Вам приходится привыкать осмысливать работу вашего разума — и не только одного "ума" в обычном смысле, но и включая чувства и восприятия. Думаю, на первых порах труднее всего осознать, что "чувство" есть лишь другая форма восприятия, хотя мы обычно жёстко разделяем эти понятия. Я смотрю на какого-то человека, "вижу" его: это объективность. И вот на него смотрит ребёнок и кричит: "Ох, что за противный человек!" Ребёнок чувствуетчеловека, и мы называем это "субъективностью". Мы не осознаем, насколько глупа эта классификация, и насколько она запутывает наше мышление. По существу, чувство ребенка тоже "восприятие". Но в ещё более важном смысле наше "въдение" также есть чувство.
      Вспомните, что происходит, когда вы настраиваете бинокль. Вы крутите маленькое колёсико, и всё кажется мутным, пока вдруг крохотное смещение этого колёсика не делает всё ясным и резким. Теперь представьте, что кто-нибудь говорит вам: "Старик такой-то умер прошлой ночью". Обычно ваш ум столь занят другими вещами, что вы совсем ничего не чувствуете — или, скорее, ваше чувство неясное, смутное, как бинокль не в фокусе. И где-то неделей позже, когда вы спокойно сидите в своей комнате и читаете, что-то напоминает вам об умершем "старике таком-то", и в этот миг вы совершенно неожиданно чувствуете острую скорбь: ваше чувство сфокусировалось. Разве недостаточно этого, чтобы убедить нас, что чувство и восприятие совершенно одно и то же?
      Я пишу историческое повествование, а не философский трактат, и потому не буду совершать подробный экскурс в феноменологию (я сделал это в других своих работах, также советую обратиться к книгам лорда Лестера, дающим превосходное введение в эту науку). Но приведённые выше философские рассуждения необходимы для понимания истории борьбы с Паразитами разума. Размышляя обо всём этом, мы поняли, что главным оружием Паразитов является "глушение разума", подобное созданию помех на радаре. Ум мыслящего человека постоянно "сканирует" Вселенную: "«я» бодрствующее есть «я» познающее". Это словно работа астронома, исследующего небо в поисках новых планет, которые сейчас открываются путем сравнения старых фотографий звёздного неба с новыми: если звезда переместилась, то тогда это уже не звезда, а планета. Вот и наш разум и чувства постоянно занимаются таким же изучением Вселенной в поисках "смыслов". "Смысл" находится, когда мы сравниваем два каких-нибудь своих опыта и внезапно из этого что-нибудь понимаем. Приведу самый простой пример: после первого знакомства с огнём ребёнок может подумать, что огонь совершенно восхитительная вещь: тёплая, яркая и интересная. Но если затем он сунет палец в пламя, то узнает о нём кое-что новое: огонь жжётся. Но он не станет из-за этого считать, что огонь неприятен во всех отношениях, если только он не слишком пугливый и нервный. Он накладывает один свой опыт на другой, как две звёздные карты, и отмечает себе, что одно свойство огня должно быть чётко отделено от других. Весь этот процесс и называется изучением.
      Теперь предположим, что Паразиты намеренно "замутняют" наши чувства, когда мы пытаемся сравнить два своих опыта — как если бы они заменили обычные очки астронома на очки с дымчатыми стеклами: он старательно вглядывался бы в две карты, но многого разобрать бы не смог. Когда подобное происходит с нами, мы также не можем сделать чёткого вывода, а если к тому же ещё и слабы или невротичны, то и вовсе делаем ошибочное заключение — например, что огонь "плохой", потому что он жжётся.
      Я извиняюсь перед читателями, не очень жалующими философию, за эти разъяснения, но они крайне важны. Целью Паразитов было не дать человеку достигнуть своих максимальных сил, и они делали это с помощью "глушения" наших эмоций и замутнения чувств. В результате мы практически ничего не могли узнавать и блуждали в ментальном тумане. Это было одной из первых вещей, которую понял Вейсман, исследуя в "Исторических размышлениях" течение последних двух веков, чтобы точно выяснить, как Паразиты проводили свои атаки на человечество. Возьмём поэтов-романтиков начала девятнадцатого столетия, таких как Вордсворта, Байрона, Шелли, Гёте. Они совершенно отличаются от поэтов предыдущего века — Драйдена, Попа и остальных. Их умы были словно мощные бинокли, точно сфокусированные на жизнь человека. Когда однажды ранним утром Вордсворт посмотрел на Темзу с Вестминстерского моста, его ум внезапно взревел как динамо-машина и наложил один на другой огромное число опытов — в какой-то миг, вместо обычного взгляда снизу, он увидел человеческую жизнь сверху, подобно воспарившему орлу . И когда бы человек ни видел жизнь именно таким образом — будь то поэт, ученый или политик, — результатом всегда является появление огромной силы и мужества, проблеска смысла жизни и назначения человеческой эволюции.
