Он чуть не застонал, чувствуя, как все тело наполняется мучительно-сладостным томлением.

Элиза, похоже, ощущала то же самое, в ее потрясенном взгляде отразился отблеск желания. Прошла долгая, томительная минута, прежде чем он выпустил ее палец изо рта.

Она изумленно воззрилась на него, явно ошеломленная тем, что такое простое действие имеет силу пробуждать такой глубокий физический отклик.

– В той книжке такого не делают. Он вскинул бровь и улыбнулся:

– Книги такого типа имеют тенденцию сосредоточиваться на технике, выпуская из виду тонкости и нюансы настроения, и хотя такого рода литература имеет свою пользу, искусство любви – это нечто гораздо большее, чем сам фундаментальный акт.

Испытывая потребность смочить горло, Кит глотнул вина. Элиза последовала его примеру, отпивая вино медленно и при этом не сводя с него глаз. Высунув язычок, она облизала губы.

Чувственный голод молотом застучал в нем, побуждая поцеловать ее, поцеловать горячо, крепко. Обуздав этот порыв, он потянулся к блюду, дожидающемуся своей очереди у его локтя.

– Закрой глаза, – пробормотал он.

– Закрыть глаза? Опять?

– Потому что я собираюсь кормить тебя. Ляг поудобнее, и когда плотно зажмуришься, твоей задачей будет есть и говорить мне, что ты ешь.

Этот урок, размышляла Элиза, совсем не такой, как она ожидала. С того момента как она опустилась на одеяло рядом с Китом, он не переставал ее удивлять, заставляя балансировать на острие таких томлений и желаний, которые она даже представить не могла.

А он ведь еще даже не поцеловал ее!

Ее окатило волной обжигающего жара, за которым тут же последовал озноб, дыхание сделалось неровным в ожидании его следующего шага. Мгновение спустя что-то скользкое и прохладное коснулось ее нижней губы.

– Что это? – Он произнес это чуть поддразнивающим тоном, глубоким, загадочным и сладостным. Ей приходилось прилагать усилия, чтобы сосредоточиться на своей непосредственной задаче, а не на его близости.

Она потрогала губами, попыталась уловить какой-нибудь запах, но мягкое и прохладное «нечто» у ее рта оставалось загадкой.

– Я не знаю.

– Ну же, это ведь так легко. Ты это часто ешь.

Он снова потер, на этот раз по верхней губе, затем еще раз по нижней. Несмотря на прикосновения, она была озадачена. Ну почему она не посмотрела повнимательнее на фрукты и сладости на блюде? Да потому что была слишком поглощена всеми теми волнующими вещами, которыми Кит собирался заняться с ней.

– Вот, попробуй, и поймешь.

Приоткрыв губы, она позволила ему покормить себя. Круглое и скользкое угощение оказалось легким и неожиданно твердым. Когда она укусила, струйка сладкого пикантного сока наполнила рот.

– Виноград, – объявила она после того, как проглотила. – Это виноград.

– Гм… верно. Теперь дай мне попробовать.

Наклонившись, он завладел ее ртом в неторопливом игривом исследовании, которое дразнило и манило. Она попыталась ответить на его поцелуй, встретив его язык, когда он проскользнул внутрь, чтобы вкусить фрукт самым тщательным и наиприятнейшим способом.

– Вкусно, – сказал Кит. – А теперь еще кое-что. Глаза закрыты, – предупредил он.

Она затаила дыхание. Ей не пришлось ждать долго, прежде чем он прижал кусочек какого-то другого угощения к ее губам. В отличие от винограда это лакомство не было ни холодным, ни скользким и имело какой-то цветочный аромат. – Какой-то фрукт, – заключила она.

– Откуси кусочек, – велел Кит.

Она так и сделала, вонзив зубы в то, что было похоже на живой бархат. Персиковая мякоть и сок наполнили рот пленительным, чувственным вкусом. Прожевав и проглотив, она попыталась поймать каждую каплю, но одна все-таки убежала, скользнув по щеке. Элиза хотела было стереть каплю, но Кит удержал ее руку:

– Нет-нет, эта моя.

