Паразиты разума

      После окончания разговора с Грау мы чувствовали себя необычайно счастливыми и освежёнными, словно пробудившись после глубокого и спокойного сна. Флейшман снова выглядел по-прежнему. Его жена, принёсшая нам кофе, до этого явно с трудом сдерживавшая враждебное отношение к Райху и ко мне, смотрела на него в изумлении и, очевидно, изменила своё отношение к нам. Между прочим, интересно отметить, что нескрываемая нежность Флейшмана к ней — она была на тридцать лет моложе его, и они поженились всего год назад — как-то сама передалась нам с Райхом, и мы смотрели на неё с любовью — как к своей собственной женщине, — смешанной со страстью и интимным знанием её тела. Она просто попала в наш телепатический круг и по существу стала женой всех нас троих. Следует также отметить, что страсть, которую испытывали Райх и я, не была обыкновенным мужским желанием овладеть незнакомой женщиной, так как мы, так сказать, уже овладели ей — через Флейшмана.
      К трём часам ночи репортёры в вертолётах устали нас караулить, кроме того, их число было гораздо больше разрешённого Нормами городской воздушной безопасности. Но толпа на улице не уменьшилась, и улица была забита машинами со спящими журналистами. Мы поднялись на чердак и подставили лестницу к световому люку. В три двадцать над домом раздался звук вертолёта, и мы быстро открыли люк. Вертолёт завис, и оттуда нам сбросили верёвочную лестницу, по которой Флейшман, я и затем Райх залезли быстро, как только могли — прежде чем репортёры внизу смогли понять, что происходит. Братья Грау помогли нам забраться в машину, втянули лестницу, и вертолёт отлетел с максимальной взлётной скоростью. Операция была проведена без сучка и задоринки. Журналисты были уверены, что мы никак не могли вызвать вертолёт, поскольку у них в машинах были перехватывающие устройства (конечно же, строго запрещённые). Поэтому, если кто-то из них и заметил летящую машину, то они скорее всего решили, что это ещё один репортёр или же патруль Службы воздушной безопасности. Во всяком случае, мы добрались до аэропорта без признаков преследования. Пилот предварительно радировал на ракету, и к трём тридцати пяти мы уже были на пути в Париж. Мы решили, что нашим следующим делом будет разговор с Жоржем Рибо.
      С рассветом мы приземлились на Ле-Бурже. Конечно, мы могли бы сесть в более удобном воздушном аэропорту над Елисейскими Полями, но там надо было посылать запрос на посадку, а это могло привлечь репортёров. Поэтому мы взяли воздушное такси от Ле-Бурже до центра Парижа, и уже через двадцать минут были на месте.
      Теперь нас было пятеро, и мы были почти неуязвимы — до тех пор, пока кто-нибудь случайно нас не узнает. Но с нашими разумами, "соединёнными последовательно", мы могли создать нечто вроде стены, чтобы отклонить внимание любого, кому случится взглянуть на нас. Естественно, люди "видели" нас, но восприниматьнас они не могли. Способность к пониманию или усвоению зависит от способности к восприятию (что иллюстрируется, например, случаем, когда вы читаете что-нибудь, а ваши мысли при этом где-то далеко). Большинство предметов, на которые мы смотрим, не воспринимаются нами должным образом просто потому, что они не заслуживают нашего внимания. Вот и мы не допускали "замыкания внимания" на нас какого-нибудь зеваки — по тому же принципу, что и давать собаке палку в пасть, чтобы она не кусалась. Идя по Парижу, мы были фактически невидимы.
      Наша единственная надежда возлагалась на внезапность. Если Паразиты следили за нами, то нам уже ничто не могло помочь встретиться с Жоржем Рибо, поскольку они могли предупредить его ещё за несколько часов до нашего появления. Но, с другой стороны, предыдущей ночью они потерпели сокрушительное поражение, и вполне могли потерять свою бдительность. На это-то мы и надеялись.
