И за ее сведения никто ей и гроша не даст.
Она пожалела, что потратила день, хороня Элькена; а еще ведь надо было отмыться, украсть чистую одежку и хоть немного успокоиться. Приди она сюда вчера да расскажи все – глядишь, ей и перепало бы несколько медяков.
Само собой, она и так внакладе не останется: заработает обычным манером, и не медяки. Толпа большая и злая, а значит, народ куда более неосмотрителен, чем всегда, так что с полдюжины кошельков ей обеспечены точно. Однако тут дело принципа: у нее есть что продать, а она не может выручить за это деньги.
Как еще посмотреть, сказала себе Танна, деньги-то она все равно получила, ведь просто так она никогда бы сюда не пришла: площадь перед дворцом, стражи полно, да еще и маги могут следить... Так что нет, не было бы ее здесь – и толпу эту с ее дармовыми кошельками она бы прозевала.
Она отвлеклась, и зря; рядом тут же раздался вопль: «Мой кошель!.. Где мой кошель?!»
Танна обернулась посмотреть, кто вопит, готовая задать деру, если на нее укажут. Возможно, люди были все же не так беззаботны, как ей казалось.
Пожилой человек смотрел на перерезанные шнурки, что болтались на его поясе; потом поднял голову и оглядел толпу.
– Кто это сделал? – проревел он. – Видел кто-нибудь, кто срезал мой кошель?
Повинуясь внезапному озарению, Танна выкрикнула:
– Чародеи!
Голова старика повернулась, и он уставился прямо на девушку.
– Он исчез, – объяснила Танна. – Я видела! Просто исчез. Чародеи это, больше некому!
– Чародеи?.. – повторил старик. – Сперва забрали у меня сына, а теперь деньги? – Он повернулся взглянуть на стражников у северного края площади. – Гори оно все, пора же хоть что-нибудь с этим делать!
– Скажите это им! – С этими словами Танна ловко скользнула за широкую спину какого-то верзилы.
Мигом позже она пробиралась сквозь толпу подальше от сердитого старика, который уже ругался с одним из стражников Самое время сматываться, сказала она себе. Она попыталась исполнить гражданский долг, сообщив про Элькена – как он хотел захватить Стофутовое поле, и собрала несколько толстых кошельков для собственных нужд; пора убираться, а то как бы удача не повернулась к ней задом.
Десятью минутами позже она трусила вниз по Аренной улице, стараясь не слышать рева толпы за спиной.
Кеннан был в бешенстве. Стражники отослали его к капитану, тот терпеливо выслушал его рассказ, а потом велел убираться.
– Но они украли мой кошель! – возмутился он.
– Твой кошелек, господин, украли не чародеи, – возразил капитан. – Похоже, тут поработал обычный вор.
– Но девочка видела!..
– Вот она-то скорее всего его и срезала.
– Капитан, у меня похитили сперва сына, потом – деньги, и я требую, чтобы вы сделали что-нибудь с ворами!
– Правитель совещается с помощниками и магами, они должны решить, что предпринять.
– Что предпринять? Да просто взять их всех, и пусть возвращают украденное! – яростно выкрикнул Кеннан. – Они все там, в большом черном каменном доме на углу Высокой и Коронной!
–Сэр, сомнительно, чтобы там были все чародеи!
– Ну, некоторые-то уж точно там! – злобно заявил Кеннан. – Лорд Фаран ушел туда, и тот толстяк, и рыжая девка...
– Сэр, у меня приказ, – сказал капитан. – Я должен охранять площадь и дворец. Если только у вас нет явных доказательств, что именно эти чародеи похитили вашего сына и ваш кошелек, я не стану арестовывать их. Если у вас действительно есть свидетель – приведите ее сюда на допрос.
Кеннан пылающим взглядом смерил солдата, повернулся и стал высматривать тоненькую длинноволосую девушку в коричневой тунике.
Ее нигде не было.
С минуту он молча злился, потом, прорычав:
– С меня хватит! – тяжело зашагал прочь.
