Очи черные

Она шла по улице, заглядывала в витрины кафе и ловила взгляды посетителей, смотревших на нее поверх русскоязычных газет. Она одиноко брела по парку рядом с пляжем, где группы русскоговорящих людей курили, громко спорили и играли в шахматы. Остановилась посмотреть, как мальчики-подростки играют в баскетбол, казалось, они могут быть ее дальними родственниками. Она ощутила необъяснимое желание окликнуть их, как будто это ее старые друзья, которых она не видела много лет, и представила, как это будет, если они вдруг обернутся и приветственно улыбнутся ей.

Валли смотрела на местных жительниц, бродивших по продуктовому рынку под открытым небом, две пожилых женщины спорили о чем-то, и она каким-то образом поняла, что они говорят о помидорах. Это было просто случайное слово, долетевшее до нее из потока речи на непонятном языке, но… ей казалось, что скрытая часть ее сознания постепенно пробуждается.

Побродив по району минут двадцать или около того, Валли нашла магазин, который искала: надпись на вывеске гласила «Мицик и сыновья». На витрине было написано: «Оплата счетов, Факс, Нотариус, Абонентский ящик». Надписи были продублированы на русском – кириллицей. Снаружи перед дверью стоял приземистый коренастый человек, видимо, выполнявший обязанности охранника, – он недоверчиво осматривал каждого, кто проходил мимо. Он быстро взглянул на Валли, но потерял к ней интерес, как только она вошла.

Внутри находилось несколько копировальных машин и громоздились полки с инвентарем, главным образом канцелярскими принадлежностями. Вдоль задней стены тянулся широкий прилавок, за которым стоял человек в зеленом шерстяном кардигане, висевшем на его костлявых плечах, как на вешалке. Наверное, ему было не больше шестидесяти, но выглядел он лет на тридцать старше, с темными мешками под глазами и пальцами, пропитанными никотином. За его спиной возвышалась стена из запертых почтовых ящиков.

– Что ты хотеть? – спросил он Валли не слишком заинтересованно.

Валли полезла в карман, достала свое подлинное удостоверение, в котором было написано, что ей шестнадцать лет, и положила на прилавок. Она хотела, чтобы в новом, поддельном удостоверении вся информация была та же, кроме даты рождения.

Пока старик рассматривал ее удостоверение, выражение его лица удивительным образом изменилось. Не дожидаясь, пока Валли расскажет ему, зачем пришла, он заговорил.

– Уоллис Стоунман, – произнес он с сильным славянским акцентом, прочитав имя.

– Да, – ответила Валли, начиная нервничать, почему-то было странно, что этот незнакомец произносит вслух ее имя, это пугало ее.

– Да, – сказал он по-русски, поднимая глаза на Валли и рассматривая ее лицо. – Я вижу. А теперь скажи мне свое настоящее имя.

– Вы его сами назвали, – ответила Валли, озадаченная таким требованием. – Уоллис Стоунман.

– Нет, – сказал он по-русски.

– Да, это оно, – настаивала она. – Может быть, я не туда попала. Мне сказали, что здесь можно…

– Ты в правильном месте, – подтвердил старик так спокойно и самоуверенно, что Валли еще больше смутилась.

– Я не знаю, чего вы от меня хотите, – сказала Валли с досадой.

Старик вздохнул.

– Еще раз, – повторил он, теперь по-русски. – Ответь этому старику. Скажи мне, как тебя по-настоящему зовут.

Валли почти ответила, ее язык как будто собирался это сделать сам. Это было сверхъестественное, пугающее ощущение.

– Простите, но… – сказала она.

– Девочка, – настойчиво продолжал он по-русски, – скажи мне свое имя.