      Нам пришлось подобрать газету, чтобы выяснить, где находится Рибо — сейчас он был известен, как никогда прежде. Оставленный кем-то экземпляр "Пари Суар" поведал нам, что Рибо был в клинике "Кьюрел" на бульваре Гаусмана, где оправлялся от какого-то нервного потрясения — мы знали, что это означает.
      Теперь необходимо было применить силу, хотя мы всё ещё противились самой мысли об этом. Клиника была слишком мала, чтобы проникнуть в неё незамеченными. Но время — пять утра — гарантировало, что народу там будет мало. Заспанный дежурный, возмущаясь, выглянул из своей комнаты, и пять разумов схватили его, сжав его намного сильнее, чем это могли бы сделать пять пар наших рук. Он глазел на нас, не понимая, что происходит. Флейшман мягко спросил его: "Вы знаете, в какой палате находится Рибо?" Он полубессознательно кивнул — нам пришлось ослабить свою хватку, чтобы позволить сделать ему даже это. "Отведите нас к нему," — велел Флейшман. Человек открыл автоматическую дверь и повёл нас внутрь. Появившаяся медсестра поспешила было к нам навстречу со словами: "И куда это вы собираетесь идти?" — но секундой позже она уже также энергично вела нас по коридорам. Мы спросили её, почему здесь нет журналистов.
      — В девять мсье Рибо даёт пресс-конференцию, — ответила она. У неё хватило воли добавить: — Думаю, вы могли бы подождать до тех пор.
      Мы встретили двух ночных нянь, но они, должно быть, сочли наш визит вполне естественным. Палата Рибо находилась на самом верхнем этаже здания — это была специальная отдельная палата. Двери в эту секцию открывались только специальным кодом, но, к счастью, ночной дежурный знал его. Флейшман сказал спокойно:
      — Теперь, мадам, нам придётся попросить вас подождать снаружи, и не пытайтесь уйти. Мы не причиним пациенту вреда. — В этом, конечно, мы не были совсем уверены, Флейшман сказал это, чтобы успокоить её.
      Райх отодвинул занавеску, и шум разбудил Рибо. Он был небрит и выглядел очень больным. Увидев нас, он на какой-то миг безучастно уставился на нас, затем произнёс: "А, это вы, господа. Я знал, что вы можете прийти."
      Я заглянул в его мозг, и увиденное ужаснуло меня. Он выглядел словно город, все жители которого были вырезаны, а на их месте расположились солдаты. В нём не было Паразитов — в этом просто не было необходимости. Рибо в ужасе сдался им, и они проникли в его мозг и захватили все его центры привычек. Разрушив их, они фактически сделали его беспомощным, так как теперь каждое действие ему приходилось делать с невероятным усилием, через напряжение своей воли. Мы совершаем большинство своих жизненных актов посредством этих центров: дышим, едим, перевариваем пищу, читаем, отвечаем другим людям. В некоторых случаях — у актёра, например — эти центры по существу являются результатом усилий всей его жизни. Чем замечательнее актёр, тем больше он полагается на свои привычки, и только высшие пики проявления его искусства обязаны его свободной воле. Уничтожить на глазах человека его центры привычек гораздо более жестоко, чем убить его жену и детей. Это его совершенно оголяет, делает его жизнь такой же невозможной, как если бы с него содрали кожу. И Паразиты сделали это, а затем быстро заменили старые центры новыми. Некоторые из них были сохранены: отвечающие за дыхание, речь, манеру поведения (которые наиболее важны, чтобы убедить людей, что он тот же самый Рибо и находится в здравом уме). Другие же были устранены полностью — например, привычка к глубокомыслию. Также был установлен ряд новых реакций. Мы стали "врагами" и возбуждали в нём безграничную ненависть и отвращение. По существу, он чувствовал это по своей собственной воле, но если бы он не сделал такой выбор, половина его центров снова была бы уничтожена. Другими словами, сдавшись Паразитам, он остался "свободным человеком" — в том смысле, что был жив и мог сам определять свои поступки. Но его сознание было на их условиях: либо такое, либо вообще никакого. Он был полным рабом, как человек с приставленным к виску пистолетом.
