Ада Даллас

Первым делом я занялся историей об аренде некоторых нефтеносных участков, располагая на сей счет кое-какими данными. Созданная совсем недавно в штате Делавэр "Пеликен дивелопмент компани" за последнее время арендовала по очень низкой цене ряд нефтеносных участков на землях нашего штата. Моя программа передавалась по телевидению по понедельникам и пятницам. В перерыве между выступлениями я слетал в столицу штата Делавэр город Уилмингтон, проверил там документы, представленные этой фирмой при регистрации, и выяснил, что ее пайщиками являлись три чиновника геологического управления штата Луизиана, назначенные Адой, а также некие Р. Т. Янг и миссис Стелла Хьюстон. Последняя фамилия не могла не вызвать у меня улыбки.

Возвратившись в Луизиану, я проверил еще кое-какие бумаги и обнаружил, что "Пеликен дивелопмент компани" перепродала свои права на аренду участков нескольким крупным фирмам по цене, в четыре с лишним раза превышающей сумму, уплаченную ею государству, да еще выторговала одну шестнадцатую ежегодных доходов с будущей продажи нефти.

Я сфотографировал документы и рассказал обо всем в очередной телепередаче. Я никого ни в чем не обвинял, а просто раскрыл телезрителям суть этих махинаций.

Администрация штата никак не реагировала на телепередачу. Газета мистера Спенсера обратилась в суд с требованием возбудить уголовное преследование против трех чиновников геологического управления штата по обвинению в использовании служебного положения, но я не сомневался, что Ада добьется прекращения дела; позже так оно и случилось. Мне не стоило труда доказать, что никаких "Р. Т. Янг" и "Стеллы Хьюстон" в природе не существует, но я и не пытался выяснить, кто скрывается за этими фиктивными именами.

Мои разоблачения произвели кое-какой эффект, но в общем-то я ожидал большего. Через некоторое время я попытался собрать факты о мошенничестве при подсчете голосов. Но потерпел неудачу. Политиканы оказались не так глупы, чтобы использовать голоса покойников или никогда не появлявшихся на свет божий людей. Жульничество заключалось в том, что в необходимых случаях в результате каких-то манипуляций они всякий раз ухитрялись подсчитать голоса к собственной выгоде. Однако мне не удалось найти человека, который знал бы секрет этого трюка и согласился выступить с разоблачениями.

Затем я занялся сбором материалов о том, как в округах используют человеческие пороки и слабости. Тут мне удалось преуспеть. К тому же я заснял скрытой кинокамерой многие игорные дома и дома терпимости (я называл их "заведениями позора"), писал "репортажи очевидца" из игорных домов (не рискуя живописать нравы домов терпимости) и в конце концов заставил священников и проповедников выступить с бурными требованиями покончить с этими рассадниками зла.

Объектом моих атак стали не только подобные злачные места, но и Янси, однако в беседе с журналистами он сумел выйти сухим из воды, заявив: "Это относится к компетенции местных властей. Я могу вмешаться лишь после того, как меня попросят".

Из этого следовало, что мои разоблачения не очень-то беспокоили Янси. Жители Луизианы настолько привыкли к существующим порядкам, что в большинстве своем безоговорочно разделяли его точку зрения.

Как-то мне пришла в голову удачная мысль. Я взял куплет из популярной в годы войны австралийской песенки "Танцующая Матильда", переделал заключительные строки, и теперь в исполнении местного трио, записанном на пленку, они звучали следующим образом:

...И в портфель сгребая деньги,

Напевал Матильде так:

– Потанцуем-ка, милашка,

С этой песенкою в такт...

Каждую свою телевизионную программу я заканчивал коротеньким обращением "специально для Веселого грабителя", где сообщал какой-нибудь новый факт об азартных играх или организованном пороке в нашем штате. Под звуки "Танцующей Матильды" я поднимал бутафорский портфель и некоторое время держал его перед телезрителями. Меня нельзя было привлечь за клевету, ибо ни разу фамилия Янси не прозвучала с экрана, но все понимали, кого и что я имею в виду. Жители штата хорошо знали его портфель, как и черные записные книжечки Хьюи лет двадцать пять назад.

Телепередачи выставляли Янси в смешном свете и явно пользовались успехом. До меня стали доходить сведения, что наш бравый генерал основательно задет и начинает нервничать.

Я радовался и горел желанием наносить ему удар за ударом.