Валли почувствовала, как ее щеки пылают от досады, больше всего на свете она ненавидела родительскую опеку, а в тоне старика ей отчетливо слышалась та же опека и снисходительность. Однако когда она снова взглянула на него, она прочла на его лице еще одно выражение. Что это было? Участие? Забота? Кто был этот старик и какое право имел он так говорить с ней? Валли собралась было снова упрямо повторить свое имя, но вместо этого случилось кое-что другое, в голове ее возник другой ответ, другое имя, которое, казалось, обладает собственной волей и желает быть названным, – и Валли не смогла этому воспрепятствовать.

– Валентина, – произнесла Валли тихо, с отчетливым русским акцентом.

– «Valiant», – сказал старик, кивая, – «отважная», да?

– Валентина Маякова, – проговорила Валли, пораженная этими звуками, которые, казалось, шли из самой глубины ее сознания. Это имя она не слышала и не произносила одиннадцать лет. Вдруг она почувствовала, что, произнеся это имя вслух, она предала кого-то, как будто в далеком прошлом пообещала кому-то хранить это имя в памяти и никому не доверять.

– Да, – сказал старик, – Валентина Маякова.

Он поднялся со стула и, прихрамывая, поплелся к двери позади прилавка. Он вышел на минуту, оставив смущенную Валли в одиночестве. Больше всего ей хотелось убежать, инстинкт «бей или беги» подсказывал, что надо немедленно убираться из этого магазина, но вместе с тем она не могла уйти, не дождавшись развязки этого странного действа, что разыгрывалось вокруг нее. Пока она стояла в недоумении посреди магазина, охранник вошел внутрь и встал у двери, направив всю тяжесть своего пристального холодного взгляда на Валли. Она гадала, что, интересно, он видит, глядя на нее так. Лицо его не выражало ничего.

Наконец старик вернулся с большим пухлым конвертом в руках. Он положил конверт на прилавок и придвинул его Валли. На нем было написано: «Уоллис Стоунман», а внизу еще два слова кириллицей. Валли почему-то знала, что это написано ее русское имя. Конверт был обклеен коричнево-зелеными заплесневелыми марками.

– Это для тебя, – сказал старик. – Несколько лет назад трубы протекли. Может быть, повредили твои вещи. Ничего не поделаешь.

Валли снова открыла было рот, чтобы что-то сказать, но слов не было. Она медленно подошла и взяла конверт, затем повернулась и пошла к выходу из магазина, по пути засовывая конверт в сумку. Старик за ее спиной заговорил, и она обернулась.

– Будь осторожна, внученька, – сказал он. – Этот мир – дикая пустыня.

Валли рассеянно кивнула и снова повернулась к двери.

Совершенно сбитая с толку, она прошла мимо охранника к выходу из магазина и только через полквартала вдруг почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, и поняла, что перестала дышать. Она на минуту прислонилась к витрине магазина, набирая воздух в легкие. Валли полезла в сумку и достала конверт.

– Что за черт? – проговорила она вслух, задыхаясь.

Как это могло случиться? Она приехала в этот случайный магазин за удостоверением и в результате получила… что? Что-то, подписанное ее русским именем, именем, которое пряталось так глубоко в памяти, что сама Валли не осознавала этого. Какова вероятность такого совпадения? Это казалось совершенно невозможным.

Старик был прав насчет повреждений из-за воды: два края конверта, там, где бумага когда-то намокла, были в темных пятнах. Клапан конверта был приклеен лентой, Вали принялась отрывать ее, но вдруг остановилась.

У нее было ощущение, что за ней наблюдают. Она быстро подняла глаза и заметила, как что-то промелькнуло на тротуаре метрах в двадцати позади нее. Какой-то человек проскользнул в дверь магазина; Валли подумала, что это мог быть здоровяк-охранник из того места, в котором она только что была.

Валли снова сунула конверт в сумку и пошла дальше вниз по улице, а потом прошмыгнула в большой и людный магазин одежды под названием «Мелочи» – оно было написано на русском и английском. Валли принялась рассматривать одежду на вешалках так спокойно, как только могла, чувствуя сильный приток адреналина. Пока она просматривала один наряд за другим, две продавщицы сурового вида – судя по всему, мать и дочь, – пристально следили за каждым ее движением, игнорируя при этом остальных посетителей магазина. Валли быстро подхватила две блузки и направилась к ряду примерочных за занавеской в задней части магазина. Когда она была уже у занавески, младшая продавщица подошла к ней и посмотрела на блузки.

