Паразиты разума

      Однако Райх не согласился с ним и высказал свою теорию: население Земли несколько раз было полностью уничтожено катастрофами, вызванными Луной, и каждый раз после них человек вынужден был мучительно эволюционировать с начальных стадий. А великие потопы объясняют, почему эти древние цивилизации — старше голоценового человека на миллионы лет — оказались похороненными так глубоко.
      Так весь день прошел в спорах на различные темы. Вечером мы отправились посмотреть "Пиратов Пензанса" в великолепной постановке Оперного Общества ЕУК, затем неторопливо поужинали в директорском ресторане. Райх договорился, что бы постель для Флейшмана устроили в его гостиной, куда мы и отправились после ужина. Мы всё ещё избегали интересовавшего нас в первую очередь разговора о Паразитах, помня об опасности обсуждать их поздно ночью, но всё-таки настояли, чтобы Флейшман подробно рассказал о своей теории полового влечения. К полночи он был совершенно увлечён своим рассказом и развернул перед нами блестящий обзор проблемы в целом. Иногда мы притворялись, будто не понимаем его, вынуждая объяснять более ясно. Результаты превзошли все наши ожидания: Флейшман, с его глубоким научным умом, уловил всю суть вопроса. Он понимал, что сексуальное влечение человека по сути своей в основном романтическое, точно так же, как и поэтический импульс. Когда поэт видит "символы бессмертия" в горном пейзаже, он совершенно отчётливо понимает, что горы в действительности не "окутанные облаками боги", и знает, что это его собственный разум добавляетим такое величие — или, скорее, видит их как символ скрытого величия своего собственного разума. Их величие и отчуждённость напоминают ему о его собственном величии и отчуждённости. И когда мужчина романтически влюбляется в женщину, это именно поэт просыпается в нём, который и видит её как орудие эволюции. Настоящая сила полового влечения в человеке по существу богоподобна, и сексуальный стимул может пробудить эту силу, как гора может пробудить восприятие прекрасного. Мы должны понимать человека, сказал Флейшман, не как единство, но как постоянную борьбу между его высшим и низшим "я". Половые извращения, как у де Сада, представляют два этих уровня, сцеплённые в конфликте — сцеплённые так сильно, что их невозможно друг от друга отделить. Здесь низшее "я" намеренно использует в своих целях энергию высшего.
      На этом Райх прервал его. Как, в таком случае, он объясняет резкий рост половых извращений в нашем веке? Ах, в том-то всё и дело, начал Флейшман мрачно. Низшее "я" человека как будто получает откуда-то искусственную поддержку. Возможно, наша цивилизация истощена и находится в упадке, и ее "высшие" импульсы исчерпали себя. Тем не менее, он не мог поверить в это, также как и в то, что современные неврозы обязаны своим возникновением неспособности человека привыкнуть к существованию в качестве цивилизованного животного — в действительности, высокоиндустриализованного животного. У человека было более чем достаточно времени привыкнуть к большим городам. Нет, конечно же, объяснение должно быть где-то в другом месте...
      Здесь я зевнул и сказал, что хотел бы продолжить обсуждение за завтраком, если они не возражают. У нас для Флейшмана запланирован насыщенный и интересный день... Райх согласился со мной. Всё это слишком увлекательно, чтобы обсуждать уставшими. Так что мы пожелали друг другу доброй ночи и легли спать.
      Следующим утром за завтраком мы с радостью увидели, что Флейшман находится в великолепном расположении духа. Он, очевидно, находил свой уик-энд весьма стимулирующим. Когда он спросил, что у нас запланировано на день, мы ответили, что предпочли бы поговорить об этом после завтрака. Затем мы вернулись в комнату Райха, и Райх возобновил наш разговор точно с того места, где он был прерван прошлой ночью. Райх повторил слова Флейшмана: "Низшее "я" человека как будто получает откуда-то искусственную поддержку", и предоставил мне рассказать историю Карела Вейсмана и о нашем открытии Паразитов.
