Очи черные

Уильям Рихтер

Очи черные

Девочкам семьи Шоу

Печатается с разрешения издательства Razorbill, a division of Penguin Young Readers Group, a member of PenguinGroup (USA) Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg

© William Richter, 2012

© О. Михайлова, перевод на русский язык, 2012

© ООО «Издательство Астрель», 2013

Пролог

Валентина проснулась и увидела Марию Ивановну, склонившуюся над ее кроватью и слегка сжимающую ее плечо.

– Тише, деточка, – проговорила Мария Ивановна еле слышным шепотом, и Валентина ощутила запах сладкого чая. – Пойдем.

Валентина сонно улыбнулась и тихонько выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить других детей скрипом своей кровати. Мария Ивановна помогла Валентине надеть халат и тапочки, и они вместе тихо вышли из комнаты. Рука об руку они шли по коридору главного здания; слабый утренний свет, холодный и серый, едва проникал в высокие окна. Они прошли мимо низкой полки, на которой стояли в ряд глиняные горшочки – в каждом по одному цветку, на каждом от руки написано имя: Аня, Миша, Стася, Юра…

Все еще спали – даже Дарья, повариха, – и от необычности этого уединенного путешествия у Валентины сосало под ложечкой. Они добрались до конца северного коридора, где жила Мария Ивановна, и вместе вошли в теплую комнату, наполненную ароматом блинов, брусничного варенья и, самое удивительное, горячего шоколада. У плиты уже был накрыт маленький столик.

– Садись, Валя, – сказала воспитательница.

Валентина села за стол, а Мария Ивановна подала блины, положила на них сметану и налила своей гостье полную чашку горячего шоколада. Валентина с нетерпением ждала, когда Мария Ивановна сама сядет за стол.

– Вот и хорошо, – сказала воспитательница, занимая свое место за скромным столом. – Ешь.

Валентина жадно набросилась на еду, заедая каждый кусочек блина большой ложкой варенья и запивая глотком горячего шоколада.

Она завтракала так с Марией Ивановной уже шестой или седьмой раз, это всегда было неожиданностью, и, насколько она знала, другие дети такой чести не удостаивались. На этот раз, как и всегда, они молчали, Мария Ивановна с одобрением наблюдала за тем, с каким аппетитом Валентина ест, а потом убрала со стола грязную посуду.

Обычно после этого они пили вместе чай, и Мария Ивановна рассказывала истории о женщине по имени Елена, Елена Маякова, которая, как утверждала воспитательница, была Валиной матерью. Девочка слушала эти истории внимательно, но недоверчиво: она знала, что мать – это женщина, которая заботится о своих детях, а как могла эта совершенно незнакомая ей Елена быть ее матерью? Валентина не помнила ее, да и вообще не помнила своей жизни до приюта. Где эта Елена? Почему она бросила свою дочь?

Однако на этот раз никаких историй не было. Мария Ивановна сидела молча, пила чай и нервно поцокивала – по этому звуку дети определяли, что воспитательница чем-то расстроена. Видя это, Валентина тоже начала беспокоиться. Что случилось? Еще ни разу их завтрак не заканчивался так. После долгого томительного молчания случилось и вовсе то, чего вообще никогда не бывало, по крайней мере на глазах у Вали: Мария Ивановна заплакала и отвернулась, тщетно стараясь скрыть от девочки свои слезы. Валентина тоже заревела, расстроенная и испуганная неизвестно чем.

– Вам грустно, бабушка? – Валентина называла воспитательницу бабушкой, как маленькие дети часто зовут пожилых женщин.

– Я не твоя бабушка, – строго сказала Мария Ивановна. – Больше нет. Прости, Валя.

– Вы моя бабушка, – проговорила Валя, вытирая слезы. Она хотела быть сильной. Плачут только маленькие. Старшие дети в приюте не должны плакать, никогда.

– Сегодня приедет молодая семья из Америки, – сказала Мария Ивановна. – Твои мама и папа. У тебя будет новая жизнь.