      И вот, именно на этом этапе истории, как раз тогда, когда человеческий разум совершил этот гигантский эволюционный скачок — а эволюция всегда движется скачками, как электрон переходит с одной орбиты на другую, — Паразиты разума ударили во всей своей силе. Их акция была коварной, с прицелом в далекое будущее: они начали манипулировать ключевыми умами нашей планеты. Толстой в "Войне и мире" намекал именно на это, когда заявил, что личности играют в истории маленькую роль, и что история развивается механически — потому что все главные герои той наполеоновской войны двигались механически, словно простые шахматные фигуры в руках Паразитов. Они потворствуют учёным в их догматизме и материализме. Каким образом? Учёным внушается чувство глубокой психологической опасности, что заставляет их страстно хвататься за идею науки как "чисто объективного" знания — точно так же, как Паразиты пытались склонить ум Вейсмана к решению математических и шахматных задач. Коварный удар был также нанесён и по художникам и писателям. Вероятно, Паразиты с ужасом взирали на гигантов, подобных Бетховену, Гёте, Шелли, осознавая, что несколько десятков таких людей твёрдо приведут человечество к следующей стадии его эволюции. Поэтому Шуман и Гёльдерлин были поражены безумием, Гофман склонен к пьянству, а Колридж и де Квинси превращены в наркоманов. Гении жестоко изводились, словно мухи. Нет ничего удивительного в том, что великие художники девятнадцатого века чувствовали, что весь мир был против них. Нет ничего удивительного, что с храброй попыткой Ницше воспеть гимн оптимизму разделались столь поспешно — молниеносным ударом безумия. Я не буду останавливаться на этом подробно — книги лорда Лестера по данной теме излагают всё исчерпывающе.
      Как я уже говорил, стоило нам лишь узнать о существовании Паразитов, и мы избежали их коварно расставленного капкана. И это был не иначе как исторический капкан— ведь история сама по себе была их главным оружием. Именно Паразиты "определяли" историю. И за два века история человечества превратилась в притчу о слабости людей, малодушии их характера, беспомощности при столкновении с Неизбежностью. В момент, когда мы узнали, что история "определена", она перестала обманывать нас. Мы оглянулись назад, на Моцарта и Бетховена, Гёте и Шелли, и подумали: да, если бы не Паразиты, цена великого человека была бы очень мала. Мы поняли, что бессмысленно говорить о человеческой слабости: люди имеют огромную силу, если только она не высасывается каждую ночь этими вампирами душ.
      Уже только этого знания было вполне достаточно, чтобы наполнить нас невероятным оптимизмом, и на этой ранней стадии ему также способствовало то, что мы практически ещё не знали Паразитов. Выяснив, что они придают большое значение секретности, неосведомлённости человечества об их существовании, мы пришли к заключению — за которое впоследствии дорого заплатили, — что они не обладают реальной силой для причинения какого-либо вреда. Нас, однако, беспокоила загадочность самоубийства Карела, но его вдова предложила мне вполне правдоподобную версию. Карел клал в чай сахарин, а пузырёк с таблетками цианида походил на пузырёк с сахарином. Что, если предположить, что он слишком увлёкся работой и по рассеянности вместо сахарина насыпал цианид? Конечно, запах мог бы его выдать, но снова предположим, что Паразиты каким-то образом притупили его чувство обоняния, так сказать, "заглушили" его. Возможно, Карел сидел за столом, ничего не подозревая, полностью сосредоточившись на своей работе, и, скорее всего, был весьма утомлён. Он автоматически потянулся за сахарином, и один из Паразитов мягко направил его руку на несколько дюймов левее...
