Девчонки - Уроки любви

– Моему сыну три года. Его зовут Гарри. А Лили всего шесть месяцев. Погоди. – Он стал рыться в карманах в поисках бумажника. – Вот они. – Он протянул мне фотографию.

Я смотрела на темненького мальчика, судорожно прижимающего к себе пухлого младенца. Дети казались на удивление неинтересными, обыкновенными – ничего общего с отцом.

– Какие милые! – Я постаралась изобразить восторг.

Интересно, как выглядит его жена? Можно об этом спросить?

– А нет у вас с собой фотографии жены?

Он на мгновение задумался:

– Да. Где-то тут была фотография, на которой мы все вместе.

Он долго перебирал пятифунтовые бумажки, пластиковые карточки и автобусные билеты и наконец выудил помятый любительский снимок.

Вся семья стояла на лужайке, щурясь от яркого солнца. Мистер Рэксбери был в шортах, черной футболке и парусиновых туфлях. Меньше всего он был похож на учителя. Он толкал перед собой коляску с маленькой Лили. Ее панамка съехала набок, почти закрыв лицо, но девочка весело дрыгала толстыми ножками. Гарри хмуро глядел из-под кепки, уцепившись за маму, и, похоже, канючил, чтобы его взяли на руки.

Я перевела взгляд на его мать. Она была не такая хорошенькая, как я ожидала. На ней были свободные шорты до колен и просторная футболка. Она, очевидно, не стеснялась своей фигуры. Конечно, она не была толстухой, как наша мама или даже как Грейс, но все же полновата – большая грудь, большой живот и внушительный зад. Возможно, она еще просто не похудела после родов.

Я вглядывалась в ее лицо. Она сощурилась на солнце, поэтому разобрать черты было почти невозможно. Кроме того, ее теребил малыш. Трудно ожидать, чтобы человек при таких условиях выглядел довольным и счастливым. Зато волосы у нее были чудесные – мягкие, блестящие и светлые, падающие на плечи. Значит, мистеру Рэксбери нравятся высокие полные блондинки. Я пожалела, что сама я маленькая, худая и темноволосая.

Я мучительно придумывала, что сказать. На самом деле мне хотелось задать уйму вопросов. Почему вы выбрали именно ее из сотен женщин вокруг? Что в ней такого особенного? У вас нет от нее тайн? Она обнимает и утешает вас, когда вы устали или озабочены? Она тоже рисует? Она любит читать? По воскресеньям вы вместе ходите на эскизы, а потом уютно устраиваетесь по краям дивана, касаясь друг друга пальцами ног, и читаете каждый свою книжку? Вы ходите вместе за покупками? В воскресенье утром вы берете детей к себе в кровать, чтобы немножко понежиться всей семьей? Вы были влюблены в нее с самого детства? Это ваша единственная настоящая любовь?

– Как ее зовут? – спросила я вслух.

– Марианна.

– Здорово, – сказала я, запинаясь. – Хотелось бы мне иметь такое красивое имя!

– А что плохого в Пруденс?

– А что в нем хорошего? Чудовищное викторианское имя, означающее добродетель мудрости. Мой отец был одно время очень религиозен. До безумия. Меня зовут Пруденс Чэрити – Мудрость и Любовь, а сестру – Грейс Пэйшенс: Милосердие и Терпение, можете себе представить?

– У меня тоже ужасное имя. Кит. Очень старомодное. Представляешь, каково мне было ребенком? «Меня зовут Кит» – ужас! Слава богу, почти все звали меня Рэкс. Но тебе, по-моему, повезло. Пруденс и Грейс – очень красивые имена. Так и представляешь викторианских девочек в передничках и ботинках на пуговках.

– Вот именно! – откликнулась я. – И платье у меня примерно такое же старомодное.