– Нет, у меня есть мама. Вы же говорили. Моя мама – Елена. Если она придет за мной, а меня не будет…

Мария Ивановна покачала головой:

– Выброси эти истории из головы. Не надо было рассказывать их тебе, это моя ошибка. Забудь Елену.

Ошарашенная Валентина не сопротивлялась, когда воспитательница повела ее в собственную ванную, вымыла ей голову ароматным шампунем, потерла жесткой мочалкой с головы до ног. Так женщина выражала свои чувства, а Валентина боролась со своими, пряча слезы страха и смущения, стекавшие вместе с теплой водой и мылом к ее ногам. Когда купание было окончено, Мария Ивановна принесла девочке светло-желтое платьице, чистое и отглаженное, но сильно поношенное, с нитками, торчащими изо всех швов.

– Так, так, – проговорила женщина, когда Валентина оделась, и прибавила, невольно издавая все те же цокающие звуки: – Очень хорошо. Красавица-девочка.

Все происходило так быстро, что Валентина не успела ничего ни обдумать, ни прочувствовать. Мария Ивановна, крепко держа девочку за руку, вела ее по главному коридору. Везде уже горел свет, весь приют проснулся. Других детей – ее братьев и сестер – нигде не было видно, но из-за закрытой двери классной комнаты слышалось пение: приглушенный звук эхом отдавался в длинном пустом коридоре.

Мария Ивановна привела Валентину в небольшой кабинет, где девочка никогда прежде не была, там стояли мужчина и женщина. Они заулыбались при виде Вали, женщина шагнула ей навстречу и встала на колени, так что лицо ее оказалось напротив лица девочки. Из глаз женщины потекли слезы, она судорожно сжала руки, так что пальцы у нее стали белыми, как молоко. Валентина почувствовала острое желание убежать, но не могла пошевельнуться, ноги ее как будто были прикованы к полу какой-то невероятной, пугающей силой.

Женщина взяла Валентину за руку, и как будто электрический разряд поразил девочку, непонятное и сильное чувство охватило ее: ей одновременно хотелось броситься в объятия этой женщины и оттолкнуть ее – два одинаково сильных порыва боролись в ее душе. Женщина заглянула Валентине в глаза и сказала несколько слов на непонятном языке. Мария Ивановна согласилась.

– Да, – кивнула она. – Темные глаза. «Очи черные».

Другие дети ждали Валю в коридоре. Она вышла вместе с американскими гостями: мужчина держал ее за одну руку, женщина за другую. Дети запели знакомую песню, Валя сама пела ее несколько месяцев назад, когда из приюта забирали маленького полуторагодовалого Руслана:

Пускай придет пора проститься,

Друг друга долго не видать,

Но сердце с сердцем, словно птицы,

Конечно, встретятся опять.

Дойдя до двери в конце коридора, Валентина попыталась освободиться от державших ее за руки новых опекунов. За пять лет она нечасто покидала стены приюта, и теперь, на пороге, ей вдруг стало совершенно ясно: если она выйдет в эту дверь, пути назад не будет. Она попробовала освободить руки, и ей даже удалось вытянуть ту, за которую ее держал мужчина, но хватка женщины оказалась крепкой, а ее руки – неожиданно сильными.

Валентина видела Марию Ивановну, стоящую в конце коридора, в дверном проеме.

– Бабушка!.. – крикнула девочка, но та лишь отвернулась, лицо ее исказилось от боли.

В конце концов, делать было нечего. Валина попытка сопротивляться не увенчалась успехом, силы были слишком неравны. Через пару секунд ее уже посадили на заднее сиденье громоздкой черной машины, ждавшей у входа, и помчали к новой светлой жизни. Наконец, высвободив руки, Валентина обернулась и сквозь заднее стекло машины смотрела, как ее единственный дом, стремительно удаляясь, совсем скрылся из вида.

