14.

Из подопытных уцелело пятнадцать человек. Не только уцелело, но собиралось еще долго и счастливо жить. Их вытащили с помощью мощного экскаватора, обгоревших и буйных. Вначале угомонили, переодев в смирительные рубашки и нанеся умиротворяющие уколы, потом стали лечить от ожогов. По счастью, травматический шок избавил наших пациентов от мнения, будто они представляют различные божества. А вся сомнительная продукция подземной колонии — многообразные почки и слизни — сгорела дотла.

Осталось же внизу только двое бегунков. Холодилин, которого сгубил еще обрушившийся земляной тоннель, да Некудыкин-Саид. Впрочем, где сейчас подлинный Саид-Бел, можно было лишь гадать. Гадать, как гаруспики по внутренностям барана, как авгуры по полету птиц, как шаманы под воздействием сока отборных мухоморов (то есть, «под мухой»).

Вскоре выяснилось, что то самое стопроцентно управляемое, подвластное, целесообразное во всех частях общество-организм, которое строил внизу Некудыкин-Саид, теперь собирается создавать на поверхности земли вечно бодрый Бореев. Под чутким присмотром товарищей с нашего советского Олимпа, или, может, с нашей Вавилонской башни.

Рискуя стать параноиком, я считал, что судьбоносная нечистая сила прочно угнездились в мудреце Михаиле Анатольевиче (если учесть его зацикленность и неукротимость) и тоже собирается чутко руководить процессом. Мне казалось, что она готовит свой следующий ход, и это отзывалось тоской в подвздошной области. Ведь нечистая сила, пусть и отверженная, но видит меня сверху маленьким забавным человечком, мельтешащим на игровом поле. Она, благодаря высоте своего положения, знает, как меня уконтрапупить и погнать в нужную ей степь.

Напряжение росло и в окружающей среде, потому что все ожидали появления по-настоящему важного человека. И действительно, из правительственных сфер спустился помощник генерального секретаря. Совещался он с Бореевым и Сайко без моего участия. Затем остался додумывать на ночь.

А утром следующего дня вся эта тройка вызвала меня в резервную пультовую, как сказано было, «на чашку чаю». Во мне сразу все физиологические жидкости стали густеть и протекать медленнее. Я даже нутром, позвоночником там, кишочками, почувствовал, что угодил в следующий предназначенный мне переплет.

У помощника была гладкая физиономия без каких-либо отличительных черт. Как бы ни усов, ни бровей, ни ресниц, ни глаз, ни носа. Такие и в ГБ, и в партии на важных, но закулисных постах. Эдакая кабинетная тень своего хозяина. «Закулисность» сказывалась и в том, что помощник генсека не разу не обратился ко мне напрямки, а только тихо и вкрадчиво общался с моими непосредственными начальниками. Однако все время олицетворял незримое присутствие Державы и наличие большого общего дела.

— Глеб Александрович, спешу вас обрадовать… — начал Бореев, чья щуплая скромная фигурка из-за обилия полномочий казалось теперь высеченной из гранита.

Да, не зря все-таки меня поспешили обрадовать первым. Наверное, моя пешка будет бита тоже первой. Я так напрягся, что даже не расслышал несколько отпущенных профессором фраз.

— …итак, товарищ майор, эксперимент станем проводить на новом и, естественно, более высоком уровне. Как вы могли заметить еще на прежних этапах, образование крепкой социальной микросистемки начиналось с выделения лидера. Лидер был центром кристаллизации, если угодно источником резонанса.

Ага, я уже кое-что улавливаю. Пора возмутиться.

— Какая социальная микросистемка? Ваши микросистемы были не социальными, а биологическими. Биологическими! Я это на собственной шкуре отчетливо почувствовал.

— Ну и прекрасно, — весело отреагировал Бореев. — Пускай лидер был и биологическим, и социальным. Пускай, он помимо зажигательных речей источал еще привлекательные запахи. Нас эта конкретика не шибко волнует. Мы просто вызываем необходимые силы судьбы, а уж они устраивают все как нужно.