      На это у меня ушло два часа, и уже с самого начала мы знали, что нисколько не ошиблись, выбрав Флейшмана. Возможно, первые двадцать минут он и подозревал подготовленный розыгрыш, но дневник Карела убедил его, что это не так. И тогда — мы видели — на него снизошло озарение. Когда его возбуждение возросло, Райх быстро предупредил его, что это самый лучший способ привлечь Паразитов, и объяснил, почему мы ждали утра, прежде чем всё ему рассказать. Флейшман понял. С тех пор он слушал спокойно и серьёзно, и, судя по складкам его рта, Паразиты обрели ещё одного грозного врага.
      В известной степени его было легче убедить, чем Райха. Прежде всего, в колледже он изучал философию, а по Уилсону и Гуссерлю даже писал курсовую работу. Кроме того, чрезвычайно эффективна была наша демонстрация психокинеза. Флейшман купил в подарок своей внучке мяч из цветной кожи, и Райх заставил его скакать по всей комнате. Я напряг свои силы и перетащил по воздуху через всю комнату книгу, а также держал сердито жужжащую осу на столе, не давая ей двигаться. Пока мы продолжали свои объяснения, Флейшман всё твердил: "Боже мой, всё сходится". Одной из основных его психологических концепций было "налог на сознание", как он сам это называл. Мы смогли показать ему, что этот "налог" в основном навязывается Паразитами разума.
      Флейшман был нашим первым учеником. Мы потратили целый день, уча его всему, что знали сами: как почувствовать присутствие Паразитов, и как перед ними закрыть разум, если их присутствие очевидно. Остальное было не так важно. Он немедленно понял основную суть: Паразиты обманом не дают человеку вступить во владение территорией — страной разума, — которая по праву принадлежит ему. Но стоит только человеку узнатьоб этом с полной уверенностью, и уже ничто не сможет удержать его востребования своих владений. Завеса тумана спадает, и человек становится путешественником по разуму, как он когда-то стал путешественником по морю, воздуху, в космосе. Что он затем будет делать, зависит лишь от него. Он может совершать краткие путешествия по новой земле просто ради удовольствия, а может и заняться составлением её карты. Мы объяснили Флейшману, почему не осмеливаемся употреблять психоделические наркотики, и рассказали, что смогли добавить в область феноменологии.
      После был большой обед — за утренней работой мы проголодались как волки, — а затем говорить настала очередь Флейшмана. Как психолог он знал многих, кто задавался такими же вопросами, как и он сам. В Берлине были ещё двое: Элвин Кёртис из Института Хиршфельда и Винсент Гиоберти, один из его бывших студентов, теперь преподаватель университета. Также он рассказал о Эмисе и Томсоне из Нью-Йорка, Спенсфильде и Алексее Ремизове из Йельского Университета , Шлефе, Херзоге, Хлебникове и Дидринге из Массачусетского Института. Именно тогда он упомянул Жоржа Рибо — человека, в последствии чуть не уничтожившего нас...
      Также в тот день мы впервые услышали о Феликсе Хазарде. Я и Райх знали совсем немного о современной литературе, но сексуальная озабоченность этого писателя вполне естественно интересовала Флейшмана. Мы узнали, что Хазард имел широкую популярность в авангардистских кругах за свою странную смесь садизма, научной фантастики и безысходного пессимизма. Берлинские ночные клубы для извращенцев даже регулярно платили ему просто за то, чтобы он ежемесячно проводил там оговорённое число часов — к вящему удовольствию клиентуры. Флейшман описал нам некоторые его работы и добавил такую интересную деталь, что Хазард начал писать, будучи наркоманом, но потом заявил, что самостоятельно вылечился от этого пристрастия. Всё, что Флейшман рассказывал о Хазарде, указывало на то, что он был ещё одним "зомби" Паразитов сознания. Флейшман виделся с ним лишь раз и вынес от этой встречи довольно неприятное впечатление. По его словам, он записал в своём дневнике: "Разум Хазарда словно вскрытая могила", кроме того, несколько дней после встречи он находился в подавленном состоянии.
