— Не в трубку, Джерри!

— Ма-ам!

Брошенная трубка громыхнула о доску телефонного столика. Палмер слышал, как голос Джерри стал постепенно удаляться.

Он снова откинулся на подушку, представляя себе, как дочь бежит сейчас по их старому дому. Наверно, она еще в пижаме, а может быть, уже в шортах и в лифчике, под который недавно начала подсовывать мягкие подкладочки.

Внешностью Джерри походила на Палмера, это не очень удачно для девушки, размышлял он. Она была слишком высокой для своего возраста. В свои одиннадцать лет она была лишь на дюйм ниже Эдис. Как и у Палмера, ноги были у нее непомерно длинные и лицо, как у него, узкое, впалые щеки и высокие, резко очерченные скулы. Тонкая, туго обтягивающая лоб и подбородок кожа лишала лицо детской округлости. Из нее вышла бы отличная манекенщица, подумал Палмер и взглянул на часы. Прошло уже пять минут. Услышит ли Джерри, если он крикнет в трубку? Куда она запропастилась? Дом у озера был построен еще дедом Палмера, вскоре после убийства Мак-Кинли. Бестолковое двухэтажное сооружение с позеленевшим медным куполом и белым резным карнизом вдоль всего фасада, обшитого кедром. От самого дома к крытой пристани вела трехсотметровая дощатая дорожка. В памяти Палмера сохранились воспоминания детства, связанные с этим домом: причал, освещенный японскими фонариками, музыка маленького оркестра, доносившаяся с озера до спальни мальчиков, где он и его старший брат Хэнли, вместо того чтобы спать, просиживали до поздней ночи, прильнув к окну. Палмеру запомнился легкий перезвон ледяных кубиков в чашах с пуншем и женщины в коротких обтянутых юбках.

Палмер снова взглянул на часы: прошло уже восемь минут! Он присел на край кровати и с нетерпением уставился на беспорядочно разбросанные по полу у кровати листки «Трибюн». С рекламной страницы лукаво смотрела на него девица в купальном костюме. Он отодвинулся к стене, обшитой деревянной панелью.

Бэркхардт намеревался весь этот день, включая и ленч, посвятить совещаниям с руководящим персоналом ЮБТК. С минуты на минуту Палмер ждал звонка Бэркхардта, который должен был уточнить время их встречи.

— Папа! — послышался голос Джерри.

— Боже мой! Неужели ты не понимаешь, что нельзя так долго задерживать…

— Я не могу найти ее, — прервала его девочка.

— Хорошо, — сказал Палмер, едва сдерживая закипавшее в нем раздражение. — Передай ей… нет, лучше возьми карандаш и запиши.

— Ладно.

— Записывай, — сказал Палмер уже более спокойным голосом. — Первый вице-президент…

— Пишу. — Пауза. — А сколько «е» в слове вице-президент?

— Ох, боже мой, Джерри!

Палмер снова сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Записывай: «Юнайтед бэнк энд траст ком…»

— Ой-ой-ой. Юнайтед, а дальше что?

Палмер закрыл глаза и повторил уже совсем спокойным голосом:

— …бэнк энд траст компани». Пожалуйста, прочти то, что ты записала.-

Он внимательно все выслушал и утвердительно кивнул головой. — Передай маме, что я назначен на этот пост, — добавил он.

— Теперь мы переедем в Нью-Йорк? — спросила Джерри.

— Очевидно.

В ответ раздался неприятный звук, будто Джерри сейчас стошнит прямо в трубку. — Папа! — простонала она.

— Послушай, мисс Палмер, ты когда-нибудь получала серьезную взбучку?

— Хорошо, хорошо, — вздохнула девочка, — я все передам, но едва ли эта новость кого-нибудь обрадует.

— До свидания, Джерри. — Палмер повесил трубку.

Сколько «е» в слове вице-президент! Как будто это слово можно написать как-то иначе!

Палмер снова откинулся на подушку и закрыл лицо руками. Послушай, дорогая, послушай, теперь я, в сорок четыре года, стал вторым по рангу руководителем самого большого банка во всей стране. Слушай, дорогая, мне больше не нужно корпеть в Чикаго и довольствоваться бессмысленным титулом на бумажном бланке. Хэлло, дорогая, спокойной ночи!

Он встал и подошел к зеркалу на туалетном столике. Кожа под его серыми, широко расставленными глазами слегка одрябла и потемнела. Он плохо спал в доме Бэркхардта. Решающий момент после напряженного и тонкого маневрирования, принесшего ему эту молниеносную ошеломляющую победу, совершенно лишил его сна.