За гранитным монументом Бореева сгустились какие-то тени.

— Итак, Глеб Александрович. Сейчас партия и правительство поставили перед нами задачу — провести генеральную репетицию по формированию лидера. Если вернее, вождя, не побоимся этого веского слова. Поскольку вы показали себя стойким и инициативным офицером, то предлагаю вам согласиться на участие в этой самой репетиции. Можно сказать, что родина выбрала вас.

Вот он, подкравшийся капец! Тени, игравшие за спиной профессора Бореева, приобрели очертания округлого Нергала с алыми губами и Энлиля с резкими геометрическими плоскостями лица. Они, кажется были довольны. Я даже привстал, но тут же вернулся задницей обратно — под осуждающим и дисциплинирующим взглядом Сайко.

В меня, в коммуниста, хотят бойко вселить бесов! Впрочем, леший его знает — может, коммунисты для этого дела годятся больше всех остальных… Не стал Бореев тратить драгоценного времени на уговоры. Даже премии не пообещал или опять-таки правительственной награды, какой-нибудь медали во всю грудь. «Стойкий и инициативный офицер.» Поскольку инициативный, значит, мне это мероприятие самому надобно, и я сам предпочитаю садиться на острый кол вместо стула.

— Глеб Александрович, я уверен, что все закончится благополучно, с песнями. Ваша воля предотвратит нежелательные последствия. Вы ведь уже догадались, что воля — это костяк судьбы. После удачного эксперимента кто-то из высшего руководства страны получит научным образом выработанное лидерство, иначе говоря, непререкаемую харизму — то, что у китайцев называлось «дэ», у христиан «благодатью». Власть станет, как говорится, сакральной…

Ага, сакральная власть на базе приятного зловония и гипнотических пассов, исходящих от лидера.

— …это будет толчком к глубоким положительным переменам, к резкому приближению Светлого Будущего.

— Но ведь у нас, Михаил Анатольевич, завались опытного материала. Гражданин Некудыкин уже оснащался лидерством, которое было выделано самым разнаучным способом.

Однако Бореев почти дословно скопировал подземные слова Саида.

— Некудыкин — психически больной человек. Он совсем «того». Его личность не сравнима с вашей — волевой, содержательной и целостной. Она разрегулирована, расщеплена и скудна по части внутренней энергии. Именно поэтому резонанс приобрел нездоровый характер, привлек совершенно посторонние, ненужные матрицы. Из-за них на предыдущей фазе эксперимента мы имели столько издержек откровенно мерзопакостного вида.

Никакой надежды на Бореева не оставалось, я для него представлял всего-навсего подходящий «нерасщепленный» (покамест) материал. Товарищ ученый, похоже, заведен лишь на то, чтоб услужать хозяевам с «той стороны».

Энлиль неуклюже, но ехидно улыбался. Нергал, не церемонясь, строил мне рожи. Демоны сообща с учеными выписали мне судьбу, которая, как огромная гадина, уже начинала заглатывать меня, двигаясь от головы к сапогам.

Я глянул мятущимся взором на Сайко. Тот покачал румяной и седой головой, похожей сейчас на тыкву, венчающую огородное чучело.

— Глеб, скажу откровенно, твою кандидатуру никто не выбирал. Она была единственно возможной. Тебе никуда не рыпнуться. Пойми, все запрограммировано. Признай, что реестр твоих шалостей выглядит значительным. Одного пункта из него достаточно, чтобы размазать тебя по стене… Но если твою «содержательную личность», несмотря на все грешки и провинности, не положили под трибунал, значит, было что-то важнее грехов.

— И что же?

— Проект генерального эксперимента. Конечно, в течение этих последних лет мы немало налюбовались твоими импровизациями, но все ключевые моменты были не случайными, они родились в наших планах, он значились в наших графиках. Мы, можно сказать, сочиняли твою судьбу.

Раз-два, и я оказался куклой на ниточках со многолетним стажем. Кто только не занимался моей судьбой — все, кроме меня самого.

