Лорд Ханнер слегка запыхался, поспешая через площадь к мосту из красного камня, что вел во дворец. День у лорда выдался долгий, трудный, в довершение почти милю ему пришлось пройти весьма быстро, а весил он немало – так что не стоит удивляться, что, труся по брусчатке, он тяжело дышал. 
      Возможно, именно поэтому смрад, висевший над Большим каналом, смрад, который Ханнер едва ощутил, выходя утром из дворца, теперь оглушил его. Играло свою роль и то, что начался отлив и воды в идущем от моря канале было на несколько футов меньше, чем утром.
      Как бы там ни было, а лорд замедлил шаги и перевел дух. Вонь дохлой рыбы и гниющих овощей была невыносимой – и едва ли подходила для ближайших окрестностей городского магистрата и официальной резиденции правителя Этшара Пряностей. Золотистый мрамор дворцовых стен мягко сиял в свете заходящего солнца; темно-красная брусчатка площади прекрасно оттеняла их; небо было удивительно синим, с перьями розовых облаков – и все это воняло, как полный тухлятины рыбный рынок. Обычный для города запах дыма, пряностей и людей исчез совершенно.
      Стражей на мосту и разряженных гуляющих на площади, казалось, вонь не тревожила вовсе, – но гуляющих было меньше, чем ожидал бы увидеть в такой прекрасный летний день лорд Ханнер.
      Шел четвертый день летнежара; в этом году месяц не соответствовал своему названию, и, хотя Ханнер вспотел и туника прилипла к его спине, это было следствием напряжения, а не жары.
      Продолжая, хотя и медленнее, идти к мосту, Ханнер безуспешно пытался ладонью отогнать от своего носа мерзостные миазмы.
      – Проклятие! – бормотал он. – Кому-то тут следовало бы выполнять свои обязанности получше.
      Он попытался припомнить, кто отвечает за своевременную очистку канала; уж не дело ли это Кларима – лорда-сенешаля и, что вовсе не было совпадением, младшего брата правителя? А может быть, именно за тем, чтобы канал не вонял, должен присматривать кто-то другой, рангом пониже?
      Припомнить Ханнер не смог. Он жил во дворце, был нобилем по праву рождения и знал большую часть городских чиновников, но сейчас имя того, в чьих обязанностях присмотр за чистотой канала, в голову ему не приходило.
      Дядюшка Фаран, разумеется, знает; проще всего Ханнеру было бы обратиться к нему. Вполне возможно, лорд Фаран и сам уже заметил вонь, и маги, способные сотворить очищающее заклятие, уже вызваны. В конце концов окна Фарана, как и все окна во дворце, смотрят на канал.
      Но это, конечно, только в том случае, если другие дела не отвлекли Фарана настолько, что он не замечает вокруг себя ничего и уж тем более – досадных мелочей вроде этой. Ханнер очень надеялся, что дядюшка не станет увиливать от своих обязанностей, замявшись любимым делом, – точнее, дожидаясь, пока им займется Ханнер.
      Никак не годилось, чтобы лорд Фаран, главный советник Азрада-Сидня, отлынивал от дел, поскольку именно на своего главного советника правитель давным-давно переложил присмотр за каждодневными делами и нуждами города.
      Ханнер снова ускорил шаг. Он трусил через мост, не глядя под ноги, а стражей едва удостоил взгляда.
      – Кто... – начал было один из них, поднимая копье, но узнал лорда Ханнера, и копье опустилось.
      При входе во дворец Ханнеру пришлось остановиться и подождать, покуда гвардейцы перед тем, как открыть двери, обменяются условными знаками; он едва дождался конца церемонии, а на приветственное «Рад видеть вас, лорд Ханнер» капитана только вежливо помахал рукой. Говорить с кем бы то ни было Ханнеру сейчас не хотелось – по приказу дяди он весь день пропел в городе, беседуя с незнакомцами; капитан Венгар не был, конечно, незнакомцем, и все же Ханнер не испытывал желания остановиться и поболтать, даром что с Венгаром они были знакомы с тех пор, когда офицер еще был лейтенантом, а сам Ханнер не вырос из детского платьица.
