Шуллат не обладал безумной отвагой Арескои, яростью и неистовством га-Мавета или бесконечным упорством Джоу Лахатала - это был весьма осторожный и рассудительный бог. Вот он и рассудил, что однажды уже чувствовал нечто подобное, как раз в тот день, когда желтоглазый брат его лишился правой руки. Поэтому Огненный бог не стал искушать судьбу. Насылать эпидемии, мор, голод на неведомого врага - не самое разумное поведение.
      Он не постыдился повернуться и уйти восвояси, чтобы не накликать на себя худшую беду.
      Шуллат торопился обратно, во дворец Джоу Лахатала, чтобы рассказать своему венценосному брату о том, что он здесь увидел и ощутил. Он стремился преодолеть опасное пространство, желая покинуть его как можно быстрее. Но сама материя воздуха сгустилась до плотности твердого тела и не пускала бессмертного. Он рвался всем телом сквозь пространство, ставшее несокрушимой скалой, он прилагал все свои божественные силы, чтобы просто сдвинуться с места, убежать подальше, чтобы там, уже на другом краю Файшана, снова попробовать переместиться к себе домой, но все его попытки оказывались тщетными.
      Только камень пространства постепенно мягчел, становясь вязким и липким, словно паутина невидимого паука. Незримые лапы - мягкие и вкрадчивые неторопливыми движениями стали обволакивать его, затягивая в глубину, которой секунду назад еще не было, а немыслимые, безобразные, отвратительные видения заполонили мозг отчаянно сопротивляющегося бога. Но Шуллата сковывал двойной страх: тот, который он испытывал сам, и тот, который уже испытал до него в подобной ситуации га-Мавет. Он засуетился и потерял контроль над собой, проваливаясь в ледяную тьму, где ничто не способно было гореть ярким, очищающим пламенем. Шуллат вкладывал все силы в удары, но противника просто не было: огненные вспышки, море, шквал пламени впустую пролетали в бесконечную черноту, даже не оставляя по себе следа. Огненный бог закричал, но звук его голоса потонул во мраке.
      Лед. Тьма. Цепенеющие мысли, чувства, желания...
      И рядом не нашлось никого, кто смог бы помочь...
      Они представляли собой жуткое и невероятное зрелище.
      Сгнившая кожа клочьями слезала с их тел, обнажая темное мясо и мышцы. Безумные глаза горели тем огнем, который мог быть зажжен только в глубинах преисподней. Носов у них не было, вместо рта - отвратительные оскаленные провалы, лишенные губ и языков. Волосы торчали во все стороны в тех местах, где они еще оставались на черепе.
      Это были мертвецы.
      Они одинаковым движением распахнули и сбросили наземь свои рясы. Под ними оказались кольчуги и кривые мечи с зазубренными лезвиями. Дергающейся, странной походкой двинулись мертвецы по коридору в глубь храма, ведомые чьей-то волей.
      Обиталище государыни Лай находилось в самом конце длинного бокового ответвления. Оно, правда, было крохотное, но зато отдельное, как и подобает ее сану. Жрицы Тики-утешительницы предоставили своей королеве все лучшее, что только имели.
      Комнатка была очень чистая, маленькая и уютная, хотя и без окон, - больше похожая на келью (но такими были все помещения в храме, за исключением больших залов). Лая вот уже несколько дней не поднималась с кровати, вконец обессиленная своими видениями, и жрицы Тики поили ее отварами из трав, чтобы улучшить и укрепить ее сон.
      Вскоре после полуночи, когда все затихли и успокоились, несчастная женщина проснулась и села в постели, напряженно вглядываясь в темноту. Ей чудилось, что в этой темноте кто-то есть, кто-то пришел за ней, чтобы убить, уничтожить, стереть с лица земли. И она горько заплакала от страха, отчаяния и безысходности, вытирая слезы рукавом ночного одеяния из грубого небеленого полотна. Оно царапало нежную кожу, привыкшую к невесомым шелкам, но королева не замечала этого, оплакивая свою погибшую жизнь. Она беззвучно молилась, прося кого-нибудь, кто сейчас слышит ее, заступиться за бедную душу, не желавшую зла никому. Внезапно Лае показалось, что она видит странный силуэт стройной женщины с двумя мечами, и немного утешилась.