Но я понимал, что этого недостаточно, что исход борьбы могло бы решить лишь то, чем я владел и что никогда не осмелюсь использовать.

РОБЕРТ ЯНСИ

Джексон словно воткнул в меня нож и сейчас медленно его поворачивал, я же ничего, ровным счетом ничего не мог поделать. Больше всего на свете мне претило играть роль жертвы, а не нападающего. Вот и на войне, под огнем, я всегда думал, что если придется умереть, то лучше уж в яростной схватке, разя и сокрушая. Оказаться в положении мишени, быть связанным по рукам и ногам – для меня сущий ад, да и только.

– Подумай, какой сукин сын этот Джексон! – сказал я Аде. – Надоел он мне. Равно как и осточертело выглядеть дураком. "Веселый грабитель", а? Даже мои подчиненные, завидев меня, начинают улыбаться в рукав. Это же расшатывает дисциплину! Я уже не могу обходить своих клиентов с портфелем. С тех пор, как он начал эти передачи с "Танцующей Матильдой", мне пришлось заменить портфель чемоданом. "Веселый грабитель"... – передразнил я Джексона. – Сволочь!

Ада расхохоталась.

– В чем дело? Ты что, на его стороне?

– Не говори глупостей. Он ничего не может тебе сделать. Вспомни пословицу: "Собака лает – ветер носит".

– Начхал я на пословицы! Он причиняет мне кучу неприятностей.

– Терпи. Он и меня не обходит стороной, как тебе известно.

– Черта с два! Обходит, да еще как! Он травит только меня, а ты запрещаешь даже припугнуть его.

Ада улыбнулась и не без затаенной гордости ответила:

– А тебе и не удастся его напугать.

– Ты думаешь? Может, поспорим?

– Не имею желания. Надеюсь, не такой уж ты болван, чтобы пытаться пугать его. Тронь его пальцем – и завтра об этом узнает весь штат. Поднимется крик, что это наших рук дело.

– Как сказать. Люди привыкли уважать силу... – Я смачно ударил кулаком по своей же ладони.

– До чего же идиот! А теперь послушай меня. Не смей даже думать об этом. Оставь его в покое. Слышишь?

– Хорошо, хорошо. Не буду его трогать.

"Сам-то не буду, – про себя добавил я. – Но не гарантирую, что не найдется кто-нибудь другой".

Я вызвал к себе Рикко Медину и потолковал с ним.

– Человек надежный и умеющий молчать, понятно? – сказал я в заключение.

– Понятно, – кивнул Медина.

СТИВ ДЖЕКСОН

Я свернул с Ройял-стрит на свою улицу – узкий коридор между рядами приземистых мрачных домов. На следующем квартале улица оканчивалась тупиком и освещалась только падающим из окон светом: оба уличных фонаря не горели. Едва я свернул за угол, как по бокам у меня выросли двое неизвестных и чей-то хриплый голос прошептал:

– Тебе велено кое-что передать. Тебе велено передать, что ты слишком много болтаешь.

Вспыхнуло что-то красное, и я погрузился во мрак.

Пришел я в себя уже в больничной палате. За правым ухом, не переставая, тупо ныло, местами горело лицо, все тело пронизывала боль. С минуту я лежал, собираясь с мыслями и вспоминая. Я пришел к выводу, что надо мной основательно потрудились.

Около койки появилась сиделка в белом, спросила о моем самочувствии и сказала, что, как только я найду возможным, меня навестят журналисты. Я ответил, что нахожу это возможным уже сейчас, и сиделка, получив разрешение врача, впустила ко мне журналистов, которым я и рассказал, как и что произошло.

Потом я уснул. Когда проснулся, сиделка принесла специальный дневной выпуск вечерней газеты.

Набранный крупным шрифтом, ее заголовок сообщал: "Зверское избиение телевизионного комментатора".

В заметке говорилось: "Комментатор телевидения Стив Джексон, ведущий кампанию против применения насилия в политической жизни штата, вчера вечером сам стал жертвой насилия".

Несколько дней назад почти такая же мысль пришла мне в голову.

Потом я, по-видимому, опять уснул, а когда очнулся, в комнате было темно, белели только простыни на постели. Снизу доносился приглушенный гул уличного движения, приглушенный, потому что я проснулся где-то между полночью и рассветом. Черное небо за окном было усеяно, как и до моего прибытия в больницу, и до моего появления на свет божий, белыми точками звезд, удаленных от нас на миллионы световых лет. Нет, они были не такими, как прежде. Они менялись ежедневно, ежечасно, ежесекундно, и эти изменения аккуратно фиксировались в астрономических таблицах. При наличии таких таблиц, если умеешь ими пользоваться, можно, ориентируясь по звездам, управлять судном или самолетом.

