Однако на что похожи те, кому принадлежат эти инструменты? Маленькие ли они, лишенные определенной физической формы, подобно своим инструментам, или, учитывая уровень развития, который требуется для создания подобной техники, всего-навсего огромные мозги, которые буквально во всем зависят от своего чудесного оборудования? Конвею очень хотелось знать, чего ему ожидать. Однако обращаться за советом к диагносту, чье поведение непредсказуемо, поскольку диагносты, как известно всем и каждому, на дух не выносят медлительности мышления и превосходят в своей нетерпимости даже главного психолога…

«Нет, – подумал Конвей, – лучше подождать, лучше сначала посмотреть на пациента, который будет здесь через час с небольшим, а уж потом приставать к кому бы то ни было с расспросами. А пока есть время, нужно почитать отчет „Декарта“ – и перекусить».

Крейсер Корпуса мониторов вынырнул из гиперпространства, вытянул за собой инопланетный звездолет, который вращался у него за кормой подобно оторвавшемуся пропеллеру, отцепил буксир и тут же отправился в обратный путь к Митболу. Спасательный бот приблизился к чужаку, подобрал оставленный «Декартом» буксир; облаченные в скафандры доктора Маннон и Приликла, а также Конвей и лейтенант Харрисон наблюдали из шлюза за тем, как спасатели крепят конец буксирного троса к вращающемуся гнезду на корпусе бота.

– Он по-прежнему протекает, – заметил Маннон. – Хороший знак. Выходит, давление внутри сохранилось…

– Если происходит утечка воздуха, а не топлива, – возразил Харрисон.

– Что вы чувствуете? – спросил Конвей.

Хрупкое тельце Приликлы и шесть тоненьких лапок судорожно затряслись, что означало, что эмпат что-то улавливает.

– На корабле находится одно живое существо, – проговорил Приликла. – Его эмоциональное излучение состоит в основном из страха, чувства боли и удушья. Я бы сказал, что эти чувства оно испытывает в течение многих дней. Излучение слабое и недостаточно отчетливое вследствие того, что существо теряет сознание. Однако характер излучения не оставляет сомнений в разумности существа. Оно не является подопытным животным…

– Меня утешает, что мы спасаем не ящик с инструментами и не митболскую родственницу свинки, – буркнул Маннон.

– У нас мало времени, – сказал Конвей. Он думал о том, что пациент сейчас, вероятнее всего, на грани жизни и смерти. Страх его вполне объясним, а боль, удушье и потеря сознания связаны, по-видимому, с ранением, сильным голодом и загрязнением воды, которой ему приходится дышать. «Бедняга», – мысленно подытожил Конвей, поставив себя на место пациента.

Разумеется, непрерывное вращение не могло не помутить рассудок пилота, однако неизвестное существо сумело-таки помешать попыткам команды «Декарта» остановить его корабль. Оно, видимо, сообразило, что судно, которое вертится как юла, никак нельзя будет поместить в грузовой трюм крейсера. Вполне возможно, что оно само замедлило бы вращение, если бы «Декарт» не ринулся к нему на помощь на всех парах. Однако что толку гадать… Вращение не прекращается, утечка не устранена, пилот при смерти.

Конвей решил, что может рискнуть и напугать пациента чуть-чуть сильнее, приказав остановить вращение, завести звездолет в бот и перенаправить больного как можно быстрее в палату с водой, где его можно будет осмотреть. Но едва к чужому кораблю протянулись невидимые щупальца силовых лучей, по телу Приликлы прошла судорога.

– Доктор, – произнес эмпат, – существо излучает ужас. Оно близко к панике и, кажется, вот-вот умрет… Взгляните! Оно использует тягу!

– Отставить! – рявкнул Конвей, обращаясь к операторам силовых установок.

