Владимир Угрюмов
      Рожденные перестройкой
      Молодой человек выходит из тюрьмы, где отсидел свой первый срок - пять лет. Остановившись в первом же крупном городе, он грабит таксиста и, приобретя таким образом первоначальный капитал, начинает заниматься частным бизнесом, а позднее, сам оказавшись жертвой мошенников, сколачивает банду рэкетиров и "подминает" под себя весь город, проявляя при этом крайнюю жестокость.
      Глава первая
      Одним глотком я осушил полстакана водки, зажевал соленым огурцом, оглядел грязный и вонючий зальчик пивной. Контингент здесь обитает еще тот: небритые одутловатые морды мужиков и спившихся баб, сине-фиолетовые носы, мутные глаза, грязная, рваная одежда, кислый запах пива, мочи и давно не мытых тел - мерзостное зрелище, но это и есть наша Россия-матушка в ее многообразии. "Вот ведь чушки, перхоть подрейтузная", - мысленно сплюнул я.
      Сам я три дня назад "откинулся" по "звонку" с зоны общего режима. Прикатил сюда из Хабаровска этим утром. Зоновские корешки подогрели меня на выход путевыми вольнячими шмотками, и сейчас я резко выделяюсь в толпе местного пивняка новеньким джинсовым костюмом, классными "колесами" под "казак" и длинным белым тулупом из овчины.
      На улице почти весна, март месяц, но в здешних широтах еще довольно морозно и полно снега - за окнами "стекляшки" минус двадцать семь. В колонии мне сделали билет до моего родного Питера, но я решил, что мне туда рано. А что делать в Питере, когда нет ни жилья, ни денег? Родных тоже нет. Друзей? Насчет друзей я не знаю: за пять долгих лет на зоне могли забыть. Я помню всех, но помнят ли обо мне? Да и черт с ними! Какая разница, помнят или нет?! Ни один не написал мне в зону ни строчки. Какие же они тогда друзья? Ублюдки вонючие!
      Сплюнув уже реально на и без того захарканный пол, я достал дерьмовую "Приму" и закурил. Добрался я только до Красноярска. Зима, и что делать? Можно, конечно, ставить себе вопросы до бесконечности, а вот отвечать на них... В кармане осталось пятнадцать рублей. Гостиница стоит в городе не меньше пяти рублей в сутки. Значит, хватит ненадолго. По "волчьему билету" - справке об освобождении - на работу не устроишься. Нужно где-то прописаться, найти жилье. Работать на государство я не собираюсь. Да вроде сейчас уже можно никуда не устраиваться и никакие менты тебя за "тунеядку" не прихватят. Старое политбюро с Генеральным секретарем скинули куда подальше, и теперь в стране правит Горбачев. На зоне я видел по ящику, что произошло нечто вроде переворота, но без крови. Коммунякам объявили, что страна теперь поворачивается к коммунизму пятой точкой и будет галопом догонять счастливое будущее капитализма. Даже клич бросили в народ - "Обогащайтесь!" Не хило в натуре получается. Если раньше за обнаруженную в твоем кармане валюту сажали так, что иногда лоб зеленкой мазали, то теперь имей той валюты сколько хочешь и тебя будут только больше уважать. В общем, я понял только одно: что бы у нас в России ни строили, один хрен, будет беспредел. А иначе у нас и быть не может. Раз сказали людям в открытую "Обогащайтесь!", так теперь будут воровать все: кому положено и кому нет. Вон водка и вино уже почти пропали - вводят какой-то сухой закон. Виноградники рубят. Чем им виноград-то помешал? Пусть бы детишки ели да сок пили... Кажется, что сейчас совсем у властей башка поехала. Да что там говорить, карточки, бля, ввели, талоны на мыло, на сахар, на масло и так далее. Жрать в общем нечего! У спекулей конечно есть все. Вон водку купил, а она аж за тридцатник стоит! Цыгане продают. Взял, можно сказать, на последние. Надо ведь как-то по-людски свободу встретить. Да вот только нет рядом корешка верного, чтобы потереть за жизнь, погрустить.