— Между прочим, после обращения за врачебной помощью к Пинесу, я кое о чем догадался, Виталий Афанасьевич. Но за счет своего фальшивого приволья так и не усек, что хожу на привязи.

— Вот и славно, без комплексов тебе лучше работалось,-порадовался за меня генерал.

— А майор Безуглов в ваших планах-графиках тоже фигурировал?

— Безуглов выполнял наши указания, когда покрывал твой мухлеж с секретной папкой и журналом. Гражданку Розенштейн мы выпустили ради чистоты эксперимента, правильно сделали, она нам пригодилась на южном полигоне. Не бойся, в итоге она вернулась в Бостон. Пинес плясал под нашу дудку, когда дарил тебе нужные таблеточки. Ты, конечно, хочешь поинтересоваться о Затуллине и Киянове. Они, конечно, не подозревали ни ухом ни рылом о наших задумках, однако попали на игровое поле, в линию пешек, благодаря нам. Мы спровоцировали и твой побег в Ираке. Только не надо жаловаться и слать письма в ООН, что мы-де без спросу скормили тебя метантропным матрицам. Затуллин, Киянов, Остапенко, Колесников и другие принесли пользу родине совершенно бессознательно и невольно. А ты и раньше многое понимал, теперь же вообще полностью в курсе.

Вот оно, высокое чекистское искусство — я уж пять лет, как имею внутри крючок, проглоченный по самый анус, и никакой неуютности при этом никогда не чувствовал. Почти. Не понимаю даже, зачем кто-то спроваживал на пенсию дедушку-генерала, он ведь с хиханьками-хахоньками заставит вас скушать атомную бомбу.

Но Фиму-то генерал Сайко не упомянул, значит экспериментаторы не взяли Гольденберга с потрохами. Потому, кстати, и валяли всю дорогу в дерьме. И житель вечности демон-вольняшка Апсу тоже неизвестен генералу КГБ. Это приятно.

— Никогда не жалко было меня через эту мясорубку проворачивать, Виталий Афанасьевич?

— Жалко у пчелки в жопке, — лениво отреагировал дед-генерал. Было заметно, что для него вопрос не любопытен.-И вообще, Глеб, поскольку всем хорошим в себе ты обязан нам, то мы спокойно можем это хорошее забрать назад. Так что не морочь никому задний проход.

Да, его грубыми устами говорил сам коммунизм, самое высокое и большое дело.

— Я готов рискнуть жизнью, пожалуй, даже умом-разумом во имя интересов страны. Но мне, естественно, не хотелось бы пропадать зазря. Поэтому я требую некоторых разъяснений от товарища из Кремля. Считайте это последним желанием.

Помощник генсека минуту пошептался с Бореевым, и тот, видимо, объяснил, что я являюсь ценным кадром, с которым необходимо обхождение.

— Хорошо, товарищ майор, задавайте свои вопросы,-визитер не соблаговолил развернуть свою бесприметную физиономию в мою сторону.

— Вы сказали, что кто-то из высшего руководства получит научным образом выработанное лидерство. Но у нашей страны уже есть испытанный лидер, Юрий Владимирович Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС.

Опять театральная пауза.

— Я не уполномочен обсуждать таких вещей. Могу только напомнить, что и Юрий Владимирович не вечен.

Да, похоже, ГБ и ЦК не считают, что свет клином сошелся на товарище Андропове.

— Но даже если генеральная репетиция завершится успешно, все равно распространять результаты эксперимента на целую страну — это рискованно. Неужели нет другого выхода?

Помощник генсека поднялся, показывая, что мое время истекло. А Бореев дружески взял меня под руку.

— Пойдемте, Глеб Александрович, я продемонстрирую вам план предстоящего эксперимента. Вы убедитесь, что он до смешного безопасный.

— А на мне от такой безопасности не вырастет обильный урожай из почек и слизней? Небось, собираетесь за мой счет выполнить продовольственную программу?

Сайко отделался легкомысленным хихиканьем, а Бореев принялся растолковывать, как троечнику, выводя меня в коридор.