– Две вещи, – сказала она суровым тоном.

Валли кивнула и шагнула в заднюю комнату с примерочными. Там была дверь с надписью «Служебный выход. Работает сигнализация». Валли без колебаний направилась к двери, отперла ее и широко открыла. Тотчас же сработала сигнализация. Прежде чем кто-нибудь в магазине успел отреагировать, Валли проскользнула в одну из примерочных, закрыла дверь и встала на стул, так чтобы снаружи кабинки не было видно ее ног.

Вскоре Валли услышала, как продавщицы бросились из зала к примерочным с громкими воплями, сменившимися руганью в адрес Валли на русском языке после того, как они увидели открытую настежь заднюю дверь и пустой проход за ней. Стоя в кабинке, Валли услышала, как голоса женщин удаляются, – они вышли из магазина и пошли искать ее в переулке.

После этого послышались совсем другие шаги – тяжелые, мужские. Кто-то прошел через торговый зал к примерочным, также направляясь к служебному выходу. Когда человек миновал кабинку, Валли чуть-чуть приоткрыла дверь, чтобы взглянуть на своего преследователя: это и был охранник из того копировального магазина. Со злостью на лице он проскочил мимо примерочных и скрылся за дверью служебного выхода. Валли выбралась из кабинки, оставив там блузки, прошла к передней двери магазина и снова оказалась на улице.

Валли шла к метро боковыми улицами, минуя авеню, двигаясь быстро, но не настолько, чтобы привлечь этим внимание. Она надеялась успеть на станцию к отправлению поезда, и ей это удалось, последние пассажиры протиснулись внутрь, и двери закрылись. Когда поезд тронулся, Валли посмотрела назад на платформу – охранник, запыхавшийся и взбешенный, подбежал к поезду, опоздав всего на несколько секунд. Взгляд его внимательно исследовал окна уходящих вагонов, и Валли прислонилась к задней стене вагона, чтобы остаться незамеченной.

Она прошла в конец последнего вагона и села у окна подальше от остальных пассажиров. Ей нужно было отдышаться и прийти в себя, и она все больше успокаивалась по мере того, как поезд со стуком колес приближал ее к Манхэттену. Она заглянула в сумку, где лежал все еще нераспечатанный конверт.

В вагоне было сумрачно, лампы дневного света то загорались, то гасли с каждым новым толчком вагона. Валли полезла в сумку и достала заплесневелый конверт. Она порвала ленту и вытащила из него две вещи: подпорченную водой папку из оберточной бумаги, миллиметров шесть толщиной, набитую документами, и отдельный запечатанный коричневый конверт, внутри которого что-то перекатывалось.

Сначала Валли открыла конверт, и оттуда выкатился какой-то голыш – камешек размером с горошину. При ближайшем рассмотрении у «голыша» оказалась неровная поверхность, чуть-чуть отражающая свет, со слабым зеленоватым блеском. Валли положила камешек обратно в конверт, сложила его пополам и сунула в потайной внутренний карман куртки.

Затем она открыла бумажную папку и оценила всю степень ущерба, нанесенного прорывом трубы: пожелтевшие от времени бумаги, по всей видимости, официальные документы, были практически уничтожены. Чернила были размыты и размазаны по страницам, так что разобрать можно было только отдельные слова – русские, кириллицей, которые на первый взгляд показались Валли совершенно непонятными. Отдельно лежало несколько скрепленных степлером листков, оказавшихся копией газетной статьи, из которой можно было разобрать всего несколько предложений.