      Я и Райх были склонны принять эту версию, которая вполне объясняла присутствие цианида в чае. Она также соответствовала нашей точке зрения, что Паразиты разума по своей сути не более опасны, чем любые другие биологические паразиты — древесный червь или ядовитый плющ, например, — то есть, если вы знаете о их существовании и примите против них соответствующие меры, они не смогут причинить вам вреда. Мы говорили себе, что не допустим ошибки Карела Вейсмана. У них было немного способов обмануть нас, как они сделали это с Карелом. Например, они могли заставить нас допустить какую-нибудь ошибку за рулём автомобиля. Вождение большей частью дело внутреннего чутья, которое легко можно обмануть, если вы ведёте машину со скоростью девяносто миль в час и полностью сосредоточены на дороге. Поэтому мы решили не садиться за руль ни при каких обстоятельствах, и даже не ездить, когда машину ведёт кто-то другой, так как шофёр может быть ещё более уязвим, чем мы сами. Полёты на вертолётах совсем другое дело: автоматический контроль радаром сделал катастрофы практически невозможными. А однажды, когда мы услышали, что какой-то солдат был убит обезумевшим местным жителем, мы поняли, что это ещё один способ устранить нас, и его нужно принять во внимание. По этой причине мы стали носить оружие и старались избегать людских толп.
      Пока, в течение первых месяцев, всё шло так хорошо, что трудно было не поддаться чересчур оптимистическому настрою. Когда мне было всего лишь двадцать, и я изучал археологию у сэра Чарльза Майера, я испытывал такой восторг и воодушевление, словно только начинал жить. Но это было ничто по сравнению с тем воодушевлением, котором я теперь был охвачен постоянно. Мне стало ясно, что в обыкновенном человеческом существовании кроется коренная ошибка, такая же нелепая, как наполнение ванны с выдернутой пробкой или вождение автомобиля с ногой на тормозах. То, что следовало бы собирать со всё большим и большим упорством, теряется с каждой минутой. И как только это становится понятным, проблема исчезает сама собой. Разум начинает заполняться жизненной энергией и чувством самообладания. Вместо того, чтобы сдаваться на милость настроения и чувств, мы управляем ими также легко, как управляем движением рук. Но вряд ли можно описать результат этого тому, кто этого не испытывал. Люди привыкли к тому, что "происходит" с ними: они простужаются, впадают в тоску, что-то находят и теряют, испытывают скуку... Но с тех пор, как я обратил своё внимание внутрь своего разума, со мной все эти вещи больше не происходили — теперь я их контролировал.
      Я до сих пор помню знаменательнейшее событие тех ранних дней. Как-то в три часа пополудни я сидел в библиотеке ЕУК, изучая новую статью по лингвистической психологии, и думал о том, можно ли посвятить в наш секрет её автора. Некоторые ссылки на Хайдеггера , основателя этой школы, взволновали меня, потому что неожиданно я ясно увидел ошибку, вкравшуюся в основы его философии, а также те захватывающие перспективы, которые откроются при её исправлении. Я начал делать стенографические заметки, как вдруг мимо моего уха с противным писком пролетел комар. Секундой позже он пролетел вновь. Я всё ещё был поглощён Хайдеггером, но взглянул на него и пожелал, чтобы он улетел к окну. Лишь я подумал об этом, как ясно почувствовал, что мой разум столкнулсяс этим комаром. Он неожиданно изменил направление и полетел через зал к закрытому окну. Мой разум крепко держал его и направил к выходному отверстию вентилятора и затем наружу.
      Я был столь изумлён, что какое-то время только и мог, что сидеть с широко раскрытым ртом. Едва ли я был бы потрясён больше, если бы у меня вдруг выросли крылья, и я начал летать. Не обманывался ли я, думая, что мой ум направлялэто создание? Я вспомнил, что в уборную часто залетали осы и пчёлы, потому как под её окном была клумба с пионами, и немедленно направился туда. Там никого не было, а на матовом стекле билась оса. Я прислонился к двери и сконцентрировался на насекомом. Ничего не произошло. Я был разочарован. У меня было чувство, что я что-то сделал неправильно, словно дёргал запертую дверь. Я вернулся в мыслях назад к Хайдеггеру, почувствовал прилив воодушевления и видений будущего, и тут же почувствовал, что мой ум перещёлкнулся на "передачу". Я был в контакте с осой, точно также, как если бы держал её в руке. Я захотел, чтобы она перелетела через комнату. Нет, "захотел, чтобы она перелетела", пожалуй, неверная фраза. Ведь вы не "хотите", чтобы ваша рука сжалась и разжалась, вы просто делаете это. Точно также и я направил осу через ванную к себе, затем, едва лишь она подлетела ко мне, заставил её повернуть и полететь назад к окну. Это было столь невероятно, что я готов был разразиться слезами или неистовым хохотом. Особенно меня рассмешило, что я каким-то образом чувствовал рассерженное недоумение насекомого, которого заставили делать всё это против его воли.
