Очи черные

Уильям Рихтер

Очи черные

Девочкам семьи Шоу

Печатается с разрешения издательства Razorbill, a division of Penguin Young Readers Group, a member of PenguinGroup (USA) Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg

© William Richter, 2012

© О. Михайлова, перевод на русский язык, 2012

© ООО «Издательство Астрель», 2013

Пролог

Валентина проснулась и увидела Марию Ивановну, склонившуюся над ее кроватью и слегка сжимающую ее плечо.

– Тише, деточка, – проговорила Мария Ивановна еле слышным шепотом, и Валентина ощутила запах сладкого чая. – Пойдем.

Валентина сонно улыбнулась и тихонько выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить других детей скрипом своей кровати. Мария Ивановна помогла Валентине надеть халат и тапочки, и они вместе тихо вышли из комнаты. Рука об руку они шли по коридору главного здания; слабый утренний свет, холодный и серый, едва проникал в высокие окна. Они прошли мимо низкой полки, на которой стояли в ряд глиняные горшочки – в каждом по одному цветку, на каждом от руки написано имя: Аня, Миша, Стася, Юра…

Все еще спали – даже Дарья, повариха, – и от необычности этого уединенного путешествия у Валентины сосало под ложечкой. Они добрались до конца северного коридора, где жила Мария Ивановна, и вместе вошли в теплую комнату, наполненную ароматом блинов, брусничного варенья и, самое удивительное, горячего шоколада. У плиты уже был накрыт маленький столик.

– Садись, Валя, – сказала воспитательница.

Валентина села за стол, а Мария Ивановна подала блины, положила на них сметану и налила своей гостье полную чашку горячего шоколада. Валентина с нетерпением ждала, когда Мария Ивановна сама сядет за стол.

– Вот и хорошо, – сказала воспитательница, занимая свое место за скромным столом. – Ешь.

Валентина жадно набросилась на еду, заедая каждый кусочек блина большой ложкой варенья и запивая глотком горячего шоколада.

Она завтракала так с Марией Ивановной уже шестой или седьмой раз, это всегда было неожиданностью, и, насколько она знала, другие дети такой чести не удостаивались. На этот раз, как и всегда, они молчали, Мария Ивановна с одобрением наблюдала за тем, с каким аппетитом Валентина ест, а потом убрала со стола грязную посуду.

Обычно после этого они пили вместе чай, и Мария Ивановна рассказывала истории о женщине по имени Елена, Елена Маякова, которая, как утверждала воспитательница, была Валиной матерью. Девочка слушала эти истории внимательно, но недоверчиво: она знала, что мать – это женщина, которая заботится о своих детях, а как могла эта совершенно незнакомая ей Елена быть ее матерью? Валентина не помнила ее, да и вообще не помнила своей жизни до приюта. Где эта Елена? Почему она бросила свою дочь?

Однако на этот раз никаких историй не было. Мария Ивановна сидела молча, пила чай и нервно поцокивала – по этому звуку дети определяли, что воспитательница чем-то расстроена. Видя это, Валентина тоже начала беспокоиться. Что случилось? Еще ни разу их завтрак не заканчивался так. После долгого томительного молчания случилось и вовсе то, чего вообще никогда не бывало, по крайней мере на глазах у Вали: Мария Ивановна заплакала и отвернулась, тщетно стараясь скрыть от девочки свои слезы. Валентина тоже заревела, расстроенная и испуганная неизвестно чем.

– Вам грустно, бабушка? – Валентина называла воспитательницу бабушкой, как маленькие дети часто зовут пожилых женщин.

– Я не твоя бабушка, – строго сказала Мария Ивановна. – Больше нет. Прости, Валя.

– Вы моя бабушка, – проговорила Валя, вытирая слезы. Она хотела быть сильной. Плачут только маленькие. Старшие дети в приюте не должны плакать, никогда.

– Сегодня приедет молодая семья из Америки, – сказала Мария Ивановна. – Твои мама и папа. У тебя будет новая жизнь.

– Нет, у меня есть мама. Вы же говорили. Моя мама – Елена. Если она придет за мной, а меня не будет…

Мария Ивановна покачала головой:

– Выброси эти истории из головы. Не надо было рассказывать их тебе, это моя ошибка. Забудь Елену.

Ошарашенная Валентина не сопротивлялась, когда воспитательница повела ее в собственную ванную, вымыла ей голову ароматным шампунем, потерла жесткой мочалкой с головы до ног. Так женщина выражала свои чувства, а Валентина боролась со своими, пряча слезы страха и смущения, стекавшие вместе с теплой водой и мылом к ее ногам. Когда купание было окончено, Мария Ивановна принесла девочке светло-желтое платьице, чистое и отглаженное, но сильно поношенное, с нитками, торчащими изо всех швов.

– Так, так, – проговорила женщина, когда Валентина оделась, и прибавила, невольно издавая все те же цокающие звуки: – Очень хорошо. Красавица-девочка.

Все происходило так быстро, что Валентина не успела ничего ни обдумать, ни прочувствовать. Мария Ивановна, крепко держа девочку за руку, вела ее по главному коридору. Везде уже горел свет, весь приют проснулся. Других детей – ее братьев и сестер – нигде не было видно, но из-за закрытой двери классной комнаты слышалось пение: приглушенный звук эхом отдавался в длинном пустом коридоре.

Мария Ивановна привела Валентину в небольшой кабинет, где девочка никогда прежде не была, там стояли мужчина и женщина. Они заулыбались при виде Вали, женщина шагнула ей навстречу и встала на колени, так что лицо ее оказалось напротив лица девочки. Из глаз женщины потекли слезы, она судорожно сжала руки, так что пальцы у нее стали белыми, как молоко. Валентина почувствовала острое желание убежать, но не могла пошевельнуться, ноги ее как будто были прикованы к полу какой-то невероятной, пугающей силой.

Женщина взяла Валентину за руку, и как будто электрический разряд поразил девочку, непонятное и сильное чувство охватило ее: ей одновременно хотелось броситься в объятия этой женщины и оттолкнуть ее – два одинаково сильных порыва боролись в ее душе. Женщина заглянула Валентине в глаза и сказала несколько слов на непонятном языке. Мария Ивановна согласилась.

– Да, – кивнула она. – Темные глаза. «Очи черные».

Другие дети ждали Валю в коридоре. Она вышла вместе с американскими гостями: мужчина держал ее за одну руку, женщина за другую. Дети запели знакомую песню, Валя сама пела ее несколько месяцев назад, когда из приюта забирали маленького полуторагодовалого Руслана:

Пускай придет пора проститься,

Друг друга долго не видать,

Но сердце с сердцем, словно птицы,

Конечно, встретятся опять.

Дойдя до двери в конце коридора, Валентина попыталась освободиться от державших ее за руки новых опекунов. За пять лет она нечасто покидала стены приюта, и теперь, на пороге, ей вдруг стало совершенно ясно: если она выйдет в эту дверь, пути назад не будет. Она попробовала освободить руки, и ей даже удалось вытянуть ту, за которую ее держал мужчина, но хватка женщины оказалась крепкой, а ее руки – неожиданно сильными.

Валентина видела Марию Ивановну, стоящую в конце коридора, в дверном проеме.

– Бабушка!.. – крикнула девочка, но та лишь отвернулась, лицо ее исказилось от боли.

В конце концов, делать было нечего. Валина попытка сопротивляться не увенчалась успехом, силы были слишком неравны. Через пару секунд ее уже посадили на заднее сиденье громоздкой черной машины, ждавшей у входа, и помчали к новой светлой жизни. Наконец, высвободив руки, Валентина обернулась и сквозь заднее стекло машины смотрела, как ее единственный дом, стремительно удаляясь, совсем скрылся из вида.

1

Она позвонила парням из Колумбийского университета по мобильному, и через пару минут они неспешно выкатились из общежития, уже подвыпившие и принарядившиеся для похода в ночной клуб. Они смерили ее взглядами, обдумывая, не может ли она пригодиться им для чего-нибудь, кроме наркоты, но она смотрела на них так холодно и сурово, что мысли эти быстро улетучились.

– Восемь доз за сто пятьдесят. – Она повысила цену, видя, что у парней есть деньги и они уже под кайфом. – Экстази или кетамин?

– И то, и другое, – ответил высокий кудрявый парень. – Четыре и четыре.

Обмен состоялся, и они направились к входу в метро на 116-й улице. Она тоже собиралась поехать на метро, но не в компании пьяных студентов колледжа. Неплохо было бы поймать машину, но она не привыкла тратить деньги на себя.

Значит, пешком через Риверсайд-парк. Она прошла мимо Колледжа Барнард и пересекла Риверсайд Драйв, направляясь к дорожке ниже Гудзон Парквей, откуда была видна река. Ноги сами вели ее по знакомому маршруту, но обычно она ходила тут с компанией, внутри сплоченного коллектива, служившего надежной защитой. Теперь же она шла одна. Уже через минуту она услышала шаги позади: двое мужчин, оба крупные, быстро приближались, а потом замедлили шаг, держась на расстоянии 10–15 метров. Она чувствовала на себе их взгляды и ускорила шаг, но они не отставали, держась на том же расстоянии и двигаясь синхронно.

Черт! Она посмотрела по сторонам в поисках пути к бегству и только теперь поняла – слишком поздно! – насколько изначально опасен был выбранный ею маршрут. Уличное освещение здесь было по большей части неисправно – один тусклый фонарь на несколько сот метров. Высокая каменная ограда бульвара закрывала дорожку, подобно крепостной стене средневекового замка, отрезая пути к бегству. Ветви вязов нависали над головой, так что тропинку было совершенно не видно сверху, с бульвара. В воздухе висел равномерный обволакивающий гул машин, приглушающий звуки, которые могли бы встревожить обитателей близлежащих домов.

«Не беги, – скомандовала она себе. – Еще рано». Инстинкт самосохранения, немалой ценой приобретенный ею в детстве, теперь подсказывал, что, когда нужный момент настанет, бежать надо будет так, как будто от этого зависит ее жизнь.

Каменная стена внезапно заканчивалась, впереди виднелась развилка – путь к Риверсайд Драйв. До нее – меньше сотни метров. Если удастся преодолеть это расстояние быстрее, чем они догонят ее, на дороге точно будет кто-нибудь – свидетели, чье присутствие, конечно, остановит преследователей. Сто метров. Мужчины позади нее тоже поняли, что она может уйти, и ускорили шаг, сокращая расстояние.

«Беги, сейчас».

Их удивил ее внезапный рывок. Усталая, тощая, вечно голодная, дышащая выхлопными газами и измотанная уличной жизнью, она производила впечатление слабой и чахлой, паршивой овцы в стаде. Преследователи не могли оценить ее страстной, необыкновенной воли к жизни, без которой она погибла бы еще много лет назад. Она мчалась вперед, шоссе было все ближе, обещая возможное спасение.

Мужчины тяжело дышали и ругались, удивленные необходимостью прилагать усилия. Осталось тридцать метров, двадцать – она уже слышала их дыхание у себя за спиной, но… она сделает это. Теперь она была уверена. Шоссе было прямо перед ней, когда она неожиданно свернула налево в просвет между кустами у тропинки, еще раз удивив своих преследователей. Они снова громко выругались.

Она бросилась прочь от тропинки, пересекла тротуар и выскочила на середину дороги, ярко освещенной фонарями. Когда она мчалась через проезжую часть, раздался скрежет тормозов, и темно-синий седан едва успел остановиться, чтобы не сбить ее. Девушка застыла на месте, ошарашенная тем, что избежала столкновения, и тем, что вдруг узнала машину. Дверь машины открылась, из нее вышел водитель – знакомое лицо, друг. Она почувствовала внезапное облегчение от этой нечаянной удачи, но потом увидела выражение его лица. И надежда рухнула.

Никакой улыбки. Никакого спасения.

Этли Грир сел в служебную машину и уже через несколько минут подъезжал к круговой развязке на 79-й улице. Он свернул на подъездную дорогу и поехал вдоль Гудзона по направлению к бейсбольным площадкам Малой лиги. Здесь было сумеречно, ноябрьское солнце еще не поднялось над высокими зданиями с восточной стороны. Григ остановился у второго бейсбольного поля, часть которого была огорожена желтой полицейской лентой. Он припарковался между двумя лошадьми – парк патрулировала конная полиция; от дыхания лошадей, которые еще только начали покрываться зимним мехом, холодный утренний воздух наполнялся паром.

– Доброе утро, детектив.

– Офицер Карлин. – Этли кивнул юному коллеге.

– Вон там место преступления, – сказал Карлин. – Должны прислать еще людей в новую смену.

Карлин повел Этли к месту преступления, приподняв желтую ленту, чтобы детектив прошел под ней. Еще пятеро полицейских стояли у линии ограждения, курили и выглядели замерзшими и беспокойными – им явно хотелось поскорее вернуться в теплое помещение участка или хотя бы к своим лошадям.

Мертвая девушка лежала в полуметре от кипариса, на спине; на ней была черная рваная одежда, сверху поношенная кожаная куртка. У девушки были короткие жесткие светлые волосы с синей полосой слева и пирсинг на лице. За воротником и манжетами виднелись дешевые украшения, на лице обильный макияж, теперь совершенно размазанный. Лицо опухло от ударов, под носом засохла кровь. Суставы на пальцах была ободраны до крови, вероятно, она дралась с нападавшими. Глаза ее были открыты, темно-серые зрачки начинали менять цвет.

– Выкладывай, – сказал Этли.

– Уоллис Стоунман, – доложил Карлин, показывая пластиковый пакет для улик с удостоверением внутри. – Удостоверение нашли у нее в носке. В нем написано, что ей двадцать три, но это не похоже на правду, так что я проверил. Это хорошая подделка, долларов за двести-триста, если покупать на улице. По данным Службы регистрации, вся информация верна, кроме возраста – на самом деле ей шестнадцать. Я проверил ее имя по базе. У девчонки большой преступный опыт, но ничего серьезного, до суда не доходило. Она числится сбежавшей из дома, и на нее выписан ордер ЛПН.

ЛПН – «лицо, подлежащее наблюдению» – значит, у девчонки открытое досье в социальной службе.

Грязная красная курьерская сумка валялась в нескольких метрах от тела, она была открыта, все содержимое вывалено на землю: пара комплектов грязного нижнего белья, полосатая шерстяная шапка, сигареты, несколько леденцов в обертках.

– А что с сумкой? – спросил Грир. – Она была открыта, когда нашли тело? Все валялось вот так?

– Да, сэр. Деньги и ценности, если они у нее были, пропали.