Не знаю почему, но я вдруг вспомнил, что бедняга Томми Даллас побывал в больнице тоже с помощью Ады. Хотя я-то, пожалуй, оказался здесь не в результате прямого ее участия, а скорее по инициативе Янси. Возможно, Ада об этом ничего и не знала. Однако разве она и Янси не были чем-то единым? Значит, и она виновата.

Кстати, мы с ней тоже кое в чем были едины.

Небо светлело, но так медленно, что мне казалось, будто я смотрю замедленный фильм, на одной десятой скорости. Я мог бы ускорить движение, чувствовал я, или, наоборот, остановить пленку, мог бы перекрутить ее, куда хочу, вперед или назад.

Но я не стал ускорять или замедлять свой фильм. Я предоставил ему возможность идти, как он хотел, и небо совсем побледнело, а звезды исчезли прежде, чем меня сморил сон.

На третий день, когда уже после двенадцати я лежал, погруженный в залитое солнцем бездумье, на пороге палаты появилась сиделка и сообщила, что ко мне пришла миссис Киснерос.

– Пригласите ее, – сказал я и почувствовал, что сердце у меня встрепенулось, как у рыбака при виде рыбы на крючке.

Сиделка в белой шапочке на голове вышла, и сразу же в узком дверном проеме выросла фигура женщины в темном вязаном платье, с черными волосами, ниспадавшими на плечи, в темных очках и на высоких каблуках. Конечно, это была Ада Даллас.

Она прикрыла дверь, не отрывая от нее руки, и остановилась, не сводя с меня взгляда. Ее темные очки мешали мне видеть, что выражал этот взгляд.

– Привет, Стив! – прошептала наконец она.

– Здравствуй!

Она все еще не двигалась, словно примерзнув к месту.

– Должна ли я объяснять тебе? – по-прежнему шепотом спросила она, и я увидел, как на белой шее у нее начала пульсировать синяя жилка.

– Нет. Не должна.

– Я убью его! Я...

– Ты не сделаешь этого.

– Я проучу его!

– И этого ты не сделаешь. Ни убить, ни проучить, ни просто остановить его ты не в состоянии. И в следующий раз он подыщет другого исполнителя.

– Следующего раза вообще не будет. – Лицо Ады под черным париком казалось мертвенно-бледным.

– Не будет? Ты же знаешь, что будет.

– Клянусь, я собственными руками задушу того, кто тронет тебя хоть пальцем.

– Что ты, собственно, волнуешься? В конце концов, кто я такой? Это может произойти с каждым.

– Как тебе сказать? – Ада устало вздохнула, и я увидел, как поднялась и опустилась прикрытая черным платьем грудь. – В сущности, то, что творится у нас, происходит повсюду. Есть те, кто управляет, и те, кем управляют. За исключением...

– За исключением Янси, танков, маленького бакалейщика?

– Хватит терзать меня, Стив... Так вот, везде одно и то же, разница только в масштабах.

– Да, но масштабы тоже имеют значение.

– Я постараюсь...

– Теперь ты ничего не сделаешь, как ни старайся, – резко оборвал я.

Она молчала. Ее судорожное дыхание наполнило комнату.

– И все же попытаюсь. Но я пришла сюда не затем, чтобы ссориться. Я пришла узнать, как ты... чем я могу тебе помочь.

Ада подошла к койке, села, сняла очки и положила мне на лоб мягкую прохладную руку. Я закрыл глаза и погрузился в блаженное оцепенение, наслаждаясь теплом ее присутствия, ароматом ее духов, ее ласковым прикосновением.

Мы не шевелились и не произносили ни слова.

* * *

На следующей неделе после того, как я вышел из больницы, руководство телевизионной станции вручило мне револьвер и разрешение на него. По правде говоря, я не собирался пускать оружие в ход, но сама эта история послужила хорошей рекламой. Как только она получила огласку, число зрителей, которые регулярно смотрели мою программу, резко увеличилось.

Выступая по телевидению впервые после болезни, я ощущал непривычную тяжесть в заднем кармане брюк и какую-то неловкость и сумел побороть ее лишь перед самым концом передачи.