      Теперь перед нами вставал вопрос: следует ли нам работать совместно, или же позволить Флейшману выбирать союзников самостоятельно? Мы согласились, что последнее было довольно опасно и будет лучше, если такие решения мы будем принимать все вместе. С другой стороны, времени могло быть и меньше, чем мы думали. Необходимо было собрать маленькую армию людей высокого интеллектуального уровня, и каждый, пришедший в наши ряды, всё больше облегчал бы нашу задачу. Флейшмана было легко убедить, потому что нас было двое, а когда нас будет вполне достаточно, легко будет убедить и весь мир. И тогда начнется настоящая битва...
      В свете всего произошедшего кажется просто невероятным, что мы могли быть столь самоуверенными. Но не надо забывать, что до сих пор удача была на нашей стороне, и мы поверили в то, что Паразиты беспомощны перед теми, кто знает об их существовании.
      Когда тем же вечером бы поехали провожать Флейшмана на самолет, он, помню, сказал, глядя на толпы на ярко освещённых улицах Анкары: "Я чувствую себя, словно за эти выходные я умер и заново родился — совершенно другим человеком". А в аэропорту он заметил: "Странно, но для меня все эти люди выглядят как спящие. Они все сомнамбулы." Мы поняли, что нам нечего беспокоиться, чем будет занят Флейшман: он уже овладевал "страной разума".
      С тех пор всё стало происходить настолько быстро, что неделя казалась одним сплошным событием. Тремя днями позже Флейшман вернулся с Элвином Кёртисом и Винсентом Гиоберти. Он прибыл в четверг утром и уехал в пять вечера того же дня. Людей лучше Кёртиса и Гиоберти мы и желать не могли, особенно касательно Кёртиса. Он подошёл к интересовавшей нас проблеме через изучение экзистенциальной философии и, исходя из своих исследований, даже начал подозревать о существовании Паразитов. Но нас встревожила одна вещь. Кёртис также упомянул Феликса Хазарда и ещё более усилил наши подозрения, что Хазард был прямымагентом Паразитов, их "зомби", чей разум был полностью захвачен, когда он находился в наркотической отключке. Несомненно, он оказывал на многих людей какое-то злобное влияние, весьма возбуждавшее молодых невротичных девушек. У Кёртиса, как и у Флейшмана, он так же вызвал беспокойство. Но, что было ещё хуже, Хазард дважды глумился над работами Кёртиса в авангардистском журнале, издаваемом в Берлине. Кёртису придётся быть более осторожным, чем всем нам остальным — в глазах Паразитов он уже был подозреваемым.
      Если бы мы не были дураками, то организовали бы убийство Хазарда — это не вызвало бы у нас каких-либо затруднений. Флейшман уже немного развил элементарные силы психокинеза, и, немного потренировавшись, мог бы усилить их до степени, чтобы направить Хазарда под колёса движущегося автомобиля, который бы вёл Кёртис или Гиоберти. Но мы тогда ещё испытывали обыкновенные угрызения совести и не могли до конца понять, что Хазард был ужемёртв, и вопрос заключался лишь в том, чтобы сделать его тело бесполезным для Паразитов.
      В течение трёх следующих недель Флейшман приезжал к нам на каждые выходные, всегда привозя новых союзников — Спенсфильда, Эмиса, Кассела, Ремизова, Ласкаратоса (из Афинского Университета), братьев Грау, Джонеса, Дидринга и первую среди нас женщину — Зигрид Элгстрём из Стокгольмского Института. За двадцать дней все они прошли через наши руки. По поводу всего этого я испытывал смешанные чувства: испытывал облегчение, что тайна становится известной всё большему кругу людей, и что мы с Райхом больше не единственные её хранители, и в то же время всегда опасался, что кто-нибудь допустит ошибку и предупредит Паразитов. Хотя тогда я и был убеждён, что они не представляют реальной опасности, но внутреннее чутьё всё-таки подсказывало мне, что необходимо было сохранять секретность.
