Конан и карусель богов

      - Гуаньлинь! - не оборачиваясь, крикнул Конан. - Если ты пришла, чтобы попререкаться с этой старой каргой, то, клянусь Кромом, ты выбрала не самый подходящий момент!
      Хотя киммериец и его спутники уже окружили себя целым валом из трепещущих тел серых демонов, натиск бестий не слабел; ничего не страшась, твари лезли прямо на острия клинков, стараясь избегать лишь меча Конана. А вдобавок к демонам, все ближе и ближе подступали волны пылающей лавы, жар становился нестерпимым. Ряды атакующих демонов прошила голубая молния; она не причинила им вреда, зато выжгла на добрый фут в глубину камень подле киммерийца.
      Гуаньлинь стояла, скрестив на груди идеально очерченные маленькие руки и смежив веки. Она стояла, словно вокруг и не шел смертельный бой, не сверкала сталь и не наползали валы огня. Она как будто ждала чего-то, что повернуло бы ход событий в совершенно иную сторону...
      И дождалась.
      - Превеликий престол! - Где-то совсем рядом раздался яростный вопль, перекрывший даже боевой клич Конана. Одна из плит возле самых ног киммерийца отвалилась в сторону, и в проеме подземного хода появилось перекошенное бешенством лицо горбуна Зертрикса.
      - Ты! - заорал он, поворачиваясь к совершенно спокойно взглянувшей на него Гуаньлинь. - Ты специально подстроила все это, чтобы я примчался выручать вас из лап Старухи!
      - Разумеется, - невозмутимо кивнула Гуаньлинь. - И ты вытащишь нас отсюда, иначе, клянусь породившей меня, я отдам себя этому пламени!
      Зертрикс пошатнулся, его полубезумные глаза чуть не вылезли на лоб.
      - Ты не сделаешь этого, - прохрипел он, не сводя с Гуаньлинь оторопевшего взора. - Не сделаешь... не сделаешь... Разве ты не можешь справиться сама? Ведь Старуха - твоя мать!
      - Именно поэтому у нее есть очень много причин желать, чтобы я очутилась в этом костре, - Гуаньлинь кивнула на приближающиеся языки раскаленной добела лавы. - Но оставим это! Ни доблестные воители из рода Смертных, ни посланец сурового Крома, ни даже я, дитя Великих Сил, не в состоянии разъять сомкнувшееся вокруг нас огненное кольцо. Если ты можешь, сделай это.
      - Почему это я должен? - облизывая губы, нервно переспросил Зертрикс. Ты что, хочешь предложить мне сделку?.. - На лице горбуна появилась кривая усмешка, в глазах мелькнул огонек злого торжества. - Ну, это еще можно было бы обсудить...
      Все это время Конан вполуха прислушивался к их странному разговору, не переставая отражать постоянные наскоки демонов и по мере сил помогая остальным.
      Лава, судя по всему, обжигала и демонов; правда, Конан не понимал, зачем было бросать против его отряда этих бестий, если, по замыслу Старухи, один только огненный вал способен был обратить в пепел киммерийца со всеми его спутниками. Однако, так или иначе, бой не затихал.
      - Нет, - спокойно покачала головой Гуаньлинь. - Я не заключаю сделок. Ты просто исполнишь то, что я тебе говорю.
      - Но, моя милая...
      - Я тебе не милая, - последовал спокойный ответ. - Я увела бы этих смелых людей через небо, если б не демоны... так что веди через землю, Зертрикс.
      Горбун затрясся, словно в падучей; казалось, его глаза испускают огонь. Все его тело пришло в движение, нос съехал куда-то набок, щеки то отвисали, то вновь натягивались, руки изламывало так, что, казалось, сейчас лопнут суставы...
      - У тебя осталось очень мало времени, Зертрикс, - с царственной надменностью проговорила Гуаньлинь.