      Поэтому, стоя вокруг его кровати, мы не смотрели на него как мстители. Мы чувствовали жалость и ужас. Это было всё равно что смотреть на изуродованный труп.
      Мы молчали. Четверо держали его — с помощью психокинеза, разумеется, — пока Флейшман быстро обследовал его мозг. Мы не знали, можно ли было его вернуть к прежнему состоянию — это прежде всего зависело от его собственных сил и мужества. Всё, что было ясно — это то, что ему придётся проявить огромную силу воли, гораздо большую, чем ту, которую он проявил в схватке с Паразитами перед своей капитуляцией.
      На размышления времени больше не было. Наша сила убедила его, что ему придется бояться нас также, как и Паразитов. Мы вошли в центры его мозга, контролировавшие его двигательные функции, и запомнили их комбинации. (Трудно объяснить это нетелепатам, но связь с другим мозгом зависит от знания определённой "комбинации", являющейся его ментальной "длиной волны" — это делает возможным дистанционное управление.) Флейшман говорил с Рибо мягко, убеждая его, что мы остались его друзьями, и что мы понимаем, что он не виноват в "промывке мозгов". Если бы он доверился нам, он бы освободился от Паразитов.
      Затем мы ушли. Сестра и дежурный проводили нас вниз. Мы поблагодарили дежурного и дали ему чаевые в долларах (к тому времени доллар стал мировой валютой). Менее чем через час мы были на полпути в Диярбакыр.
      Наш ментальный контакт с Рибо позволил нам узнать, что случилось после нашего ухода. Ни дежурный, ни медсестра никак не могли понять, как нам удалось заставить их проводить нас к Рибо — они не могли поверить, что это произошло не по их воле. Поэтому они не стали поднимать шума. Сестра вернулась к Рибо и увидела, что он проснулся. Ему явно не причинили вреда, и она решила никому ничего не рассказывать.
      Когда мы совершили посадку в Диярбакыре, Райх сказал:
      — Семь часов. До его пресс-конференции осталось два часа. Будем надеяться, что они не... — его прервал крик Флейшмана, согласившегося поддерживать постоянный телепатический контакт с Рибо. Он сказал:
      — Они всё знают... Они атакуют во всю мощь.
      — Что мы можем сделать? — спросил я. Затем попытался сконцентрироваться и использовать полученные сведения о мозге Рибо, чтобы восстановить контакт, но безрезультатно. Словно крутишь настройку приёмника, забыв включить его в сеть. Я спросил Флейшмана:
      — Ты всё ещё связан с ним? — Он покачал головой. Мы попробовали все по очереди. Бесполезно.
      Часом позже мы узнали, почему. По телевизионным новостям объявили, что Рибо покончил с собой, выпрыгнув из окна больничной палаты.
      Было ли это поражением или нет? Мы не могли сказать. Самоубийство Рибо не дало ему сказать правду на пресс-конференции, отказавшись от собственного "признания", но в то же время и помешало причинить нам ещё больший вред. С другой стороны, если наше посещение больницы обнаружилось, нас определённо обвинят в его убийстве...
      Случилось так, что об этом так никогда и не узнали. Возможно, медсестра продолжала считать, что мы были просто назойливыми репортёрами. Ведь она видела Рибо после нашего ухода, и он был в порядке. Вот она и промолчала.