      Некоторые события были особенно волнующими. Братья Грау, Луис и Генрих, всегда были близки друг к другу и уже обладали определённой способностью связываться телепатически. Своими психокинетическими силами они превосходили всех нас и показали, что мы, возможно, недооценивали важность ПК. Я присутствовал в Зале древностей Британского Музея, когда они, сконцентрировавшись в унисон, сдвинули мраморный блок весом тридцать тонн. Кроме меня там были Яннис Ласкаратос, Эмлин Джонес, Жорж Рибо и Кеннет Фернеукс (директор археологического отдела, которого "инициировал" я лично). Братья объяснили, что они сделали это, каким-то образом усиливая старания друг друга в пульсирующем ритме. Тогда мы совершенно не могли их понять.
      Прежде чем я начну описывать первое постигшее нас несчастье, мне следует сказать ещё кое-что о психокинезе, поскольку он играет важную роль в моём повествовании. Конечно, ПК был простым и естественным следствием нашего нового предназначения, данным нам для борьбы с Паразитами. Первое, что я понял, начав осваивать науку Гуссерля, было то, что люди упустили простой секрет своего существования, хотя он и достаточно очевиден, чтобы его мог заметить каждый. А секрет следующий: низость человеческой жизни — и сознания — происходит от слабости луча внимания, который мы направляем на окружающий мир. Представьте, что у вас есть мощный прожектор, но внутри него нет отражателя. Включив его, вы получите кое-какой свет, но он будет расходиться во всех направлениях, и большая его часть будет поглощаться внутри самого прожектора. Но стоит вам установить в нём вогнутое зеркало, и вы уже зададите свету определённое направление, и он, сразу же став в десять раз мощнее, помчится сквозь пространство словно пуля или копьё. Но даже это всего лишь полумера, так как, хотя все лучи света теперь и распространяются в одном и том же направлении, в действительности световые волны "идут не в ногу", как недисциплированная армия, бредущая по улице. Если же теперь вы пропустите свет через рубиновый лазер, то в результате волны начнут "маршировать в ногу", и их мощь возрастёт в тысячу раз — точно так же, как ритмичный топот армии смог разрушить стены Иерихона .
      Человеческий мозг тоже своего рода прожектор, направляющий луч "внимания" на мир, но он всегда был прожектором без отражателя. Наше внимание ежесекундно меняет своё направление, так как по существу мы не умеем направлять и фокусировать его луч. Но, тем не менее, это действительнослучается довольно часто. Например, как заметил Флейшман, сексуальный оргазм фактически и есть направление и фокусировка этого "луча" сознания (или внимания). Луч внезапно усиливается во много раз, в результате чего и появляется чувство огромного удовольствия. "Вдохновение" поэтов в точности то же самое: благодаря счастливой случайности, какой-то неожиданной настройке разума, луч внимания на миг поляризуется, и что бы не попало в его фокус, всё выглядит трансформированным, затронутым "великолепием и свежестью мечты". Нет нужды добавлять, что сюда же относятся и так называемые "мистические" видения, но они уже имеют характер случайного касания направленным лазером. Когда Якоб Бёме увидел солнечный свет, отражённый от оловянной чаши, и заявил, что видел Небеса, он говорил сущую правду.