Я продолжала носить по очереди свои безобразные платья. Мама дала мне в школу десять фунтов. Она думала, что в этом специальном магазине мы сможем купить себе по форменному костюму за пятерку. Однако цены здесь были не как на благотворительном базаре. Вещи стоили целое состояние, даже совсем ветхие. Я купила на свою десятку поношенный пиджак, который мы с Грейс носили по очереди. Грейс он был тесноват, а я в нем тонула, но мне было уже наплевать.

Мама пришла в ужас, когда я сказала ей, сколько стоит форма. Она несколько раз допрашивала меня, сколько в точности стоят юбка, блузка и школьный галстук. Я слышала, как она спрашивала о том же Грейс, как будто не поверила мне. Видимо, она перестала мне доверять с тех пор, как я растратила деньги на уроки математики.

– Мне кажется, тебе идут такие платья, Пруденс, – сказал мистер Рэксбери.

– Я их ненавижу! – выдохнула я. – Не могу дождаться, когда у меня будет нормальная школьная форма, но мы, видимо, будем собирать на нее деньги еще целую вечность.

Мистер Рэксбери помолчал немного.

– А может быть… Может быть, тебе стоит подработать немного самой?

– А как? Я не могу работать по субботам, потому что в это время я помогаю в нашем книжном магазине, а за это мне не платят. Я бы могла разносить покупки, но магазин в нашем квартале как раз прекратил доставку на дом. А больше я ничего не могу придумать.

– Сидеть с детьми?

– Я не знаю никого с маленькими детьми

– Ты знаешь меня, – сказал мистер Рэксбери.

Я уставилась на него во все глаза.

– Вы это серьезно?

– А почему бы и нет? Нам с Марианной надо иногда ходить куда-нибудь вместе. По-моему, мы ни разу не выходили вечером с тех пор, как родилась Лили. Что ты об этом думаешь? Например, в пятницу? Часов так в полвосьмого? Мы вернемся к одиннадцати, и я отвезу тебя домой, разумеется. Твоя мама будет не против, как ты думаешь?

– Конечно, она будет не против, – сказала я.

Мама была против. Еще как!

– То есть как это учитель предложил тебе посидеть с его детьми, Пруденс? Он же тебя почти не знает. Ты в школе без году неделя.

Мне казалось, что я знаю мистера Рэксбери всю жизнь, но у меня все же хватило ума не говорить этого маме.

– Это мистер Рэксбери, мама, – пояснила я.

– А, Рэкс! – сказала Грейс.

Она называет его Рэкс, хотя он даже не ведет уроков в их классе! У меня бы ни за что не хватило духу назвать его так. Мне это казалось слишком личным, доверительным, хотя его звала так вся школа – учителя, ученики и даже поварихи в столовой.

– Кто бы он ни был, ты не пойдешь домой к незнакомому человеку, – сказала мама.

– Он знакомый, мама. Ты его тоже видела, помнишь? Учитель с бородкой и серьгой в ухе.

– Ах, этот! И у него уже есть ребенок? Он на вид совсем молодой.

– У него есть трехлетний сын, Гарри, и совсем маленькая дочка, Лили. И в пятницу вечером я пойду с ними сидеть.

– Везет тебе, Пру. А можно мне с тобой? – спросила Грейс.

– Нет, я пойду одна. А то получится, что мы хотим получить двойную плату, – сказала я поспешно. – Вообще-то он предложил мне это, потому что я жаловалась, что нам не на что купить школьную форму.

Мне совсем не хотелось тащить с собой Грейс. Мистера Рэксбери и его семью я хотела оставить себе.

– Как ты посмела сказать учителю, что нам не на что купить форму?! – возмутилась мама.

– Но нам ведь правда не на что.

– Это наше дело. Нечего болтать по всей округе про наше финансовое положение. – Мама покраснела от обиды.

– Я не болтаю по всей округе. Я сказала об этом своему учителю рисования в частном разговоре. А ты подумала о том, каково быть единственной девочкой в школе – не считая Грейс, – у которой нет нормальной формы? Я больше не могу носить это кошмарное платье…

Грейс ахнула. У мамы был совершенно убитый вид. Раньше, щадя мамины чувства, я всегда делала вид, что мне нравятся эти дурацкие платья. Но кто бы пощадил мои чувства…

– Прости, я не хочу тебя обидеть…

– Так и не обижай, – вмешалась Грейс.