      Когда первый мертвец рывком распахнул дверь в келью, королеве послышался негромкий звук, и она снова напряглась от невыносимого ужаса. Но ей не хотелось кричать: она боялась, что зря разбудит уставших за день служителей Тики, что ее сердце и разум, утомленные жуткими видениями грядущей катастрофы, сыграли с ней злую шутку.
      Лая снова легла и закрыла глаза. Она подумала, что можно было бы встать, протянуть руку и нащупать в изголовье свечу, - размеры комнатки были далеки от королевской опочивальни, и все необходимое находилось рядом. Но ей было страшно шевелиться, и, как в детстве, она старалась снова заснуть, спрятавшись под одеяло, надеясь, что кошмары сами собой исчезнут с наступлением утра.
      Государыня Аллаэллы всегда славилась тем, что к ней могли обратиться за помощью и заступничеством все кто в этом по-настоящему нуждался. И теперь она сама ждала защиты и заступничества от тех, кто должен был их оказать, она так верила и надеялась, что уже одно это должно было помочь.
      И когда серповидное лезвие взвизгнуло в воздухе над ее головой, она только удивилась...
      Аграв проснулся от непривычного шума в коридоре и диких, истошных воплей. Эту последнюю ночь в храме он провел в каморке позади кухни, рассчитывая подняться вместе с поварами, наскоро позавтракать и затем зайти к Агунде за свитком, который она хотела передать в Сонандан. Поэтому сначала он подумал, что уже наступило утро и это сонные служители ссорятся между собой, уронив или разбив что-то тяжелое. Но когда открыл глаза, то увидел, что кругом темно.
      За окном царила глубокая ночь, но темнота и тишина предрассветного часа были спугнуты чьим-то присутствием. Аграв поднялся с ложа и выглянул из своей каморки. В едва освещенном коридоре метались насмерть испуганные люди, шипели факелы, упорно не желая разгораться, кто-то торопливо щелкал огнивом, кто-то споткнулся в темноте и упал, отчаянно ругаясь. Второй человек поспешил к нему со светом, чтобы помочь подняться, да так и застыл на месте с открытым ртом и вытаращенными глазами - его товарищ лежал на окровавленном, изувеченном теле, которое выглядело еще страшнее в красных, неверных отблесках пламени.
      Кто-то свирепый и жестокий прошелся в ночи по храму Тики и безжалостно уничтожил множество людей. Паломники, служители и больные в панике метались по громадному зданию, заглядывая во все укромные уголки, и то в одном месте, то в другом наталкивались на исковерканные страшной силой тела.
      Молодая женщина с перерезанным горлом, старик с рваной раной на боку, маленькая девочка, только вчера пришедшая в храм, - она прижимала к груди куклу, сделанную из пучка соломы, - пронзенная острием меча. Затравленный взгляд Аграва перебегал с одного трупа на другой. Что и кому могли сделать эти несчастные, беспомощные люди? Зачем понадобилось убийцам пробираться в храм, чтобы убивать немощных и больных? Внезапно он вспомнил о самом важном и неотложном деле и рванулся в сторону покоев верховной жрицы. Там было тихо и пусто, туда еще не добежала испуганная толпа, и на мгновение он успокоился, надеясь на то, что сюда не заходил смертоносный ночной гость.
      Аграв толкнул тяжелую дверь, и она подозрительно легко подалась его усилию. Разбойник почувствовал, что волосы у него на голове встают дыбом от ужаса, но он превозмог себя и шагнул во мрак комнаты. Он бы никогда не сделал этого ни для кого другого, но Агунду и Ханиш не мог оставить без защиты и поддержки.
