14

В школе Рэкс старательно избегал меня. Если мы встречались в коридоре, он поспешно кивал и проходил мимо. Он даже ничего не сказал о новой работе, которую я начала но рисованию. Мы начали разрабатывать рождественские мотивы. Я нашла среди его открыток «Рождество» Ботичелли и принялась усердно срисовывать его, впервые воспользовавшись гуашью. Я скопировала в уменьшенном виде Марию, младенца Иисуса и Иосифа, всех пастухов и волхвов, а также вола и осла и истратила уйму розовой и золотой краски на хоровод ангелов в небе над яслями.

На переднем плане там было странное кладбище с подымающимися из могил мертвецами, которые обнимали друг друга в радости воскресения. Я скопировала их всех, но нарочно приукрасила пару в левом углу, обнимавшую друг друга особенно нежно. Девушке я нарисовала длинные вьющиеся волосы, а мужчине – бородку и мерцающий блик на мочке уха.

Мне хотелось, чтобы Рэкс внимательно рассмотрел мою картинку, но он ограничивался быстрым взглядом, когда подходил поболтать с Сарой. Я надеялась, что он проявит большевнимания после урока. Наверняка он понял. Просто хочет быть осторожным. Действительно, было бы странно и даже подозрительно, если бы он особо останавливался на моей работе.

И все же мне это не нравилось. В школе было теперь так одиноко. Рита и ее подружки по-прежнему шипели мне вслед «шлюха» каждый раз, как я проходила мимо. Мальчишки делали непристойные замечания. Тоби изо всех сил старался их заткнуть. Потом он попытался поговорить со мной:

– Прости меня, Пру. Не думал, что все так обернется. Мне в голову не приходило, что Рита может быть такой подлой. Я пытался с ней поговорить, сказал, чтобы она прекращала все это, но она ответила: «Отцепись» – и все.

– А что она еще могла ответить? Если Рита увидит, что ты опять со мной разговариваешь, то еще больше взбесится. Не надо было тебе рвать с ней, Тоби.

– Но она мне больше не нравится. Мне нужна только одна девочка – ты.

– Тоби, прекрати, я сказала! Я к тебе очень хорошо отношусь, но совсем не хочу быть твоей девочкой.

– Может быть, ты еще передумаешь? – сказал Тоби, не падая духом.

– Вряд ли, – ответила я. Но, конечно, не могла объяснить почему.

Рэкс ничего не сказал о пятнице во время очередного урока рисования, но в самом конце, когда все стали расходиться, спросил, не могу ли я остаться на пару слов.

– Ты только посмотри на нее, – сказала Рита своей подруге Эми. – Ты только посмотри на самодовольную улыбочку на лице этой шлюхи, оттого что она понадобилась старику Рэксу.

Сердце у меня заколотилось. Рэкс тоже слышал. Он застыл.

– Да уж, любимица учителя. По-моему, она даже не особенно хорошо рисует, просто срисовывает, – ответила Эми.

Я облегченно вздохнула, радуясь, что они переключились на мои рисунки. Но тут, как назло, решил вмешаться Тоби:

– Заткнитесь вы все! Вам просто завидно, что Пру такая талантливая.

Это, конечно, раззадорило их на куда более ядовитые замечания.

– Ребята, можно вас попросить продолжить соревнование по ругани во дворе, а не в моем кабинете? – сказал Рэкс.

– Пру очень талантливая, правда, Рэкс? – настаивал Тоби. – Эта ее картинка с младенцем Иисусом – просто блеск, вы согласны?

– Да, я согласен, – отозвался Рэкс. – Но, может быть, необязательно твердить это Пру каждый день, а то она задерет нос.

– Нос у нее и так уже высоко, как у жирафа, – фыркнула Рита и удалилась в сопровождении Эми, Меган и Джесс.

Тоби стоял в дверях, поджидая меня.

– Ты иди, Тоби, – сказала я.

Он побрел прочь с несчастным видом. Я вздохнула и посмотрела на Рэкса.

– Вы правда думаете, что у меня талант? – спросила я.

