Космический госпиталь (№3) - Большая операция

– Снова вы! – воскликнул Эдвардс.

– Всегда там, где что-то происходит! – рассмеялся лейтенант. – Пристегнитесь.

После сумасшедшего броска до корабля-матки полет на вертолете казался неимоверно медленным. У Конвея было такое ощущение, как если бы он ударился лицом о какую-то преграду. Эдвардс заверил его, что чувствует то же самое и что купание будет более приятным занятием. Они наблюдали, как сигнал на экране поискового радара от маяка Камсаюга постепенно усиливается, в то время как Харрисон проклинал птиц и летающих ящериц, которые ныряя за рыбой, попадали под лопасти винта.

Они низко летели над населенным участком побережья, где мелководье было защищено от больших хищников цепью островов и рифов. К этой естественной защите с моря колесники добавили искусственный барьер из мертвого ковра со стороны суши, загнав в него несколько ядерных зарядов.

Район был теперь настолько безопасен, что „бублики“ без особого риска могли закатываться в пещерообразные рты ковра и его пищеварительные тракты и возвращаться обратно.

Но Камсаюг игнорировал безопасный район. Он с постоянной скоростью катился к проходу в рифах, который вел в активную зону, где большие, средние и малые хищники поедали живность, опустошая побережье.

– Опустите меня по ту сторону прохода, – попросил Конвей. – Я подожду, пока Камсаюг его пройдет, и последую за ним.

Харрисон мягко сел в указанной точке, и Конвей спустился на поплавок вертолета. С открытым забралом – голова и плечи чуть выше края люка – он мог видеть и экран радара, и береговую линию в полумиле от них. Что-то вроде камбалы, выросшей до размеров кита, выскочило из воды и с взрывоподобным звуком шлепнулось обратно. Волна пришла через секунду и подбросила вертолет как пробку.

– Честно говоря, доктор, – сказал Эдвардс, – я не понимаю, зачем вы это делаете. Это что – научный интерес к брачным обычаям колесников? Жажда поглазеть на утробу чудовища? У нас есть приборы с дистанционным управлением, которые позволят вам сделать и то и другое, не подвергая себя опасности.

– Я не любопытная Варвара ни в научном, ни в каком-либо другом отношении, – ответил Конвей, – но ваши игрушки могут и не сказать того, что я хотел бы знать. Понимаете, я и сам точно не знаю, что ищу, но я полностью уверен – это то самое место, где я смогу войти с ними в контакт…

– Теми, кто использует инструменты? Но мы можем войти с ними в визуальный контакт через растения.

– Это может оказаться сложнее, чем мы ожидаем, – промолвил Конвей. – Мне неприятно нападать на собственную любимую теорию, но, скажем прямо, из-за растительного зрения им было бы трудно ухватить такие понятия, как астрономия и космические полеты; будучи существами, живущими внутри или под огромным хозяином, они не могут взглянуть на некоторые вещи со стороны…

Это была уже другая теория, и Конвей продолжил объяснения. Как он себе представлял, владельцы инструментов должны в значительной мере контролировать окружающую среду. На нормальной планете подобный контроль включает такие понятия, как восстановление лесов, защита от почвенной эрозии, рациональное использование природных ресурсов и так далее.

Возможно, на здешней планете это являлось заботой не геологов и фермеров, а существ, которые из-за того, что их окружающая среда состояла из живых организмов, были специалистами по поддержанию здоровья.

Он был абсолютно уверен, что эти существа должны находиться на периферии гигантского организма – там, где он подвергался постоянным нападениям и нуждался в их помощи. Он был также уверен, что работу они выполняют сами, без помощи инструментов. Эти управляемые мыслью существа имеют один недостаток – они подчиняются тому, кто находился к ним ближе всех, что неоднократно подтверждалось в Госпитале, да и здесь во время их недавнего приключения. Возможно, инструменты слишком ценны, чтобы подвергать их риску быть проглоченными, или бесполезны из-за необузданных мыслей хищников.

Конвей не знал, как эти существа называют себя – колесники называли их защитниками, или хилерами, а порой „мечтой самоубийцы“, ибо они чаще убивали, чем излечивали. Но ведь самый известный в Федерации хирург с Тралтана тоже мог бы убить пациента-землянина, если бы не знал его физиологии и не располагал мнемограммой человека.

Хилеры столкнулись с теми же трудностями, когда попытались лечить колесников.