— Мы нашли и неоднократно опробовали гармоническую группу совершенно безопасных матриц. Они хоть из разных домов, но органично сочетаются друг с другом, так сказать комплементарны. Вся группа получила прозвище «пирамида». Забавно, да? Она вызвает цепную реакцию подчинения, горизонтальный и вертикальный резонанс, который распространяется на все контактирующие метантропные матрицы…

— Очень вдохновлен. Значит, вы уверены, что ваша «пирамида» вызовет подчинение именно мне. А, кстати, кто мне будет подчиняться? — поймал я ученого на слове.

— А хотя бы органы вашего родного тела, — мудрец засмеялся. — Если серьезно, «подчинение» будет холостым. Мы просто произведем замеры состояния Ф-поля, и все тут.

Так я и поверил. На генеральных репитициях в нашем ведомстве ничего холостого не бывает.

Навестить Москву меня уже не пустили, предпочли держать на коротком поводке. А вместо этого отправили в один из опустевших боксов. По всему чувствовалось, что боец я все-таки одноразовый.

Апсу больше носу не показывал — испугался, наверное, наружних и внутренних ударов или копил силы для решающего момента.

Я не был в курсе, когда начнется «раздражение» Ф-поля. Когда от меня отправится на «ту сторону» вертикальное резонансное возмущение. Когда оно запрыгает с уровня на уровень, с физического на кварково-гравитонный, далее на суперстринговый и так далее, когда доберется до самого девятого неба, до Поля Судьбы. Когда я стану аппетитной приманкой для матриц «пирамиды».

Считается, что почетно быть первым. Даже если ты играешь роль Белки и Стрелки. Может, наше стремление к «первости» тоже от демонов?

Хронометры в моем уютном боксе отсутствовали. Впрочем, я догадался, что вечер наступает и солнышко тикает, когда медсестра помогла мне уколом успокоительного.

Укол не слишком наполнил меня покоем. Эх, если бы все делалось с наскока, на «даешь!» и «ура!». А так у меня в голове снова, как цыплятки, вылупляются сомнения насчет нашего высокого дела. Наверное, не ниже оно, чем иногда кажется. Только вот мы, не покладая моральных и физических сил, приманиваем потусторонних кощеев. А они перво-наперво покончат с той человеческой волей и тем человеческим разумом, которые могут им помешать. Помешать их паразитизму на наших судьбах и энергиях.

Можно, конечно, сказать, что нам плевать на паразитизм, что для нас важнее удержать колосс державы на ногах, обутых в кирзовые сапоги.

Да и Бореева нельзя по-простецки обозвать резиновым изделием. У него осталась доля нормальной человеческой разумности, которая считает, что Отверженные вовсе не желают побаловаться нами. А если и побаловаться, то лишь во вторую очередь, а в первую — упорядочить и объединить наши судьбы, сделать изо всей страны прекрасный симфонический оркестр.

Достаточно припомнить, что усатый вождь забрал себе волю целого народонаселения плюс сгреб судьбы всех «сестер и братьев» в свою охапку. Конечно, он стер в порошок, не моргнув глазом, несколько лишних миллионов душ, но ведь врага-супостата побил.

Но почему-то такой пример не слишком вдохновляет. Ведь так и норовишь зачислить себя в ряды этих списанных в утиль миллионов. Хотя, по идее, предстоит мне сейчас примерить усы вождя.

Стена в моем боксе становилась все прозрачнее, превращаясь в радужную капель, за которой маячили танцующие тени. А потом завеса еще более истончилась, и меня легко, как осенний листик, пронесло сквозь нее.

Сперва я увидел, что неподалеку от меня, утопив задницу и спину в мякоти кресла, располагался тот самый выдвиженец руководства, потенциальный цезарь, будущий командир, грядущий любимец как седовласых, так и патлатых, как очкариков, так и мозолеруких, как чекистов, так и диссидентов. Ради него, значит, огород городили со всеми этими экспериментами. Я высмотрел у молодого (условно) лидера странную отметину там, где лоб окончательно переходит в макушку. Расплывшаяся печать Энлиля? А еще за мной приглядывал, но только с почтительного расстояния, человек, знакомый по портретам и нескольким торжественным собраниям, — Юрий Владимирович собственной значительной персоной.

