Глава сорок третья

Совместное заседание с Джет-Тех было назначено в деловом квартале, в зеленом с тиковыми панелями зале правления в главной конторе банка. Палмера опять не пригласили, но на этот раз он не пошел. Вместо этого он потратил почти половину дня, сочиняя речь для Буффало. Черновик, который Вирджиния дала ему, был, по ее признанию, сделанному весьма непринужденно, просто списан с речи в Сиракузах. Теперь без десяти минут пять, Палмер закончил новый набросок и отдал его Вирджинии. Она стояла перед ним и, слегка нахмурившись, читала первую страницу, стараясь разобрать его почерк на разлинованном желтом листе бумаги.

— Что это за слово? Обороты?

— Думаю, да.

— Скорее выглядит, как аборты. Они в Буффало знают, что такое оборот? — Она нежно улыбнулась ему:— Думаю, они лучше знают, что такое аборт.

— Пойди освежись.

— Сейчас пойду, — кивнула она. — Мне надо редактировать это, когда буду перепечатывать?

— Мисс Клэри, — начал Палмер, — вы журналистка, а не машинистка.

— А вы вице-президент, исполнитель, а не сочинитель речей.

Он открыл рот, чтобы возразить. В это время тихо прожужжал внутренний телефон.

— Да? — ответил он.

— Какой-то мистер Гаусс хочет вас видеть.

— Кто?

— Какой-то мистер Гейнц Гаусс. Ему не была назначена встреча.

— Боже мой, пригласите его ко мне. — Палмер встал и устремился к двери. — Кто бы мог подумать!

— Ученый Гейнц Гаусс? — спросила Вирджиния.

— Тот, которого я взял в Пенемюнде. — Палмер открыл дверь в то время, как Гаусс подходил к кабинету. — Гаусс! — воскликнул он, протягивая тому руку.

Гейнц Гаусс задержался у двери, позволив потрясти свою руку. Он был на целую голову ниже Палмера, худой, маленький человек, немного старше 60 лет, с редеющими черными волосами, у висков грязно-серыми.

Когда он смотрел на Палмера большими черными глазами, казалось, его узкий, похожий на клюв нос слегка подергивается. Его большой, тонкогубый рот зашевелился, как у заики, затем остановился, потом снова задвигался. Из-под зачесанных назад прядей волос просвечивал серо-желтый череп.

— Вы не очень изменились, — сказал Палмер.

— О нет, я изменился.

Палмер отпустил его руку, но Гаусс продолжал стоять на месте. Теперь он всматривался в огромную комнату. Его взгляд остановился на Вирджинии.

— Это мисс Клэри, наш сотрудник из отдела рекламы.

Гаусс выпрямился, но его каблуки не щелкнули. Он слегка поклонился:

— Очень приятно, мисс Клэри.

Вирджиния подошла к двери. Палмер видел, что, если бы не ее совершенно очевидное намерение покинуть комнату, Гаусс не изменил бы своей позиции в дверях. Теперь же ему пришлось сделать это, боком войдя в комнату.

— Исправленный экземпляр будет позже.

— Вы сейчас не идете домой?

— Нет, я собираюсь немного поработать над ним.

— Я зайду к вам попозже.

— Прекрасно.

Палмер закрыл дверь и повел Гаусса к стоящему у письменного стола креслу. Маленький человек осторожно сел, как будто стараясь занять по возможности меньше места. Палмер сел в свое кресло.

— Сигарету?

Гаусс потянулся было за сигаретой, но остановился на полдороге. — Deja vu [Уже виденное (франц.)], — пробормотал он.

— Что именно?

— Вы предлагали мне сигарету, когда мы виделись в последний раз.

— Предлагал, конечно. И после всех этих лет снова это делаю, — слегка улыбнулся Палмер, — Что привело вас в город?

Нахмурившись, Гаусс взял сигарету и закурил.

— Вы должны знать, — сказал он. — Эта история с Джет-Тех. Я руковожу научноисследовательскими работами.

У Палмера было такое ощущение, будто кто-то провел ему по сердцу холодной тряпкой. Ни одного слова от Гаусса за пятнадцать лет. Это было в порядке вещей. Но его неожиданное появление именно теперь было слишком многозначительно.