Грир опустился на корточки и осмотрел грязные ногти девочки, ее стоптанные ботинки и рваные леггинсы. За ушами грязь, как минимум недельная. Одежда не стирана по меньшей мере месяц. Этли заметил несколько старых шрамов на лбу и переносице. Он засучил рукава ее куртки и увидел еще шрамы и следы ушибов на предплечьях – давнишние следы самозащиты. Многие дети богатых родителей в Нью-Йорке одеваются как панкующие уличные оборванцы, напускают грязный и потрепанный вид, но тело и одежда этой девочки скрывали неподдельную историю лишений и невзгод, а в прошлом и физического насилия.

– Девчонка с улицы, – сказал Грир, бросая взгляд на Карлина. – Видел ее когда-нибудь здесь?

– Может быть, – ответил Карлин с сомнением, – но трудно сказать наверняка. Их много ошивается у Риверсайд-парка – и все одинаковые, в наркоманской униформе.

Грир натянул резиновую перчатку и сунул руку в рот девушки, подняв верхнюю губу, чтобы осмотреть зубы: они начали разрушаться от метамфетамина.

– Наркоманка, – повторил Карлин свой диагноз.

Рукой в перчатке Грир закрыл девушке глаза, а затем поднялся на ноги. Он осмотрелся кругом, надеясь найти что-нибудь необычное. Бейсбольное поле и парк вокруг него были усеяны случайным мусором, плюс каждый сантиметр земли испещрен следами многочисленных бегунов, велосипедистов и лошадей конной полиции.

– Опросим местное население, когда подтянутся ребята из убойного отдела, – сказал Грир.

– Вы лично известите родных, детектив?

– Они что, живут где-то здесь? – Грир был удивлен. Он взял у Карлина удостоверение девушки и убедился, что это так: указанный адрес – западная часть 84-й улицы, полквартала от Амстердам-авеню. Неужели он ошибся, решив, что она бездомная? Если адрес настоящий, получается, что она умерла всего в полукилометре от дома. Грир достал мобильный телефон, включил камеру и приблизил телефон к изуродованному лицу девушки. Ярко мигнула вспышка, и изображение застыло на экране.

Этли Грир показал полицейский значок швейцару на входе в дорогой, престижный дом на 84-й улице и направился через вестибюль к лифту. Он нажал кнопку двадцать седьмого этажа, убеждаясь, что номер квартиры, написанный в удостоверении девушки, существует. Пока двери лифта медленно закрывались, он увидел, как швейцар снял трубку с телефона на конторке и позвонил Стоунманам предупредить, что идет коп.

На двадцать седьмом этаже Этли пересек длинный коридор, устланный мягким светлым ковром, и оказался у входа в квартиру в северо-восточной части здания. Дверь уже была открыта. Красивая ухоженная женщина, немного моложе самого Этли – лет тридцать восемь, наверное? – ждала его с нетерпением, крепко сжав руки перед собой. На лице ее было выражение, хорошо знакомое любому полицейскому: на протяжении многих лет эта женщина встречала в дверях многочисленных офицеров полиции, и конечно, они всегда приносили дурные вести. Лицо миссис Стоунман выражало смирение и попытку набраться решимости перед известием о новом несчастье.

– Миссис Стоунман?

– Да, – ответила женщина. – Что она натворила на этот раз?

– Я детектив Грир, мэм. Двадцатый участок. Можно побеседовать с вами?

– Входите.

Квартира женщины была обставлена со вкусом в смешанном современном и классическом стиле, на полу ковры, повсюду подлинные произведения искусства. На стене в гостиной висел большой профессионально сделанный черно-белый портрет миссис Стоунман – на несколько лет моложе, чем сейчас, – обнимающей хорошенькую девочку лет десяти, белокурую, со счастливой улыбкой.

С стороны кухни раздавался шум, там кто-то был.

– Ваш муж дома, миссис Стоунман?

– Его нет дома, вот уже шесть лет. Я разведена. Мой бывший муж, Джейсон, живет в Вирджинии.

Для Этли это было плохой новостью – известие о смерти ребенка для одинокого родителя особенно тяжело, и теперь офицеру придется самому успокаивать несчастную женщину. Кроме того, было непонятно, кто же находится в кухне.

– И ваша дочь Уоллис…

– Мы зовем ее Валли.

– Когда вы видели ее в последний раз?

Клер Стоунман задумалась; казалось, ей было стыдно.

– Три с половиной недели назад. Она пришла во вторник вечером, помыться и кое-что постирать. Я накормила ее обедом, и мы немого поговорили. Она пробыла здесь часа три.

Она считает время, думал Этли. Дни, недели и даже часы – ждет возвращения дочери. Черт!

– О чем вы с ней говорили?

– У нас осталось не так много тем, которые не привели бы к ссоре, – ответила она. – Мы или говорим о пустяках, или молча смотрим друг на друга.

– А вы знаете что-нибудь о ее дальнейших планах?

– Боюсь себе даже представить. Я предлагала ей столько вариантов, но она ни на что не соглашается. Она никогда не берет у меня больше нескольких долларов, как бы я ни уговаривала. Она сама по себе.

– В шестнадцать лет.

– Если вы хотите сказать, что я не сумела воспитать ее, детектив, вы правы.

– У вас нет предположений относительно того, где она может быть или с кем?

– Нет, но она не одна, слава богу. У нее точно есть несколько друзей… таких же, как она. – Клер на минуту запнулась. – Я пыталась искать ее. После того, как она сбежала. Первые несколько месяцев я ходила по улицам и искала ее, и однажды я ее увидела, недалеко отсюда. Оказывается, она не убегала далеко. Она была с компанией. Два парня и две девушки, кажется. Я хотела позвать ее, но ничего не получилось, голос пропал. Странно, правда?

Несколько мгновений Грир и женщина молчали, она боролась с отчаянием, а он боялся заговорить о том, ради чего пришел.

– Что Валли натворила на этот раз? – Клер Стоунман повторила свой первый вопрос.

Этли видел, что женщина волнуется все сильнее, видимо, чувствуя по поведению Этли, что сегодняшние новости отличаются от всех предыдущих. На этот раз все значительно серьезнее, может быть, как никогда.

В дверях кухни появилась женщина, на вид немного моложе миссис Стоунман, судя по виду, домработница, коротко стриженная, одетая во что-то вроде платья горничной светло-зеленого цвета, с передником. Она не сказала ни слова, но остановилась на пороге, будто ожидая указаний Клер.

– Миссис Стоунман, – начал Этли, – это сугубо семейное дело, поэтому…

Клер прервала его.

– Нет, – сказала она, бросив умоляющий взгляд на женщину, – Джоанна, пожалуйста, останься.

Джоанна послушно подошла и встала рядом с Клер, как будто та не в первый раз просила ее о подобном одолжении. Как печально, подумал Этли, даже трагично, что Клер Стоунман настолько одинока, что ей приходится обращаться за поддержкой к собственной горничной.

– Хорошо, – сказал Этли и вздохнул поглубже. – Миссис Стоунман, сегодня утром в южной части парка Риверсдейл было обнаружено тело…

– О боже… – Клер Стоунман повернулась к Джоанне и сжала ее руку.

– Тело молодой девушки, такого же возраста, что и ваша дочь, похожей по описанию и с удостоверением вашей дочери.

– Нет…

Страдание Клер было тихим, все обратилось внутрь. Она будто задыхалась, стараясь подавить судорожный вздох. Она отпустила Джоанну, сцепила руки так, что пальцы побелели, и с силой прижала их к животу, будто наказывая себя болью. Джоанна, явно тронутая страданием Клер, крепко обняла несчастную женщину.

Грир полез в карман и достал мобильный телефон. Выбрал в меню фотогалерею и открыл фотографию мертвой девушки, ее изуродованного окровавленного лица. Грир взглянул на нее и понял, что не в силах показать эту отвратительную фотографию Клер Стоунман.

– Я хочу ее видеть, – сказала Клер.

– В этом нет необходимости, миссис Стоунман, – ответил Грир. – На вашу дочь заведено досье. Для опознания жертвы достаточно отпечатков пальцев.

– Жертвы? – Она пристально посмотрела на Грира, только теперь задумавшись о причине смерти дочери.

– Простите, миссис Стоунман. Я детектив отдела по расследованию убийств.

Мать отвернулась от Грира и, низко опустив голову, разрыдалась.

Этли привез Клер Стоунман в морг Бруклинской окружной больницы и проводил в комнату, где она могла на видеомониторе взглянуть на тело дочери. Однако Клер настояла на том, чтобы увидеть тело лично.

– Ладно, – согласился помощник следователя, пожав плечами.

Грир подвел мать к столу, дал ей минуту, чтобы собраться с силами, и поднял синюю простыню, открывая тело девушки. Женщина молчала, лицо ее застыло от боли, затем она наклонилась, чтобы получше рассмотреть лицо девушки, разбитое, но уже без следов крови и грязи. Она долго молчала, глядя на мертвое тело. Затем миссис Стоунман протянула руку и, дотронувшись до волос девушки, беззвучно всхлипнула.

– На самом деле не светлые, – шепнула она мертвой девушке.

– Миссис Стоунман…

Клер повернулась к Этли, по лицу ее текли слезы, но она будто не замечала этого.

– Это не моя дочь, – сказала она уверенно. – Это не Валли.

2

Валли Стоунман лежала на спине, постепенно просыпаясь. Утренний свет разливался по огромной комнате, расцвечивая яркую мозаику, которой был выложен купол потолка в четырех с половиной метрах над ней: батальную сцену из Троянской войны. В комнате было на удивление тепло, несмотря на выключенную тепловую вентиляцию и весьма холодную ночь; Валли вполне хватило одного шерстяного одеяла. Она подумала, что, наверное, котельная в этом здании находится в подвале, как раз под ней, то есть под вестибюлем коммерческого банка; мраморный пол здесь был всегда слегка теплым на ощупь.

В качестве уединенного местечка для сна Валли выбрала узкий помост вдоль северной стены, возвышавшийся над нижним этажом. Это возвышение создавало иллюзию изолированности, а кроме того, отсюда был хороший вид на батальную сцену на потолке: шлемы с перьями, фигурные нагрудники, боевые кони и конечно же герои верхом на лошадях, готовые к битве.

Кто-то поднялся по лестнице позади нее и прошел по помосту. Судя по скрипу кроссовок, это был Тэвин. Из всех знакомых Валли семнадцатилетних парней он был физически наименее развит, ростом метр восемьдесят и с огромными ступнями сорок пятого размера, которыми он вечно шаркал по земле. Он всегда носил широкие армейские штаны-карго и серую флисовую толстовку.

Он присел рядом с Валли, и она приподнялась на своем одеяле. Они сидели рядом, прислонясь к каменной стене, и сонно смотрели вниз, на первый этаж, где не было никакой мебели, лишь ряд пустых кассовых окошек вдоль южной стены.

– Доброе утро, – сказал Тэвин, зевая, его глаза немного опухли от сна. Волосы у Тэвина по бокам головы были сбриты, а посередине отрос длинный хайер, и это в сочетании с гладкой кожей цвета капучино – знаком его смешанного происхождения – придавало ему экзотический, нездешний вид. У него были длинные красивые ресницы, почти девичьи, хотя на девушку Тэвин был совсем не похож, и потому Валли они особенно нравились.

– Привет, – сказала Валли, улыбаясь. Когда Тэвин был рядом, день всегда начинался хорошо.

Он рассматривал мозаику на потолке.

– Ты уже догадалась, какое отношение все эти парни на лошадях имеют к банку и вообще к Нью-Йорку?

– Нет, – ответила Валли. – Но мне нравится.

– Да. Не всегда нужна причина.

Валли взглянула на него.

– Это очень мудро, Тэв. Спасибо.

– На здоровье, – ответил он, снова зевая.

Они сидели молча, когда со стороны бывшей комнаты отдыха для банковских служащих раздались какие-то суетливые звуки.

– Элла нашла в одном из кабинетов горячий шоколад, – объяснил Тэвин. – Только нужна вода, чтобы приготовить. Просто сунуть в микроволновку. Вид у нее паршивый, особенно изнутри, но пока работает.

– Это хорошо.

Шум внизу становился все громче: Элла хихикала и щебетала. Джейк негромко смеялся в ответ – потом все стихло. Джейк и Элла всегда так вели себя по утрам, если могли ненадолго остаться одни, – и ночью, конечно, тоже. Эти двое любили друг друга, неистово и ненасытно. Валли не возражала, это их дело, тем более они счастливы. Но из-за близости этой парочки Валли и Тэвин иногда чувствовали какую-то неловкость, оставаясь вдвоем, некоторую затянувшуюся напряженность, и не знали, что с этим делать. Кем они были друг для друга, Валли и Тэвин? Друзьями, частью одной семьи. Но… может, не только. Это еще надо было выяснить.

– Что будем делать сегодня? – спросил Тэвин.

– Займемся машинами.

– В табачный магазин?

– Ага.

Тэвин был недоволен. Его детство прошло в Гарлеме, в паре кварталов от табачного магазина на 131-й улице, и состояло из череды семейных кошмаров, виноватой в которых была частично его семья, частично Департамент социальных служб. О Гарлеме у него были только страшные воспоминания.

– Тебе не обязательно идти, – сказала Валли. – Мы справимся с Джейком и Эллой.

– Нет, я пойду. – Тевин, однако, выглядел растерянным.

– Что не так? – спросила Валли.

– Мы должны найти Софи, – наконец ответил он.

Валли вздохнула, после чего проговорила раздраженно:

– Нет.

– Уже две недели прошло.

– Ей нельзя доверять, – сказала Валли. – Надеюсь, она возьмет себя в руки, Тэв, но она не может вернуться к нам.

– А что, если бы это был я? – настаивал Тэвин. – Если бы у меня были проблемы.

– Мы бы помогли.

– Почему мне – да, а ей – нет?

– Потому что ты это заслужил, – ответила Валли. – Не мы ее бросили, Тэвин. Она нас бросила.

Перед тем как отправиться в Гарлем, Валли и Элла совершили свой ежедневный косметический ритуал. Стоя плечом к плечу перед зеркалом в ванной, они сделали маникюр, накрасив ногти темно-фиолетовым лаком прямо поверх старого слоя, – получалось коряво и уродливо, но удивительным образом этим внешним беспорядком они одновременно наводили свой, особый порядок.

Внешне девушки были полными противоположностями. Валли – светлокожая, коротко стриженная блондинка, крупного телосложения, доставшегося ей от русских предков. Элла – наоборот, миниатюрная, с тонкими чертами лица, американско-азиатского типа, с гладкими черными волосами, спадающими на узкие плечи. Со временем девочек объединил стиль одежды, они носили почти одинаковые эмо-наряды в одинаковых сочетаниях: рваные леггинсы под клетчатыми юбками или обрезанными шортами, плюс несколько слоев маек всевозможных цветов и материй, раздобытых на развале за магазином Армии Спасения по 25 центов за вещь или даром, в зависимости от того, какой менеджер работал в этот день. Когда одежда становилась слишком грязной, они обычно просто выбрасывали ее и шли на развал за новыми шмотками. Это было дешевле, чем стирать.