      - Агунда! - осторожно позвал он, пытаясь нашарить вытянутыми руками хоть какой-нибудь ориентир.
      Аграв помнил, что комната жрицы практически пуста, только около камина стоят несколько скамеечек да под окном громоздится стол, заваленный бумагами, на него Агунда накануне положила свиток с письмом для Кахатанны. Узкое ложе жрицы стояло в нише, в самом дальнем углу. Камин погас, и даже угли не светились. Разбойнику показалась странной эта мелочь, но он не остановил на ней своего внимания.
      Сзади раздавались крики. Они становились все отчаяннее, все оглушительнее. Кто бы ни был загадочный убийца, но он продолжал собирать свою кровавую жатву.
      - Агунда! - уже громче повторил разбойник, начиная понимать.
      Он догадывался о том, что случилось здесь, в этой комнате, даже предполагал почему, но ему не хотелось оказаться правым, и он, как мог, оттягивал ту минуту, которая должна была все прояснить. Пока он колебался, за его спиной послышался топот, тяжелое дыхание и заметался тусклый свет догорающего факела. Кто-то торопился к верховной жрице, волнуясь за ее безопасность.
      - Матушка Агунда! - позвал слабый, старческий голос.
      Это был привратник, старый Шу, любивший жрицу Тики-утешительницы как свою собственную дочь. Его нельзя было испугать или заставить думать о себе, когда Агунде грозила смерть.
      - Шу, - откликнулся из темноты Аграв, - это я. Иди сюда со своим факелом, тут хоть стаза коли - ничего не видно.
      - Кто здесь? - заволновался старик.
      - Это я, Аграв.
      - А-а. А что с доченькой? - так Шу всегда именовал Агунду.
      - Не знаю и, честно говоря, боюсь. Что там, в храме?
      - Не спрашивай, не спрашивай, - говорил старик, приближаясь.
      Ему было тяжело идти по ступенькам, и двигался он очень медленно. Аграв не выдержал, схватил его за руку и рывком подтянул к себе. Затем взял из рук Шу факел, высоко поднял его над головой и вошел в покои жрицы.
      Здесь все было забрызгано кровью. Пол был темным и липким, весь в потеках и лужицах густой, остро пахнущей жидкости. Белоснежное обычно покрывало на кровати промокло насквозь и теперь свисало почерневшей тряпкой. Светлые оштукатуренные стены были покрыты страшным узором - брызги красной жидкости разлетелись неправильным веером над кроватью. Бумаги на столе тоже пострадали.
      Двое мужчин с ужасом взирали на картину, представшую их взору.
      Агунда лежала на кровати лицом вниз, тяжелые капли, срываясь с ее ложа, гулко падали в огромную лужу, натекшую под ним. Жрица была мертва.
      Аграв медленно подошел к кровати и взял ее за руку. Рука была немыслимо холодной и тяжелой.
      - Агунда! Агунда! - заголосил кто-то за их спинами.
      Они не успели обернуться, как женщина (а голос был женский) запнулась на пороге, будто врезалась со всего размаху в невидимую преграду.
      - Тика, что же это?! - произнесла она хрипло и стала медленно оседать на пол.
      Аграв не помнил, как ее зовут. Она только недавно пришла в храм и осталась помогать в больнице. Особенно хорошо у нее получалось управляться с детьми. Агунда хвалила ее.
      Старый Шу затоптался на месте, абсолютно не представляя, что предпринять в первую очередь.
      - Что это? - обратился к нему разбойник.
      Он понимал, что Шу ничего ему не ответит, но молчать тоже не мог.
      - Я видел тень, сынок. Странную тень, с кривым клинком. Когда бежал сюда, она метнулась в левый коридор...
      - О боги! - закричал Аграв.
      В левом коридоре были в основном хозяйственные помещения, и только одна комната из них была жилая. Там расположилась Ханиш.