— Вы в городе с Барни Кинчем, я полагаю?

— Я прямо с заседания. Результат которого вы, вероятно, знаете?

— Да. — Палмер подвинулся ближе к столу. — Если это вас как-нибудь утешит, я возражал против такого решения. Глаза немца просветлели. — Да? А почему?

— Думаю, мы могли бы прийти к какому-то соглашению. Может, это было бы не то, чего вы хотели, но по крайней мере вы получили бы кое-какие деньги.

— Кое-какие деньги. — Уголки тонкого рта Гаусса опустились. — Сказать вам кое-что ради старого знакомства?

— Если вы считаете нужным.

— Половина бюджета следующего года на мои экспериментальные работы уже израсходована на эту проклятую богом ракету-носитель «Уотан».

— Ту, что продолжает взрываться? Это ваше?

— Mea culpa [Моя вина (лат.)]. — Маленький человек поудобнее уселся на стуле, как будто неудача давала ему определенные привилегии. — Начать с того, что все это — глупая авантюра. Двигатели на жидком топливе устареют прежде, чем сойдут с чертежных досок. Вы не думаете, что другие ученые продолжают возиться с этой детской игрушкой, не правда ли?

Палмер пожал плечами.

— Я, честно говоря, не успеваю следить за работами в этой области, — признался он.

— Но имя Джет-Тех связано с этой проклятой богом ракетой «Уотан», — сказал Гаусс. — И вот ради поддержания нашего реноме я выбрасываю в мусоропровод миллионы научно-исследовательских денег. Поэтому я так надеялся на одобрение займа.

Палмер приготовился встретить неизбежную просьбу, которая должна была последовать.

— Я также очень сожалею.

Немец кивнул:

— Есть и другие причины. Я надеялся, что вы будете на заседании вместе со мной. Я принес некоторые из наших новых игрушек. Безобидные вещички. Очень увлекательно.

— Да?

— Там никто не понял их значения. Вы, я думаю, поняли бы. У вас есть научное образование, нет?

Палмер покачал головой:

— Очень элементарное.

— Тем не менее, — продолжал маленький человек, — вы понимаете принцип ионного двигателя? Он создает ускорение, используя не энергию выхлопных газов, а излучение потока ионов, заряженных частиц. Все компании уже имеют эти двигатели. Но лишь мой способен создать именно то ускорение, которое необходимо. Действенное, неизменное, ощутимое, активное ускорение. Не здесь на земле. Воздух очень плотный. А в космосе, где нет воздуха. Очень увлекательно.

— Ваше собственное изобретение?

Гаусс дотронулся до своей груди.

— Моей группы. Я слишком стар для потрясающих открытий в науке. Открытия совершаются тридцатилетними. Но я еще могу показать, где вбивать первый клин. И они слушают.

— Это тоже приносит удовлетворение.

— Только что, — сказал немец, как будто его визит был заранее тщательно разработан, — я говорил, что двигатели на жидком топливе устарели. Вы понимаете преимущества твердого топлива?

— Для снарядов. С ним они выстреливают быстрее.

— Для космических ракет то же самое. Твердое топливо требует меньше всяких электронных схем, меньше всех хрупких маленьких устройств, так легко выходящих из строя. В твердом топливе мы имеем нечто совершенно новое, способное унести нас дальше Марса… и обратно.

— Строжайшая тайна?

— Правительство, конечно, знает. — Маленький человек поднял руку к голове. — Они не могут понять, по-настоящему понять все возможности этого топлива. Оно спечено. Вы знакомы с этим термином?

— Спечено? Вы спекаете его маленькими кусочками?

— Размер не больше аптечной пилюли. Каждая пилюля горит ровно 10 секунд. Ни больше, ни меньше. Она имеет твердую оболочку, которая ограничивает горение и усиливает его эффективность. При равном количестве жидкого и твердого топлива от твердого мы получаем сильнее толчок. Эти пилюли компактны. Хранить их так же легко, как жевательную резинку, что продается в автоматах для штучных товаров. Они поступают в камеру сгорания так медленно или так быстро, как вам это требуется. Фантастический контроль!