В папке имелась также чудом уцелевшая фотография. Это было похоже на фото с камеры наблюдения, сделанное сверху. На нем был изображен идущий по улице мужчина. Хорошо сложенный, темноволосый, со старомодными баками – такие, кажется, носили в 80-х, в темных очках-авиаторах, сдвинутых на нос. В том, как держался этот человек, было что-то тревожное. Валли всмотрелась в его лицо, немного размытое из-за плохого качества фотографии, но оно было ей совершенно незнакомо.

Последняя вещь в папке оказалась совершенно неповрежденной. Это был простой почтовый конверт, бледно-голубого цвета, какие продаются в обычном канцелярском магазине. От конверта исходил слабый аромат. Валли поднесла его к носу, решив, что это цветочно-мускусный запах Старого Света. На конверте женским почерком было написано имя: Валли. Валли немного замешкалась перед тем, как открыть конверт, вдруг испытав приступ ужаса, но затем аккуратно вскрыла его. Она вытащила записку, на английском, написанную тем же женским почерком, что и ее имя на конверте. Первыми словами были: «Моя милая Валентина». Быстро посмотрев вниз страницы, Валли прочла окончание письма: «Всегда любящая тебя, Елена Маякова».

«Елена Маякова» – Валли тихо произнесла это имя, пораженная и удивленная. После станции Дитмас-авеню поезд пошел под землей, в темном подземном тоннеле, в свете мигающих вагонных ламп Валли начала читать письмо от своей русской матери.

4

Валли вернулась в банк, когда уже стемнело. Она чувствовала себя ужасно, и, судя по реакции встретившего ее Тэвина, это было написано у нее на лице.

– Привидение, что ли, повстречала? – спросил обеспокоенный Тэвин.

Валли не могла ответить. Ее совершенно ошеломили события прошедшего дня, и долгая дорога в метро от Брайтон-Бич не помогла прийти в себя. Слишком долго пришлось ей сидеть в одиночестве и переживать событие, которое могло перевернуть всю ее жизнь с ног на голову. Она терпеть не могла проявлять слабость перед своей командой, но в этой ситуации просто не могла ничего поделать.

– Она голодная, точно, – сказала Элла.

Тэвин вышел и через пятнадцать минут вернулся с двумя пиццами и дюжиной банок «Доктор Пеппер». Друзья предложили Валли поесть и расслабиться и терпеливо ждали, когда она сможет все им рассказать. Она заставила себя съесть кусок пиццы и выпить содовой. Сочетание жирной еды, сахара и кофеина в конце концов возымело действие, и через полчаса Валли немного пришла в себя. Она вытащила из сумки большой пухлый конверт и аккуратно разложила его содержимое на теплом мраморном полу, стараясь не нарушить порядок, в каком бумаги лежали в конверте. Ребята встали на колени рядом с ней и принялись рассматривать содержимое.

Первым конечно же было письмо. Элла взяла его и собиралась было прочесть вслух, но осеклась и вопросительно посмотрела на Валли.

– Ничего? – спросила Элла.

Валли разрешающе кивнула и приготовилась услышать слова, крутившиеся у нее в голове вот уже почти два часа, – может быть, так они станут понятнее.

– «Моя милая Валентина», – начала читать Элла и снова вопросительно взглянула на Валли. – Валентина?

– Это я, – пояснила Валли, – мое русское имя.

Хотя все в ее команде знали, что она приемный ребенок, никто раньше не слышал ее первого имени.

– Ты никогда не говорила нам, – сказала Элла.

– Я и сама не знала, – ответила Валли. – Думала, что не знаю.

– Ничего себе… – проговорил Джейк.

Элла продолжила читать, теперь с большей серьезностью:

– «Моя милая Валентина. Я всегда надеялась, что однажды мы с тобой встретимся и обнимемся как мать и дочь. Если ты получила это письмо, это означает, что моей надежде не суждено осуществиться. Меня больше нет. Я пишу это, и сердце мое разрывается…»

Элла ненадолго замолчала и откашлялась. Она сочувственно взглянула на Валли.

– Как ты? – спросил Тэвин.

– Нормально, – ответила Валли.