Ее глаза резко раскрылись, когда губы Кита заскользили по ее коже, роняя поцелуи и слизывая дорожку, оставленную липким соком. Он омывал ее щеку до тех пор, пока не осталось и следа. У нее подогнулись пальцы ног, а тело будто пронзали сотни крошечных иголочек.

– Еще одно, последнее, – объявил он. Элиза остановила его:

– А разве ты сам не хочешь что-нибудь съесть? Позволь мне покормить тебя.

Его глаза вспыхнули изумрудным золотом. – Ну хорошо. Ты можешь доставить мне удовольствие кусочком инжира. – Он взял фрукт с тарелки и, воспользовавшись маленьким ножом, разрезал его на четвертинки. Отложив нож, подал кусочек ей. – Ты ведь знаешь, что говорят об инжире, да? – спросил он, подтягивая тело вперед, опираясь руками об одеяло по обеим сторонам ее талии.

Она покачала головой, протягивая угощение, чтобы он мог отведать.

– Нет, а что говорят?

– Что инжир эротичен, его внутренность напоминает сердцевину самого потайного места у женщины. Удивляюсь, как это в твоей пикантной книжице об этом не упоминается.

Ее глаза расширились, когда он откусил почти всю дольку, губами коснувшись кончиков ее пальцев, когда втягивал кусочек фрукта в рот. Прожевав, он улыбнулся ей проказливой улыбкой, и Элиза внезапно ощутила какое-то смутное нетерпение и беспокойство.

– Прошу прощения, – сказал он, как только доел инжир. – Не стоило мне так дразнить тебя. Это только смущает тебя и причиняет мне ужасное неудобство.

Он перегнулся, потянувшись, чтобы взять еще одно угощение с тарелки, при этом она мельком увидела, о каком именно «неудобстве» он говорил: его темно-синие брюки больше не сидели свободно и, казалось, стали ему тесны.

Искры жара, словно от брошенного в огонь полена, вспыхнули и разлетелись по ней. Но Кит казался вполне обычным, вполне беззаботным и не проявлял никаких признаков неловкости или неудобства.

В таком случае, заключила Элиза, если Кит не взволнован такой раскрепощенной реакцией своего тела, то и она не позволит себе этого. Она вспомнила, как выглядели мужчины на иллюстрациях, которые она рассматривала, и осознала, что такая реакция, очевидно, вполне естественна.

Опершись на согнутый локоть, он вытянулся в полный рост рядом с ней.

– Это, – заявил Кит, показывая ей маленький шарик кремового цвета, – лакомство, требующее особого внимания. Эти конфеты называются «Соски Венеры».

Элиза почувствовала, как кончики ушей загорелись и, без сомнения, порозовели.

– Ты дразнишь меня, да? Не могут же они действительно называться, – она не могла заставить себя произнести эти слова по-английски, – так, как ты сказал?

Он откинул назад голову и рассмеялся.

– Именно так они и называются. Ты что, думаешь, я сам придумал такое название – «Венерины соски»?

Она выгнула одну бровь.

– Да, так я и думаю. Он снова усмехнулся:

– Польщен за комплимент моему воображению, но, боюсь, я не могу приписать себе такую честь. Я обнаружил эти конфеты на континенте, в одной симпатичной венской кондитерской. Владелец был ужасно рад упаковать целую коробку для моего исключительного удовольствия. – Он поднес конфету к ее губам. – Вот, попробуй.

– А из чего же они сделаны?

– Ну, выражаясь на простом и понятном английском, это жареные каштаны в сахарно-кремовой глазури. Ты разве не любишь каштаны?

– Гм-м… люблю. Но сейчас не зима. Где ты нашел каштаны в это время года?

Он улыбнулся ей медленной улыбкой, которая обнаружила крайне соблазнительную ямочку на подбородке.