      Наконец внутренняя стража признала, что пришедший – не захватчик, и распахнула тяжелые, окованные металлом створки.
      – Спасибо, – буркнул Ханнер, торопливо проходя мимо гвардейцев в главный коридор.
      Коридор был двадцати футов шириной и двадцати пяти – высотой, плитки пола в нем были из шлифованного мрамора, а стены увешаны шпалерами; вел он прямо к искусно позолоченным резным дверям главного зала приемов. Ханнер даже не взглянул на всю эту роскошь – он сразу повернул направо и через маленькую дверцу вошел в приемную лорда Кларима. Минуя ее, он помахал секретарю за столом, вышел в другую дверь и оказался в узком коридоре, что вел к апартаментам его семьи.
      Будь лорд Кларим у себя, Ханнер непременно помянул бы о гнусной вони из канала, но по собственному печальному опыту он знал, что беседа с секретарем приведет не к очистке рва, а к обмену посланиями между службами и не вызовет ничего, кроме недовольства чиновников.
      Ханнер уверенно пробирался по лабиринту коридоров, переходов, прихожих и лестниц – и наконец добрался до личных апартаментов лорда Фарана. Апартаменты эти Ханнер и две его сестры делили с дядей вот уже два года – со дня смерти матери. Ханнер на миг остановился, перевел дух, одернул тупику и шагнул в гостиную лорда Фарана.
      Дядя стоял посреди комнаты, облаченный – совершенно не по погоде – в изумительный плащ темно-зеленого бархата, а одна из сестер Ханнера, леди Альрис, в бледно-голубой тунике и темной узорчатой юбке, устроилась на скамье у окна и, не обращая никакого внимания на прекрасную погоду за стеклом, мрачно смотрела на дядюшку. Второй сестры, леди Нерры, видно не было.
      Лорд Фаран явно надел нарядный плащ по какому-то торжественному случаю, а не для тепла, и был, как всегда, изящен и элегантен – и Ханнер, взглянув на него, вспомнил, что сам он невысок и плотен. Толстым он бы себя не назвал, но вот округлым – наверняка. Полная противоположность гибкому красавцу дяде... Ханнеру не посчастливилось: он пошел в своего давно покойного отца.
      Не успел Ханнер раскрыть рта, как лорд Фаран заговорил:
      – А, Ханнер, – произнес он. – Я приглашен на ужин и уже убегаю, но если ты узнал что-нибудь важное, – говори.
      – Я заметил, что канал воняет, – сообщил Ханнер.
      Фаран криво улыбнулся.
      – Я распоряжусь, прежде чем отбуду, – сказал он. – Что-нибудь еще?
      – Да нет. Я побеседовал с доброй дюжиной магов, и никто из них не упоминал об угрозах или неприятностях со стороны Гильдии.
      – А матушку Перреа ты расспросил?
      – Я говорил с ней и с ее помощником. Она твердит, что решение остаться ведьмой и не принимать наследственный пост в магистрате – ее собственное. Правила Гильдии к этому отношения не имеют.
      – Может быть; но может быть и так, что ее хорошенько припугнули, вот она и молчит, – нахмурился Фаран.
      – Не похоже, чтобы она так уж нервничала, – возразил Ханнер.
      – Мы еще обсудим все это попозже – и поподробнее, – сказал Фаран. – Теперь же, если я хочу еще поговорить с лордом Кларимом о канале, я должен бежать – иначе никуда не успею.
      – И как же ее зовут? – с улыбкой поинтересовался Ханнер, уступая дорогу.
      – Исия, по-моему. – Фаран перестал хмуриться. Он скользнул мимо Ханнера и удалился.
      Ханнер несколько мгновений слушал, как затихают в глубине коридора его шаги, и только потом закрыл дверь и повернулся к Альрис.
      – Снова ушел, – вздохнула та, прежде чем брат успел что-нибудь сказать. – Как всегда. Он ночует где угодно, только не здесь.
      Ханнер знал: если она и преувеличивает, то ненамного.
      Это не наше дело, – отозвался он.