      - У горбуна вырвался пронзительный, рвущий слух вопль. В этом крике смешалось все, и тоска, и ненависть, и сломленная гордыня... Он обхватил голову руками и, судорожно дернувшись, исчез в раскрывшемся проходе. Конан и остальные не успели пошевелить и пальцем, как земля ушла у них из-под ног и со всех сторон навалилась всепоглощающая, непроглядная чернота безбрежного мрака.
      Вслед им летел разъяренный, полный неистовой злобы гнусавый вопль Старухи.
      9
      ШАМАРСКАЯ БИТВА
      Когда коловращение миров утихло и тьма отступила, оказалось, что отряд в полном составе стоит на вполне обычной сельской дороге, петляющей между знакомых рядов апельсиновых деревьев. Они вернулись в Пуантен; над истерзанной землей постепенно разгоралось новое утро. Удивительная ночь кончилась.
      - Здесь нам придется расстаться, Конан-киммериец, - чуть печально проговорила Гуаньлинь, касаясь его локтя кончиками пальцев. Все пятеро воительниц, словно и не она только что спасла их всех, ревниво воззрились на нее. - Мне пора возвращаться. Моя мать не забудет о случившемся, о том, что я увела у нее из-под носа пятерых украденных дев... Она хитра и мстительна, мне надлежит приготовиться к отпору. Я возвращаюсь в Розовый Дворец.
      - Но почему ты помогла нам? - вдруг спросил посланец Крома.
      - Разве ты забыл? Я поклялась сделать все, чтобы уберечь вас от гибельного пути, на который толкает этот горбун!
      - Но что даст тебе эта клятва? - продолжал недоумевать посланец Крома. Конан не понимал, какая муха укусила его спутника и зачем ему потребовалось задавать эти нелепые вопросы.
      - Если бы ты отказалась от нас, Зертрикс, быть может, оставил бы тебя в покое, - пристально глядя на Гуаньлинь, произнес посланец. - Ты - я провижу - накрепко связала свою судьбу с нашей. Победим мы или падем - это самым прямым образом скажется и на тебе. Не лучше ли отступить?..
      - Хватит! - оборвал посланца киммериец. - Что ты от нее хочешь?.. Она действительно спасла нас!..
      - Да, и отныне скована с нами одной цепью, - необычайно серьезно ответил посланец Крома. - Ты не знаешь, кто она такая, Конан. Ты не понимаешь, что не только наши с тобой жизни, но и жизни всех аквилонцев вместе с твоим сыном не искупят ее гибели...
      Гуаньлинь сердито сдвинула брови.
      - Не следует тебе об этом задумываться! - упрекнула она посланца. - Мое решение - это мое решение, и не станем больше говорить об этом!
      Посланец Крома лишь опустил голову.
      - Вам тоже пора, - продолжала Гуаньлинь. - У вас впереди война. Ее нужно выиграть, иначе пропадет все уже сделанное. Прощайте!..
      И она исчезла - только крошечный розовый увядший бутон упал под ноги киммерийцу.
      - В дорогу! - Конан прыгнул в седло. - К Тарантии!
      - Разреши мне сказать, отец, - вдруг, как-то странно кривя губы, вмешался почтительно молчавший до этого Конн. - Это - очень странная война. Все приграничье, крестьяне, соседние страны идут на Аквилонию. Здесь замешана магия - чья-то сильная магия... Вот те, которые захватили меня, странное место, где я очнулся... Ты - молодой, а как это могло случиться, без помощи магии? Кроме того, ты докладывал, что войска захватчиков ведет человек, разительно похожий на тебя, молодого...
      - Конн? - рык Конана оборвал речь его сына. - Молодым меня сделала и впрямь магия, но нет такого колдовства, чтобы оно изгадило мою душу, чтобы я повел войска на своих, пусть бывших подданных. Что же до остального - оно и для меня ясно не до конца. Ты понял?!
      - Да, отец! - с облегчением выдохнул Конн и продолжал: - Войска идут по направлению к Шамару - может, нам отправиться туда? Только надо постараться отыскать Черных Драконов... они должны быть где-то неподалеку, в Пуантене.
      - Надо разжечь сигнальный костер, - распорядился Конан. - За дело, сын, пока расскажешь мне о ваших делах...