– Но самым важным является то, что они пытаются! – продолжал Конвей.

– Все их усилия направлены на то, чтобы в живых остался один большой пациент – планета. И на этой планете они являются медиками, теми, с кем мы должны войти в контакт прежде всего.

Наступила тишина, только со стороны побережья доносились похожие на взрывы шлепки и всплески.

– Камсаюг прямо под нами, – неожиданно объявил Харрисон.

Конвей кивнул, опустил прозрачное забрало гермошлема и неловко упал в воду. Благодаря массе двигателя и дополнительных баллонов он опускался довольно быстро и уже через несколько минут обнаружил катящегося по дну Камсаюга. Конвей последовал за ним с той же скоростью, но на таком расстоянии, чтобы не терять его из виду. Он не намерен был нарушать чье-либо уединение. Он все же был врачом, а не антропологом, и сам Камсаюг мог заинтересовать его лишь как пациент.

Вертолет поднялся в воздух и летел над Конвеем, поддерживая с ним постоянную радиосвязь.

Камсаюг постепенно сворачивал к берегу, огибая заросли морских водорослей и колючие коврики, которые становились все гуще по мере того, как поднималось дно. Иногда он по несколько минут кружил на месте, ожидая, пока какой-нибудь большой хищник проплывет мимо. Водоросли и колючие ковры имели ядовитые шипы и иглы, которые выдвигались или выбрасывались, если кто-то приближался слишком близко. Задачей Конвея теперь было как проплыть над ними на достаточно безопасной высоте, но в то же время не очень близко к поверхности, чтобы его не подцепила гигантская камбала.

Вода прямо-таки кишела живой и растительной жизнью, так что Конвей уже не видел ряби на её поверхности, вызываемой винтом вертолета. Край огромного наземного ковра словно темно-красная стена пропасти неясно маячил впереди. Он был почти не виден из-за массы подводных нападающих паразитов, а возможно, и защитников, – картина была слишком сумбурной, и Конвею трудно было отличить одних от других. Он стал натыкаться на новые, пока незнакомые формы жизни – черная блестящая, казалось, бесконечная лента пересекла ему путь, а потом свернулась, пытаясь ухватить его за ноги; рядом проплыла огромная радужная медуза, настолько прозрачная, что были видны только ее внутренние органы.

Одно из созданий распласталось на добрых двадцати квадратных ярдах морского дна, а второе, таких же размеров, зависло над ним. Насколько он мог видеть, у них не было ни шипов, ни жала, но все старались их обогнуть, и Конвей последовал общему примеру.

Неожиданно в беду попал Камсаюг.

Конвей не заметил, как это случилось, но увидел, что колесник раскачивался больше обычного, подплыв к нему ближе, он обнаружил, что у того в боку торчат несколько отравленных игл. К тому времени, когда Конвей достиг Камсаюга, тот описывал круги, почти падая на дно, словно монетка, почти переставшая вращаться. Конвей знал, что делать – подобное уже происходило с Саррешаном, когда его доставили в Госпиталь. Он быстро приподнял колесника вверх и стал толкать его вперед вдоль дна, словно большой дряблый обруч.

Камсаюг издавал непереводимые звуки, но врач чувствовал, что, по мере того как его катит, тело колесника становится все менее дряблым, а через некоторое время он уже начал вращаться самостоятельно. Неожиданно колесник качнулся и прокатился между двумя кустами водорослей. Конвей поднялся, казалось, на безопасную высоту, чтобы тоже миновать кусты, но тут, разинув пасть, на него бросилась камбала, и он инстинктивно нырнул.

Позади мелькнул гигантский хвост и сорвал с него двигатель. И тут же его ноги обвили водоросли, в десятке мест разорвав ткань скафандра. Конвей почувствовал, как в скафандр хлынула холодная вода, а под кожей по сосудам разливается жидкое пламя. Краем глаза он успел заметить, что Камсаюг как последний тупица катится прямо к медузе, в то время как другая медуза словно мерцающее облако опускается на него.

– Доктор! – Голос был настолько резок от нетерпения, что Конвей не разобрал, кому он принадлежит. – Что происходит?

Конвей этого не знал, а если бы и знал, то все равно ответить бы не смог. Из предосторожности, для защиты от повреждений в космосе или ядовитой атмосфере его скафандр состоял из кольцеобразных секций, которые отсекали поврежденные участки, раздуваясь и плотно обхватывая части тела.