      – Ты так говоришь, потому что он никогда не таскает тебя с собой, – проворчала Альрис. – Представляешь – он твердит, что я должна встречаться со всеми этими людишками.
      – А меня он посылает одного встречаться с ними, – пожал плечами Ханнер. – Не знаю, что лучше.
      – Тебе не приходится улыбаться с невинным видом, пока этот великий человек соблазняет какую-нибудь бедняжку, завороженную его титулом. – Она подергала торчащую из юбки нитку. – Я не хочу ни с кем встречаться.
      – Ему ты об этом говорила?
      – Ну разумеется! Он не обратил внимания. – Она подняла взгляд. – Тебе еще предстоит познакомиться с его последней жертвой.
      – Вот как?
      – Он поведал мне, что она мечтает увидеть дворец изнутри, так что он, возможно, приведет ее сюда.
      – И захочет, чтобы мы не путались под ногами. Она же придет не для того, чтобы познакомиться с нами.
      – Что приятно. Она наверняка глупа. Все они таковы.
      Спорить с сестрой о вкусах дядюшки Ханнеру не хотелось, и он попытался сменить тему.
      – Где Нерра? – поинтересовался он.
      Альрис махнула в сторону спален.
      – Где-то там. Они с Мави снова болтают о тряпках, и мне стало скучно.
      – Мави здесь? – Ханнер постарался, чтобы голос не выдал его радости. Хотя о сестриных подружках он был не высокого мнения, Мави с Нового рынка была исключением. Нерра познакомилась с ней, покупая ткани в Старом Торговом квартале, и быстро подружилась. Ханнеру нравились благожелательность Мави и ее искренний интерес ко всему окружающему. А очаровательная улыбка, отличная фигура и длинные светлые волосы, по мнению Ханнера, ничуть ее не портили.
      Альрис кивнула.
      – Она зануда, – сообщила она. – Как Нерра. Ханнер поморщился. Альрис было тринадцать, и ее раздражало все.
      Или почти все; подобно дядюшке Фарану, она была без ума от магии. Несколько месяцев она убеждала Фарана отдать ее в ученицы какому-нибудь волшебнику, но он отказался – из-за того, что она может по праву рождения или благодаря замужеству занять важный пост в Гегемонии Трех Этшаров, что стало бы невозможным, сделайся она волшебницей.
      Ханнер подозревал, что дядюшка намерен выдать Альрис за какого-нибудь влиятельного политика, – столько же заботясь о себе, сколько о ней; и Альрис, и Нерра, в отличие от него самого, часто сопровождали Фарана в его поездках.
      Подобные планы саму Альрис в восторг не приводили. Она твердила, что не желает ни занимать государственный пост, ни выгодно выходить замуж, но, как всегда, дядюшка считался только с собственным мнением. Сейчас же, когда минуло уже шесть недель со дня ее тринадцатилетия, Альрис стала слишком взрослой, чтобы сделаться ученицей любого волшебника.
      Так что теперь она слонялась по дворцу, скучая, ворча и всем во всем противореча.
      – Ты весь день разговаривал с магами, да? – поинтересовалась Альрис.
      – Большую часть дня, – кивнул Ханнер. – С тремя ведьмами, жрецом, двумя колдунами и четырьмя волшебниками.
      – Они пользовались при тебе чарами?
      – Ни разу, – солгал Ханнер. Жрец и двое волшебников продемонстрировали ему кучу заклятий и талисманов, а одна из ведьм прочла его мысли и предложила «снять с его души камень».
      Никакого камня, который он хотел бы снять с души, у Ханнера не было, так что от предложения он отказался. Он считал, что какая бы тяжесть ни лежала у него на сердце, вызвана она исключительно недовольством собой, и считал необходимым ощущать ее, чтобы в будущем поступать лучше.
      – Спорю, что пользовались, – завистливо сказала Альрис. – Ты просто скрываешь.
      Не успел Ханнер ответить, как послышались шаги. Он повернулся и увидел Нерру и Мави – они как раз выходили из спальни.
      Нерра, пятью годами моложе двадцатитрехлетнего Ханнера и пятью годами старше Альрис, была, как и они, чуть ниже среднего роста. Хоть и не такая кругленькая, как Ханнер, и объемах она заметно превосходила сестру.