– Прости, – сказал кто-то.
Кеннан повернулся: перед ним стоял плотный крепыш в светлой тупике.
– Да?
– Я не ослышался, ты скапал, что знаешь, где живут чародеи?
– Знаю, – кивнул Кеннан. – И что?
– Они забрали моего брата, – сказал крепыш. – Не мог бы ты показать мне то место?
Кеннан снова всмотрелся в толпу, но девица как в воду кинула. Похоже, тут ему ничего добиться не удастся.
– Ладно, – решился он. – Пойдем вместе. Хоть проследим за домом на худой конец.
Глава 22
Магу Манрину, магистру Этшара-на-Песках, в чьи обязанности входило наблюдать за всеми теми магами, что живут вне городских стен на расстоянии двух дней пути, и представлять их интересы, было не до веселья. Даже более не до веселья, чем за день до того его коллеге Итинии в Этшаре Пряностей до разговора с лордом Фараном.
Ночь Безумия, как ее теперь называли, ударила по Этшару-на-Песках едва ли не сильнее, чем по его брату Этшару Пряностей. Сотни людей пропали, дюжины – погибли, лавки и дома были разграблены и сожжены. К тому же в отличие от беспорядков в соседнем городе безумства в Этшаре-на-Песках длились до рассвета. Тут не было законопослушных чародеев, чтобы патрулировать улицы, усмиряя взбесившихся собратьев; Эдерд IV не стал призывать стражников защищать дворец, как сделал это его собрат Азрад VI, вместо этого он отправил их на улицы, что зачастую только подливало масла а огонь.
Тем не менее не до веселья Манрину было отнюдь не из-за всего этого.
Люди Эдерда IV рыскали по всей улице Волшебников, допрашивая каждого попавшегося им на глаза волшебника: таким образом они надеялись найти объяснение странному взрыву неведомой волшебной силы. Сам Эдерд во дворце держал совет с несколькими весьма уважаемыми магами разных школ, а его супруга Зарреа отправилась в город, дабы организовать, где можно, восстановительные работы, если надо – с помощью магов.
Манрина же у него дома допрашивал лорд Калтон, сын министра юстиции, и это было весьма неприятно. У Манрина в результате сложилось впечатление, что жители города преисполнены недоверия к магии вообще и к нему, магистру, в частности.
Но и это не было главной причиной головной боли Манрина.
Среди пропавших оказалась дочь Манрина: ее не видели со времени ночного переполоха.
Но даже и это в череде неприятностей не стояло для Манрина на первом месте; на втором – не более того. Феррис была взрослой женщиной, уже не очень молодой, но вполне способной позаботиться о себе, и Манрин убеждал себя, что она, возможно, просто укрылась в каком-нибудь безопасном месте и выжидает, пока все успокоится. А если даже она и вправду среди пропавших, так ведь никто не знает, что с ними сталось; быть может, все они живы и невредимы.
А трое остальных детей Манрина, их супруги, дюжина внуков и полдюжины правнуков благополучно сидели по домам. Ни о ком из них он не волновался.
Больше всего Манрин тревожился за свой магический дар. В последние несколько дней он перепробовал множество самых разных заклятий и мог бы перечесть по пальцам те, что сработали. Ничего удивительного, что ничего не вышло с заклинанием Явленной Мощи – в тех обломках на улице, на которые его наложил Манрин, могло и не сохраниться никаких следов пропавших людей, а сами по себе чары были достаточно сложны и хитроумны – девятый уровень как-никак. Но, потерпев неудачу с заклятием Всеведенья, Манрин понял: что-то действительно не так. Неудавшееся заклинание было простеньким, всего третьего уровня, он выучил его еще в ученичестве – тому вот уже почти сто лет – и не знал с ним проблем со времен, когда был подмастерьем. Теперь он магистр; как же нечто настолько обыденное может у него не выходить?.. Главным, конечно, являются составляющие. Манрин точно знал, что и кинжал, и курения были именно такими, какими нужно. А может, на камень каким-то образом попал солнечный свет?