— Из ваших слов может создаться впечатление, что вы уже на полпути к звездам.

— Не только к звездам. Мы одна из этих проклятых богом разветвленных компаний, чьи деньги вложены в различные предприятия. — Немец произнес слово «разветвленных» подчеркнуто пренебрежительно. — У нас ведется несколько многообещающих работ по электронике. Микроминиатюризация. Это не моя область, но я стараюсь следить и за этим. У нас есть коротковолновый передатчик размером в десятицентовую монету. И приемник размером в спичечную головку. Сегодня днем я показывал эти игрушки. Никто не понял. Я попытался объяснить. Я сказал, что мы можем построить настолько мощный усилитель, что он, работая на энергии маленькой солнечной батареи, может быть использован для посылки радиосигналов с Марса на Землю в течение многих и многих лет. И все это — усилители, батареи, передатчик, приемник — может поместиться в наперстке.

— Что на это ответил Бэркхардт?

— Его рот не сказал ничего. Его глаза сказали мне, что я лжец. Я принес с собой фильм о работе нашего нового турбинного двигателя на керосине. Объем его, грубо говоря, с футляр телевизора. Вес 80 фунтов. Мощность 85 лошадиных сил. Вы понимаете, что означает эта фантастическая пропорция веса и мощности? Вы понимаете, что автомобиль с таким легким и таким мощным двигателем может быть сделан таким же легким, а значит, и быстрым и, значит, дешевым? В фильме показано, как мы устанавливаем этот двигатель на «фольксвагене». В машину садятся четыре человека. Она берет сразу со старта огромную скорость. Молния! И на дешевом керосине, а не на бензине.

— Это, должно быть, произвело огромное впечатление на наших людей.

— Да. Они спросили, как скоро мы можем дать это в производство, — вздохнул Гаусс. — Года два? Три? Даже имея заем, так долго?

— Тогда они потеряли к этому всякий интерес, — предположил Палмер.

— Один из наших планов зажег немного огня. У нас есть миниатюрная счетная машина. Полный комплект аппаратуры с запоминающим устройством на миллион знаков. Частота съема информации больше, чем у любой подобной машины. Она может быть использована для учета инвентаря. С дополнительно заложенными в нее данными она ведет бухгалтерию любой розничной торговли. Мы продаем такую машину за 50 тысяч долларов. Конечно, правительство не разрешает нам сдавать ее в аренду. Но будь у нас деньги, мы бы сами финансировали. Магазины розничной продажи могли бы купить у нас счетные машины в кредит.

— А это понравилось Бэркхардту?

— Пока мы не объяснили, что первые несколько лет не будет дохода. Мы должны будем научить персонал каждого магазина обращаться с нею.

— Вы принесли с собой пакетик этих штучек? — Палмер удобнее уселся в кресле. Если задачей Гаусса было просить деньги, он был по крайней мере очаровательным просителем. — Быть инициатором множества передовых идей — это, наверное, дает огромное удовлетворение.

Немец с гордостью откинулся на спинку кресла. Он положил ногу на ногу и заговорил, экспансивно жестикулируя сигаретой, держа ее за фильтр, как карандаш. Теперь трудно было узнать в нем осторожного скромного человека, каким он вошел в комнату.

— Полагаю, — заявил он, — мы могли бы показать конкурентам несколько вещей. — Его лицо неожиданно стало таинственным. — Кое-что из не обсуждавшегося сегодня. Но вы это оцените. У нас есть топливный элемент ненамного больше куска хлеба. Он работает на любом углеводороде: бутане, бензине, даже на высокооктановом горючем. И мощность его больше 100 ватт. Его можно объединить, — продолжал Гаусс, водя указательным пальцем по ладони, — с электромотором весом в один фунт, мощностью в 8 лошадиных сил. Вы можете в это поверить? — Он энергично покачал головой.

— Похоже, — сказал Палмер, — что вы отказываетесь от обычного двигателя. Приделываете к каждому колесу машины по такому моторчику и заставляете их работать от этого элемента?

— Точно. Я знал, что вы поймете. — Немец широко улыбнулся:— Так что, видите, мы не тратим время зря. Если не считать этой проклятой богом ракеты.

— Да, могу вас понять.