      Мави же была выше Ханнера на дюйм или около того и сложена, на его взгляд, просто великолепно – хотя, разумеется, он никогда не осмелился бы сказать ей это.
      – Мне послышался твой голос, – сказала Нерра. – Дядя Фаран ушел?
      – Только что, – отозвался Ханнер.
      – Он по-прежнему думает, что Гильдия магов замышляет захватить власть в мире?
      – Что-то вроде того, – вздохнул Ханнер.
      – А они правда это замышляют? – лукаво улыбнувшись, спросила Мави. – Удалось отыскать доказательства их коварных интриг?
      – Они, как и раньше, требуют соблюдения правил, – устало сказал Ханнер. – Никакого смешения видов магии. Никакого смешения магии и правления.
      – Но это глупо, – заявила от окна Альрис. – Какое им дело?
      – Они не хотят, чтобы кто-либо сделался слишком могущественным, – объяснил Ханнер в сто пятый раз. Правда, Мави прежде его не слышала, а потому он продолжал: – В конце концов кое-кто из магов живет веками – а если такой срок будет отпущен правителю, кто знает, что сможет он на творить?
      Мави и Нерра переглянулись и прыснули. Ханнер вспыхнул.
      – Не о нашем правителе речь. Не думаю, чтобы Азрад-Сидень смог что-нибудь натворить, сколько бы ни прожил. Но представьте, что был бы жив самый первый Азрад, и ему было бы двести лет...
      – Ну и что? – снова встряла Альрис. – Что за дело до этого Гильдии? Я не возражала бы, чтобы Азрад Великий все еще правил!
      – А дядя Фаран возражал бы, – сказала Нерра. – Будь у власти Азрад Великий, он не смог бы командовать всем и вся, как ему заблагорассудится.
      – Подумаешь! – хмыкнула Альрис. – Правителю шестьдесят семь. Да он каждый день может подавиться рыбьей костью или еще что-нибудь – и Азрад Младший станет Азрадом VII, а дядюшку выгонят. Они с наследником не слишком любят друг друга.
      – А представь себе, что правитель владеет чарами, которые позволяют ему жить сотни лет, – и что тогда делать Азраду Младшему? Ждать у моря погоды?
      – Он мог бы найти себе другое местечко, – заметила Мави.
      – Или мог бы нанять мага или демонолога, чтобы прикончить папеньку.
      – Лорд Азрад никогда этого не сделает, – запротестовала Нерра.
      – Он просто не сможет, – сказала Альрис. – Гильдия магов прикончит любого из своих, согласись он убить кого-то из сановников.
      – Но мы же предполагаем, что Гильдия более не следует своим правилам.
      – Это глупо, – повторила Альрис. – Дурацкое предположение, потому что они следуют своим дурацким правилам, и дядя Фаран не может убедить их отказаться от этого.
      – И это дурацкий спор, – сказала Нерра. – Я голодна. Правитель сегодня устраивает парадный ужин?
      – По-моему, нет, – отозвался Ханнер.
      – Тогда пошли на кухню и добудем себе чего-нибудь. Мне не хочется есть здесь, да и дядюшка навряд ли обрадуется, если мы будем у себя, когда он приведет очередную пассию.
      – Твоя правда, – кивнул Ханнер. Он тоскливо поглядел на диван у стены – ноги у него болели, и он охотно бы дал им отдохнуть – повернулся и побрел к двери. Голоден он был не меньше Нерры, а ноги могут отдохнуть и на кухне, благо идти до нее всего три пролета вниз и какую-то сотню футов на запад, прямо под главный зал.
      Огромная, похожая на пещеру кухня кишела по слугами – все они готовили, носили и жевали всякие вкусности. Один стол, в сторонке, окружала стража – там шеф-повар готовил ужин правителю.
      Принято было, чтобы правитель пировал в главном зале, с семьей и придворными, но Азраду VI всегда было лень тратить такие усилия па еду; он предпочитал кушать и своих покоях в окружении ближайших советников – братьев и лорда Фарана, если тот случался поблизости. Другие обитатели дворца были вольны устраиваться как угодно.