– Есть способы. А теперь я настаиваю, чтобы ты попробовала и согласилась со мной, что это одно из самых греховно-божественных впечатлений в твоей жизни.

На взгляд Элизы, все ее сегодняшние впечатления были греховными и одновременно божественными. Однако разве не в этом смысл их свидания? Дать волю своим эмоциям и желаниям, уступить, поддаться страсти, в полной мере наслаждаясь новыми, неизведанными ощущениями? Получать и дарить удовольствие и при этом доказать Киту, что она идеальная женщина для него.

Набравшись смелости, она подняла голову и откусила кусочек конфеты. Сочный маслянистый вкус каштана наполнил рот. Изысканно-нежные, как и обещал Кит, «Венерины соски» с восхитительной пикантностью таяли на языке. Она улыбнулась и откусила еще кусочек, при этом Кит присоединился к ней, откусывая с другой стороны так, что их губы соприкасались. Так они и доели конфету, делясь и смеясь, купаясь в сладко-чувственных ощущениях.

Но как только конфета была съедена, они уже не могли беззаботно смеяться. Игривые сладко-сахарные поцелуи превратились в долгие, глубокие, пьянящие набеги, от которых голова кружилась, словно пух одуванчика, подхваченный порывом летнего ветра.

Отдаваясь на волю страсти, поющей у нее в крови, Элиза последовала примеру Кита, позволяя ему взять себя в путешествие по чувственному наслаждению, как он и обещал. Заключенная в восхитительный долгожданный плен его рук, она целовала его так, как он учил ее, вспоминая его уроки и применяя их, как она надеялась, с пользой.

Кит определенно не жаловался, бормоча слова поощрения, даже когда прерывался время от времени, чтобы внести предложение или показать ей новый способ максимально увеличить их обоюдное удовольствие.

Затем, словно поцелуев уже стало недостаточно, он стал прикасаться к ней.

Вначале легкие ласки. Прикосновение кончика пальцах щеке. Скольжение ладони вдоль шеи. Ошеломляющее ощущение его зубов, легонько сжимающих мочку уха. Она едва не лишилась чувств в тот миг, когда он в последний раз нежно прикусил чувствительную плоть. Наполовину вздох, наполовину стон сорвался с ее губ.

Он улыбнулся и стал также легко покусывать низ щеки и подбородок. Спустившись к ключице, омыл поцелуями узкую полоску обнаженной кожи, лежащей над лифом платья. Она застонала, сердце заколотилось как безумное, когда он прекратил поцелуи, чтобы положить ладонь ей на грудь.

Долгое мгновение он не делал ничего, давая ей привыкнуть к весу и очертаниям обхватывающей ее ладони. На глубоком вдохе ее грудная клетка поднялась, бессознательно подталкивая скрытую муслином грудь полнее в его плен. Он добавил вторую руку и подержал ее, затем стал медленно потирать большими пальцами по изнывающей в чувственном томлении плоти.

Словно по собственной воле, ее соски мгновенно ожили, затвердели и заострились под ловкими, умелыми движениями пальцев. Хватая ртом воздух, она почувствовала, что во рту пересохло. Каждая его ласка воспламеняла ее, пробуждая неизведанные доселе томление и жажду.

Ненасытный чувственный голод вспыхнул, словно мерцающие изумруды, в его глазах за секунду до того, как он опустил голову и захватил ее губы своими. Неукротимый и безжалостный, требуя, чтобы она возвращала ему поцелуи в полной мере, он стал настойчивее в своих ласках, и каждое сжатие, поглаживание и прикосновение его умелых рук молнией пронзало ее тело. Щемящая боль между ног усилилась, оставляя ее трепещущей и беспечной, сосредоточенной лишь на нем и тех восхитительно порочных ощущениях, которые он дарил ей.

Она уже мало что соображала, когда его пальцы стали расстегивать пуговицы и ослаблять шнуровку ее лифа и корсета. Ткань обмякла, и он потянул ее книзу, обнажая грудь.