      Разбойник бросился прочь. Агунде он помочь уже не мог и подозревал, что и к Ханиш он тоже опоздал, но не стоять же на месте. Он бегом проделал обратный путь до кухни, то и дело натыкаясь на трупы, которых еще несколько минут назад там и в помине не было. Вихрем ворвался в кухню, вызвав дикий крик у смертельно напуганных женщин, прятавшихся за чанами с водой, и схватил топор, которым повар разделывал мясо. Это было единственное оружие в храме Тики. Топор был неудобным - ручка у него была тяжелее лезвия, скользкая, жирная: накануне повар как раз рубил свиную тушу. Но выбирать не приходилось, и Аграв опрометью кинулся дальше, по левому коридору, в комнату Ханиш.
      Несчастная женщина лежала на пороге. Видимо, ее разбудил шум, и она успела накинуть темное просторное одеяние жрицы и выглянуть наружу, чтобы посмотреть, что происходит в храме. Ночной убийца напал на нее внезапно, сзади. Это было совершенно очевидно бывшему грабителю и разбойнику - рана на шее все еще кровоточила. Удар был неимоверный по своей силе, шейные позвонки оказались полностью перерублены, и голова висела только на тонком слое кожи. Чтобы рассмотреть эти жуткие подробности, Аграву пришлось опуститься на колени и поднести факел к самой ране.
      Он ни минуты не сомневался в том, что королева Лая тоже мертва. Но все же решил проверить это, прежде чем начать искать убийцу.
      Он помчался назад, сжимая факел в одной руке и топор в другой. На повороте он немного притормозил и только благодаря этому не сбил с ног привратника Шу, который ковылял ему навстречу. Старик горько плакал, не стесняясь своих слез. Увидев Аграва, он вцепился в его одежду узловатыми старческими пальцами:
      - За что? Они же не делали ничего, кроме добра.
      - За это тоже убивают, Шу, - мрачно ответил разбойник.
      Он был странным человеком - обычно молчаливым и жестким. И он считал, что теперь, когда женщины мертвы, нет смысла горевать по ним бесцельно. Нужно найти убийцу и отомстить ему так, чтобы он кровавыми слезами оплакивал свой поступок. А потом выполнить все, о чем просили Агунда и Ханиш. Вот это и было, по его мнению, настоящее сожаление об умерших.
      Старик продолжал стенать.
      Аграв неожиданно замер. Ему показалось, что в храме все затихло.
      - Не может быть, - сказал он вслух.
      Шу поднял мелко трясущуюся голову, обвел подслеповатыми глазами окружающее пространство:
      - Ничего не слышу. Неужели никто не кричит?
      Тишина испугала Аграва еще больше, чем вопли и крики. Не могли люди вот так, разом замолкнуть, не выкричав всего своего ужаса, скорби и страха. Живые так не молчат.
      Так молчат только мертвые.
      Но он не видел таинственного убийцу. Как тот смог перерезать абсолютно всех? Должен же кто-то остаться. Аграв почувствовал себя как затравленный зверь. Так жутко ему не было даже тогда, когда он прятался в камышах от конного дозора тагар в Джералане, где за его голову была обещана ощутимая награда. На всех перекрестках зачитывали его приговор - отсечение пальцев правой руки, отрезание языка, отсечение левой ступни и только затем привселюдное повешение над котлом с кипящим маслом с постепенным опусканием в оное. И все же тогда разбойник выбрался из страны целым и невредимым, и его почти звериный инстинкт не подвел, помог в тот раз, как и во многие другие...
      Что же сейчас зверь в нем воет и корчится от ужаса, столкнувшись с чем-то неведомым и опасным?
      Он очнулся от своих мыслей на мгновение позже, чем было бы нужно. Он ошибся на долю секунды, и эта крохотная доля стоила ему жизни.
      Захлебнулся собственной кровью Шу-привратник, повиснув на острие кривого меча, жалобно завыл воздух, разрубленный на части зазубренным лезвием, вынырнуло из сплошной тьмы кошмарное лицо восставшего из могилы мертвеца и улыбнулось ласково...
      Тела погибших сгорели при пожаре, который поглотил весь храм Тики-утешительницы.