      Влетела другая оса — а может, и та же самая. Я снова её схватил, но на этот раз почувствовал себя немного уставшим. Мой ум ещё не привык к таким вещам, поэтому его хватка соскальзывала. Я подошёл к окну и выглянул в форточку. В пионах в поисках нектара сновал огромный шмель, его-то я и захватил, велев улететь. Он сопротивлялся, я ясно чувствовал это, как можно, например, чувствовать натяжение поводка во время прогулки с собакой. Я напряг свои силы, и насекомое рассерженно слетело с цветка. Неожиданно я почувствовал, что внутренне устал, и потому отпустил его. Однако, я не сделал того, что, бывало, допускал в старые глупые дни — не позволил усталости повергнуть меня депрессию. Я просто освободил свой разум, неторопливо успокаивая его, и стал думать о чём-то другом. Спустя десять минут, в библиотеке, чувство ментального спазма исчезло.
      Теперь меня интересовало, смогу ли я приложить эту ментальную силу к неживым предметам. Я заметил испачканный помадой окурок сигареты, который кто-то оставил в пепельнице за соседним столом, и попытался сдвинуть его. Да, он переместился, но это стоило мне гораздо больших усилий, чем со шмелём. И одновременно меня поджидал ещё один сюрприз: когда я коснулся окурка, то почувствовал внизу живота отчётливый прилив сексуального желания. Я отстранился от него, затем коснулся вновь и снова испытал то же чувство. Позднее я узнал, сигарета принадлежала секретарше одного из менеджеров, темноволосой женщине с полными губами, которая носила очень сильные очки в роговой оправе. Ей было около тридцати четырех, она была не замужем, довольно невротична, и о её привлекательности нельзя было сказать ни да, ни нет. Сначала я предположил, что вспышка желания пришла от меня самого — что было бы вполне нормальной мужской реакцией на сексуальный стимул в виде испачканной помадой сигареты. Но в следующий раз, когда она села рядом со мной в библиотеке, я осторожно коснулся её разума и тут же был практически сражён резким, звериным ударом сексуального желания, исходившего от неё. Это вовсе не означало, что секретарша в тот момент думала о сексе — она копалась в каких-то статистических данных, — или что она испытывала влечение к какому-то мужчине. Она, несомненно, просто жила с этой крайне напряжённой сексуальной озабоченностью и считала это совершенно нормальным.
      Я узнал ещё кое-что, исследуя её. Когда мой разум вышел из контакта, она как-то задумчиво взглянула на меня. Я продолжал читать, притворившись, что не замечаю её. Через секунду она потеряла интерес ко мне и вернулась к своей статистике. Но её внимание показало, что она узнала о моём "ментальном зондировании". Напротив, мужчина, на котором я испробовал то же самое, ни о чём не догадался. Похоже, эти результаты свидетельствовали о том, что женщины, особенно сексуально неудовлетворённые, имели необычайную чувствительность к таким вещам.
      Однако, всё это происходило несколько позже. Тогда же я только пытался сдвинуть окурок и обнаружил, что задача была не из лёгких, хотя мне это и удалось. Трудность объяснялась тем, что предмет был неживым. Живой объект легче заставить делать то, что вы хотите, потому что можно использовать его жизненную энергию, и к тому же в этом случае нет инерционности, которую нужно преодолевать.
      Тем же днём, всё ещё поглощённый своим новым открытием, я разорвал папиросную бумагу на мелкие клочки и забавлялся, передвигая над столом их рой, словно снежную вьюгу. Это также очень изматывало, и уже через пятнадцать секунд я оставил это занятие.
