Девчонки - Уроки любви

– Я тебя люблю.

– О!

– Но это безумие. Мы оба сошли с ума. Ты же еще ребенок.

– Замолчи.

– И я женат. Я люблю свою семью и не хочу причинять им боль. Ты сейчас наслаждаешься тем, как все это романтично, волнующе и опасно. Это самая лучшая игра на свете. Я тоже играю в нее в воображении. Ты думаешь, я не лежал без сна ночь напролет, думая о тебе, мечтая, чтобы мы были вместе, воображая…

– Правда?

– Конечно.

– Тогда почему ты хотел больше со мной не встречаться?

– Потому что мы никогда не будем вместе. Никогда! Ты ведь это знаешь, правда?

– А может быть?.. Когда-нибудь?..

– Этого не будет.

– Но мы так друг друга любим.

– Тебе кажется, что ты меня любишь…

– Я тебя люблю!

– А на будущий год ты влюбишься в другого учителя, или художника, или кого-нибудь еще. А потом в художественном институте ты встретишь какого-нибудь патлатого студента…

– Ты думаешь, я правда буду учиться в художественном институте?

– …а потом в другого студента и еще в одного. А потом ты, может быть, встретишь настоящего мужчину своей жизни и будешь жить с ним вместе, и родишь ему детей. И как-нибудь ночью вы будете целоваться, и он спросит тебя о твоих прежних увлечениях, и ты скажешь: представляешь, когда мне было четырнадцать лет, я влюбилась в своего школьного учителя рисования. Ручаюсь, что ты не сразу сможешь вспомнить мое имя.

– А ты будешь всегда помнить мое имя?

– О да! Тебя не забудешь, Пруденс Кинг.

– А ты никогда не целовался с какой-нибудь другой девочкой из школы?

– О господи, за кого ты меня принимаешь? Нет, конечно.

– Но ты рад, что целовался со мной?

– Я очень счастлив, очень несчастен, совершенно сбит с толку, – сказал он. – Я просто не знаю, что теперь делать. – Он тяжело вздохнул. – Я правда не знаю.

Я не могла разглядеть в темноте его лицо и нежно провела по нему пальцами.

– Мне кажется, у тебя грустный вид. Пожалуйста, Рэкс, не грусти. Будь счастливым. Я счастлива. Я никогда не была так счастлива за всю мою жизнь. Я даже представить себе не могла, что такое бывает. Я много читала, воображала разные вещи, но я не знала, что это будет так чудесно.

– Ах, Пру! Иди ко мне.

Он прижал меня к себе, крепко обвил руками, положил мою голову себе на грудь. Я лежала на боку, какие-то части машины впивались мне в бедро и ногу, но я с радостью дала бы распилить себя пополам, лишь бы он меня не отпускал. Он тихонько поцеловал меня в макушку, зарывшись носом в волосы.

– Твой шиньон потихоньку разваливается, – сказал он. – Ой, шпилька! Ты не против, если я выну шпильки и распущу их? У тебя очень взрослая новая прическа, но мне больше нравится по-старому.

Я тряхнула головой, и волосы сразу рассыпались. Рэкс играл ими, наматывая прядки на пальцы.

– У тебя чудесные волосы, – сказал он

– Ужасные! Я всегда мечтала о прямых шелковистых волосах.

– Твои волосы похожи на тебя.

– Да, буйные, шальные и непокорные.

– Шальные, правда, но зато такие упругие и живые. И совершенно непокорные. Что мне с тобой делать, Пру? Что нам делать?

– Я знаю что, – сказала я. – Мы сейчас поедем и будем ехать и ехать, всю ночь, пока не приедем в такое место, где мы никогда не были, где нас никто не знает, и там начнем новую жизнь – мы вдвоем, Пру и Рэкс, Мы будем жить очень экономно, на хлебе и сыре, ну может быть, еще картошка иногда, ты не будешь ходить на работу, я не буду ходить в школу, мы будем целыми днями писать картины. Ты научишь меня всему, чего я не умею. Мы будем ходить гулять рука об руку, а вечером сворачиваться рядышком на диване и читать. Может быть, ты будешь читать мне вслух… Ты бы хотел так?