Палмер подошел к окну, выходившему на Пятую авеню, и рассеянно принялся разглядывать прохожих. Он грустно вздохнул, ощутив, что ему чегото не хватает. Через некоторое время, глядя на толпу, он понял, что ищет среди прохожих женщин. Однако, после девяти все они уже были на своих рабочих местах. Палмер постоял еще у окна в надежде, что какая-нибудь из них, опаздывая на работу, все же промелькнет мимо, маня своими…

Горло перехватила спазма, Палмер судорожно глотнул и поспешно отвернулся от окна. Опустив взгляд на носки своих ботинок, он снова увидел девицу в купальном костюме на рекламной странице газеты на полу.

Раздался телефонный звонок. Палмер поднял трубку.

— Вуди? Мы можем встретиться около одиннадцати. Идет? — прозвучал голос Бэркхардта.

— Отлично.

— Итак, до встречи. — Бэркхардт повесил трубку.

Палмер открыл ящик комода, вынул рубашку и с раздражением заметил, что миссис Кэйдж оставила морщинку на воротничке. Он взял другую рубашку и, расстегнув пуговицы, разложил ее на кровати.

Переодеваясь, он мысленно вернулся к телефонному разговору с Бэркхардтом и попытался вообразить, как будет выглядеть эта встреча. Вероятно, она будет носить неофициальный характер, решил он, просто повод, чтобы представить его узкому кругу руководства банка. Какого же рода вопросы могут возникнуть в их беседе?

Одним из преимуществ Палмера была способность предвосхищать события. Теперь он это знал, а вначале и сам не подозревал об этой своей способности. Первым, кто ее обнаружил, был Гарольд, вице-президент его отца. Гарольд собирался подать в отставку, он давно уже об этом подумывал. Банк достиг определенного размаха после второй мировой войны. Однако при нынешнем составе руководства вряд ли можно было ожидать дальнейшего роста. Гарольд видел это гораздо отчетливей, чем отец Палмера, уже в то время пораженный неизлечимой болезнью, о которой он не подозревал. К этому времени и Гарольд и отец Палмера приближались уже к восьмому десятку, и Гарольд решительно выступил за то, чтобы молодой Вудс, исполнявший тогда должность секретаря вице-президента, был назначен на покидаемый им, Гарольдом, пост второго по рангу руководителя банка.

— Должен напомнить вам, что этому юноше едва минуло тридцать пять! — заявил тогда отец Вудса.

— Да, но у него ваша голова, — несколько поступившись истиной, ответил Гарольд. — У вас даже одинаковый образ мыслей.

Они открыто обсуждали кандидатуру Палмера, словно его и не было рядом с ними в этой комнате. В действительности же Палмер и три других вице-президента банка находились тут же и прилагали все усилия к тому, чтобы производить впечатление людей, занятых лишь своими собственными мыслями. Никто не сомневался в том, что Палмер ничуть не стремится занять место своего отца. Это было совершенно очевидно и понятно. Каждый отец создает дело для своего сына, это так же естественно, как то, что солнце ежедневно восходит на востоке. Однако, если сын не хочет принять этот дар, если он неудачный отпрыск своего рода и если он присутствует на этом совете лишь потому, что отец его при смерти? Ну что ж, это уж касается лишь сына, это, так сказать, вопрос его совести.

— У него дар предвидения, — заявил тогда Гарольд. — Тот особый склад ума, который бывает лишь у настоящих банкиров, — способность постоянно видеть в перспективе бесчисленное множество альтернатив. Это весьма ценный дар.