      Вечером с Каратепе вернулся Райх, и я рассказал ему о своём открытии. Оно взволновало его даже больше, чем меня, но, странное дело, он не принялся тут же сам экспериментировать. Вместо этого он всё проанализировал и обсудил возможности этого. Конечно, людям было известно о существовании психокинеза, уже где-то с полвека; в частности, его исследованиями занимался Райн в Университете Дьюка. Он определил психокинез (или ПК) как явление, "при котором личность оказывает воздействие на некий объект из окружающей обстановки без применения своей двигательной системы". "Таким образом, — добавляет он, — психокинез есть прямое воздействие разума на материю". Райна перед этой проблемой поставил игрок, заметивший, что многие игроки верят, будто могут влиять на выпадение игральных костей. Райн провёл тысячи экспериментов по психокинезу, и их результаты показали то же, что я испытал лично: через некоторое время ум от этого устаёт. "Удач было гораздо больше в начале эксперимента, чем в конце, и их число снижалось прямо пропорционально времени продолжения опыта".
      Итак, в малой степени люди всегда обладали способностью к ПК. Увеличение силы моего разума с тех пор, как я стал практиковаться в феноменологических дисциплинах, просто означало, что я стал способен направлять более мощный поток ментальной энергии на психокинез.
      Ум Райха воспарил, словно сокол, освобождённый от привязи. Он предрёк день, когда мы сможем поднять на поверхность руины Кадафа без всяких машин, и когда человек сможет совершать путешествия на Марс одним лишь актом воли, а надобность в космических кораблях отпадёт. Его возбуждение заразило и меня, поскольку я понял, что он прав, говоря, что психокинез пока является нашим величайшим достижением, как в философском, так и практическом смысле. Ибо, в некотором смысле, человеческий научный прогресс шёл в неправильном направлении. Возьмём вопрос раскопок на Каратепе: мы рассматривали его как чисто механический — как поднять город из-под миллиарда тонн земли, — и переложение всех обязанностей на технику означало, что мы перестали считать человеческий разумнеотъемлемым элементом операции. И чем больше человеческий ум производит облегчающих труд машин, тем больше он отстраняет себя от собственных возможностей, тем больше он рассматривает сам себя как пассивную "думательную машину". Научные достижения человека за последние столетия всё больше и больше заставляли его считать себя пассивным созданием.
      Я предупредил Райха, что такое повышенное возбуждение может привлечь внимание Паразитов, и он заставил себя успокоиться. Я порвал папиросную бумагу на клочки и погонял их по столу, чтобы показать Райху свои возможности ПК, и заметил при этом, что всё, что я мог сделать, это сдвинуть два грамма бумаги, так что для раскопок руин Кадафа мне лучше вооружиться киркой и лопатой, чем собственным разумом! Райх тоже попытался сдвинуть бумажки, но у него ничего не вышло. Я объяснил ему "фокус" с "включением передачи" разума, но у него снова не получилось. Он экспериментировал около получаса, но ему так и не удалось сдвинуть даже самого маленького клочка, и он закончил вечер в самом угнетённом состоянии, чем я когда-либо видел его за последнее время. Я старался ободрить его, уверяя, что всё дело лишь в мастерстве, которое может прийти в любой момент. Мой брат умел плавать уже в три года, в то время как я научился лишь в одиннадцать.
      И действительно, Райх овладел психокинезом примерно через неделю, он позвонил мне среди ночи сообщить об этом. Это случилось, когда он сидел в постели и читал книгу по детской психологии. Думая о той особенности, что с некоторыми детьми "постоянно что-нибудь случается", он осознал, насколько это обязано разуму самого ребенка. И как только он подумал об этих спрятанных ментальных силах, которыми мы столь мучительно учимся управлять, он неожиданно понял, что точно так же, как ребенок, "с которым вечно что-нибудь случается", он сдерживает свои способности к психокинезу. Он сконцентрировался на странице книги из тонкой бумаги и заставил её перевернуться саму собой.
      Увидев его на следующий день, я понял, что он не удосуживался сном. Всю ночь он упражнялся в ПК, в результате чего выяснил, что идеальным материалом для экспериментов был пепел папиросной бумаги, который настолько лёгок, что его можно переместить малейшим усилием воли. Кроме того, легчайшее дуновение дыхания заставляет частички пепла кружиться, и разум может подхватить их в движении и использовать выделяемую энергию.
