ГЛАВА 12

Ссора со Сталиным

История разрыва Югославии с Советским Союзом рассказывается в самой значительней из всех книг Милована Джиласа – «Беседы со Сталиным», дополненной более поздними мемуарами, когда у него появилась возможность упомянуть об очень деликатных политических материях. Теперь, когда московские архивы открыты иностранным ученым, – за плату – мы сможем, вероятно, узнать, как русские расценивали свои беседы с Тито. Одна российская газета уже опубликовала рассказ о том, как Сталин послал сотрудников СМЕРШа в Италию, откуда они должны были пробраться в Югославию и убить Тито.

Казнь Михайловича и водворение в тюрьму Степинаца сделали Тито объектом ненависти всего Запада. Карикатуристы изображали югославского лидера с фигурой Германа Геринга – мясистое тело, затянутое в лопающийся по швам мундир, увешанный медалями. Авторы газетных передовиц называли Тито сталинской марионеткой, а Югославию – «московским сателлитом номер один».

Ни один из западных политических обозревателей не предполагал, что Тито и Югославия вот-вот покинут советский блок.

Ссору со Сталиным вернее всего следует рассматривать как главный кризисный момент карьеры Тито и поворотный пункт всей югославской истории.

Возможно, эту ссору скоро будут рассматривать как судьбоносную и для истории Советского Союза, и даже как начало медленного распада всей коммунистической системы.

Возникновение титоизма означало более чем обычную трещину в фундаменте советской державы – титоизм бросал вызов вере в нерушимость теории марксизма-ленинизма.

До 1948 года мощь и привлекательность коммунизма заключались в его абсолютной уверенности, основанной на якобы научных законах диалектического материализма.

Стать коммунистом означало присоединиться к движению с «историческим будущим» – этот термин, да и сама концепция обладали особой привлекательностью для марксистских теоретиков.

Вследствие своей принадлежности к «историческому будущему», коммунистическое движение было монолитным и нерушимым. Однако картина изменилась с появлением титоизма в качестве альтернативной формы коммунизма.

Если в 30-е годы троцкизм был всего лишь подлежащей искоренению ересью, то титоизм стал отдельной официальной церковью со своим собственным конкретным географическим адресом и даже своими собственными миссионерами.

Благодаря случайности одним из главных виновников ссоры с Россией стал писатель и смелый политический мыслитель Милован Джилас. Написанное им свидетельство о произошедшем – «Разговоры со Сталиным» – остается одной из самых выдающихся книг столетия. Сыграв ключевую роль в разрыве со Сталиным и в формировании титоизма, Джилас в дальнейшем порвал и с самим Тито, став первым антикоммунистом в рядах югославской партократии.

Когда в марте 1944 года югославские партизаны впервые были приглашены в Москву, главой делегации Тито выбрал Джиласа – самого молодого члена триумвирата. После остановок в Каире и Тегеране Джилас, наконец, прибыл в Советский Союз и спустя несколько недель, которые он провел на линии фронта и в Москве, был вызван в Кремль.

В те дни для Джиласа «Сталин был чем-то большим, чем просто великий полководец. Он являлся живым воплощением великой идеи, превратившимся в умах коммунистов в чистую идею и тем самым – в нечто несокрушимое и непогрешимое»[365].

Вблизи Сталин-человек вызвал скорее разочарование:

«Волосы – редкие, хотя он и не полностью лыс. Лицо белое, с румяными щеками. Позднее я узнал, что этот цвет лица, столь характерный для тех, кто проводит много времени в служебных кабинетах, в высших партийных кругах именуется „кремлевским“. Зубы черные и редкие, вогнутые внутрь. Даже его усы не были густыми и жесткими»[366].

Позднее, в опубликованной в газете «Борба» статье, Джилас не стал упоминать об этих малопривлекательных чертах, однако написал о том, что у Сталина были ласковые желтовато-карие глаза и выражение простой, хотя и несколько строговатой безмятежности»[367]. На этой и других последующих встречах Сталин заявил, что партизанам надо попытаться скрыть тот факт, что они планируют коммунистическую революцию.

«Что вы хотите показать красными звездами на ваших фуражках?» – спросил он и так и не принял джиласовского объяснения о том, что звезды являются повсеместно популярным символом.

Предупредив, что не стоит пугать англичан этими атрибутами коммунизма, Сталин сказал:

Джилас заметил, что Сталин в разговоре постоянно употреблял слово «Россия», даже не «Советская Россия», а просто «Россия» и совсем уж не «Советский Союз». Даже Джилас после своего первого посещения Москвы уехал на родину более чем когда-либо убежденным в сталинском величии, человечности, неповторимости.