– Но это ужасно – ходить в детских платьицах! Это было хорошо, пока мы были маленькие, мама, а сейчас мы выглядим просто дико и старомодно.

– Я не могу купить тебе полный комплект новой одежды только потому, что ты стала стесняться платьев, которые я шью, – сказала мама.

Она старалась говорить с холодным достоинством, но в глазах у нее стояли слезы.

– Я знаю. Поэтому и хочу подработать немного.

– Но у тебя же нет никакого опыта с младенцами!

– Это не новорожденный младенец. Она уже сидит, а может быть, даже ползает. А мальчику вообще четвертый год. И кроме того, они будут спать. Мне нужно просто быть рядом на случай, если они вдруг проснутся и захотят пить или еще что-нибудь.

– Может быть, тебе придется менять подгузник, – сказала Грейс. – Тебе не понравится. Я помню, как тебя тошнило, когда ты наступила в собачьи какашки.

– Заткнись! – сказала я, чувствуя, как желудок у меня переворачивается.

Но ради того, чтобы побывать у мистера Рэксбери, мне даже грязные подгузники нипочем.

– А как ты доберешься домой? – спросила мама. – Не может быть и речи, чтобы ты ходила ночью одна по улицам, а денег на такси у нас нет.

– Мистер Рэксбери отвезет меня домой на своей машине, – сказала я спокойным голосом, хотя кровь у меня так и вскипела при этой мысли. Мы с мистером Рэксбери вдвоем в машине, на темных улицах…

– Все равно мне не нравится эта затея. А уж что скажет твой отец… – вздохнула мама и вдруг торжествующе всплеснула руками. – О чем мы говорим? Ты так и так не можешь вечером в пятницу, ты будешь в это время у отца в больнице.

– Один-единственный вечер я могу и пропустить.

– Он будет спрашивать, где ты.

– Скажи, что меня попросили посидеть с детьми.

– Я не могу сказать, что тебя попросил учитель. Если отец узнает, что ты ходишь в школу, его хватит второй удар.

– Все равно он когда-нибудь узнает, мама.

– Я понимаю. Но не сейчас, когда он еще не оправился.

– Мама, я все равно пойду в пятницу сидеть с детьми, что бы ты ни говорила. Папу я навещу сегодня. И буду навещать его каждый вечер – кроме пятницы.

– Он будет беспокоиться.

– Ничего не поделаешь. Зато я с ним вожусь, учу его, терплю его капризы. Вам с Грейс хорошо, вы просто сидите и смотрите.

– Знаю, детка. Я бы рада тебя сменить, но, похоже, у меня просто нет к этому таланта.

– У меня уж точно нет, – подхватила Грейс.

– Я так устаю, а потом не успеваю сделать уроки, и меня за это ругают в школе, – ныла я.

– Ты бы объяснила учителям, что тебе приходится ездить к отцу в больницу, – сказала мама виновато.

– Не хочу я им рассказывать про отца. – Я почувствовала, что мама готова сдаться. – Я хочу помочь, мама. Помочь отцу. Помочь отложить немного денег. Я же знаю, что мы по уши в долгах, я видела счета. – Тут я помолчала минуту. – И потом, меня мучает совесть из-за шестидесяти фунтов. Я тогда не понимала. С радостью сдала бы это белье обратно в магазин, но я его уже надевала. Теперь мне остается только заработать эти деньги, чтобы не чувствовать себя такой свиньей.

– Ладно, ладно, моя хорошая, я понимаю. – Мама погладила меня по плечу.

Грейс поняла гораздо больше. Она подождала, пока мы ляжем в постель, и шепотом спросила:

– Что это за история со стариной Рэксом? Почему тебе так хочется сидеть с его детьми?

– Я же сказала: хочу заработать денег.