      Вмазал еще полстакана. На меня косо посматривают с соседних столиков-стоек. Сидеть здесь нельзя, стоять нужно. Как, бля, лошади в загоне! А ханыгам завидно, что хлещет мужик дефицитную водяру в одну харю и никому не наливает.
      - Эй! - тыкаю пальцем в молодого парня, стоящего за соседним столом. По виду он еще не совсем спился. - Иди сюда!
      Молодой ханыга, почуяв, что привалило хлопнуть на халяву, не заставляет себя ждать и упрашивать.
      - Тебя как зовут? - хмуро интересуюсь у него.
      - Петром. Петр я, - быстро отвечает парень и длинно сглатывает слюну, не сводя глаз с бутылки "пшеничной" на столе.
      Наливаю ему полстакана и пододвигаю:
      - Пей!
      Он быстро хватает стакан и тут же опрокидывает в себя его содержимое. Его острый кадык даже не дернулся под кожей. Наливаю еще ему и себе. Поднимаю стакан. Смотрю на гомонящий зал.
      - Эй! Заткнитесь все! - рявкаю на весь зал. Народ послушно притихает. А ну-ка, дешевки, у кого что там есть в посуде? Я пью за тех, кого сейчас нет со мной, которые остались в зоне! И вы, суки, пейте!
      Народ нехотя и молча подчиняется. Лишь двое мужиков в засаленных телогрейках в углу пивной разрешили себе отвернуться демонстративно и базарить о чем-то, когда я говорил. Парнишка по имени Петя подобострастно выпивает за здоровье моих зоновских корешков.
      Для всех этих бродяг я, наверное, смотрюсь внушительным и злым медведем: метр восемьдесят семь, широк в плечах, мускулист и резок. В своем тулупе я кажусь еще выше и еще мощнее. Наверное, так все и есть.
      Залпом выпив водяру, ставлю стакан на стол и через весь зал иду в угол, где сидят наглые мужики. Те настороженно замерли. Без слов с ходу врубаю одному из них ногой под подбородок и, пока второй попытался свинтить в сторону, его же пивной кружкой втираю мужику в лобешник. Полетели осколки кружки, потекла кровь. Удар "казаком" в горло добивает мужика окончательно. Расправа видится всем короткой и зверской.
      Немного постояв над бездвижными телами мужиков, решаю, что достаточно стравил пар.
      Развернувшись и не обращая внимания на публику, выхожу на мороз. Снег, солнце, запахи приближающейся весны. Или это только мне кажется насчет запахов? После синюшной вони пивняка свежий воздух может опьянять почище спирта.
      По краям улиц и тротуаров сугробы почти в человеческий рост. Нет, в Сибири, в Красноярске, весной еще не пахнет. Но главное - это не весна. Главное - это обретенная свобода и то, как я настроил себя на вольную жизнь. Мне предстоит выживать. Я ни за что не стану таким вот синяком, как те из пивнухи. Так опуститься я не смогу. Жизнь - сука, и законы в ней сучьи! Хочешь выжить, нужно пройти по трупам врагов. Враг - это все. Ты не нужен никому, и никто не нужен тебе. Такой у меня настрой.
      Выйдя к дороге, останавливаю такси.
      - Куда едем, барин? - весело интересуется таксист, сверкая хитрыми глазами прожженного мошенника.
      - К цыганам можешь? - как бы неуверенно спрашиваю я.
      - За водкой, что ли? - оживляется таксер.
      - А за чем же еще? - усмехаюсь я. - За ней родной и поедем!
      Таксист зачем-то оглядывается.
      - Здесь все и найдешь, - тихо говорит он. - Давай залазь, не студи машину!
      Обхожу капот "Волги" и забираюсь на переднее сиденье.
      - По сколько гонишь? - интересуюсь у него.
      - Тридцатка. У цыган сейчас четвертак, да если ехать отсюда, то на то и получится. Даже больше. Бери у меня! - предлагает таксер.
      - Наверное, так действительно будет лучше... - немного поразмыслив, соглашаюсь я.
      - Во! А я тебе о чем?! - смеется водитель. - Погодь, сейчас отъедем подальше. Тут менты могут подвалить. А она у меня в багажнике.
      Заезжаем в ближайшие дворы. Таксист сходил и принес пару бутылок.