— Но вы догадываетесь, к чему в конечном счете все это идет? — спросил Гаусс. — Ракета-носитель на твердом топливе? Ионный двигатель? Микроминиатюризованная связь? Топливный элемент? Супермотор? Это начало снаряжения комплекта «сделай сам» для исследования космоса. Самая его сущность в том, что оно маленькое, легкое, позволяющее занять большую часть полезной емкости продуктами для поселенцев. После осуществления посадки вы передвигаетесь при помощи этого топливного элемента и двигателя. Луна, например, станет знакомой территорией в течение каких-нибудь нескольких дней. А с Луны, с ее меньшей силой тяготения, мы отправимся на другие планеты. — Он потряс руками в воздухе. — Все это действительно в пределах досягаемости, все! Зачем тратить время на искусственную космическую стартовую площадку? У нас уже есть естественная площадка — Луна. А ДжетТех имеет все данные, чтобы превратить Луну в самую большую космическую платформу, какая нам когда-нибудь понадобится. Это будет нашим трамплином на пути к звездам.

Некоторое время оба молчали. Палмер медленно улыбнулся:

— Поэтично. И очень впечатляюще.

— Не правда ли? — Немец закивал головой, его черные глаза блестели. Потом замолчал. А еще минуту спустя его лицо утратило всякое выражение. Он вздохнул. Казалось, он даже сократился в объеме, как будто под большим давлением. Он убрал руку, снял ногу с ноги и крепко сжал колени. — Все это, — сказал он упавшим голосом, из которого ушла всякая радость, — требует денег.

— Вы, конечно, можете рассчитывать на правительственные фонды.

— Мы двигаемся слишком быстро для такой струйки денег. — Ноздри Гаусса презрительно раздулись. — Полмиллиона оттуда, полмиллиона отсюда. До солнечной системы рукой подать, а мы точно нищие вымаливаем подачки.

Палмер усмехнулся:

— Мне нравится, как вы бросаетесь деньгами. «Полмиллиона оттуда, полмиллиона отсюда». Это звучит прелестно.

— О, вы шутите. — Немец смущенно улыбнулся. — Я понимаю, меня заносит. Частично это оттого, что знаю наши возможности. И частично из-за того, что я самый проклятый богом нетерпеливый человек во вселенной. Как вам известно, я старше всех из пенемюндской группы. Иногда я чувствую себя старше самого бога. Я уже вижу себя лежащим в гробу, мертвым, а наша работа продвигается вперед сантиметрами, существуя на скудные гроши, в то время как она могла бы идти вперед широкими шагами, лететь ввысь.

— И частично потому, — сказал Палмер, все еще улыбаясь, чтобы смягчить остроту своих слов, — что вы проклятый богом эгоист. Вы хотите это все для себя, не правда ли?

Гаусс слушал его молча, открыв рот. Глаза его ничего не выражали. Затем он попытался возвратить Палмеру улыбку.

— Незачем это, гм, скрывать. Еще двадцатилетними парнями, только что выпущенными из института кайзера Вильгельма, все мы стремились к звездам. Мы, конечно, читали работу Годдара. Ракета на жидком топливе. Двухступенчатая ракета. Никто в Америке не последовал его экспериментам, а мы это сделали.

— Да. — Палмер сухо кашлянул. — Ваш «Фау-2» это показал.

Гаусс сделал рукой странный жест перед грудью. Что-то вроде взбалтывающего движения.

— Это пришло позже, мой друг. Много позже. Приказы. Весь этот Schrecklichkeit [Ужас (нем.)] — по приказам. И я знаю, много людей погибло. Но когда русские обогнали вас с первым спутником Земли, что понесло в космос ваш собственный спутник? В чем существенная разница между вашим старым «Редстоуном» и нашим старым «Фау-2»?

Палмер не отвечал, вспоминая рейд на Пенемюнде, взятие в плен таких людей, как Гаусс, которые смогли стать изобретателями первой американской ракеты-носителя. Он с интересом подумал, как много чести принадлежит в этом деле ему самому? Он никогда серьезно не задумывался над этим, даже во время неудач первых запусков. В те дни его преследовала единственная мысль — может быть, он помог захватить в плен не тех людей.