      И не осталось утешения.
      На церемонии и пиры времени, к сожалению, не было. На развлечения и разговоры - тоже. Зу-Л-Карнайну пришлось смириться с этим фактом, как бы ему ни хотелось доставить удовольствие своей возлюбленной. Только один раз, на рассвете, они вырвались из дворца на час, чтобы поездить верхом.
      Столицей Курмы был древний и прекрасный Ир, город-крепость, стоящий на берегу небольшой, но очень быстрой и глубокой реки, носившей название Эвандр. Ир строился еще при Древних богах и напомнил Каэтане ее странствие по Тор Ангеху. Именно там она видела такие же прекрасные постройки, такие совершенные в своей законченности здания, такую искусную резьбу по камню. В Ире сохранилось много старых храмов, посвященных неведомым божествам здешних мест. Жители Курмы с любовью относились к своему прошлому, и, хотя в этих храмах не было служителей, в запустение они не приходили. Всегда находился кто-то, кто не забывал выгрести накопившийся мусор, раздуть затухающий огонь, принести дров и поставить цветы перед диковинными изображениями тех, чьи имена были давно забыты.
      Зу-Л-Карнайн тоже полюбил древний город с первого взгляда и потому перенес столицу империи из суровой и неприветливой Гирры, где большинство домов были обыкновенными глинобитными хижинами, в Курму. Своей резиденцией он избрал прежний дворец, совершенно заброшенный при последней династии. (Правда, большинство подданных императора полагали, что причиной переноса столицы явились не столько архитектурные преимущества Ира перед столицей Фарры, сколько его географическое положение - ведь хребет Онодонги совсем близко.)
      Зодчие Курмы славились на три континента. И нередко их приглашали, чтобы восстановить из развалин прекрасное древнее сооружение, особенно если требовалось выполнить тонкую резьбу, мозаику или инкрустацию. Поговаривали даже, что ваятели, резчики и архитекторы Ира продавали свою душу камню в обмен на полное взаимопонимание и помощь с его стороны.
      Дворец аиты стоял несколько в стороне от самой столицы, утопая в зелени леса, прекрасно ухоженного и окультуренного. Здесь умелые садовники постоянно прореживали кустарники, срезали старые и высохшие деревья, оставляя, однако, те, которые придавали изысканность и живописность пейзажу. Все здесь существовало в строгой гармонии: естественность и искусственно созданная красота, непроходимые чащи и тщательно подстриженные лужайки среди тенистых рощ, лесные прозрачные озера и специально выпущенная в них рыба, поражающая своей красотой. Само здание тоже как нельзя лучше сочеталось с окружающим его пространством. Тронутые временем, но прекрасно сохранившиеся порталы, плоская крыша, покрытая чешуйками зеленого нефрита, широкие террасы, сбегающие к бассейнам с прохладной бирюзовой водой. Каэтану поразили цветники - даже в Сонандане она не видела таких ярких, таких изысканных, таких хрупких растений. Видя ее восхищение, Зу-Л-Карнайн дал себе слово прислать в Запретные Земли садоводов, чтобы они порадовали его возлюбленную своим искусством.
      Выросший в суровом мире, среди скудных степей и равнин Фарры, император тянулся к красоте со всем пылом утонченной натуры. Он радостно приветствовал любого, кто пожелал бы создать истинное произведение искусства, и потому к его двору постоянно прибывали живописцы и скульпторы, ювелиры и механики. Дворцовый парк был уставлен изящными статуями, изваянными из мрамора и отлитыми из серебра и черной бронзы. Картинная галерея Ира славилась теперь на весь Вард.
      Каэтане особенно понравилась скульптурная композиция, изображавшая двух пантер, сплетенных в смертельном объятии. Оскаленные пасти, выпущенные когти, напряженные тела - все было сделано с таким мастерством, что невольно поражало воображение.
      - Хочешь, я порекомендую тебе этого скульптора? - опросил Зу, наблюдая за тем, как Каэ не сводит глаз с черных бронзовых пантер.