Идея состояла в том, чтобы локализовать падение давления или отравление атмосферы в месте повреждения, и в данном случае кольца сыграли роль жгутов, которые замедлили распространение яда по организму. Несмотря на это, Конвей не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже челюстью. Его рот застыл в полуоткрытом состоянии, и он только мог – едва-едва – дышать.

Прямо над ним находилась медуза. Ее края свернулись вокруг его тела и плотно сжались, завернув его в почти невидимый кокон.

– Доктор! Я спускаюсь вниз! – прозвучал голос, похоже принадлежащий Эдвардсу.

Он почувствовал, как что-то кольнуло его несколько раз в ноги, и обнаружил, что у медузы имеются шипы или по крайней мере жала, которыми та что-то делала в местах, где был разорван скафандр. По сравнению с нестерпимым жжением в ногах, боль от уколов была слабой, но его беспокоило, что они делаются слишком близко к подколенным артериям и венам. С огромным усилием он повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит, но к тому времени он уже знал. Прозрачный кокон становился ярко-красным.

– Доктор! Где вы? Я вижу, как катится Камсаюг. Похоже, его упаковали в розовый пластик. А прямо над ним какой-то большой красный шар…

– Это я… – едва выдавил Конвей.

Багровый занавес вокруг него моментально стал ярче. Мимо мелькнуло что-то большое и темное, и он почувствовал, что его повернуло, как в колесе. Краснота вокруг него становилась прозрачнее.

– Камбала, – произнес Эдвардс. – Я достал ее своим лазером. Доктор?

Теперь Конвей мог видеть майора. Эдвардс был одет в тяжелый скафандр, который защищал его от водорослей и шипов, но затруднял прицельную стрельбу – казалось, его оружие направлено прямо в Конвея. Инстинктивно он поднял руки и обнаружил, что может ими свободно двигать. Он мог вертеть головой, наклоняться, и боль в ногах утихла. Посмотрев вниз, он увидел, что его колени ярко-красного цвета, в то время как вокруг них все было более чем прозрачным.

Выглядело это нелепейше.

Он взглянул на Эдвардса, а потом на опасно медлительное и неуклюжее вращение завернутого Камсаюга. Конвея осветил мощный луч света.

– Не стреляйте, майор, – сказал Конвей слабым, но отчетливым голосом. – Попросите лейтенанта сбросить спасательную сеть. Втащите нас обоих на вертолет, а потом – быстрее на „Декарт“. Если наш друг не сможет находиться на воздухе, доставьте нас на „Декарт“ в погруженном состоянии, у меня воздуха хватит. Но будьте очень осторожны, чтобы не нанести повреждений существу.

Оба спутника Конвея желали знать, что за чертовщину он несёт. Врач объяснил всё наилучшим образом, добавив:

– Итак, вы поняли – это не только мой коллега, эквивалент врача на Митболе, но и мой спаситель – я ему обязан жизнью. Между нами тесная личная связь. Можно сказать, мы почти кровные братья.

Глава 4

МИТБОЛ

На протяжении всего пути обратно в Госпиталь Конвея не оставляло чувство тревоги за Митбол, но лишь последние два часа он способен был искать какие-то конструктивные решения проблемы. Именно к этому моменту он признал, что самому ему проблемы не решить и начал мысленно перебирать имена и профессиональные способности тех сотрудников Госпиталя, кто бы мог ему помочь найти решение. Он был так сильно озабочен, что выход корабля из подпространства в предписанных двадцати тысячах миль от Госпиталя обнаружил, лишь когда из динамика раздался ровный голос дежурного по приемному покою:

– Пожалуйста, идентифицируйте себя. Пациент, посетитель, член персонала, ваша квалификация?

Лейтенант, пилотирующий корабль, взглянул на Конвея и Эдвардса, сурового врача корабля-матки, и приподнял бровь.

Эдвардс нервно прочистил горло и произнес:

– Говорит разведчик D-835 с корабля-матки Корпуса мониторов по исследованиям и культурным контактам „Декарт“. На борту четыре посетителя и один член персонала Госпиталя. Трое являются людьми, а двое – жителями планеты Драмбо разного…

– Пожалуйста, дайте физиологическое описание или установите видеосвязь. Все разумные расы считают, что они люди, а остальные существа – не люди.