Когда ногти были готовы, девочки занялись глазами. Они покрыли ресницы толстым, жестким слоем туши, закончив процедуру, только когда тушь была настолько густо наложена, что уже не держалась на ресницах и черные крупинки усыпали кожу под глазами. Взглянули в зеркало, чтобы оценить результат, – соблазнительно, трагично, похмельно. Это занятие никогда не надоедало.

– Близняшки, – объявила довольная Элла. – Принцессы тьмы.

Джейк и Тевин обычно снисходительно относились к процедуре прихорашивания и терпеливо ждали, пока девочки выйдут из ванной. Все четверо активно принялись продвигать две больших коробки через заднюю дверь – запасной выход – и к узкому служебному проходу между их зданием и соседним. Они погрузили коробки в разбитую тележку из супермаркета, которую заранее спрятали за одним из мусорных баков. Каждый раз, когда они выходили из здания и входили в него, делать это надо было очень быстро и только тогда, когда их точно никто не видит. Пустой банк оказался отличным пристанищем для Валли и ее команды, и они не собирались привлекать внимание соседей, всегда готовых сунуть нос в чужие дела.

– До табачного магазина далеко, – сказал Тэвин, когда они направились к 87-й улице. – Может, поймаем минивэн?

– Запросто, – откликнулась Валли. – Мы же мечта любого таксиста.

– Вот что мы сделаем, – предложил Тэвин, ухмыляясь. – Мы все спрячемся вместе с коробками, а ты встань вон там одна, посверкай ногами и еще чем-нибудь. Точно кто-нибудь остановится.

– Валяйте, и хватит думать о моем «чем-нибудь», – сказала Валли, и Тэвин засмеялся.

– На хрен сдался этот табачный магазин, – огрызнулся Джейк, кажется, резче, чем намеревался.

Валли повернулась к нему.

– В чем дело?

– От Панамы у меня хреновы мурашки.

– Он дело делает, – пожала плечами Валли. – А ты чего хотел?

– Я знаю одного парня в Бронксе, зовут Кедрик. Он точно даст нам больше.

– Это слишком далеко, – сказала Валли. – И Панама дает телефонные карточки.

Слова Валли звучали безапелляционно.

– Кедрик хороший парень, – снова попытался Джейк, помолчав и пнув ногой старую коробку от пиццы. – И я уже сказал ему, что мы продадим ему машины.

Валли покачала головой и укоризненно взглянула на Джейка:

– Не надо было этого делать.

– Ну черт, я уже сделал.

– Ха, – сказала Валли, стараясь сохранить спокойствие и скрыть охватившее ее раздражение. Она не хотела обидеть Джейка. – Значит, в следующий раз, когда у нас будет что продать, мы отвезем ему. А сегодня едем к Панаме.

– Что за дерьмо, Валли! Почему ты все решаешь? – спросил Джейк заносчиво. – Меня это достало.

Тэвин и Элла спокойно и молча наблюдали этот бунтарский порыв Джейка, уже ставший своеобразным ритуалом, повторявшимся много раз прежде.

– Ладно, Джейк, пофиг, – сказала Валли. – Хочешь поменяться – пожалуйста, я устрою себе отпуск. Пару недель ты будешь главным. Придумывай, где нам взять денег, так, чтоб не попрошайничать все время, как все эти бомжи на улице, и где нам ночевать, если не спускаться в тоннели, и как сделать так, чтоб нас не надули, когда нам надо что-то продать. Только убедись сначала, что у тебя хороший план, Джейк, потому что, как ты помнишь, было время, когда мы все пошли за Ником и чуть не пропали.

Никто больше не сказал ни слова. Валли отвернулась от Джейка, в глубине души понимая, что ему нужна некоторая разрядка. Джейк шаркал подошвами по асфальту, пытаясь выпустить пар. Он снова пнул коробку от пиццы, она упала в канаву, полетели грязные брызги.

Валли всегда нравились парни, склонные к идеализму, к абстрактному мышлению – Джейк таким не был. Его мир был исключительно материален. Он был типичным образцом американского старшеклассника-качка, с горящими голубыми глазами, часто спрятанными за тем, что он называл «волосами Самсона», – нечесаной пепельной, сильно отросшей военной стрижкой, на которой когда-то настаивали его учителя в Огайо. Он поддерживал физическую форму нападающего – тайком выполняя отжимания, подтягивания и скручивания, когда мог улучить момент, – и даже носил школьную куртку, лиловую, шерстяную, с белыми кожаными рукавами и большой буквой «P» спереди, которую откопал на развале Армии Спасения за доллар и семьдесят пять центов.

Джейк понятия не имел, какая школа имеется в виду под «P», ему это было безразлично. Валли и компания знали, что Джейку этот простой предмет одежды был важен как напоминание о сытой и спокойной жизни, которую он вел до того, как его родители и сестра погибли в автокатастрофе, оставив его на попечение родственников, возмущенных его присутствием в их доме и не устававших напоминать ему об этом.

Джейк решил эту проблему за них, сбежав автостопом из Огайо и в одиночку добравшись до Нью-Йорка. Он привык к уличной жизни, к тому, что Валли главная в их команде, но иногда его прежнее школьное сознание давало о себе знать внезапными протестами против того, что девчонка принимает решения за него.

– Наплевать, – сказал Джейк наконец, проглотив обиду. – Пошли.

Он покатил тележку к Риверсайд-парку, с силой налегая на нее, чтоб она ехала прямо, несмотря на искривленные колеса.

Элла шла рядом с ним, как обычно, то широкими шагами, то пританцовывая и тихо напевая на ходу, она всегда неизменно ходила за Джейком, словно луна по своей орбите. Когда они вот так шагали вместе, Валли чувствовала зависть. У нее были власть и уважение, которые она заслужила, взяв компанию под свой контроль после Ника, но из-за этого между ней и остальными образовалась явная дистанция. По крайней мере, иногда ей так казалось.

Как будто поняв, что ей одиноко, Тэвин подошел ближе и слегка толкнул в бок, сбив ее с ровного шага.

– Хороший денек, – сказал он. – Крыша над головой, деньги на подходе. Мы процветаем.

– Да, вроде того, – согласилась Валли, не особенно уверенная в этом.

– Я хочу есть, – заявила Элла, обернувшись.

– Какая неожиданность, – иронично заметил Тэвин.

Элла была голодна всегда. Как птичке колибри, ей постоянно требовалась дозаправка высокооборотистого двигателя.

– Можем залезть в неприкосновенный запас и потратить немного резервных денег на «Мити Файн», если хотите, – предложила Валли.

– Ура, – возликовала Элла и стиснула руку Джейка. В продуктовом фургоне в Гарлеме продавали Джейкову любимую жареную курицу, и такой завтрак явно означал, что Валли предлагает мир. Джейк обдумал предложение и после недолгих колебаний повернулся к Валли и слегка кивнул.

Компания пересекла Риверсайд-парк за час, а еще через двадцать минут пути оказалась в Гарлеме. Они нашли продуктовый фургон «Мити Файн» и остановились поесть долгожданной курицы. Элла заказала три больших куска и начала осторожно обгрызать хрустящую корочку, медленно смакуя каждый жирный острый кусочек, прежде чем накинуться на само мясо. Когда Валли полезла в пакетик с деньгами, спрятанный у нее в сумке – запас на черный день, – она сначала удивилась, а потом разозлилась из-за того, что обнаружила внутри: вместо припасенных там ста долларов теперь было только сорок. И что еще хуже, поддельное удостоверение – дорогая фальшивка, где было написано, что Валли двадцать три года, – тоже пропало.

– Дерьмо! – сказала она, злясь на саму себя. Как она могла это допустить!

– Что? – спросил Джейк обеспокоенно; удивительно было видеть Валли застигнутой врасплох, а именно так она сейчас выглядела.

– Пропало мое удостоверение и большая часть денег.

– Как? – удивился Тэвин. – Когда ты в последний раз туда залезала?

Валли постаралась вспомнить.

– Две недели назад?

Никто не сказал, но всем было ясно: как раз две недели назад они прогнали Софи.

Для Валли страшнее всего была пропажа удостоверения. Дорогая подделка была пропуском в молодежные заведения города – главным образом бары или клубы, если удавалось наскрести денег на вход, и когда у нее не было удостоверения, Валли охватывало ощущение изолированности, почти клаустрофобия. Конечно, было много заведений, куда несовершеннолетние могли попасть, уговорив охрану или прошмыгнув незаметно мимо нее, но для Валли это было все равно что просить разрешения. Она этого терпеть не могла. Просто ненавидела.

– Дерьмо, – выругался Джейк. – Чертова Софи.

Тэвин открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Этой девчонке не было оправдания.

Компания двинулась дальше. Еще через десять минут они были неподалеку от табачного магазина на 131-й улице, на углу бульвара Фредрика Дугласа, где случайно наткнулись на самого Панаму. Он не спеша возвращался в свой магазин с большим засаленным пакетом из «Гарлем-Папайя», набитом хот-догами с луком, перцем и горчицей.

– Сестренка, – поприветствовал он Валли низким рычащим голосом, проигнорировав остальную компанию, но явно заметив две больших коробки на тележке.

Панама был большим человеком – высоким и крупным, с невероятно сильными руками, он круглый год носил гавайские рубашки с короткими рукавами. На этот раз под рубашкой была серая теплая толстовка, длинные волосы Панамы были заплетены в толстую косу, спускавшуюся до середины спины. Он направился к тележке и, предварительно осмотревшись по сторонам и убедившись, что никто не наблюдает за ним, заглянул в обе картонные коробки.

– Кофемашины? – спросил он Валли.

– Совершенно новые, – заверила она. – Шведские. Полная комплектация, два бойлера, корпус из литой меди – это модернизированный вариант. Розничная цена семь тысяч.

– Розничная цена? – фыркнул Панама, как будто его оскорбила сама идея.

– Отдадим за полторы, – ответила Валли.

Панама снова фыркнул.

– Ха. Посмотрим, – сказал он. – Пусть их отвезут вон туда.

Все вместе они дошли до табачного магазина, где Джейк, Элла и Тэвин отделились, покатив тележку к открытой двери гаража сбоку магазина. Там уже ждали люди Панамы, готовые принять доставленные машины.

Валли вошла вслед за Панамой в небольшой табачный магазин и далее в кабинет, где краденые вещи были сложены грудами, почти доходившими до потолка. Панама уселся за стол, заваленный барахлом, и открыл свой пакет, замурлыкав при виде неразвернутых хот-догов. Валли села на маленький складной стул напротив стола. Второй такой же стул, пустовавший рядом, напомнил Валли, что во время подобных визитов около нее обычно сидела Софи. Именно Софи, три года прожившая на улице и обладавшая соответствующим опытом, познакомила Валли с Панамой.

Толстяк на минуту отложил еду, достал мобильник и начал звонить. Он кратко обсудил что-то с несколькими людьми, имен которых не называл, а затем отложил телефон и развернул первый хот-дог.

– Триста, – сказал он.

– Черта с два, – ответила Валли. – Похоже, придется продать их в другом месте.

– Да, типа того, – проговорил Панама с набитым ртом. – Если тебе нравится ходить пешком. Ведь они уже у меня в гараже.

– Нас устроит шестьсот, – сказала Валли, расстроенная кражей денег и удостоверения и необходимостью возместить пропажу, как себе, так и ребятам.

Панама это предложение проигнорировал.

– А где вы их тырите, кстати?

Валли только пожала плечами. Один ресторан на Колумбус-авеню проработал всего пару месяцев и закрылся, Валли и компания осмотрели его как возможное место для ночевок и нашли кофемашины, стоящие в опустевшем магазине в нераспечатанных коробках. Панаме не нужно было всего этого знать, и на этот раз у Валли была возможность использовать стратегию, которой она научилась у Ника и которая помогала избежать мошенничества со стороны таких подонков, как Панама: всегда обещай следующую сделку, даже если это чушь собачья.

– Не могу сказать, где я их достала, – ответила она, – но могу достать еще, если у тебя получится толкнуть эти.

– О да, у Панамы получится…

– И вот еще что, – продолжила Валли, меняя тему разговора. – Я потеряла свое отличное удостоверение, то, которое твой человек Трейн состряпал мне прошлым летом.

Панама отложил хот-дог, вытер рот рукавом и помахал головой.

– Трейн будет недоступен в ближайшие год-полтора. Есть у меня еще несколько мест. Одно место в Квинсе, в старом русском магазине на Брайтон-Бич, очень неплохое, еще есть нигерийцы в Джерси…

– Брайтон сойдет.

Панама по памяти продиктовал адрес на Брайтон-Бич, а Валли быстро записала его. Придется скинуть по крайней мере две сотни долларов за кофемашины, чтобы заплатить за новое удостоверение.

– Я не могу взять за машины меньше пятисот, – сказала наконец Валли. – Ребята не поймут.

Панама выслушал это со скептической улыбкой на лице.

– Возьмешь карточки для продажи? – предложил он. Панаме поставляли карточки, добавляющие бесплатные минуты к предоплаченным разговорам по мобильному, что-то связанное с разработками Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям. Если бы в стране случилось реальное бедствие, агентство по оказанию помощи раздавало бы пострадавшим специальные телефоны и в придачу карточки для добавления дополнительных минут разговора. Панама регулярно получал новые поставки карточек с черного рынка. Он продавал их или сдавал на реализацию Валли и компании по двадцать центов за доллар, на улице их можно было продать вдвое дороже.

– Да, можно частично карточками… – Валли нерешительно согласилась, начиная волноваться в предвкушении выгодной сделки.

– И вот что еще… – Панама полез в ящик стола и достал маленькую коробочку с логотипом производителя мобильных телефонов. Он открыл коробочку и вытащил новенький блестящий смартфон с большим сенсорным экраном. Он протянул смартфон Валли вместе с портативным зарядным устройством. – Я умею быть щедрым, триста за кофемашины, – сказал Панама. – Плюс телефонные карточки, которые вы на улице продадите на две сотни, если не поленитесь. И вдобавок получишь этот смартфон. Андроид, на нем тысяча минут. Если захочешь продать, получишь за него сотню легко. Если захочешь оставить, может быть, у меня будет дельце для тебя через пару недель, как раз то, что тебе нужно. А так мы будем на связи.

– Что за дельце?

– Не волнуйся. Деньги хорошие. Позвоню тебе, когда все будет готово.

Когда Валли вышла из табачного магазина, остальные ждали ее у подъезда соседнего дома.

– Три сотни наличными, – сказала Валли.

– Что? – запротестовал Джейк. – Это бред собачий.

– Спокойно, – сказала Валли. – Плюс к этому телефонные карточки, которые мы можем продать еще на две сотни. Получается неплохая сумма.

Они одобрительно покивали, хотя Джейк все еще выглядел раздраженным.

– И вот еще что, – сказала Валли, – мне нужно новое удостоверение. Поэтому беру двести наличными.