На одно взрывное мгновение их взгляды скрестились, когда она лежала перед ним, наполовину обнаженная.

– Вот это, – пробормотал он, – настоящие соски Венеры, достойные самой богини любви.

Он легко коснулся одного упругого розового кончика, сорвав стон с ее губ. Потом дотронулся до другой груди, в легкой скользящей ласке обведя нежный ореол, прежде чем легонько ущипнуть и потянуть сосок так, что она заизвивалась под его рукой.

– Боже, как ты прекрасна, Элиза! Такая страстная, такая совершенная. Где ты пряталась все эти годы?

«Здесь, рядом, – подумала она сквозь чувственную пелену, туманящую сознание. – Всегда здесь. Ждала тебя. Ждала этого».

Он играл с ней, сколько – она не знала, слишком поглощенная гаммой ощущений от его прикосновений, чтобы чувствовать что-то еще. Когда она думала, что уже больше не сможет вынести, ибо нервы были так натянуты, что, казалось, еще немного, и она рассыплется, он сделал нечто, ошеломившее ее с новой силой.

Он взял ее сосок в рот и обвел языком нежную плоть, прежде чем легонько потянуть.

– М-м, я был прав, – пробормотал он. – «Соски Венеры» вкусны, спору нет, но ты, мой маленький воробышек, гораздо вкуснее. Так бы прямо и съел тебя.

А потом она уже ни о чем не могла думать, мозги обратились в кашу, когда он целовал, лизал и посасывал. Погрузив пальцы ему в волосы, она гладила его голову и щеки, пока он дарил ей это наслаждение.

Она позволила ему делать все, что пожелает, охваченная такой лихорадкой, сопротивляться которой не было сил. Его рука нырнула под юбки, путешествуя в неторопливом скольжении от затянутой в чулок икры до обнаженного бедра. Нежно исследуя ее изгибы, он гладил ее внизу, одновременно целуя и лаская сверху. Вокруг колена, вверх по бедру, скользил легкими, неспешными кругами. Обхватив ладонью выпуклость ноги, он стал водить веерообразными движениями большого пальца по внутренней стороне бедра туда-сюда, с каждой лаской усиливая ее щемящую, ноющую боль. Она задрожала, глаза закатились, когда он подул своим обжигающим; дыханием на одну влажную от поцелуев грудь. Его пальцы заскользили, пробираясь выше по бедру. И как раз в тот момент, когда ее затуманенное сознание гадало, куда дальше может переместиться его рука, он остановился.

Пробормотав что-то похожее на ругательство, он сжал пальцы, стиснув их в стальной кулак. Спрятав лицо у нее на груди, он лежал тихо и неподвижно, и дрожь пробегала по его телу, словно внутри его шла какая-то ужасная борьба. Эта внутренняя борьба бушевала несколько долгих, напряженных мгновений до тех пор, пока он, с явной неохотой, не вытащил руку у нее из-под юбок.

Задержавшись, чтобы запечатлеть долгий поцелуй на каждой обнаженной груди, он прерывисто выдохнул и отодвинулся.

Без укрывающего тепла его объятий Элиза лежала, сбитая с толку и покинутая, в смятении от того, что он так поспешно покинул ее.

– Кит?

Краем глаза она заметила, что он сидит, подняв колено и прикрыв лицо рукой, словно во власти какой-то ужасной агонии.

– Кит, вернись.

«Да, – подумала она, – пожалуйста, пожалуйста, вернись».

Раздвинув прикрывающие лицо пальцы, он выглянул в образовавшиеся щели.

– Не могу, моя дорогая. Мы должны остановиться.

Но почему, недоумевала она, когда все, что он делал, было таким бесподобным – каждое его прикосновение, каждый поцелуй?

– Но я не хочу, – пожаловалась она, надув губки, наверное, впервые в жизни.

Он улыбнулся одним уголком рта:

– Я тоже не хочу, но мы должны. Мы не смеем заходить дальше. – Он помолчал, сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул. – В любом случае у нас еще будут и другие возможности, ведь впереди еще уроки. Нет нужды слишком торопить события.