Эдвардс отключил микрофон и беспомощно обратился к Конвею:

– Я знаю, кем являемся мы, но как, черт побери, я опишу этому бюрократу от медицины Саррешана и другое существо?

Нажав кнопку передатчика, Конвей произнес:

– На борту корабля три землянина, физиологическая классификация ДБДГ. Их имена: майор Эдвардс и лейтенант Харрисон из Корпуса мониторов, а также старший терапевт доктор Конвей. Мы везем двух жителей планеты Драмбо. Драмбо – это самоназвание планеты Митбол. Один из жителей относится к виду ВЛХГ – вододышащий, теплокровный, кислородный метаболизм. Другой предварительно отнесён к виду СРЖХ и, похоже, чувствует себя комфортабельно и в воде и в воздушной среде.

Необходимости в перегрузке нет, – продолжал он. – В то же время ВЛХГ находится в утомившем его механическом устройстве по поддержанию жизни, вне всякого сомнения, ему будет удобнее на водных уровнях. Сможете ли вы принять нас у дока номер 23 или 24?

– Док номер 23, доктор. Нуждаются ли посетители в специальных транспортных или механических устройствах?

– Нет.

– Очень хорошо. Пожалуйста, сообщите диетологам о необходимой пище и потребности в жидкостях, а также о периодичности приема пищи. О вашем прибытии доложили. Полковник Скемптон хотел бы видеть майора Эдвардса и лейтенанта Харрисона как можно скорее. Майор О'Мара хочет видеть доктора Конвея еще раньше.

– Спасибо.

Информация Конвея передавалась существу, которое руководило приемным покоем. Транслятор этого существа передавал ее на компьютер Госпиталя, занимавший целых три уровня, который осуществлял перевод на нужный язык, и передавал на нем текст обратно.

– Пока вы не связаны с Госпиталем, вы одномоментно встречаетесь, как правило, с одним типом внеземной цивилизации и обращаетесь к его представителям по принадлежности к родной планете. Но здесь, где задача быстро и точно узнать об особенностях пациента является жизненно важной, ибо очень часто пациенты не в состоянии дать о себе необходимую информацию сами, мы разработали четырехбуквенную классификационную систему. Короче говоря, это выглядит следующим образом.

Первая буква обозначает уровень физиологического развития. Вторая указывает на количество и расположение конечностей и органов чувств. Две последние – описывают метаболизм и необходимую для существа комбинацию гравитации с давлением. Обычно мы напоминаем некоторым из наших студентов, что первая буква в классификации не позволяет им испытывать по отношению к другим ни чувства превосходства, ни чувства ущербности, так как уровень физиологического развития не имеет никакого отношения к уровню интеллекта. Существа с буквами…

– Извините, доктор, – прервал пилот. – Мы стыкуемся через пять минут, а вы говорили, что хотели подготовить посетителей к переходу с корабля.

Конвей кивнул.

– Я помогу вам, доктор, – предложил Эдвардс.

Пока они влезали в легкие скафандры, предназначенные для среды, где газ или жидкость были ядовитыми, но находились под давлением, близким к норме, их корабль вошел в огромную пещеру кубической формы – док номер 23.

Они почувствовали, как захваты опустили судно в универсальный ложемент, а потом слегка покачнулись при включении решеток искусственного тяготения.

Внешний люк дока с лязгом закрылся, и послышался шум водопадов, низвергающихся на металл.

Не успел Конвей защелкнуть шлем, как ожил радиоприемник:

– Доктор, говорит Харрисон. Начальник принимающей команды сообщает, что полностью заполнить док водой займет некоторое время – столько, сколько потребуется для полного обеззараживания остальных пяти входов. Это большой док, и давление воды на другие люки будет слишком велико, если…

– Заполнять док целиком не потребуется, – ответил Конвей. – Как только уровень воды достигнет грузового люка, драмб ВЛХГ будет чувствовать себя нормально.

– Начальник говорит, что будет за вас молиться.

Они вошли в корабельный трюм и осторожно обогнули автономное устройство по поддержанию жизни, которое вращало похожего на гигантский бублик первого драмба. Затем они отщелкнули удерживающие устройство фиксаторы.

– Саррешан, мы прибыли, – сообщил Конвей. – Через несколько минут ты можешь сказать этой штуковине „до свидания“ на несколько дней. Как там наш приятель?