– Да, ты великолепно рисуешь, – ответил он, но как-то равнодушно, как будто тема его не особенно интересовала.

– Я сегодня приду в обычное время? – спросила я.

– Вот об этом я и хотел поговорить. Кажется, сегодня вечером нам не нужно, чтобы ты сидела с детьми.

Он стоял у раковины, включив воду мощной струей, и мыл банки и палитры. Я подумала, что, может быть, ослышалась.

– Вам не нужно? – переспросила я хрипло. – Вы что, договорились с кем-то другим?

– Нет, конечно. Просто мы решили никуда не ходить.

Он по-прежнему стоял у раковины и продолжал оттирать палитры, хотя на них уже не было ни капли краски.

– Почему?

– Мы решили спокойно посидеть дома, заказать пиццу и посмотреть вестерн на видео.

– Ах так… – Я ждала. Он не оборачивался. – Ну что ж. Значит, в следующую пятницу?

Секунду Рэкс стоял неподвижно. Потом расправил плечи.

– Наверное, нет, Пру, – проговорил он тихо.

Теперь Рэкс обернулся ко мне. Лицо у него было такое напряженное, что вокруг рта проступили морщины. Он облизнул губы и вытер руки о джинсы.

– Мне кажется, твои дежурства с детьми пора заканчивать.

– Но дети меня любят. Гарри обожает, когда я читаю ему сказки, а Лили у меня всегда смеется. И Марианна меня любит. Мы так мило болтаем, пока вы собираетесь.

– Да, я знаю, вся моя семья в тебе души не чает. И все же я думаю, что с этим пора заканчивать.

– Почему?

– Ты знаешь почему, Пру, – сказал он с раздражением.

– Потому что я вас люблю?

– Перестань! – Рэкс испуганно оглянулся, как будто в шкафу прятались ученики, а у дверей стояла мисс Уилмотт с диктофоном.

Он набрал побольше воздуху в грудь:

– Да, поэтому мы должны все это прекратить. Это опасно для нас обоих.

– Опасно для вас, – сказала я. – Вы боитесь потерять работу, если кто-нибудь узнает.

– Конечно, боюсь. Я должен содержать семью. Но дело не только в работе. Я не хочу доставлять тебе огорчение. Тебе всего четырнадцать, и ты принимаешь нашу дружбу слишком близко к сердцу.

– Вы все еще пытаетесь притворяться, что это дружба?

– Да, это близкая дружба – и ничего больше, – сказал Рэкс,

Я расплакалась.

– Пру, умоляю тебя, перестань. Но это же правда. Мы ничего не делали.

– Это потому, что я такая уродина?

– Прекрати!

– Вы прекратите! – рыдала я. – Мне нужно сидеть с детьми. Мне нужно вас видеть. В школе все по-другому. Вы здесь другой. Вы только и говорите о моем возрасте.

– Но ты и правда еще ребенок.

– Если вы еще раз скажете про четырнадцать лет, я завою в голос.

– Перестань! – Он смотрел на меня с тревогой, словно боялся, что я и вправду начну орать во всю глотку.

– По-настоящему вместе мы бываем только в машине, – сказала я. – Десять минут раз в неделю. Неужели это слишком много?

– Двадцать минут. А иногда и полчаса.

– А, так вы при этом не спускаете глаз с секундной стрелки? Ай-яй-яй, я говорю с этой девочкой уже десять с половиной минут! Тревога! Она может неправильно истолковать мое невинное учительское внимание и принять его за что-то куда более серьезное и страшное. Скорее, выпихиваем ее из машины!

– Ну что ты говоришь глупости? – рассердился Рэкс, но губы у него подрагивали. Он не выдержал и рассмеялся. – Ты страшный человек, Пру, – всегда делаешь не то, чего от тебя ожидают. Говоришь, что приходит на ум, и действуешь очертя голову. Твой папа, видимо, решил пошутить, когда назвал тебя Благоразумием. Ты – прямая противоположность этому.