Его магические способности не исчезли совсем: Манрин проверил это, быстренько сотворив несколько совсем простых заклинаний первого уровня; беда была в том, что никакой уверенности в чем-то более сложном – а значит, и полезном – больше не было.
А еще по его мастерской сами собой начали двигаться вещи. Кресло само скользило на место, Книга заклинаний сама прыгала в руки, и все такое прочее. Все эти передвижения были безвредны, порой даже полезны, но их не должно было быть! Не оставил ли он незаконченным какое-то заклятие, не забыл ли отпустить какое-нибудь волшебное существо?.. Мог ли задержаться здесь Воздушный Прислужник, вызванный неделю назад, и по сию пору стараться услужить? Нет, вряд ли – он получил свои три задания, выполнил их, и Манрин отпустил его.
Эти неудачи и передвижения не могли не встревожить. Чары, ведущие себя не так, – в любом случае повод для беспокойства: уж слишком могущественными силами они управляют.
Неужто возраст снова берет над ним власть? Немало времени утекло с тех пор, как он зачаровал себя заклятием юности; возможно, пришла пора обновить чары. В своем нынешнем состоянии Манрин едва ли был способен произвести нечто столь сложное сам, а нанимать мага со стороны – дело дорогое и хлопотное. В первый раз он пожалел, что некогда предпочел простое омоложение вечной юности.
А может, возраст вообще ни при чем. Что, если его личные проблемы связаны с той неведомой волшебной силой, что так переполошила город?
Что же, в конце концов он – маг. Если у него возникал вопрос – не важно, какой, – он всегда мог получить ответ. Если заклятие сработает. А если нет – какой он тогда маг?
Он собрал все, что нужно – соль, петушиную кровь, свой атамэ и необходимые благовония, – и как раз подбирал наиболее точные слова, чтобы облечь в них вопрос для Фенделова Прозрения, надеясь, что все сработает, когда в двери мастерской постучали.
Манрин вздохнул и опустил атамэ.
– Да! – откликнулся он.
Дверь приоткрылась, и в щель заглянул его слуга Дернет.
– Хозяин, – сообщил он, – к тебе гости.
– Лорд Калтон? Или леди Зарреа?
– Нет, хозяин. Маг, именуемый Абдаран Белый, и его ученик, Ульпен из Северного Харриса.
Манрин сдвинул брови.
– Абдаран?.. Ах да! Знаю его. Так у него ученик?
– Очевидно, хозяин.
– Пришли их сюда.
Дернет помедлил – обычно Манрин принимал гостей в одной из гостиных. Приказ, однако, был достаточно ясен.
– Сию минуту, хозяин, – сказал он, прикрывая дверь.
Манрин снова уткнулся в свой листок, раздумывая, какой глагол подойдет больше – «объясни» или «опиши», и не превращают ли эти глаголы вопрос в просьбу: тогда Прорицание не сработает, как нужно. Возможно, лучше будет: «Какова природа...»
Дверь снова отворилась, и вошли два мага, оба в официальных одеждах: на старшем, лет пятидесяти с небольшим, мантия была темно-красная, и цвет этот подчеркивал снежную белизну его волос; младший, черноволосый паренек лет шестнадцати, был в сером одеянии подмастерья.
– Магистр, – с поклоном произнес старший.
– Абдаран, – ответствовал Манрин, отбрасывая листок. – Что привело тебя в Этшар?
Абдаран мрачно улыбнулся:
– Ноги, конечно. Заклинаний переноса под рукой не оказалось, а дело у нас важнейшее. Можно, мы сядем?
– Сделайте одолжение – если найдете куда. – Манрин широким жестом обвел мастерскую. – Так что за важное дело?
Абдаран поглядел на кресло, и Ульпен торопливо снял с него несколько книг и связку маленьких косточек. Абдаран сел и продолжал:
– У моего ученика, Ульпена, развились странные новые способности.