      Конн кратко и точно поведал отцу обо всем, что случилось в Аквилонии после отречения отца от престола. Молодой король закончил рассказом о войне, о предпринятых по его приказам перемещениях войск, назначениях и тому подобном.
      - Ты действовал как надо, хотя ты - король и тебе не пристало ждать одобрения от кого бы то ни было, пусть даже родного отца, - проворчал Конан, когда сын умолк.
      Сигнальный костер быстро разгорался; в огонь бросили охапку гнилушек; оторвался и улетел вверх косматый клуб дыма. Не давая костру задохнуться, Конан сорвал плащ, которым накрыл огонь, и вверх устремился второй клуб, затем третий, четвертый, пятый...
      - Если только Паллантид не ослеп окончательно, он должен это заметить, - заключил Конан, отходя от угасающего костра. - Теперь немного подождем...
      Отряд расположился на отдых, радуясь блаженному безделью. Посланец Крома растянулся прямо на голой земле и тотчас уснул, словно какой-нибудь простой ратник, а не слуга могучего Отца Киммерии. Пятеро воительниц уселись тесным кружком и начали о чем-то шептаться, время от времени бросая взгляды то на Конана, то на его сына.
      Конн сидел рядом с отцом. Он до сих пор не оправился от удивления Конан вернулся, живой, сильный, помолодевший, он казался всегда восхищавшемуся им юноше живым Богом, вновь сошедшим с небес на землю. Сильный, властный, прошедший через страшные опасности и невероятные приключения - вот кто должен был бы принять скипетр Аквилонии в этот страшный момент.
      Конан негромко рассказывал завороженно слушавшему его сыну о приключившемся с ним, благоразумно опуская, естественно, все, что касалось его сделки с Зертриксом.
      - Здорово, отец! - глаза Конна сияли. Нет, конечно же, не должен он занимать королевский престол в то время, когда вернулся король истинный, да еще вдобавок отмеченный особой благодатью Богов, возвративших ему и силы, и молодость!
      - Что же ты теперь станешь делать? - спросил отца Конн. - Возглавишь шамарскую армию? И вообще, надо ведь объявить всем о твоем возвращении! Я буду молить тебя, отец, принять корону и скипетр, принадлежащие тебе по праву - как могу я, твой сын, занимать трон, когда ты вернулся?!
      - И это говоришь ты?! Как ты можешь отказываться от трона, который я завещал тебе?! - ошарашенный Конан пытался напускным гневом скрыть растерянность и выиграть время. Ничего подобного он не ожидал.
      Конн с жаром принялся доказывать отцу, что не может править, если вернулся законный король.
      - Но я же отрекся в твою пользу, отрекся по всей форме, как велели эти крючкотворцы-жрецы, - Конан стукнул себя кулаком по колену. - Этого уже не перерешить! Ты - король; однако я начинаю сомневаться в тебе, раз ты с такой готовностью отказываешься от престола! Неужто я ошибся? - киммериец старался изобразить гнев, однако это ему плохо удавалось. Конну тоже показалось, что отец, конечно же, хотел бы вернуться к управлению Аквилонией, но жалеет его, своего сына и, значит, ему, Конну, следует действовать не убеждением, а хитростью...
      - Разумеется, ты прав, отец, - Конн опустил глаза. - Прости меня, я так обрадовался... Давай оставим этот разговор; правда, одно нам нужно решить все равно - куда ты решишь отправиться теперь?
      Киммериец ответил не сразу. Некоторое время он сидел, низко опустив голову. Он не мог ничего сказать Конну - и в то же самое время чувствовал постоянное, пристальнейшее внимание десятков, сотен незримых, но всевидящих глаз. Откуда-то сверху, из высоких подзвездных чертогов, Нездешние Боги пристально наблюдали за ним. Конан чувствовал, как ему только что не кричат в ухо: "Ну что же ты медлишь! ? Ведь он в твоих руках! Исполни то, что тебе было приказано, - и все! Аквилония станет твоей, останутся живы твои подруги... А дети у тебе еще будут - столько, сколько пожелаешь. Ну же! Не заставляй нас разочаровываться в тебе!"