Это был сугубо риторический вопрос, ибо второй драмб молчал, а возможно, и не мог говорить. Зато он мог реагировать, и не только на слова. Словно большая прозрачная медуза – в воде он был абсолютно невидим, если бы не мерцающая кожа и несколько туманных внутренних органов, – драмб волнообразными движениями приблизился к ним. На мгновение, словно плотный прозрачный кокон, он свернулся вокруг Конвея, а затем перенес свое внимание на Эдвардса.

– Доктор, мы готовы принять вас, как только скажете, – донеслось из динамика.

– Этот вход гораздо лучше, чем тот, через который ты прибыл в первый раз, – сообщил Саррешану Конвей, в то время как Эдвардс помогал ему передвигать устройство. – По крайней мере на этот раз мы знаем, что делаем.

– Не нужно извиняться, друг Конвей, – ответил Саррешан через транслятор. – Для существа со столь высокими моральными и интеллектуальными качествами, как у меня, терпимость к умственным недостаткам более низких созданий и, конечно, в том числе умение прощать ошибки, допущенные с их стороны по отношению ко мне, является лишь малой толикой моего великодушия.

Конвей и не подозревал, что он перед кем-то извиняется, – но для существа, которому понятие скромности абсолютно чуждо, его слова прозвучали именно так. Он решил дипломатически промолчать.

* * *

Команда по приемке дока номер 23 прибыла, чтобы помочь им доставить вращающегося Саррешана в заполненные водой палаты для АУГЛов. Начальник команды, чей черный комбинезон с красными и желтыми повязками на руках и ногах делал его похожим на современного придворного шута, подплыл к Конвею и прижал свой шлем к его шлему.

– Извините, доктор, – голос был несколько искажен, но звучал достаточно отчетливо, – у нас тут неожиданное ЧП, и я не хочу занимать частоту приемника в скафандре. Я котел бы, чтобы вы как можно скорее направились в палату. Саррешан уже проходил через наши руки, так что о нём можете не беспокоиться. Только позаботьтесь о втором пассажире, где он там есть… Что за чертовы штучки?!

Тем временем второй пассажир свернулся вокруг его головы и плеч, сковав руки, и буквально „обнюхал“, словно собака с дюжиной невидимых голов.

– Может быть, он в вас влюбился, – предположил Конвей, – Минутку, не обращайте на него внимания, и он отстанет.

– Обычно существа находят меня действительно неотразимым, – сухо произнес начальник команды. – Хотел бы, чтобы то же самое можно было сказать о женщинах моего вида.

Конвей заплыл за спину существа, крепко ухватился за прозрачную мантию обеими руками и стал тянуть в сторону до тех пор, пока передняя часть медузы не повернулась в сторону входа в палату. По ее телу неторопливо пробежала крупная зыбь, и существо, словно мерцающий летающий ковер, волнообразными движениями направилось к коридору, ведущему в палаты АУГЛов. Похожий на чертово колесо Саррешан менее грациозно последовал за ним.

– Вы упомянули о ЧП?

– Да, доктор, – подтвердил начальник команды теперь уже по радио. – Но в ближайшие десять минут ничего не предвидится, и я могу пользоваться радио, если это будет недолго. Мне сообщили, что во время операции худларианина в результате мышечной судороги и непроизвольного движения переднего щупальца пациента получил травму келгианин ДБЛФ. Высокое давление осложняет положение. Мало того, что гадость, которой дышат худлариане, тоже находится под высоким давлением, она еще и очень токсична для метаболизма келгиан. Но особенный переполох вызывает кровотечение. Вы же знаете келгиан.

– Да, конечно, – подтвердил Конвей.

Даже маленький порез или укол составляли для келгианина серьезную угрозу. Это были гигантские мохнатые гусеницы, и только их мозг, расположенный в верхней конической части тела, был защищен каким-то подобием костной структуры. Тело состояло из набора кольцеобразных звеньев, состоящих из мышц, которые служили им для передвижения и защищали, впрочем, весьма условно, внутренние органы.

Сложность заключалась в том, что из-за необходимости снабдить эти огромные кольца достаточным количеством крови частота пульса и давление у келгиан были по земным меркам чрезвычайно высоки.

– Они не смогли остановить кровотечение, – продолжал начальник команды, – поэтому его переводят из худларианской операционной, которая находится двумя уровнями выше, в келгианскую, которая расположена прямо под нами, а через водные секции они проходят ради экономии времени… Извините, доктор, сейчас они будут здесь.