1

Она позвонила парням из Колумбийского университета по мобильному, и через пару минут они неспешно выкатились из общежития, уже подвыпившие и принарядившиеся для похода в ночной клуб. Они смерили ее взглядами, обдумывая, не может ли она пригодиться им для чего-нибудь, кроме наркоты, но она смотрела на них так холодно и сурово, что мысли эти быстро улетучились.

– Восемь доз за сто пятьдесят. – Она повысила цену, видя, что у парней есть деньги и они уже под кайфом. – Экстази или кетамин?

– И то, и другое, – ответил высокий кудрявый парень. – Четыре и четыре.

Обмен состоялся, и они направились к входу в метро на 116-й улице. Она тоже собиралась поехать на метро, но не в компании пьяных студентов колледжа. Неплохо было бы поймать машину, но она не привыкла тратить деньги на себя.

Значит, пешком через Риверсайд-парк. Она прошла мимо Колледжа Барнард и пересекла Риверсайд Драйв, направляясь к дорожке ниже Гудзон Парквей, откуда была видна река. Ноги сами вели ее по знакомому маршруту, но обычно она ходила тут с компанией, внутри сплоченного коллектива, служившего надежной защитой. Теперь же она шла одна. Уже через минуту она услышала шаги позади: двое мужчин, оба крупные, быстро приближались, а потом замедлили шаг, держась на расстоянии 10–15 метров. Она чувствовала на себе их взгляды и ускорила шаг, но они не отставали, держась на том же расстоянии и двигаясь синхронно.

Черт! Она посмотрела по сторонам в поисках пути к бегству и только теперь поняла – слишком поздно! – насколько изначально опасен был выбранный ею маршрут. Уличное освещение здесь было по большей части неисправно – один тусклый фонарь на несколько сот метров. Высокая каменная ограда бульвара закрывала дорожку, подобно крепостной стене средневекового замка, отрезая пути к бегству. Ветви вязов нависали над головой, так что тропинку было совершенно не видно сверху, с бульвара. В воздухе висел равномерный обволакивающий гул машин, приглушающий звуки, которые могли бы встревожить обитателей близлежащих домов.

«Не беги, – скомандовала она себе. – Еще рано». Инстинкт самосохранения, немалой ценой приобретенный ею в детстве, теперь подсказывал, что, когда нужный момент настанет, бежать надо будет так, как будто от этого зависит ее жизнь.

Каменная стена внезапно заканчивалась, впереди виднелась развилка – путь к Риверсайд Драйв. До нее – меньше сотни метров. Если удастся преодолеть это расстояние быстрее, чем они догонят ее, на дороге точно будет кто-нибудь – свидетели, чье присутствие, конечно, остановит преследователей. Сто метров. Мужчины позади нее тоже поняли, что она может уйти, и ускорили шаг, сокращая расстояние.

«Беги, сейчас».

Их удивил ее внезапный рывок. Усталая, тощая, вечно голодная, дышащая выхлопными газами и измотанная уличной жизнью, она производила впечатление слабой и чахлой, паршивой овцы в стаде. Преследователи не могли оценить ее страстной, необыкновенной воли к жизни, без которой она погибла бы еще много лет назад. Она мчалась вперед, шоссе было все ближе, обещая возможное спасение.

Мужчины тяжело дышали и ругались, удивленные необходимостью прилагать усилия. Осталось тридцать метров, двадцать – она уже слышала их дыхание у себя за спиной, но… она сделает это. Теперь она была уверена. Шоссе было прямо перед ней, когда она неожиданно свернула налево в просвет между кустами у тропинки, еще раз удивив своих преследователей. Они снова громко выругались.

Она бросилась прочь от тропинки, пересекла тротуар и выскочила на середину дороги, ярко освещенной фонарями. Когда она мчалась через проезжую часть, раздался скрежет тормозов, и темно-синий седан едва успел остановиться, чтобы не сбить ее. Девушка застыла на месте, ошарашенная тем, что избежала столкновения, и тем, что вдруг узнала машину. Дверь машины открылась, из нее вышел водитель – знакомое лицо, друг. Она почувствовала внезапное облегчение от этой нечаянной удачи, но потом увидела выражение его лица. И надежда рухнула.