– Ну, я, пожалуй, рада, что он не назвал меня Ветреность. Представляете? Особенно в детстве, когда все болеют ветрянкой. – Я утерла лицо рукавом свитера.

– Не делай так! Ты иногда хуже Гарри! – Он протянул мне бумажный платок.

Я надеялась, что он сам утрет мне глаза, но Рэкс благоразумно держался на расстоянии,

– Ну пожалуйста, разрешите мне прийти сегодня. Марианна хотела отобрать для меня свои вещи, которые ей стали малы. Будет невежливо, если я после этого не появлюсь. А Гарри я обещала принести свою книжку «Там, где живут чудовища» и разыграть с ним все, что там происходит.

– А Лили ты, наверное, пообещала прочитать целиком «Алису в стране чудес» и изобразить Безумного шляпника, Мартовского Зайца, Тру-ля-ля и Тра-ля-ля?

– Тру-ля-ля и Тра-ля-ля – это из «Алисы в Зазеркалье», – заметила я. – Вот видите! Ну почему бы нам не провести вечером десять минут за благопристойнейшим обсуждением наших любимых детских книжек? Я обещаю не плакать, не устраивать сцен и не пытаться вас задержать.

Он промолчал.

– Вы мне не доверяете?

– Я не доверяю нам обоим, – устало сказал Рэкс. – Ну хорошо, приходи сегодня. Но это будет последний раз. Это слишком неспокойно. Бог знает чем все может кончиться, если мы будем продолжать в том же духе. Ты скажешь Марианне, что не сможешь в ближайшее время сидеть с детьми. Скажи, что у тебя слишком много уроков, – это классическая отговорка. Договорились?

– Раз вы меня заставляете…

Я поторопилась закончить разговор, опасаясь, как бы он не передумал. Грейс потерянно стояла у школьной калитки. Я напрочь про нее забыла.

– Где ты была? Ижка с Фижкой уже сто лет дома.

– Так и ты бы шла домой, дуреха. Я вообще не понимаю, что ты вечно за мной таскаешься.

– А я не понимаю, почему ты вечно меня обижаешь. Я твоя сестра. Я тебе ничего плохого не делаю. Когда Ижка и Фижка говорят о тебе гадости, я всегда тебя защищаю. Я, между прочим, с ними поссорилась, потому что они сказали, что ты нарочно увела Тоби у Риты, хотя он тебе и не нужен. И хоть ты совершаешь ошибку, я им сказала…

– Мне наплевать, что они сказали, что ты сказала, что еще кто-нибудь сказал! Почему вам всем обязательно надо лезть не в свое дело? – огрызнулась я и пошла прочь.

– Ну вот, опять ты меня обижаешь. – Грейс вприпрыжку бежала за мной. – Почему ты мне ничего не рассказываешь, Пру? У нас раньше никогда не было секретов друг от друга.

– У меня нет никаких секретов.

– Есть! Ты все время не в себе и очень нервная. Это уже не твои воображаемые игры. С тобой что-то происходит. Я думаю, ты влюбилась.

– Не будь дурой! – рявкнула я, обращаясь в бегство.

– Я же тебя знаю, Пру!

– Ничего ты не знаешь! – Я побежала еще быстрее.

– Это Рэкс! – крикнула Грейс мне вслед.

Какие-то ребята, проходившие по улице, уставились на нас.

Я остановилась и подождала сестру. Потом схватила за плечи и хорошенько тряхнула.

– Заткнись!

– Это Рэкс! – торжествующе повторила Грейс. – Ты его любишь.

– Грейс, я тебя предупреждаю…

– А что такого? Обычное дело, что девочка втюрилась в учителя, даже в такого смешного, как Рэкс.

– Я не втюрилась. – Меня тошнило от этого глупого, прихихикивающего девчоночьего слова. – Это взаимно.

– Чего? – спросила Грейс.

– Он тоже меня любит.

– Не будь дурой! – Грейс расхохоталась.

– Не смей надо мной смеяться! Он меня правда любит. Правда, правда. Его мучает совесть из-за этого, он боится за свою семью, работу и все такое прочее, но ничего не может с собой поделать. Потому что мы созданы друг для друга, мы родственные души.

