он сейчас?
      - Нет его. Вот уже третий год, как он погиб. - Андрей сел на диванчик и опустил голову.
      Матвей долго смотрел на него, еще не веря услышанному. Наконец, проглотив подступивший к горлу тугой ком, сдавленно спросил:
      - Как это случилось?
      Андрей ответил не сразу. Зачем-то взяв у Матвея тетрадь, тут же положил ее на стол, потом снова взял, раскрыл, опять закрыл и только после этого заговорил:
      - Случилось это в Охотском море. Мы получили сообщение, что средний рыболовный траулер попал в центр тайфуна и терпит бедствие. Ну, естественно, полным ходом направились туда. Через шесть с половиной часов были на месте. Когда всплыли, эпицентр тайфуна уже переместился на северо-запад, но если бы ты видел, что творилось на море! Такой свистопляски я не встречал ни до, ни после этого ни разу. Высота волны доходила до пятнадцати метров. И среди этой кипящей коловерти мы едва нашли траулер, вернее то, что от него осталось. Представь: кормовая надстройка снесена начисто, нос разворочен, листы обшивки, как содранная кожа, болтаются. Хода траулер не имел, потому что машины сдвинулись с фундаментов и линия гребного вала была погнута. К тому же капитан траулера был тяжело ранен, а помощник совсем молодой, растерялся... Надо было срочно снимать людей, потому что траулер мог пойти ко дну в любой момент, удивительно было, как он раньше не утонул. Ну а как снять? Обе спасательные шлюпки у них унесло за борт, остался только ялик, разве он удержится в этом чертоломе? И у нас спасательных средств, сам знаешь, кот наплакал... Подошли мы с наветренной стороны, подали линеметом капроновый бросательный линь, но его тут же, как бельевую веревку, обрезало. Надо было спускать бот. Не знаю уже каким чудом Семену с четырьмя гребцами удалось добраться до траулера. Сняли в первую очередь раненого капитана и еще шестерых матросов. А Семен остался на борту траулера... Мы держались всего в каких-нибудь ста метрах от траулера, а за три с половиной часа бот сумел сделать еще только два рейса. Когда на борту оставались Семен, помощник и радист, бот отправился в последний рейс. И... опоздал. Даже сквозь дикий рев океана до нас донесся страшный скрежет, и траулер камнем пошел ко дну... Мы потом еще двое суток крутились над тем местом, где он затонул.
      Андрей умолк. Матвей подождал, не скажет ли он еще что-нибудь, и спросил:
      - Он был женат?
      - Нет. Мать осталась. Вскоре она умерла. Теперь вот только эта тетрадка и осталась...
      Они еще посидели молча, думая о Семене, вспоминая их холостяцкую каюту...
      - А Вадим все там же, на Балтике, - сказал Матвей. - Начальником штаба соединения стал. Но все такой же неугомонный.
      - Это хорошо, что неугомонный.
      * * *
      Миновали поворотный буй и легли на последний створ. Матвей предупредил рулевого:
      - Вот здесь держите чуть левее, а то снесет с фарватера. Тут сильное течение.
      Не успели выйти из залива, как получили оповещение о том, что в сорока милях к северо-западу замечена неизвестная подводная лодка.
      Осипенко предложил:
      - Давайте-ка мы его обманем. Надо полагать, он знает, где наш полигон, и будет крутиться где-нибудь у северной кромки, за пределами территориальных вод. А мы пройдем в надводном положении миль пять-шесть по направлению к полигону, а после погружения повернем на ост-норд-ост.
      Так и сделали. Правда, Матвею показалось, что слишком долго производили дифферентовку, он с тревогой прислушивался к докладам акустиков, работавших в режиме шумопеленгования. Но все обошлось, и, отойдя от места погружения на четыре мили малым ходом, Стрешнев приказал дальше идти самым полным.
      А за стеной биологической защиты, ворочая винты огромной субмарины, трудился крохотный, невидимый простым глазом атом, существовавший еще до появления во Вселенной планеты по имени Земля - такой огромной и такой маленькой, что с помощью этого атома ее можно уничтожить. Но можно и уберечь.
      Словарик морских терминов, встречающихся в книге
      Баталер - кладовщик на корабле.
      Галс - путь, пройденный на одном курсе.
      Гидролокатор - гидроакустическая станция для определения расстояния под водой.
      Дифферент - наклон корабля в продольном направлении (с носа на корму).
      Картушка - шкала компаса с делениями.
      Кнехт - чугунная тумба для крепления швартовых.
      Кранец - приспособление для прокладки между бортом корабля и причалом.
      Кормовая каретка - место в корме катера для размещения пассажиров.
      Курсовой угол - угол между диаметральной плоскостью корабля и направлением на предмет.
      Лаг - прибор для определения скорости корабля.
      Леер - трос ограждения.
      Линь - тонкий и прочный пеньковый или капроновый трос.
      Метрист - радиолокаторщик на корабле.
      Невязка - расстояние между счислимым местом корабля и местом, определенным астрономическим или навигационным способом.
      Обвес мостика - приспособление, ограждающее мостик от ветра.
      Паковый лед - поле из огромных движущихся льдин.
      Пеленг - направление на предмет.
      Подволок - потолок в корабельном помещении.
      Регенеративное устройство - приборы для восстановления в отсеке нормального состава воздуха.
      Репитер - дублирующий прибор.
      Рекомпрессионная камера - герметическая камера, способная выдерживать высокое давление.
      Рубочный люк - вертикальный люк, ведущий из рубки внутрь подводной лодки.
      Секстан - прибор для замера высоты небесных тел.
      Скоб-трап - вертикальный трап из металлических скоб.
      Счисление - способ определения места корабля по времени и пройденному расстоянию.
      Транцевая доска - кормовая оконечность шлюпки
      Шкафут - средняя часть верхней палубы.