– Да, но уж больно тебе не терпится. – Она немного подумала. – Ты что, влюбилась в Рэкса, Пру?

– Нет, конечно, – буркнула я.

– То-то ты все крутишься вокруг рисовального корпуса. А когда он с тобой здоровается, ты краснеешь.

– Врешь!

– Краснеешь-краснеешь! Ты в него влюблена, признавайся.

– Да нет же! Ты что, он же учитель, они все старые зануды.

– Это правда, но он не такой, как другие. Совсем не важничает и не задается. Конечно, он некрасивый…

– Он очень красивый! – сказала я.

– Да ты что, с этой противной бородкой? Мы с Ижкой и Фижкой считаем, что бороды – это вульгарно. А Ижка говорит, раз он носит серьгу, значит, голубой. Но я думаю, этого не может быть, раз у него жена и двое детей.

– Мне плевать, даже если бы у него были сразу любовник, любовница и борода, как у Деда Мороза. Я просто хочу посидеть с детьми, чтобы заработать немного денег, вот и все, – заявила я. – И вообще, заткнись, пожалуйста, я спать хочу.

Грейс не заткнулась. Я думала, я ее убедила, но чуть позже, поворачиваясь на другой бок, она пробормотала:

– Ты в него влюблена по уши. Меня не проведешь, Пруденс Кинг.

10

Я сказала мистеру Рэксбери, что смогу прийти в пятницу. Я постаралась сообщить это как можно небрежнее, в самом конце урока рисования, как будто я чуть не забыла.

– А, спасибо, – сказал он так же небрежно, словно речь шла о самой обычной вещи.

Возможно, так оно и было. Возможно, половина класса уже сидела с детьми семейства Рэксбери.

Он дал мне свой адрес и сказал, что ехать нужно на тридцать седьмом автобусе.

– Отлично, – ответила я.

Про себя я засомневалась, не придется ли мне и обратно возвращаться на автобусе. Он сказал, что отвезет меня домой. Но правильно ли я поняла? А может быть, я это просто додумала сама? Я невольно все время разговаривала в воображении с мистером Рэксбери, как раньше с Джейн и Товией, – но с ними не возникало путаницы, они-то не существовали на самом деле.

Впрочем, Товия доказал, что он существует, материализовавшись рядом со мной, когда я брела по школьному двору.

Я должна была идти в Лабораторию Успеха на дополнительное занятие по математике, но мне очень хотелось прогулять. Я заметила, что приглашенные репетиторы иногда и не замечали, что кто-то из учеников не явился. Зато всех приходивших они приветствовали с преувеличенным энтузиазмом, как будто сам приход в их знаменитую Лабораторию уже равнялся сдаче трудного экзамена.

Я с тоской смотрела в противоположном направлении – на рисовальный корпус мистера Рэксбери. Мне представилось, что я бегу по красной тропинке на его карте.

– Туда сейчас нельзя. Он занят, у него урок. – Товия потянул меня обратно. – Поговори со мной. Мы так давно не разговаривали. Прошу тебя, Пру.

– Уходи! Я сейчас не в настроении, – буркнула я.

– Смотри! Если ты и дальше будешь меня избегать, я уйду совсем. К кому ты тогда обратишься, если тебе станет одиноко? Погляди, я уже порядком побледнел.

Я взглянула на Товию. Его красивое лицо расплылось, золотые волосы потускнели, голубые глаза потухли.

Я вдруг почувствовала острую боль, понимая, что он прав. Все мои воображаемые друзья постепенно бледнели и расплывались по мере того, как я росла. Я уже с трудом припоминала странных спутников своего раннего детства: белого кролика ростом мне по пояс, стайку цветочных эльфов, ручного зеленого дракона с красными когтями и белую в черных пятнах прыгучую корову, которая летала со мной вокруг луны.

Даже Джейн сейчас побледнела, хотя была мне верной подругой много лет. В панике я стала звать ее, но она вжалась в стену и не захотела повернуть лицо.