Облики вождей недолго занимали меня, потому что по краям нашего, в общем-то небольшого мирка, похожего на пирог, возникли гигантские персонажи Поля Судьбы. Вначале я еще различал фигуры — и даже скрюченные пальцы одного, и острый подбородок другого, и бултыхающиеся груди третьей. Само собой, что все эти причиндалы были огромными, не то слово. Отсюда у меня и страх, и бздение перед непреодолимой силой. Потом фигуры стали все более расплываться, завихряться. Они огромными смерчами втягивали наш мир вместе со всем народным хозяйством и надвигались на меня. Как ни странно, страх от этого даже поубавился.

Вихри вблизи выглядели просто гармоническими переливами света и радужными пузырями. Все это завораживало и внушало благостное умиротворение.

Я с охотой погрузился в приятное мерцание и вновь увидел дорогу на бойню и башню Нергала, его красный храм с серебряными рогами «всех насажу» и золотое внушительное извание с огромными провалами глаз. А затем почувствовал себя — нет, не одним из тех человечков, что покорно бредут на заклание, пытаясь спасти свой род и свой город от ярости демона.

ОН пригласил меня стать вождем вместе с ним. Я согласился попробовать — почему нет. Хорошо было оказаться заодно с ним. Он называл себя смертью, дисциплинирующей и несущей прогресс. Я летел вместе с ним, похожим на птицу-стервятника, зорким глазом вычленяя из серого пейзажа свою добычу. Она давала знать о себе сладким запахом разложения души и тела. А какой у них был замечательный вкус!

Мы парили над Москвой, глядя на беспорядочно снующих внизу человечков. Хитросплетение их судеб выглядело бестолковым. Ни вместе, ни по отдельности они не оставляли отпечатка в истории. Но одного нашего дыхания, дыхания дисциплинирующей смерти было бы достаточно, чтобы направить все судьбы в общее русло, к единым целям. Мы уже приготовились дыхнуть. Но тут случилась какая-то мельтешня с восприятием…

И я оказался на веранде Саидовского дома, где кушал плов под бренчание домбры. Перед нами цвела беседка, овитая виноградной лозой, а за ней пестрел садик. Потом пейзаж заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Он раскинулся на десятках террас. Кроны деревьев, — магнолий, кипарисов, дубов, — скрывали и затеняли бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли?

Я опять же был приглашен подключиться к Саиду-Белу, и мы спустились вниз, растворяясь по дороге в тумане. Мы невидимыми щупальцами проникали в каждую клеточку города, в каждое жилище, в каждую душу. Теперь во всякую ячейку вливалась наша воля, направляя ее судьбу. Мы лепили клеточки герода, стирали их в порошок, жертвовали ими, заселяли, опустошали и посылали на фиг. Каждая ячейка насаживалась, как бусинка, на ниточку предписанной судьбы. Приземистый город с радостью отдавал лишнюю энергию, благодаря которой расцветал клевый сад на вершине холма. Намек на цветущий сад коммунизма?

Туман менял очертания города, и казалось, что мы имеем дело уже не с Вавилоном, а с Москвой.

И вдруг по зыбким улицам пронесся тоскливый шакалий вой. Апсу наконец поднакопил силенок, чтобы проявиться в виде звука. Кажется, он хочет навести какой-то шухер. Где же я все-таки -наверху, с вождями, или внизу, с теплыми комочками плоти и разума, копошащимися в ячейках распластанного города?

Когда я попытался отвалить в сторонку, то ничего путного у меня не вышло.

Я неожиданно оказался в полном одиночестве в темном узком переулке. Спереди и сзади резко зажглись фары и ослепили меня. А потом с двух сторон хлынули темные фигуры с массивными кулаками. Я сразу понял, что нахожусь уже не вместе с вождями.

Затемненные «доброжелатели» вывернули мне руки и врезали по морде. Затем уложили на склизкий асфальт и поставили сверху тяжелые сапоги.