      - Неплохо, наверно, берут? - интересуюсь я у водилы. - Ты так скоро миллионером русским станешь.
      Водила самодовольно напыжился:
      - Куем помаленьку. У меня сеструха на орсовской базе пашет завскладом. Так что бизнес у нас, можно сказать, семейный! - хохочет он. - Я вот уже с четырех утра десяток ящиков продал. Ты бы видел, как у меня тачка загружена была, - как снаряды лежали! Так тебе две или больше? У меня там еще три штуки остались. Сдам их-и домой. План на сегодня, можно сказать, сделан!
      - Хорошее дело, прибыльное, - хвалю мужика, а сам вытаскиваю руку из кармана. Лезвие "выкидухи" сверкнуло холодно и хищно. У водилы глаза полезли на лоб.
      - Не кипишуй, паря, - прошипел я, ткнув нож водиле под ухо. По лезвию прокатилась капелька крови. Водила дернул головой, но она уперлась в стойку кузова. - Башли монеты и не рыпайся, сука, убью!
      Таксист-кооператор молча извлек из кармана пухлую пачку разномастных купюр, протянул ее мне.
      - Не убивай! - проскулил водила.
      - Гони остальные! - приказываю я, и он послушно выворачивает все карманы.
      Выпихнув его из салона, надеваю перчатки и завожу двигатель. Настроение улучшилось. Когда-то давно, когда я был еще совсем юнцом, мой сосед, уголовник с большим стажем, учил: "Не верь! Не бойся! Не проси!"
      "Нельзя верить никому, ибо, как только ты решишь, что уверен в человеке, как в самом себе, тебя тут же подставят".
      "Не бойся! - говорил старый налетчик, не раз грабивший с оружием в руках инкассаторов. - Мы все равно все умрем, поэтому нам некого бояться и нечего! И если люди будут видеть, что ты не просто не боишься, а презираешь их, себя, смерть, они пойдут за тобой и сделают все так, как ты им скажешь. Плюнь на страх, выкинь его из себя, и ты станешь великим. Всю толпу держит только страх, страх за себя, за близких, страх перед законом. Стань выше этого, и ты станешь выше всех!"
      Когда-то я попробовал, и у меня получилось. Меня стали бояться, уважать. Может, и не уважали, но молчали, когда я говорил или что-то делал. Я понял, что нужно быть сильным среди сильнейших. Если кто-то сильнее тебя, то стоит взять нож, цепь, пистолет - и все моментально меняется. Я научился не бояться ничего и никого. Самое главное - уметь презирать собственную смерть. Она еще успеет взять реванш, но пока делать ей рядом со мной нечего! Страха быть не должно, нужно быть лишь предельно осторожным. Нужно уметь чувствовать опасность, как это чувствуют животные, уметь обойти, ударить внезапно, наверняка.
      И еще говорил старый рецидивист: "Не проси!" Тогда я только что закончил восьмой класс, мы сидели возле озера и пили вермут. Он вытащил из-за пазухи наган и вложил его мне в ладонь. "Вот твой лучший друг, - торжественно сказал он. - Этот никогда тебя не предаст, не бросит в беде, не подведет. В любой момент он спасет тебя от врагов, от смерти, а если будет нужно, то поможет с честью выйти из игры, которую мы все называем "жизнь". Поверь в его силу, как в самого себя, и это даст тебе право нажать на курок в нужный момент. А главное, запомни - никогда ни о чем не проси! Не унижай себя. Когда ты просишь у кого-нибудь, тебе всегда плохо. Очень трудно научиться просить. Для этого человек должен себя пересилить. Только зачем это делать? Возьми на правах сильного! Если это тебе важно и нужно, возьми! Но никогда не делай перебор. Никогда! Убить легко. Но трудно будет жить с этим. Никогда не убивай зря! Хищник - очень искреннее животное. Человек подлее и хитрее. Хищник убивает только для того, чтобы выжить самому, и никогда не убивает напрасно. Запомни это, и будь хищником".