– Да. Я бы очень хотел так. Если бы!

– Давай загадаем желание, чтобы когда-нибудь это исполнилось. – Я вырвала длинный волос из своих распущенных прядей.

– Что ты делаешь?

Я нащупала его левую руку и обмотала свой волос вокруг безымянного пальца.

– Вот! Это значит, что когда-нибудь ты будешь мой. Я загадала желание. Ты тоже загадай, Рэкс. Закрой глаза и пожелай, чтобы так было!

– Иногда тебе можно дать четыре, а не четырнадцать, – пробормотал Рэкс.

Но потом он притих и сжал ладонь. Я поняла, что он тоже загадывает желание.

– Ну что ж, будущего все равно не угадаешь, – сказал он. – А пока мы в настоящем. Меня ждут дома двое маленьких детей и больная жена. Если Марианна проснется, она удивится, куда я запропастился. Я сам удивляюсь. Наверное, у меня поехала крыша. Ладно, давай-ка я отвезу тебя домой.

– Но еще совсем рано! Мы вполне можем побыть тут еще полчасика, и никто не заметит.

– Нет, Пру, пора ехать. – Он ласково подтолкнул меня обратно на мое сиденье.

Мы поехали по аллее.

– Мы могли бы ехать дальше в любую сторону – в Шотландию, или в Корнуолл, или в Уэльс.

– Могли бы. Но не поедем. Мы поедем прямо к твоему дому, ладно?

– В этот раз…

– В этот раз, – сказал Рэкс.

– Но когда-нибудь…

– Да, когда-нибудь… – скучным голосом повторил он.

– Ты надо мной смеешься?

– Да. И над собой тоже.

– Все будет хорошо, Рэкс, вот увидишь. Я не буду усложнять тебе жизнь в школе. Я буду вести себя тише воды, ниже травы. Не смейся, правда буду. Я буду делать все, что ты скажешь, обещаю, – лишь бы мы иногда хоть чуть-чуть бывали вдвоем.

Я продолжала бормотать, испуганная молчанием Рэкса. Но когда мы въехали на нашу улицу, он остановил машину, не доезжая до магазина, оглянулся и поцеловал меня на прощание долгим, чудесным поцелуем.

– А теперь иди, скорее, а то я тебя правда увезу, – сказал он.

– Тогда я остаюсь!

– Пру. Пожалуйста. Иди.

– Поцелуй меня еще раз!

– Кто обещал делать все, что я скажу?

– Ладно, ладно. Доброй ночи, Рэкс, милый. Увидимся в школе!

– Ш-ш! Ну иди же, будь хорошей девочкой. И пожалуйста, без прощальных взмахов и воздушных поцелуев, договорились?

Я вышла из машины и послушно побрела к магазину, даже не обернувшись. Открыв дверь, я снова оказалась в пыльном, затхлом мире старых книг, которые никто уже не хочет читать.

Мама сидела на кухне перед столом, засыпанным счетами и письмами из банка.

– Мама, да убери ты их! Ты только бессонницу наживешь, – сказала я.

Мама подняла на меня красные, заплаканные глаза.

– У меня давно бессонница. – Она помолчала и снова обвела взглядом помятые счета. – Я ничего не понимаю. Не представляю, что думал твой отец. Я, конечно, полная дура в делах, но даже мне понятно, что счета нужно оплачивать. Что их нельзя просто отправлять в мусор.

Мне не хотелось снова погружаться вместе с мамой в этот привычный домашний кошмар. Мне хотелось парить и парить над звездами с Рэксом.

– Я пыталась добиться от вашего папы ответа, что мне с этим делать, но он был в дурном расположении, знаешь… Ему очень не нравится, что ты ходишь сидеть с детьми, Пруденс. Мне кажется, это его беспокоит. Вообще-то меня это тоже беспокоит, детка. Это слишком большая ответственность для твоего возраста.

– Мам, прошу тебя. Я очень устала, я пойду спать.

