Волшебная лампа Генсека

Благодаря поглощению дружественной копытной дичи силенок у меня стало поболее, но все они уходили на дальнейшее кромсание и потрошение покойной лани, на усиленное жевание и заглатывание, на рубку веток и собирание хвороста. Хорошо еще, хоть день пасмурный, а то дымок моего костра издалека бы ласкал вражеский взор. Поработал я с пару часов, а потом зафиксировал, что тоже чихаю и вроде голова стала побаливать, да еще тяжесть в мозгах и сонливость. Получается, болотные волки заразили меня гриппом. Имейся возможность, сейчас бы всех их исцелил свинцовым лекарством.

Я поскорее принялся засовывать недокопченные куски мяса в вещмешок — доведу их до ресторанной кондиции потом. Наполовину харчи засунул и чувствую — температура у меня. Ну точно -грипп, которым я не болел лет двадцать. Тут сразу и сырая моя одежда почувствовалась сквозь кожу, вызвав глубокий озноб и стучание зубами. Из носа дождь, в горле — сушь. Куда пойти лечиться? Нет, не хочется никуда тащиться, полежать бы, поболеть. И костерок как раз имеется — чтобы и самому согреться, и одежку подсушить. Я поближе к уголькам свои башмаки подвинул, на воткнутых в землю ветках разместил рубашку, штаны, носки. Сам в куртку завернулся — она посуше оказалась — и в тряпку, прихваченную на вездеходе, голову закутал. Заодно проглотил пару заначенных табеток парацетамола. Стало тепло, озноб прошел, тяжелый сон давай обхватывать и обкладывать мои глаза, уши, мозги.

И тут я вспомнил — волки. Посмотрел, а голубчики уже до десяти шагов дистанцию вежливости сократили, скалятся радостно. Заразили, значит, какой-то лихоманкой, а теперь собираются поживиться моей ланькой… Да и мной самим закусят. Елки — как я раньше не догадался, что они имеют виды на меня! Из последних сил, натужно одолевая сон, я навел ствол на животных и, как добрый доктор Айболит, который никогда не жалел пилюль, дал очередь. За двадцать шестой съезд! Четверых, по-моему, уложил на месте, три твари, получив ранения разной степени тяжести, с визгом и скулежом поползли в кусты… Ну что, поняли, зловреды, как иметь дело с майором госбезопасности? В магазине осталось только тринадцать патронов, это была последняя здравая мысль, что проползла в моем разгоряченном мозгу. Затем он переключился совсем на другое, нездравое.

На сон. Наверное, это можно было назвать сном, в котором я единовременно был зрителем — вернее, множеством зрителей, а также действующей силой — если точнее, множеством действующих сил.

Я видел свое тело чуть ли не со всех сторон, будто мой глаз был размером с полянку. Потом пространство многократно сложилось, образовав стопку, и тот же огромный глаз просматривал сразу несколько фрагментов местности: кусочек болота, кочку, торфяной островок, лужок, кустарник… Фрагменты резко, скачками, меняли прозрачность, и суперглаз наблюдал, как в калейдоскопе, то человека, бредущего по болоту, то людей, покуривающих на кочке, то мужчину и женщину, обследующих торфяной островок, то парня, взволнованно бегущего по лужайке, то труп, несуетно лежащий в кустарнике. Большинство из этих личностей было мне знакомо. Остапенко, Маков, Хасан, Лиза Розенштейн, американцы, виденные мной когда-то в деревне, а затем на надувной лодке, мертвый Серега Колесников.

Потом я, пройдя через какую-то многоцветную завесу, раздулся облаком и окутал всех этих недрузей-нетоварищей. Мой чувствующий полюс стал иметь отношение ко всем этим живым и мертвым душам. Он стал точь-точь, как электрон в валентном кристалле, что кружится почти одновременно вокруг множества атомных ядер.

Я, будучи Ильей Петровичем, размышлял о фактически проваленном задании и том, как все-таки достать шельму Фролова, где его проклятые следы, не от него ли донесся звук выстрелов… Я, являясь Колей Маковым, на бегу прикидывал, как бы половчее доложить товарищу подполковнику о том, почему враги грохнули товарища старшего лейтенанта, а прапорщика оставили целым… Я, как Хасан, искал вход туда, где его встретит небесный избранник Яхья и напоит Живой Водой из Манда-ди-Хайя… Я, в шкуре охранника Джоди Коновера, думал, что все это мероприятие не стоит тех монет, которые отстегивают в Корпусе Мира, и неплохо бы в укромном уголке все-таки трахнуть докторицу Лиззи… Я, будучи Лизой Розенштейн, прикидывал, был ли тот русский, что одним метким выстрелом утопил их лодку, тем придурковатым гебистом, который помог ей выкарабкаться из Большого Дома и Союза ССР…

Эти разномастные личности послушались моего приказа -вернее, какого-то веления, прошедшего сквозь меня и облачившегося в их мысли, — что непременно надо двигаться к той самой канаве и обязательно перебираться через нее.