Наступила неловкая пауза, и Палмер, откашлявшись и улыбнувшись, шутливо сказал: — Насколько мне известно, фирма электронновычислительных машин работает сейчас над изготовлением аппаратуры, которая будет справляться с этим значительно лучше… Надевая чистую рубашку, Палмер внимательно разглядывал себя в большом зеркале туалета. Предложение водрузить юного наследного принца на малый трон в возрасте тридцати пяти лет мало воодушевляло отца, как и самого Палмера, который и слышать об этом не хотел. Сейчас же он, словно в омут головой, был брошен на малый трон значительно большего королевства, империи «Юнайтед бэнк энд траст компани». И здесь он сразу становился вторым по значению лицом в самом крупном банке страны. Палмер посмотрел на свой портфель, спрашивая себя, положил ли ему Мейген среди бумаг что-либо полезное, пригодное для сегодняшней деловой беседы. Так снова заговорил в нем бесценный дар предвидения. Он открыл портфель, медленно пролистал досье «Положение в банках Нью-Йорка», просмотрел вырезки и напечатанные на машинке краткие обзоры, читанные им уже не раз. Да, все это можно определить одним словом «неустойчивость». Дела в финансовом мире Нью-Йорка были стабильны лишь постольку, поскольку было стабильно положение в стране в целом, так как Уолл-стрит одновременно и диктовал и отражал политику, проводимую тысячами банков в штатах, ведущих операции с Нью-Йорком. Взвесив эту ситуацию, Палмер решил, что кредитный цикл явно уподобился пресловутому удаву, который очень плотно свернулся в клубок, так плотно, что еще немного — и он проглотил бы собственный хвост.

Как и прежде, был большой спрос на свежий приток денег, на сбережения и наличные, то есть на зеленые банкноты, которые при получении порождали бы новые деньги в виде банковских кредитов, мнимых денег, но таких, которые можно было бы широко пускать в оборот.

Вот в чем заключалась, по существу, вся проблема с кредитами. Вся страна взывала к банкам в поисках кредитов, начиная от автомобилиста, который считал, что непременно должен обменять прошлогодний автомобиль на модную марку текущего года, и до заводчиков Детройта, стремившихся получить под товар в до отказа забитых складах деньги для покупки стали.

Однако, думал Палмер, принимая во внимание сложившуюся ситуацию, откуда все же доставались эти новые деньги? Каким образом людям удавалось делать какие-то сбережения? Рядовой квалифицированный механик зарабатывал не более 600 долларов в месяц, то есть 7200 долларов в год. После вычета подоходного налога у него оставалось менее 6000 долларов. Дом, в котором он жил, был построен таким образом, чтобы развалиться не позже чем через десять лет, а обошелся ему вдвое дороже продажной стоимости постройки. Таким образом, приобретенный в рассрочку дом поглощал в год не менее 2000 долларов в виде очередных взносов и налогов. В результате на жизнь оставалось около 4000 долларов. Из них 2000 долларов шло на взносы, связанные с покупкой автомобиля и различных предметов домашнего обихода. Предполагалось, что рядовой американец с женой могли жить счастливо и в довольствии, одевая, питая и обучая троих своих детей на оставшиеся 2000 долларов в год, то есть приблизительно на 38 долларов в неделю.

Отложив в сторону досье «Положение в банках Нью-Йорка», Палмер размышлял над тем, когда же наконец лопнет воздушный шар этой жизни взаймы. Можно ли было вообще допустить, чтобы этот шар лопнул? Не существовало ли каких-либо средств, которые могли бы предотвратить его гибель?

Открыв досье с надписью ЮБТК, Палмер чуть ли не в двадцатый раз. уставился на вырезку, озаглавленную «Большой человек».

Вторая колонка статьи посвящалась биографии Бэркхардта и его карьере. На фотографии у штурвала двенадцатиметровой яхты красовался стройный и суровый Бэркхардт, а подпись под фотографией гласила: «Лэйн Бэркхардт у кормила „Юнайтед бэнк энд траст компани“. Этот раздел начинался с характеристики Бэркхардта как искусного яхтсмена и изобиловал метафорами:

«В тот памятный год, в сентябре, Бэркхардт скинул свою выбеленную морскими ветрами кепку яхтсмена и встал у штурвала старого поскрипывающего финансового судна (построенного еще в 1798 году), известного в Нью-Йорке на Уолл-стрите под названием „Юнайтед бэнк энд траст компани“. К моменту событий в Пирл-Харборе в 1941 году судьба банка была уже в надежных руках, под контролем Бэркхардта.

Новый капитан, направляющий курс ЮБТК, столь искусно сосредоточил контроль в своих руках, что хлопотные пятидесятые годы прошли безболезненно, а затем наступила пора созидания крупнейших финансовых объединений страны путем слияний. И вот из туманов Уолл-стрита в одном ряду с такими гигантами, как «Чейз Манхэттен бэнк» и «Фёрст нешнл сити бэнк», отправился в плавание мощный корабль ЮБТК. Так, к двум великанам прибавился третий, хотя жители Калифорнии попрежнему с гордостью продолжали считать «Бэнк оф Америка» гигантом, с которым не могли соперничать нью-йоркские Гаргантюа.