Сразу же после этого произошло следующее.

С непереводимым довольным бульканьем Саррешан высвободился из своего устройства и величественно покатился по полу, лавируя между пациентами и медсестрами, среди которых можно было встретить любые виды – от крабоподобных существ с Мелфа до сорокафутовых крокодилов со щупальцами с Чалдерскола, планеты, покрытой водой. Тем временем второй драмб, освободившись от Конвея, отплыл в сторону. В этот момент высоко наверху, на противоположной стороне, открылся люк, и в помещение внесли раненого келгианина. Его сопровождало столько медиков, что помощь Конвея была явно лишней.

Среди сопровождающих находились и пятеро землян, которых выделяли такие же, как и у Конвея, скафандры, два келгианина и один илленсанин, сквозь прозрачный скафандр которого была видна клубящаяся желтизна хлорной атмосферы. Лицо в одном из земных шлемов было знакомо Конвею – оно принадлежало его другу, доктору Маннону, который специализировался в области худларианской хирургии. Все роились вокруг пострадавшего, словно стая неуклюжих рыбин, подталкивая и подтягивая существо к другой стороне палаты. Рой явно увеличился, когда к нему начали подплывать люди из приемной команды, оценивающие ситуацию. Медуза с Драмбо тоже переместилась поближе к пострадавшему.

Сначала Конвей подумал, что ей всего лишь любопытно и она хочет понять, что происходит, но потом сообразил, что мерцающий коврик перекатывается в сторону раненого с вполне определенными намерениями.

– Остановите его! – закричал Конвей.

Все слышали его, он видел, как они вздрогнули, когда его голос оглушительно прогрохотал в их скафандрах. Но они не знали, а времени на объяснения не было, кого, что и даже как останавливать.

Преодолевая сопротивление воды, Конвей неистово рванулся к келгианину, пытаясь опередить драмба. Но большой пропитанный кровью участок шерсти на боку келгианина притягивал существо, словно магнит, причем, обратно пропорционально квадрату расстояния. Конвей не успел даже предостерегающе крикнуть, как драмб мягко коснулся раненого и прилепился к нему.

Прозвучал тихий взрыв булькающих пузырей, когда зонды драмба прошли через оболочку вокруг келгианина, где поддерживались соответствующие условия. Затем они минули уже поврежденный в худларианской операционной скафандр и нырнули в густой серебристый мех. В считанные секунды прозрачное тело медузы стало наливаться краснотой – существо отсасывало кровь из пострадавшего.

– Быстро! – выкрикнул Конвей. – Доставьте обоих в сектор с воздушной атмосферой!

Он мог бы и поберечь голосовые связки, так как вокруг все тоже что-то кричали и невозможно было что-либо разобрать. Прямое звуковое общение тоже было невозможным – все, что он мог услышать, так это гудок аварийной сирены и гомон множества голосов. И тут все голоса перекрыл мощный чалдерский рев.

– Животное! Животное! – донесся из наушников перевод.

Осушающие элементы в скафандре Конвея после энергичного плавания работали с перегрузкой, он вспотел, но после этих слов пот из горячего стал холодным.

Конечно же, не все обитатели Госпиталя были вегетарианцами. Их диетические нужды требовали огромного количества мяса, которое доставлялось на кораблях как с внеземных, так и с земных ферм. Но мясо неизменно прибывало либо в замороженном, либо в консервированном виде, и делалось это по очень простой причине. Целью было избежать случаи, когда более крупные плотоядные существа, сталкиваясь с более мелкими, принимали бы их за свою любимую пищу.

Правило Госпиталя гласило, что любое живое существо, которое здесь находилось, независимо от размеров и формы, является разумным.

Исключения были очень редки и касались домашних животных – безобидных, конечно, – принадлежащих персоналу или важным посетителям.

Если не обладающее разумом существо попадало сюда случайно, очень быстро принимались меры, чтобы не пострадали более мелкие формы жизни.

Ни у приемной команды, ни у медицинского персонала, ни у сопровождающего раненого оружия не было, но очень скоро по сигналу тревоги сюда прибудут вооруженные люди из Корпуса мониторов. Ну, а пока положение решил спасти один из пациентов с Чалдерскола, наделенный множеством щупалец, покрытый панцирем, имеющий футов тридцать в длину: он приближался, чтобы убрать прилипшего драмба одним, максимум двумя движениями огромных челюстей.