Вскоре я отрешился от конкретных образов и ощущений и понял, что это матрицы-демоны из «пирамиды» взяли меня в оборот, это они меня утрамбовывают. А потом еще какие-то деловые бесенята кинулись на меня гурьбой, словно только и ждали работенки. Я узнал их по бодрым вибрациям, с какими еще в энкавэдэшном подземелье познакомился. Плохо стало, а помереть никак.

Я являлся рабочей матрицей. Специалисты проращивали из меня почки — из моего мяса, крови, кожи, жира, внутренних и наружних органов.

В результате успешного (не для меня) эксперимента я был вынужден подчиниться мастерам Поля Судьбы и стал инкубатором, когда мой физический организм еще пребывал в земном советском мире.

Из рук появлялись смехотворные существа с огромными пальцами-клешнями и крохотными мозгами. Эти исчадия умели выпускать пахучие и светящиеся щупики, дабы, соприкаясь ими, обмениваться полезными сведениями.

Ноги тоже были использованы. Из них рождались мелкие твари со здоровенными нижними конечностями, которым предстояло расти до сорок пятого размера. Однако эти монстрики лишены были желудка, печени и почек, что только увеличивало их неуязвимость. Пищеварительную же систему заменял хоботок, пригодный для всасывания жидкой еды.

Из моего мозга выпрыгивали думающие пузыри, оснащенные длинными стебельками. Эти отростки могли сплетаться — и тогда начиналось хоровое мышление. Могли подсоединяться к щупикам клешнеруких рабочих особей — для кормления их знаниями.

Из желудка выползали гибкие твари, способные заглотить и переварить кого угодно, чтобы потом поделиться питательными соками с товарищами по гармонии — особенно с теми, которые не разжились собственными пищеварительными органами. Этим жрунам приходилось иногда поглощать думающие пузыри, чтобы непосредственно насытиться знаниями в виде белка.

Майор Фролов превратился в тысячу исполнительных и маленьких майоров фроловых. Из почек появлялись почки. Все это младое племя расползалось в стороны от моего невезучего тела. Бореевская команда с помощью сосок и поилок нежно выкармливала майоров фроловых, отчего они разбухали и распускались. Первое, что они видели, становилось для них мамой, первое, что слышали — приказом на всю жизнь. Полная управляемость, подчиненность, полная целесообразность. Спущенная сверху, но непреклонная воля. Программируемая и перепрограммируемая судьба.

Почки-мальки мужали, матерели и получали путевку в жизнь.

Почки, происшедшие от моих ног, стали неутомимыми и крайне живучими воинами, которым не требовались заградотряды и особотделы. Почки, рожденные моими руками, обернулись рабочими, вечнозелеными стахановцами, что не нуждались в премиальных, досках почета и благодарностях начальства. Почки, явившиеся из мозга, сделались учеными, которые не плетут интриг и не хотят степеней. Почки, произведенные желудком, стали заботливыми кормильцами для рабочих и воинов. Они продолжали время от времени лопать ученых, чтобы быть в курсе последних достижений разума. Кормильцы впитывали знания и умения не только для себя, но чтобы срыгивать их в виде кашки — для поглощения прочими особями, нуждающимися в обучении. Мудрость стала гастрономическим понятием.

Я видел то месиво, в которое превратилось мое майорское тело, вволю рассматривал почки, привольно расползшиеся по помещению. Похоже, в каком-то смысле меня не стало.

Люди Бореева радостно рассаживали новые приобретения по садкам и вольерам, хотя точно пока не знали, с чем имеют дело. Почкам предстояло еще расти, но они уже были на сто процентов самими собой.

За очередной завесой проглядывались светящиеся очертания моей личной матрицы, моего двойника-витязя. Он готовился отчалить. Постой-погоди… как же мне, простому землянину, тем более гэбэшнику, а не диссиденту, достать тебя?

Я остался бы мирно гнить в своем родном месиве, если бы не призывный шакалий вой. Он словно напомнил мне, что пора в путь.