Грейс тоже дожидалась меня, чтобы засыпать вопросами. Я не обращала на нее внимания и мурлыкала под нос песенку, раздеваясь.

– Ты правда любишь Рэкса? – допытывалась Грейс. – Правда? Странная ты, Пру. Зачем? Я хочу сказать, он-то не может тебя любить!

– Откуда ты знаешь? – не сдержалась я.

– Он женат, и у него дети!

– Знаю. Но это не мешает человеку влюбиться, когда он встречает родственную душу.

– Ты совсем взбесилась! – усмехнулась Грейс. – Пру, ну ты же это не всерьез, правда? Пру, он что, сказал тебе что-нибудь? Разные слова? Он тебя целовал?

Грейс вдруг покатилась со смеху, колотя по кровати толстыми ножками, как полная идиотка.

– Перестань! – прикрикнула я. – Перестань валять дурака!

Ты только представь – целоваться с Рэксом! – фыркала Грейс. – Ой, щекотно! Он же тебя исцарапает своей дурацкой бородой!

– Да заткнись ты, дура жирная. Не понимаю, что тут смешного? Тебя уж точно никто не вздумает целовать. На тебя смотреть жалко.

Грейс смолкла, как будто я вылила на нее ушат холодной воды.

– Это на тебя смотреть жалко, – буркнула она. – Это над тобой смеется вся школа. Это ты втюрилась, как дура, в противного старого учителя. Это ты вбила себе в голову всякие глупости и воображаешь, будто у тебя настоящая взрослая любовь, а ему, голову даю на отсечение, просто тебя жалко!

Я бросилась на нее и заткнула ей рот рукой. Она больно укусила меня за пальцы. Я залепила ей пощечину. Она вцепилась мне в волосы. Я пыталась ее стукнуть, она лягалась, и кончилось тем, что мы обе с шумом грохнулись с кровати.

– Девочки! Что происходит? – крикнула мама, вбегая.

Мы продолжали драться и лягаться, катаясь по полу.

– Прекратите немедленно обе! Что это еще за игры? С ума вы посходили? Я думала, у меня взрослые умные дочки, а вы отвратительно себя ведете! Это все проклятая школа! Вы ходите туда без году неделя и уже так изменились. Ты стала так ужасно говорить, Грейс, и все эти бесконечные хиханьки-хаханьки с подружками по телефону… А ты, Пруденс, вообще отбилась от рук. Делаешь, что тебе вздумается, и ходишь размалеванная, как уличная девка! Я не могу этого видеть! Хоть бы отец был здесь! Господи, ну когда же он поправится и вернется домой?

16

Я так и не помирилась с Грейс. Я даже не поговорила как следует с мамой. Зато я осталась за нее в магазине в субботу утром, пока она ходила в супермаркет. К нам давно уже не заглядывал ни один покупатель. Я бродила вдоль полок, переставляя там и сям попавшие не на свое место томики, разобрав одну стопку книг и распихав другие по углам.

У отца всегда была собственная весьма оригинальная система расстановки книг. Они были у него поделены по категориям: художественная литература, биографии, книги по искусству, карманные издания, литература для юношества. Но книги нестандартного формата не помещались на его дешевых стеллажах, поэтому большие альбомы по искусству и детские книжки лежали вперемешку на больших полках возле папиной конторки, а маленькие томики «Общедоступной библиотеки» приходилось распихивать куда придется. Уже много лет новые поступления просто складывались как попало в любом свободном углу.

У отца был и специальный закрывающийся шкаф с так называемыми «редкими книгами», но ключ он давно потерял, поэтому замок пришлось сломать и шкаф стоял открытым. Нам полагалось, сидя за конторкой, приглядывать за сохранностью ценных изданий, но особого смысла в этом не было. Ни один серьезный библиофил не заинтересовался бы папиными редкостями. Здесь было несколько книжек с иллюстрациями Рэкхема, но у них недоставало страниц. Были старинные томики Диккенса и сестер Бронте, но страшно выцветшие, на покрытой бурыми пятнами бумаге. У первоизданий современных романов, как правило, отсутствовала суперобложка. Все эти книги были такими же полинявшими и старомодными, как само наше семейство. Неудивительно, что покупателей становилось все меньше и меньше.