…Ведь шельма Фролов побаловался стрельбой где-то на другой стороне канавы…

Если товарища подполковника тут нигде не видно, значит он ушел в западном направлении…

За канавой можно будет встретить феллахов и обо всем обстоятельно распросить…

Там, наконец, получится прикупить жратвы и курева, а также обнаружить проселочную дорогу, которая ведет в Эн-Насирию. В жопу всю эту экспедицию…

Где-то за канавой стоит Яхья-избранник в благоухающем облаке, воссиявшем от Источника Познания и Жизни, там найдется разгадка всему и ключ к бессмертию…

Я стал даже мертвым Серегой.

Это было сложнее всего. В отличие от других персон, которые неохотно принимали мой «электрон», заслоняясь сверкающими жгучими завесами, Серега лопнул, как пузырь, и я сразу оказался в мрачной пустоте, тянущей из меня силы.

Его приходилось поднимать и вести самому. Половина мышц уже не отвечала, но оставшиеся я должен был контролировать и насыщать энергией. Приходилось даже рассчитывать мышечную мощность, подводимую к костям. Серега был подпорченной силовой схемой, к ней я должен был подать напряжение. И я чувствовал его присутствие, как помеху; он напоминал кровососа, впившегося под лопатку, которого и согнать никак.

Все эти люди, живые и неживые, перлись сознательно и бессознательно к канаве, переходили через нее, далее перелезали через стену… А потом валентный кристалл распался, я некой силой упругости был вышвырнут сразу изо всех «ячеек» и вернулся в свое тело. Причем, измучился так сильно, что из оживленного бреда сразу переместился в глубокий плотный сон.

Когда открыл глаза, занимался уже следующий день. Костерок давно погас, и удивительно, что за это время меня никто не съел, не покусал, не поцарапал и даже не облизал. Хотя на трупах волков прямо сейчас сидело несколько птиц с хищным выражением на «лицах». Голова казалась более-менее ясной, и жар вроде бы прошел. Зато, как выяснилось, зудела кожа на боку, на бедре, на руке — в общем, на той стороне тела, которой я лежал на поверхности земли. Вернее на траве. Я приподнялся и глянул, что там случилось… «Эбэна мать», как выражается мой друг Хасан.

Кожа покраснела, покрылась волдырями, которые местами уже обратились в отслаивающиеся струпья. Я провел правой рукой по левой — особенных болевых ощущений никаких, просто отслоившаяся «шелуха» с легким кружением упала на траву. И тут я заметил, что падают струпики на мелкие-мелкие соцветия с остренькими пестиками и моментально там рассыпаются. После такой дележки крохотные кусочки мертвой кожи проваливаются в бутоны, которые сразу закрываются словно довольные рты. Да эта подлая растительность «бьет лежачего», компенсируя свою кожно-нарывную деятельность введением транквилизаторов! А сейчас, когда я оторвал бок от «травушки-муравушки», успокаивающие средства переставали действовать. Проникший яд жег эпидерму с все возрастающим садизмом, и унять его было никак. Не имел я в заначке целительных мазей и лекарств-"тормозов" — ведь сбежал с «Василисы», как говорится, в чем лежал.

Глубоким йоговским дыханием я отвлек себя от гадких ощущений, затем заставил двигаться. Запад сейчас четко выделялся зоной сумрака на горизонте. Почва под ногами вскоре увлажнилась, стала давать четкий след — это мне не слишком нравилось. А потом вода захлюпала под ногами, и со всех сторон принялись обступать заросли тростника. Вначале он был довольно обычным, однако вскоре потянулся к небу, стал смахивать на бамбук. Не тростник, а Тростник. Сразу вспомнилось, что у вавилонян сила, заставляющая его разрастаться на болотах, считалась божеством по имени Нидаба.

Кстати, когда я вступил в этот тростниковый лес, мне заметно полегчало, шкура-эпидерма перестала саднить, как прежде, и сменила красноту на более спокойный цвет, волдыри же быстренько подсохли. Полчасика передохнул и с зудежом было покончено, осталось только довольно приятное тепло.