      Они и в самом деле видели все, его нынешние хозяева. Они даже не считали нужным таиться. Им было просто любопытно. Наверное, они развлекались подобным образом - и на миг эти их развлечения заставили киммерийца вспомнить свою юность и гладиаторские казармы в Халоге... Ну что же, верно, пришло время вспомнить старые времена и заставить новых хозяев понять, что никому, даже Богам, еще не удавалось подчинить себе Конана из Киммерии! Будь что будет, его первейший долг - спасти Аквилонию.
      - Как только встретимся с Паллантидом - выступаем к Шамару, - бросил Конан и, подавая пример остальным, растянулся на земле у костра, рядом с безмятежно похрапывавшим посланцем Крома. Однако он еще не успел даже смежить веки, как рядом с ним присела на корточки Белит. Предводительница пиратов была настроена очень решительно.
      - Почему ты медлишь?! - услыхал Конан ее яростный шепот. - Ты забыл, чем может обернуться для нас твое своеволие?!
      - Ты хочешь сказать, что я должен убить своего собственного сына? Конан говорил тихо, но таким голосом, что ванир Сигурд, услышь он его, только бы присвистнул и велел бы похоронной команде копать еще одну могилу, потому что если старый приятель Конан начинал говорить подобным голосом... это значило, считай, еще один свеженький труп.
      - Тогда ты убьешь всех нас. - Белит с трудом заставляла себя говорить спокойным шепотом, так что со стороны казалось, что они обсуждают самое большее час предстоящего свидания...
      - Белит, - прежним голосом произнес Конан. - Мы или победим все вместе - вместе с Конном, я имею в виду, - либо все погибнем. Как мне вбить это в твою прелестную головку?..
      - И как ты намереваешься победить? - голос Белит дрожал от ярости. Надеешься на эту потаскушку из Розового Дворца?!
      Конан не сдержался. Железные пальцы впились в запястье прекрасной пиратки и сдавили с такой силой, что она закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли.
      - Ты забыла, как я убивал твоих людей за один косой взгляд на нас? - в самое ухо Белит прорычал Конан. - Если надо будет, я собственными зубами перегрызу глотку этим Неведомым!
      - Отпусти меня, мне больно, - вдруг очень покорно сказала Белит. Ее веки вздрогнули, по щеке покатилась слеза. Невольно киммериец разжал пальцы.
      - Ты скормишь всех нас демонам, - уже не пытаясь убедить, а просто сообщая, произнесла прекрасная пиратка, поднялась и медленно отошла в сторону, к напряженно ожидавшим ее возвращения остальным воительницам.
      Так их и нашел Паллантид.
      Старый вояка не сразу поверил своим глазам, примчавшись на взмыленной лошади, едва получив от передовых дозоров совершенно невероятную весть. Перед ним стоял Его король, Конан Великий - только помолодевший на добрых три с лишним десятка лет... Паллантид несколько очень долгих мгновений вглядывался в самые глаза Конана, а потом вдруг как-то судорожно дернул щекой, его глаза вспыхнули радостью, и он, забыв об этикете, сгреб киммерийца в объятия...
      Однако, когда подошел весь отряд Паллантида, Черные Драконы ограничились лишь строгим, положенным по уставу салютом, и Конан был благодарен им за это - королем здесь был Конн, и каково бы ему пришлось, разразись его гвардейцы радостными приветственными кликами?
      - Не время для долгих разговоров, - крикнул Конан, обращаясь к молчаливому строю закованных в черную броню воинов. - Я вернулся, но ваш - и мой - король - это Конн; не сомневаюсь, что вы помните это. Мы идем к Шамару! И я, как простой ратник, буду сражаться в одних рядах с вами!
      Ответом ему было дружное одобрительное ворчание.
      - Веди войско, сын мой, - Конан коснулся пальцами плеча сына. - Король здесь - ты. Повелевай!