Элла продолжала:

– «Как много я хотела бы сказать тебе. Боюсь, ты никогда не простишь мне, что я оставила тебя одну в этом мире, но я с радостью снесла бы твой гнев, если бы только у меня был шанс объяснить тебе, какой выбор мне пришлось сделать. Не сомневайся, я всегда любила тебя и всегда надеялась, что в конце концов мы сможем быть вместе и в безопасности. Может быть, в другой жизни. Мне очень, очень жаль». – Элла снова остановилась, немного озадаченная, а затем продолжила: – «Конечно же тебе хочется знать, откуда ты и кто твои родители. Я собрала здесь документы, из которых ты все узнаешь. Ты имеешь право знать, почему нам с тобой суждено было жить в разлуке. Пожалуйста, прими это знание как окончательное и не ищи другого. Если ты не поверишь этому предостережению, тебя ожидают опасности и страдания. Пожалуйста, Валентина, красавица моя, прими чудо своей жизни и иди только вперед к миру и счастью. Безмерно любящая тебя, Елена Маякова».

Все четверо некоторое время сидели молча, обдумывая содержание письма. Все смотрели на Валли, ожидая ее реакции. Хотя она уже прочла письмо, пока ехала в метро, эмоциональное воздействие этих слов было все еще слишком сильно. Ее сбивало с толку и поражало сложное сочетание восторга и сомнений.

– Ни фига себе, – сказал Тэвин.

– Где ты это вообще взяла? – спросил Джейк.

Валли подробно рассказала обо всем, что случилось за день. Тэвин, Джейк и Элла обдумали все это.

– Ты просто пошла за удостоверением, – сказал Тэвин, – и старик, которого ты никогда раньше не видела, дал тебе это?

– А охранник пытался меня выследить. Я не знаю почему. Я ничего не знаю.

– Валли, все это совершенно неправдоподобно, – сказал Джейк.

– Ага, – согласилась она.

– Вот что я тебе скажу, – начал Тэвин. – Готов поспорить, в письме ошибка. Твоя мать, которая писала все это… из письма ясно, что она умерла, но мне кажется, что на самом деле нет.

– Почему ты так решил? – удивилась Валли, хотя она и сама недавно пришла к такому утешительному заключению.

– На конверте написано твое имя, так что ты в любом случае должна была когда-нибудь получить его, так?

– Ну, – согласилась Валли.

– И то, как она это написала… – Тэвин взял письмо и нашел ту фразу, которую имел в виду. – Вот: «Если ты получила это письмо, это означает, что моей надежде не суждено осуществиться. Меня больше нет». Видишь? Ты должна была получить это только после ее смерти. Но ты случайно оказалась сегодня в этом магазине и поэтому получила письмо раньше, чем должна была.

– Откуда ты знаешь, когда она должна была его получить, Тэв? – сказал Джейк, как обычно, настроенный скептически. – Это просто предположение. Мы не знаем, когда и как это должно было случиться. И вся эта фигня выглядит очень старой. Что-то должно было случиться с Еленой за все это время.

– Но почему Валли не может просто поверить, – запротестовала Элла, толкая Джейка локтем.

– Это все чушь собачья, и верить этому неправильно, – сказал Джейк.

Валли чувствовала себя очень странно, присутствуя при этом споре, когда ее «команда» обсуждала ее личную жизнь без ее участия. Часть ее изо всех сила хотела поверить, что Елена жива, но она не больше, чем остальные, понимала, насколько это может быть правдой.

– И у меня есть еще одна мысль… – сказал Тэвин.

– Наверняка она даже лучше той, – пренебрежительно ухмыльнулся Джейк.

– Да, – сказал Тэвин. – Я думаю, что Елена где-то здесь. Или была здесь, когда писала это письмо.

– Это еще почему? – спросила Валли.

– Прежде всего, – сказал Тэвин, – как еще конверт мог оказаться в Америке? Да еще и на Брайтон-Бич?