– Сам по себе тот факт, что головорезы избили комментатора телевидения, еще не важен, – говорил я в заключение. – Важно другое, а именно: оказывается, у нас могут изуродовать всякого, кто осмелится критиковать администрацию штата.

Дело идет к установлению диктатуры. Мы значительно ближе к ней, чем Германия в 1933 году. Итоги выборов у нас фальсифицируются в угоду покупателям-заказчикам; избирателей терроризируют и вынуждают голосовать по подсказке; отдельные личности, пользующиеся благосклонностью администрации штата, буквально распухают от прибылей. Движение, которое началось как крестовый поход против коррупции, само превратилось в циничную и продажную силу.

После окончания программы, просматривая вечерние ленты с телетайпов, я наткнулся на такое сообщение:

«МОБИЛ (АП). Скелет, найденный здесь около года назад, принадлежал, как установлено в предварительном порядке, некоей Бланш Джеймисон, темной личности из местных».

Я перечитал ленту несколько раз, и мне показалось, что я наконец-то нашел способ избавить Аду от Янси. Если она еще хотела избавиться от него, в чем я сильно сомневался. Во всяком случае, попробовать не мешало.

Для телезрителей нашего штата сообщение в газете особого интереса не представляло, но все же я включил его в бюллетень телевизионных новостей, передававшихся в десять часов вечера. Надеясь, что генерал Роберт Янси сидит в этот момент у телевизора, я прочитал заметку и многозначительно взглянул на телекамеру.

РОБЕРТ ЯНСИ

Она не ворвалась в мой кабинет подобно циклону, а, наоборот, вошла медленно, как волна прилива. Осторожно прикрыла дверь и уставилась на меня. Я сидел за письменным столом.

– Если ты сделаешь это еще раз, если ты когда-нибудь попытаешься снова дотронуться до него, я убью тебя, – тихо проговорила она.

– Милочка! – Я отложил карандаш. – Неужели ты думаешь...

– Я ничего не думаю. Но если ты посмеешь снова прикоснуться к нему, считай себя покойником.

Тут уж я не мог не возмутиться.

– Этот негодяй сам готов вогнать нас в гроб, а ты ведешь себя так, словно по уши влюблена в него.

– Да, – ответила она, не сводя с меня взгляда. – И советую запомнить мои слова.

Она вышла из кабинета так быстро, что я не успел ответить и лишь растерянно посмотрел на захлопнувшуюся дверь.

Если Ада надеялась, что я буду сидеть сложа руки и молча наблюдать, как он издевается надо мной, она здорово ошибалась.

Затем наступил день, когда я получил следующую "посылку". Как мне казалось, я ожидал ее уже несколько лет, забыл, сколько, целую вечность. Ждал и уже начал надеяться, что она вообще не придет... Нет, неправда, вся моя жизнь стала одним ожиданием, ибо я знал, что "посылка" придет.

И она пришла.

Я чувствовал себя... Впрочем, не знаю, как я себя чувствовал. Пожалуй, почти так же, как в то утро, когда под артиллерийским обстрелом готовился выскочить из окопа и броситься в атаку. Но огонь вдруг прекратился, война кончилась, и уже не надо было бросаться в атаку. Я был спасен, но наступившее затишье стало для меня концом света. Вместе с последними выстрелами мир, показалось мне, утратил свою реальность.

Правда, то, что я испытывал сейчас, было несколько иным. Что-то кончалось для меня, но война продолжалась, и моему ожиданию конец пока не наступил. Пришла очередная "посылка" – и только. Очередная, но не последняя.

Это были три абзаца в очередном номере мобилской газеты.

В них говорилось:

"Сегодня полиция сообщила, что ей, видимо, удалось выяснить, кому принадлежал скелет, найденный около года назад в заливе поблизости от города.

Предполагается, что это останки Бланш Джеймисон, 51 года, владелицы фешенебельного дома терпимости, переселившейся, как считалось ранее, в Калифорнию.

По мнению полицейских, Джеймисон стала жертвой междоусобной грызни гангстерских шаек. Следствие продолжается".

Все-таки, оказывается, не все еще кончилось!

Я немного испугался. Более того, у меня появилось такое чувство, будто какая-то шестеренка встала на место и колеса завертелись. И я обрадовался. Вот это-то меня и напугало.