      Люди не понимают, что их жизнь так уныла из-за отсутствия направленности и фокусировки их луча внимания — хотя, как я уже сказал, этот секрет веками лежал у них под носом. И с начала девятнадцатого века Паразиты делали всё, что только можно, чтобы отвлечь человечество от этого открытия — открытия, которое было бы совершенно неизбежнопосле эпохи Бетховена, Гёте и Вордсворта. Они достигли этого, главным образом поощряя склонность человека представлять всё в неопределённом свете и тратить время на пустяки. На человека внезапно находит озарение великой идеей — на миг его разум фокусируется. И вот здесь и включается привычка: желудок жалуется на пустоту внутри себя, глотке слишком сухо, и лживый тоненький голосок шепчет: "Иди и удовлетвори свои физические потребности, а после ты сможешь сконцентрироваться на этом в два раза лучше". Он подчиняется — и эта великая идея тут же вылетает у него из головы.
      Как только человек наталкивается на тот факт, что его внимание есть "луч" (или, как это говорит Гуссерль, что сознание "умышленное"), он познаёт основополагающий секрет. Теперь всё, что ему остаётся понять — это то, как поляризовать этот луч. Именно "поляризованный" луч и вызывает эффект ПК.
      Братья Грау совершенно случайно и открыли способ использовать разум друг друга в качестве рубинового лазера, устанавливая луч "в одну фазу". Конечно, они ни в коем случае не были экспертами в этой области, ибо расходовали впустую 99% мощности луча, но даже оставшегося процента было достаточно, чтобы с величайшей лёгкостью сдвинуть тридцать тонн, и этого даже вполне хватило бы, чтобы переместить блок весом пятьсот тонн, имей мы таковой в наличии.
      До сих пор, с той самой ночи 14 октября, когда разразилась катастрофа, я так и не смог узнать, на ком лежит вина за предупреждение Паразитов. Возможно, это был Жорж Рибо, довольно странный маленький человек, введённый в наш круг Гиоберти. Рибо написал различные книги по телепатии, магии, спиритуализму и так далее, с заголовками вроде "Скрытый Храм" и "От Атлантиды до Хиросимы", а также издавал журнал "Les Horizons de L'Avenir" . Пожалуй, было бы несправедливо сказать, что Гиоберти проявил недостаточно рассудительности при его выборе. Рибо обладал глубоким интеллектом и был хорошим математиком, и его книги показывали, что он подошёл очень близко к тому, чтобы заподозрить о существовании Паразитов. С другой стороны, они были слишком гипотетические и недостаточно научные. Он, бывало, перескакивал от Атлантиды к атомной физике, от примитивных племенных обрядов к кибернетике, и мог испортить разумный аргумент по эволюции ссылкой на недостоверный "факт" из спиритуалистической литературы. В одной и той же сноске он мог упомянуть и учёного, и какого-нибудь свихнувшегося спиритуалиста. Рибо приехал в Диярбакыр специально, чтобы увидеть меня — маленький мужчина с худым нервным лицом и пронизывающими чёрными глазами. Несмотря на его ум и знания, у меня сразу же появилось чувство, что он надёжен менее всех остальных, с кем я общался. Его движения были слишком нервными и быстрыми, и он был далеко не так устойчив и твёрд в ментальном плане, как другие. Райх выразил это так: "Он недостаточно беспристрастен".
      В десять часов вечера я делал заметки в своей комнате. Внезапно у меня появилось то самое чувство тревоги, которое всегда говорило о присутствии Паразитов — всё было в точности так, как и на Перси-Стрит. Я решил, что они проводят нечто вроде периодической проверки, и просто спрятал свою новую личность в старую и принялся размышлять о какой-то шахматной задачке. Я намеренно рассматривал её медленно, тщательно обдумывая каждый ход, хотя мой разум и мог немедленно перескочить прямо к решению. Где-то на полпути до разрешения я отвлёкся и пошёл за фруктовым соком (я избегал употреблять алкоголь, тем более что теперь я мог довольно легко прийти в возбуждение мгновенным сосредоточением). Затем притворился, что потерял мысль о решении и старательно начал всё с начала. Через полчала или около того, я зевнул и дал своему разуму устать. Всё это время я чувствовал, что Паразиты продолжают за мной наблюдать, причём на более глубоком уровне сознания, чем тогда на Перси-Стрит. Год назад под таким надсмотром я бы даже не испытывал угнетённости — он был совершенно вне области сознательной и даже подсознательной чувствительности.