Ульпен деловито снимал со второго кресла какие-то горшочки. Кресел, не считая собственного табурета Манрина, в мастерской было всего три, и все они были завалены всякой всячиной. Занятый расчисткой, юноша не заметил устремленного на него вопросительного взгляда Манрина.
– Что за способности? – спросил Манрин.
– Во-первых, он передвигает физические объекты силой одной только мысли.
– Чародейство, – определил Манрин. Он взглянул на Ульпена. – Но ведь у него уже есть атамэ, не так ли?
– Конечно, магистр, – отвечал Абдаран. – Вон он на поясе. Боюсь, я не улавливаю связи, и слово «чародейство» мне не знакомо. Мы слышали нечто похожее от стражников у Главных ворот, но что это такое – не знаем.
Манрин удивленно уставился на посетителей.
– Боги! – воскликнул он. – Где вы оба были?
– В Северном Харрисе, – резко ответил Абдаран. – Это деревня лигах в восьми к северо-востоку отсюда, как ты, конечно же, знаешь.
– Наставник, – громко прошептал Ульпен, – он же магистр!..
Манрин вздохнул.
– Нет, мальчик, он прав. Прости меня, здесь все об этом знают, вот и... Что ж, значит, вы ее каким-то образом пропустили.
– Что пропустили? – уже более вежливо уточнил Абдаран.
– Ночь Безумия. Так ее называют. Позапрошлая ночь – с позднего вечера четвертого дня летнежара до утра пятого дня.
Абдаран явно ждал продолжения, и Манрин заговорил снова:
– В ту ночь – после заката, но до полуночи – произошло... нечто. Нам до сих пор неизвестно, что именно; попытки прозрений ничего не дали, их блокирует какая-то очень мощная и совершенно незнакомая нам магия. Сотни, быть может, тысячи спавших разбудил ужасный кошмар. Те, кто не спал, рассказывают о странном ощущении – их будто ударило что-то незримое. Большинство и тех, и других принялись вопить, хотя по большей части не могли объяснить почему, многих охватила паника. Почти все кричавшие и кое-кто из тех, кто молчал, обнаружили, что, как твой ученик, могут перемещать вещи, не касаясь их. А те, кто поддался панике, метались по своим домам и улицам, своей новой силой круша все вокруг и потакая любым своим прихотям. То же самое творили и иные из тех, кто не испугался, просто потому, что представилась такая возможность. Дюжины убитых, дома и лавки разграблены или сожжены – ночь была очень страшной, вам повезло, что вы ничего этого не видели.
Ульпен был бледен как мел; Абдаран глубоко задумался.
– Понимаю, – выговорил он наконец. – Так ты думаешь, это и поразило моего ученика?
– Именно так я и думаю, – кивнул Манрин. – Принимая на веру, что он может двигать вещи одной только волей. Если так, тогда он – чародей.
– Покажи ему. – Абдаран повернулся к Ульпену.
Ульпен сглотнул, огляделся и указал на связку костей, которую только что снял с Абдаранова кресла.
– Это подойдет?
– Конечно, – сказал Манрин, и не успело слово слететь с его губ, как связка повисла в воздухе примерно в футе над полом. Полетав взад-вперед, она снизилась и вновь улеглась на пол.
– А не снились тебе в последнее время дурные сны? – осведомился Манрин. – Скажем, ты падаешь, горишь или похоронен заживо?
– В эту ночь – нет. – Ульпен явно раздумывал. – А вот в прошлую – снились.
Манрин снова повернулся к Абдарану.
– Чародей, – сказал он. – Вне всяких сомнений.
– А откуда вообще это слово – «чародей»? – спросил Абдаран.
– Ведьмы из Этшара Пряностей говорят, эти чары схожи с теми, какими они пользовались несколько столетий назад, в Великую Войну. Название прижилось, хотя сходство оказалось лишь внешним.
– И много людей поражено?