Глаза у Грейс стали от изумления круглые, как бусины. Она подумала и снова рассмеялась.

– Извини! Ой, не дерись, больно! Я не над тобой смеюсь, Пру, просто это все так дико. Он же учитель, и он на сто лет тебя старше.

– Возраст не имеет значения, когда любишь.

– И что же будет дальше?

– Ну… – Я задумалась. – Ну, мы будем по-прежнему видеться, когда я сижу с детьми, а потом… а потом…

Грейс взглянула на меня.

– А потом? – повторила она.

– Поживем – увидим, – выдавила я. – Я не хочу больше об этом говорить. И если ты скажешь хоть слово кому бы то ни было – особенно Ижке и Фижке, – я тебя убью, поняла?

Я сказала это с таким бешенством, что Грейс отшатнулась и всю дорогу домой держалась от меня на расстоянии.

Я понимала, что нехорошо с ней обхожусь. Какая-то часть моего существа хотела броситься к ней, обнять и попросить прощения. Но я все еще была слишком зла. Я не могла простить, что она смеется надо мной, как будто я все это выдумала. Мы с Рэксом правда созданы друг для друга. Судьба свела нас. Мы были необычной парой, как Джейн Эйр и мистер Рочестер. Они не могли жить друг без друга. Им пришлось ждать годы, но у их истории был счастливый конец.

Я постаралась выглядеть в этот вечер как можно взрослее. Надела черный свитер, а школьную юбку заколола так, чтобы получилось мини. На ноги я прицепила старые босоножки на высоких каблуках, которые мама отхватила когда-то за десять пенсов на благотворительном базаре. Мы с Грейс надевали их, когда играли во взрослых, – в них было очень смешно спотыкаться по комнате. Босоножки мне были все еще велики на несколько размеров, но я потуже затянула ремешки, твердо решив выглядеть СОВЕРШЕННО ВЗРОСЛОЙ. Идти я могла, только волоча ноги и подпрыгивая, но ведь Рэкс повезет меня на машине. А сколько раз я подверну ногу на пути туда, меня не волновало.

Мама устроила мне сцену из-за туфель. Мое раскрашенное лицо тоже привело ее в ужас. Я не обратила на это ни малейшего внимания.

– Не знаю, что с тобой делать, Пруденс, – жалобно сказала она. – Ты совсем отбилась от рук. Вот вернется отец! Уж он с тобой поговорит.

Я помалкивала. Последнее время похоже было, что речь к отцу не вернется. Он вдруг перестал повторять за мной слова и вообще не желал ничего нам говорить, хотя по-прежнему ругался плохими словами, если что-то его сердило. А это случалось очень часто. Тем не менее медсестры сказали нам, что он стремительно поправляется. Он якобы даже сделал несколько шагов во время сеанса физиотерапии, но в нашем присутствии даже не шевелился в постели.

Кто-то принес ему в палату телевизор, думая, что делает доброе дело. Отец повел себя так, будто в ногах его кровати запылал адский огонь. Если сестры пробовали включить телевизор, он натягивал на голову одеяло, словно опасаясь сглаза. Однако спустя несколько дней он уже поглядывал одним глазом некоторые программы. Теперь же отец жадно смотрел в экран и шипел на нас, если мы разговаривали во время его любимой передачи.

– Как ты думаешь, папа разрешит нам купить телевизор, когда вернется домой? – с надеждой спросила Грейс.

– На какие деньги? – поинтересовалась мама.

Она по-прежнему каждый день перебирала просроченные счета и дошла наконец до такого состояния, что, набравшись храбрости, спросила у отца, что нам делать.

Отец сделал вид, что не слышит. Мама повторила свой вопрос громче, хотя и покраснела от страха, что какая-нибудь проходящая мимо медсестра может узнать о наших денежных затруднениях.

Отец по-прежнему не обращал на нее ни малейшего внимания, хотя мы знали, что со слухом у него все в полном порядке.