      Пролежав в кровати десять минут, я почувствовал, что они ушли, и начал думать о том, чтобы они смогли мне сделать, если бы решили напасть. Это трудно объяснить, но мне казалось, что мой разум достаточно силён, чтобы отразить даже очень мощную атаку. В полночь зазвонил видеофон. Это был Райх, и он выглядел встревоженным:
      — Они были у тебя?
      — Да. Ушли час назад.
      — От меня только что. Это был мой первый опыт общения с ними, и он мне совсем не понравился. Они сильнее, чем мы думали.
      — Не знаю. Мне кажется, это была обыкновенная проверка. Тебе удалось спрятать свои мысли?
      — О, да. Я как раз работал над надписями на Блоке Абхота, и я просто сосредоточился на них и стал думать в два раза медленнее.
      — Позвони, если тебе потребуется моя помощь. Думаю, мы могли бы попробовать держаться в одной фазе, как братья Грау. Может, это сработает.
      Я вернулся в постель и из предосторожности погрузился в сон старым способом, а не мгновенным отключением — как мы выключаем свет.
      Проснулся я в подавленном состоянии, как с похмелья или во время начала болезни. Мой разум был раздражён и словно сведён судорогой — тело испытывало бы такое же ощущение, если бы я заснул в каком-нибудь холодном и сыром месте. Я сразу же понял, что время обмана прошло. Пока я спал, они спокойно вернулись и пленили меня — я был словно крепко связан по рукам и ногам.
      Теперь, когда их нападение всё-таки произошло, оно не казалось столь неприятным, как я полагал раньше, да и само их присутствие отнюдь не было отвратительным, как я тоже всегда думал. Просто оно было чуждым и имело черту, которую я могу охарактеризовать как "металлическая".
      У меня и мысли не было о сопротивлении. В тот момент я был словно человек под арестом, лучшей возможностью спастись которого было постараться убедить своих пленителей в том, что они ошибаются. Так что я реагировал, как делал бы это и год назад: с некоторым страхом, замешательством, но не особенно паникуя и с уверенностью, что с помощью дозы аспирина смогу избавиться от этой угнетённости. Я просмотрел в уме все свои действия за предыдущий день, чтобы объяснить возникшее чувство болезни.
      В течение получаса ничего не происходило. Я просто неподвижно лежал, не слишком беспокоясь, и гадал, ослабят ли они свою хватку. Я чувствовал, что в случае необходимости смогу напрячь свои силы и отбросить их.
      Затем я стал понимать, что всё это было бессмысленно. Они знали, что я знаю, и они знали, что я притворяюсь. И, будто прочтя мои мысли, Паразиты перешли к новой фазе. Они принялись давить на мой разум с такой силой, что в былые времена от этого я просто сошёл бы с ума. Точно так же, как обыкновенная тошнота даёт о себе знать чувством физической угнетённости, так и ментальная угнетённость, вызванная их давлением, была сродни тошноте.
      Очевидно, я должен был начать сопротивляться, но решил пока не показывать им свою силу. Я сопротивлялся пассивно, как если бы не знал об их давлении — возможно, у них было чувство, что они пытаются столкнуть с места стотонный блок. Их напор всё возрастал, я же был совершенно уверен в себе, зная, что обладаю достаточной силой, чтобы выдержать давление в пятьдесят раз больше этого.