      - Еще бы!
      - Тогда сегодня же прикажу, чтобы он явился на вечерний прием, и представлю его тебе. Ты хочешь, чтобы он сделал что-нибудь особенное?
      - Да! И не одну скульптуру. Но прежде всего хочу заполучить статую Аджахака.
      - Твоя правда, - наморщил лоб аита, - как это я сам не догадался? Дракон это ведь прекрасно.
      - Просто ты не видел его своими глазами, вот и не подумал. А я налюбоваться на них не могу. Жаль только, что они редко посещают нас. У них своя собственная жизнь, своя собственная вечность.
      - Я тебе немного завидую, - признался император.
      - Ничего, может, когда-нибудь я уговорю если и не самого Аджахака, то Сурхака или Адагу, чтобы они навестили тебя.
      - Ну, - рассмеялся Зу, - тогда моя власть будет незыблемой до конца жизни...
      А уже через час они сидели вместе с Агатияром, запершись в самых дальних покоях дворца, и двойная охрана, состоящая из отборных акара и сангасоев Траэтаоны, стерегла их.
      Агатияр был взволнован. Он долго готовился к разговору с Каэтаной и, чтобы ничего не упустить, расписал все по пунктам на большом листе бумаги, который и выложил перед собою на стол, не успели они расположиться поудобнее. Император, конечно же, выбрал себе место, чтобы лучше видеть свою богиню, но визирь не стал заострять на этом внимание. В конечном итоге, мальчик скоро расстанется с ней - кто знает, как надолго.
      - У нас случилась масса странных и тревожных событий, - начал он, кашлянув. - О многих мы тебе писали, в общих чертах ты и сама знаешь причину. Так что я не стал бы без нужды портить тебе настроение, но, видимо, придется. Потому что мне нужен твой совет.
      - А мне твой, - сказала Каэ. - Я сама немного растеряна, хоть и понимаю, что мне это не к лицу. Но тебе-то я могу признаться в том, что нити событий обрываются у меня в руках и я остаюсь с чем была. Я знаю, что у нас есть общий Враг. Я знаю, что Он намерен проникнуть в наш мир, и все события в целом указывают на то, что время Его появления приближается, но о подробностях я могу только догадываться. Что у вас случилось особенного?
      - Все сразу. Во-первых, пропали в пустыне Урукура наши ийя, и ни слуху ни духу. Отправились в оазис...
      - К вайделотам? - спросила Каэ.
      - Да, решили объединить усилия, чтобы разобраться с проблемой. Объединили вот... Ни сообщений, ни писем. Ни даже сведений о том, живы они или погибли.
      - Не терплю неизвестности, - согласилась Каэтана. - Но это дело поправимое. Вот что, Агатияр, ты не спеши посылать отряд. Я попробую сама выяснить, что с ними случилось, и сегодня же.
      - Да я уже послал отряд, - печально ответил визирь. - И не кого-нибудь, а саракоев, которые в этой пустыне выросли и с младых ногтей ее наизусть выучили.
      - И что?
      - Они тоже пропали.
      - Ну, тогда надо обращаться к самому Лахаталу. Вайделоты его, храм его. Пусть поможет.
      - Боюсь, нам он помочь не захочет, - вставил император. - Я не чувствую его благорасположения еще со времен ал-Ахкафа.
      - По-моему, тебе это ничем не мешает.
      - Это правда.
      - Хорошо, с вайделотами и ийя разберемся немного позже. Что еще?
      - Талисман Джаганнатхи...
      Каэтана понурилась и тяжко вздохнула. Вещи, принадлежавшие Джаганнатхе, преследовали ее, не давая спокойно жить. Вот и ее милому императору пришлось иметь с ними дело, а Каэ видела, что может произойти с тем, кто прикоснулся к подобной вещи. Энгурра разорена и снесена с лица земли, Декла стал предателем и покинул страну, которую некогда любил больше жизни...