Остальные не стали протестовать против необходимости получить удостоверение, а кроме того, они знали, что продать карточки проще простого. Валли полезла в карманы и вытащила пачку десяток и двадцаток, которыми с ней расплатился Панама. Она оставила двести у себя, а остальные отдала ребятам вместе с пакетом телефонных карточек.

– Чуваки, начинайте пристраивать карточки, ладно? – сказала Валли.

– Не вопрос. А ты куда? – спросил Тэвин.

– За удостоверением. И по личным делам.

Друзья не возражали. Они привыкли к тем границам, которыми Валли окружила свою личную жизнь. У каждого в команде были свои секреты, и потому они уважали чужие.

Все четверо пошли к станции метро на 134-й улице и сели в поезд «С» от центра. Когда поезд тронулся, Джейк достал MP3-плеер, а остальные вытащили свои наушники и воткнули их в разветвитель, позволяющий всем четверым слушать один плеер. Первой песней был техно-хаус-ремикс с некоторым гипнотическим эффектом, из-за чего они чуть не пропустили пересадку Коламбус-Серкл. Джек опомнился первым и подтолкнул остальных; Тэвин, Элла и Джейк попрощались с Валли, выскочили и направились к поезду до Таймс-Сквер.

Валли осталась в поезде «С». Как только он отъехал от станции, на которой вышли ребята, Валли вздохнула с облегчением и даже немного развалилась на скамье, наслаждаясь свободой и личным пространством. «Команда» так полагалась на ее руководство, что груз их общих ожиданий иногда становился для Валли непосильной ношей. Когда она оказывалась одна в городе, она наслаждалась чувством свободы и независимости. Не раз Валли представляла себе, где могла бы оказаться, если бы просто села одна в поезд и ехала далеко-далеко, до конечной остановки.

Валли сошла у Портового управления и направилась к «Дому гармонии», центру помощи бездомным подросткам на 41-й улице. Она сразу прошла в женскую туалетную комнату – безликое, почти индустриального вида помещение – и записалась в душ. Ей выдали чистое полотенце и ключ от отдельной пластиковой душевой кабинки, довольно чистой, но с пятнами ржавчины, образовавшимися за годы непрерывного использования. Тесная кабинка воняла чистящими средствами, с помощью которых персонал «Дома гармонии» каждую ночь боролся с грязью. Валли быстро разделась и шагнула под сильную горячую струю воды, пар стремительно заполнил кабинку. Девушка намылилась и ополоснулась, представляя себе, как хот-догово-луковая вонь изо рта Панамы смывается с нее и утекает в канализацию. Закончив мыться, она постояла еще под горячим душем, не двигаясь и просто наслаждаясь теплом, пока не сработал таймер на шесть минут и вода не отключилась.

Валли вытерлась, достала из сумки чистое белье и оделась. Подойдя к ряду общих раковин на длинной стойке из стеклопластика, Валли встала рядом с несколькими другими девушками примерно ее возраста, чистящими зубы выданными им в «Доме гармонии» зубными щетками и накладывающими макияж перед металлическими зеркалами с нацарапанными на них граффити: «Рико уважает Джоани», «МС13», «Сандра сволочь». На стенах были закреплены контейнеры с бесплатными тампонами, девушки брали их горстями и складывали в сумки. Из одной туалетной кабинки доносился тихий плач. Никто не обращал на это никакого внимания.

У пары девушек из тех, что стояли у раковин, был здоровый и приличный вид; когда они закончат прихорашиваться, могут вполне сойти за обычных подростков, у которых есть дом, семья и будущее. На остальных уже отразились все тяготы уличной жизни. Валли расчесала и высушила волосы под горячей сушилкой, сделала короткий хвостик на затылке – все, что позволяла ее длина волос, – и осмотрела себя в зеркале. К кому из них она ближе – подающим надежды или безнадежным? На нее смотрела определенно здоровая, довольно аккуратная шестнадцатилетняя девушка, сильная и сытая. Валли подумала, что вполне может сойти за счастливого человека, и приободрилась.

Макияж она смыла в душе, поэтому теперь достала косметичку и начала с ресниц, добиваясь того же мрачного трэшового вида, который они с Эллой так мастерски создавали. Вскоре Валли заметила, что одна из девушек у раковин пристально смотрит на нее. Девушка была высокая и крепкая, килограмм на двадцать тяжелее Валли, запущенного вида, с грязными, сальными волосами и мрачным лицом. Одна из безнадежных.

– Чего уставилась? – спросила Валли. Нерешительность здесь расценивалась как слабость.

– Ты это не могла купить, – сказала девушка, недобро ухмыляясь и кивая на тюбик туши в руках у Валли.

Девица была права. Его дала Валли Клер, когда та в последний раз приходила домой, просто сунула в сумку уже в дверях. «Шанель». Один этот тюбик стоил больше, чем все имущество всех этих девочек вместе взятое. Надо, чтоб эта девица поверила, что Валли украла тушь.

Валли знала, как все произойдет.

«Хочешь взять? Иди и возьми», – скажет она. Девица, может быть, засомневается, застигнутая врасплох агрессивностью Валли, но не сможет отступить на глазах у всех. Она сделает попытку, а Валли повернется боком, присядет, принимая атлетическую позу, как ее учили в школе самбо. Когда эта великанша подойдет ближе, Валли сделает обманный выпад левой рукой и кулаком правой руки ударит девицу в солнечное сплетение. Девица упадет на пол, ошарашенная внезапной болью, испуганная, с прерывающимся дыханием и мыслями о том, что она, наверное, умирает.

Представив себе такой результат, Валли не взбодрилась, а наоборот, почувствовала жалость к этой невежественной отчаянной девице, стоящей перед ней.

– Возьми, – сказала Валли, протягивая девице тушь.

Ведь на самом деле этот тюбик «Шанель» никогда по-настоящему не принадлежал Валли. Они с Эллой всю косметику покупали на распродажных развалах по доллару за штуку, и Валли это вполне устраивало. Она взяла сумку и вышла из туалетной комнаты, прошмыгнув мимо пораженной девицы, сжимавшей в руке почти новый тюбик дорогущей туши. Валли прошла по коридору к выходу и была уже у самой двери, когда кто-то сзади окликнул ее по имени. Она обернулась и увидела Лоис Чао, одну из сотрудниц «Дома гармонии». Та быстро шла по коридору за Валли и размахивала каким-то клочком бумаги.

– Привет, Валли, – проговорила немного запыхавшаяся Лоис, подойдя ближе. – Как поживаешь?

– Отлично, Лоис, – ответила Валли поспешно, надеясь на этот раз избежать поучительной беседы.

– Похоже, ты спешишь, – сказала Лоис, угадав намерение Валли, – но я пообещала детективу отдать тебе это. Так что вот.

Валли взяла у Лоис визитную карточку. На ней было написано: «Детектив Этли Грир, Полицейское управление Нью-Йорка, участок № 20». Лоис наблюдала за реакцией Валли и увидела, что та озадачена.

– Вроде бы никаких чрезвычайных происшествий, – заверила ее Лоис. – Он сказал, что ему просто нужна какая-то информация. Хочешь позвонить из моего кабинета?

– Да нет, не нужно. Спасибо, Лоис.

– Ладно. Береги себя, Валли. – Лоис развернулась и пошла по коридору.

Первым побуждением Валли было проигнорировать это сообщение – чего хорошего ждать от звонка копу? – но ее разбирало любопытство, к тому же в ее новом смартфоне была подключена блокировка определителя номера, так что она ничем не рисковала. Валли набрала номер с визитки детектива Грира. После трех гудков в трубке включился автоответчик.

– Э… привет, – сказала Валли в трубку. – Это Уоллис Стоунман, в ответ на… вернее, мне дали вашу карточку в «Доме гармонии». Я не знаю, о чем речь, но… может, перезвоню вам позже.

Валли повесила трубку и подумала, что зря решила звонить. «Может, перезвоню вам позже?» Звучало неубедительно, и Валли это раздражало. У нью-йоркского копа может быть куча причин, чтобы хотеть с ней поговорить, и несчастье с Клер тут, конечно, далеко не на первом месте. Валли решила выкинуть этого детектива из головы и направилась к Портовому управлению, где села на поезд до Брайтон-Бич.

3

Все в компании Валли знали, что она приемный ребенок, но Элла была первой, кому Валли сама сказала об этом. Был очень жаркий июльский день, Валли и Элла в шортах и майках шли к пруду в Центральном парке. Там они спустились со скалы Хернсхед к берегу, сняли обувь и опустили ноги в прохладную, заросшую ряской зеленую воду.

– Для такого я не приспособлена, – проговорила Валли, обмахиваясь, и бледные щеки ее стали ярко-розовыми.

– Для какого?

– Для жары. Я из России, – сказала Валли как ни в чем не бывало. – Там всегда холодно и пасмурно. Насколько я знаю.

– Твои родители русские?

– Да. То есть… нет. Американские родители – нет. – Валли немного замялась, на минуту пожалев, что вообще завела этот разговор.

– То есть ты приемный ребенок?

– Да.

– Из России?

– Угу.

Элла поразмыслила над этим.

– Ты не знаешь, кто твои настоящие родители?

– Нет.

Валли взглянула на подругу и увидела, что у той уже вовсю заработало воображение. Элла обожала выдумывать всякие невероятные штуки.

– Круто… – сказала она наконец.

– Ты так думаешь?

– Ну да. Может, ты тайная русская княжна или что-то в этом роде.

– Хм. Не думаю, что у них такое еще бывает.

Валли легла на камни и закрыла глаза, довольная тем, что тема исчерпана. С тех пор как этот вопрос начал ее мучить, она потратила много времени в попытках узнать что-нибудь о своем происхождении, но долгие обсуждения никогда не приводили ни к чему хорошему. Вопросы, которые непрерывно вертелись в ее голове все последние шесть или семь лет, – кто я? откуда? – так и не получили ответа, возникло лишь острое чувство неудовлетворенности, сыгравшее решающую роль в разрыве с Клер, ее приемной матерью.

– Ты всегда это знала? – спросила Элла, не желавшая менять тему. – Я имею в виду, родители рассказали тебе, что ты приемная, да?

Валли снова села. Нервно вздохнула. Похоже, придется поговорить об этом с Эллой, независимо от того, хочет этого Валли или нет. Но по крайней мере она говорит с человеком, которому доверяет. Тот факт, что Валли удочерили, всегда казался ей чем-то, в чем необходимо оправдываться, потому что окружающие могли ее за это осудить или использовать этот факт ее биографии, чтобы объяснить ее характер и поведение.

– Да, они рассказали мне, откуда я. То есть… я всегда это знала, ну, в целом, но это была просто идея, понимаешь? Я была ребенком и не очень-то думала об этом.

– Но теперь-то ты не ребенок.

Валли обвела взглядом пруд, припоминая в деталях тот момент, когда закончилось ее детство.

– Однажды, когда мне было лет девять или десять, – сказала Валли, – я смотрела телевизор после школы. Тупо переключала каналы, ну, просто в ожидании ужина. И мне попался репортаж в местных новостях о пожаре в ресторане или что-то такое. В таком месте, Брайтон-Бич…

– Это рядом с Кони-Айлендом?

– Точно. Брайтон-Бич – русский район. В новостях это было видно: в магазинах вывески на русском и английском, люди на заднем плане кричат по-русски, пока пожарники поливают дом из шланга. И я не могла оторваться от этого всего. Это было что-то совсем чужое, но в то же время очень знакомое, если так вообще может быть.

– Но ты там никогда не была? Жуть.

– Я пыталась поговорить об этом с мамой, но она все держала в тайне. Она, очевидно, хотела, чтобы я просто забыла эту часть своей жизни. От этого я сходила с ума. Это ведь пять лет – половина моей жизни на тот момент, – а она вела себя так, как будто даже думать об этом опасно для жизни.

– Она сильно испугалась, точно.

Эта мысль удивила Валли.

– Чего испугалась?

– Потерять тебя, наверное. Что ты решишь, будто на самом деле ты не ее дочь.

Валли подумала несколько мгновений, и эта мысль показалась ей такой простой и верной. Конечно, Клер была в ужасе. Как Валли самой не пришло это в голову? Элла же сообразила в полминуты.

– Элла, ты монстр.

– Это точно.

А ведь именно так и случилось в конце концов, думала Валли, Клер потеряла ее. А может быть, это еще предстоит решить? Валли не знала.

– Моя мать хотела, чтоб я перестала думать обо всех этих русских вещах – может, потому что была напугана, как ты говоришь, – но ничего не вышло, понимаешь? Эти мысли крепко засели у меня в голове. Я знаю людей, которые помнят, как я приехала в Штаты, и я спросила их, какой я была тогда.

Элла и другие ребята знали, что Валли из богатой семьи, но до сих пор она никогда не рассказывала никаких подробностей об этой стороне своей жизни. Она сказала Элле, что поговорила с Раулем, молодым швейцаром, который стоял у двери в холле, сколько она себя помнила, и с Джоанной, женой коменданта дома, помогавшей Стоунманам по хозяйству. Оба они рассказали практически одно и то же: Валли была обычной русской девочкой, когда приехала, но быстро адаптировалась к новой жизни, за два или три месяца она стала таким же американским ребенком, как и все дети в их доме. Джоанна вспоминала – с некоторым, как показалось Валли, сочувствием – русскую песню, которую пятилетняя Валли напевала в ванне, но, по словам Джоанны, очень быстро на смену ей пришли английские песенки, вот такие дела.

– Это было что-то вроде принудительной амнезии, – добавила Валли. – Этого и хотели мои родители, просто стереть все, что было раньше.

– Жесть.

– Да. Когда я начала все это выяснять, отношения с матерью у меня сильно испортились. Наверное, это оказалось заразным, потому что родители тогда тоже стали ссориться и отдаляться друг от друга.

Валли было не по себе, но она не придавала особого значения настроению. Элла провела большую часть жизни в гостиницах для временного проживания бездомных в Квинсе. Она была единственным ребенком разведенной матери-алкоголички. Ее отец отбывал двадцатилетний срок за вооруженное ограбление. Элла видела его лишь однажды – навещала в тюрьме, когда ей было семь лет, – и он сказал ей больше никогда не приходить. Сожитель ее матери – грубый и жестокий коп из Инвуда – наваливался на Эллу каждую ночь, когда ее мать напивалась до беспамятства. У него была маленькая видеокамера, и он снимал Эллу и то, как он ее насилует. Элла просто ждала, когда перестанет чувствовать боль, и смотрела в потолок, про себя считая мгновения. Самое большое число, до которого она досчитала, было сорок семь.

По сравнению с этим собственная история казалась Валли не более чем увеселительной прогулкой, и ей не давала покоя мысль о том, что Эллу так чудовищно мучили. Может быть, однажды она и ее команда ввалятся к дружку матери Эллы и научат его ответственности. Эта мысль немного утешила Валли.