Инопланетный корабль, который на мгновение застыл было в неподвижности, начал вновь медленно вращаться под воздействием вырвавшегося из боковых дюз на носу и на корме пара. Через несколько минут выхлопы сделались слабее, а потом совсем исчезли; корабль продолжал вращаться на скорости примерно в половину той, какой обладал раньше. У Приликлы по-прежнему был такой вид, словно он превратился вдруг в трепещущий на ветке листок.

– Доктор, – сказал Конвей, – зная о том, какие у тех существ имеются инструменты, я беспокоюсь, не случилось ли вам попасть под психический удар?

– Мысли существа не были обращены к кому-то в отдельности, друг Конвей, – голос Приликлы в трансляторе, как того и следовало ожидать, утрачивал всякую выразительность. – Его эмоциональное излучение состояло, по большому счету, из страха и отчаяния. Оно становится все менее ощутимым…

– Вы думаете о том же, что и я? – спросил Маннон.

– Да, если вы предполагаете ускорить вращение, – ответил Конвей. – Однако присутствует ли в таком поступке логика?

Несколько секунд спустя операторы изменили полярность силовых лучей, и те увеличили скорость вращения инопланетного звездолета. Почти сразу после этого Приликла перестал дрожать, как лист на ветру.

– Ему намного лучше, – сказал эмпат, – в сравнении с тем, что было. Однако его жизнь все еще под угрозой.

Неожиданно Приликла задрожал вновь. Конвей знал, что причиной тому было исходившее от него раздражение. Он попытался успокоиться, но о каком покое могла идти речь, когда они не продвинулись ни на шаг, когда пациент оставался практически в том же состоянии, в каком его обнаружил радар «Декарта»? Впрочем, кое-что сделать, кажется, можно.

Во-первых, надо проанализировать состав пара, что вырывался из дюз, и определить, что он собой представляет – топливо ли, или выброс воды из системы жизнеобеспечения. Но, конечно, наиболее ценные сведения могут быть получены при взгляде на самого пациента, пускай даже через перископ, раз уж на кораблике отсутствует экран прямого наблюдения. Потом нужно выяснить, как проникнуть внутрь, чтобы обследовать пилота до перемещения его сначала в бот, а затем – в палату.

Сопровождаемый лейтенантом Харрисоном, Конвей, держась за буксирный трос, поплыл к вращающемуся судну. Из-за того, что трос тоже вращался, им, когда они добрались до корабля, почудилось, будто тот неподвижен, а мироздание выписывает вокруг них головокружительные спирали. Маннон остался в шлюзе бота, заявив, что слишком стар для акробатических упражнений; Приликла избрал иной способ передвижения: он применил для маневрирования движитель скафандра.

Теперь, когда пациент находился в почти бессознательном состоянии, цинруссианину, чтобы определять изменения в эмоциональном излучении, следовало быть как можно ближе к нему. Однако Конвею стало страшно за Приликлу, такого маленького рядом с инопланетным кораблем, что вращался в пространстве этаким крылом громадной ветряной мельницы. Правда, вслух он своих опасений не высказал, ибо в том не было надобности.

– Я ценю вашу заботу, друг Конвей, – заметил Приликла, – но мне вряд ли суждено быть раздавленным.

Конвей с Харрисоном отпустили буксирный трос и прицепились к корпусу звездолета с помощью магнитных присосок на подошвах и перчатках скафандров.

Магнитный захват «Декарта» сильно повредил корпус чужака: из многочисленных трещин клубами вырывался пар. Похоже, металл обшивки не толще бумаги, подумал Конвей, глядя на вмятины, оставленные его башмаками; ему даже показалось, что неосторожным движением он рискует проделать в обшивке дыру.

– Не все так плохо, доктор, – сказал лейтенант, – На заре наших космических полетов, до того, как контроль гравитации, гиперпространственные перемещения и атомные двигатели позволили не учитывать весовые характеристики, мы тоже старались, насколько возможно, облегчить корабли. Порой для укрепления конструкции применялось топливо…

– Тем не менее, – отозвался Конвей, – у меня такое чувство, будто я лежу на тонком-тонком льду и слышу, как журчит подо мной вода – или топливо. Проверьте, пожалуйста, корму, а я пойду на нос.