Мама не стала больше настаивать. Она заговорила о другом и на прощание, как обычно, поцеловала его в лоб, но когда мы шли домой, губы у нее дрожали.

– Хорошо вашему отцу полеживать спокойно в больнице, – сказала она. – А нам что делать, когда в дверь заколотят судебные приставы?

– Может, нам продать магазин, мама? – предложила я.

– Это убьет отца, Пру. Он так любит свой магазин, ты же знаешь. И потом, я не могу выставить его на продажу – это его собственность. Да и кто его теперь купит? В магазин приходится вкладывать столько труда, а толку никакого.

– И что же с нами будет? – спросила Грейс.

– Выкрутимся как-нибудь, – сказала я. – Если магазин продадут за долги, то должны же нас куда-то переселить.

– Да, в социальную квартиру в Вентворте! – сказала мама. – А жить мы на что будем?

– Ты, наверное, сможешь получить это… как его… пособие по безработице?

– Ваш отец всю жизнь отказывался платить за социальное страхование – и за себя, и за меня.

– Значит, придется тебе отправить нас с Грейс на панель, – сказала я в шутку.

Поэтому теперь мама крикнула мне вслед:

– Похоже, ты уже собралась на панель! Что подумает твой учитель, когда ты явишься сидеть с детьми в таком виде?

– Нормальный у меня вид. Ты просто до ужаса старомодная! – сказала я, но все же всю дорогу до Лорел-Гров с тревогой поглядывала на свое отражение.

Дверь мне открыла Марианна. Лицо у нее в первую минуту было ошарашенное. Потом она улыбнулась, потирая переносицу.

– У меня очень смешной вид? – спросила я.

– Что? Нет-нет, что ты. Заходи, Пру. Вид у тебя, как всегда, оригинальный, и я страшно завидую твоей худобе. У меня просто голова болит сегодня, вот и все. Знаешь, те самые дни, и все такое.

Она внимательно присмотрелась ко мне при электрическом свете:

– По-моему, ты немножко перестаралась сегодня с косметикой…

– Я знаю, что у меня кошмарный вид.

– Да нет, просто немного… ярковато. Почему бы тебе не попробовать оттенки посветлее? Ты какой помадой пользуешься?

– У меня нет помады и вообще никакой косметики. Поэтому приходится брать обычные краски для рисования.

– Ах вот оно что! Да, это, конечно, трудновато. Давай-ка подымемся ко мне, может быть, я тебе что-нибудь подыщу.

Пришлось мне идти с ней наверх в спальню. Она рылась в своей неряшливой косметичке.

– Погоди, у меня где-то была бледно-розовая помада.

Не могла же я сказать ей, что я ее уже пробовала, что всякий раз, как они уходят, я забираюсь к ним в спальню и перебираю каждую вещь. Я даже лежала на ее подушке, воображая, что Рэкс лежит рядом со мной.

Я отвела глаза от их кровати и позволила Марианне счистить с меня всю краску кремом для снятия макияжа. Она взялась накрасить меня своей косметикой.

Я слышала, как дети визжат и смеются в ванной, и думала, что Рэкс там их купает. Когда Марианна закончила накладывать тени, я открыла глаза и, к своему ужасу, увидела в зеркале наблюдающего за нами Рэкса.

– Извините! – глупо сказала я. – Мне, наверное, нужно сейчас пойти к детям?

– Мы еще не закончили! – сказала Марианна. – Ну что, теперь возьмем карандаш? Совсем тоненькую светло-серую линию, вот так. Кит, ты ведь не оставил детей в ванне?

– Нет, конечно, они уже в постелях. Я просто зашел за книжкой для Гарри, но отвлекся на сеанс макияжа. Выглядит великолепно!

– Правда, я могла бы открыть салон красоты? – сказала Марианна, беря в руки мои длинные распущенные волосы. – А давай попробуем сделать тебе высокую прическу.

Я почувствовала, что краснею. В присутствии Рэкса я становилась страшно стеснительной. Какой бы мастерицей ни была Марианна, мне не хотелось, чтобы она занималась моей внешностью при нем.