      Однако через полчаса я уже чувствовал, что мой разум словно держит на себе целый Эверест. У меня всё ещё оставалось достаточно сил, но, продолжайся такое давление и дальше, я мог их истощить. Не оставалось ничего, кроме как показать Паразитам, на что я способен. Сделав усилие, словно рвал на себе цепи, я отбросил их, затем настроил луч своего внимания примерно на мощность сексуального оргазма и ударил по Паразитам. Удар можно было сделать сильнее в десять раз, но я хотел, чтобы они не знали всех моих возможностей. Я был всё также спокоен и не чувствовал ни малейших признаков паники, я даже почти наслаждался этой схваткой. Если я одержу победу, то в будущем мне не придётся столь тщательно ограничивать свою силу, поскольку в любом случае они уже будут её знать.
      Результат первой попытки меня разочаровал. Давление исчезло и они рассеялись, но мне показалось, что они остались невредимыми. Как будто бьёшь тень. Я был бы бесконечно рад, почувствовав, что ударил их — как боксёр, сразивший ударом противника, — но мне это явно не удалось.
      Их атака возобновилась немедленно. На этот раз она была столь внезапна и яростна, что мне пришлось отражать её из неподготовленной позиции. Можно было бы сказать, что я был подобен домовладельцу, столкнувшемуся с нападением шайки бродяг. Я чувствовал, что эти создания принадлежат какому-то "низшему" порядку, что они попросту паразитирующие клопы, не имеющие никакого права на мой разум. Словно крысы из сточной трубы, они решили, что достаточно сильны, чтобы напасть на меня, и моим делом было показать им, что я этого не потерплю. Я не испытывал страха — я знал, что они на моей "территории". Когда они вернулись, я снова резко и сильно ударил по ним и почувствовал, как они рассеялись.
      Возможно, непосвящённый спросит меня, действительно ли я "видел" их, или чувствовал, что у них есть какая-то определённая форма. Ответ — нет. Мои ощущения будет лучше понять, если вы представите состояние, когда вы в жару, вы изнурены, и вам кажется, что всё идет хуже некуда. Стоит вам лишь начать переходить дорогу, и по вашим ногам почти проезжает автобус. Вы чувствуете, что против вас вся вселенная, вы словно идёте между двумя шеренгами убийц. Вы больше не чувствуете себя в безопасности, и вам кажется, что абсолютно всё в вашей жизни ужасающе непрочно и хрупко. Всё это и даёт приблизительное представление об атаках Паразитов. В старые дни я бы предположил, что это просто приступы пессимизма и жалости к самому себе, и быстро нашёл бы, о чём поволноваться — чтобы эти приступы казались оправданными. Мы вступаем в такие сражения по сотне раз в день, и победа в них достигается отбрасыванием пессимизма и какого-то ни было беспокойства о жизни, решительностью и осознанием важности собственного предназначения. Всем нам известно о "тайной жизни", протекающей внутри нас, и моя тренировка за последние месяцы просто сделала эту тайную жизнь доступнее. Моя сила исходила из оптимизма, "позитивного мышления", если я могу воспользоваться этим весьма сомнительным выражением .
      Я сражался с ними в течение часа, стараясь не думать о том, что случится, если их окажется несколько миллионов — вполне достаточно, чтобы продолжать атаковать неделями, пока мой разум не истощится. Когда эта мысль появлялась сама собой, я подавлял её. Но это была, конечно же, главная опасность.
      К пяти часам я уже немного устал, но совсем подавлен не был. Именно тогда мне показалось, что они получили подкрепление и группируются для атаки. На этот раз я решил рискнуть, позволив им подойти ближе — я хотел выяснить, смогу ли причинить им вред. Я дал им надавить на себя, подобно огромной толпе, подпуская всё ближе, пока не почувствовал, что задыхаюсь. Ощущение было ужасное, как будто кто-то зажимает руку в тисках. Напор увеличивался, но я всё ещё не сопротивлялся. Затем, когда держаться стало уже слишком тяжело, я собрал всю силу своего разума и ударил по ним, подобно пушке, прямо в их гущу. На этот раз ошибки не было. Может, они и были легки, как рой мух, но они сгруппировались таким плотным слоем, что не смогли отступить достаточно быстро, и к своему удовлетворению я почувствовал, что повредил большое их количество.