Они взяли несколько образцов пара, постучали по обшивке, прослушали через высокочувствительные микрофоны доносившиеся изнутри корпуса шумы.

Приликла сообщил, что неведомый астронавт не замечает, что к нему пожаловали гости. Все шумы, которые раздавались в наушниках скафандров, имели, следовательно, механическое происхождение. Судя по ним, на борту звездолета размещалось весьма значительное количество различного оборудования.

Конвей с Харрисоном постепенно отдалялись друг от друга. Чем дальше они расходились, тем сильнее действовала на ник центробежная сила. Она так и норовила оторвать их от корпуса корабля. Конвею, поскольку он двигался к носу, приходилось сражаться с отрицательным ускорением. Впрочем, особых неудобств он пока не испытывал, если не считать зрелища, которое являли собой спасательный бот, Приликла и огромная рождественская елка, какой выглядел со стороны Космический Госпиталь: все они вращались вокруг застывшего в неподвижности носа чужого звездолета. Стоило ему закрыть глаза, как головокружение ослабевало, но тогда он не видел, куда идет. Он вынужден был шаг за шагом увеличивать мощность магнитных присосок, несмотря на то, что опасался повредить хрупкую металлическую обшивку.

Впереди, в нескольких футах от него, из корпуса выступала короткая трубка, должно быть, нечто вроде перископа; Конвей осторожно направился за трубку.

Та начала гнуться, и он тут же разжал пальцы и полетел прочь от корабля, как выпущенный из пращи камень.

– Куда вас понесло, доктор? – буркнул Маннон. – Вы что, провалились внутрь?

– Скорее, наружу, – фыркнул Конвей, включая один из аварийных фонарей скафандра. – Видите меня? – Ответ пришел немедленно: он ощутил, как скрестились на нем и повлекли его к спасательному боту силовые лучи. – Нелепо все это, нелепо и смешно! Мы что-то завозились. Лейтенант Харрисон, доктор Приликла, возвращайтесь на борт. Попробуем иначе.

Пока шло обсуждение его нового предложения, Конвей распорядился сфотографировать инопланетный корабль под всеми мыслимыми углами и отдал в лабораторию бота на анализ взятые им и Харрисоном образцы пара. Обсуждение затянулось; по крайней мере оно еще продолжалось, когда принесли снимки и результаты анализа.

Лаборатория установила, что предметом утечки является не топливо, а вода, которая используется только для дыхания, потому что в ней не содержится тех организмов, что кишат в моряк и океанах Митбола. Кроме того, в ней присутствует избыточный процент СО2, то есть, другими словами, она здорово застоялась.

Внимательно изучив фотографии, Харрисон, который оказался специалистом по истории космоплавания, объявил, что на корме звездолета имеется тепловой отражатель с энергоустановкой, работающей на твердом топливе. Теперь ясно, что на корабле наличествует не только система жизнеобеспечения, которая, кстати, исходя из размеров корпуса, должна быть весьма примитивной. Лейтенант прибавил, что в отличие от дышащих воздухом астронавтов, которые могли брать с собой запас сжатого воздуха, вододышащие такой возможности лишены. На носу звездолета виднелись люки, из которых, очевидно, выбрасывались при посадке на планету тормозные парашюты. Футах в пяти от них располагалась панель дюймов пятнадцати в поперечнике. Харрисон уверяет, что она – не что иное, как входной люк, ведущий в кабину пилота. Он заметил, что грубость конструкции звездолета исключает вероятность того, что за панелью находится переходник шлюза; она, по-видимому, открывается прямо в кабину. Лейтенант предостерег Конвея от того, чтобы пытаться проникнуть в корабль через этот люк, поскольку центробежная сила немедленно вышвырнет в пространство всю воду, которой заполнено судно. Вернее, произойдет выброс половины объема, потому что на корме вода останется; однако астронавт наверняка сидит в носу корабля.