      После этого Райх, имея более сильный мозг — дело здесь связано с церебральным разрядом, — развил свои силы ПК гораздо быстрее меня. Через неделю я стал свидетелем тому, как он проявил невероятное мастерство, заставив птицу изменить направление своего полета и сделать два круга вокруг его головы. Этот трюк привёл к довольно забавным последствиям, так как несколько секретарш видели всё из окна, и одна из них потом рассказала об этом прессе. Когда затем журналист спросил Райха об этом "знамении" кружащего вокруг его головы чёрного орла (как видите, история разрослась за время пересказов), ему пришлось заявить, что члены его семьи всегда были любителями птиц, и что для приманки птицы он использовал особый высокотональный свист. В течение следующего месяца или около того его секретарю пришлось немало потрудиться, отвечая на письма от обществ любителей птиц, которые хотели, чтобы он приехал к ним и прочитал лекцию. С тех пор Райху пришлось практиковаться психокинезу не выходя из своей комнаты.
      Должен заметить, что тогда я не был сильно заинтересован в своих способностях к психокинезу, так как ещё не уловил его значения. Мне стоило стольких сил переправить с помощью ПК лист бумаги через комнату, что было легче встать и сходить за ним. Поэтому, читая последний акт пьесы Шоу "Назад к Мафусаилу", где его "древние люди" могли выращивать у себя дополнительные руки и ноги простым усилием воли, я полагал, что Шоу изрядно преувеличил границу человеческих возможностей.
      Более увлекательным и успешным в любом отношении для меня было исследование этих внутренних царств, оно давало гораздо более возбуждающее чувство обладания своим разумом. Люди настолько привыкли к своей ментальной ограниченности, что считают её чем-то само собой разумеющимся; они словно больные, забывшие о смысле здоровья. Мой же разум теперь мог овладеть перспективами, которые простирались намного дальше того, о чём я раньше только мечтал. Например, я всегда был не в ладах с математикой. Теперь же, без малейшего усилия, я схватывал теорию функций, многомерную геометрию, квантовую механику, теорию игр и теорию групп. Я также читал перед сном пятидесятитомный сборник Бурбаки , обнаружив, что могу перескакивать целые страницы, потому что ход рассуждений был предельно ясен.
      Как выяснилось, изучение математики было полезно во многих отношениях. Если я обращался к своей старой любви, истории, то мне становилось так легко "высвободить" какой-либо период и ухватить все его подробности во всей их образной глубине, что я находил это слишком возбуждающим, чтобы позволить себе заниматься этим: мой ум взлетал на слишком высокий уровень созерцания, и вероятность привлечения Паразитов становилась очень высокой. Поэтому я и погружался в математику, более безопасную науку. Здесь мой ум мог делать любые интеллектуальные сальто, нестись подобно пуле от одного конца математической вселенной к другому, при этом оставаясь в эмоциональном плане совершенно трезвым.
      Мой опыт с секретаршей заинтересовал Райха, и он решил провести ряд экспериментов в этом направлении. Он обнаружил, что около пятидесяти процентов женщин и тридцать пять процентов мужчин в ЕУК были "сексуально перезаряжены". Несомненно, это было связано с жарой и неудовлетворительными бытовыми условиями. Можно было бы ожидать, что такая интенсивность сексуальных чувств означала, что в ЕУК уровень промышленных самоубийств был низок, однако на деле же он был исключительно высок. Когда мы с Райхом обсудили это, то увидели причину этого. Повышенная сексуальность и высокий уровень самоубийств были связаны напрямую — и, конечно же, связаны с активностью Паразитов. Для человека секс является одним из глубочайших источников наслаждения, и сексуальное влечение очень тесно связано с эволюционным стремлением. Нарушьте каким-нибудь образом это глубинное влечение, и оно полностью овладеет человеком и попытается найти высвобождение любым способом, по существу своему неудовлетворительным. Одним из таких способов является половая распущенность, весьма распространённая в ЕУК. Всё дело снова заключается в "фокусировке" чувств. Мужчина думает, что какая-то определённая женщина удовлетворит его и убеждает её стать его любовницей, но вмешиваются Паразиты, и он не может "сфокусировать" свою энергию на половом акте. Он озадачен: она "отдалась" — в грубом смысле этого слова, — но, тем не менее, он остался неудовлетворённым. Это так же странно, как съесть огромное количество еды и всё равно продолжать чувствовать голод. У создавшейся ситуации есть два возможных развития. Первое: мужчина думает, что ошибка заключается в выборе женщины и немедленно начинает оглядываться вокруг в поисках какой-нибудь другой. Или же он решает, что обыкновенный половой акт не может принести удовлетворения, и старается найти способ сделать его поинтереснее — то есть, обращается к половым извращениям. Осторожно расспрашивая, Райх выяснил, что большинство неженатых сотрудников компании имели репутацию людей со "специфическими" сексуальными вкусами.