      Конн внезапно улыбнулся какой-то странно-веселой, даже ехидной улыбкой; лет пятнадцать назад при виде этого Конан готов был бы поклясться, что сын затеял очередную каверзу.
      Десять сотен Черных Драконов, понесших потери в схватке с ожившими мертвецами, но не утративших боевого духа, двинулись вслед за Конном на северо-восток, к переправе через Хорот. Нужно было спешить - Гонзальвио и Просперо вот-вот должны были подойти к стенам осажденной крепости.
      По дороге Конн и Конан, как ни в чем не бывало, обсуждали ход войны.
      - Я уже говорил тебе, ты все сделал правильно, - чуть ворчливо заметил Конан в ответ на вопросительный взгляд сына. - Ты прав. Шамар - самое слабое место в защитном поясе аквилонских крепостей. Под его стенами решится много... если не все. Однако бросаться сразу же освобождать город от осады не следует. Пусть их соберется побольше... - прибавил он с мрачной ухмылкой, имея в виду врагов.
      - Но почему, отец? - удивился Конн. - Не ты ли учил меня, что врага следует бить по частям?
      - Да, если это обычный враг. Но очевидно, что на сей раз мы имеем дело с вторжением, организованным и управляемым иными, нечеловеческими силами. Никому и никогда не удалось бы сколотить такой союз, его создатель воистину должен был быть более, чем человеком. Заметь, у вторгшейся армады нет общего командования. Да шемиты со стигийцами тотчас бы перегрызли друг другу глотки, не сдерживай их что-то! И еще одно. Армии наших врагов действуют так, словно кто-то передвигает их, как фигурки на игральной доске. Ясно, как день, что все эти короли, бароны и правители - не более, чем марионетки, подвешенные на ниточках... и кто-то очень искусно дергает за эти ниточки. И потому чем больше вражеских разноплеменных отрядов соберется в одном месте, тем труднее станет незримому поводырю управлять ими, тем больше надежды на то, что ниточки все-таки запутаются... и в этом заключается самая главная наша надежда...
      Киммериец закончил непривычно длинную и отстраненную для себя речь даже будучи королем, он старался изъясняться коротко и ясно, считая пустые разговоры уделом изнеженных придворных, лишенных иных занятий.
      Конн же слушал отца, затаив дыхание. Да, его не зря называли Конаном Великим еще при жизни. Не зря он так гордился отцом. Решение, к которому он, Конн, пришел - единственно правильное. Он не имеет права не сделать это. Ради блага доверенной ему Аквилонии... Позади, в рядах Черных Драконов Конн твердо знал это - не утихая, перелетали между рядами тревожно-изумленные шепотки: "Великий Король вернулся... ему возвращена молодость... как случилось такое чудо? Наверное, особое благоволение Богов на нем, на нашем истинном короле, иного и быть не может..." Черные Драконы совершенно правы, думал Конн. Воистину, отец не простой Смертный. Быть может, его отцом или матерью был кто-то из истинных Богов этого мира, иначе как смог бы Конан прожить столь яркую, полную приключений и побед жизнь?
      Мало-помалу над головами воинов разгоралось утро. Они уже почти покинули Пуантен и приближались к Хороту; там, впереди, горизонт пока еще оставался не запятнанным отвратительными дымами пожарищ; враги уперлись лбом в Шамарскую твердыню, не раз и не два уже выручавшую Аквилонию в минувшие годы. По дороге Конн отправил нескольких гонцов с приказами задержать продвигавшихся в глубь страны аргоссцев. Удобнее всего это было сделать на равнине, где могла по-настоящему развернуться прославленная аквилонская конница, и потому Конн разрешил оставлять все еще удерживаемые крепости. Безумие аргоссцев могло было быть излечено лишь обильным кровопусканием.