– Люди лорда Эдерда считают, в Этшаре-на-Песках их несколько сотен, до тысячи. В Этшаре Пряностей, насколько мы знаем, – тоже. В Этшаре-на-Скалах их меньше, самое большее – пара сотен. Что до Малых Королевств и земель севера – оттуда пока известий нет. – Манрин немного помолчал и добавил: – Я не сказал тебе самого страшного. Когда все это только началось, в самые первые часы, сотни людей просто исчезли. Кое-кого видели: все они шли, бежали или, пользуясь новыми способностями, летели на север, если быть точным – на северо-восток. Других просто не стало, семьи хватились их, встав поутру. Никто из них не вернулся; мы понятия не имеем, что с ними сталось. Большинство винит во всем чародеев, и Эдерд раздумывает, выслать их всех или перебить, хоть мне и сомнительно, что он сам додумался до настолько крутых мер. По-видимому, двое других членов Триумвирата настроены так же решительно.
– Неужто вы еще не выяснили, что стоит за всем этим?
Манрин развел руками.
– Мы пытаемся, – проговорил он. – Покуда мы установили, что это не исходит от богов, что, несмотря на сходство, это не ведьмовство и не любая из известных форм магии. – Он взглянул на Ульпена. – А еще мы считали, будто это не затронуло магов. У тебя ведь истинный атамэ, юноша?
Ульпен кивнул и похлопал по кинжалу у пояса.
– Тогда мы оказываемся перед загадкой. В этом ноже – часть твоей души, и, как мы думали, это означает, что волшебник не может заниматься никаким другим видом магии. Именно поэтому наложен запрет на изучение более одного вида: чтобы не дать другим преимуществ. Наша разделенная душа не дает нам вызывать богов и демонов, мешает учиться ведьмовству – но, как выясняется, мы можем быть чародеями. Интересно!
Ульпен с трудом сглотнул.
– Магистр!
– Да? Говори, мой мальчик, не бойся.
–Я не знаю... я не уверен, что остался магом.
Манрин задумчиво посмотрел на юношу.
–Объясни, будь добр.
Ульпен покосился на наставника и глубоко вздохнул.
– Мне не удалось сотворить ни одного заклятия с предыдущей ночи – с того самого времени, когда это все началось. А я ведь пытался – целых четыре раза! Но ничего не вышло, и я воспользовался новой силой.
С минуту Манрин и Абдаран молча смотрели на него. Потом Манрин попросил:
– Абдаран, будь так добр, проверь атамэ этого юноши.
– Проверить?.. – озадаченно переспросил тот. – Как?
Манрин вздохнул. Как только Абдаран умудрился стать магом-наставником, не зная таких простых вещей?
– Коснись острия его атамэ острием своего. Мы получим ясный ответ.
Абдаран нахмурился, но кинжал вытащил. Ульпен обнажил свои и протянул наставнику острием вперед.
Абдаран свел клинки.
Внезапно раздался громкий треск; целый сноп зеленых и голубых искр взлетел над точкой соприкосновения, рассыпался по мастерской и исчез. Пораженный Абдаран выронил свой атамэ, но успел подхватить его, прежде чем он вонзился в пол.
Манрин сдвинул брови.
– Странно, – заметил он. – Вы никогда раньше не делали этого?
– Нет, магистр. – Тон Абдарана был куда более вежлив, чем минуту назад.
– Звук должен быть громче, а цветов – больше, – подавленно объяснил Манрин. – Этот юноша – маг, но с его атамэ что-то не так. Он хороший ученик?
– Достаточно хороший, – признал Абдаран. – Не блистает, но с двенадцатью заклинаниями справлялся.
– Ну, так здесь без сомнения что-то не то. – Он взял с рабочего стола собственный атамэ. – Давайте я вам покажу. – И он протянул клинок.
Абдаран встал с кресла, осторожно двинулся вперед, и наконец кончики кинжалов соприкоснулись. Снова раздался треск и посыпались багряные и синие искры.
Манрин выпучил глаза.