– И смотри, как она называет тебя, – добавила Элла, очевидно, согласная с Тэвином, – «Валентина, красавица моя». Она так написала. Она видела тебя, Валли. Видела, какая ты красивая.

– Да боже мой! Любая мать считает своего ребенка красивым, – не сдавался Джейк, но Валли почувствовала, что на всех эти слова произвели сильное впечатление, даже на Джейка. У каждого из них отношения с родителями были тяжелыми и болезненными, и ребята не очень-то верили в обязательность добрых родительских слов.

Элла не принимала никаких возражений и просто игнорировала скептицизм Джейка.

– Она жива, и она наблюдает за тобой. – Элла произнесла эти слова шепотом, и они прозвучали романтично, как в волшебной сказке. – Я так считаю.

«Волшебница Элла», – подумала Валли, хотя она и сама хотела в это верить.

– Но если ты права, – сказала Валли, изо всех сил стараясь сохранить благоразумие, – и она где-то рядом, почему она не связалась со мной?

– Это может быть как-то связано с чуваком на фотографии, – предположил Тэвин.

Все снова посмотрели на фотографию из пачки: мужчина в очках-авиаторах переходил некую неизвестную улицу, похожую на улицу любого большого города в любой стране мира. На вид ему около сорока лет, хотя на фотографии не было никаких указаний на то, когда она была сделана. У него внушительная фигура человека, занимающегося физическим трудом, темные волосы коротко подстрижены. Снова присмотревшись к фотографии, Валли только теперь заметила темное пятно у него на шее, наполовину закрытое воротником рубашки. Татуировка.

– Что вы о нем думаете? – спросила Валли.

– Он какой-то страшный, – ответила Элла.

– Здесь еще кое-что, – сказал Тэвин, показывая на обратную сторону фотографии.

Валли взяла у Тэвина фотографию и увидела на обратной стороне еле заметную надпись карандашом, почерк совпадал с тем, которым было написано письмо от Елены Маяковой. «Это очень опасный человек, – прочла Валли вслух, и холодок пробежал у нее по спине, как только слова слетели с губ. – Он разлучил нас. Если встретишь его, беги».

Несколько часов спустя Валли лежала без сна на своей постели высоко над банковским полом и смотрела на темный потолок. Когда снаружи проезжала машина, свет фар проникал в банковское окно и скользил по мозаичной сцене из Троянской войны, на миг оживляя античных героев, тут же снова возвращавшихся во тьму.

Возможно ли это, думала Валли, страстно хотеть чего-то всю свою жизнь и точно не знать чего? Это пришло ей в голову, когда она в первый раз читала фразу в письме матери: «Я всегда надеялась, что однажды мы с тобой встретимся и обнимемся как мать и дочь». Валли тоже хотела этой встречи, сейчас больше, чем когда-либо. Всю свою жизнь Валли чувствовала себя брошенной, думала, что она нежеланный ребенок, просто выкинутый равнодушными родителями. Теперь оказывалось – если считать письмо матери настоящим – что все было совсем наоборот. Маленькую Валли, маленькую Валентину любили, о ней заботились.

И еще одна важная мысль пришла ей в голову через несколько часов после произошедшего на Брайтон-Бич: когда Валли произносила вслух свое русское имя – Валентина, – она произносила звук «в» как нечто среднее между английскими «v» и «w», то есть так, как произносят его носители русского языка. Клер никогда не говорила, почему она выбрала для нее имя Уоллис, но теперь это казалось очевидным: Валли было таким же сокращением от Уоллис, как Валя от имени Валентина. Если произносить «w» как «v», то сокращенные варианты имен звучат почти одинаково в обоих языках. Клер выбрала имя Уоллис, чтобы не разрывать связь американской Валли и русской, возможно, чтобы у пятилетней девочки не возникало ощущения перелома, чтобы переход из одной культуры в другую не был слишком тяжелым. Вероятно, это мелочь, но Валли была благодарна за нее как за напоминание, что, несмотря на все их разногласия, Клер любила Валли и заботилась о ней как могла.