Конвей широко зевнул и потер глаза, а потом проговорил:

– Мне нужно осмотреть пациента, чтобы определить, как его лечить и куда поместить. Предположим, лейтенант, я проделаю отверстие посредине, в центре вращения корабля. Значительное количество воды так или иначе уже утекло, а остаток, благодаря влиянию центробежной силы, распределился между носом и кормой, поэтому середина, вполне возможно, пуста и мои действия не причиняет астронавту серьезного вреда.

– Согласен, доктор, – ответил Харрисон. – Однако может случиться так, что вы нарушите герметизацию секций, где еще есть вода.

– Если мы наложим на корпус металлическую заплату, – возразил Конвей, – в которой будет воздушный шлюз, достаточно вместительный для человека моего роста, и загерметизируем ее по краям быстросохнущим цементом, все будет в порядке. Сварку, разумеется, применять нельзя. Тогда я сумею попасть внутрь без…

– По-моему, – заметил Маннон, – вы забываете, что корабль вращается.

– Пусть его, – отмахнулся Харрисон. – Мы установим легкую опорную раму, которая будет крепиться к корпусу магнитами, и все пойдет как по маслу.

Приликла промолчал. Цинруссиане отнюдь не отличались выносливостью или избытком физических сил. Маленький эмпат повис под потолком каюты и, похоже, погрузился в сон.

Договорившись в общих чертах, Маннон, Харрисон и Конвей принялись уточнять детали. Они запросили из Госпиталя необходимое оборудование и бригаду монтажников. Работа была в самом разгаре, когда радист бота сказал:

– Вас вызывает майор О'Мара. Экран два.

– Доктор Конвей, – произнес главный психолог, едва появившись на экране, – до меня дошли слухи, что вы стараетесь – и, возможно, преуспели в своих стараниях – побить рекорд продолжительности перемещения пациента из корабля в палату. Думаю, мне нет нужды напоминать вам о важности и срочности задания, но я напоминаю. Доктор, задание важное и срочное. Всё.

– Да вы… – начал было Конвей, испепеляя взглядом меркнущее изображение, однако вовремя спохватился и умерил свой пыл, заметив, что Приликла задергался во сне.

– Пожалуй, – проговорил лейтенант, задумчиво поглядывая на Маннона, – я еще не оправился от перелома ноги при высадке на Митбол. Понимающий врач отправил бы меня обратно в Госпиталь, в палату четыре на двести восемьдесят третьем уровне.

– Тот же самый врач, – отозвался Маннон сухо, – может решить, что причиной вашей болезни является некая медсестра из палаты номер четыре, и направить вас, скажем, в палату семь на уровне двести сорок один. Вы получите незабываемые впечатления от общения с медсестрой, у которой четыре глаза и несметное множество ног.

– Не обращайте внимания, Харрисон, – рассмеялся Конвей. – Временами он ведет себя хуже О'Мары. Денёк выдался тяжелый, всё что могли, мы сделали, так что пошли спать.

Следующий день также не ознаменовался какими-либо существенными достижениями. Бригада монтажников торопилась установить опорную раму; спешка привела к тому, что рабочие теряли инструменты, упускали в пространство секции опоры, а иногда уплывали туда сами. Их тут же вылавливали силовыми лучами, но вот инструмент и секции опоры приходилось заменять новыми, поскольку на них, естественно, не имелось сигнальных огней.

Люди ворчали, крыли на все лады того, кому взбрело в голову заключить в каркас инопланетную космическую карусель, однако, худо-бедно, работа продолжалась. Количество царапин и вмятин, оставленных на корпусе чужого звездолета инструментами и башмаками скафандров, мало-помалу возрастало, утечка воды из корпуса становилась все сильнее.