Сейчас, когда я остался без телесности, преодолеть экран, разделяющий меня и двойника, оказалось не сложнее, чем пройти через холодный душ. Я теперь нисколько не отличался от своего юркого психического электрона. Однако была потеряна привычная сетка координат (с центром в физическом теле), потому закружился я, как легкий самолетик в ночном грозовом небе. До тошноты закружился. Но затем включилась новая система ориентации. Я даже увидел Мировую Ось, вокруг которой вращались слой за слоем миры… Ладно, суть-то не в этом, да и человеческий язык с его неточными словами не годится для описания «тех» краев.

Короче, психический электрон выбирал из множества матриц моего сияющего двойника, примерно таким же макаром каким ключ ищет замочную скважину в темном подъезде.

Когда я повращал головой или чем-то вроде нее, то увидел демонов, бойко летящих следом. Сейчас они напоминали помесь комара и слона, но им тоже позарез требовалась моя матрица. Отверженные готовились сыграть на перехват. Им, кстати, было достаточно чихнуть на меня, чтобы я надолго исчез в тумане.

Но тут из какой-то потусторонней бездны вынырнул Апсу. Сейчас я мог поразглядывать этого жителя вечности. Длиннющий змей с зыбким водянистым телом. Разявя огромную пасть, он кинулся на соперников, чтобы вмиг закусить ими. И тут же поплатился. Они пустили на Апсу ветры, которые свободно проникли меж раскрытых челюстей и стали раздувать его тело, словно резиновый шарик. Я понял, еще немного, и лопнет мой союзник.

— Закрой совок! — изо всех имеющихся сил крикнул я.

Апсу понял свою ошибку и вместо того, чтобы глотать оппонентов, стал старательно закрывать пасть. Дыхнув огоньком, нейтрализовал силу ветродуя и, наконец, сомкнул челюсти.

Но тут новая напасть. Аркан, наброшенный Энлилем и похожий на мощный смерч, стиснул горло Апсу и стал душить. Змей активно вертел головой, пытаясь перекусить сверкающие жилки потустороннего каната. Заодно Апсу тащил душителя за собой.

— Хвостом врежь! — еще раз посоветовал я.

Не знаю, услышал ли меня союзник, прежде чем исчезнуть вместе с врагами в какой-то очередной бездне.

Мой «ключ», воспользовавшись этой паузой, нашел в итоге подходящую «скважину». Я оказался в светозарных доспехах, в общем, при полной потусторонней амуниции. Долго ли, коротко ли, но ничего не соображал и ничего не различал, кроме разлетающихся красных пузырей. Период разброда закончился тем, что неожиданно увидел себя рядом с прежним местом действия.

Я приблизился к двери, ведущей из бокса, и, слегка приложившись кулаком, раскурочил вдрызг. Ударом светозарного меча Губильника заставил запылать свою бывшую камеру. Сделал несколько легких шагов по коридору, и вторая дверь тоже запросто поддалась. Никто не препятствовал мне попасть в главную пультовую.

Там я прямиком наткнулся на того нового лидера с благословенной меткой на лбу и сиянием над головой. Вокруг сновали люди, обеспокоенные пожаром. Над лидерской макушкой вились Энлиль-Бел с Нергалом (значит, поединок с Апсу не стал для них летальным). Демоны пытались проникнуть внутрь нее через отметину, через свою старинную печать, как сквозь дверь. Новый канал еще не напитал их, они так и не заполучили моей матрицы, поэтому я, хоть с натугой, однако сразился с ними. И схватка началась прямо на крупной голове будущего вождя.

Противники нацелились на меня своими огненными мечами, но я, рванувшись, оказался между ними, так что колоть им было не с руки, а чтобы рубить — надлежало открыться. Поэтому они клюнули меня совсем неловко. Первого противника я встретил щитом, другого блокировал клинком. А потом отбросил наседающих демонов, угостив одного из них гардой меча по подбородку, а второго лягнув по голени.

Оставалось только удивляться, что и за экраном имеются эквиваленты голени и подбородка.