      В одиннадцать утра Райх и я созвали прессу в зал заседаний совета директоров, специально предоставленный нам для этой цели. Флейшман, Райх и Грау стояли по обеим сторонам двери, зондируя каждого входящего. Наша предосторожность была вознаграждена. Одним из последних вошедших был большой лысый человек, Килбрайд из "Вашингтон Экзаминер". Райх кивнул одному из охранников компании, и тот подошёл к Килбрайду и спросил его, не возражает ли он, чтобы его обыскали. Репортёр тут же начал горячо и шумно протестовать, крича, что это оскорбление. Вдруг он высвободился и ринулся ко мне, пытаясь достать что-то из внутреннего кармана. Я собрал все свои ментальные силы и резко остановил его. Три охранника набросились на него и выволокли из зала. У него нашли пистолет Вальтера с шестью пулями, и ещё одна была в стволе. Килбрайд заявил, что всегда носит с собой пистолет для самообороны, но его попытку застрелить меня видели все. (Позже мы прозондировали его мозг и обнаружили, что Паразиты захватили его за день до этого, когда он был пьян — он был известен как алкоголик.)
      Это происшествие установило в зале сильнейшую атмосферу предвкушения сенсации. Присутствовало около пятисот журналистов — сколько мог вместить зал. Остальные следили за происходящим снаружи по местному телевидению компании. Райх, Флейшман и братья Грау присоединились ко мне в президиуме — их задачей было сканировать зал, чтобы убедиться, что там больше не было потенциальных убийц, я же громко читал следующее заявление:
      "Мы собрали вас здесь сегодня, чтобы предупредить всех жителей Земли о величайшей угрозе, с которой они когда-либо сталкивались. В данное время наша планета находится под наблюдением огромного числа созданий чуждого разума, чьей целью является либо уничтожить человеческую расу, либо поработить её.
      Несколько месяцев назад, когда мы проводили наши первые археологические исследования на Чёрной Горе, Каратепе, профессор Райх и я обнаружили, что на нас действуют некая дестабилизирующая сила, активно препятствующая нам открыть тайну холма. Тогда мы полагали, что эта сила по природе может быть некоторым психическим силовым полем, установленным там давно уже умершими жителями для защиты своих захоронений. И я, и Райх долгое время были убеждены, что такие вещи вполне возможны, и они объясняют, например, возникшие трудности при первых раскопках гробницы Тутанхамона. Мы были готовы рискнуть вызвать на себя это проклятье, если оно было таковым по природе, и продолжали свои исследования.
      Но за последние недели мы поняли, что стоим перед чем-то гораздо более опасным, нежели проклятье. Мы убеждены в том, что потревожили сон сил, некогда владевших Землёй, и которые полны решимости добиться этого вновь. Из всех когда-либо известных, эти силы наиболее опасны для человеческой расы, ибо они невидимы и обладают возможностью атаковать непосредственно человеческий разум. Они способны разрушить рассудок любого, на кого нападают, и вынудить его покончить с собой. Они также способны поработить личность и использовать её в своих целях.
      В то же время мы полагаем, что оснований для паники у человечества нет. Их число по сравнению с нами мало, и мы уже знаем о грозящей опасности. Борьба может быть тяжёлой, но, я думаю, у нас есть все шансы победить.
      Теперь я попытаюсь подытожить, чего мы добились в изучении этих Паразитов разума..."
      Я говорил около получаса, кратко описав большую часть событий, изложенных здесь. Я рассказал о гибели наших коллег, и как Паразиты вынудили Рибо предать нас. Затем я объяснил, как, зная о существовании Паразитов, можно их уничтожить. Я взял на себя ответственность и заявил, что эти силы ещё не активны, что они слепы и инстинктивны — важно было предотвратить панику. Большинство людей ничего не могли сделать против Паразитов, и поэтому лучшим выходом было, чтобы они просто чувствовали себя совершенно уверенными в неминуемой победе. Я провёл последнюю четверть часа своей речи, выделяя оптимистическую сторону вещей: поскольку человек уже предостережён, уничтожение Паразитов остаётся вопросом только времени.
      Мы закончили пресс-конференцию, предложив задавать вопросы, но большинство журналистов были обеспокоены, как бы побыстрее добраться до ближайшего видеофона, так что на это не ушло много времени. Спустя два часа новость была на первых страницах всех газет мира.