– Не надо, у меня будет дурацкий вид. Мне не нравится.

Я всегда носила волосы распущенными по плечам. С обнаженной шеей я чувствовала себя неуверенно. Но Марианна намотала мои прядки на палец и заколола их на макушке в виде шиньона.

– Готово! – сказала она. – Смотри, как здорово получилось. Ой, Пру, у тебя такая красивая шея – как у балерины.

Я заерзала и скорчила гримасу.

– Правда, ей идет, Кит?

– Да, ей идет, – пробурчал Рэкс, – но, может быть, ты займешься своей прической и макияжем, Марианна, а то мы никогда не выйдем. Фильм начинается в половине восьмого.

Марианна вздохнула:

– Мы можем посмотреть его потом на DVD. У меня так болит голова, просто сил нет. Я бы, пожалуй, лучше вообще никуда не пошла.

– Я думаю, нам надо обязательно воспользоваться сегодняшним вечером. Другой случай может долго не представиться, – сказал Рэкс и посмотрел на меня.

Я разглядывала свое отражение в зеркале, изображая восторг от новой прически. Рэкс подождал минуту.

– Пру не уверена, что сможет и дальше регулярно приходить к нам.

– Нет-нет, смогу, – торопливо заверила я, не осмеливаясь поднять на него глаза.

– Ты же мне сказала в школе, что твоя мама этим недовольна, – строго сказал Рэкс.

– Она передумала.

– Ты уверена? – спросила Марианна. – Мы тут немного разбаловались, как будто у тебя других дел нет, как сидеть с нашими детьми.

– Я уверена.

– Ну и отлично, – сказала Марианна. – Правда, Кит?

Рэкс промолчал. Я понимала, что он в ярости, но ничего не могла с собой поделать. Он вышел из комнаты, не обращая внимания на нас обеих.

Марианна махнула рукой:

– Не обращай на него внимания. Он всю неделю немного нервный. Мне, видимо, лучше не сердить его и быстренько собираться. Хотя я бы лучше осталась дома и поиграла в парикмахерскую!

Она улыбнулась мне. Я видела в зеркале свою собственную ответную улыбку. Я чувствовала себя страшной грешницей. Мне казалось, что зеркало сейчас треснет, стены обрушатся на меня, ковер соскользнет в темную пропасть и увлечет меня за собой.

Но я по-прежнему сидела на Марианнином пуфике, и зеркало отражало наши улыбки, словно мы позируем для портрета.

15

Совесть продолжала меня мучить и после того, как Рэкс с Марианной ушли.

Я была особенно заботлива с детьми, сидела у кроватки Лили, держа ее маленький кулачок, и пела ей песенку, пока она не заснула. Она так крепко вцепилась в мои пальцы, что я их с трудом высвободила.

Гарри тоже был в удивительно ласковом, общительном настроении. Я почитала ему свою старую книжку «Там, где живут чудовища». Он сделал вид, что ему страшно, чтобы забраться ко мне на колени и посидеть в обнимку. Я взяла его восковые мелки и нарисовала ему огромное лохматое и когтистое чудовище.

Потом я сочинила новый вариант истории про маленького мальчика Гарри, который отправился на корабле в ту страну, где живут чудовища, но они не стали рычать на него и показывать когти. Чудовища низко поклонились королю Гарри и принесли ему кучу подарков, а потом легли на спинки, и он пощекотал им толстые пушистые брюшки.

– Вот так. – Я опрокинула Гарри на спину и пощекотала.

Мне пришлось повторить историю несколько раз, но постепенно Гарри начал тереть глазки. Я завела другую историю – про зиму в краю чудовищ, когда все занесло снегом и чудовища попрятались в свои уютные берлоги.

– Вот так, – Я положила Гарри под одеяло. – Вот и ты в берлоге, малыш-чудовище. Теперь закрывай глазки и соси лапу.

Гарри засмеялся, сунул палец в рот и через минуту уже спал.