Четыре слова не выходили у меня из головы: "междоусобная грызня гангстерских шаек", "междоусобная грызня гангстерских шаек", "междоусобная грызня гангстерских шаек"...

Вот что должно спасти нас!

В самом деле, если убийство в Мобиле – результат грызни гангстерских шаек, как они свяжут его с губернатором Луизианы? Или начальником полиции этого штата?

И тем не менее я знал, что по-прежнему не перестану ждать "посылки". Не перестану ждать, пока... Но мне не нужно это "пока". Я не хотел думать об этом "пока"!

ТОММИ ДАЛЛАС

После избиения Джексона я решил, что теперь нет смысла ожидать очередной выборной кампании, что надо немедленно использовать имеющиеся у меня материалы. Сейчас Ада особенно уязвима. Случай с Джексоном и мои документы заставят даже раболепствующее перед ней законодательное собрание сместить Аду с поста губернатора и привлечь к уголовной ответственности.

Вот почему следовало немедленно передать Джексону мои материалы.

Говоря по совести, мне казалось, что, когда наступит этот момент, я буду чувствовать себя на вершине мира, упиваться сознанием того, что скоро сквитаюсь с ней за все.

Однако ничего похожего я не испытывал.

Наоборот, мне было неприятно. Я помнил выражение ее лица и ее голос, когда она сказала: "Кто, по-твоему, удержал определенных людей от поездки в Сент-Питерс, когда ты там громил всех и вся?"

Нет, нет, нельзя поддаваться на ее уловки! Я знаю, что нужно делать, и я это сделаю.

Мы договорились с Джексоном, что встретимся в конце недели.

СТИВ ДЖЕКСОН

На следующий день, передав в вечернем бюллетене телевизионных новостей сообщение о Бланш Джеймисон, я отправился в Батон-Руж, чтобы после встречи с Адой повидать Роберта Янси. Вряд ли он так сразу и капитулирует, и потому я хотел предупредить Аду, что ей пока ничего не угрожает. Возможно, она понимала это и без моего предупреждения, но нависшая угроза могла встревожить ее, вызвать опасение, что я перестараюсь и, разоблачая Янси, невольно подведу и ее. Я собирался рассказать Аде о своих подлинных намерениях и попросить ее не беспокоиться. Я понимал, на какой риск иду: стоило ей передать наш разговор Янси, и все мои планы будут сорваны.

Маленькая секретарша Ады (принятая на эту работу, наверно, за свою непривлекательность) зло посмотрела на меня, когда я появился в приемной, и совсем ощетинилась, когда по внутреннему телефону получила распоряжение пропустить меня к губернатору.

Ада, как всегда, держалась спокойно, и, как всегда в ее присутствии, я почувствовал какое-то напряжение и неловкость, словно я провинился перед ней, а она милостиво меня прощает.

Я рассказал, что привело меня к ней.

– Я не хочу, чтобы ты беспокоилась, – заключил я.

– Ты думаешь, я и в самом деле беспокоюсь? – улыбнулась она.

– Не знаю... – Я помолчал. – Буду признателен, если ты ничего не... – Я не закончил фразы.

– Я ничего ему не скажу.

Я поднялся на этаж выше, в кабинет Янси. Меня сразу же пропустили к нему.

Я почти не сомневался, что он смотрел телепередачу, основательно струсил и обязательно захочет выяснить, как далеко заходит моя осведомленность.

Янси сидел за столом, делая вид, что поглощен составлением какой-то бумаги; его русые волосы были тщательно расчесаны на пробор.

– Минуточку, – холодно сказал он, потом быстро поднял взгляд, и хохот его металлом загромыхал по комнате: – Носите его так, чтобы побыстрее выхватить, да?

Губы его искривились в ухмылке, когда он заметил, что револьвер при мне. А меня поразило его лицо: постаревшее, уже не гладкое, как прежде, а изрытое морщинами от постоянного внутреннего напряжения.

– Вот именно, – с напускной небрежностью ответил я, чувствуя, что краснею.

– Что вам нужно? – сухо осведомился Янси, сверля меня тяжелым взглядом.

– Вы смотрели мою программу вчера вечером?

– Возможно, смотрел, возможно, нет. А в чем дело?

Он не спускал с меня глаз, как затравленный, но все еще смертельно опасный зверь.

– Вы слышали сообщение о Бланш Джеймисон?

Я должен был признать про себя, что выдержки ему не занимать: ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Не помню. Я слишком внимательно слушал вашу песню о... портфеле.