      Сказать по правде, всё это изрядно надоело мне. Мы, пятеро, были исследователями, готовящимся к открытиям в новом захватывающем мире, и нам было слишком утомительно тратить время на журналистов. Но мы решили, что это лучший способ обеспечить нашу собственную безопасность. Если мы погибнем теперь, то это предупредит весь мир. Поэтому лучшим выходом для Паразитов было бы попытаться дискредитировать нас, позволив идти событиям своим чередом около месяца — а может, даже и год — пока все не решат, что мы их обманули. Сделав это заявление, мы выигрывали время — по крайней мере, таково было наше убеждение. Но прошло довольно много времени, прежде чем мы наконец поняли, что Паразиты обошли нас практически по всем пунктам.
      Причина этому была очевидна. Мы не хотелитратить время на Паразитов. Представьте себе любителя книг, только что получившего посылку с книгой, которую он хотел достать всю свою жизнь, и представьте себе, что перед самым её открытием к нему наведывается какой-нибудь зануда, с которым ему явно придётся проговорить несколько часов... Может, Паразиты и были величайшей за все времена опасностью для человечества, но для нас они были величайшей скукой.
      Люди привыкли к ограниченности своих ментальных возможностей точно так же, как три столетия назад они принимали за само собой разумеющееся огромные неудобства путешествий. Как бы себя почувствовал Моцарт, если бы после утомительного недельного путешествия кто-нибудь сказал ему, что люди двадцать первого столетия будут проделывать этот путь всего лишь за четверть часа? Вот и мы были как Моцарт, перенесённый в двадцать первый век. Эти ментальные путешествия, которые мы когда-то считали такими изнурительными и болезненными, теперь были делом нескольких минут. Мы наконец-то ясно поняли смысл замечания Телхарда де Шардена , что человек стоит в преддверии новой фазы своей эволюции — потому что теперь мы и были вэтой новой фазе. Разум был словно страна, куда не ступала нога человека, словно земля обетованная евреев. Всё, что нам надо было сделать — это занять её... и, конечно же, изгнать её нынешних обитателей. Поэтому, несмотря на все тревоги и заботы, наше настроение в эти дни было близко к исступлённому счастью.
      Перед нами стояли две задачи. Первая: найти новых "учеников", которые помогали бы нам в борьбе. И вторая: найти возможность, как перехватить инициативу и самим вести наступательные действия. На данный момент мы не могли добраться до тех нижних областей разума, в которых обитали Паразиты. В то же время моё ночное сражение показало, что я способен вызвать силу из очень глубокого источника. Можем ли мы подойти к нему достаточно близко, чтобы перенести битву во вражеский лагерь?
      Реакции мировой прессы я уделил не очень много внимания. Для нас не явилось неожиданностью, что большинство откликов были скептическими и враждебными. Венская "Уорлд Фри Пресс" открыто заявила, что мы все должны быть посажены под строгий арест, пока не будет расследовано дело о самоубийствах. С другой стороны, лондонская "Дейли Экспресс" предложила поставить нас во главе Военного Департамента ООН, предоставив нам для борьбы с Паразитами все возможности, какие только мы сочтём эффективными.
      Однако один отклик нас встревожил — статья Феликса Хазарда в "Берлинер Тагесблатт". Против нашего ожидания, он не высмеивал наше заявление и не поддерживал "разоблачений" Рибо. Казалось, он не подвергал сомнению, что мир стоял перед угрозой этого нового врага. Но, писал Хазард, если этот враг способен подчинять себе умы индивидуумов, то где гарантия, что мыне были рабами этих Паразитов? Мы сделали заявление об их существовании, но ничего не доказали. Нам пришлосьсделать его из самозащиты — после признания Рибо, мы, вероятно, решили, что нам не миновать судебного разбирательства... Тон статьи не был полностью серьёзным — Хазард, казалось, оставлял читателю возможность понять его так, что он подсмеивался над всем этим. Тем не менее, заметка всё равно нас насторожила. У нас не было никаких сомнений, что Хазард был вражеским агентом.