      - У тебя все еще есть талисман Джаганнатхи? - спросила она осторожно.
      - В том-то и беда, что уже нет, - ответил вместо императора Агатияр. Видишь ли, эта мерзостная штуковина попыталась искушать нашего Зу. Она заговорила с ним...
      - Очень неприятный собеседник, должен тебе сказать, - вставил император.
      - Я испугался и решил спрятать ее от греха подальше, - продолжил Агатияр. - Мы с Зу все никак не могли решить, что же с ней делать и как передать тебе. А наш придворный маг услышал зов разъяренного своей ненужностью талисмана и решил с ним позаниматься в тишине и покое. Он изъял его из тайника и попытался что-то такое сделать... В общем, он дорого заплатил за свою собственную глупость и самонадеянность. Но главное, что талисман похищен и теперь, наверное, находится в руках Врага.
      Агатияр ожидал, что это известие премного огорчит Интагейя Сангасойю. Но вопреки его ожиданиям она обрадовалась:
      - Ну и хвала небу, что вы избавились от этой напасти.
      - Да, но мы потеряли его.
      - Лучше пусть так. Кто знает, чем грозит длительное пребывание этой вещи рядом с любым, даже самым сильным и чистым человеком. Мага, конечно, жаль. Ты слышал, - спросила Каэ без всякого перехода, - что на севере объявился новый персонаж - некий вождь, объединивший под своей рукой варварские племена? Что будто бы он в несколько недель завоевал Сихем и теперь собирается двигаться на Бали? И главное - он разорил все храмы и ввел культ нового бога, Ишбаала?
      - Нам только вчера привезли сообщение, - ответил Зу.
      - Неприятно это все, - сказала Каэ. - Надо бы остановиться и хорошо подумать, что делаешь, но сам порядок вещей вынуждает тебя торопиться. Что это за бог такой - Ишбаал?
      - Не знаю. Наверное, божество какого-нибудь племени.
      - Я думаю, - сказал аита, - что мне нужно было бы двинуться на этого варвара со всем войском, пока он не захватил Бали и не встал на границе Урукура. От терифа Бали прибыло посольство еще тогда, когда война шла в Сихеме.
      - И думать не моги! - яростно воспротивился Агатияр. - Тут в империи проблема за проблемой, а он на войну собрался. Будто бы делать больше нечего!
      Император так укоризненно посмотрел на старого друга, что тот спохватился: слишком уж сильно он кричал на повелителя одной четверти Барда, да еще и в присутствии любимой женщины. Он смущенно кашлянул и поспешил добавить:
      - Ваше величество...
      Тут уж Каэтана не выдержала и расхохоталась. Император попытался нахмуриться, но тоже не смог сохранить серьезный вид и последовал ее примеру. Агатияр улыбался в седые усы.
      - Мы договорились так, что я выступлю в поход только в том случае, если он пересечет границу Сихема, - пояснил аита, когда смех немного утих. - А что собираешься делать ты?
      - Мне придется ехать на Иману.
      - На Иману? - переспросили оба с непередаваемым выражением на лицах.
      - Ничего не поделаешь. К тому же говорят, что Имана очень красива, так что даже интересно будет побывать там.
      - Не думаю, что твое отсутствие будет своевременным, - сказал Агатияр.
      - Но я же не ради собственного удовольствия еду!
      И Каэ коротко пересказала историю своего последнего путешествия, подробно описав и поиски наследника Энгурры, и историю о храме Нуш-и-Джан, и предсказание о перстне Джаганнатхи.
      - Так что, - заключила она, - как только отыщется князь-наследник со своей частью перстня, я отправлюсь за камнем.
      - Но почему именно ты? - не выдержал Зу-Л-Карнайн.
      - По всем предсказаниям выходит, что никому, кроме меня, камень не дастся в руки. Ты понимаешь, какую радость мне это доставляет, - усмехнулась она невесело. - К тому же есть предание, что камень не один и его еще нужно отличить от нескольких подделок. И тут все полагаются почему-то именно на меня. В ближайшее время мне придется ехать в Хадрамаут, а оттуда морем.