Стремясь ускорить работу, Конвей пропустил мимо ушей возражения Приликлы и попробовал снова замедлить вращение корабля. Эмпат сообщил, что на этот раз страха он не уловил – пациент пребывал и бессознательном состоянии. Приликла добавил, что не может описать эмоциональное излучение пациента, ибо воспринять его способен лишь другой эмпат, но настаивает на восстановлении прежней скорости вращения, а иначе не ручается за то, что больной выживет.

Сутки спустя раму установили, после чего монтажники взялись за наложение заплаты, тем временем Конвей с Харрисоном обследовали корпус звездолета. Лейтенант заинтересовался конструкцией сопел, Конвей же либо разглядывал входной люк корабля, либо пытался что-нибудь увидеть в крохотный, два-три дюйма в диаметре, иллюминатор, снабженный изнутри створкой, которая открывалась буквально на долю секунды.

Только на четвертый день проникновение в инопланетный корабль, пилот которого, по заверениям Приликлы, едва дышал, наконец состоялось. Как и ожидалось, в средней части звездолета воды почти не было; центробежная сила оттеснила ее в концевые отсеки. Впрочем, спасателей встретила плотная завеса тумана, из которой проступали в свете фонарей многочисленные звездочки и цепи. Соблюдая осторожность, чтобы не угодить рукой между шестеренок или не пробить ненароком дырку в корпусе судна, лейтенант двинулся на корму, а Конвей направился на нос. Они разошлись сознательно, чтобы не сместить центр тяжести корабля, поскольку в противном случае немедленно возникла угроза крушения опорной рамы.

– Я понимаю, что для очищения и циркуляции воды требуется оборудование посложнее системы воздухообмена, – сказал Конвей в коммуникатор скафандра, – и, насколько мне известно, электрических цепей должно быть больше, чем механических. А тут – сплошные шестерни да приводные ремни. Вдобавок меня сносит течением и я, того и гляди, напорюсь на что-нибудь этакое.

Туман скрадывал очертания предметов и значительно сужал поле зрения, однако на какой-то миг Конвей различил сквозь него нечто, не относившееся к оборудованию – бурое, скрученное, словно бараний рог, с намеком на щупальца, словом, нечто органическое. Со всех сторон существо окружали работающие агрегаты, да и само оно, похоже, тоже вращалось. Правда, видимость была никудышная, так что с уверенностью этого Конвей утверждать не мог.

– Я вижу его, – проговорил он в коммуникатор. – Установить классификацию пока не удается. Но оно без скафандра, вероятно, здешние условия его вполне устраивают. Однако нам не подобраться к нему без того, чтобы не разобрать корабль по винтику. – Он выругался, затем прибавил: – Что прикажете делать? Мне предписано обездвижить больного, доставить его в палату и заняться лечением. Но как обездвижить эту проклятую тварь, если…

– Может вышла из строя система жизнеобеспечения? – предположил лейтенант. – Какие-нибудь нелады с гравитацией? Если мы сумеем починить её…

– Почему? – пробормотал Конвей, хватаясь за идею, которая уже давно присутствовала в его сознании, но до сих пор предпочитала не показываться на свет. – С чего мы взяли, что тут обязательно должна быть неисправность?

Помолчав, он заявил:

– Мы откроем клапаны у пары кислородных баллонов и проветрим помещение, то бишь освежим пациенту водичку, а потом возвратимся на бот. Меня одолевают довольно-таки странные мысли, и я хочу их проверить.

В рубке бота, куда они ввалились, не потрудившись снять скафандры, их поджидал Приликла. Эмпат сообщил, что состояние больного как будто немного улучшилось, однако он по-прежнему без сознания, возможно, потому, что ранен, изнурен голодом и едва не умер от удушья. Конвей принялся рисовать на листе бумаги план чужого звездолета.