      Глава вторая
      Я переночевал в общаге строительного техникума. Устроиться туда оказалось просто. Зашел со своей водкой, спросил о каком-то мифическом приятеле и, якобы не найдя его, собрал небольшую компанию. Весь день мы пили, посылали кого-то за водкой и самогоном к спекулянтам, пропили до ночи и рухнули спать. Место мне нашлось. Пил я, стараясь оставаться при памяти.
      Ночью, лежа на старой скрипучей кровати, я ворошу в памяти последние события. У таксиста я забрал почти шесть тысяч рублей. Что дальше? Сумма внушительная, даже можно купить машину. Но на кой мне машина, если нет прав? Прогулять деньги можно, а что потом? Кажется, в первую очередь стоит сделать прописку и получить паспорт. Затем... Затем нужно знать, как жить дальше. Сейчас в России поперло в гору кооперативное движение. Может, открыть магазин и стать коммерсантом? Нет, не получится. Какой из меня коммерсант? Смешно, честное слово! А вот подоить коммерцию, это идея! А может все-таки и самому попробовать? Сегодня, когда пили, один. паренек, студент, который живет в Type, говорил, что эвенки за водку что хочешь отдадут. Меха: соболь, песец неплохо... То, что северные народности за пойло отдают все, а тем более сейчас, когда с выпивкой везде напряг, это я уже слышал не раз, на зоне многое о чем рассказывали. Что ж, наверное, стоит попробовать, но для начала нужно "проколоться", нужна прописка, чтобы менты не цеплялись на каждом углу. Этим я и решил заняться завтра же.
      Место в общежитии я сделал себе уже на следующий день. Съездил на экскаваторный завод, и в отделе кадров меня быстренько оформили плотником-бетонщиком третьего разряда. Справка с зоны никого из кадровиков не удивила. Оказывается, таких, как я, полстройки шатается, а рабочие руки всегда нужны, особенно на больших производствах.
      Получив необходимые бумаги, я поехал в общежитие, где мне показали мою койку. За три дня в местной ментовке оформили все необходимое, и я, сдав фотографии, стал ждать свой новый паспорт. На работу все-таки пришлось походить, тут уж ничего не сделаешь.
      Работа как работа, бетонировать фундаменты будущих цехов. Бригада ничего особенного. Все это мне было неинтересно.
      Но вот наконец мне выдали паспорт с пропиской по общаге. Переговорив с комендантом общежития, я заручился его поддержкой на будущее - разумеется, не безвозмездно. Суть его помощи заключается в том, что я буду заниматься своим бизнесом, а комендант прикрывает меня от начальства на заводе. На работу я решил забить и более туда не появляться. Основное я сделал. С паспортом, пусть даже и выпишут, можно податься уже куда угодно. Часть денег, добытых у таксера, я положил в Сбербанк. Не хранить же их при себе, тем более в общаге.
      Я все-таки решил заняться своим маленьким бизнесом. Попробовать. В универмаге я договорился с заведующей, что буду скупать у нее тройной одеколон. Небольшая стограммовая склянка стоит сорок семь копеек. Я ей накидываю десять копеек сверху.
      Первую партию в пятьдесят коробок я решил везти в Заполярье, в поселок Ессей, к охотникам-оленеводам. Действую я, конечно, не по наитию, а по рассказу студента из техникума. Водку доставать дорого, но эвенки сожрут и "тройнуху" за милую душу. Осталось проверить на практике.
      В аэропорту выгружаюсь из такси с двумя спортивными сумками, битком забитыми коробками с одеколоном. Купив билет на пассажирский Як-40, прохожу к стойке регистрации. Прямо в зале, в толпе на полу, возле закрытого киоска "союзпечати" расположились наперсточники. Потенциальных "лохов" вокруг кидал собралось достаточно. Даже два дежурных мента по аэропорту с интересом следят за игрой, встав чуть подальше от народа.
      Усмехнувшись, регистрирую билет и багаж. Прохожу на посадку. Менты и служащий порта, проверяющие багаж, лишь переглянулись между собой, оценив мой груз по-своему.
      - Неужели все это выпьете? - не удержавшись, все-таки интересуется старлей.
      - Гигиена превыше всего! - добродушно улыбаясь, заявляю ему, забирая сумки с досмотрового стола. Милиционеры откровенно заржали.