      Лорд Фаран часто ужинал на стороне, в особняках разных важных сановников или в домах у женщин, но сестер Ханнера приглашали туда редко, а самого Ханнера – еще реже. Добывание себе еды на кухне было для них делом обычным.
      Четверка раздобыла жареную курицу, бутылку альдагморского, блюдо овощей и кучу сладких булочек, потом нашла тихий угол и устроилась там на полу, скрестив ноги. Они ели, болтали и смотрели на суету вокруг. Ханнер заметил, как вывалили в окно ведро отбросов, и проворчал:
      – Теперь понятно, почему воняет канал.
      – А ведь правда, ужасная вонь, – согласилась Мави. – Думаю, очищающее заклятие в последний раз не сработало.
      – Волшебству доверять нельзя, – сказала Нерра. – Оно ненадежно. Так, во всяком случае, утверждает дядя Фаран.
      Альрис возмущенно фыркнула.
      – Возможно, еще и поэтому Гильдия запрещает смешивать власть и магию, – заметила Мави.
      Ханнер покачал головой:
      – Не думаю, что поэтому. На самом деле волшебство не менее надежно, чем все остальное.
      – Так то волшебство. А другая магия? Дядю Фарана тревожат все маги, хотя по-настоящему раздражают его только волшебники.
      – Гильдия не желает, чтобы разные виды магии смешивались, – сказала Альрис.
      – А волшебство и правда менее надежно? – спросила Мави. – Никогда об этом не слышала.
      Ханнер приподнял ладонь.
      – По-моему, все зависит от того, чего вы хотите от волшебника, – проговорил он. – Жрецы не претендуют на безошибочность, и многие молитвы остаются без ответа, но кое с чем они прекрасно справляются. Мне не доводилось видеть, чтобы больной горячкой, которого пользовал жрец, умирал.
      Внезапно стало очень тихо, и Ханнер осознал, что он только что сказал. Нерра и Альрис молча уставились на него, но Мави спросила:
      – Сколько вообще людей сейчас умирает от горячки?
      – Наша мать умерла. – Нерра сердито отставила тарелку. – Он видел, как горячка сожгла нашу мать. И маги не помогли – она ведь была леди Иллира, сестра лорда Фарана. Их заклятия к услугам купцов, моряков, вонючих нищих со Стофутового поля, но для потомственного аристократа или кого угодно, связанного с правителем, – нет уж, маги и пальцем не пошевелят. – Она глянула на Альрис – та смотрела в тарелку и отщипывала кусочки курицы.
      – Это еще одна причина, по которой дядюшка так озабочен магией, – тихо проговорил Ханнер.
      – Ужин окончен. – Нерра вскочила. – Я пошла.
      – Я с тобой. – Альрис поставила тарелку на пол.
      – Но я не наелась! – запротестовала Мави.
      Нерра не ответила; она шагала прочь, увлекая за собой Альрис. Мави и Ханнер остались сидеть на полу.
      – Прости, – сказал Ханнер. – Я не подумал. А стоило бы, прежде чем напоминать им о маме.
      – Ну, меня-то ты не задел, – отозвалась Мави. – Моя мать жива и здорова. Но это и правда было...
      – Бестактно?
      – Что-то вроде...
      – Бесчувственно?
      – Может быть...
      – Невероятно глупо?
      – Да, думаю, что так.
      – В этом я мастак, – согласился Ханнер. – Никогда не знаю, ни что сказать, ни когда прикусить язык. Потому-то я все еще и состою на побегушках у дядюшки вместо того, чтобы заниматься собственным делом.
      – Ты способен на большее, чем быть помощником советника правителя.
      Ханнер поморщился.
      – А как ближайшему родичу этого советника мне следовало бы быть умнее. Дядя Фаран всегда знает, что сказать.
      – У твоего дяди двадцатилетний опыт правления.
      Ханнер не нашел, что ответить. Он вгрызся в последний кусок курицы.
      Парочка закончила ужин в дружеском молчании. Когда оба доели, допили и вылизали все до капли, Ханнер нахмурился.