– Вот видишь, – сказал Товия. – Смотри, Пру, так ты и меня потеряешь. Я вправду уйду, предупреждаю тебя.

Его поведение стало меня раздражать. В конце концов, он лишь плод моего воображения. Кто дал ему право мне угрожать?

– Ну и уходи! – выпалила я. – Мне-то что? Захочу – придумаю себе кого-нибудь еще.

И я пошла прочь от него и от Лаборатории Успеха. Я решила переждать до звонка в гардеробе для девочек. В портфеле у меня была книжка. Я найду чем заняться, и никакой Товия мне не нужен.

– Эй, Пру! – окликнул он меня.

Я слышала, как он бежит за мной, и почувствовала его руку на своем плече. Я обернулась. Он стоял передо мной – взъерошенные светлые волосы, улыбающееся лицо – настоящий мальчик, до того настоящий, что я видела веснушки у него на носу, слышала запах шампуня, чувствовала тепло его руки.

– Товия! – выпалила я, как полная дура.

– Товия? Нет, меня зовут Тоби.

Ну конечно, это был просто Тоби, мой одноклассник, приятель Риты, в которого влюблены все девчонки в классе.

– Извини, – пробормотала я.

– Товия! – передразнил он меня издевательски торжественным голосом.

– Ну да, ну да… – Я пыталась изобразить небрежность и равнодушие, но получилось что-то в манере Ижки, Фижки и Свинюшки.

– Ты идешь не в ту сторону, – сказал он. – Лаборатория Успеха там. – Он махнул через плечо.

– Знаю.

– Разве у тебя сейчас не дополнительные по математике?

– Мне сейчас неохота туда идти, ясно?

Он поднял брови:

– Я тебя понимаю. Я там только что отсидел литературу и чуть не рехнулся. Знаешь что, давай забьем на все и пойдем покурим.

Я с удивлением посмотрела на него. Мне вовсе не хотелось с ним идти. Кроме того, я не совсем понимала, что значит «пойдем покурим». Может, это такой эвфемизм? Но Рита сегодня особенно меня изводила, говорила всякие гадости, а когда я попыталась не обращать на нее внимания и читать книжку, она вырвала ее у меня из рук и швырнула в угол, так что порвалась суперобложка и помялись страницы. Мне хотелось ее ударить, но она была крупнее, и на ее защиту готовы были тут же броситься Эми, Меган и Джесс. Пойти покурить с ее драгоценным дружком было, пожалуй, более изощренной формой мести.

– Пошли, – сказала я. – Где сигареты?

– Не здесь. За сараем для велосипедов, – шепотом сказал Тоби.

Во всех книжках про школу, какие мне случалось читать, упоминались непослушные ребята, которые делали что-нибудь запретное за сараем для велосипедов. Я пристально поглядела на Тоби, пытаясь понять, не скрывается ли за всем этим какой-нибудь изощренный розыгрыш. Он, конечно, вел себя как в театре, выразительно приложив палец к губам, пока мы пробирались под окнами класса.

Я шла, выпрямившись в полный рост, и мурлыкала про себя песенку, чтобы он не воображал, будто может мной командовать. Тоби покачал головой, но ничего не сказал, пока мы не дошли до этого несчастного сарая, благополучно миновав окна школы. Я думала, теперь он начнет ругаться, но он был, кажется, в восторге.

– Ты такая храбрая, Пру! Тебе просто наплевать, да?

Я пожала плечами.

– Ты поэтому здесь оказалась? Тебя исключили из старой школы?

Я вообще не ходила в школу. То есть много лет. Когда я была маленькая, меня отвели в первый класс, но потом отец забрал нас с сестрой на домашнее обучение.

Я глядела на заставленный велосипедами сарай. Меньше всего он был похож на притон разврата. Тоби прислонился к ржавой металлической стенке и вытащил из заднего кармана помятую пачку сигарет и спичечный коробок. Я почувствовала несказанное облегчение.

Я никогда прежде не курила, но храбро затянулась, когда Тоби зажег сигарету и для меня.