      Отряд вступил в нетронутые войной области. И тут случилось то, чего ждал Конн и что весьма досаждало Конану - народ очень быстро прознал о возвращении Короля; целые толпы сбегались к ним, покидая надежные убежища в холмах и лесах. Многие присоединялись к воинству, хотя годных для боя мужчин осталось очень мало - почти все ушли в Тарантию, вступать в армию Конна... И даже Конан не мог уговорить остаться тех, кто на сей раз двинулся за ним. Неприятель мог бы надменно посмеяться над этим войском, где половину составляли безусые подростки, а вторую - седые старики да самые отважные из женщин; но глаза новых ратников Конана горели таким огнем и они смотрели на вновь обретенного Великого Короля с таким обожанием и верой, что было ясно по приказу его, Конана, они пойдут в огонь и в воду и только смерть сможет остановить их.
      Белит, Испарана и остальные воительницы ехали молча и обособленно, время от времени бросая на Конана странно-испуганные взгляды. Он понимал, что его былые подруги ожидают ежеминутного неотвратимого возмездия; они наверняка чувствовали сейчас то же самое, что и Конан - постоянное, всевозрастающее давление, становящееся почти невыносимым: "Ну что же ты медлишь?! Вот он, тот, за чьей головой мы послали тебя! Докажи, что мы не напрасно остановили на тебе свой выбор!" Противостоять этому непрестанному нашептыванию становилось все тяжелее и тяжелее.
      А Конн, казалось, ничего не замечал - во все глаза, с восторгом глядел на Конана негодный неслух, словно нарочно стараясь, чтобы на пути киммерийца оказалось бы как можно больше поселян, вопящих что-то восторженное и бухающихся в пыль на колени перед отрядом; мальчишка ничего не знал о том, что творилось с Конаном - и, сподоби Кром, чтобы он никогда и не узнал в дальнейшем. Глубоко в душе киммерийца, в душе далеко не молодого, шестидесятилетнего Конана, прихотью капризных Богов оказавшегося в молодом и сильном теле, постепенно закипала ненависть - не та быстрая, пьянящая ненависть молодости, когда легко убить человека за одно неосторожное слово, но истинная, подсердечная ненависть, что не сопровождается воздетыми кулаками и громогласными воплями вперемежку с клятвами на клинках. Однако именно эта ненависть способна вести человека до самых дальних земных пределов в погоне за ускользающим врагом... С этого момента Конан уже не сомневался, что настанет день и он найдет способ сломать запоры небесных врат - чтобы отомстить Неведомым за все, за каждую каплю крови каждого погибшего в этой войне, неважно, аквилонца или, к примеру, аргоссца. Конан не держал на них зла. Теперь, после рассказа сына, после всего увиденного в Пуантене не приходилось сомневаться, что каприз Неведомых превратил тысячи и тысячи людей в злобных безумцев, одержимых одной только мыслью - убивать.
      "Надо подсказать Конну, чтобы брали больше пленных; не нужно бойни", вдруг всплыла совершенно неожиданная для него, прежнего Конана, мысль.
      Поглощенный собственными мыслями киммериец совершенно не обратил внимания на то, что Конн украдкой отдает какие-то приказы. Несколько его гонцов отделились от отряда и понеслись куда-то, немилосердно нахлестывая коней...
      Два последующих дня пути прошли без происшествий. К оставшимся после схватки с ожившими мертвецами девяти сотням Черных Драконов присоединилось почти три тысячи ополченцев-ратников из поселян, не слишком хорошо вооруженных - зато решительности у них было хоть отбавляй. И в одном дне пути от Шамара Конн и Конан нагоняли уже изготовившуюся к бою армию Гонзальвио и Просперо.
      - Всемогущий Митра! У меня двоится в глазах или в честной Аквилонии с некоторых пор стало два короля? - всегда суховато-сдержанный, аристократичный Просперо не смог скрыть своего удивления, едва не переходящего в испуг.
      - Нет, не двоится, друг мой, - хлопнул его по плечу Конан. - Просто я... как бы это сказать... ну, короче, скинул лет тридцать. Не спрашивай только меня, как это случилось! Не пожелаю такого счастья и своему злейшему врагу!.. Да, и самое главное, Просперо - король Аквилонии - это Конн, он законный король. Никто не может отменить моего отречения. Конн только чуть усмехнулся при этих словах.