– Но и это не так! Ничуть не лучше. Должно быть, с твоим атамэ что-то не в порядке. Иди сюда, мальчик, испытаем твой.
Ульпен повиновался, но когда его атамэ коснулся клинка Манрина, раздалось только свистящее шипение да вылетело несколько индиговых искр.
– Нет! – пробормотал Манрин, впившись взглядом в клинки. – О нет!..
Части головоломки заняли свои места.
– Магистр! – окликнул его Абдаран.
– Убирайся! -взревел Манрин, указывая рукой на дверь. – Прочь отсюда, немедля! Я должен говорить с мальчиком наедине!
Озадаченный и заметно расстроенный Абдаран попятился к двери.
– Я не... – начал он.
– Вон!
– Но он мой подмастерье...
Манрин взмахнул атамэ.
– Или ты немедленно уберешься, или, клянусь всеми богами, я превращу тебя в жабу!
Абдаран исчез. Манрин закрыл и старательно запер за ним дверь, а потом повернулся к Ульпену.
– А теперь, – сказал он, – расскажи, как ты это делаешь. Двигаешь вещи и вообще... чародействуешь.
– Не понимаю. – Лицо Ульпена пылало. – Что происходит?
– Происходит то, мой мальчик, что у нас с тобой есть нечто общее, хотя я не понимал этого, пока не увидел, что оба наши атамэ каким-то образом истощились. Я был настолько уверен, что магов эта напасть не коснулась, что не замечал очевидного!
– Чего же, магистр?
– Что я тоже чародей! И что именно поэтому в последние два дня я не мог сотворить ни одного мало-мальски сложного заклинания! – Манрин взмахнул атамэ. – Мы по-прежнему с тобой маги – знаем заклинания и наши атамэ при нас, – но эта новая сила подавляет наши умения.
– Вот как? Почему вы настолько уверены?..
Манрин готов был пуститься по мастерской в пляс, но тут замер и посмотрел на Ульпена.
– Простое прозрение – и я смогу быть уверенным, – сказал он, глядя на Книгу Заклинаний, соль, благовония и кровь. – Но чтобы заклинание сработало, лучше пусть его сотворит другой.
– Мне позвать Абдарана?
Манрин поднял руку.
– Не стоит впутывать Абдарана, мой мальчик: он просто деревенский маг. Это же – дело Гильдии. – Он немного подумал. – Нам нужен Серем.
Глава 23
Серем Мудрый не держал слуг; ему прислуживали вещи, которые он оживлял по мере надобности.
Манрину это не нравилось. Чайники, сами наливающие чай, и безостановочно качающиеся пальмы-опахала были очень хороши, но дверь не открывалась сама по себе. Когда у Серема бывали ученики, это не составляло проблемы, но Калинна уже стала странствующей волшебницей, а никого другого Серем пока не взял. Так что он сам и его жена Гита были сейчас единственными обитателями просторного дома на углу Большой улицы и улицы Волшебников.
И никто из них не торопился открывать дверь.
Рядом с Манрином Ульпен с интересом разглядывал зубчатую крышу, но сам Манрин постепенно терял терпение. Через минуту – на звонок все не откликались – он принялся стучать в покрытую черной эмалью дверь.
Будь Манрин в состоянии использовать магию, он нашел бы способ убедиться, что Серем дома, но сейчас он не мог ничего. Он смотрел на миниатюрные алтари, искусно вырезанные в камне по обе стороны от дверей, – там горело неугасимое пламя и струилась неиссякаемая вода; Серем тушил огни и осушал фонтаны, только когда надолго уезжал из дому. Сейчас, однако, за изящными алтарями горели огни, а вода омывала их подножия.
От нечего делать Манрин испробовал свои новые возможности и закрутил левое пламя в жгут. Теперь, осознав себя чародеем, он мог управлять силой, и этот фокус вышел простым и даже забавным. Чародейство на поверку оказывалось не такой уж плохой штукой.