      – Не знаю, захочет ли теперь Нерра видеть тебя, – вздохнул он.
      – В любом случае мне пора домой, – сказала Мави.
      – Уж меня-то Нерра точно видеть не захочет, и я не прочь прогуляться. – Ханнер с удивлением поймал себя на этих словах: ноги его все еще болели после дневной прогулки. – Можно проводить тебя?
      – Сочту за честь, – ответила Мави.

      Ханнер и Мави не спеша вышли из дворца, пересекли площадь и двинулись вверх по Аренной улице в Новый город. Вокруг было светло от факелов и фонарей у входов в дома, но дневная толпа поредела, пыль на улицах осела, и ночной ветерок нес с моря запах соли и приятную прохладу – хотя канал и вонял по-прежнему. Однако через несколько кварталов запах исчез, и парочка пошла медленнее.
      Перед одним из больших особняков они остановились; сквозь кованую ограду видны были фонтаны и прекрасные статуи. Ханнер обнаружил, что держит Мави за руку и вот-вот поцелует ее.
      Но тут она отпрянула и показала на спящего мраморного кота; возможность была упущена.
      – Как по-твоему, этот кот мог быть раньше живым? – спросила девушка.
      – Зачем кому-то превращать кота в камень?
      – Практики ради, – предположила Мави. – Или что-бы отомстить хозяину кота. Если уж на то пошло, объясни, зачем кому-то высекать кота в мраморе?
      – Чтобы украсить свой двор, как здесь. – Ханнер указал на маленькую фигурку.
      – А я думаю, это сотворил волшебник, чтобы набраться опыта перед тем, как отомстить обидчику и превратить его в камень.
      – Если он делал это ради практики, то почему же не разрушил потом заклятия?
      – Разве заклятия превращения в камень обратимы?
      – Какие-то – да, какие-то – нет, – принялся объяснять Ханнер. – Маги обычно называют обратимые заклинания высшими, а необратимые так и зовут «необратимыми» поэтому, я думаю, они предпочитают те, что не навсегда.
      – Наверное, так, – согласилась Мави, задумчиво оглядывая кота. – Но, возможно, именно этот маг не знал высшего заклятия. Или его месть не удалась, и враг убил его прежде, чем он успел снять чары с кота. – Она нахмурилась. – А этот маг непременно был волшебником?
      – Думаю, да, – сказал Ханнер. – Жрец не сделал бы ничего подобного, да и ведьмы, насколько я знаю, никогда не пойдут против природы. Полагаю, тут мог бы потрудиться колдун или демонолог, – вот только я никогда ни о чем подобном не слышал.
      Мави с любопытством глянула на него.
      – Откуда ты столько знаешь про магию? Ты ведь говорил, твоей семье запрещено изучать ее.
      – Нам запрещено заниматься ею, – поправил ее Ханнер. – Знати Этшара нельзя ни учиться магии, ни использовать ее в личных целях – однако мы, разумеется, можем нанять волшебника, если это нужно городу, иначе просто не смогли бы им управлять. Но узнавать про магию мы можем все, что захотим, – и вот именно этим-то я и занимаюсь с тех пор, как умерла моя мать, – беседую с волшебниками по велению дяди. Он свихнулся на магии и, когда не занимается делами правителя или не крутит романы, пытается вызнать о ней все, что можно. – Ханнер вздохнул. – А когда он занят – с правителем ли, с женщинами ли, – это делаю за него я.
      – Звучит великолепно.
      – Ничего хорошего, поверь мне.
      – Ох, – сказала Мани. – Но тебе по крайней мере интересно?
      – Иногда. – Тема была Ханнеру неприятна. Он бросил на каменного кота последний взгляд и отошел от ограды. – Пошли.
      Они миновали квартал и свернули влево, на Восточную улицу – и сразу же вместо красивых усадеб и складов пряностей Нового города их окружили древние, покосившиеся дома. В Старом городе не стоило ни мешкать, ни громко говорить, но через четверть мили парочка подошла к большой каменной дамбе в верхнем конце Старого канала, а за дамбой лежала Рыбачья слобода.