Уроки?

Их любовная игра настолько превзошла все ее фантазии и ожидания, все ее чувства и ощущения настолько сосредоточились на Ките и чистейшем блаженстве быть в его объятиях, что она совсем забыла про уроки.

Но сейчас, когда туман страсти начал понемногу рассеиваться, Элиза поняла, что он прав. Сказать «стоп», пока их страсть окончательно не вышла из-под контроля, благоразумно и правильно. По правде говоря, она не знала, где он взял силы остановиться. Никогда прежде не испытывая такого безудержного желания, она и не догадывалась, насколько трудно будет оторваться. Если бы он не остановился тогда, когда остановился… ее невинность, вероятнее всего, была бы уже потеряна. Разумеется, она бы не слишком возражала, поскольку Кит тот мужчина, которому она бы с радостью подарила свою девственность, потому что хотела, чтобы он был ее первым, последним и единственным.

Но порядочная, благовоспитанная леди отдает свою девственность только в браке. А захочет ли Кит жениться на ней? Или это слишком глупо с ее стороны – питать надежды на такой исход, верить, что однажды он, возможно, полюбит ее и попросит стать его женой?

И все же если все эти годы чопорного, молчаливого ожидания, чтобы он заметил ее, не принесли результата, то, быть может, страсть – тот путь, который поможет завоевать его сердце. По крайней мере сейчас он хочет ее, видит в ней желанную женщину, а не невзрачную маленькую подружку своей невестки. И она делает успехи, и сегодняшний день тому доказательство. Если бы еще месяц назад кто-то сказал ей, что они с Китом будут проделывать все эти чудесные, страстные вещи, которые они делали сегодня, она бы ни за что не поверила.

И поэтому она позволит тому, что происходит между ними – что бы это ни было, – продолжаться, надеясь, что в конце концов его желания перерастут в любовь. Мурашки побежали по позвоночнику при мысли о других уроках, ее тело вес еще трепетало оттого блаженства, которое он подарил ей сегодня. И хотя она не имела представления, что же может быть дальше, она не могла дождаться, когда узнает.

За окном между тем набежала тучка, закрывая теплый солнечный диск. В окна галереи скользнули тени. Элиза поежилась, остро осознав, что ее грудь все еще обнажена. Дрожащей рукой она потянула кверху лиф и корсет, крепко прижимая и то и другое к груди и пытаясь сесть.

– Давай я помогу тебе, – предложил он.

Она взглянула на него, внезапно застеснявшись.

– Я сама.

Поддев пальцем подбородок, он приподнял ее голову и заставил посмотреть себе в глаза.

– Я говорил тебе, что не должно быть никакого стеснения, когда мы вместе? Пожалуйста, сделай нам обоим одолжение не забывать об этом.

Под его терпеливым, понимающим взглядом ее неловкость исчезла.

– Да, Кит.

– А теперь, если ты выпустишь из смертельной хватки свой лиф, я помогу тебе снова зашнуроваться. В любом случае я обязан исполнить роль твоей горничной, поскольку именно я виноват в том, что твоя одежда в таком беспорядке.

Она мягко усмехнулась:

– А ты умеешь выполнять обязанности дамской горничной?

– Я имел кое-какую практику в свое время, вполне достаточную, чтобы научиться справляться с этим, – сказал он, становясь на колени позади нее. Умелой рукой он взялся за шнуровку корсета. – Хотя это форменное безобразие – прятать такую красивую грудь, потому что она воистину великолепна. Впрочем, с другой стороны, это дает мне возможность мечтать о том, когда в следующий раз я смогу полюбоваться на нее.

– Кит!

Смеясь и ничуть не раскаиваясь, он коснулся поцелуем одного обнаженного плеча, затем продолжил зашнуровывать ее. Когда платье было приведено в порядок, он встал и протянул ей руку, помогая подняться. Поправляя прическу, уложил на место растрепавшиеся пряди, затем провел ладонью по юбке, расправляя морщинки.