Я стояла в темной детской и слушала ровное дыхание спящих детей. Они принимали меня за добрую волшебницу-крестную, а на самом деле я была злой ведьмой, стремящейся околдовать их отца.

Я вернулась в большую спальню и включила свет. Из зеркала на меня укоризненно смотрел призрак Марианны.

– Простите! – прошептала я. – Зачем вы только так добры ко мне? Я не хочу вас обижать. Но что же я могу поделать? Я так его люблю.

Я подошла к их двуспальной кровати и зарылась лицом в его подушку. Мне казалось, что он лежит рядом, что он обнимает меня…

Я услышала стук входной двери, звук шагов, голос Рэкса.

Сердце у меня бешено заколотилось, я приподняла голову, не понимая, во сне это или наяву. Нет, внизу действительно раздавались голоса. О господи, не могли же они так рано вернуться? Может быть, я уснула? Я соскочила с кровати, взбила подушку Рэкса, расправила желтое одеяло и побежала к двери. Когда я ее открыла, Марианна подымалась по лестнице и увидела меня.

Она нахмурилась:

– Пру? Что ты делала в нашей спальне?

– Ой, Марианна, извините! Мне просто захотелось еще раз поглядеть в зеркало на свою новую прическу и макияж.

– А-а, понятно. Ты правда отлично выглядишь.

Сама Марианна выглядела ужасно, растрепанная, зеленовато-бледная. Она пояснила, заметив мой взгляд:

– Меня стошнило. Киту пришлось остановить машину.

– Бедная вы, бедная! Как вы думаете, это грипп или что-нибудь такое?

– Нет, это просто те самые дни. У меня иногда такое бывает. Все пройдет, только нужно поспать. Глупо было выходить. О господи, голова! – Она прислонилась к перилам и закрыла глаза.

– Давайте я помогу вам лечь, – робко предложила я.

– Не надо, я справлюсь. Деньги возьми у Кита, ладно?

– Но я их не заработала.

– Это не по твоей вине, детка. Ладно, мне надо лечь, а то я упаду. Тогда до следующей пятницы?

– Надеюсь, – ответила я.

Она вяло помахала мне и скрылась в спальне. Через секунду я услышала скрип пружин.

Я медленно спустилась по лестнице. Во рту у меня пересохло, живот свело. Рэкс стоял в прихожей, не снимая куртки.

– Марианна легла, – сказала я.

– Хорошо. Поехали, я отвезу тебя домой.

– Поехали.

Я шла за ним к двери, по садовой дорожке, к калитке, в машину. Когда он включил зажигание, я тихо спросила:

– Вы на меня сердитесь?

– Да, – ответил он.

Больше я не посмела сказать ни слова. Мы ехали молча. Я пыталась придумать, как все поправить. Вот они, наши драгоценные десять минут вместе – и они уходят. Мы их потеряли.

Тишина в машине стала невыносимой. Видимо, Рэксу тоже так показалось, потому что он протянул руку и включил радио. Машину заполнила громкая эстрадная музыка. Песня об утраченной любви, нарушенных клятвах, изменах. Каждая строчка, казалось, что-то говорила о нас.

Рэкс хмуро смотрел прямо перед собой. Казалось, он весь сосредоточен на дороге, хотя она была почти пустая. Мы доехали до моего дома ровно за пять минут. Он остановился прямо перед магазином и выключил мотор.

– Так. Сколько мы тебе обычно платим?

– Мне не нужно денег! – возразила я.

– Не говори глупостей. Мы тебе оплачиваем полный вечер. Вот, держи.

Он достал из бумажника несколько купюр и протянул мне.

– Нет!

– Возьми. Здесь немного больше, в благодарность за то, что ты так хорошо управлялась с детьми.

– Вы позволите мне приходить еще?

– Нет. Я тебе сказал. Так дальше продолжаться не может. Мне кажется, Марианна что-то чувствует. От этого ей и стало плохо.

– Нет, конечно! Она ко мне хорошо относится, Рэкс, она хочет, чтобы я и дальше приходила. Это только вы хотите мне запретить.