      Было ещё одно дело, требовавшее немедленного обсуждения. До сих пор репортёрам не позволялось посещать раскопки на Чёрной горе. Но, понятное дело, им не составит труда поговорить с рабочими или солдатами, и по возможности это надо было предотвратить. Поэтому Райх и я предложили показать вечером место раскопок выбранной группе журналистов, согласившись даже с присутствием телекамер. Мы потребовали, чтобы до нашего прибытия соблюдались меры строжайшей секретности, и чтобы вблизи не было ни одного журналиста.
      В десять часов того же вечера в двух транспортных вертолётах нас ждали пятьдесят журналистов. На таких громоздких машинах полёт до Каратепе занял у нас целый час. Когда мы прибыли, место раскопок было ярко освещено прожекторами; переносные телекамеры были установлены за десять минут до нашей посадки.
      Наш план был прост. Мы провели бы репортёров вниз до Блока Абхота, который уже был полностью расчищен, и с помощью психокинетических сил создали бы угнетённую и напряжённую атмосферу. Затем мы бы выбрали в группе самых нервных и восприимчивых и навели на них полнейшую панику. Вот почему в интервью мы не упомянули о своих возможностях ПК — мы понимали, что они могут быть использованы для "имитации" Паразитов.
      Но мы не принимали в расчёт Паразитов. Перед самой посадкой на Каратепе я заметил, что репортёры в одном из вертолётов поют (братья Грау, Флейшман, Райх и я были в другом). Нам показалось это странным. Мы предположили, что они во всю пьянствуют, но затем, лишь только приземлившись, мы почувствовали присутствие Паразитов и сразу поняли, что произошло. Свой обычный метод они поменяли на противоположный: вместо высасывания энергии из своих жертв, они её им давали. Большинство из этих людей были заядлыми алкоголиками и, как и большинство журналистов, не особенно умными, поэтому в силу их привычного образа жизни этот "подарок" ментальной энергии и произвёл на них эффект употребления алкоголя. Как только репортёры из нашего вертолёта присоединились к ним, они тоже заразились духом пьяной оргии. Я услышал, как один телевизионный комментатор сказал: "Да, определенно эти парни не беспокоятся насчёт Паразитов. Похоже, они принимают это всё за шутку."
      Я сказал продюсеру программы, что произошла непредвиденная задержка, и кивком головы отозвал остальных в подсобку мастеров в стороне от входа в тоннель. Мы заперлись и стали думать, что можно сделать в сложившейся ситуации. Мы легко установили между собой связь и смогли проникнуть в мозг некоторых репортёров. Поначалу было трудно понять, что же именно происходит — прежде с подобным мы никогда не сталкивались. К счастью, мы нашли репортёра с такой же "длиной волны", как у Рибо, и это позволило нам провести тщательное исследование его мозговых процессов. В мозге как таковом есть около десятка главных центров, отвечающих за удовольствие, наиболее хорошо из которых известны сексуальный, эмоциональный и социальный. Есть также и центр интеллектуального удовольствия, равно как и высокоинтеллектуального, они связаны с человеческими силами самоконтроля и самопознания. Наконец, ещё пять центров в мозге человека, практически неразвитые, связаны с энергиями, которые мы называем поэтической, религиозной или мистической.
      У большинства журналистов Паразиты повышали энергию социального и эмоционального центров. Всё остальное делало их количество — пятьдесят человек, — то есть их удовольствие усиливал "эффект толпы". Мы все сконцентрировались на репортёре, которого изучали. Без особого труда мы отрезали его центры и тем самым повергли его во внезапную депрессию. Но стоило нам лишь снять давление, как он вернулся в прежнее состояние.