– Как новенькая, – провозгласил он.

Элиза, отвечая услугой на услугу, тоже одернула его жилет и поправила шейный платок. Закончив, убрала со лба непослушный локон.

– Когда мы еще раз встретимся?

– Гм-м… мне тоже не терпится, но надо подумать. Полагаю, будет выглядеть странно, если тебя вдруг начнут преследовать частые недомогания.

Она кивнула:

– Да, это будет подозрительно. Вайолет непременно позовет доктора Монтгомери, уверенная, что случилось что-то ужасное.

Обняв Элизу за талию, он привлек ее к себе.

– Тогда пусть для тебя это будет сюрпризом. Так ты никогда не будешь знать, когда за углом тебя поджидает поцелуй.

Ее рот внезапно наполнился слюной в нетерпеливом ожидании.

Наклонив голову, он поцеловал ее долгим, затяжным поцелуем.

– Благодарю за восхитительную встречу. Она незабываема. Ее сердце подпрыгнуло.

– Как и для меня.

– А теперь возвращайся скорее в свою комнату, пока тебя не хватились, если уже не хватились. Да, и вот что, – он подошел к ближайшей полке и вытащил книгу наугад, – возьми это.

Она взглянула на заглавие.

– «Трактат по теоретическому исчислению».

Он удивленно склонил голову, затем пожал плечами: – Ты ведь любишь совершенствовать свои знания, не так ли?

– Да, но даже я не люблю математику. Он усмехнулся и поцеловал ей руку.

– В этом ты не одинока. А теперь иди. Прижав книгу к груди, она подчинилась.

Он любовался движением ее стройных бедер, пока она шла к лестнице. Спустившись вниз, она на мгновение приостановилась, чтобы посмотреть, смотрит ли он.

Он смотрел, не сумев удержаться, чтобы не подойти к перилам. Вскинув руку, еще раз улыбнулся ей на прощание. Она улыбнулась в ответ, показав ровный ряд белых зубов, после чего повернулась и заспешила прочь, тонкая и гибкая как тростинка.

Грудь ему как-то странно сдавило.

Как же это возможно, недоумевал он, что с каждым днем она становится все красивее и привлекательнее? А ее кожа! Она сияет, словно освещенная изнутри. Неужели это их любовная игра придала ей такое сияние? Добавила живого блеска глазам?

Он знал, что доставил ей удовольствие – каждый ее поцелуй и вздох говорили о нескрываемом, безыскусном наслаждении. И она возвращала ему его сторицей, своими невинными, осторожными прикосновениями обжигая его до самого нутра. Неудовлетворенное желание еще и сейчас держало его своей немилосердной хваткой, требуя утоления. Остановить их ласки было нелегко, ибо каждая клеточка его существа настаивала на том, чтобы он погрузился в глубины ее желанной и желающей плоти. Но огромным волевым усилием, удивившим даже его самого, он закончил их интерлюдию. «Называется, сохранил отношения легкими и игривыми», – подумал он, кривя губы в ироничной усмешке. Развернувшись, подошел к месту их взаимного соблазнения. Собрав в охапку подушки и одеяло, он положил их на прежнее место, на стоящую у окон длинную софу.

Как он остановил сегодня их любовную игру, точно так же должен положить конец и всей этой затее. Его уже влечет к ней больше, чем он мог вообразить. Больше, если честно, чем к любой другой женщине.

И как бы он ни убеждал себя в необходимости прекратить их уроки любви, он знал, что не хочет противиться этой внезапной страсти. Мысль о том, чтобы обходиться без ее поцелуев, отказаться от ее ласк, казалась ему теперь просто невыносимой. Он не сможет отказаться от их любовной игры, какими бы опасностями это ни грозило.

Возможно, он слишком уж преувеличивает риск: сегодня же он смог вовремя остановиться. Значит, сможет и дальше. Во всяком случае, он на это надеется.