      Прохожу в другое помещение. Здесь уже скопилось человек двенадцать. Нахожу себе уединенное местечко, ставлю сумки и закуриваю. Стекла заиндевели от мороза, из-за бетонного пола кажется, что холод продирает до костей. Когда же здесь начнется весна? Дымя сигаретой, рассматриваю пассажиров. Большая их часть эвенки или якуты, поди разбери. Какие-то бородатые русские мужики в тулупах и пышных унтах. Весь народ стоит с рюкзаками и старыми баулами. Мой взгляд задерживается на девушке, одетой по-северному, но в искусственной шубке. На вид ей лет двадцать пять. Лицо приятное, какое-то спокойное, русское, стоит одиноко и отстранение, а из багажа у нее лишь старенький дипломат.
      Докуриваю и швыряю окурок в заиндевевшую урну. Я уже и забыл, когда в последний раз имел женщину. Слишком давно это было. Теперь я уже не отрываю взгляда от лица незнакомки. Та определенно заметила, что на нее пристально смотрят, но делает вид, что этого не замечает.
      Решившись, подхватываю сумки, перехожу и встаю рядом. Вздохнув, улыбаюсь как можно более открыто. Девушке ничего не остается, как повернуться ко мне.
      - Меня зовут Антоныч, - весело представляюсь я.
      Девушка слегка подумала и все-таки улыбнулась в ответ:
      - Таня.
      Голос Тани мне тоже понравился, такой же спокойный и приятный, как и весь ее облик.
      - Простите, что так пристально вас разглядываю, - галантно извиняюсь я и чувствую, что не смогу говорить с ней ее языком. После долгих лет общения с уголовниками в лагере мне казалось, что я уже больше никогда не буду общаться с нормальными людьми. Хорошие манеры мне были привиты в детстве, и книг я прочел сотни, но все это было давно загнано улицей и тюрьмой в самые дальние уголки моей души. Сейчас же обычное человеческое общение - разговор с дамой - требует усилий. Я искренне стараюсь вспомнить все хорошее, что было во мне когда-то заложено. И главное, я хочу снова выражать свои мысли так, чтобы слова не резали слух, не отпугивали приятных мне людей. - Вы удивительно красивы! Я впервые вижу такую изумительную девушку! Если бы я мог, то мановением руки отменил бы все морозы, только чтобы не замерзала такая красота! Поверьте мне, я говорю вам это от всей души! - С ходу пользуюсь самым коварным приемом. Ни одна женщина не устоит перед лестью. Для того она и женщина, чтобы всегда надеяться, что появится человек, который увидит ее неземную красоту и будет без устали восхищаться ею.
      Девушка зарделась, опустив длинные ресницы.
      - Спасибо, - еле слышно говорит она. Я понял, что наше знакомство состоялось. В самолете мы поменялись местами с бородатым геологом, и я сел рядом с Таней. Потом заставил девушку рассказать о себе. Каждый человек хочет, чтобы слушали только его. И если дать ему такую возможность, вы станете для него лучшим другом на веки вечные. И это опять же не прибегая ни к просьбам, ни к уговорам. Надо только уметь направить разговор так, чтобы в вас почувствовали искренне заинтересованного собеседника. Я не психолог, но отлично знаю людей и могу управлять ими, подчинять, потому что чувствую человека почти с первого взгляда, с первых его слов и жалоб. Наверное, это у меня от природы.
      За полтора часа я узнал о Татьяне почти все. Она из Красноярска, где жила с мамой. Отец бросил их, когда Таня была совсем маленькой. Можно заподозрить, что ее мамаша путалась с каким-нибудь заезжим геологом, так как Таня сказала, что ее отец в Красноярске не живет. Сама девушка закончила мединститут и попала работать в больницу Туры. Тура, как известно, считается столицей Эвенкии. В Type Тане совсем не нравится, но ничего не поделать, она обязана отработать три года по распределению детским врачом.
      - Вы, наверное, видели, Антоныч, как теперь пьют в Красноярске, продолжает девушка разговор. - А в Type совсем люди спиваются. Просто страшно смотреть. И ведь все отражается на детях.
      В это время Як пошел на посадку, гася скорость, проваливаясь на доли секунды в воздушные ямы.