– А где твой папа? – спросила Элла. – В смысле твой приемный отец.

– Он вернулся в Вирджинию, – ответила Валли, – откуда он родом. Сначала он часто звонил и несколько раз приезжал сюда, а потом начал там новую жизнь. У него теперь другая жена и дети – собственные. Суть в том, что мы с ним вообще никак не связаны. Мы столкнулись совершенно случайно, как машины в автокатастрофе. Мы не одной крови. Вот и все.

Валли сама была поражена тем, как холодно звучал ее голос, но, очевидно, Элла видела, как ей больно.

– Я бы не была так уверена, – усомнилась Элла. – Мы вот с тобой не одной крови, но ты моя сестра навсегда.

Девочки переглянулись.

– Не выжимай из меня слезы, зараза, – сказала Валли.

Элла улыбнулась.

– А что было потом?

Валли вздохнула.

– Низость и гадость. И так несколько лет. И я, и мама – обе хороши, – Валли помолчала. – Наверное, мне надо было свалить на кого-то вину за то, что папа ушел, и мама взяла удар на себя. Это было по-настоящему плохо. Мне казалось, что все в моей жизни – ложь… просто чушь собачья, выдуманная история. А мама не хотела слышать или говорить об этом. Я думаю, она правда стремилась быть ближе ко мне, но в то же время продолжала отгораживаться. Дикость. А я повсюду все портила. В школе, везде. Это долго продолжалось. Я постоянно торчала на улице, там сначала встретила Ника, потом вас…

Тут Элла широко улыбнулась.

– Ура, – сказала она, и в глазах ее мелькнуло что-то, что появлялось только при виде пирожных и Джейка.

– Да, – согласилась Валли и постаралась улыбнуться Элле. – Ура.

Некоторое время они молча болтали ногами в не особенно освежающей воде, пока солнце постепенно опускалось все ниже.

– И все это началось из-за того, что ты случайно увидела по телику эту передачу про Брайтон-Бич?

– Да, – сказала Валли, – наверное, так.

– А ты там была хоть когда-нибудь?

– Нет. Никогда.

Валли села в поезд до Брайтон-Бич, дорога заняла минут пятьдесят. Вышла на станции и, немного волнуясь, направилась по адресу, который ей дал Панама, за новым хорошим удостоверением. Стоял погожий денек, так что в магазинах шла оживленная торговля. Здесь были бакалейные лавочки с традиционной русской едой, магазины с русской музыкой и книгами и насколько бутиков женской модной одежды, заметно отличающейся от того, что продавалось в американских магазинах, – другие цвета, ткани и производители. Для Валли это был очень странный опыт. Она первый раз была на Брайтон-Бич, и это место казалось волнующим, удивительным и в то же время знакомым.

Она шла по улице, заглядывала в витрины кафе и ловила взгляды посетителей, смотревших на нее поверх русскоязычных газет. Она одиноко брела по парку рядом с пляжем, где группы русскоговорящих людей курили, громко спорили и играли в шахматы. Остановилась посмотреть, как мальчики-подростки играют в баскетбол, казалось, они могут быть ее дальними родственниками. Она ощутила необъяснимое желание окликнуть их, как будто это ее старые друзья, которых она не видела много лет, и представила, как это будет, если они вдруг обернутся и приветственно улыбнутся ей.

Валли смотрела на местных жительниц, бродивших по продуктовому рынку под открытым небом, две пожилых женщины спорили о чем-то, и она каким-то образом поняла, что они говорят о помидорах. Это было просто случайное слово, долетевшее до нее из потока речи на непонятном языке, но… ей казалось, что скрытая часть ее сознания постепенно пробуждается.

Побродив по району минут двадцать или около того, Валли нашла магазин, который искала: надпись на вывеске гласила «Мицик и сыновья». На витрине было написано: «Оплата счетов, Факс, Нотариус, Абонентский ящик». Надписи были продублированы на русском – кириллицей. Снаружи перед дверью стоял приземистый коренастый человек, видимо, выполнявший обязанности охранника, – он недоверчиво осматривал каждого, кто проходил мимо. Он быстро взглянул на Валли, но потерял к ней интерес, как только она вошла.

Внутри находилось несколько копировальных машин и громоздились полки с инвентарем, главным образом канцелярскими принадлежностями. Вдоль задней стены тянулся широкий прилавок, за которым стоял человек в зеленом шерстяном кардигане, висевшем на его костлявых плечах, как на вешалке. Наверное, ему было не больше шестидесяти, но выглядел он лет на тридцать старше, с темными мешками под глазами и пальцами, пропитанными никотином. За его спиной возвышалась стена из запертых почтовых ящиков.

– Что ты хотеть? – спросил он Валли не слишком заинтересованно.

Валли полезла в карман, достала свое подлинное удостоверение, в котором было написано, что ей шестнадцать лет, и положила на прилавок. Она хотела, чтобы в новом, поддельном удостоверении вся информация была та же, кроме даты рождения.

Пока старик рассматривал ее удостоверение, выражение его лица удивительным образом изменилось. Не дожидаясь, пока Валли расскажет ему, зачем пришла, он заговорил.

– Уоллис Стоунман, – произнес он с сильным славянским акцентом, прочитав имя.

– Да, – ответила Валли, начиная нервничать, почему-то было странно, что этот незнакомец произносит вслух ее имя, это пугало ее.

– Да, – сказал он по-русски, поднимая глаза на Валли и рассматривая ее лицо. – Я вижу. А теперь скажи мне свое настоящее имя.

– Вы его сами назвали, – ответила Валли, озадаченная таким требованием. – Уоллис Стоунман.

– Нет, – сказал он по-русски.

– Да, это оно, – настаивала она. – Может быть, я не туда попала. Мне сказали, что здесь можно…

– Ты в правильном месте, – подтвердил старик так спокойно и самоуверенно, что Валли еще больше смутилась.

– Я не знаю, чего вы от меня хотите, – сказала Валли с досадой.

Старик вздохнул.

– Еще раз, – повторил он, теперь по-русски. – Ответь этому старику. Скажи мне, как тебя по-настоящему зовут.

Валли почти ответила, ее язык как будто собирался это сделать сам. Это было сверхъестественное, пугающее ощущение.

– Простите, но… – сказала она.

– Девочка, – настойчиво продолжал он по-русски, – скажи мне свое имя.

Валли почувствовала, как ее щеки пылают от досады, больше всего на свете она ненавидела родительскую опеку, а в тоне старика ей отчетливо слышалась та же опека и снисходительность. Однако когда она снова взглянула на него, она прочла на его лице еще одно выражение. Что это было? Участие? Забота? Кто был этот старик и какое право имел он так говорить с ней? Валли собралась было снова упрямо повторить свое имя, но вместо этого случилось кое-что другое, в голове ее возник другой ответ, другое имя, которое, казалось, обладает собственной волей и желает быть названным, – и Валли не смогла этому воспрепятствовать.

– Валентина, – произнесла Валли тихо, с отчетливым русским акцентом.

– «Valiant», – сказал старик, кивая, – «отважная», да?

– Валентина Маякова, – проговорила Валли, пораженная этими звуками, которые, казалось, шли из самой глубины ее сознания. Это имя она не слышала и не произносила одиннадцать лет. Вдруг она почувствовала, что, произнеся это имя вслух, она предала кого-то, как будто в далеком прошлом пообещала кому-то хранить это имя в памяти и никому не доверять.

– Да, – сказал старик, – Валентина Маякова.

Он поднялся со стула и, прихрамывая, поплелся к двери позади прилавка. Он вышел на минуту, оставив смущенную Валли в одиночестве. Больше всего ей хотелось убежать, инстинкт «бей или беги» подсказывал, что надо немедленно убираться из этого магазина, но вместе с тем она не могла уйти, не дождавшись развязки этого странного действа, что разыгрывалось вокруг нее. Пока она стояла в недоумении посреди магазина, охранник вошел внутрь и встал у двери, направив всю тяжесть своего пристального холодного взгляда на Валли. Она гадала, что, интересно, он видит, глядя на нее так. Лицо его не выражало ничего.

Наконец старик вернулся с большим пухлым конвертом в руках. Он положил конверт на прилавок и придвинул его Валли. На нем было написано: «Уоллис Стоунман», а внизу еще два слова кириллицей. Валли почему-то знала, что это написано ее русское имя. Конверт был обклеен коричнево-зелеными заплесневелыми марками.

– Это для тебя, – сказал старик. – Несколько лет назад трубы протекли. Может быть, повредили твои вещи. Ничего не поделаешь.

Валли снова открыла было рот, чтобы что-то сказать, но слов не было. Она медленно подошла и взяла конверт, затем повернулась и пошла к выходу из магазина, по пути засовывая конверт в сумку. Старик за ее спиной заговорил, и она обернулась.

– Будь осторожна, внученька, – сказал он. – Этот мир – дикая пустыня.

Валли рассеянно кивнула и снова повернулась к двери.

Совершенно сбитая с толку, она прошла мимо охранника к выходу из магазина и только через полквартала вдруг почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, и поняла, что перестала дышать. Она на минуту прислонилась к витрине магазина, набирая воздух в легкие. Валли полезла в сумку и достала конверт.

– Что за черт? – проговорила она вслух, задыхаясь.

Как это могло случиться? Она приехала в этот случайный магазин за удостоверением и в результате получила… что? Что-то, подписанное ее русским именем, именем, которое пряталось так глубоко в памяти, что сама Валли не осознавала этого. Какова вероятность такого совпадения? Это казалось совершенно невозможным.

Старик был прав насчет повреждений из-за воды: два края конверта, там, где бумага когда-то намокла, были в темных пятнах. Клапан конверта был приклеен лентой, Вали принялась отрывать ее, но вдруг остановилась.

У нее было ощущение, что за ней наблюдают. Она быстро подняла глаза и заметила, как что-то промелькнуло на тротуаре метрах в двадцати позади нее. Какой-то человек проскользнул в дверь магазина; Валли подумала, что это мог быть здоровяк-охранник из того места, в котором она только что была.

Валли снова сунула конверт в сумку и пошла дальше вниз по улице, а потом прошмыгнула в большой и людный магазин одежды под названием «Мелочи» – оно было написано на русском и английском. Валли принялась рассматривать одежду на вешалках так спокойно, как только могла, чувствуя сильный приток адреналина. Пока она просматривала один наряд за другим, две продавщицы сурового вида – судя по всему, мать и дочь, – пристально следили за каждым ее движением, игнорируя при этом остальных посетителей магазина. Валли быстро подхватила две блузки и направилась к ряду примерочных за занавеской в задней части магазина. Когда она была уже у занавески, младшая продавщица подошла к ней и посмотрела на блузки.

– Две вещи, – сказала она суровым тоном.

Валли кивнула и шагнула в заднюю комнату с примерочными. Там была дверь с надписью «Служебный выход. Работает сигнализация». Валли без колебаний направилась к двери, отперла ее и широко открыла. Тотчас же сработала сигнализация. Прежде чем кто-нибудь в магазине успел отреагировать, Валли проскользнула в одну из примерочных, закрыла дверь и встала на стул, так чтобы снаружи кабинки не было видно ее ног.

Вскоре Валли услышала, как продавщицы бросились из зала к примерочным с громкими воплями, сменившимися руганью в адрес Валли на русском языке после того, как они увидели открытую настежь заднюю дверь и пустой проход за ней. Стоя в кабинке, Валли услышала, как голоса женщин удаляются, – они вышли из магазина и пошли искать ее в переулке.

После этого послышались совсем другие шаги – тяжелые, мужские. Кто-то прошел через торговый зал к примерочным, также направляясь к служебному выходу. Когда человек миновал кабинку, Валли чуть-чуть приоткрыла дверь, чтобы взглянуть на своего преследователя: это и был охранник из того копировального магазина. Со злостью на лице он проскочил мимо примерочных и скрылся за дверью служебного выхода. Валли выбралась из кабинки, оставив там блузки, прошла к передней двери магазина и снова оказалась на улице.

Валли шла к метро боковыми улицами, минуя авеню, двигаясь быстро, но не настолько, чтобы привлечь этим внимание. Она надеялась успеть на станцию к отправлению поезда, и ей это удалось, последние пассажиры протиснулись внутрь, и двери закрылись. Когда поезд тронулся, Валли посмотрела назад на платформу – охранник, запыхавшийся и взбешенный, подбежал к поезду, опоздав всего на несколько секунд. Взгляд его внимательно исследовал окна уходящих вагонов, и Валли прислонилась к задней стене вагона, чтобы остаться незамеченной.

Она прошла в конец последнего вагона и села у окна подальше от остальных пассажиров. Ей нужно было отдышаться и прийти в себя, и она все больше успокаивалась по мере того, как поезд со стуком колес приближал ее к Манхэттену. Она заглянула в сумку, где лежал все еще нераспечатанный конверт.

В вагоне было сумрачно, лампы дневного света то загорались, то гасли с каждым новым толчком вагона. Валли полезла в сумку и достала заплесневелый конверт. Она порвала ленту и вытащила из него две вещи: подпорченную водой папку из оберточной бумаги, миллиметров шесть толщиной, набитую документами, и отдельный запечатанный коричневый конверт, внутри которого что-то перекатывалось.

Сначала Валли открыла конверт, и оттуда выкатился какой-то голыш – камешек размером с горошину. При ближайшем рассмотрении у «голыша» оказалась неровная поверхность, чуть-чуть отражающая свет, со слабым зеленоватым блеском. Валли положила камешек обратно в конверт, сложила его пополам и сунула в потайной внутренний карман куртки.

Затем она открыла бумажную папку и оценила всю степень ущерба, нанесенного прорывом трубы: пожелтевшие от времени бумаги, по всей видимости, официальные документы, были практически уничтожены. Чернила были размыты и размазаны по страницам, так что разобрать можно было только отдельные слова – русские, кириллицей, которые на первый взгляд показались Валли совершенно непонятными. Отдельно лежало несколько скрепленных степлером листков, оказавшихся копией газетной статьи, из которой можно было разобрать всего несколько предложений.

В папке имелась также чудом уцелевшая фотография. Это было похоже на фото с камеры наблюдения, сделанное сверху. На нем был изображен идущий по улице мужчина. Хорошо сложенный, темноволосый, со старомодными баками – такие, кажется, носили в 80-х, в темных очках-авиаторах, сдвинутых на нос. В том, как держался этот человек, было что-то тревожное. Валли всмотрелась в его лицо, немного размытое из-за плохого качества фотографии, но оно было ей совершенно незнакомо.