Никакой улыбки. Никакого спасения.

Этли Грир сел в служебную машину и уже через несколько минут подъезжал к круговой развязке на 79-й улице. Он свернул на подъездную дорогу и поехал вдоль Гудзона по направлению к бейсбольным площадкам Малой лиги. Здесь было сумеречно, ноябрьское солнце еще не поднялось над высокими зданиями с восточной стороны. Григ остановился у второго бейсбольного поля, часть которого была огорожена желтой полицейской лентой. Он припарковался между двумя лошадьми – парк патрулировала конная полиция; от дыхания лошадей, которые еще только начали покрываться зимним мехом, холодный утренний воздух наполнялся паром.

– Доброе утро, детектив.

– Офицер Карлин. – Этли кивнул юному коллеге.

– Вон там место преступления, – сказал Карлин. – Должны прислать еще людей в новую смену.

Карлин повел Этли к месту преступления, приподняв желтую ленту, чтобы детектив прошел под ней. Еще пятеро полицейских стояли у линии ограждения, курили и выглядели замерзшими и беспокойными – им явно хотелось поскорее вернуться в теплое помещение участка или хотя бы к своим лошадям.

Мертвая девушка лежала в полуметре от кипариса, на спине; на ней была черная рваная одежда, сверху поношенная кожаная куртка. У девушки были короткие жесткие светлые волосы с синей полосой слева и пирсинг на лице. За воротником и манжетами виднелись дешевые украшения, на лице обильный макияж, теперь совершенно размазанный. Лицо опухло от ударов, под носом засохла кровь. Суставы на пальцах была ободраны до крови, вероятно, она дралась с нападавшими. Глаза ее были открыты, темно-серые зрачки начинали менять цвет.

– Выкладывай, – сказал Этли.

– Уоллис Стоунман, – доложил Карлин, показывая пластиковый пакет для улик с удостоверением внутри. – Удостоверение нашли у нее в носке. В нем написано, что ей двадцать три, но это не похоже на правду, так что я проверил. Это хорошая подделка, долларов за двести-триста, если покупать на улице. По данным Службы регистрации, вся информация верна, кроме возраста – на самом деле ей шестнадцать. Я проверил ее имя по базе. У девчонки большой преступный опыт, но ничего серьезного, до суда не доходило. Она числится сбежавшей из дома, и на нее выписан ордер ЛПН.

ЛПН – «лицо, подлежащее наблюдению» – значит, у девчонки открытое досье в социальной службе.

Грязная красная курьерская сумка валялась в нескольких метрах от тела, она была открыта, все содержимое вывалено на землю: пара комплектов грязного нижнего белья, полосатая шерстяная шапка, сигареты, несколько леденцов в обертках.

– А что с сумкой? – спросил Грир. – Она была открыта, когда нашли тело? Все валялось вот так?

– Да, сэр. Деньги и ценности, если они у нее были, пропали.

Грир опустился на корточки и осмотрел грязные ногти девочки, ее стоптанные ботинки и рваные леггинсы. За ушами грязь, как минимум недельная. Одежда не стирана по меньшей мере месяц. Этли заметил несколько старых шрамов на лбу и переносице. Он засучил рукава ее куртки и увидел еще шрамы и следы ушибов на предплечьях – давнишние следы самозащиты. Многие дети богатых родителей в Нью-Йорке одеваются как панкующие уличные оборванцы, напускают грязный и потрепанный вид, но тело и одежда этой девочки скрывали неподдельную историю лишений и невзгод, а в прошлом и физического насилия.

– Девчонка с улицы, – сказал Грир, бросая взгляд на Карлина. – Видел ее когда-нибудь здесь?

– Может быть, – ответил Карлин с сомнением, – но трудно сказать наверняка. Их много ошивается у Риверсайд-парка – и все одинаковые, в наркоманской униформе.

Грир натянул резиновую перчатку и сунул руку в рот девушки, подняв верхнюю губу, чтобы осмотреть зубы: они начали разрушаться от метамфетамина.