Взгляд Ульпена пробежал по цветной резьбе угловых колонн, по каменной арке, и тут юноша наконец заметил, чем занят Манрин.
– Мы могли бы открыть дверь сами, магистр, – сказал он.
Манрин пораженно уставился на него. Мысль эта не приходила ему в голову, но Ульпен, несомненно, был прав: если только на двери не было магической защиты, про которую Манрин не знал, каждый из них мог легко ее открыть – применив чародейство. Он чувствовал, как устроен замок, открыть его без ключа было бы просто. Однако же он этого не сделал.
– Могли бы, – согласился он. – Но тогда это было бы вторжение. В дом мага.
– О... – начал было Ульпен, но тут дверь отворилась: Серем смотрел с порога на своих гостей.
– А, Манрин, это ты, – проговорил он. – Что-нибудь о Гите?
Вопрос застал Манрина врасплох.
– Что?.. – переспросил он.
– Гита. Моя жена. Она исчезла.
К горлу Манрина подкатил комок. Он сглотнул.
– Позапрошлой ночью?
– Верно. – Серем вздохнул. – Так вы здесь не поэтому?
–Не совсем. – И Манрин добавил: – Моя дочь Феррис тоже пропала. Надеюсь, они целы.
– Я тоже. – Серем посторонился. – Входите и рассказывайте, что вас сюда привело.
Манрин и Ульпен прошли в гостиную, где Ульпен, открыв рот, воззрился на пальму в горшке, что без остановки качалась над большим плетеным креслом. Манрин видел ее бессчетное число раз, а потому не обратил внимания.
– Мы и правда пришли из-за Ночи Безумия, – начал он. – Хотя и не из-за бедняжки Гиты. Я не знал, что она исчезла.
– Исчезла, – повторил Серем. – Скорее всего похищена проклятыми чародеями.
Ульпен бросил на Манрина тревожный взгляд. Самообладание и воодушевление Манрина и без того получили чувствительные удары: ему пришлось, во-первых, прошагать пешком целых три квартала до дома Серема, а во-вторых, стучать в его дверь и дожидаться, пока откроют, как простому клиенту. Теперь к этому прибавилось открытие, что Гита была среди сотен пропавших. В такой ситуации, решил он, вряд ли разумно будет просить Серема прорицать: ведь тогда он узнает, что Манрин и Ульпен – чародеи и именно поэтому обычная магия им не повинуется.
Однако уйти сразу тоже было нельзя: обсудить исчезновения казалось очень важным.
– Я как-то не думал, что Феррис забрали чародеи... – начал Манрин.
– А кто же еще? – сердито перебил Серем. – Чародеи появились, сотни невинных исчезли – думаю, связь очевидна.
– Связь есть, несомненно, но почему чародеи обязательно виновны? Мы ведь не знаем, что произошло на самом деле.
– Я, конечно, не знаю, но надеялся, что ты узнал и пришел мне рассказать.
– К сожалению, нет.
– Значит, просто обменяемся наблюдениями? Я это уже делаю: поговорил с Кендриком, Перинаном и Итинией, и еще кое с кем из людей Зарреа. – Он взглянул на Ульпена, будто заметил юношу только сейчас. – Кто это?
– Ульпен из Северного Харриса. – представил того Манрин. – Он пришел в Этшар обсудить случившееся в их деревне: они там не знали, что Ночь Безумия затронула и нас.
– Она, кажется, затронула всех, – поморщился Серем. – Просто одним краям досталось больше, а другим – меньше. Баронствам Сардирона пришлось хуже, чем нам, в Алдагморе опустели целые деревни. Выжившие бежали – так эти вести дошли до нас.
– И как они с этим управляются?
– В ближайшую неделю в Сардироне-на-Водах собирается Совет баронов – будут решать, что делать. Пока же кое-кто казнит любого чародея, какой попадется, – и мне это начинание нравится.