На этой неделе Лэйн Бэркхардт и представитель «Хадсон траст» Пол Джерати встретились за обедом в клубе «Юнион лиг». К концу обеда Беркхардт проглотил «Хадсон траст» вместе с пятьюдесятью его филиалами. Так, в результате одного лишь рывка ЮБТК вырвался вперед настолько, что отныне Тройка великанов Нью-Йорка превратилась в Одного плюс Два. $ 12 441 207 353 в активе «Юнайтед бэнк» превысили даже 11 миллиардов «Бэнк оф Америка».

Хитроумные финансисты, предпочитавшие не предавать гласности свои прогнозы, сомневались, сможет ли Бэркхардт переварить проглоченный им жирный кусок. Портфель «Хадсон траст» туго набит очень рискованными промышленными займами в таких неустойчивых отраслях, как электроника и ракетостроение. Эти займы могут стать серьезной предпосылкой для вспышки финансового гастрита».

Убирая эту вырезку, Палмер задумался над вопросом, который не переставал беспокоить его с тех пор, как Бэркхардт позвонил ему. Он поднялся с кровати, закончил свой туалет перед уходом, снова подошел к зеркалу, окинул себя взглядом, на мгновение заглянул себе в глаза, и ему вспомнился состоявшийся у него неделю назад в Чикаго телефонный разговор. Был жаркий и влажный день, хмурое небо прорезали вспышки молний. Он только что освободился от пресс-конференции, во время которой сделал заявление о своем решении продать банк отца. Он намеревался осуществить это под видом слияния.

Его охватило воодушевление, словно он только что успешно завершил дерзкую военную операцию. И все же, решаясь на этот шаг, он был достаточно осмотрителен и, следуя установленным традициям, выжидал год с момента смерти отца. Никто и не догадывался о том, как не терпелось ему избавиться от банка и всего, что было с ним связано.

По праву этот банк должен был унаследовать его старший брат Хэнли, более уравновешенный и податливый, которого отец мог так хорошо направлять в его действиях не в пример младшему, Вудсу, доставлявшему отцу немало хлопот. Однако Хэнли ускользнул из-под власти старика в начале 1941 года. Выйдя в море на военном катере из Пенсаколы, он уже не вернулся…

Палмер видел в зеркале, как его серые глаза слегка расширились. Он отвернулся и мысленно снова перенесся в Чикаго в тот знаменательный день. Журналисты только что покинули зал, где проходила пресс-конференция. Он остался один, и им овладело чудесное пьянящее ощущение свободы. С его плеч сброшен тяжелый груз отцовского банка, и вместе с ним исчезло угнетающее чувство, которое вызывал в нем отец. Полжизни позади, быть может даже более того, но теперь он снова принадлежал самому себе.

И в это мгновение раздался телефонный звонок. Это был не служебный, а его личный телефон, номер которого не значился в телефонной книжке. Звонили из Нью-Йорка. У аппарата был Бэркхардт, которому стало известно о сделанном им на пресс-конференции заявлении раньше, чем репортеры успели сделать свои записи и передать их в печать.

— Вуди, — прозвучал громкий голос Бэркхардта, — не пора ли перейти в команду классом повыше?

— А разве Чикаго не классная команда? — возразил Палмер.

— Имели ли случайные заметки в прессе последних лет какую-нибудь реальную почву? — ответил вопросом на вопрос Бэркхардт. — Иными словами, не ищешь ли ты более широкого поля деятельности для применения своих сил?

— Не можете ли вы пояснить мне, что имеете в виду под более широким полем деятельности?

— Ты полагаешь, я изложу тебе это по телефону? — парировал Бэркхардт.

Палмер на минуту замолк, забавляясь тем, что беседа их протекала в форме вопросов, на которые ни один из них не получал ответа. Решив, что он и так позволил этой беседе слишком затянуться, Палмер засмеялся и сказал: — Для меня, деревенского простака, вы, нью-йоркские банкиры, слишком хитроумны.

— А ну-ка садись в самолет, — сказал тогда Бэркхардт. — Рейс 17.40, я распоряжусь, чтобы тебя встретили в аэропорту Айдлуайлд…

Ну нет, нечего торопиться, мысленно предостерег себя Палмер и ответил:

— Прямо так, сразу? Нет, Лэйн, у меня тут еще кое-какие дела, даже в моей команде низшего класса.