Я обслужила пожилую даму, искавшую любимую книжку своего детства, и человека средних лет, интересовавшегося подшивками «Медвежонка Руперта». Потом целый час никто не появлялся. Я листала альбом «Лучшие художники всех времен», пытаясь найти у них типажи, напоминающие Рэкса, но ничего не получалось. Он был высокий, худой и одухотворенный, как персонажи Эль Греко, – но они были слишком женоподобными и пучеглазыми. Его бледность, окаймленная черной бородкой, напоминала портреты Веронезе или Тициана, но их модели были слишком широкоплечими и мускулистыми. Его смуглота и задумчивость напоминали Пикассо голубого периода, но без тревоги и меланхолии, застывшей на этих лицах. Я долистала альбом до конца и принялась рисовать собственного Рэкса на задней странице обложки. Каждая его черта так ясно стояла у меня перед глазами, как если бы он позировал прямо передо мной. Я любовно намечала тени под выдающимися скулами и подчеркивала световым пятном красивый изгиб рта, когда зазвонил дверной колокольчик. Я подняла глаза в смутной надежде, что притянула его сюда силой своей тоски.

Это был Тоби.

Я захлопнула книгу.

– Опять ты!

– Какая ты приветливая! – Тоби подошел к конторке и дотронулся до альбома. – Ну-ка посмотрим.

– Нет! – Я вцепилась в углы переплета.

– Нельзя рисовать в книгах, – сказал Тоби.

– Она ничего не стоит, и вообще это моя книга. – Я сунула ее под конторку. – Слушай, Тоби, иди отсюда. Я не хочу тебя видеть.

– Я – покупатель, – сказал Тоби.

– Да уж, покупатель, который не умеет читать, – проворчала я, но так тихо, что он не мог услышать.

– Серьезно, я хочу купить книгу. Я теперь всерьез занялся чтением. Что ты мне порекомендуешь?

– Тоби, у нас обоих уже было достаточно неприятностей из-за твоего дурацкого чтения.

– Прости меня за Риту и девчонок. Я думаю, они больше не будут к тебе приставать.

– Мне все равно.

– Сам не знаю, что я в ней раньше находил. Она заявилась ко мне вчера вечером и соощила, что намерена взять меня обратно.

– Ну и отлично.

– А я сказал ей, что ничего не получится.

– Значит, она выдаст мне в понедельник по полной программе.

– Пру, мы можем отлично проводить время вместе. Просто как друзья. Я могу помочь тебе в магазине разобрать все эти завалы на полу. Ты мне только скажи, куда отнести коробки, и я все сделаю.

Он подхватил одну коробку – очень опрометчиво. Мягкий картон порвался, и штук двадцать книжек высыпалось на пыльный пол.

– Оп! – сказал Тоби.

– Осторожней! Честное слово, Тоби, ты бы лучше не трогал тут ничего…

– Ой, ты только посмотри!

Тоби разглядывал старинные тома викторианской порнографии. Он разинул рот от изумления при виде цветных гравюр с похождениями преподобного Найтли и его кувыркающейся свиты.

– Откуда у вас такие сальные книжки? – спросил он.

– Это не «сальные» книжки, а эротическая литература Викторианской эпохи, – сказала я высокомерным тоном, но ничего не могла поделать с краской, залившей лицо.

– Это ж надо – твой папа торгует порнографией!

– Это не порнография. Такие книжки коллекционируют очень почтенные люди.

– Ага, мы с тобой догадываемся почему. Ты такая странная, Пру. То ты смотришь на эту непристойность с невозмутимым видом, как будто это правила дорожного движения, то впадаешь в панику, когда я просто хочу тебя поцеловать.

Интересно, что бы он сказал, если бы увидел, как я целовала Рэкса? Как все это грустно! Рите нужен Тоби, Тоби нужна я, а мне нужен Рэкс – но я Рэксу тоже нужна! Я ему очень нужна, я чувствую! Но почему же тогда у него был такой несчастный вид вчера вечером?