Сталину понравилось то, что Джилас написал о нем в «Борбе», и не понравилось то, что тот позднее написал о солдатах Красной Армии и о чинимых ими в Белграде изнасилованиях и мародерстве. В особенности его оскорбили слова Джиласа, сказанные генералу Корнееву, что враги партизан сравнивали поведение советских солдат с поведением англичан, причем явно в пользу последних. Через несколько месяцев после освобождения Белграда, зимой 1944/45 года, Сталин принял югославскую делегацию, в состав которой входила тогдашняя жена Джиласа Митра Митрович.

На обеде в Кремле он подверг критике действия югославской армии, затем обрушился с критикой и на самого Джиласа:

Сталин провозгласил еще новые тосты, снова прослезился, после чего поцеловал жену Джиласа, подтверждая тем самым свою любовь к сербскому народу, и вслух громко выразил надежду на то, что этот его жест не повлечет за собой обвинений в изнасиловании.

Когда в марте 1945 года сам Джилас вместе с Тито снова приехал в Москву, ему пришлось пережить новые нападки со стороны Сталина. На банкете в честь заключения советско-югославского договора о дружбе Сталин стал издеваться над Джиласом за то, что тот не притрагивается к спиртному.

С этими словами Сталин протянул Джиласу фужер с водкой, настаивая на том, чтобы тот поддержал тост. Хотя Джилас не любил спиртного, фужер он принял, думая, что это будет тост за Сталина.

А грубые высказывания Сталина о югославских партизанах вообще привели Тито в бешенство[370].

В начале 1945 года русские направили в Белград киногруппу для съемок фильма о партизанах под названием «В горах Югославии». Хотя актеру, игравшему Тито, отводилась в фильме главная роль, в сценарии имелся некий русский герой, выступавший в роли этакого ангела-хранителя партизан. При виде уже отснятого фильма Тито «охватил гнев и стыд, когда он понял, какой второстепенной оказалась его роль как в сюжете фильма, так и в контексте истории»[371].

Позднее стадо известно, что русские использовали съемки фильма «В горах Югославии» для создания в Югославии советской разведывательной сети. Киногруппа провела несколько месяцев, путешествуя по всей стране, устраивая банкеты, впоследствии выливавшиеся в настоящие оргии. Многих югославских коммунистов, которые слишком свободно и легко влились в их компанию, затем подвергли шантажу или подкупили находившиеся в составе киногруппы офицеры советской разведки.

Одна из главных ролей в фильме была отведена Тигру – собаке Тито, однако не настоящей, поскольку та погибла при Пятом наступлении, а похожей на нее немецкой овчарке, взятой в качестве трофея у противника. Ради спокойствия Тигра советская киногруппа возила с собой личного телохранителя югославского маршала, знавшего животное лучше самого Тито.

Этого тщеславного глуповатого солдата русские втянули в сексуальную оргию, шантажировали, а затем завербовали, получив таким образом для себя в качестве агента человека, который, как предполагалось, должен был охранять жизнь Тито[372].

К началу 1945 года в Центральный Комитет стали поступать донесения от югославских коммунистов, которых просили шпионить в пользу Советского Союза.

Некий русский майор пытался соблазнить, а затем и завербовать молодую женщину-шифровальщицу из самого Центрального Комитета КПЮ. Хотя она, скорее всего, и уступила сексуальным домогательствам русского, ее явно напугало предложение об оказании особых услуг СССР и она довела свою истории до сведения Ранковича, который сообщил об этом партийному руководству.

Тито был разгневан: «Шпионская сеть – этого мы не позволим! Нужно срочно довести это до их сведения».

Джилас согласился с ним, но в то же время никак не мог понять, для чего русские пытаются склонить к преступной деятельности своих верных коллег-коммунистов[373].

Русские научились играть на сербскохорватских противоречиях, чтобы вызвать раскол среди югославских коммунистов. Хорват Андрийя Хебранг был недоволен границами, предоставленными его родной республике, и выступил против строительства автомагистрали Загреб-Белград. Он заявил, что транспортный поток недостаточно велик для того, чтобы сделать проект целесообразным, однако большая часть руководства расценила его настроения как «антиюгославские».

Курируя проект ускоренной индустриализации, Хебранг полагался в основном на производственную и экономическую экспертизу из Советского Союза и в глазах руководства заслужил репутацию «человека Москвы».