      Мы предприняли прямую атаку на Паразитов — но это было безнадёжно. Они были вне всякой досягаемости и твёрдо оставались на месте. У нас было чувство, что энергия, направляемая против них, тратилась совершенно впустую, и что Паразиты просто насмехались над нами. Ситуация была опасной. Мы решили всецело положиться на свои силы ПК, чтобы держать всё под контролем. Это означало, что нам предстоит работать в непосредственной близости от репортёров.
      Кто-то забарабанил в дверь и крикнул: "Эй, сколько нам ещё ждать?" Мы вышли и сказали, что уже готовы.
      Я с Райхом шли впереди, за нами, весело смеясь, следовали журналисты. Из всего шума выделялся несмолкающий голос телекомментатора. Флейшман и братья Грау, которые шли позади толпы, сосредоточились на нём, и мы услышали, как он сказал встревожено: "Да, все кажутся совершенно беспечными, но я не могу не задаться вопросом, искренни ли они. Ночью здесь царит какая-то странная напряжённость..." В ответ на это репортёры рассмеялись. Тогда мы впятером "последовательно" соединили свою волю и, надавив на журналистов, вызвали у них чувство опасности и смутного страха. Смех тут же прекратился, и я громко сказал: "Не беспокойтесь. Воздух на этой глубине не такой чистый, как мог бы быть, но он не ядовит."
      Тоннель был высотой семь футов, и имел наклон порядка двадцати градусов. Сотней ярдов ниже мы взобрались в несколько маленьких железнодорожных вагончиков. В течение всего десятимильного путешествия из-за грохота колёс ничего не было слышно, и во время этого спуска нам даже не требовалось давить на репортёров, чтобы понизить их настроение. Тоннель был сделан в форме грубой спирали — иначе пришлось бы расположить его вход на расстоянии нескольких миль от Чёрной Горы, то есть создать ещё один лагерь, что несомненно удвоило бы наши заботы о безопасности. И каждый раз, когда вагонетки кренились на повороте, мы чувствовали, что журналисты начинают тревожиться. Они также опасались, что вибрация от поезда может обрушить часть тоннеля.
      Примерно через полчаса мы добрались до Блока Абхота. Впечатлял уже один только его вид: огромные, мрачные чёрные грани возвышались над нами подобно исполинским утёсам.
      Теперь мы создали атмосферу угнетённости. Конечно, было бы лучше, если бы нам удалось заставить работать воображение репортёров, просто стимулировав его касанием страха, но Паразиты вливали в них энергию, и нам приходилось частично парализовывать их мозг, вызывая страх и отвращение в полную силу. Телекомментатору явно было трудно говорить в гнетущей тишине, он почти шептал в микрофон: "Здесь, внизу, какое-то неприятное удушающее ощущение. И дело вовсе не в воздухе."
      Затем Паразиты начали атаку. И на этот раз не в полную силу, а по одному или по двое — их очевидным намерением было измотать нас и заставить ослабить хватку. Лишь только мы обратили на них внимание и начали отбиваться, как атмосфера сразу же прояснилась, все повеселели. Мы пали духом, так как мало что можно было поделать. В таком малом количестве Паразиты были практически неуязвимы — словно сражаешься с тенью. Лучшим было бы просто не обращать на них внимания, но это было также трудно, как игнорировать дворняжку, кусающую вас за лодыжку.
      Решение пришло ко всем нам одновременно: ведь мы были связаны так крепко, что невозможно было даже сказать, кто до этого додумался первый. Мы посмотрели на Блок Абхота и на потолок в тридцати футах над ним. Блок весил три тысячи тонн. В Британском Музее Грау вдвоём подняли тридцатитонный блок, и мы решили, что стоит попытаться. Накатив на журналистов волну страха, мы начали в унисон напрягать свою волю, чтобы оторвать от земли эту громаду.