– Вот центр вращения, – указал он на рисунок, – расстояние вот отсюда до местоположения пилота такое-то, скорость вращения – столько-то оборотов. Ну, можете вы мне сказать, сильно ли разнится гравитация в пилотской кабине корабля и на планете?

– Секундочку, – отозвался Харрисон, взял ручку Конвея и углубился в расчеты. Несколько минут спустя, проверив собственные вычисления, он ответил:

– Она практически одинакова, доктор.

– Из чего следует, – произнес Конвей задумчиво, – что мы имеем дело с существом, которое по своим физиологическим характеристикам не может жить без гравитации, для которого невесомость равнозначна смерти…

– Прошу прощения, доктор, – вмешался в разговор радист бота. – Вас снова вызывает майор О'Мара.

Конвей почувствовал, что идея, которая было посетила его, словно канула в небытие. «Вращение, – подумал он, стремясь вернуть ее, – центробежная сила, колесо внутри колеса…». Тем временем на экране два появилось изображение, и думать о чем-либо, не связанном с главным психологом, стало невозможно.

– Ваши действия, доктор, произвели на меня впечатление, – заметил О'Мара чуть ли не ласково, что являлось очень плохим признаком, – особенно тот метеоритный рой из инструментов и деталей конструкции. Однако меня заботит ваш пациент. О нём тревожится, кстати, и капитан «Декарта», который вернулся в Митболу. У капитана неприятности, – продолжал майор. Его корабль приветствовали тремя ракетами с ядерными боеголовками. Одна из них упала обратно, загрязнив немалый участок поверхности митболского океана, а от двух других «Декарту» пришлось уворачиваться на полной аварийной тяге. Капитан уверяет, что в подобных обстоятельствах установление контакта с местным населением не представляется возможным, ибо оно, то есть население, судя по всему, полагает, что мы похитили их астронавта для каких-то грязных целей. Капитан убежден, что, возвратись астронавт живым и здоровым, появится надежда на благополучный исход, иначе же… Доктор Конвей, почему у вас открыт рот? Скажите что-нибудь или закройте его!

– Извините, сэр, – откликнулся Конвей. – Я задумался. Мне бы хотелось проверить одну свою догадку. Вы мне не поможете – я имею в виду уговорить полковника Скемптона? До сих пор мы попусту растрачивали время и усилия. Я хочу завести звездолет внутрь Госпиталя, причем не останавливая его вращения. Грузовой шлюз номер тридцать достаточно вместителен и к тому же расположен близко от заполненного водой коридора, который ведет в палату, приготовленную нами для пациента. Я боюсь, что полковник заупрямится…

Полковник в самом деле заупрямился и не желал прислушиваться ни к доводам Конвея, ни к просьбам О'Мары.

– Я понимаю, что нужно принимать неотложные меры, – заявил он после того, как отказал им в третий раз, – что от результатов лечения зависят наши дальнейшие отношения с Митболом, что вы столкнулись с серьезными трудностями. Но вы не введете, слышите, не введете в шлюз Госпиталя звездолет с химическим и незаглушенным двигателем! Стоит только ему заработать, как мы получим пробоину, которая приведет к катастрофическому падению давления на добром десятке уровней! Либо того хлеще – корабль может врезаться в центральный компьютер или в отсек управления гравитацией!

– Прошу прощения, – буркнул Конвей и обернулся к Харрисону:

– Вы можете запустить двигатель чужака со спасательного бота? Или хотя бы отсоединить его?

– Отсоединить будет сложно. Вы ведь не хотите, чтобы я изжарился заживо, правда? Но можно установить реле и… Да, мы сумеем запустить его из этой рубки.

– Тогда займитесь этим, лейтенант, – велел Конвей и спросил у глядящего да него с экрана Скемптона:

– Если я правильно понял, вы не возражаете принять корабль, раз им можно управлять из бота, и снабдите меня необходимым оборудованием?