      Пассажирский аэропорт вынесен от Туры на пятнадцать километров. Здесь могут садиться и тяжелые транспортники за счет длинной и широкой посадочной полосы.
      Самолет выруливает к стоянке, расположенной недалеко от двухэтажного здания аэропорта. Аэропорт - громко сказано: барак для отдыха экипажей транспортников и диспетчеров, территория ГСМ - вот вроде и все местное хозяйство. Есть, правда, гараж для снегоуборщика. Тонкая длинная труба местной котельной дымит вовсю.
      - Наш самолет приземлился в поселке Тура, - объявляет стюардесса в засаленном кителе и мятой белой блузке. Поверх кителя у нее накинута соболья шуба, и на голове такая же шапка. В этих краях соболя не роскошь, а необходимость. - Температура за бортом - минус тридцать семь градусов. Экипаж корабля благодарит...
      Я не стал дослушивать и, поднявшись из узкого кресла в не менее узкий проход, сначала помогаю Тане надеть шубу, затем сам влезаю в свой полушубок военного покроя.
      - А я так и не спросила вас, Антоныч, вы живете в Type?
      За время полета девушка разговорилась окончательно, и никакой скованности уже в ней не чувствуется.
      - Нет, - улыбаюсь ей. - Я вообще-то здесь проездом. То есть пролетом.
      Таня весело смеется на подобную поправку.
      - А надолго? - в голосе девушки слышу надежду.
      - Нет. Собираюсь ненадолго в Ессей. Чисто коммерческий интерес.
      - Так вы кооператор? - удивленно приподнимает Таня брови.
      - Что-то в этом роде, - пожимаю плечами. - Моя фирма еще не прошла регистрацию, поэтому я только подбираю себе партнеров. Оцениваю возможности сбыта товара и прочее...
      - Здорово! - искренне восхищается Татьяна. - Сейчас действительно для расторопных людей открылись большущие возможности.
      - Уверен, скоро и вы сможете применить свои знания и зарабатывать на этом неплохие деньги. Наверняка скоро и у нас будет частная медицинская практика. Ведь медицинские кооперативы, насколько мне известно, уже есть.
      - Я даже не знаю,.- неуверенно произносит она, - как можно заработать на детях?
      - Не волнуйтесь. Во всем мире врачи платные, и родители тратят огромные деньги, чтобы за их чадами присматривали специалисты. И в этом нет ничего плохого. Домашние врачи просто обязаны быть и здесь, а не только на Западе.
      - Вы так во всем уверены, - улыбается Таня. - Мне было очень интересно с вами поговорить.
      Про себя я рассмеялся. Говорила как раз сама Таня, я же лишь слушал и направлял ее мысли в нужное мне русло. Но пусть девушка считает так, как ей того хочется.
      Выходим на морозный воздух. Сугробы по краям расчищенной взлетки и вокруг заправочной площадки высятся в два человеческих роста. Возле Яка уже суетятся технари. Народу показали место в сторонке, где нужно ожидать подлета вертушки из Туры, которая заберет прилетевших.
      - Я бы набрался смелости и спросил у вас телефон, но подозреваю, что с подобными удобствами в здешних краях еще не знакомы, - говорю Татьяне с тайной надеждой.
      - У нас действительно телефон только на почте. Но я вам скажу адрес. Если вы будете здесь по делам, то заходите обязательно.
      Таня подробно объясняет мне, как ее можно найти в Type.
      Скоро в морозном воздухе застрекотало, и через минуту на площадку спустился желтый Ми-8. Вертолет привез пассажиров, направляющихся в Красноярск.
      - Такси подано, - шучу я, провожая даму к трапу.
      Когда она улетела в Туру, я, подхватив сумки, направляюсь к технарям. Через десять минут я уже знаю, что смогу попасть в Ессей на транспортнике, спецрейсом идущим туда через Туру из Северо-Енисейска. Северо-Енисейский отряд обслуживает, оказывается, все рейсы на Крайнем Севере Красноярского края, и технари, работающие в Type, также живут в Северо-Енисейске, но работают здесь вахтовым методом.