Последняя вещь в папке оказалась совершенно неповрежденной. Это был простой почтовый конверт, бледно-голубого цвета, какие продаются в обычном канцелярском магазине. От конверта исходил слабый аромат. Валли поднесла его к носу, решив, что это цветочно-мускусный запах Старого Света. На конверте женским почерком было написано имя: Валли. Валли немного замешкалась перед тем, как открыть конверт, вдруг испытав приступ ужаса, но затем аккуратно вскрыла его. Она вытащила записку, на английском, написанную тем же женским почерком, что и ее имя на конверте. Первыми словами были: «Моя милая Валентина». Быстро посмотрев вниз страницы, Валли прочла окончание письма: «Всегда любящая тебя, Елена Маякова».

«Елена Маякова» – Валли тихо произнесла это имя, пораженная и удивленная. После станции Дитмас-авеню поезд пошел под землей, в темном подземном тоннеле, в свете мигающих вагонных ламп Валли начала читать письмо от своей русской матери.

4

Валли вернулась в банк, когда уже стемнело. Она чувствовала себя ужасно, и, судя по реакции встретившего ее Тэвина, это было написано у нее на лице.

– Привидение, что ли, повстречала? – спросил обеспокоенный Тэвин.

Валли не могла ответить. Ее совершенно ошеломили события прошедшего дня, и долгая дорога в метро от Брайтон-Бич не помогла прийти в себя. Слишком долго пришлось ей сидеть в одиночестве и переживать событие, которое могло перевернуть всю ее жизнь с ног на голову. Она терпеть не могла проявлять слабость перед своей командой, но в этой ситуации просто не могла ничего поделать.

– Она голодная, точно, – сказала Элла.

Тэвин вышел и через пятнадцать минут вернулся с двумя пиццами и дюжиной банок «Доктор Пеппер». Друзья предложили Валли поесть и расслабиться и терпеливо ждали, когда она сможет все им рассказать. Она заставила себя съесть кусок пиццы и выпить содовой. Сочетание жирной еды, сахара и кофеина в конце концов возымело действие, и через полчаса Валли немного пришла в себя. Она вытащила из сумки большой пухлый конверт и аккуратно разложила его содержимое на теплом мраморном полу, стараясь не нарушить порядок, в каком бумаги лежали в конверте. Ребята встали на колени рядом с ней и принялись рассматривать содержимое.

Первым конечно же было письмо. Элла взяла его и собиралась было прочесть вслух, но осеклась и вопросительно посмотрела на Валли.

– Ничего? – спросила Элла.

Валли разрешающе кивнула и приготовилась услышать слова, крутившиеся у нее в голове вот уже почти два часа, – может быть, так они станут понятнее.

– «Моя милая Валентина», – начала читать Элла и снова вопросительно взглянула на Валли. – Валентина?

– Это я, – пояснила Валли, – мое русское имя.

Хотя все в ее команде знали, что она приемный ребенок, никто раньше не слышал ее первого имени.

– Ты никогда не говорила нам, – сказала Элла.

– Я и сама не знала, – ответила Валли. – Думала, что не знаю.

– Ничего себе… – проговорил Джейк.

Элла продолжила читать, теперь с большей серьезностью:

– «Моя милая Валентина. Я всегда надеялась, что однажды мы с тобой встретимся и обнимемся как мать и дочь. Если ты получила это письмо, это означает, что моей надежде не суждено осуществиться. Меня больше нет. Я пишу это, и сердце мое разрывается…»

Элла ненадолго замолчала и откашлялась. Она сочувственно взглянула на Валли.

– Как ты? – спросил Тэвин.

– Нормально, – ответила Валли.

Элла продолжала:

– «Как много я хотела бы сказать тебе. Боюсь, ты никогда не простишь мне, что я оставила тебя одну в этом мире, но я с радостью снесла бы твой гнев, если бы только у меня был шанс объяснить тебе, какой выбор мне пришлось сделать. Не сомневайся, я всегда любила тебя и всегда надеялась, что в конце концов мы сможем быть вместе и в безопасности. Может быть, в другой жизни. Мне очень, очень жаль». – Элла снова остановилась, немного озадаченная, а затем продолжила: – «Конечно же тебе хочется знать, откуда ты и кто твои родители. Я собрала здесь документы, из которых ты все узнаешь. Ты имеешь право знать, почему нам с тобой суждено было жить в разлуке. Пожалуйста, прими это знание как окончательное и не ищи другого. Если ты не поверишь этому предостережению, тебя ожидают опасности и страдания. Пожалуйста, Валентина, красавица моя, прими чудо своей жизни и иди только вперед к миру и счастью. Безмерно любящая тебя, Елена Маякова».

Все четверо некоторое время сидели молча, обдумывая содержание письма. Все смотрели на Валли, ожидая ее реакции. Хотя она уже прочла письмо, пока ехала в метро, эмоциональное воздействие этих слов было все еще слишком сильно. Ее сбивало с толку и поражало сложное сочетание восторга и сомнений.

– Ни фига себе, – сказал Тэвин.

– Где ты это вообще взяла? – спросил Джейк.

Валли подробно рассказала обо всем, что случилось за день. Тэвин, Джейк и Элла обдумали все это.

– Ты просто пошла за удостоверением, – сказал Тэвин, – и старик, которого ты никогда раньше не видела, дал тебе это?

– А охранник пытался меня выследить. Я не знаю почему. Я ничего не знаю.

– Валли, все это совершенно неправдоподобно, – сказал Джейк.

– Ага, – согласилась она.

– Вот что я тебе скажу, – начал Тэвин. – Готов поспорить, в письме ошибка. Твоя мать, которая писала все это… из письма ясно, что она умерла, но мне кажется, что на самом деле нет.

– Почему ты так решил? – удивилась Валли, хотя она и сама недавно пришла к такому утешительному заключению.

– На конверте написано твое имя, так что ты в любом случае должна была когда-нибудь получить его, так?

– Ну, – согласилась Валли.

– И то, как она это написала… – Тэвин взял письмо и нашел ту фразу, которую имел в виду. – Вот: «Если ты получила это письмо, это означает, что моей надежде не суждено осуществиться. Меня больше нет». Видишь? Ты должна была получить это только после ее смерти. Но ты случайно оказалась сегодня в этом магазине и поэтому получила письмо раньше, чем должна была.

– Откуда ты знаешь, когда она должна была его получить, Тэв? – сказал Джейк, как обычно, настроенный скептически. – Это просто предположение. Мы не знаем, когда и как это должно было случиться. И вся эта фигня выглядит очень старой. Что-то должно было случиться с Еленой за все это время.

– Но почему Валли не может просто поверить, – запротестовала Элла, толкая Джейка локтем.

– Это все чушь собачья, и верить этому неправильно, – сказал Джейк.

Валли чувствовала себя очень странно, присутствуя при этом споре, когда ее «команда» обсуждала ее личную жизнь без ее участия. Часть ее изо всех сила хотела поверить, что Елена жива, но она не больше, чем остальные, понимала, насколько это может быть правдой.

– И у меня есть еще одна мысль… – сказал Тэвин.

– Наверняка она даже лучше той, – пренебрежительно ухмыльнулся Джейк.

– Да, – сказал Тэвин. – Я думаю, что Елена где-то здесь. Или была здесь, когда писала это письмо.

– Это еще почему? – спросила Валли.

– Прежде всего, – сказал Тэвин, – как еще конверт мог оказаться в Америке? Да еще и на Брайтон-Бич?

– И смотри, как она называет тебя, – добавила Элла, очевидно, согласная с Тэвином, – «Валентина, красавица моя». Она так написала. Она видела тебя, Валли. Видела, какая ты красивая.

– Да боже мой! Любая мать считает своего ребенка красивым, – не сдавался Джейк, но Валли почувствовала, что на всех эти слова произвели сильное впечатление, даже на Джейка. У каждого из них отношения с родителями были тяжелыми и болезненными, и ребята не очень-то верили в обязательность добрых родительских слов.

Элла не принимала никаких возражений и просто игнорировала скептицизм Джейка.

– Она жива, и она наблюдает за тобой. – Элла произнесла эти слова шепотом, и они прозвучали романтично, как в волшебной сказке. – Я так считаю.

«Волшебница Элла», – подумала Валли, хотя она и сама хотела в это верить.

– Но если ты права, – сказала Валли, изо всех сил стараясь сохранить благоразумие, – и она где-то рядом, почему она не связалась со мной?

– Это может быть как-то связано с чуваком на фотографии, – предположил Тэвин.

Все снова посмотрели на фотографию из пачки: мужчина в очках-авиаторах переходил некую неизвестную улицу, похожую на улицу любого большого города в любой стране мира. На вид ему около сорока лет, хотя на фотографии не было никаких указаний на то, когда она была сделана. У него внушительная фигура человека, занимающегося физическим трудом, темные волосы коротко подстрижены. Снова присмотревшись к фотографии, Валли только теперь заметила темное пятно у него на шее, наполовину закрытое воротником рубашки. Татуировка.

– Что вы о нем думаете? – спросила Валли.

– Он какой-то страшный, – ответила Элла.

– Здесь еще кое-что, – сказал Тэвин, показывая на обратную сторону фотографии.

Валли взяла у Тэвина фотографию и увидела на обратной стороне еле заметную надпись карандашом, почерк совпадал с тем, которым было написано письмо от Елены Маяковой. «Это очень опасный человек, – прочла Валли вслух, и холодок пробежал у нее по спине, как только слова слетели с губ. – Он разлучил нас. Если встретишь его, беги».

Несколько часов спустя Валли лежала без сна на своей постели высоко над банковским полом и смотрела на темный потолок. Когда снаружи проезжала машина, свет фар проникал в банковское окно и скользил по мозаичной сцене из Троянской войны, на миг оживляя античных героев, тут же снова возвращавшихся во тьму.

Возможно ли это, думала Валли, страстно хотеть чего-то всю свою жизнь и точно не знать чего? Это пришло ей в голову, когда она в первый раз читала фразу в письме матери: «Я всегда надеялась, что однажды мы с тобой встретимся и обнимемся как мать и дочь». Валли тоже хотела этой встречи, сейчас больше, чем когда-либо. Всю свою жизнь Валли чувствовала себя брошенной, думала, что она нежеланный ребенок, просто выкинутый равнодушными родителями. Теперь оказывалось – если считать письмо матери настоящим – что все было совсем наоборот. Маленькую Валли, маленькую Валентину любили, о ней заботились.

И еще одна важная мысль пришла ей в голову через несколько часов после произошедшего на Брайтон-Бич: когда Валли произносила вслух свое русское имя – Валентина, – она произносила звук «в» как нечто среднее между английскими «v» и «w», то есть так, как произносят его носители русского языка. Клер никогда не говорила, почему она выбрала для нее имя Уоллис, но теперь это казалось очевидным: Валли было таким же сокращением от Уоллис, как Валя от имени Валентина. Если произносить «w» как «v», то сокращенные варианты имен звучат почти одинаково в обоих языках. Клер выбрала имя Уоллис, чтобы не разрывать связь американской Валли и русской, возможно, чтобы у пятилетней девочки не возникало ощущения перелома, чтобы переход из одной культуры в другую не был слишком тяжелым. Вероятно, это мелочь, но Валли была благодарна за нее как за напоминание, что, несмотря на все их разногласия, Клер любила Валли и заботилась о ней как могла.

Валли услышала приближающиеся шаги Тэвина в темном коридоре. Он сел рядом с ней, поджав ноги.

– Как ты? – спросил он. – Сегодня был длинный день…

– Да, – Валли вымученно усмехнулась, – все это какое-то безумие.

– Думаешь, это все настоящее? Письмо и все остальное?

– Не знаю, – ответила Валли, а потом прибавила: – Хотелось бы, чтобы было.

– Что ты собираешься делать?

– Буду искать ее, – сказала Валли. И от этих слов внутри у нее стало так хорошо… это было не совсем счастье, но все же.

– Круто, – поддержал ее Тэвин. – Мы поможем тебе.

Валли улыбнулась.

– Спасибо, Тэв.

– Может быть, нам это нужно не меньше, чем тебе.

– Что ты имеешь в виду?

Он пожал плечами.

– В конце концов, нельзя все время от чего-то убегать. Мне кажется, необходимо еще и бежать к чему-то. Тебе так не кажется?

– Да, кажется, – сказала Валли, и это была правда. Она чувствовала это время от времени, но никогда об этом не размышляла. Она и остальные ребята постоянно боролись за выживание, но какой должен быть следующий шаг?

Вали почувствовала, что Тэвин хочет что-то сказать, что-то важное, но не знает, с чего начать. Валли поймала его взгляд, но он отвел глаза. Момент был упущен.

– Спокночи, – сказал он. Он поднялся и пошел в другой конец коридора.

– Спокойной ночи, Тэв, – пожелала Валли ему вслед и вдруг почувствовала, что совершенно опустошена. Она завернулась поплотнее в свое шерстяное одеяло и, лежа на спине, снова принялась смотреть в потолок. Память медленно, постепенно прояснялась… может быть, под действием русских разговоров, услышанных днем в Брайтоне. Вспомнилась песня, колыбельная. Она когда-то знала ее наизусть, а теперь песня вертелась на языке, но никак не вспоминалась. Где Валли могла ее слышать? Какие слова там были? Страшно было собрать все обрывки памяти воедино, но это было уже неизбежно. Она пошевелила губами, и русские слова песни полились сами собой: «Пускай придет пора проститься. Друг друга…»

После нескольких слов Валли остановилась и никак не могла вспомнить дальше, размышляя, что могут означать слова песни. В конце концов она уснула, убаюканная не колыбельной, но собственной невероятной усталостью.

На следующее утро, в понедельник, Валли спустилась со своего подиума и разбудила остальных, встав на колени на полу рядом с ними.

– Я не показала вам еще кое-что, – сказала она и достала маленький конверт со странным блестящим камешком внутри. Тэвин, Джейк и Элла взглянули на ничем не примечательный камень у нее в руке.

– Я не понимаю, – проговорила Элла.

Валли пожала плечами.

– Я тоже, но должна же быть причина, по которой она положила его в конверт вместе со всем остальным, так?

– Наверное, – сказал Тэвин. – Да, должна быть.

– В любом случае, – добавила Валли, – с этого можно начать.

Остальные вяло согласились. Они кое-как собрались и отправились на поезде «А» в Социально-медицинский центр на 30-й улице, где позавтракали бесплатным кофе и яичницей, а потом пошли пешком по Америкас-авеню до 47-й улицы, где целый квартал занимали ювелирные магазины Манхэттена. Для Валли и ее друзей все эти магазины ничем не отличались один от другого.

– С какого начнем? – спросила она.

Элла указала на одну из витрин и прочла на ней: «Братья Хэмлиш».

– Я всегда предпочитала «Братьев Хэмлиш», – сказала она, драматическим жестом подняв руку ко лбу, как будто собиралась красиво упасть в обморок. – Я просто не надену никакие другие украшения.

Остальные согласились и направились к выбранному Эллой магазину, не обращая внимания на недоверчивые взгляды кучки продавцов, которые, собравшись вместе, потягивали кофе в ожидании клиентов.