– Обратитесь к офицеру-интенданту нужного вам уровня, – ответил Скемптон. – Желаю удачи, доктор.

Пока Харрисон устанавливал свое реле, Приликла следил за состоянием пациента, а Маннон с Конвеем пытались установить приблизительные размеры и вес инопланетного больного, чтобы подготовить, исходя из этих данных, специальный транспорт и вращающуюся операционную.

– Доктор, я все еще здесь, – напомнил О'Мара. – Объясните-ка мне вот что. Вашу идею относительно того, что пациенту нужна гравитация, естественная или искусственная, я усвоил, но чего ради взгромождать его на карусель?..

– Не на карусель, сэр, – поправил Конвей, – а, скорее, на чертово колесо.

– Надеюсь, доктор, вы отдаете себе отчет в своих действиях? – осведомился майор, шумно выдохнув через нос.

– Ну… – начал было Конвей.

– Виноват, – буркнул главный психолог, – задал дурацкий вопрос. – Он отключился.

На установку реле лейтенанту понадобилось больше времени, чем он думал, – за что бы они ни брались, мелькнула у Конвея мысль, раз за разом возникают непредвиденные затяжки; Приликла доложил, что состояние пациента быстро ухудшается. Наконец из сопел звездолета вырвалось пламя, он сошел со своей орбиты и, сопровождаемый спасательным ботом, который поддерживал его вращение силовыми лучами противоположного направления, поплыл к грузовому шлюзу Госпиталя. Без осложнений обойтись не удалось: едва двигатель корабля заглох, из носового отсека вылетел тормозной парашют, который через несколько секунд обмотался вокруг корпуса судна. Вдобавок короткое ускорение причинило дополнительный ущерб обшивке.

– Течет как решето! – воскликнул Конвей. – Подведите к нему второй магнитный захват! Давайте, давайте! Как там больной?

– Пришел в себя, – отозвался, весь дрожа, Приликла. – Излучает панику…

Не перестававший вращаться звездолет осторожно завели в шлюз номер тридцать. Гравитационные решетки внутри шлюза, под палубой, были отключены, так что в нем царила невесомость. Головокружение, не покидавшее Конвея с той поры, когда он впервые увидел инопланетный корабль, стало еще сильнее от явившегося его глазам зрелища: чужое судно торжественно вращалось в замкнутом пространстве шлюза, время от времени выстреливая белыми струйками водяного пара. Внезапно наружный люк шлюза с лязгом захлопнулся, силовые лучи остановили вращение звездолета, а гравитация в тот же миг была приведена в соответствие с митболской. Корабль опустился на палубу.

– Как дела? – спросил Конвей встревоженно.

– Страх, – отозвался Приликла, – нет, крайняя обеспокоенность. Теперь излучение стало достаточно четким. Мне кажется, существу лучше, – похоже, эмпат не верил своим собственным словам.

Звездолет аккуратно подняли и подвели под него длинную и низкую тележку на надувных колесах. Затем в шлюз подали воду; она поступала из соседнего коридора. Приликла взбежал по стене, промчался по потолку и застыл в нескольких ярдах над носом звездолета. Конвей, Маннон и Харрисон направились к нему. Сперва они шагали, а потом вынуждены были пуститься вплавь. Добравшись до корабля, они сгрудились у носовой секции, не обращая внимания на монтажников, которые крепили ракету к тележке, чтобы вывезти ее в коридор отделения вододышащих, и одновременно снимали с корпуса обшивку, следя за тем, чтобы не повредить ненароком систему жизнеобеспечения. Постепенно от носовой секции остался один скелет, и тогда все смогли разглядеть пилота. Он напоминал бурую гусеницу, угодившую между шестеренками гигантских часов, и лежал, свернувшись кольцом. К тому времени корабль полностью погрузился в воду, которая была предварительно насыщена кислородом, и Приликла сообщил, что пациент беспокоится и испытывает замешательство.