      Поначалу это казалось безнадёжным — с тем же успехом его можно было бы поднимать и голыми руками. Но затем Грау подсказали, как это нужно делать: вместо того, чтобы прикладывать усилия в унисон, они делали это поочерёдно, сначала медленно, затем с всё возрастающей скоростью. Мы поняли, что они делают, и немедленно присоединились к ним. И сразу же всё дело стало лёгким просто до смешного. Мощь, которую мы впятером выделяли, была столь огромна, что её хватило бы, чтобы поднять целых две мили крыши из земли над нами. Блок неожиданно оторвался от земли и двинулся кверху. Замерцал свет — он задел силовой кабель. Немедленно поднялась паника, и какие-то идиоты вбежали под Блок — или же их туда втолкнули. Мы сдвинули его в сторону — и тут всё погрузилось во тьму: силовой кабель порвался. Его конец волочился по земле, и мы слышали как кто-то, наткнувшись на него, дико закричал. Вонь опалённой плоти наполнила зал, отчего сразу стало дурно.
      Главное было не запаниковать самим. Одному из нас надо было высвободить свою волю и оттолкать репортёров к стене, тогда Блок можно было бы тут же опустить. Однако это трудно было сделать, поскольку мы были "сцеплены" вместе, поддерживая Блок. Мы были, условно говоря, соединены "параллельно", а не "последовательно", и держали его чередуясь.
      И именно этот момент Паразиты выбрали для нападения — конечно, ведь мы были беспомощны. Ситуация была бы смешна, не будь она столь опасна, и если бы она уже не стоила одной жизни.
      Но тут Райх сказал: "Можем ли мы его распылить?" Какой-то момент, находясь в замешательстве, мы не понимали его — Паразиты окружали нас подобно армии теней. Но когда мы поняли, нам стало ясно, что это наша единственная надежда. Вырабатываемой нами силы хватило бы, чтобы поднять тысячу таких блоков — но хватит ли её, чтобы уничтожить этот? Мы попытались сделать это, ментально обхватив его и генерируя сокрушительное давление. Автоматически мы стали чередоваться быстрее, едва замечая напор Паразитов вокруг нас — столь велико было наше возбуждение. И наконец мы почувствовали, как Блок крошится, словно огромный кусок мела, зажатый в тиски. Через несколько секунд он превратился в огромную массу мелкого порошка, которую мы держали в воздухе. В таком виде его можно было загнать в тоннель, что мы и стали делать — с такой скоростью, что тяга засосала в тоннель и нас, а воздух в миг наполнился пылью.
      Как только Блок был удалён, мы с нетерпением человека, раздавливающего блоху, ударили накопленной энергией по Паразитам. Результат был превосходный: у них снова не было времени отступить, и мы почувствовали, что наш удар оказался сродни выстрелу из огнемёта по сухим листьям. Затем Райх высвободился, поднял силовой кабель и соединил его с другим концом. Вспыхнул свет, и перед нами предстал полнейший хаос. Социальный центр был раздавлен у всех журналистов, они были в полнейшем ужасе, и каждый чувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Мы задыхались от чёрной пыли, наполнившей воздух. (Прежде чем удалить её наружу, нам пришлось подождать, пока она осядет в тоннеле, чтобы свежий воздух проник в зал.) Погибший человек был проткнут кабелем и висел над нами, продолжая источать вонь обугленной плоти. Наши лица были черны, как у шахтёров. Царившая паника просто ужасала — каждый думал, что уже никогда не увидит дневного света.
      Мы смогли унять панику, снова соединившись "последовательно". Затем мы приказали журналистам встать в две шеренги и возвращаться к вагонеткам. Райх сосредоточился на трёх телевизионщиках, убедившись, что они снова включают свои камеры (электрический удар, конечно же, сказался и на них). Тем временем оставшиеся из нас очистили тоннель от пыли, медленно подняв её к поверхности, где она взвилась до самых небес — к счастью, была тёмная ночь — и затем осела на огромной площади.