Валли попробовала открыть дверь магазина, но она оказалась запертой. Внутри за прилавком стоял молодой человек и смотрел на них оценивающим взглядом. Очевидно, Валли и компания ему не особенно понравились. Он отрицательно покачал головой.

– Придурок! – выругался Джейк, обиженный за всех. Он взялся за дверную ручку и начал сильно дергать за нее, с усмешкой глядя на продавца. – Открой чертову дверь!

Валли увидела, как продавец потянулся за чем-то под прилавком. Что там у него? Ружье? Кнопка вызова охраны? Она отстранила Джека от двери.

– Спокойней, ты, важная птица, – сказала она.

– Да пошел он, – не унимался Джейк. – Тут еще куча таких магазинов.

– И все остальные двери будут так же закрыты.

Джейк выслушал и неохотно пожал плечами, соглашаясь.

Валли полезла в карман куртки и вытащила маленький коричневый конверт из брайтонской папки. Она открыла его, вытряхнула на ладонь камешек и поднесла его к стеклу витрины. Когда продавец снова взглянул на нее, она держала камешек в руке между большим пальцем и указательным, так, чтобы ему было видно. Продавец бегло взглянул на камешек и подошел ближе, чтоб получше рассмотреть.

– Пожалуйста, – сказала Валли достаточно громко, чтобы он услышал ее сквозь толстое витринное стекло.

Продавец немного поразмыслил, снова с опасением окинул взглядом ребят, но потом решился. Он открыл дверь и впустил их. Оказавшись внутри, ребята были ошеломлены огромным количеством драгоценностей, выставленных напоказ в витринах под толстым стеклом.

– Ни фига себе! – воскликнул Джейк и подтолкнул локтем Тэвина. – Прикинь?

– Черт, – произнес Тэвин почти шепотом. – Как в музее или типа того.

Элла указала на колье с огромным изумрудом, окруженным одинаковыми бриллиантами.

– Ну разве это не создано специально для меня, а? – спросила она без тени иронии.

Глядя на продавца за прилавком, Валли держала камень. Этот человек был явно заинтригован, видно было, что ему не терпится самому взять камень в руки.

– Вы можете оценить камень, правда? – спросила Валли.

– Я не покупаю краденые камни, – ответил он высокомерно с хасидским акцентом. Но при этом не сводил глаз с камня.

– Я не говорю о продаже, – сказала Валли невозмутимо. – Я спросила про оценку.

– Тогда ладно, – согласился он и протянул руку. Валли уже собиралась положить камень на его ладонь, но в последний момент замешкалась, чтобы немного поддразнить его, и он взглянул на нее с нетерпением. Она улыбнулась и наконец передала ему камень. Ювелир взял специальную лупу и поднял камень повыше, чтобы лучше рассмотреть.

– Ха, – произнес он.

Он снова недоверчиво взглянул на ребят – как будто чтобы убедиться, что они не ограбят его, пока он занят, – и отошел от прилавка, к небольшому рабочему столу в углу комнаты. Там он включил шлифовальную машину и принялся обрабатывать камешек. Друзья в томительном молчании ждали, когда ювелир выключит шлифовальный станок и вернется к прилавку. На лице его появилась легкая улыбка – улыбка профессионала, решившего интереснейшую задачу, – и на Валли он взглянул уже другими глазами, теперь он заново оценивал ее, как будто пытаясь разгадать происхождение удивительного камня.

– Могу я спросить, как к вам попал этот камень? – обратился он к Валли.

– Его оставила мне бабушка, – не задумываясь, ответила она.

Ювелир лукаво взглянул на нее.

– Вы видите перед собой, – начал он, – драгоценный камень под названием александрит, достаточно редкий. Он был назван по имени царя Александра II, когда тот впервые совершил путешествие на Урал. После огранки камень приобретает зеленый цвет при дневном освещении и красный при ночном. Зеленый и красный – цвета российской монархии. Понимаете? Некоторые считают его национальным русским камнем. Хорошо обработанные, эти камни очень красивы.

– Что еще вы можете о нем сказать? – спросила Валли, пришедшая в восторг от услышанного – похоже было, что ее поиски действительно начались.

– Их добывают в основном в небольших рудниках, и часто камни с определенного рудника отличаются по химическому составу. На этом камне едва заметная прожилка янтарного цвета. Если я не ошибаюсь, он из рудника Лемия, закрытого более двадцати лет назад. Я практически уверен, что все это время на открытом рынке не было камней из Лемии, так что камень редкий, – сказал он. – Очень редкий.

– Значит, он дорогой? – спросила Валли.

– Да. Я был бы счастлив приобрести его у вас.

– А насколько именно дорогой? – спросил Джейк, очевидно, удивленный. Он был настроен настолько скептически по отношению к содержанию конверта, что был почти уверен в том, что камень ничего не стоит.

Ювелир, наклонившись над прилавком, теребил бороду в размышлении. Затем подошел к компьютеру на заднем прилавке, вбил какой-то запрос, просмотрел результаты поиска и вернулся к Валли.

– Тысяча долларов за карат, – сказал он. – Восемь тысяч.

Восемь тысяч долларов! Тэвин, Элла и Джейк обменялись восторженными взглядами, они едва сдерживали себя. Элла чуть не издала ликующий вопль.

Валли же думала не о внушительной денежной сумме. Она колебалась, размышляя о том, не будет ли продажа камня своего рода предательством. Она ведь только что получила подарок от матери… и надо тотчас же расстаться с ним?

Тэвин подошел к ней и осторожно пожал ее руку. Как хорошо было чувствовать, что он рядом, его присутствие согревало и придавало уверенности. Было уже не так страшно остаться один на один со сложным решением.

– Что бы ты ни решила, ты права, – сказал он. – Но мне кажется, она хотела, чтоб ты использовала его, ведь тебе понадобятся деньги, чтобы найти ее.

Валли обдумала это и неохотно согласилась. Она повернулась к ювелиру.

– А вы можете записать для меня все, что вы знаете об александрите? – спросила Валли. Ювелир просиял и одарил Валли счастливой улыбкой, довольный тем, что она проявляет интерес не только к цене камня.

– Отлично, – сказал он. – Да. Я все запишу.

Они поменяли камень на наличные. Ювелир расплатился стодолларовыми купюрами, и ребята во все глаза, затаив дыхание, смотрели на растущую пачку новеньких чистых банкнот, которые мелькали в его руках, как карты на игорном столе. Для деловой операции такого масштаба ювелиру нужна была информация о Валли как о продавце. Все необходимые документы были подготовлены в срочном порядке, ювелир кратко записал данные о камне на специальном фирменном оценочном бланке магазина, и Валли сунула бумажку в карман вместе с деньгами. Наконец ювелир протянул Валли руку.

– Меня зовут Исаак Хэмлиш, – представился он.

– Спасибо, мистер Хэмлиш, – поблагодарила довольная Валли, пожимая его руку.

– Не за что, мисс, – ответил он, даже не потрудившись посмотреть, что за имя Валли вписала в лежащий перед ним документ.

– Счастливого вам дня, сэр, – добавила Элла, имитируя аристократический тон и слегка приседая в реверансе.

Исаак Хэмлиш любезно поклонился, и четверо подростков вышли из магазина.

Исаак Хэмлиш смотрел, как четверо детей вышли на тротуар и пустились в радостный пляс, они прыгали и скакали, их восторженные крики доносились до него через закрытые двери.

Исаак улыбнулся, довольный, что довольны они, а потом сел за компьютер. Он открыл интернет-браузер и направился прямо на международный сайт купли-продажи драгоценных камней, где ввел свое имя и пароль. На открывшейся странице он начал печатать точное описание своего нового приобретения. Последний статус камня был обозначен «в частном владении». Еще немного поизучав сайт, Исаак убедился, что янтарная прожилка действительно свидетельствовала о том, что камень происходит с небольшого рудника Лемия на севере Уральских гор, уже давно закрытого, и Исаак добавил эту информацию к описанию камня.

Через доли секунды вся информация будет опубликована на сайте, где статус камня поменяется на «выставлен для продажи или обмена» и будет виден тысячам брокеров по всему миру.

5

За пять часов пути из Красноярска, на протяжении более двухсот километров, Лев не встретил никаких признаков человеческой жизни. Краденый «Мерседес» хорошо держал дорогу даже на льду, пар валил клубами из выхлопной трубы, пока машина неслась со скоростью 120 километров в час. В предрассветной полутьме можно было различить только бескрайние равнины вечной мерзлоты с обеих сторон от двухполосного шоссе. Когда солнце наконец всходило, оно висело невысоко над горизонтом не более трех часов, после чего снова воцарялась свинцовая тьма сибирской зимы.

Лев заметил далеко впереди что-то похожее на огороженные постройки. Самое время. Он думал о том, узнает ли его Клеско, ведь прошло почти двенадцать лет. Он опустил козырек от солнца и посмотрел на себя в маленькое зеркальце на его обратной стороне. В свои семнадцать он выглядел взрослым человеком, достаточную силу и зрелость он неоднократно демонстрировал на улицах Питера. Глаза его были все того же темно-серого цвета, густые темные волосы так же спадали на плечи, как в детстве. Клеско узнает его… если Клеско самого себя еще узнаёт. Двенадцать лет в ИТК-61 – это долгий срок, и любой может потерять рассудок в этой бескрайней холодной пустыне.

Когда до ограды оставалось метров пятьсот, Лев замедлил ход и стал приближаться на безопасной скорости. ИТК-61 состояла из двух корпусов, один из которых – тот, что предназначался для охраны, – был сейчас темным и пустым, и двух сторожевых башен. Когда-то территорию окружала каменная стена, теперь совершенно развалившаяся. По периметру стоял забор с колючей проволокой в три ряда, но осужденных держало за этим забором нечто куда более страшное – пятьсот километров безжизненной пустыни, а кроме того, огромный мир, в котором им больше нет места. Лев знал, что в колонии выжили только восемь заключенных, все лет на тридцать старше Клеско, и шесть постоянных охранников, которые конечно же были отправлены сюда в наказание за что-либо.

Лев остановился у центральных ворот и вышел из машины, оставив двигатель включенным. Вооруженный охранник за забором подошел к воротам и ждал, не сводя глаз с молодого посетителя, но и не вынимая оружия. Вылезая из машины, Лев надел тяжелое кожаное пальто.

– Клеско, – сказал он.

Охранник продолжал молча ждать. Лев вытащил из внутреннего кармана пальто толстую пачку банкнот, американских долларов, и передал их охраннику через проволоку. Тот взял банкноты и начал неуклюже перебирать их, не снимая перчаток, – пересчитывать. Потом повернулся, исчез за дверью ближайшего корпуса и через минуту вернулся вместе с заключенным, подгоняя медленно ковыляющего человека быстрыми болезненными ударами в подколенное сухожилие.

При первом взгляде на Клеско у Льва сжалось сердце. Время, одиночество и тяжелые условия заключения взяли свое, этот человек выглядел так, как будто каждый год тюремного срока проживал за два. Седая борода, лицо в морщинах из-за долгих лишений, постоянного холода и ветра. Клеско завернулся в одеяло, чтобы не замерзнуть на жестоком морозе. На ногах – поношенные старые башмаки на три размера больше, чем надо, под ними вместо носков в несколько слоев намотанное тряпье. Дышал он трудно, неровно.

В первый момент Льва охватила неуверенность в том, что его план реален, что ему вообще надо было приезжать. Он слышал о Клеско как о человеке необыкновенной силы и решительности, человеке, который скорее умрет, чем сдастся. Он слышал множество историй о том, как Клеско пробивался через окружение в Питере или вооруженный контроль на болгарской или словенской границах, вселяя ужас в сердца местных полицейских. Во что этот человек превратился теперь? Казалось, в стоящем перед ним человеке не осталось ничего от того Алексея Клеско.

Клеско поднял глаза и посмотрел сквозь колючую проволоку. Он долго не мог узнать его, потом, казалось, что-то припомнил, глаза его внимательно изучали лицо Льва, вспоминая и сравнивая, примеряя его к тому лицу пятилетнего мальчика, что сохранилось у него в памяти. Двенадцать лет прошло.

– Лев…

Лев коротко кивнул.

Клеско молчал и не двигался, все еще рассматривая молодого человека. У него в голове крутилось множество вопросов и предположений. Охранник все еще стоял рядом в ожидании, когда они заговорили по-английски.

– Сколько он взял? – спросил Клеско. – Охранник.

– Пять сотен долларов, – ответил Лев.

Клеско брезгливо фыркнул.

– Хрен моржовый, – тихо выругался он.

Теперь Лев увидел в глазах Клеско что-то новое, в нем вспыхнула жизнь, разум снова начал работать. Даже спина его немного распрямилась, когда он осмотрелся кругом.

– Камень всплыл, – сказал Лев, гордый тем, что может сообщить эту новость. Ему хотелось, чтобы Клеско тоже ощутил гордость. Он ждал реакции Клеско, и тот его не разочаровал, глаза Клеско были прикованы к его лицу, он жадно искал подтверждения услышанным словам.

Лев кивнул. Это была правда.

Клеско помолчал некоторое время, и Лев подумал, что тот пытается успокоиться, сдержать свой восторг. Все надежды Льва снова казались осуществимыми.

– Только один? – спросил Клеско, внешне совершенно спокойный.

– Один, – ответил Лев. – В Америке.

Клеско кивнул, обдумывая эту информацию.

– Эти камни, – сказал он, – это наследство, да?

– Да.

– Твое. Они принадлежат тебе. Понимаешь?

– Да, – сказал Лев. – Они мои.

Клеско всматривался в лицо Льва, как будто искал или ждал чего-то. Решимости? Гнева?

– Хочешь меньше? – спросил Клеско. – Меньше, чем тебе положено?

– Нет.

Клеско кивнул, все еще не окончательно убежденный.

– У тебя есть бумаги?

– Да, – ответил Лев. – Все готово.

– Деньги? – спросил Клеско.

– Немного.

Клеско кивнул.

– Хорошо, – сказал он, снова глядя Льву прямо в глаза, и отошел от забора. Лев тоже повернулся, как будто собираясь пойти к машине, но, сделав несколько шагов, вдруг резко обернулся к ограде и в долю секунды выхватил из внутреннего кармана пистолет. Он бросил оружие через забор между рядами колючей проволоки. Клеско поднял глаза и увидел летящий к нему пистолет, отличный новенький «Пернач».

Клеско быстро сбросил с себя одеяло, протянул руку и поймал пистолет в воздухе. Он обернулся к ошеломленному охраннику и в то же мгновение выстрелил из автоматического «Пернача» ему в горло, почти снеся голову. Клеско заметил, что другой охранник у ворот повернулся и двинулся к нему, в испуге потянувшись за пистолетом, который не вынимал из кобуры последние лет пять. Промедление оказалось роковым, Клеско выстрелил, направив ему в грудь очередь смертоносных пуль.