      Когда Як улетел, я вместе с техниками забрался в их; комнату. Технарей в одном большом помещении разместилось пять человек. Все пространство занимают лишь койки да тумбочки. Есть крохотный кухонный уголок за шторкой, остальные удобства во дворе. Помимо одеколона я, именно для такого вот случая, прихватил с собой водки. Через полчаса мы с технарями были уже почти закадычными друзьями. Водка в России сближает.
      - Только мы знаем Север! - бьет себя в грудь рослый усатый техник по имени Андрей. - Северо-Енисейский отряд - это вам не фуфло какое-нибудь! У нас знаешь какие пилоты? Асы! Хрен кто еще так летает! - Андрей уже запьянел и слегка расплескивает содержимое стакана на пол. Его никто не перебивает. Все технари хотят, чтобы мне рассказали о лучших летунах России.
      - И что? - подначиваю его.
      - А то! Вон в Байките недавно было, - продолжает Андрей с азартом, махом проглотив свою порцию водки и даже не закусив. - С Красноярска подрядили транзитный борт доставить в Байкит апельсины. Спецрейс, как всегда. Наших бы загрузили, идиоты! В Байките ведь полоса-то всего восемьсот метров. Совсем короткая! Все бы ничего, так она одним концом в гору упирается, а другим в обрыв! Ну вот. А знаешь, какая там дымка была? Я тебе скажу! У этих транзитников никакого опыта в наших условиях! Ну они и сели! В гору ту! Потом весь поселок по взлетке апельсины собирал... Привезли, мать их!
      - А как Геннадич-то на вертушке! - подает голос кто-то из-за угла. Ты, Андрюха, про Геннадича расскажи!
      - Наливай! - командует Андрей, подставляя стакан. Ему тут же налили, и он продолжает: - Геннадич у нас такой пилотище! Это я тебе скажу! Раз морозы стояли за полтинник. А когда так градусами давит, кроме санрейсов, ничего в воздухе не тарахтит. Ну и ребята всю неделю самогон да бражку квасили от нечего делать. Годовую норму осадков перепили! И тут на тебе - вылет. На буровую, связку обсадных труб тащить. Разогрели машину. Винты херачат, снег дымом стоит, Геннадич совсем охреневший. А командир - он. В общем, вырубило его на минуту. Очнулся, говорил потом, за "рога" так и держится, с похмела не понял, что на земле еще стоит, думал - уже взлетел, и ну ее на курс сажать. Вот всеми винтами по взлетке и пробарабанил!
      От громового хохота, кажется, вот-вот лопнут заиндевелые стекла. Я тоже выпил. Мне нравятся эти добродушные парни. Давно я не сидел в такой веселой и беззаботной компании.
      - Сейчас, Антоныч, я тебе расскажу, - отсмеявшись, говорит мне пожилой технарь, сидящий рядом на кровати. Он быстро, в несколько движений открывает охотничьим ножом очередную банку тушенки. Передает нож приятелю. - Андрюх, хлеба нарежь и достань у меня из тумбочки чеснока.
      - Ага, щас, - кивнув, Андрей перебирается через кровать. - Ты ему, Михалыч, про январь скажи, что тут было...
      - Надо Ромку все-таки крикнуть, - вдруг вспоминает кто-то.
      - Уже его нет, - отмахивается Михалыч. - Готов подлец, - смеется он и поясняет мне: - Это кочегар наш. Бухает все, что горит, кроме дров и угля!
      Мужики снова гогочут. На импровизированном столе, сотворенном из большой коробки из-под сигарет "Прима", высятся бутылки, стаканы, щедро нарезанные ломти черного хлеба, банки с тушенкой разных сортов, сардины в масле, лук, чеснок. Нормальная, даже, можно сказать, богатая закуска. Кто-то делает ножом строганину из мерзлого тайменя, кто-то посыпает ее смесью из соли и молотого перца.
      - Угощайся, Антоныч! - хлопает Михалыч дружески меня по спине. Главное, закусывай!
      Глава третья
      Я вылетел из Туры на Ессей уже к ночи. Экипаж дозаправлявшегося Ан-26 взял меня без проблем, как только я показал командиру пару пузырей водки да поддатые технари заявили хором, что я у них лучший друг в этих снегах.