– Значит, ты куришь? – сказал Тоби.

– Ага. – Я мигнула, потому что глаза у меня заслезились от дыма.

Напрягая грудные мышцы, я изо всех сил старалась не закашляться.

– Рита все время меня пилит, чтобы я бросал курить.

– Рите бы только кого-нибудь пилить.

– Ага. Терпеть не могу этого в девчонках. Сперва они рассказывают, как ты им нравишься и они жить без тебя не могут, а потом жить не могут без того, чтобы не дергать тебя каждую минуту и стараться исправить.

Он помолчал.

– А у тебя есть мальчик, Пру?

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу.

– Ох, как ты покраснела! И кто же это?

– Да нет у меня никого.

– Есть-есть!

– Нет. То есть мне нравится один человек…

– Ах, вот оно что. – Тоби глубоко затянулся и выпустил дым красивыми колечками.

Я попыталась сделать так же, но у меня ничего не вышло, хотя Тоби очень старался мне объяснить, как двигать языком и губами. От сигареты у меня начала кружиться голова, и я на секунду прислонилась к стене сарая, закрыв глаза.

Когда я их открыла, лицо Тоби было так близко к моему, что я отпрянула. Глаза у него были полузакрыты, губы чуть вытянуты, как будто он собирался меня поцеловать.

Я резко отстранилась.

– Не убегай! – Он протянул ко мне руку, но я шарахнулась в сторону.

– Ну что ты, Пру! Я ничего плохого не хотел…

– Интересно, что бы сказала на это Рита?

– Рита мне не хозяйка. Я теперь сам удивляюсь, что я в ней нашел.

– Да брось ты! Она самая красивая девочка в классе.

– Ты красивее. Слушай, я знаешь о чем подумал. Ты ведь не особо сечешь в математике и программировании, правда?

– Мягко говоря…

– А я в них ас, честно! Зато с чтением у меня никуда…

– Ты не любишь читать?

– У меня не получается. – Тоби переступил с ноги на ногу. – Не то что я тупой. У меня тяжелая дислексия – так врачи говорят.

– То есть как? Ты что, вообще не умеешь читать? – Я не могла представить себе, как можно жить в мире, где книги не имеют смысла.

– Я умею читать. – Он покраснел. – Я разбираю буквы и слова, но они у меня все путаются. А в старой школе надо мной за это смеялись, и я вообще перестал что-нибудь делать. В общем, я подумал – ты же по литературе просто супер, говоришь как по писаному и знаешь в сто раз больше миссис Годфри, так, может, ты со мной немножко позанимаешься? А я бы тебе помог с математикой и программированием. Идет?

– Не знаю. – Я выбросила окурок. – А когда нам заниматься?

– Например, в обед.

– Да уж, Рита будет в восторге.

– Я же сказал: Рита мне не хозяйка. Мне осточертели ее замечания.

Но все же его это тоже явно беспокоило.

– Знаешь что. – Он просиял улыбкой. – Мы могли бы ходить друг к другу домой раз или два в неделю. Ты сегодня после школы что делаешь?

– Еду к отцу в больницу.

– Ну, значит, завтра. В пятницу.

– Нет, в пятницу я не могу. Дела.

– Какие? Встречаешься со своим мальчиком?

– Да нет у меня никакого мальчика! Я обещала посидеть с детьми.

– Ну что ж.

Он не стал больше настаивать и предложил мне еще одну сигарету. Я отказалась – у меня и так уже кружилась голова.

Он опять придвинулся ко мне ближе, так что я заторопилась уходить,

– Эй, вернись. Не стоит сейчас бродить по двору – заметят, что ты не на уроке.

– Мне все равно.

– Ты правда не боишься? – спросил он. – Ты совсем не такая, как все другие девчонки, Пру!

– В том-то и горе.

– Они тебя очень достают? Если что, ты только скажи – я с ними разберусь…

– Вот они обрадуются, – сказала я насмешливо.

– Ну так когда мы будем заниматься?