      – Почему, интересно, этот канал воняет не так мерзко, как тот? – проворчал Ханнер, когда опасные улочки Старого города остались позади и их окружили обычные дома и лавочки слободы.
      – Может, его лучше чистят? – предположила Мави. – А запах, кстати, не сказать, чтобы приятный.
      – Пф! – фыркнул Ханнер. Его задело, что Старый канал, отделявший Рыбачью слободу от Старого города, каким-то образом умудрялся вонять меньше, чем Большой канал, который окружал дворец правителя и соединялся с морем.
      Ханнер и Мави прошли слободу и вышли к Новому рынку, где свернули на улицу Плотников и очутились у дома Мави – узкого, трехэтажного, втиснутого между двумя точно такими же.
      Несмотря на то что семья жила, на улице Плотников, отец Мави был торговцем инструментом и оружием; кстати сказать, именно он обеспечивал копьями городскую стражу. Мать Мави помогала мужу в расчетах, а сама Мави вела хозяйство. Все это, заметив интерес брата к девушке, объяснила Ханнеру Нерра.
      Ханнер не бывал здесь прежде. Когда Мави показала на дом, он замер посреди улицы. Он снова держал ее за руку; теперь он выпустил ее пальцы и, уставясь на дом, пробормотал:
      – Ну, вот ты и дома...
      Выщербленный камень стен некогда был блестящим и гладким. Широкие оконные рамы покрывал резной цветочный узор, когда-то, наверное, ярко раскрашенный – хотя об этом в тусклом свете факелов на углу судить было трудно. В одном из окон горел масляный светильник, но стены были толсты, а окно глубоко утоплено, так что переплета достигала лишь малая толика света. На петлях, в былые дни державших тяжелые ставни, теперь висели бронзовые колокольчики, иногда тихонько позвякивающие под морским ветерком.
      Две широкие каменные ступени вели к парадной двери, выкрашенной в зеленый цвет и по краю обитой черным железом. В маленькой нише у дверей когда-то, должно быть, стояла фигурка божества, теперь же ее сменил горшок с цветами. Дом этот, подумалось Ханнеру, – прекрасный пример традиционной этшарской архитектуры, скорее изменяющейся со временем, а не строго соблюдающей прежние каноны.
      – Спасибо, что проводил меня, – сказала Мави. Потом, к удивлению и удовольствию Ханнера, поцеловала его и, повернувшись, побежала к дверям родительского дома.
      А Ханнер остался на месте и стоял так довольно долго после того, как Мави исчезла в доме, смакуя воспоминание о ее поцелуе. Его, конечно, целовали и раньше, но никогда – Мави. До этой минуты он не был уверен, что их интерес друг к другу взаимен.
      А это не так уж и невозможно, сказал он себе. В конце концов Мави – из семьи торговцев, обеспеченной, конечно, но не богатой по-настоящему; брак с лордом, даже таким завалящим, как он, помог бы ей подняться по социальной лестнице.
      И он все-таки не совсем урод, пускай и в дюжину раз не столь обаятелен, как дядюшка.
      Может, он и вправду ей нравится.
      Ханнер чувствовал себя куда моложе своих двадцати треx, когда стоял, глядя на закрытую зеленую дверь дома Мави. Он перестал смущаться в присутствии женщин лет в шестнадцать-семнадцать, но Мави как-то удалось воскресить в нем ту давнюю неуверенность подростка.
      Уж не означает ли это, что он влюбился?
      Глупо, конечно, но отрицать такой возможности Ханнер не мог.
      А еще ему пришлось признаться себе, что ноги его почти не держат. Пора было плестись домой – в постель. Солнце село давным-давно, улицы почти опустели, и дядя Фаран, без сомнения, успел уже закончить все свои дела с Исией, или как там ее зовут.
      Ханнер взглянул на небо. Тучи скрыли почти все звезды – тьма ночи стала тусклой, и понять, сколько времени, было нельзя. Меньшая луна стояла низко на востоке, но Ханнер не мог припомнить, когда она встает или заходит.