– Наркоманка, – повторил Карлин свой диагноз.

Рукой в перчатке Грир закрыл девушке глаза, а затем поднялся на ноги. Он осмотрелся кругом, надеясь найти что-нибудь необычное. Бейсбольное поле и парк вокруг него были усеяны случайным мусором, плюс каждый сантиметр земли испещрен следами многочисленных бегунов, велосипедистов и лошадей конной полиции.

– Опросим местное население, когда подтянутся ребята из убойного отдела, – сказал Грир.

– Вы лично известите родных, детектив?

– Они что, живут где-то здесь? – Грир был удивлен. Он взял у Карлина удостоверение девушки и убедился, что это так: указанный адрес – западная часть 84-й улицы, полквартала от Амстердам-авеню. Неужели он ошибся, решив, что она бездомная? Если адрес настоящий, получается, что она умерла всего в полукилометре от дома. Грир достал мобильный телефон, включил камеру и приблизил телефон к изуродованному лицу девушки. Ярко мигнула вспышка, и изображение застыло на экране.

Этли Грир показал полицейский значок швейцару на входе в дорогой, престижный дом на 84-й улице и направился через вестибюль к лифту. Он нажал кнопку двадцать седьмого этажа, убеждаясь, что номер квартиры, написанный в удостоверении девушки, существует. Пока двери лифта медленно закрывались, он увидел, как швейцар снял трубку с телефона на конторке и позвонил Стоунманам предупредить, что идет коп.

На двадцать седьмом этаже Этли пересек длинный коридор, устланный мягким светлым ковром, и оказался у входа в квартиру в северо-восточной части здания. Дверь уже была открыта. Красивая ухоженная женщина, немного моложе самого Этли – лет тридцать восемь, наверное? – ждала его с нетерпением, крепко сжав руки перед собой. На лице ее было выражение, хорошо знакомое любому полицейскому: на протяжении многих лет эта женщина встречала в дверях многочисленных офицеров полиции, и конечно, они всегда приносили дурные вести. Лицо миссис Стоунман выражало смирение и попытку набраться решимости перед известием о новом несчастье.

– Миссис Стоунман?

– Да, – ответила женщина. – Что она натворила на этот раз?

– Я детектив Грир, мэм. Двадцатый участок. Можно побеседовать с вами?

– Входите.

Квартира женщины была обставлена со вкусом в смешанном современном и классическом стиле, на полу ковры, повсюду подлинные произведения искусства. На стене в гостиной висел большой профессионально сделанный черно-белый портрет миссис Стоунман – на несколько лет моложе, чем сейчас, – обнимающей хорошенькую девочку лет десяти, белокурую, со счастливой улыбкой.

С стороны кухни раздавался шум, там кто-то был.

– Ваш муж дома, миссис Стоунман?

– Его нет дома, вот уже шесть лет. Я разведена. Мой бывший муж, Джейсон, живет в Вирджинии.

Для Этли это было плохой новостью – известие о смерти ребенка для одинокого родителя особенно тяжело, и теперь офицеру придется самому успокаивать несчастную женщину. Кроме того, было непонятно, кто же находится в кухне.

– И ваша дочь Уоллис…

– Мы зовем ее Валли.

– Когда вы видели ее в последний раз?

Клер Стоунман задумалась; казалось, ей было стыдно.

– Три с половиной недели назад. Она пришла во вторник вечером, помыться и кое-что постирать. Я накормила ее обедом, и мы немого поговорили. Она пробыла здесь часа три.

Она считает время, думал Этли. Дни, недели и даже часы – ждет возвращения дочери. Черт!

– О чем вы с ней говорили?

– У нас осталось не так много тем, которые не привели бы к ссоре, – ответила она. – Мы или говорим о пустяках, или молча смотрим друг на друга.

– А вы знаете что-нибудь о ее дальнейших планах?

– Боюсь себе даже представить. Я предлагала ей столько вариантов, но она ни на что не соглашается. Она никогда не берет у меня больше нескольких долларов, как бы я ни уговаривала. Она сама по себе.