– Пру! – окликнул меня Тоби.

– Что?

– С тобой все в порядке? Похоже, у тебя что-то болит,

– Нет-нет, все нормально. Я просто хочу побыть одна, Тоби. Ты иди, ладно? Слушай, захвати с собой одну из этих книжек про преподобного. Будет мощный стимул замяться чтением. А если переутомишься, можешь для отдыха посмотреть картинки.

– Ты думаешь? Давай я ее куплю. Сколько она стоит?

– Понятия не имею. Цена не проставлена. Бери так.

– Ладно, тогда я ее просто возьму на время. У тебя найдется какой-нибудь пакет? Еще не хватало, чтобы мама или сестры увидели, что я принес!

Тоби был уже на пороге, когда появились мама и Грейс. Мама явно огорчилась, что он уходит.

– Может, задержишься ненадолго, дружок? Мы как раз собираемся пить чай с песочным печеньем. А через полчасика у меня будут готовы коржики – мы повезем их вечером отцу в больницу.

– Оставайся, Тоби, – предложила Грейс. – Мамины коржики с пылу с жару – пальчики оближешь!

И Тоби остался, смущенно перекладывая из руки в руку свой пакет, как будто он жег ему пальцы.

– Что у тебя там, Тоби? – спросила мама.

Тоби густо покраснел.

– Так, ничего, – брякнул он.

– Ничего? – удивилась мама. – Это ведь книжка из нашего магазина, правда? Что ты купил?

Я ждала, что он скажет, но Тоби, похоже, проглотил язык.

– Тоби немного стесняется своей покупки, мама. – Мне хотелось его подразнить.

На его лице выразился ужас.

– Это подшивка «Медвежонка Руперта». Он любил эти комиксы, когда был маленький, а сейчас боится, что его засмеют за такую детскую книжку.

– Здорово! – сказала Грейс. – Я всегда любила медвежонка Руперта. А моя подружка Фижка рассказала мне загадку. Что общего у медвежонка Руперта с Винни-Пухом? Можешь угадать? Буква «п»! – Она заливисто рассмеялась.

Тоби облегченно вздохнул и тоже рассмеялся. Он приветливо общался с Грейс, весело болтая и хохоча над ее глупыми шутками. С мамой он был очень вежлив, нахваливал ее песочное печенье, а потом уплел целых три коржика, закатывая глаза и целуя себе кончики пальцев в знак восторга.

Я была ему благодарна, несмотря на раздражение. Как можно выносить дурацкие шуточки Грейс? А мама просто напекла кучу обычных коржиков – тоже мне событие!

– Да, вот если бы моя мама умела так печь! – мечтательно сказал Тоби.

– Коржики делаются проще простого, дружок! Я тебе напишу рецепт, и твоя мама сможет напечь тебе их сколько хочешь за полчаса.

– Мама у меня не из тех, кто печет. Она предпочитает микроволновку, – сказал Тоби, кивая нам с Грейс. – Везучие вы! Настоящая домашняя выпечка – это просто чудо.

– Да, мы везучие. – Грейс нежно обняла маму.

Меня вдруг пронзила острая боль. Почему я не могу быть такой милой и доброй, как они? Почему я всегда колючая, недовольная и строптивая?

О господи, неужели я пошла в отца?

– Знаете что, вы могли бы продавать свое печенье и коржики в магазине, – сказал Тоби. – Поставить столик и подавать кофе и домашнюю выпечку. Это сейчас принято в книжных. В том, который в торговом центре, недавно устроили кофейню. Вот увидите, это очень понравится вашим покупателям.

– Каким покупателям? – поинтересовалась я.

– Да уж, – сказала мама, – Пру права. Покупателей у нас в последнее время и правда немного.

– Вам нужно разместить рекламу в Интернете. Сейчас все так делают, – сказал Тоби. – Я мог бы вам помочь с этим. Правда, напечатать каталог у меня вряд ли получится, потому что я путаю слова, но этим может заняться Пру.