Ульпен побледнел, но Серем смотрел на Манрина и ничего не заметил. Магистру свою реакцию удалось скрыть. Серем продолжил рассказ:
– Итиния говорит, лорд Азрад требует уничтожить чародеев, а Эдерд настаивает на изгнании. Но выслать их – значит просто переложить проблему на чужие плечи, так что он, вполне возможно, передумает и тоже выскажется за повешение.
Плохо, подумал Манрин, в двух городах Гегемонии им с Ульпеном нечего искать приюта.
– А что лорд Вульран?
– Мнется, – хмыкнул Серем. – И что удивляться? Он ведь на троне меньше трех лет, в такую переделку попал впервые. Да и пострадал Этшар-на-Скалах куда меньше нашего. Для него вопрос стоит не так остро.
Манрин кивнул.
– Все же казнь – это слишком сурово, – спокойно заметил он. – В конце концов не все чародеи преступники, да к тому же у многих есть друзья и семьи...
– Итиния говорит то же. Кстати, она сказала, к этому ее внимание привлек лорд Фаран, главный советник лорда Азрада. Знаешь, он собрал компанию чародеев – из тех, что никого не трогали, – и говорит от их имени. Что до меня, я думаю, в исчезновениях как-то замешаны они все. И пока снова не увижу Гиту, не склонен к милосердию.
Ульпен бросил на Манрина отчаянный взгляд; Манрин принялся задумчиво поглаживать бороду.
Он жил в Этшаре-на-Песках восемьдесят с лишним лет, с тех пор, как был подмастерьем, но если лорд Эдерд собирается высылать или вешать чародеев – пришла пора уходить. Рассказ Серема – недвусмысленный намек на то, как им следует поступить: побеседовать с другими чародеями – обмен новостями может быть весьма полезен – и постараться попасть под покровительство лорда Фарана. Манрин не был в Этшаре Пряностей почти тридцать лет, так что лично лорда Фарана не знал, но его слава деятельного вождя облетела всю Гегемонию.
Еще проблема: как туда попасть. Магией они пользоваться не могут, а добираться обычными способами – потерять самое меньшее неделю, и это при том, что промедление означает смерть.
Манрин знал, что чародеи могут летать, по крайней мере – некоторые, но ему не было известно, может ли летать он. А до Этшара Пряностей никак не меньше сорока лиг.
Конечно, летать у всех на глазах – значит привлечь к себе нежелательное внимание; хотя, будучи волшебником, Манрин всегда может солгать о том, как именно он это делает.
Лучше бы прибегнуть к другому способу путешествовать – и ему как магистру были известны некоторые возможности.
Риск, разумеется, был, поскольку Манрин не знал, как относятся к чародеям те, кто стоит в Гильдии выше него, и не изобрели ли они способа распознавать чародеев. Серем не заметил ничего чужеродного в Манрине, как и ничего необычного в Ульпене – но Серем расстроен потерей жены, да и к тому же никогда не был самым прозорливым магом в мире.
И все же, думал Манрин, воспользоваться принятым в Гильдии способом переноса было бы быстрее и проще всего.
– Знаешь, лучше мне поговорить с Итинией самому, – сказал он. – Навещу-ка я ее. Она ведь дома, в Этшаре Пряностей?.. Не знаешь, у Перинана на чердаке все еще висит тот гобелен?
– Конечно.
– В таком случае, – заторопился Манрин, – нам пора идти. – Он поклонился. – Спасибо за помощь.
– Но вы же только что пришли! – возразил Серем. – Хоть чаю выпейте, прежде чем уйдете! Или, может быть, вы хотите винограда?
Манрин движением руки остановил его.
– Нет-нет. Спасибо, но нам и правда надо идти. Мы заглянули просто узнать, как ты.
Огорченный Серем развел руками.
– Ну, если надо...
Пять минут спустя Манрин и Ульпен торопливо шагали по улице Магов, обгоняя редких встревоженных прохожих.
– Заглянем ко мне, – сказал Манрин. – Хочу кое-что взять. У тебя с собой есть хоть что-то?
– Немногое, – признался Ульпен. – Я ведь только подмастерье...