      Через открытое окно в комнату залетела муха и принялась кружить с противным жужжанием, раздражая всех назойливым этим шумом. Агатияр прицелился и прихлопнул муху каким-то свитком из тех, что лежали на столе. У собеседников как-то сразу стало легче на душе, будто решили серьезную проблему.
      - На войне я себя чувствую гораздо лучше, - пожаловался вдруг аита.
      - Естественно. Там ведь все понятно: враг впереди и почти всегда можно дотянуться до него мечом, - мечтательно ответила Каэ. - А тут все знаешь и все понимаешь, но только в общих чертах. А события от тебя не зависят, и даже не представляешь, за что хвататься в первую очередь.
      - На Имане теперь тоже невесело. - Агатияр просматривал какие-то бумаги. Тут моя вина, я последнее время совсем не интересовался тамошними событиями - у нас самих такого наворочено...
      - Это плохо, - встревожился Зу. - Я тоже как-то не сообразил, что Враг может действовать всюду.
      - Ну, не на Гобире, надеюсь? - спросил визирь.
      Гобир был безлюдной и безводной пустыней, протянувшейся от океана до океана. Редкие племена, ведущие первобытный образ жизни, никак нельзя было принимать в расчет.
      Огромное пространство, чьей-то волей помещенное под раскаленным добела небом, было миром ящериц, змей, скорпионов и свирепых ветров, которые переносили огромные массы песка на большие расстояния. Даже Астерион - вечный странник - нечасто посещал эти места.
      - Ладно, - отмахнулась Каэ. - С Иманой разберемся позже. А сейчас я хочу есть.
      - Тогда мы потребуем себе вкусный, обильный и питательный обед, - весело сказал Агатияр, довольно потирая руки.
      Когда они зашли в трапезную, Каэтану ждал очередной сюрприз.
      Трое полупрозрачных монахов в длинных рясах с отброшенными на плечи капюшонами сидели вдоль стены, сложив руки на животах, с выражением ожидания на лицах.
      Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа объявились снова.
      Каэ с огромным удовольствием поговорила бы с ними и за обедом, но она не представляла себе, как это осуществить на глазах у остальных. Если она станет бормотать что-то, вперившись взглядом в пустое пространство напротив, подобное поведение может немного нервировать сотрапезников. Исходя из этих соображений, она нехотя отказалась от обеда и, покинув удивленных императора и его визиря, спустилась по ступенькам в дворцовый парк, чтобы там спокойно пообщаться с гостями.
      Шли молча. Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа понимали, что здесь они невидимы для всех. Курма - это не Сонандан с его храмом Истины, где периодически то паломники, то служители выхватывают из воздуха растерянным взглядом бесплотные фигуры, воспринимая это как должное.
      Наконец все четверо добрались до отдаленного уголка, туда, где стояла полюбившаяся Каэ скульптура, изображавшая черных пантер. Там она уселась на траву и обратилась к своим друзьям.
      - Приветствую вас, - говорит она. - Я долго искала вас, но не находила. Что-нибудь случилось?
      - Всегда что-то случается, - философски замечает Да-Гуа.
      - Множество событий, за которыми мы едва-едва уследили, - торопится пояснить Ши-Гуа.
      Ма-Гуа молчит. Он вынимает из складок одежды хорошо знакомую Каэ шкатулку с живым изображением Варда на крышке и начинает в ней что-то искать.
      - Весь мир засуетился, - жалуется Ши-Гуа. - Раньше все события были сосредоточены на Варде, а остальные континенты зависели в своем развитии от того, что происходит здесь.
      Он выжидательно смотрит на Каэ.
      - Понятно, - кивает она.
      - Теперь все сместилось. Одновременно жизненно важные моменты случаются и на Имане, и на Джемаре, и даже на Алане, - говорит Ма-Гуа.
      Он наконец нашел, что искал, и теперь расставляет на поверхности шкатулки множество изящных фигурок.