– Да. – Наступила долгая пауза. – Ну все, иди.

– Правда все? Вы даже не хотите попрощаться со мной как следует?

– Я тебя умоляю, Пру, мы достаточно часто видимся в школе.

– Там все по-другому. Там мы не можем нормально поговорить. Там вы учитель, а я – ученица.

– Мы и здесь учитель и ученица.

– А если бы это было не так? Если бы я не училась в Вентворте? Как бы вы тогда ко мне относились?

– Точно так же, как теперь. Тебе четырнадцать лет.

– Марианне было столько же, когда вы начали с ней встречаться. А если бы мы с Марианной обе были девочками из вашего класса? Вам бы кто больше нравился – она или я?

– Да прекрати ты наконец! Ты все портишь, играешь в глупые игры. Послушай, Пру, я не хочу тебя обидеть, но ты должна понять. Я твой школьный учитель. У нас обоих могут быть очень большие неприятности. Я обратил на тебя внимание, потому что ты была новенькая и тебе было трудно. Мне стало тебя жалко. Я хотел помочь и сделал большую ошибку, предложив приходить к нам сидеть с детьми. А теперь все стало так мучительно и беспокойно. И я чувствую себя страшно виноватым, хотя сам не знаю почему – ведь на самом деле ничего и не было.

– Теперь было. – Я потянулась к нему и поцеловала в губы.

Я никогда раньше никого не целовала, но очень часто воображала себе это и даже попрактиковалась на собственной руке. Это был скромный поцелуй сухими губами. И все же самый настоящий поцелуй.

– Ради бога! – Рэкс попытался увернуться.

Я крепко обвила руками его шею, чтобы он не мог вырваться, и поцеловала еще раз. Спустя несколько мгновений он перестал сопротивляться и ответил глубоким, страстным поцелуем. Я была наверху блаженства, забыв обо всем и обо всех. Мне хотелось, чтобы время замерло и я могла навечно остаться в машине, целуя Рэкса.

– Пру, мы стоим прямо перед вашим магазином, – сказал Рэкс. – Твоя мама…

– Она думает, что я приеду еще через сто лет.

Но из китайской закусочной выходили люди и смотрели в нашу сторону.

– О господи! – произнес Рэкс и завел машину. Мы тронулись.

– Куда мы едем?

– Не знаю. Вокруг квартала. Я должен подумать, что делать.

Я сидела тихо и смотрела на темные улицы. Мы объехали вокруг квартала, но Рэкс не остановился. Мы выехали из города. Сейчас мы были, наверное, всего лишь в миле от больницы, где лежал мой отец. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел свою старшую дочь темным вечером в машине с учителем, в которого она влюблена?

Мы въехали к темную аллею, окруженную полями, и у купы деревьев Рэкс затормозил.

– Где мы? – прошептала я.

– Это просто… Я бывал здесь раньше, – ответил Рэкс тоже шепотом.

Я подумала, что он, наверное, бывал здесь с Марианной. Но спрашивать не хотелось. Не хотелось, чтобы он думал о ней. Не хотелось, чтобы он думал о ком-нибудь, кроме меня.

Я снова потянулась и поцеловала его.

– Нет! Нет, послушай, Пру, нам надо поговорить. – Рэкс пытался отвернуться.

– Я не хочу говорить. Вы будете говорить благоразумные вещи, и мне не захочется слушать. Лучше так.

Я поцеловала его, и он поцеловал меня в ответ. На этот раз я даже не думала, на что это похоже и кого он целовал до меня. Никого другого на свете не было. Мы кружились в собственном звездном пространстве.

– Я тебя люблю, – выдохнула я. – Я тебя люблю, люблю, люблю.

Он молчал.

– Ну скажи, что любишь меня хоть немножко, – взмолилась я.

– Пру…

– Перестань. Ты уже сказал это однажды, тогда, отъезжая. Ты сказал это, потому что не знал, увижу я или нет, и можно было притвориться, что это не в счет. Скажи мне это сейчас, Рэкс. Скажи по-настоящему.