– В шестнадцать лет.

– Если вы хотите сказать, что я не сумела воспитать ее, детектив, вы правы.

– У вас нет предположений относительно того, где она может быть или с кем?

– Нет, но она не одна, слава богу. У нее точно есть несколько друзей… таких же, как она. – Клер на минуту запнулась. – Я пыталась искать ее. После того, как она сбежала. Первые несколько месяцев я ходила по улицам и искала ее, и однажды я ее увидела, недалеко отсюда. Оказывается, она не убегала далеко. Она была с компанией. Два парня и две девушки, кажется. Я хотела позвать ее, но ничего не получилось, голос пропал. Странно, правда?

Несколько мгновений Грир и женщина молчали, она боролась с отчаянием, а он боялся заговорить о том, ради чего пришел.

– Что Валли натворила на этот раз? – Клер Стоунман повторила свой первый вопрос.

Этли видел, что женщина волнуется все сильнее, видимо, чувствуя по поведению Этли, что сегодняшние новости отличаются от всех предыдущих. На этот раз все значительно серьезнее, может быть, как никогда.

В дверях кухни появилась женщина, на вид немного моложе миссис Стоунман, судя по виду, домработница, коротко стриженная, одетая во что-то вроде платья горничной светло-зеленого цвета, с передником. Она не сказала ни слова, но остановилась на пороге, будто ожидая указаний Клер.

– Миссис Стоунман, – начал Этли, – это сугубо семейное дело, поэтому…

Клер прервала его.

– Нет, – сказала она, бросив умоляющий взгляд на женщину, – Джоанна, пожалуйста, останься.

Джоанна послушно подошла и встала рядом с Клер, как будто та не в первый раз просила ее о подобном одолжении. Как печально, подумал Этли, даже трагично, что Клер Стоунман настолько одинока, что ей приходится обращаться за поддержкой к собственной горничной.

– Хорошо, – сказал Этли и вздохнул поглубже. – Миссис Стоунман, сегодня утром в южной части парка Риверсдейл было обнаружено тело…

– О боже… – Клер Стоунман повернулась к Джоанне и сжала ее руку.

– Тело молодой девушки, такого же возраста, что и ваша дочь, похожей по описанию и с удостоверением вашей дочери.

– Нет…

Страдание Клер было тихим, все обратилось внутрь. Она будто задыхалась, стараясь подавить судорожный вздох. Она отпустила Джоанну, сцепила руки так, что пальцы побелели, и с силой прижала их к животу, будто наказывая себя болью. Джоанна, явно тронутая страданием Клер, крепко обняла несчастную женщину.

Грир полез в карман и достал мобильный телефон. Выбрал в меню фотогалерею и открыл фотографию мертвой девушки, ее изуродованного окровавленного лица. Грир взглянул на нее и понял, что не в силах показать эту отвратительную фотографию Клер Стоунман.

– Я хочу ее видеть, – сказала Клер.

– В этом нет необходимости, миссис Стоунман, – ответил Грир. – На вашу дочь заведено досье. Для опознания жертвы достаточно отпечатков пальцев.

– Жертвы? – Она пристально посмотрела на Грира, только теперь задумавшись о причине смерти дочери.

– Простите, миссис Стоунман. Я детектив отдела по расследованию убийств.

Мать отвернулась от Грира и, низко опустив голову, разрыдалась.

Этли привез Клер Стоунман в морг Бруклинской окружной больницы и проводил в комнату, где она могла на видеомониторе взглянуть на тело дочери. Однако Клер настояла на том, чтобы увидеть тело лично.

– Ладно, – согласился помощник следователя, пожав плечами.

Грир подвел мать к столу, дал ей минуту, чтобы собраться с силами, и поднял синюю простыню, открывая тело девушки. Женщина молчала, лицо ее застыло от боли, затем она наклонилась, чтобы получше рассмотреть лицо девушки, разбитое, но уже без следов крови и грязи. Она долго молчала, глядя на мертвое тело. Затем миссис Стоунман протянула руку и, дотронувшись до волос девушки, беззвучно всхлипнула.