      Чтобы я не околел в холодном грузовом отсеке самолета, меня пригласили в пилотскую кабину. Здесь довольно тепло и как-то уютней.
      - Тут херня лететь! - кричит мне из своего закутка штурман. - Ты вот сюда присядь, здесь удобней, - показывает он место рядом с собой.
      Я все-таки поднакачался с технарями и стараюсь держать себя под контролем. Достаю бутылку водки, ставлю ее штурману на столик:
      - Давай махни.
      - Сергеич! - орет штурман на всю кабину так, что командир и второй пилот тут же поворачивают головы, оглядываясь. - По полета будете?!
      - Они же за рулем, - смеюсь я.
      - А здесь ни гаишников, ни светофоров! - штурман комично разводит руками. - Даже если окосеем, у нас автопилот есть, - ржет он и выходит за дверь кабины. Почти тут же возвращается со стаканами и двумя бутылками лимонада.
      - У вас там холодильник, что ли? - удивляюсь я.
      - Да вроде того, - не снимая улыбки, суетится веселый штурман. - Меня воще-то Гешой кличут, - протягивает он руку после того, как загромоздил свой столик стеклотарой.
      - Антоныч, - представляюсь я.
      - Торгануть хочешь с чукчами? -интересуется Геша, ловко вскрывая водочную закатку и снимая ножом крышечки с лимонада.
      - Хочу, но там ведь не чукчи, а эвенки? - говорю, помня об этом по рассказу студента.
      - И даже не эвенки, - подхохатывает штурман, - а какие-то якуты. Поселок огромный по местным меркам - дворов триста. А всего лишь четыре фамилии. Эспеки, Чардоу и... Забыл! - машет Геша рукой. - Да и хрен с ними, какая нам разница? Ты видел у нас в грузовом, что мы возим?
      - Бочки вроде какие-то.
      - Не какие-то, а золотые! - поднимает Геша палец вверх, показывая значительность тех бочек. - Бензин там! Везем мы этот бензин в этих сраных бочках за тысячи километров. Бочонков этих, двухсотлитровых, стандартных, у нас помещается только двадцать три. Вот и прикинь, сколько будет стоить литр бензина и сколько наш полетный час! Да плюс погрузка самих бочек. Я уже не считаю, сколько заправщики получают. Вот, Антоныч, и кинь к носу, какие они, эти бочки! Народ ведь наш все это дерьмо оплачивает. Конечно же золотые!
      Весело смеюсь вместе со штурманом.
      - Хорош травить! Где водка-то?! - орут нам с пилотских сидений.
      - Сейчас, мужики, заправим вас! - вопит Геша в ответ и тащит пилотам два наполненных стакана.
      - Они точно не окосеют? - беспокоюсь я за будущую посадку.
      Штурман падает на свое место и машет рукой:
      - Это разве выпивка?! Я помню, мы летели после шести пузырей спиртяги, вот это концерт был! Аэродромы тогда перепутали! Хрен его знает, как вообще сели! Сергеич дал команду катапультироваться и вырубился на фиг. Он раньше на истребителях летал. Второй пилот уполз блевать и не вернулся. Я эту бандуру сам сажал. У меня посадочные огни шестерились и вбок уплывали, как щас помню. Можно сказать, при отличной погоде видимость ноль! В нулях я был, Антоныч! И все-таки посадил!
      - А почему они на автопилот не ставят? - киваю на пилотов, которые уже могли бы и оставить штурвал, когда легли на курс.
      - Пока нельзя. Фронт пройдем, и минут на десять тогда будет можно, беззаботно болтает штурман о привычных ему вещах. - Мы, кстати, тоже слегка подторговываем. Охотнички вмазать не любят, мать их! - ржет Геша, снова наполняя стаканы. Я достал еще одну бутылку. Последнюю из запаса. - Только пока разгружают, нельзя из машины выходить. Ушлый, бля, народ стал эти чукчи! В прошлый раз мы там упали, а у них, кстати, такие птички, как наша, можно только зимой принимать. Там ведь взлетки как таковой нет, озеро только. Вот на озеро это самое, на лед, и сажаем...