Все произошло так быстро, что у Льва не осталось никаких сомнений. Тот Алексей Клеско из легенды – из мальчишеской мечты Льва – впал в спячку на эти долгие годы, затаился и притворился побежденным в ожидании возможности вернуться. И теперь он вернулся. Сердце Льва радостно забилось, когда он увидел, что Клеско снимает связку ключей с пояса охранника и спокойно идет к центральным воротам. Клеско отпер ключами замки, а затем отодвинул задвижку на противоположной створке. Упал груз, поднялся блок и главные ворота тюрьмы широко открылись.

В ту же секунду Лев был внутри, по автоматическому пистолету в каждой руке. Несмотря на юный возраст, он уже несколько лет был уличным бойцом, а потому был готов к этому моменту. Он бросился к караульному помещению, откуда только что появились еще двое охранников, пытающихся зарядить пистолеты. Лев пристрелил их.

Четыре трупа. Осталось еще двое охранников.

Вдруг с ближайшей вышки открыли огонь из автомата, взрывая землю у ног Клеско и Льва, успевших вовремя укрыться за углом караулки.

– Прикрой, – сказал Клеско, перешедший теперь на русский, и бросился к открытой части двора.

Лев прикрыл Клеско, отправив в сторону вышки автоматную очередь. Клеско был уже у противоположной стороны двора, где стояли тюремные автомобили, и прыгнул за руль ближайшей машины. Он попытался завести двигатель, но тот затрещал, сопротивляясь. Теперь охранники обстреливали машину сверху, автоматная очередь вспорола крышу кабины ровной полосой, пуля задела бедро Клеско. Он зарычал от боли, но продолжал при этом заводить машину до тех пор, пока двигатель наконец не ожил. Клеско немедленно включил задний ход и нажал на газ. Машина поехала назад, с громким треском врезавшись в опоры вышки. Опоры сначала согнулись, а через несколько секунд башня наклонилась и с оглушительным грохотом рухнула во двор, разломившись и вывалив на мерзлую землю искалеченные тела двух остававшихся там охранников. Они попытались отползти в укрытие, но Лев уже нацелил на них только что заряженный пистолет. Два последних выстрела из пистолета Льва, и все охранники были мертвы.

Клеско нашел у одного из убитых охранников связку ключей и пошел прочь от места побоища, не обращая внимания на собственную кровавую рану. Прихрамывая, он шел к тому тюремному корпусу, из которого только что освободился. Лев не отставал от него. Они отперли камеру Дмитрия Яминского, заключенного с тридцатилетним стажем, в отличие от Клеско, самого младшего из обитателей колонии.

Яминский не сопротивлялся, когда Клеско вывел его в коридор и повел в свою бывшую камеру. Лев был поражен видом этой камеры, грязной и тесной до безысходности, с двумя жалкими дощечками, прибитыми к открытому окну для защиты от лютого мороза. Годы, проведенные здесь, были настоящим адом, Лев думал о том, насколько такая жизнь могла изменить человека, о том, с каким отцом он был разлучен.

Клеско толкнул Яминского так, что тот упал на старый гнилой матрас на полу, и без колебаний выстрелил ему между глаз.

Лев понял. Клеско хотел, чтобы тюремное начальство, которое рано или поздно появится здесь, нашло в его камере труп, который будет трудно опознать. Лев вынул из кармана зажигалку и поджег матрас в нескольких местах. Огонь начал быстро расползаться по камере, а затем по коридору.

Лев и Клеско прошли в другой конец коридора, открывая по пути все двери, чтобы освободить оставшихся заключенных. Большинство сначала не решались покинуть камеры, они были напуганы. Лев надеялся, что заключенные постепенно разбредутся с территории тюрьмы кто куда, затрудняя работу местной полиции, когда она наконец появится.

– Больше никого, – сказал Клеско Льву и недовольно покачал головой. Лев заметил, что на секунду тот как будто впал в оцепенение, как будто забыл, где он и что делает. Глаза его блуждали по ту сторону тюремной ограды, где простиралась безжизненная холодная пустыня.

– Они слишком долго здесь просидели, – сказал Лев, и Клеско снова пришел в себя. – Они забыли, что такое свобода.

– Да, – произнес Клеско, а затем взревел: – Бегите или сгорите!

Он направил свой пистолет на заключенных, и когда дым от подожженного матраса начал постепенно заполнять корпус, даже самые слабые из них побежали к выходу.

Лев и Клеско вышли из тюремного корпуса и спокойно направились к открытым воротам колонии. Они сели в машину Льва, все еще ждавшую их у ворот со включенным двигателем, и поехали. Лев вел машину по пустой оледенелой дороге. ИТК-61 осталась позади, от нее поднимался к небу столб черного дыма, валившего все сильнее по мере того, как бывший тюремный корпус Клеско разгорался не на шутку.

– Ты готов? – спросил Клеско Льва.

Они направились к аэродрому у берега Карского моря, чтобы оттуда добраться до Америки.

– Да, – ответил Лев. – Да, отец.

6

Шел уже седьмой час вечера, когда детектив Этли Грир подъехал к дому у Центрального парка, где Клер Стоунман, агент по продаже элитной недвижимости, показывала клиентам один из своих объектов. Швейцар проводил детектива к частному лифту, использовав свой электронный пропуск, чтобы Этли мог пройти. Лифт совершенно беззвучно поднялся на тридцатый этаж и открылся на устеленной коврами лестничной площадке перед входом в пентхаус. Там Этли встретил Клер Стоунман, которая теперь выглядела иначе, чем при их первой встрече неделю назад. У нее был официальный, очень уравновешенный вид, одета она была в дорогой темно-синий костюм, волосы аккуратно уложены, стильно, но консервативно.

Ее вид идеально соответствовал ее окружению: пентхаус площадью девятьсот квадратных метров с окнами, выходящими прямо на Центральный парк. На полу темный бамбуковый паркет, навощенный и отполированный до богатого, экзотического блеска. Огромная двухъярусная комната, от внешней стены, полностью стеклянной, открывается панорамный вид на Центральный парк. Этли удивлялся, как Клер Стоунман, одинокая мать, могла позволить себе всю ту роскошь, что он видел в ее собственной квартире. Теперь он понял: комиссия агента, продающего такое жилье, должна была быть просто огромной.

– Спасибо, что приехали сюда, детектив Грир, – сказала Клер, выходя ему навстречу и протягивая руку. – Я сегодня показывала эту квартиру четырем клиентам подряд и не могла сразу приехать к вам.

– Ничего страшного, – сказал Этли.

Клер глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

– У вас есть какие-то новости…

– Не так уж много, – сказал Этли. – Прошла неделя с тех пор, как мы обнаружили тело в Риверсдейл-парк. Мы выяснили, что жертву зовут София Манетти. Это имя вам знакомо?

– Боюсь, что нет. Я не знаю друзей Валли – если эта девушка была ее другом, – и не могу сказать, были ли они знакомы.

– Пока мы немного о ней знаем, – сказал Этли. – Она регулярно употребляла наркотики, много раз ее арестовывали за метамфетамин, но тут нам особо не за что зацепиться. Вскрытие выявило множество рубцов и сломанных костей, которые срастались сами по себе без участия врачей, причем в разное время. Видимо, подвергалась жестокому обращению с раннего детства. К сожалению, среди уличных детей это обычная вещь.

– Вы хотите спросить меня, не подвергалась ли Валли насилию?

– Нет. Я уверен, что это не ее случай.

Клер слегка кивнула в знак благодарности.

– Девушку неоднократно видели в компании вашей дочери, – продолжал Этли. – Это продолжалось какое-то время, но в последние несколько недель София была одна. Я попытался связаться с Уоллис на случай, если ей что-то известно. Она позвонила мне в прошлый четверг и оставила сообщение на моем телефоне.

Этли заметил, что Клер вся превратилась в слух, и пожалел, что не может ничего сказать ей о дочери.

– Но второй раз она не позвонила, – продолжал он. – Могу сказать вам, что, судя по голосу, у нее все нормально. Я ждал ее звонка, но, откровенно говоря… сомневаюсь, что помощь полиции входит в список ее приоритетов.

– Как вы ее нашли, детектив?

– Есть несколько мест, куда молодые люди в такой же жизненной ситуации, как ваша дочь, время от времени заходят. Уоллис на прошлой неделе заходила в «Дом гармонии» в Мидтауне, и одна из его сотрудниц передала ей мою визитку.

Клер некоторое время молчала, о чем-то думая.

– Вы не особенно продвинулись в деле этой девушки, Манетти? Как ее звали?

– София, – сказал Этли. – Уличные знакомые называли ее Софи. К сожалению, по нашим каналам нам почти ничего не удалось выяснить. Но остается шанс, что появится кто-нибудь еще с новой информацией. Вероятность велика, но неизвестно, случится ли это завтра или через год.

– Я была бы вам очень благодарна, если бы вы держали меня в курсе ее дела. Я с этой девушкой никак не связана, но тем не менее…

– Я понимаю, – сказал Грир. Жертва не была дочерью миссис Стоунман, но могла ею быть.

7

Странная неделя выдалась у Валли и ее друзей: сначала поездка на Брайтон-Бич, потом визит в магазин Хэмлиша. Что касается папки, полученной Валли на Брайтон-Бич, сначала все были настроены скептически, особенно Джейк, но цена александрита сильно способствовала тому, чтобы все убедились в подлинности содержимого этого странного конверта. Конечно, уникальность камня оставляла больше вопросов, чем ответов. Почему Елена положила этот камень в папку с письмом и документами? Был ли это просто подарок Валли или камень имел некое особенное значение, помимо возможности продать его? Валли не могла ответить.

Восемь тысяч долларов. Восемьдесят стодолларовых банкнот, новых и хрустящих; никто из них никогда не видел столько денег сразу. Валли не терпелось начать свои поиски, но желание побаловать друзей оказалось непреодолимым. В отличие от Валли остальные ребята прожили детство, полное горя, насилия и лишений, а у Валли теперь было средство показать им другую жизнь. Она решила отложить исполнение своего плана на несколько дней, и эти дни станут для них временем исполнения желаний.

Как ни странно, оказалось, что тратить деньги сложнее, чем они думали. Им почти ничего не было нужно, ничего серьезного, а собственность им только мешала. Джейк и Тэвин комически агитировали купить игровую консоль, а девочки на этот раз были так уступчивы, что согласились поехать в магазин электроники на Бродвее и посмотреть, что это такое.

– И что, интересно, мы с этим будем делать? – спросила Элла, когда они стояли перед выставочным образцом игровой консоли в магазине «Выгодная покупка» в Мидтауне. – Таскать из одного пристанища в другое?

– Для этого есть тележка из супермаркета, – сказал Джейк.

– Вообще-то нет, не для этого. У нее диагональ экрана метра два.

Валли не вмешивалась в эту перепалку – она, как всегда, составляла половину удовольствия. Победил конечно же здравый смысл Эллы, и парни удовлетворились тем, что просто поиграли на выставленной в магазине консоли пару часов, пока парочка мускулистых охранников не решила, что детям пора отчаливать.

И все же некоторые приобретения они сделали. Элла пожелала пару новых блестящих ботинок, и результатом поездки в магазин распродаж военной одежды стало пополнение гардероба всей компании. Девочки обновили запасы косметики и лака для ногтей. Они наткнулись на магазин ковбойской одежды, и Тэвин с Джейком просто не могли пройти мимо. Они вошли и оба купили себе по ковбойской шляпе «Стетсонс». После этого, пройдя по улице полквартала, Джейк вдруг увидел в одной из витрин свое отражение.

– Господи! Ну и чмошный вид у меня! – завопил он к удивлению прохожих, внезапно раскаявшись в последней покупке.

– И у меня! – признал Тэвин. – Как будто в комнату смеха зашли. Да нас облапошили.

– А вы почему ничего не сказали? – Джейк с укором посмотрел на девчонок.

– По-моему, вы оба прекрасно выглядите, – ответила Валли невозмутимо, но стоило ей встретиться взглядом с Эллой, как обе они покатились со смеху.

– Эх вы, подлые бабы, – сказал Джейк.

Парни вернулись в магазин и сдали шляпы недовольному продавцу. В магазине для байкеров в Вилладж Элла купила себе классную кожаную жилетку, а Джейк – кожаный ремень с шипами той же фирмы. В дорогом специализированном магазине Тэвин взял стильную курьерскую сумку со светоотражающими ремнями. Валли приобрела разноцветную полосатую шапку, очень теплую, но самой большой радостью был для нее восторг на лицах друзей, которые могли наконец-то побаловать себя.

Они посмотрели пару плохих 3D-фильмов, объедались до отвала по четыре раза в день, пока даже Элле это не надоело. Они также покатались на коньках в Рокфеллеровском центре – там было забавно, но слишком людно. А в воскресенье, когда кутеж уже начал становиться скучным, у Валли появилась идея, они сели в такси и отправились на Мэдисон-сквер-гарден.

– На баскетбол? – с надеждой спросил Тэвин.

– Неа. – Валли решила устроить друзьям сюрприз.

Они прибыли на место, и Валли повела их к кассам, где на экране показывали рекламу «Цирк Дю Солей», шоу про космических пиратов будущего. Валли хорошо помнила, как ходила на одно из представлений «Цирка» с Клер и Джейсоном, когда ей исполнилось восемь лет.

– О боже, нет, – застонал Джейк, – не надо мужиков в трико.

– Доверься мне, – сказала Валли, покупая четыре билета на хорошие места.

Шоу оказалось завораживающим. Жалобы Джейка прекратились с первым же напряженным моментом, когда артисты бросали вызов силе земного притяжения. Постановка была совершенно не похожа на все, что им когда-либо приходилось видеть, и была лучше любого фантастического фильма, ведь тут все происходило прямо перед ними. Даже старомодные слащавые костюмы – разноцветные яркие наряды и перья – казались уместными. Выходя из театра после представления, все четверо улыбались и чувствовали, что прекрасно провели выходные. Валли радовалась, что все так хорошо завершилось, следующим же утром она собиралась всю свою энергию направить на поиски Елены и рассчитывала на помощь друзей.

В понедельник утром Валли снова рассмотрела содержимое конверта с Брайтон-Бич. На этот раз она попыталась отвлечься от эмоционального восприятия и взглянуть на документы спокойно и объективно. В присутствии остальных она разложила бумаги на полу в фойе и внимательно изучила каждую, снова разочарованная их ужасной сохранностью. Значительная часть документов была в плохом состоянии из-за воды, но это была не единственная причина порчи: некоторые бумаги так полиняли от времени, что прочесть их было уже невозможно. Большинство документов были на русском, и хотя Валли теперь могла заплатить за их перевод, она сомневалась, что эти старые бумаги могли помочь ей в поисках матери. Если она правильно истолковала содержимое письма, документы из папки должны были восполнить пробел в собственной истории Валли, но не помочь ей в поисках Елены.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.