      Затем на полчаса воцарилось спокойствие. Паразиты были всё ещё там, но было ясно, что им основательно досталось. Позднее я выяснил, что произошло. За месяцы подготовки я научился вызывать внутреннюю силу, которая была ментальным эквивалентом водородной бомбы. Тогда я применил её в первый раз, так что даже сам не знал всей её мощи. Они напали толпой, словно стая крыс на котёнка, — и вдруг обнаружили, что атакуют взрослого тигра. Не было ничего удивительного, что они испугались.
      Я был очень доволен. Хотя я и ударил по ним в полную силу, но истощён по-прежнему не был. Я чувствовал себя свежим и сильным, как и прежде, и опьянение разгромом Паразитов придало мне мысль, что я смогу выдержать ещё несколько недель.
      Но когда дневной свет начал пробиваться сквозь занавески, я понял, что столкнулся с чем-то, к чему не был готов. У меня возникло какое-то странное ощущение — как будто неожиданно чувствуешь у своих ступней холодную воду, которая медленно поднимается вверх. Только через некоторое время я понял, что Паразиты атакуют из какой-то части моего разума, о существовании которой я и не подозревал. Я был силён, потому что сражался с ними с помощью знаний о разуме, но я даже не догадывался, насколько ничтожны они были — я был подобен астроному, изучившему Солнечную систему и полагавшему, что он знает всю Вселенную.
      Паразиты же атаковали меня из-под того, что я знал о себе самом. Я как-то задумался об этом, но отложил проблему — и правильно, впрочем, — как требующую большей подготовки. Я довольно часто размышлял о том, что наша жизнь полностью основана на "недвижимости", которую мы считаем за нечто само собой разумеющееся. Для ребёнка это его родители и дом, позже приходят страна и общество. И на первых порах такая поддержка нам просто необходима. Ребёнок без родителей и постоянного жилья растёт, не чувствуя себя в безопасности. Ребёнок, у которого хорошая семья, возможно, позже станет осуждать своих родителей или даже оттолкнёт их совсем (хотя это вряд ли), но это происходит, только когда он достаточно силён, чтобы жить одному.
      Все самобытные мыслители развиваются, отбрасывая эти "поддержки" одну за другой. Они могут продолжать любить своих родителей и страну, но они любят их с позиции силы — силы, которая начинается с отказа.
      Однако, в действительности люди никак не могут научиться оставаться в одиночестве. Они ленивы и предпочитают поддержку. Человек может быть дерзновенным незаурядным математиком, и в то же время рабски зависеть от своей жены. Или он может быть сильным свободным мыслителем, получая при этом от восхищения нескольких своих друзей и учеников гораздо больше поддержки, чем даже сам мог бы признать. Короче, люди никогда не подвергают сомнению всесвои поддержки, лишь некоторые из них, продолжая остальные считать само собой разумеющимися.
      Я был столь поглощён захватывающим изучением новых ментальных континентов, отвергая свою старую личность и её характерные черты, что совершенно не осознавал, что продолжаю всё также твёрдо стоять на десятках этих обыкновенных черт. Например, хотя я и чувствовал, что моя личность изменилась, чувство персонификации по-прежнему было сильным. Это чувство, будучи самым основополагающим, исходит от якоря, лежащего на дне глубочайшего моря. Я все ещё рассматривал себя как принадлежащего человеческой расе, как жителя Солнечной системы и Вселенной пространства и времени. Я считал пространство и время непреложным фактом и никогда не задавался вопросом, где был до рождения или где буду после смерти. Я даже не занимался проблемой собственной смерти, отложив это "на потом".