В 1945 он отправил в Кремль донесение, в котором сообщал о разногласиях в руководстве югославской компартии[374].

Когда в апреле 1946 года Хебранга вывели из состава Политбюро, он обратил свои взоры в сторону Советского Союза в поисках симпатии и поддержки.

Разногласия Тито с Советским Союзом были впервые сделаны достоянием гласности, и то только в завуалированной и осторожной форме, когда ему пришлось вывести свои войска из Австрии и Триеста. В речи, произнесенной в Любляне 27 мая 1945 года, Тито сказал, что югославы не позволят никому втянуть себя в сферу чьего-то политического влияния.

«Мы больше никогда ни от кого не будем зависеть, несмотря на то, что о нас пишут или говорят, – а написано очень много и зачастую несправедливо и безобразно, оскорбительно и недостойно наших союзников. Сегодняшняя Югославия не желает быть объектом сделок и торговли»[375].

Когда Тито жаловался по поводу того, что было написано о его родной стране, он явно имел в виду западную прессу, но его замечания относительно «торговли» и политической сферы влияния имели прямое отношение к Советскому Союзу, который пожертвовал Триестом ради того, чтобы взамен получить большую часть Германии. Очевидно, Сталин посчитал, что эта речь явилась критикой в его адрес, поэтому еще раньше, в июне, советскому послу в Белграде было послано письмо, которое надлежало передать для ознакомления Карделю и другим югославским руководителям:

«Мы рассматриваем речь товарища Тито как недружественную Советскому Союзу… Сообщите товарищу Тито, что если он еще раз предпримет подобную выходку в адрес СССР, мы будем вынуждены открыто выступить в прессе и дезавуировать его»[376].

До окончательного разрыва, происшедшего в 1948 году, других разногласий с Советским Союзом не было.

Совместные предприятия, явившиеся основой советской экономической помощи, оказались обременительными и невыгодными для Югославии, но не стали определяющей причиной разрыва.

Возглавляя министерство информации и пропаганды, Джилас всячески сопротивлялся попыткам Советов скармливать югославской прессе нужную им информацию, но он явно не воспринимал эту тенденцию как враждебную или зловещую.

Хотя Сталин определенно проявлял особый интерес к соседним коммунистическим государствам – Албании и Болгарии, он не стал сразу давить на Тито с целью создания Балканского союза или федерации с Албанией и Болгарией. И все-таки именно по этому вопросу Сталин и решил затеять ссору.

Вскоре после того, как один из руководителей албанских коммунистов Спиру Наку покончил жизнь самоубийством из-за споров по поводу отношений с Югославией, в конце декабря 1947 года пришло сообщение от Сталина с просьбой к Центральному Комитету Югославской компартии прислать в Москву небольшую делегацию для обсуждения случившегося.

В приглашении особо упоминалось имя Милована Джиласа – возможно, потому, что тот бывал в Албании и был в курсе возникших проблем. А может быть, причиной стало то, что Сталин прочил его на пост главного коммуниста Югославии как соперника или преемника Тито. Позднее Джилас пришел к выводу, что имелось в виду именно второе.

Отношения между Югославией и Албанией напоминали отношения между СССР и Югославией. Югославы предоставляли Албании специалистов по экономике и даже поставляли продовольствие, а кроме того, организовали несколько совместных предприятий. Теперь они предлагали отправить туда две своих дивизии для укрепления обороноспособности Албании, поскольку вблизи южной границы, в Греции, бушевала гражданская война.

Оба правительства в принципе согласились, что их странам следует объединиться, а это в конечном итоге поможет разрешить извечную проблему Косово. Однако группа руководителей Албанской коммунистической партии, в которую входили покойный Спиру Наку и будущий албанский диктатор Энвер Ходжа, опасалась оказаться под властью Югославии.

Более того, местным коммунистам не была чужда застарелая кровная вражда между албанцами и славянами.

Направившись поездом в Москву, Джилас сделал остановку в Бухаресте и Яссах и был просто шокирован надменностью русских по отношению к «румынским мамалыжникам». Среди русских бытовала шутка о заведомой бесчестности румын: «Румын – это не национальность, а профессия!»

Джиласа и других членов югославской делегации в свою очередь позабавил советский железнодорожный вагон: «Нас смешили массивные бронзовые ручки и старомодные украшения. Стульчак в туалете оказался настолько высоким, что ноги не доставали до пола и болтались в воздухе. Самым гротескным оказалось то, что проводник этого помпезного вагона держал в своем купе кур, которые несли яйца»[377].