– Но у нас нет компьютера, Тоби. Он ведь стоит бешеные деньги.

– Нет проблем! Приятель моей сестры работает в шикарном офисе, и они там без конца покупают новое оборудование, а старое списывают. Он может вам добыть отличную машину почти даром. И вы тогда сможете заходить на разные сайты в Интернете, смотреть, какие книги предлагаются на продажу и почем. Вот увидите, дела у вас пойдут совсем по-другому.

– Ты думаешь? – Мама вся обратилась в слух.

– Я знаю! – Тоби даже немного заважничал. – Сейчас вся торговля ведется так. Вы можете выставлять книги на продажу в Интернете и высылать их почтой. Грейс бы их паковала, правда, Грейс?

– Конечно! Я умею делать упаковки! И я обожаю пузырчатую пленку – она так здорово хлопает!

– Так вы привлечете новый тип клиента. А если мы еще наведем порядок в магазине, тут помоем, там подкрасим, разрекламируем ваш кофе и выпечку, то и традиционные посетители книжных магазинов тоже к нам придут.

Мама с Грейс глядели на него, как на нового Моисея, получившего десять заповедей бизнеса непосредственно от Бога. Но мысль действительно была неплохая. Этот мальчик, читавший по складам, запросто выдавал идеи, до которых я бы никогда не додумалась.

– Тоби прав, мама, – сказала я.

Тоби откинул волосы со лба и одарил меня широкой сияющей улыбкой. Грейс вздохнула. И мама тоже.

– Я понимаю, что Тоби все говорит правильно. – Мама задумалась. – Но что скажет на это ваш отец? Вы же знаете, какого он мнения о компьютерах. Он никогда не разрешит поставить компьютер в магазине. И идея с кофе и выпечкой ему наверняка не понравится. Он скажет, что я делаю из магазина забегаловку.

– Ты можешь сделать все это, пока он в больнице, – предложила я.

– Ой, Пру, у меня не хватит смелости, – проговорила мама и остановилась. – Или хватит? – спросила она, помолчав минуту.

Мама продолжала говорить об этом и после того, как Тоби ушел, унося викторианскую эротику в полиэтиленовом пакете. Она говорила об этом всю дорогу до больницы.

– Может быть, отец поймет наконец, что надо идти в ногу со временем. Нужно попробовать эту идею с компьютером, особенно если его действительно можно получить по дешевке. А я могла бы пока предложить одному-двум покупателям чашечку кофе – для начала бесплатно, просто чтобы посмотреть, как им это понравится. Вреда ведь от этого никакого не будет.

~ Конечно, мама, ты поговори с отцом, – сказала я.

Но когда мы пришли в инсультное отделение, оказалось, что отцу есть что нам сказать.

Он был не в постели, как обычно. И даже не в пижаме и халате. Он сидел на пластмассовом больничном стуле, одетый в костюм, в котором его привезли в больницу. Даже галстук у него был аккуратно повязан. На коленях он держал листы бумаги в прозрачной папке.

– Бернард, дорогой, как ты чудесно выглядишь! Совсем по-старому! – воскликнула мама.

– Ты такой нарядный, папа! – сказала Грейс.

– Привет, папа. Ты правда великолепно выглядишь, – подхватила я.

Он не спеша кивнул нам всем, как король на троне, поджидающий, пока его буйные придворные успокоятся и займут свои места. Мама присела на другой пластмассовый стул, а мы с Грейс примостились на краешке кровати.

Отец прочистил горло. Мы сидели в ожидании. Он приподнял свою тетрадь, немного криво, работая в основном здоровой рукой. Мама бросилась было помочь, но он смерил ее таким яростным взглядом, что она вернулась на место. Отец теребил тонкие листы. Я узнала свои аккуратные печатные буквы. Это была моя сокращенная версия magnumopus! Вовсе она не потерялась.

Отец снова откашлялся.

– Я… Бернард Кинг… по-ла-га-ю… полагаю, что мой род-ной город Кинг-таун не-сет на себе следы мораль-ного па-дения на-шей не-у-стой-чивой и не-здо-ро-вой эпо-хи.