Валли услышала приближающиеся шаги Тэвина в темном коридоре. Он сел рядом с ней, поджав ноги.

– Как ты? – спросил он. – Сегодня был длинный день…

– Да, – Валли вымученно усмехнулась, – все это какое-то безумие.

– Думаешь, это все настоящее? Письмо и все остальное?

– Не знаю, – ответила Валли, а потом прибавила: – Хотелось бы, чтобы было.

– Что ты собираешься делать?

– Буду искать ее, – сказала Валли. И от этих слов внутри у нее стало так хорошо… это было не совсем счастье, но все же.

– Круто, – поддержал ее Тэвин. – Мы поможем тебе.

Валли улыбнулась.

– Спасибо, Тэв.

– Может быть, нам это нужно не меньше, чем тебе.

– Что ты имеешь в виду?

Он пожал плечами.

– В конце концов, нельзя все время от чего-то убегать. Мне кажется, необходимо еще и бежать к чему-то. Тебе так не кажется?

– Да, кажется, – сказала Валли, и это была правда. Она чувствовала это время от времени, но никогда об этом не размышляла. Она и остальные ребята постоянно боролись за выживание, но какой должен быть следующий шаг?

Вали почувствовала, что Тэвин хочет что-то сказать, что-то важное, но не знает, с чего начать. Валли поймала его взгляд, но он отвел глаза. Момент был упущен.

– Спокночи, – сказал он. Он поднялся и пошел в другой конец коридора.

– Спокойной ночи, Тэв, – пожелала Валли ему вслед и вдруг почувствовала, что совершенно опустошена. Она завернулась поплотнее в свое шерстяное одеяло и, лежа на спине, снова принялась смотреть в потолок. Память медленно, постепенно прояснялась… может быть, под действием русских разговоров, услышанных днем в Брайтоне. Вспомнилась песня, колыбельная. Она когда-то знала ее наизусть, а теперь песня вертелась на языке, но никак не вспоминалась. Где Валли могла ее слышать? Какие слова там были? Страшно было собрать все обрывки памяти воедино, но это было уже неизбежно. Она пошевелила губами, и русские слова песни полились сами собой: «Пускай придет пора проститься. Друг друга…»

После нескольких слов Валли остановилась и никак не могла вспомнить дальше, размышляя, что могут означать слова песни. В конце концов она уснула, убаюканная не колыбельной, но собственной невероятной усталостью.

На следующее утро, в понедельник, Валли спустилась со своего подиума и разбудила остальных, встав на колени на полу рядом с ними.

– Я не показала вам еще кое-что, – сказала она и достала маленький конверт со странным блестящим камешком внутри. Тэвин, Джейк и Элла взглянули на ничем не примечательный камень у нее в руке.

– Я не понимаю, – проговорила Элла.

Валли пожала плечами.

– Я тоже, но должна же быть причина, по которой она положила его в конверт вместе со всем остальным, так?

– Наверное, – сказал Тэвин. – Да, должна быть.

– В любом случае, – добавила Валли, – с этого можно начать.

Остальные вяло согласились. Они кое-как собрались и отправились на поезде «А» в Социально-медицинский центр на 30-й улице, где позавтракали бесплатным кофе и яичницей, а потом пошли пешком по Америкас-авеню до 47-й улицы, где целый квартал занимали ювелирные магазины Манхэттена. Для Валли и ее друзей все эти магазины ничем не отличались один от другого.

– С какого начнем? – спросила она.

Элла указала на одну из витрин и прочла на ней: «Братья Хэмлиш».

– Я всегда предпочитала «Братьев Хэмлиш», – сказала она, драматическим жестом подняв руку ко лбу, как будто собиралась красиво упасть в обморок. – Я просто не надену никакие другие украшения.

Остальные согласились и направились к выбранному Эллой магазину, не обращая внимания на недоверчивые взгляды кучки продавцов, которые, собравшись вместе, потягивали кофе в ожидании клиентов.