– На самом деле не светлые, – шепнула она мертвой девушке.

– Миссис Стоунман…

Клер повернулась к Этли, по лицу ее текли слезы, но она будто не замечала этого.

– Это не моя дочь, – сказала она уверенно. – Это не Валли.

2

Валли Стоунман лежала на спине, постепенно просыпаясь. Утренний свет разливался по огромной комнате, расцвечивая яркую мозаику, которой был выложен купол потолка в четырех с половиной метрах над ней: батальную сцену из Троянской войны. В комнате было на удивление тепло, несмотря на выключенную тепловую вентиляцию и весьма холодную ночь; Валли вполне хватило одного шерстяного одеяла. Она подумала, что, наверное, котельная в этом здании находится в подвале, как раз под ней, то есть под вестибюлем коммерческого банка; мраморный пол здесь был всегда слегка теплым на ощупь.

В качестве уединенного местечка для сна Валли выбрала узкий помост вдоль северной стены, возвышавшийся над нижним этажом. Это возвышение создавало иллюзию изолированности, а кроме того, отсюда был хороший вид на батальную сцену на потолке: шлемы с перьями, фигурные нагрудники, боевые кони и конечно же герои верхом на лошадях, готовые к битве.

Кто-то поднялся по лестнице позади нее и прошел по помосту. Судя по скрипу кроссовок, это был Тэвин. Из всех знакомых Валли семнадцатилетних парней он был физически наименее развит, ростом метр восемьдесят и с огромными ступнями сорок пятого размера, которыми он вечно шаркал по земле. Он всегда носил широкие армейские штаны-карго и серую флисовую толстовку.

Он присел рядом с Валли, и она приподнялась на своем одеяле. Они сидели рядом, прислонясь к каменной стене, и сонно смотрели вниз, на первый этаж, где не было никакой мебели, лишь ряд пустых кассовых окошек вдоль южной стены.

– Доброе утро, – сказал Тэвин, зевая, его глаза немного опухли от сна. Волосы у Тэвина по бокам головы были сбриты, а посередине отрос длинный хайер, и это в сочетании с гладкой кожей цвета капучино – знаком его смешанного происхождения – придавало ему экзотический, нездешний вид. У него были длинные красивые ресницы, почти девичьи, хотя на девушку Тэвин был совсем не похож, и потому Валли они особенно нравились.

– Привет, – сказала Валли, улыбаясь. Когда Тэвин был рядом, день всегда начинался хорошо.

Он рассматривал мозаику на потолке.

– Ты уже догадалась, какое отношение все эти парни на лошадях имеют к банку и вообще к Нью-Йорку?

– Нет, – ответила Валли. – Но мне нравится.

– Да. Не всегда нужна причина.

Валли взглянула на него.

– Это очень мудро, Тэв. Спасибо.

– На здоровье, – ответил он, снова зевая.

Они сидели молча, когда со стороны бывшей комнаты отдыха для банковских служащих раздались какие-то суетливые звуки.

– Элла нашла в одном из кабинетов горячий шоколад, – объяснил Тэвин. – Только нужна вода, чтобы приготовить. Просто сунуть в микроволновку. Вид у нее паршивый, особенно изнутри, но пока работает.

– Это хорошо.

Шум внизу становился все громче: Элла хихикала и щебетала. Джейк негромко смеялся в ответ – потом все стихло. Джейк и Элла всегда так вели себя по утрам, если могли ненадолго остаться одни, – и ночью, конечно, тоже. Эти двое любили друг друга, неистово и ненасытно. Валли не возражала, это их дело, тем более они счастливы. Но из-за близости этой парочки Валли и Тэвин иногда чувствовали какую-то неловкость, оставаясь вдвоем, некоторую затянувшуюся напряженность, и не знали, что с этим делать. Кем они были друг для друга, Валли и Тэвин? Друзьями, частью одной семьи. Но… может, не только. Это еще надо было выяснить.