— Какие еще дела? — спросил Бэркхардт. — Какие могут быть у тебя дела после этого так называемого слияния? Перебирать папки «входящих» и «исходящих»? Я имею в виду действительно серьезное, по-настоящему интересное дело, черт подери!

Выдержав небольшую паузу, Палмер осторожно ответил:

— Право, не знаю. Может быть, это маленькое путешествие доставит удовольствие Эдис.

— Я всегда готов принять ее в свои объятия, но не на этот раз. Ну, а как у тебя со временем завтра?

— Вряд ли я смогу…

— Ладно, — прервал его Бэркхардт. — Самое позднее в пятницу.

Проведешь уик-энд у меня в загородном доме. Идет?

— Идет, — согласился Палмер. — Вы раздразнили мое любопытство.

— Думаю, что мне удастся пробудить в тебе нечто большее, чем любопытство, — ответил Бэркхардт. — Итак, в пятницу, рейс 17.40, Айдлуайлд. — На этом разговор закончился.

Он снова увидел себя в зеркале и вспомнил, какое радостное волнение охватило его после разговора с Бэркхардтом. Он уже знал, что старик намерен предложить ему ответственный пост, достаточно высокий, чтобы возместить ему те годы, которые он провел, работая с отцом. Палмер почувствовал удовлетворение и от сознания, что его намеки на будущие планы, которые у него созревали, возымели свое действие еще до того, как умер и был продан его банк.

Цель, которую он поставил перед собой, была уже близка. Он сидел в своем оффисе, в Чикаго, и чувствовал, как растет в нем напряжение. Тяжелый влажный воздух, казалось, был лишен кислорода. Он задыхался, с трудом вдыхал его оскудевшие струи.

Да, это была победа, настоящая, полная победа. Он освободился от банка, от власти старого отца и теперь с головокружительной быстротой освобождался от Чикаго. Зачем ему понадобилось откладывать поездку до пятницы? Как тягостно теперь дожидаться конца этой недели, отделяющей его от последнего рывка, за которым его ждет долгожданная и полная свобода?

Все еще глядя в зеркало в своем номере в «Юнион лиг», Палмер заметил, как затрепетали у него ноздри, стремясь вобрать в себя как можно больше этого нового воздуха свободы.

Столько лет было загублено на то, чтобы играть роль, предназначенную для Хэнли, — роль правой руки отца, медленно умиравшего от подтачивавшей его изнутри болезни.

— Если это тебя так удручает, — как-то сказала ему Эдис в те первые годы после войны, — скажи отцу, что не можешь заменить Хэнли. Скажи и уйди от него.

— Не могу я этого сделать. Он болен и совсем одинок. Я просто не в состоянии так поступить.

Палмер отошел от зеркала и направился к двери. Он чувствовал себя сейчас так, как это бывало с ним на войне в самые критические моменты. Нужно действовать. Просто поразительно, что он еще не утратил способности действовать, несмотря на эти долгие, бессмысленно загубленные годы после войны, когда каждое решение зависело от старого, сварливого и упрямого человека, наслаждавшегося любым промедлением.

Палмер открыл дверь и зашагал по коридору к лифту. Годы ожидания, казалось, отошли навеки. Он чувствовал себя хозяином своей судьбы, как это было во время войны. В нем поднималось новое для него, необычайно жизнерадостное чувство, создававшее иллюзию возврата к молодости, и отчасти он испытывал даже гордость за то, что смог начать свою жизнь как бы заново.

Ожидая лифта, Палмер старался вспомнить, когда в последний раз он испытывал подобные ощущения — это было пятнадцать лет назад, когда подразделение, которым он командовал, прогрохотало на машинах через Росток по разбитой бомбами дороге, ведущей мимо Грейфсвальда к базе «У-2» в Пенемюнде. Они пробирались по территории, население которой еще не знало о капитуляции, в поисках фашистских ученых, работавших в области ракетостроения, чтобы похитить этих ученых до того, как сюда попадут русские. Над ними низко кружили «фокке-вульфы»…

— Вниз, сэр?

Лифтер избегал взгляда Палмера и делал вид, что рассматривает узор ковра. Палмер вошел в кабину лифта, проследил глазами за тем, как сдвинулись створки двери, и по сжатию сердца понял, что лифт опускается. На какое-то мгновение он почувствовал себя почти невесомым, таким легким и свободным, каким ни разу не был за последние пятнадцать лет.

Он сделал глубокий вдох и внутренне приготовился к предстоящим событиям.