      - Ты примешь командование, мой повелитель? - хороший придворный, Просперо обратился к сыну Конана, давая ниспровергателю Нумедида понять, что правильно усвоил все его слова.
      Конн не колебался ни секунды.
      - Да, принимаю, разумеется, раз я здесь. Прикажи позвать Гонзальвио, почтенный Просперо, нам надо решить, что делать дальше...
      Молодой граф не сдержал криков радости при виде вернувшегося Конана.
      - Это великое чудо, - глаза Гонзальвио горели, - это счастливое предзнаменование! Надо объявить об этом всему войску - что сам Конан...
      - Если ты назовешь меня великим, как какой-нибудь придворный блюдолиз, я попрошу твоего короля отнять у тебя графский титул! - не на шутку рассердившись, рявкнул Конан. При виде гневного пламени в его взоре Гонзальвио поспешно прикусил язык.
      - Перейдем к делу, - чуть сдвигая брови, как бы в знак своего неудовольствия, промолвил Конн, первым садясь к походному столу с расстеленной на нем картой. - Прошу тебя, начинай, Гонзальвио.
      Молодой граф уже взял себя в руки. Он заговорил, спокойно, четко, со знанием дела и мало-помалу лица слушающих становились все мрачнее и мрачнее.
      Положение защитников Шамара можно было назвать почти безнадежным. Вокруг города замкнулись два кольца осады - внешнее и внутреннее; во внешнем стояли только что прошедшие рати шемитов, во внутреннем - офирцы и кофитяне; нависая над левым крылом аквилонского войска, чуть в стороне от главных сил вторгшейся армады расположились немедийцы; им противостоял лишь небольшой заслон - все, что осталось от отряда графа Монагро после многодневных отчаянных боев. А еще на подходе были стигийцы - их флот поднялся по Хороту и уже находился близ устья Тайбора. На каждого аквилонского воина приходилось самое меньшее по четверо врагов, и это еще не считая стигийцев...
      Гонзальвио умолк. И Конан вновь с неудовольствием заметил, что глаза и молодого графа, и бывалого Просперо обратились не к Конну, их законному королю, а к нему, Конану...
      Словно почувствовав, что пауза затягивается, молодой король заговорил сам:
      - Лагерь немедийцев расположен не слишком удачно, между холмами, и вдобавок там рядом река. Если мы ударим по ним, они вряд ли выдержат. С этого можно начать - а потом ударить в тыл шемитам. Насколько я понял, против нашего левого крыла сил у них не так много - верно, понадеялись на рать Бельверуса...
      - А я бы предпочел чуть отступить, до линии холмов Бреза, - покачал головой Просперо. - Там отличная позиция, там мы сможем дать оборонительное сражение... При таком соотношении сил... наступление я считаю неразумным.
      Просперо не сводил взора с Конана, однако киммериец безмолвствовал, положив подбородок на сжатые кулаки и пристально глядя в карту.
      - Их так много, что мы можем не продержаться даже на самой хорошей позиции, - почтительно возразил Гонзальвио старому полководцу.
      - И все же надо атаковать, - ожив, отчеканил Конн. - Только так у нас есть надежда спасти Шамар.
      Гонзальвио тотчас же кивнул - молодой граф рвался в битву, - однако опытный и осторожный Просперо вновь покачал головой.
      - Это безумие, мой повелитель. Мы погубим войско, а вместе с ним - и Аквилонию. Нас просто задавят.
      Конан недовольно нахмурился при этих словах, однако вновь сдержался.
      - Но ведь холмы Бреза - это не горная цепь, - в свою очередь возразил молодой король. - Это не перевал, пройти за который можно по одной-единственной узкой тропе! Если мы дадим пасть Шамару, наши враги окончательно объединятся и преспокойно обойдут нас - сил-то у них хватит. Нет, почтенный Просперо - нам надо атаковать. Это наша единственная надежда. Надо запутать врага, сбить его с толку! Пусть он мечется из стороны в сторону.