– Он в замешательстве! – произнес знакомый голос. Обернувшись, Конвей увидел О'Мару, рядом с которым трепыхался в воде полковник Скемптон.

Заметив удивление Конвея, главный психолог продолжил:

– Не забывайте, доктор, задание срочное и важное, отсюда наше особо пристальное к нему внимание. Но почему бы вам не разобрать этот часовой механизм и не извлечь из него пациента? Вы доказали, что ему и впрямь потребна для жизни гравитация, и мы можем…

– Нет, сэр, – возразил Конвей, – пока рано…

– Очевидно, вращение существа внутри капсулы, – сказал Скемптон, связано с вращением корабля и позволяет пилоту как бы оставаться в неподвижности относительно окружающего мира.

– Не знаю, – проговорил Конвей. – Параметры того и другого вращения целиком не совпадают. Мне кажется, мы должны подождать до тех пор, пока не сможем переместить больного на чертово колесо, которое почти в точности воспроизведет корабельные условия. По-моему, мы, как ни странно, еще не на правильном пути.

– Но зачем тащить в палату корабль, когда можно в несколько секунд доставить туда пациента?..

– Нет, – отрезал Конвей.

– Он врач, ему виднее, – произнес майор, не давая разгореться спору, и отвлек внимание полковника, переведя разговор на систему лопастей, которая обеспечивала циркуляцию «воздуха» пациента. Огромную тележку на надувных шинах вручную выволокли в коридор и дотолкали до огромного резервуара – палаты-операционной для вододышащих. Здесь внезапно возникло новое осложнение.

– Доктор! Смотрите!

Кто-то из монтажников, увивавшихся вокруг звездолета, нажал, должно быть, кнопку катапультирования, ибо узкий входной люк раскрылся, а шестерни, звездочки и приводные ремни пришли в действие. К образовавшемуся в корпусе отверстию устремились три предмета, походившие на автомобильные шины пяти футов в диаметре. Средней шиной был пилот звездолета, а те, что катились по бокам от него, имели металлический отблеск. От них к пациенту тянулось множество трубок. Вероятно, пищевые баки, подумал Конвей. Эти две шины остановились у люка, а пациент, из тела которого по-прежнему торчала одна из питательных трубок, вывалился из корабля и, не переставая кружиться, медленно пошел ко дну, вернее, к полу, что располагался восемью футами ниже. Харрисон, бывший к нему ближе всех, попытался поймать его, но не преуспел в своем намерении. Существо плашмя ударилось об пол, подпрыгнуло и… застыло.

– Оно снова без сознания! Оно умирает! Скорее, друг Конвей! – обычно вежливый и тихий Приликла включил коммуникатор своего скафандра на полную мощность. Конвей махнул рукой в знак того, что слышал, и, плывя к астронавту, крикнул Харрисону:

– Поставьте его! Переверните!

– Что… – Харрисон не договорил. Подсунув под существо обе руки, он начал поднимать его. Маннон, О'Мара и Конвей подоспели к нему на помощь одновременно. Вчетвером они быстро поставили существо на, если можно так выразиться, ребро, но, когда, по настоянию Конвея, попробовали покатить его, оно сразу как-то обмякло. Приликла, подвергая себя опасности быть раздавленным чьим-нибудь башмаком, совершил посадку рядом с ними и принялся во всеуслышанье твердить об эмоциональном излучении пациента, которое в настоящий момент практически отсутствовало. Конвей велел остальным поднять существо над полом и вертеть его. Пару-тройку секунд спустя майор тянул, Маннон толкал, а Конвей с лейтенантом изо всех сил раскручивали громадное кольцеобразное тело.

– А ну тише, Приликла! – рявкнул О'Мара. Потом он раздраженно справился:

– Кто-нибудь из нас знает, что тут происходит?

– Как будто, – отозвался Конвей. – Поднажмите, в своем корабле он вертелся куда быстрее. Приликла?