Правда, в дальнейшем приятных моментов оказалось не так уж много. Тростник тянул в высоту примерно на полтора человеческих роста, а вода доставала порой до колена. Самое противное, что растительность была густо облеплена какой-то слизью. Больше того, она в виде канатиков перекидывалась со стебля на стебль. Крупные сгустки слизи имели что-то вроде ножек, тянущихся до самого низу. Памятуя о недавнем опыте взаимодействия с травой-муравой, я старался от этой гадости увиливать. Но затем понял, что непосредственно коже, кроме легкого чувства омерзения, она передать ничего не может. По крайней мере, сквозь куртку и брюки слизь не проникала.

Однако без вредительства не обошлось. Для разнообразия оно пришлось на другие части тела. Виски стало ломить, там и затылок прихватило, сердце принялось трепыхаться, и какой-то жар начал волнами раскатываться по мне.

Разогрев проводника тока при прохождении через неоднородное магнитное поле — всплыла в моей заболевшей голове фраза из какого-то учебника. Плюс подозрительными симптомами являются необычайный рост тростника и быстрое заживление моих воспалений. Только откуда здесь магнитное поле достаточной напряженности? Ниоткуда. Хотя эта слизь у меня на большом подозрении. Очередное вредоносное чудо природы?

Потом я засек голоса. Не наши, американские. Двое галдят как на Бродвее, метрах в сорока от меня. Один другого зовет именем Джоди. Джордан, Иордан, все как-то на этом болоте подобралось со смыслом. С каким-то непонятным мне смыслом. Сейчас можно подобраться и срезать обоих штатников одной очередью. Но у меня всего тринадцать патронов. Эх, надо было-таки подскочить к почившему Сереге и позаимствовать ненужный ему «Ингрэм». Ведь он эту пушчонку тоже спер.

Немного погодя стало ясно, что американец всего один и просто пытается общаться с кем-то по уоки-токи. Причем у него это плохо получается из-за помех. Выходит, слизь действительно балуется электромагнетизмом.

Тогда есть все-таки резон подобраться поближе — а там или подстрелить говоруна, или взять на мушку. Чтобы затем обобрать, то есть изъять в виде трофеев оружие, лекарства, рацию, деньги, конечно, ценности. Хочешь не хочешь, а придется побыть мародером, Робин Гудом, экспрориатором, как уж угодно.

Я аккуратно двинулся на сближение с америкосом и уже видел его силуэт, как вдруг застрекотали стволы. Вначале стреляли, кажется, в этого самого американца, потому что мистер-твистер упал, но потом и сам стал отбиваться огнем. Похоже, кто-то опередил меня. Маков или, скорее всего, Остапенко. Это не входило в мои планы. Ведь штатник являлся моей законной поживой. Я стал приглядываться и заметил в тростниковой гуще мелькающую квадратную фигуру в камуфляже. Быстренько взял ее на мушку и произвел два выстрела. Не попал, но приземистый боец быстренько куда-то скрылся. Очевидно, Остапенко решил, что подоспел еще один цэрэушник и сразу смылся от греха подальше.

Очевидно, упавший американец тоже решил неверно — будто к нему на выручку торопится его дружок Джоди, — поэтому беспечно проглядел меня. Я выскочил на раненого буржуя так быстро, что ему и рыпнуться было некуда. Дуло моего автомата, не мигая, пялилось на лежащего парня, а мой голос использовал английский язык (конечно же, без американского акцента):

— Эй, ты, собачий кал, слушай меня внимательно и не рыпайся. Я только что тебе оказал услугу, благодаря который ты будешь продолжать свою вредительскую антисоветскую жизнь. Но оплата — немедленно… Пистолет-пулемет аккуратно отбрось в мою сторону. Только не балуйся, у меня всегда найдется на тебя лишняя пуля.

Вначале, при моем возникновении, физиономия парня вся разъехалась, как будто к нему явился Каменный Гость с тенью отца Гамлета впридачу. Затем штатник попробовал собрать мужественную мордень. Однако, мое указание выполнил в точности. Я подобрал оружие. ФМГ, складной пистолет-пулемет под девятимиллиметровый патрон. Неплохая штучка.

— Еще оружие есть? Магазины к ФМГ? Продукты доставай -друзья познаются в еде. Твердую валюту, кстати, не забудь выложить на травку. Ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и зелененькие.

Последняя фраза превратила ужас в удивление. Штатник напористо спросил:

— Ты что, не русский разведчик?

— Я русский, понял? Однако сам по себе, поэтому испытываю дефицит налички. А ты знаешь, что деньги портят человека?

— Нет, — парень аж распахнул совок, услышав странный тезис.

— Они тебя настолько испортили, что ты стал стрелять в меня с лодки.

— Это Джоди. Лиз говорила ему, что человек в кустах не из той группы, с которой мы столкнулись раньше. А Джоди все равно застрочил из своего дерьмострела… В итоге, наша лодка отправилась на дно.