– Как-нибудь при случае… – Мне не хотелось ничего обещать.

– А когда мы поцелуемся? Тоже при случае? – спросил он.

– Может быть, через годик… как-нибудь… а может, и никогда, – ответила я, убегая.

Он побежал за мной, пытаясь взять меня за руку, но я его оттолкнула. Нас, видимо, заметил кто-то из класса Грейс, потому что она сгорала от любопытства, пока мы шли домой.

– Ты держалась за руки с Тоби Бейкером! – сказала она.

– А ты откуда знаешь Тоби Бейкера?

– Его все знают. Ижка и Фижка говорят, что он обалденный парень.

– Ну, на них легко произвести впечатление. И я не держалась с ним за руки. Не захотела.

– А я бы захотела, – сказала Грейс. – Он правда офигенно классный!

Я тяжело вздохнула:

– Прекрати, пожалуйста! Просто уши вянут. И ты ведь на самом деле ничего такого не думаешь. И мальчишки тебе так же не нужны, как мне. Ты просто порешь всякую чушь напоказ Ижке и Фижке, но их здесь нет! Мы тут с тобой одни, так что перестань изображать невесть что!

Грейс обиженно посмотрела на меня.

– Это ты у нас всегда изображала невесть что! И зачем ты вечно говоришь гадости про Ижку и Фижку? Это ведь мои подруги. Я с тобой больше не разговариваю, вот!

Я рассмеялась. Я же знаю, что Грейс не может молчать больше пяти минут. Уже через минуту она спросила:

– Ну правда, что у тебя с Тоби Бейкером? Он теперь твой мальчик?

– Нет. Но, кажется, ему бы этого хотелось. Он ко мне все время липнет, – ответила я.

Тоби меня не интересовал, но знать, что я ему нравлюсь, было все же приятно, тем более что другие девчонки так за ним увивались. Я знала, что он считается самым завидным кавалером в нашем классе, но не подозревала, что его популярность распространяется на всю школу и даже маленькие дурочки вроде Ижки и Фижки по нему вздыхают.

– Вот было бы здорово, если бы ты с ним встречалась! Ижка и Фижка меня страшно зауважают, если узнают, что Тоби Бейкер встречается с моей сестрой. А ты могла бы пригласить его к нам на чай, а я бы пригласила их, и они бы с ним познакомились.

– Он как раз хотел к нам приходить, чтобы мы помогали друг другу с уроками.

– Ой, Пру! – Грейс запрыгала от восторга, задирая над толстыми коленками розовое платье с пандами.

– Грейс, прекрати вести себя как трехлетняя, честное слово!

– Ты опять вредничаешь.

– Это ты ведешь себя как младенец. И зря радуешься – я не собираюсь его приглашать.

– Почему?

– Ты только представь, как мама будет суетиться и задавать ему кучу умных вопросов…

– Да уж. А папа просто рехнется, если узнает, что у тебя появился мальчик…

– Ну, папа у нас уже рехнулся, – сказала я со вздохом.

На самом деле я так не думала. Я понимала, что отец в здравом уме. Но слушать, как он повторяет за мной простейшие слова и фразы, было жутковато. А уж когда на него находил очередной приступ ярости и он принимался твердить свое любимое ругательство, как сатанинский вариант буддистского заклинания, он выглядел определенно помешанным.

На этот раз он пребывал в дурном настроении, потому что физиотерапевт заставила его надеть чужие шорты на время гимнастики. Отец был смертельно оскорблен, отказывался выполнять упражнения и шипел от ярости при взгляде на свои обнаженные тощие ноги. Его всегда возмущали шорты, как на женщинах, так и на мужчинах. Нам с Грейс не разрешалось их носить, даже когда мы были маленькие.

Мы подождали в коридоре, пока мама помогла ему натянуть пижамные штаны, но настроение у него не улучшилось. Он все время показывал пальцем на мешковатые черные шорты, висевшие на спинке кровати. Можно подумать, что там сидела гигантская летучая мышь, готовая порхнуть ему в лицо.