– Я упомянул в своей программе, что найденный в Мобиле скелет принадлежал Бланш Джеймисон – хозяйке тамошнего дома терпимости.

Янси пожал плечами. Как мастерски он владел собой – даже не находил нужным протестовать!

– Никогда о ней не слышал. Ну, а теперь к делу. Зачем вы пришли?

– Хочу предложить сделку.

– А я-то считал, что вы боитесь всяких сделок как черт ладана.

– На этот раз не боюсь.

– Вероятно, что-то очень уж интересное. – Он натянуто улыбнулся. – Что же именно? – В голосе зазвучал металл.

– Я хочу, чтобы вы ушли в отставку.

Янси начал смеяться.

– Если вы согласитесь уйти в отставку, я ни единым оловом не стану упоминать в своих программах ни о Бланш Джеймисон, ни о виновниках ее смерти.

Янси перестал смеяться.

– А если уж я начну приводить кое-какие подробности, то буду вынужден сообщить вот что...

И я рассказал то, что мне в свое время сообщила Ада.

На этот раз смех Янси прозвучал явно натянуто.

– Только попытайтесь... Попробуйте – и немедленно окажетесь в тюрьме. Попытайтесь, и тогда вам долго, очень долго не видать света белого. Попробуйте!

– Я говорю вполне серьезно, и перестаньте грозить. У меня есть все необходимые доказательства.

Смех стих.

– И вы считаете, что кто-нибудь согласится выслушать подобный вздор?

– То, чем я располагаю, заставит выслушать.

– Что? – вырвалось у него, как пуля.

– Скоро сами убедитесь, если не захотите заключить сделку.

– Вы псих. Попробуйте выступить с этой чепухой – и мне придется посылать вам рождественский подарок прямо в тюрьму. Мне придется это делать двадцать лет подряд.

– Что ж, если так... – Я направился к двери. – Не пропускайте моих программ.

Я покинул кабинет Янси, спустился по широким белым ступеням, прошел через зеленый сад мимо бронзового богоподобного Лонга и нашел свою машину. Уже сидя в ней, я взглянул через ветровое стекло на белую башню Капитолия, закрывавшую чуть ли не полнеба. Потом я вывел машину со стоянки и направился в Новый Орлеан.

Откровенно говоря, никаких доказательств у меня не было, про преступление я знал лишь со слов Ады, но воспользоваться ее откровенностью не хотел.

Оставалось лишь надеяться, что мой блеф достигнет цели.

РОБЕРТ ЯНСИ

Через окно я наблюдал, как он идет по белым дорожкам, пересекающим зеленую лужайку. Отсюда он выглядел особенно худым и совсем безвредным. Потом я вышел из кабинета, спустился по лестнице и направился к Аде, стараясь не спешить.

Войдя в кабинет, я плотно закрыл за собой дверь и немного постоял, держась за ручку. Я часто дышал, не то от быстрой ходьбы, не то еще от чего.

– Ведь говорил же я! Говорил тебе! – воскликнул я. – Сейчас он требует, чтобы мы убирались отсюда, иначе грозится посадить нас на электрический стул. И у него есть все, что для этого надо. Это ты рассказала ему? Ты, ты!

Ада скользнула по мне равнодушным взглядом. Лицо ее застыло, словно ей было наплевать на мое возмущение, словно я ничтожная помеха, от которой можно избавиться одним щелчком.

– Прекрати-ка истерику и потрудись вести себя как подобает. Разумеется, я ничего ему не говорила. Не считай меня за дуру. Лучше расскажи, в чем дело. Он что, собирается выступить с разоблачениями?

– Да, собирается. И располагает необходимыми сведениями. Он знает все подробности. Он знает то, что знаем только мы с тобой. Но я-то ничего ему не рассказывал!

– А я уже говорила тебе, что тоже ничего не рассказывала. – Ее спокойствие раздражало меня больше всего. – Он знал Джеймисон по Мобилу, знал, чем она занималась. Возможно, он как-нибудь увидел ее в Капитолии и, сопоставив отдельные факты, пришел к правильному выводу. Возможно, наконец, она сама что-нибудь рассказала ему еще при жизни. В газетах он прочел, кому принадлежат найденные останки, а все остальное – его догадки, не больше. – Она немного помолчала и добавила: – Не думаю, чтобы он что-то предпринял.