Валли попробовала открыть дверь магазина, но она оказалась запертой. Внутри за прилавком стоял молодой человек и смотрел на них оценивающим взглядом. Очевидно, Валли и компания ему не особенно понравились. Он отрицательно покачал головой.

– Придурок! – выругался Джейк, обиженный за всех. Он взялся за дверную ручку и начал сильно дергать за нее, с усмешкой глядя на продавца. – Открой чертову дверь!

Валли увидела, как продавец потянулся за чем-то под прилавком. Что там у него? Ружье? Кнопка вызова охраны? Она отстранила Джека от двери.

– Спокойней, ты, важная птица, – сказала она.

– Да пошел он, – не унимался Джейк. – Тут еще куча таких магазинов.

– И все остальные двери будут так же закрыты.

Джейк выслушал и неохотно пожал плечами, соглашаясь.

Валли полезла в карман куртки и вытащила маленький коричневый конверт из брайтонской папки. Она открыла его, вытряхнула на ладонь камешек и поднесла его к стеклу витрины. Когда продавец снова взглянул на нее, она держала камешек в руке между большим пальцем и указательным, так, чтобы ему было видно. Продавец бегло взглянул на камешек и подошел ближе, чтоб получше рассмотреть.

– Пожалуйста, – сказала Валли достаточно громко, чтобы он услышал ее сквозь толстое витринное стекло.

Продавец немного поразмыслил, снова с опасением окинул взглядом ребят, но потом решился. Он открыл дверь и впустил их. Оказавшись внутри, ребята были ошеломлены огромным количеством драгоценностей, выставленных напоказ в витринах под толстым стеклом.

– Ни фига себе! – воскликнул Джейк и подтолкнул локтем Тэвина. – Прикинь?

– Черт, – произнес Тэвин почти шепотом. – Как в музее или типа того.

Элла указала на колье с огромным изумрудом, окруженным одинаковыми бриллиантами.

– Ну разве это не создано специально для меня, а? – спросила она без тени иронии.

Глядя на продавца за прилавком, Валли держала камень. Этот человек был явно заинтригован, видно было, что ему не терпится самому взять камень в руки.

– Вы можете оценить камень, правда? – спросила Валли.

– Я не покупаю краденые камни, – ответил он высокомерно с хасидским акцентом. Но при этом не сводил глаз с камня.

– Я не говорю о продаже, – сказала Валли невозмутимо. – Я спросила про оценку.

– Тогда ладно, – согласился он и протянул руку. Валли уже собиралась положить камень на его ладонь, но в последний момент замешкалась, чтобы немного поддразнить его, и он взглянул на нее с нетерпением. Она улыбнулась и наконец передала ему камень. Ювелир взял специальную лупу и поднял камень повыше, чтобы лучше рассмотреть.

– Ха, – произнес он.

Он снова недоверчиво взглянул на ребят – как будто чтобы убедиться, что они не ограбят его, пока он занят, – и отошел от прилавка, к небольшому рабочему столу в углу комнаты. Там он включил шлифовальную машину и принялся обрабатывать камешек. Друзья в томительном молчании ждали, когда ювелир выключит шлифовальный станок и вернется к прилавку. На лице его появилась легкая улыбка – улыбка профессионала, решившего интереснейшую задачу, – и на Валли он взглянул уже другими глазами, теперь он заново оценивал ее, как будто пытаясь разгадать происхождение удивительного камня.

– Могу я спросить, как к вам попал этот камень? – обратился он к Валли.

– Его оставила мне бабушка, – не задумываясь, ответила она.

Ювелир лукаво взглянул на нее.

– Вы видите перед собой, – начал он, – драгоценный камень под названием александрит, достаточно редкий. Он был назван по имени царя Александра II, когда тот впервые совершил путешествие на Урал. После огранки камень приобретает зеленый цвет при дневном освещении и красный при ночном. Зеленый и красный – цвета российской монархии. Понимаете? Некоторые считают его национальным русским камнем. Хорошо обработанные, эти камни очень красивы.