      Падающая звезда прочертила свой путь по небу; Ханнер смотрел, как она мчится с юга на северо-восток, и думал: какая она огромная и яркая. Интересно, подумалось ему, настоящая ли это звезда или кто-то вызвал ее огненным заклятием; а может, это и вовсе не звезда – просто полетел куда-нибудь маг.
      Но, что бы это ни было, его оно не касалось. Он вздохнул, повернулся и поплелся назад во дворец.
      На углу улицы Плотников – он как раз сворачивал с нее на Рыночную – Ханнер споткнулся, и у него перехватило дыхание. Он не понял, почему споткнулся, – вроде его что-то ударило, хотя ничего не было. Его обдало мгновенным жаром, он ощутил удушье – но все тут же прошло, и он не успел ничего обдумать, потому что услышал крик.
      Ханнер выпрямился и широко раскрыл глаза. В отдалении вопило несколько голосов – четыре или пять, а может, и больше. Все они зазвучали одновременно, как раз когда у Ханнера перехватило дыхание.
      Где-то вдали что-то рушилось. Бились стекла, падали тяжелые предметы... И над всем висел крик.
      Потом, когда он пытался понять, в какой стороне кричат, вопли вдруг смолкли – один за другим, – и в наступившей тишине Ханнер понял, что доносились они с разных сторон. Полдюжины голосов в Рыбачьей слободе и на Новом рынке начинают кричать одновременно... Естественной причины этому быть попросту не могло.
      – Магия, – проворчал Ханнер. Ему припомнилась падающая звезда, которой он любовался пару минут назад, и он подумал: а нет ли здесь связи? Ханнер нахмурился и постарался отогнать мысль о том, что все это может быть началом крупных неприятностей.
      Он не мог припомнить ни одного заклинания, способного сотворить такое, но ведь магия – особенно волшебство и демонология – совершенно непредсказуемы.
      Ханнер глянул на небо, но падающих звезд больше не было. Зато он разглядел несколько больших темных силуэтов – крупных ночных птиц или магов, спешащих по делам. В темноте, да к тому же на расстоянии, судить о размерах было трудно.
      И тогда он снова услышал звон стекла и причитания – на сей раз гораздо ближе, откуда-то справа. Хоть у него и болели ноги, Ханнер перешел на рысь и припустил на голос. Кому-то, возможно, нужна его помощь.

      Лорд Фаран резко сел в постели – судорожно глотая воздух, он широко раскрытыми глазами смотрел во тьму. Он подавил желание закричать – и обнаружил, что его бьет резкий кашель. Женщина рядом с ним повернулась и приподнялась на локтях.
      – Фари?.. – спросила она. – Что с тобой?
      Он попытался жестом отстранить ее, но кашель душил, и даже махнуть рукой он едва мог; тем не менее она отодвинулась от него и, не рассчитав, скатилась с постели на пол.
      Плетеный коврик оказался не слишком мягок, а пол в спальне был каменным; женщина вскрикнула, но Фарану было сейчас не до ее неуклюжих движений, он едва мог вспомнить ее имя (Исия, услужливо подсказала ему память, и пару часов назад она вовсе не была неуклюжей).
      Он смотрел в окно, где за тонкими занавесями мешались зарево города, сияние звезд и свет меньшей луны, и старался успокоиться.
      Кашель проходил.
      Сон, что разбудил его, был важным – он знал, он безошибочно чувствовал это. Сон был не просто важным – он требовал немедленных действий. Естественные сны такими не бывают. Должно быть, дело в магии.
      Фаран получал уже послания через сны, когда мага, посылая, ему известия, пользовались заклинаниями Наведенных Грез, и, проснувшись, он всегда помнил суть послания – это, как он догадывался, было непременным условием данных чар: иначе их нельзя было бы использовать для связи. На сей раз, однако, воспоминания его были смутными и путаными, как после обычного кошмара.
      Он помнил, что падал, и что-то обжигало его, крутом было пламя и рвущийся ветер, а потом все замерло, и он повис, и повсюду были боль и страх... но ничего более внятного. Образы были совершенно разрознены. Он не мог припомнить ни лиц, ни хотя бы символов – все, что ему запоминалось, было пламя, камень и тучи.