Это прозвучало у нее совсем не убедительно.

– Вот как! Она не думает! Ты не думаешь, что он начнет болтать в своем очередном выступлении по телевидению?

– Да, не думаю.

– Ты просто не в своем уме. Постой-ка! Ну да! Ты втюрилась в парня, который испортит тебе всю жизнь да еще, того гляди, отправит на электрический стул.

Ада наблюдала за мной с бесстрастным лицом.

– Не надейся, я не буду сидеть сложа руки и ждать, когда он меня отправит на электрический стул. Постараюсь, чтобы о нем хорошенько позаботились.

Лишь теперь мои слова по-настоящему задели ее. Она вскочила со стула, обошла вокруг стола и остановилась около меня. Лицо ее пылало.

– Только этого нам не хватало! – прошипела она. Ее голос вонзался мне в душу, как тогда в холле. – Если ты выкинешь какой-нибудь идиотский номер вроде того избиения, тогда-то уж нам действительно не расхлебать каши... – Она остановилась и дважды глубоко вздохнула. – Сиди, жди и моли бога, чтобы пронесло. А не хочешь – убирайся. – Она немного успокоилась и уже обычным тоном закончила: – Впрочем, я уверена, что он будет молчать.

– А если заговорит, тебе тоже несдобровать.

– Как видишь, я пока не трясусь от страха, – насмешливо ответила она.

Я понял, что дальнейший разговор бесполезен. Мне оставалось сделать вид, что я согласился с ней, и действовать втихомолку. Но сразу согласиться было бы неосторожно – она тут же заподозрила бы неладное.

– Почему ты уверена, что он промолчит? Он тебе что-нибудь говорил?

– Да, говорил, – резким тоном подтвердила Ада. – Он говорил, что я должна уйти в отставку. Что еще, по-твоему, он мог сказать мне?

– Может, нечто большее, чем сказал мне.

– Дурак!

– Хорошо, хорошо! Хочу только надеяться, что ты отдаешь себе отчет в своих поступках.

По выражению ее лица я понял, что она поверила мне. Теперь предстояло приняться за дело.

ТОММИ ДАЛЛАС

Я никак не мог решить, правильно ли поступлю, если передам Джексону фотоснимок и добытые разными путями сведения.

Пока материалы у меня, я мог делать с ними все, что хочу. Передав их Джексону, я лишусь возможности действовать самостоятельно. И вообще, чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что не испытываю того удовлетворения, на которое так надеялся еще недавно. Все выглядело совсем иначе, чем раньше.

Иногда я спрашивал себя: а не известно ли Джексону и без меня о Мобиле и об Аде? Он когда-то был влюблен в нее. Не странно ли, что он критикует не ее лично, а ее действия как губернатора?

Возможно, он и не подумает использовать мои материалы. Вот почему я колебался. Да, да, правильно! Я не верил, что он воспользуется ими.

Подожду. Я тут же позвонил Джексону и отменил встречу. Передо мной открывалось немало возможностей, и я мог выбирать любую из них.

СТИВ ДЖЕКСОН

Моя угроза не достигла цели. Но я решил идти до конца и начал тщательную подготовку. Оканчивая передачу, я всякий раз говорил:

"Смотрите эту программу 8 ноября. Она будет передаваться со ступеней Капитолия".

По моей просьбе Спенсер как-то напечатал на целой полосе своей газеты следующее сообщение:

"Комментатор телевидения обещает выступить в ноябре с сенсационным разоблачением".

Телевизионная станция поместила в других газетах такое объявление:

«Не пропустите передачу Стива Джексона из Капитолия, и вы будете потрясены, как никогда в своей жизни!!!»

Объявление в разных вариантах повторялось в течение двух недель. Я позвонил Янси и предупредил:

– У вас остается только две недели.

– Вам, по-видимому, очень по душе наша каторжная тюрьма, – ответил он.

Разумеется, я подготовил кое-что взамен обещанного разоблачения на тот случай, если блеф сорвется. Замена была не так уж плоха: молодой гангстер, рассорившийся со своей бандой из юго-восточной Луизианы, согласился выступить по телевидению с показаниями о том, что бандиты действовали в сговоре с Янси. Он соглашался дать показания публично и под присягой. Таким образом, я обеспечил себе пути отступления. Но ведь не того мне хотелось. Нет, это не был Армагеддон.

РОБЕРТ ЯНСИ

Я встретился с Рикко Мединой.