      Как-то ночью, через неделю после того, как мы начали исследовать эти сексуальные вопросы, Райх зашёл в мою комнату с книгой и бросил её ко мне на стол.
      — Я нашёл человека, которому мы можем доверять.
      — Кто это? — Я схватил книгу и взглянул на её название: "Теории полового влечения" Зигмунда Флейшмана, Берлинский Университет. Райх прочёл мне отрывок, и я согласился с его выбором. Без всяких сомнений, Флейшман был человеком исключительного ума. Он исследовал аномалии в половом влечении и при этом неоднократно употреблял выражения, звучавшие так, словно он подозревал о существовании Паразитов разума. Флейшман догадался, что половые извращения являются результатом какого-то загрязнения сексуальных устоев человека, и увидел в этом элемент нелепости, словно для утоления жажды пить виски. Но почему, спрашивал он, сексуальное удовлетворение в современном мире стало столь неуловимым для человека? Да, он перевозбуждается книгами, журналами, фильмами, но побуждение размножать расу столь велико, что это не должно сказываться на нём так заметно. Даже женщины, чьё основное стремление всегда было выйти замуж и растить детей, тоже, кажется, не выдерживают перед поднимающейся волной половых аномалий, и число разводов, причиной которых является обвинение мужьями своих жён в неверности, быстро растёт... Чем можно объяснить это ослабление в обоих полах эволюционного импульса? Может, существует какой-то неизвестный фактор, физический или психологический, который мы не приняли во внимание?
      Как заметил Райх, в книге даже встречались места, в которых автор словно обвинял Бога за плохую работу по творению полового влечения человека и предполагал, что дело заключается в каком-то всеобщем срыве.
      Да, было очевидно, что Флейшман наш человек, а также то, что в этой отдельной области мы могли найти ещё кого-нибудь, кто натолкнулся на аномалии в половом влечении. Одной из наших проблем была, конечно же, сама связь с различными возможными союзниками — ни у одного из нас не было достаточно времени, чтобы носиться по всему миру в поисках таких людей, — но в данном случае всё разрешилось неожиданно легко. Я написал Флейшману, высказав своё мнение по основным пунктам его книги и признавшись в интересе ко всей проблеме в целом. Также я намекнул, что, возможно, буду в Берлине и надеюсь на встречу с ним. Не позднее, чем через неделю, я получил от него длинный ответ, в котором он в частности писал: "Как и любой человек во всём мире, я, затаив дыхание, слежу за вашими исследованиями. Не сочтёте ли вы меня грубым, если я навещу вас сам?" Я ответил, что он может приехать в любое время и предложил ближайшие выходные, на что Флейшман прислал телеграмму с выражением согласия. Спустя три дня я и Райх встретили его самолет в Анкаре и вместе на ракете компании прибыли в Диярбакыр. Нас устраивало в нём всё: он был живой, умный мужчина пятидесяти лет, с великолепным чувством юмора и с типичной для немца широтой культурных интересов. Он превосходно разбирался в музыке, примитивизме, философии и археологии. Я увидел в нём одного из немногих людей, которые обладали природной сопротивляемостью к Паразитам разума.
      В Диярбакыре мы угостили его великолепным обедом, за которым говорили только о раскопках и вопросах, возникших при исследовании руин. Затем мы ракетой долетели до Каратепе (наше присутствие там было замечательной рекламой для ЕУК, поэтому мы пользовались привилегиями, которые были просто немыслимы, когда Райх был всего лишь их консультантом по геологии). Первый тоннель был практически завершён, и мы показали там Флейшману всё, достойное внимания, а затем и остальные "экспонаты" — угол, отбитый от Блока Абхота, электронные фотографии надписей на других блоках и так далее. Он был увлечён всей проблемой — проблемой цивилизации, бывшей древнее останков синантропа . Его собственная версия была интересной и довольно правдоподобной: на Земле когда-то проводилась попытка колонизации с другой планеты, возможно, с Юпитера или Сатурна. Он был согласен с теорией Шрёдера , что жизнь некогда присутствовала на всех планетах, и, вероятно — как нам известно в случае Марса, — она была разумной. Он отрицал колонизацию с Марса из-за размера планеты — её масса равна десяти земным — и низкой гравитации, исключавших возможность появления там "гигантов", Юпитер же и Сатурн для этого обладали достаточной массой и, соответственно, гравитацией.