– Да, папа, шорты, – сказала я бесчувственно. – Скажи «шорты».

Папа сказал нечто гораздо более выразительное.

– Бернард, но врачи хотят тебе помочь, – взмолилась мама. – Физиотерпевт говорит, что, если ты будешь делать гимнастику, нога у тебя снова будет работать.

– Я знаю, папа, что ты не любишь гимнастику, но она полезная! – сказала я.

– Я тоже не люблю гимнастику. Хуже всего для меня в школе физкультура, – сказала Грейс.

Наступило молчание. Грейс сидела тихо-тихо, все шире раскрывая глаза. До нее наконец дошло, что она сказала. На мамином лице выражалось отчаяние. Отец недовольно потряс головой.

– Что? – спросил он. – Что-что?

– Она сказала, что не любит гимнастику, дорогой. Я ее тоже не люблю. Куда запропастилась девушка с чайным подносом? Я думаю, тебе самое время попить чайку.

Отец насмешливо посмотрел на нее. Мамины попытки его отвлечь он распознавал тут же.

– Что? – переспросил он, обращаясь ко мне.

– У нас с Грейс теперь новая игра, папа. Мы играем в школу – учим друг друга, задаем друг другу задания. А то некому этим заняться, пока ты болеешь. Правило такое, что каждый должен выполнять абсолютно любое задание, которое задает другой. Я немножко жестоко поступила с бедняжкой Грейси и задала ей кучу физкультурных упражнений.

Отец прищурился. Я встретила его взгляд с самым невинным видом. И вдруг он рассмеялся, хрипя так, будто сейчас лопнет.

– Побольше… гим… Побольше. Грейс толст…

Я заставила себя засмеяться в ответ. Засмеялась и мама. Громче всех смеялась Грейс.

Ну слава богу. Обошлось.

11

Я шла по улице Лорел-Гров, разглядывая аккуратные домики 1930-х годов постройки, и смотрела на кустики лавра в декоративных синих кадках у каждой двери, подвесные фонари, гальку и папоротник в японских садиках. Неужели мистер Рэксбери живет на этой улице? Ведь ясно, что на человека с серьгой в ухе и художественными наклонностями здесь должны смотреть с глубоким подозрением.

Я еще раз проверила адрес, который он записал мне своим красивым ясным почерком на обороте школьной тетрадки. Впрочем, я не сомневалась, что помню его правильно. В сумке у меня была масса полезных вещей: альбом для рисования, карандаши, начатое шитье, два романа и книжка для малышей Пенелопы Лич из нашего магазина – на всякий случай.

Номер 28, 30, 32 – и вот я стою перед домом 34 по Лорел-Гров. На первый взгляд он ничем не отличался от остальных – черно-белый дом на две семьи со скошенной крышей и зеленой входной дверью. На второй взгляд – пока я шла по садовой дорожке – он оставался обычным, слегка обшарпанным домом с грязными резиновыми сапогами на крыльце и картонной книжкой «Паровозик Томас», засунутой в куст можжевельника. Не может быть, чтобы мистер Рэксбери жил здесь. По моим понятиям, у него должна была быть элегантная квартира с просторной светлой мастерской, где по стенам висят огромные холсты, а посередине стоит большой мольберт. Я представляла его стоящим с кистью в руках перед неоконченной работой – лицо сосредоточенное, а в бриллиантовой сережке дробится солнечный луч.

Тут дверь открылась, и на пороге появился мистер Рэксбери – в черных джинсах, синей майке и с босыми ногами. На руках он держал младенца – недовольно пищащую девочку с черными кудряшками. На ней была синяя распашонка и больше ничего. Розовая попка как раз помещалась у мистера Рэксбери на ладони.

– Привет, Пру. Извини, мы тут как раз меняем пеленки, да, Лили?

Лили сердито хныкала. Я неуверенно протянула к ней руку, но она отпрянула, прижалась головой к плечу мистера Рэксбери и разревелась уже не на шутку.