Он произнес все это медленно, без выражения, с трудом добираясь до конца каждого слова, двигая ртом, как будто в нем ириска, и шевеля бровями от напряжения. И все же он прочел это – полное, законченное предложение.

– Браво! – Мама захлопала в ладоши, слезы выступили у нее на глазах.

– Блеск, папа! Обалдеть! – воскликнула Грейс.

Отец болезненно морщился при каждом ее слове, но в кои-то веки ничего не сказал. Он торжествующе посмотрел на меня.

– А я думала, ты выбросил мои листы, папа! – сказала я.

– Ага! – ответил он.

– Мне показалось, что тебе осточертело все это чтение вслух.

– С тобой, – ответил отец.

– И ты тайком тренировался сам?

Сестра Луч просунула голову в дверь:

– Уж да! Он неделями не выпускал свои листочки ни днем, ни ночью, все бормотал-бормотал-бормотал. Я предлагала ему помочь, но он не пожелал. Хотел все делать сам, дай ему бог здоровья!

Отец шикнул, задетый ее тоном.

– Ну, Бернард, нечего теперь на меня сердиться! – сказала сестра Луч. – Вы же меня на самом деле очень любите, правда?

Отец закачался на стуле от такой наглости, а сестра Луч расхохоталась.

– Вы сообщили своим родным хорошие новости? – спросила она.

– Хорошие новости, – согласился отец.

– Замечательные новости, Бернард, что ты уже читаешь свою книгу. Ты мог бы прочесть нам еще немного? – спросила мама.

Отец покачал головой:

– Хорошие новости… домой!

– Да, дорогой, ты так быстро поправляешься, что скоро уже сможешь встать и. ехать домой.

Отец нетерпеливо фыркнул на нее.

– Домой сейчас, – сказал он. – Сегодня. Сейчас!

Ну не прямо же сейчас, дорогой! Когда доктор позволит! – сказала мама взволнованно.

Сестра Луч кивнула ей:

– Он прав. Поэтому мы его и одели в городской костюм. О господи, он заставил меня перевязать галстук три раза и все равно был недоволен. Я ему сказала: Бернард, вам нужно удобную хлопковую фуфайку и хорошие спортивные штаны, и вы сможете сами раздеться и одеться в две секунды.

Отец произнес очень грубое слово, выражая свое мнение о фуфайках и спортивных штанах.

– Он может ехать домой прямо сейчас, сию минуту? – переспросила мама.

– Сейчас! – нетерпеливо сказал отец.

– Вчера врачи обсуждали его состояние, и все пришли к выводу, что Бернард уже вполне может нас покинуть. Он так ясно выразил свою готовность!

– Но он не может ходить! – растерялась мама.

– Он может стоять и может сделать несколько шагов по палате, если постарается. Мы готовы организовать несколько сеансов лечебной гимнастики на дому, если его величество позволит.

Отец яростно потряс головой.

– Но как же он будет передвигаться? – слабым голосом спросила мама.

– Мы дадим вам напрокат кресло-коляску, а если вы позвоните по этому телефону, вам скажут, сколько будет стоить кресло, которое ему понадобится на будущее. Они могут также установить вам поручни в ванной и специальный стульчак на унитаз, если понадобится.

– Нет! – сказал отец. – Домой… прямо… сейчас.

Он посмотрел на нас, переводя глаза с мамы на меня и на Грейс. Дыхание его участилось, рот дернулся.

– Не нужен? – сказал он.

– О, Бернард, конечно, ты нам очень нужен дома! Просто это так внезапно… – забормотала мама. – Но это чудесный сюрприз… самый лучший!

Мы с Грейс от неожиданности все еще не могли вымолвить ни слова.

– Я собрала Бернарду вещи и положила в сумку все лекарства, которые ему потребуются на этот месяц. Следите, чтобы он принимал варфарин.

– Крысиный яд! – сказал отец.

– Но вы-то не крыса, дорогой, и вам он очень хорошо разжижает кровь, чтобы не случилось нового инсульта. – Сестра Луч обняла его за плечи. – Мне будет не хватать вашего брюзжания, Сахар вы наш Медович! – И она чмокнула его в небритую щеку.