– Что будем делать сегодня? – спросил Тэвин.

– Займемся машинами.

– В табачный магазин?

– Ага.

Тэвин был недоволен. Его детство прошло в Гарлеме, в паре кварталов от табачного магазина на 131-й улице, и состояло из череды семейных кошмаров, виноватой в которых была частично его семья, частично Департамент социальных служб. О Гарлеме у него были только страшные воспоминания.

– Тебе не обязательно идти, – сказала Валли. – Мы справимся с Джейком и Эллой.

– Нет, я пойду. – Тевин, однако, выглядел растерянным.

– Что не так? – спросила Валли.

– Мы должны найти Софи, – наконец ответил он.

Валли вздохнула, после чего проговорила раздраженно:

– Нет.

– Уже две недели прошло.

– Ей нельзя доверять, – сказала Валли. – Надеюсь, она возьмет себя в руки, Тэв, но она не может вернуться к нам.

– А что, если бы это был я? – настаивал Тэвин. – Если бы у меня были проблемы.

– Мы бы помогли.

– Почему мне – да, а ей – нет?

– Потому что ты это заслужил, – ответила Валли. – Не мы ее бросили, Тэвин. Она нас бросила.

Перед тем как отправиться в Гарлем, Валли и Элла совершили свой ежедневный косметический ритуал. Стоя плечом к плечу перед зеркалом в ванной, они сделали маникюр, накрасив ногти темно-фиолетовым лаком прямо поверх старого слоя, – получалось коряво и уродливо, но удивительным образом этим внешним беспорядком они одновременно наводили свой, особый порядок.

Внешне девушки были полными противоположностями. Валли – светлокожая, коротко стриженная блондинка, крупного телосложения, доставшегося ей от русских предков. Элла – наоборот, миниатюрная, с тонкими чертами лица, американско-азиатского типа, с гладкими черными волосами, спадающими на узкие плечи. Со временем девочек объединил стиль одежды, они носили почти одинаковые эмо-наряды в одинаковых сочетаниях: рваные леггинсы под клетчатыми юбками или обрезанными шортами, плюс несколько слоев маек всевозможных цветов и материй, раздобытых на развале за магазином Армии Спасения по 25 центов за вещь или даром, в зависимости от того, какой менеджер работал в этот день. Когда одежда становилась слишком грязной, они обычно просто выбрасывали ее и шли на развал за новыми шмотками. Это было дешевле, чем стирать.

Когда ногти были готовы, девочки занялись глазами. Они покрыли ресницы толстым, жестким слоем туши, закончив процедуру, только когда тушь была настолько густо наложена, что уже не держалась на ресницах и черные крупинки усыпали кожу под глазами. Взглянули в зеркало, чтобы оценить результат, – соблазнительно, трагично, похмельно. Это занятие никогда не надоедало.

– Близняшки, – объявила довольная Элла. – Принцессы тьмы.

Джейк и Тевин обычно снисходительно относились к процедуре прихорашивания и терпеливо ждали, пока девочки выйдут из ванной. Все четверо активно принялись продвигать две больших коробки через заднюю дверь – запасной выход – и к узкому служебному проходу между их зданием и соседним. Они погрузили коробки в разбитую тележку из супермаркета, которую заранее спрятали за одним из мусорных баков. Каждый раз, когда они выходили из здания и входили в него, делать это надо было очень быстро и только тогда, когда их точно никто не видит. Пустой банк оказался отличным пристанищем для Валли и ее команды, и они не собирались привлекать внимание соседей, всегда готовых сунуть нос в чужие дела.

– До табачного магазина далеко, – сказал Тэвин, когда они направились к 87-й улице. – Может, поймаем минивэн?

– Запросто, – откликнулась Валли. – Мы же мечта любого таксиста.

– Вот что мы сделаем, – предложил Тэвин, ухмыляясь. – Мы все спрячемся вместе с коробками, а ты встань вон там одна, посверкай ногами и еще чем-нибудь. Точно кто-нибудь остановится.