      - Но, быть может, мы все же смиренно станем молить сказать свое мудрое слово короля Конана?! - не выдержал Просперо, с отчаянием в голосе оборачиваясь к киммерийцу, однако тот лишь пожал плечами:
      - Ты слышал, что сказал король, почтенный Просперо. Нужно думать о том, как наилучшим образом выполнить его приказ.
      - Но это же конец! - завопил отбросивший всякую сдержанность Просперо. - Ты не можешь говорить так, Конан! Это же гибель, гибель Аквилонии!
      - Гибель Аквилонии - как раз в глухой обороне, - угрюмо бросил киммериец. - Именно этого и ждут от нас... - он оборвал фразу и все решили, что он имеет в виду вражеских полководцев. - Если бы я был королем, я бы отдал приказ атаковать.
      Голова старого полководца упала на грудь, губы сжались в узкую белую полоску - он был уверен, что прав, и не знал, как переубедить остальных...
      - Приказываю - конным лучникам перекрыть дороги к немедийскому лагерю, - спокойно распорядился Конн. - Бессонцев - на окрестные холмы; пехота в первой линии, конница - в резерве. Начинаем!..
      Просперо только молча отвернулся.
      Над просторной Шамарской равниной только-только занимался рассвет. Чуть всхолмленная, с многочисленными, разбросанными тут и там домиками одиноких ферм, сейчас она напоминала развороченный муравейник. Бесчисленные орды вторгшихся заполнили ее многоцветными палатками и шатрами. Шамар был окружен двойным рвом и валом, из-за которого могучие катапульты метали тяжелые камни. И, хотя крепкие стены города пока держались, ясно было, что в конце концов врагам удастся пробить брешь. Заготовлено было несколько могучих таранов; спешно вязались сотни штурмовых лестниц. Однако лагерь осаждающих разительно отличался от подобных же, каких немало видел на своем веку старый Шамар. В этом лагере не слышно было по вечерам разудалых песен; не сновали маркитантки и шустрые скупщики награбленного; за войском не тянулись обозы; казалось, пришедшая к городу армия вообще думает лишь о том, как сжечь и разрушить как можно больше, а не о набивании вечно тощих кошелей простых воинов, и это было страшнее всего. Старшины Шамара отправили выборных на переговоры с осаждающими, предложив им большой выкуп; однако в качестве ответа горожане получили в кожаном мешке лишь головы своих посланцев. Город постоянно бомбардировался глиняными шарами с жидким огнем; катапульты посылали их высоко над стенами, и возникавшие то тут, то там пожары уже уничтожили по меньшей степени четверть домов Шамара. Когда город стремятся захватить ради добычи, нет нужды заранее обращать его в пепел.
      Осажденные знали, что королевская армия уже со всем рядом; но видели они и то, насколько многочисленны враги. Один раз королю Конану Великому удалось в подобной же ситуации отстоять Шамар; но известно, что чудеса дважды не повторяются...
      Примерно в полудне пути от Шамара в неширокой долине между двух крутобоких холмистых гряд расположился лагерь немедийской армии. И он тоже поразил бы сторонний взгляд своей странной безжизненностью - как будто воинами в бельверусской армии были не живые люди, любящие и выпить, и потискать доступную девку - а некие забывшие о земных радостях существа. Не слышно было даже привычной ругани возле мест раздачи провианта.
      Было раннее утро. Солнце до половины поднялось из-за горизонта; вот-вот должна была последовать смена часовых на окрестных вершинах. Один из парных дозоров наблюдал за подступами к лагерю с северо-запада; воину почудилось странное шевеление в высокой траве неподалеку от той ямы, где прятались они с напарником. Не раздумывая, он выпустил туда стрелу, чего, разумеется, не должен был бы сделать. Вместо того, чтобы стрелять, воину следовало поднять тревогу - однако глодавшая его всю ночь жажда убийства требовала выхода, и он спустил тетиву прежде, чем даже подумал, зачем он, собственно, это делает...