Отец снова фыркнул, но потрепал ее по локтю здоровой рукой.

Теперь нам нужно было везти его домой.

– Нас отвезут на «скорой помощи»? – спросила мама.

– Нет, дорогая, они все на выездах. А почему бы вам не посадить его в свою машину?

– У нас нет машины! – сказала мама. – Вы представляете, как я повезу мужа на автобусе?

Пришлось вызвать микротакси и посадить отца вперед. Мы с мамой подняли его на сиденье и помогли запихнуть ноги, а он нетерпеливо огрызался. Мама втиснулась на заднее сиденье, мы с Грейс, давя друг друга, устроились рядом с ней, а сложенное кресло-коляска каким-то чудом уместилось в багажник.

Дорога домой обошлась в одиннадцать с половиной фунтов. Мама выскребла из кошелька все до последнего пенса, и таксисту пришлось обойтись без чаевых.

Мы посадили отца в кресло-коляску, кое-как втащили его на крыльцо и вкатили в магазин. Он вдохнул запах книжной ныли, как будто комната была полна роз.

– Дома! – сказал он.

17

Поднять отца наверх оказалось очень непросто. Физиотерапевт объяснил ему, как это делается. Отец должен был поставить здоровую ногу на первую ступеньку, опереться на нее, а затем каким-то образом забросить туда же больную ногу, встать прочно, отдышаться и снова начать со здоровой ноги.

Выражение «шаг за шагом» обрело для нас новый смысл. Мы преодолевали каждую ступеньку вместе с отцом. Грейс стояла у перил, подбадривая нас, я вела отца, шагая вверх по лестнице спиной вперед, а мама шла за его спиной, выставив руки, чтобы подхватить его, если он споткнется.

Когда мы добрались до верха, отец был весь в поту, хоть выжми. Тем не менее он заявил, что не хочет сейчас ложиться, он достаточно належался в постели в этом… госпитале (дома отец не стал сдержаннее на язык). Он совсем запыхался, и говорить ему снова стало трудно, но общий смысл был вполне ясен.

Мы помогли ему усесться в кресло, собрав туда все подушки, какие нашлись в доме, а под ноги подставили кожаный пуфик. Нам казалось, что ему должно быть страшно неудобно в стесняющем движения костюме, но он не позволил маме расстегнуть воротник, и развязать галстук, и даже надеть на него тапочки. Он сжимал в руках мой сокращенный вариант magnumopus, словно это была Библия. Время от времени отец доставал листы из папки, читал вслух еще строчку-другую. Иногда он просто повторял первый абзац. Мама каждый раз отвечала изумленным восхищением, а мы с Грейс аплодировали.

Мама приготовила отцу ужин из того, что нашлось дома: яичницу с беконом и сосисками, фасоль и жареную картошку.

– Знать бы, что ты сегодня возвращаешься, я бы, конечно, приготовила пудинг с вырезкой и почками, – сказала мама, хотя в кошельке у нее не было ни гроша.

Холодильник был тоже почти пуст. Нам троим пришлось обойтись фасолью с гренками – яичницы на нас не хватило.

Отец только поковырял в своей тарелке, неуверенно водя вилкой. Положив ее, он улыбнулся маме:

– Хороший ужин!

У мамы был такой счастливый вид, что мне захотелось плакать. Отец уже не мог держать голову прямо от усталости и согласился наконец, что ему пора на покой.

Маме потребовался целый час, чтобы помочь ему в ванной, раздеть, переодеть в пижаму и уложить в постель с грелкой. Нам с Грейс не разрешили помочь, но по окончании всех процедур позвали в спальню пожелать отцу спокойной ночи.

В постели он выглядел совсем маленьким. Казалось, даже пижама стала ему велика, худые руки тонули в рукавах. Он кивнул нам с Грейс и как-то странно выставил щеку. Мы озадаченно замерли. Потом до Грейс дошло. Она подбежала к отцу и чмокнула его в выставленную щеку.