– Эдвардс! Маннон! Помогите мне отогнать его! – постарался как можно громче крикнуть Конвей.

Однако вокруг по-прежнему раздавалось слишком много звуков, чтобы его услышали. Он обеими руками схватился за мантию драмба и с диким видом огляделся вокруг. Начальник приемной команды подплыл одновременно с ним и уже успел просунуть ногу между раненым келгианином и прилипшим СРЖХ, пытаясь оторвать их друг от друга руками. Конвей развернулся, подтянул колени к подбородку и ступнями отбросил начальника в сторону. Извиниться можно будет позже. Чалдер был уже опасно близок.

Подплыл Эдвардс, увидел, чем был занят Конвей, и присоединился к нему. Вдвоём они стали пинать гигантский нос чалдера, пытаясь отогнать его. Причинить вред этой громадине они не могли, но верили, что она не нападет на двух разумных существ, чтобы съесть явное животное, которое напало на третье разумное существо. Однако ситуация была достаточно запутанной, и могла произойти ошибка. Во всяком случае не исключалась вероятность того, что Эдвардс и Конвей поплатятся ампутацией ног до самого торса.

Неожиданно пара больших и сильных рук ухватила Конвея за ступню, и его друг Маннон подтянулся вверх, пока их шлемы не соприкоснулись.

– Конвей, какого черта вы тут…

– Нет времени объяснять, – прервал его Конвей. – Просто заберите их обоих в палату с воздушной смесью. Не позволяйте кому-либо причинять СРЖХ вред, он не делает ничего дурного.

Маннон посмотрел на существо, покрывающее келгианина, словно огромный пузырь кроваво-красного цвета. Можно было действительно видеть, как кровь покалеченной медсестры вливается и распространяется по всему огромному, похожему на слизняка, телу драмба, которое, казалось, вот-вот лопнет.

– Может быть, вы меня и одурачите, – сказал Маннон и оттолкнулся от него. Одной рукой он ухватился за здоровенный клык чалдера и развернулся так, что большой, размером с футбольный мяч, глаз существа уставился прямо на него. Другой рукой он стал делать размашистые боковые жесты. Как бы смутившись, чалдер уплыл, а уже через несколько секунд они находились в шлюзовой камере, ведущей в секцию, наполненную воздухом.

Вода сошла и открылся люк, за которым посередине предшлюзовой камеры стояли два монитора с оружием наизготовку. Один из них обнимал огромное ружье со сменными магазинами, патроны в которых могли моментально усыпить более десятка самых разных существ, подходящих под категорию „теплокровные, дышащие кислородом“. Другой держал крохотное, выглядевшее совсем безобидным устройство, способное вышибить дух из самца слона или его любого внеземного эквивалента.

– Стойте! – воскликнул Конвей. Оскальзываясь и спотыкаясь на мокром полу, он добрался до драмба и встал впереди него. – Это очень важный посетитель. Дайте нам несколько минут. Поверьте, все будет в порядке.

Мониторы не опустили оружие, да и по выражению их лиц нельзя было сказать, что ему поверили.

– Вам лучше объясниться, – тихо, но с разъяренным видом произнес начальник приемной команды.

– Да, – согласился Конвей. – Я, э-э, надеюсь, у вас ничего не пострадало, когда я вас там пнул ногами?

– Только чувство собственного достоинства, но я по-прежнему…

– Говорит О'Мара, – прогремел динамик на стене.

Эдвардс стоял ближе всех к нему. Он включил и настроил видеокамеру, как было приказано, после чего доложил:

– Ситуация довольно-таки сложная, майор…

– И не мудрено, если к этому какое-то касательство имеет Конвей, – язвительно отозвался О'Мара. – Что он там делает, молится о спасении?

Конвей стоял на коленях возле пострадавшего. Насколько он мог судить по тому, что увидел, драмб прикрепился так плотно, что воды и в защитную оболочку, и в поврежденный скафандр попало очень мало – келгианин дышал нормально, никаких признаков присутствия жидкости в легких не было. Драмб снова посветлел. Ярко-красный цвет как бы растворился, и существо снова приобрело прозрачное мерцание лишь с легким розоватым оттенком, Конвей наблюдал, как оно отлепилось от келгианина и, словно большой наполненный водой баллон, откатилось к стене.