Он повторил это несколько раз, пока я доссматривал его рюкзак и пересчитывал «выручку». Еще триста долларов -существенное пополнение валютных резервов. А в мешке нашлись американские харчи, жевательная резинка, курево, бинты, лекарства какие-то, даже запасные футболки с зазывной надписью «Girl, use me in bed», трусы и белые носки в синюю полоску. Вот сволочь американская, чистеньким всегда хочет быть.

— Кто тебя сюда звал, паразит ты мелкий? А ну говори.

— Логану и Коноверу, двум психованным ирландцам, больше всех надо — они намерились доказать, что Советы не только распылили возбудителя болезни, но, вдобавок, настраивают население против нас. С помощью слухов и всякого такого дерьма. Эти бараны вначале наведались на сломанную советскую амфибию…

— Стоп, как вы за ней следили?

— Логан говорил, что у него чутье на красных. Вообще, благодаря ему мы и унесли задницы, когда прорвало дамбу. Да, у нас еще радар был…

Если этот типчик не пытается надрать меня, то надо признать, что друг Апсу был занят тем, что пособлял заокеанскому врагу. Следующее признание пленного меня взбудоражило куда больше.

— Тот человек, что сидел внутри амфибии, подорвал себя и машину гранатой…

Дробилин, эх, Дробилин! Мозги умные, а голова дурная. Как бы американцы эту аппаратуру вывезли из Ирака? А Петрович просто дурачина, как же оставил балбеса Дробилина одного, да еще с гранатой в кармане.

— … Логана при взрыве зацепило осколком. Тогда он предложил Коноверу, мне и Джо Рифмэну проследить за теми советскими, что ушли со своей машины. Джо отказался, но согласилась его жена Лиз Роузнстайн. Может, потому что хотела покувыркаться на лужайке с Джоди. В общем, Логан и Рифмэн остались в деревне, забыл ее название…

Да, узнаю я повадки Джо, Иосифа Рейфмана — трусливый типчик.

— Ну, парень, не лучшие вы тут лужайки для траханья подобрали. Заклеили бы лодку каким-нибудь говном и плыли бы назад… Тебя в какую ягодицу ранило?

Он показал на ногу, чуть выше колена. Я присмотрелся -похоже кость не задета, однако истечь кровью может. Не стоило, наверное, останавливаться, но я быстренько перевязал подбитую конечность трофейным же бинтом. Вместо того, чтоб пристрелить гада…

— Ну, живи пока, парень. Как там тебя?

— Тим, Тим Джулиани.

— Не попадайся мне больше на глаза, мистер Джулиани, или сделаю форточку в голове. Взбитый крем видел? Вот такими у тебя мозги станут.

И я отвалил по-быстрому со своей добычей. Метров триста спустя, словно какой-нибудь пацан, обрадованный подарками батьки, я умылся водичкой из-под ног и набросил все, что можно было, из новых шмоток. Вдобавок откусил приличный кусок «Голд Салами», умял батончик «Кэдбери», закусил земляничным джемом, зажевал все это «Ригли Сперминтом» и завершил удовлетворение, задымив «Уинстоном». Ну, просто картинка для американской рекламы. Советский чекист, истекая слюной и вожделением, набрасывается на западные товары. А ведь неправда.

Я не то, что некоторые. Из-за «сперминта», «Левиса» и даже «кадиллака» родную могучую систему не продам. Впрочем, она сама меня сдала… Однако все-таки зря наши тульские умельцы не передрали устройство системы ФМГ. Раз, и она превращается во что-то, напоминающее логарифмическую линейку в футляре. Но дырявит эта «линейка» так, что у мишени потом весь организм насквозь проветривается. У меня еще два запасных магазина теперь есть… От таких приобретений как не приободриться, даже голова болеть почти перестала, к тому же я трофейного пенталгина накушался. Я резво двинулся в путь, хотя навьючился прилично — килограммов двадцать пять на мне висит — вещмешок, рюкзак, половинка лани, две пушки… С таким запасом я и до иорданской границы спокойненько допер бы, словно верблюд или товарищ Сухов. Если бы, конечно, всякие басмачи-сволочи не чинили помех.

Но, оказалось, в этой поганой тростниковой чащобе, приободрился я раньше времени, здесь все так было устроено, чтобы настроение уронить.

Иду, и мне кажется, что земля подо мной опускается, как матрас, из которого воздух выходит. Пробовал не обращать внимания, но как не обратить, если и вовсе на дне ямы стал топтаться! И все время ощущение, что какой-то недобрый дядя на краю этой ямы неожиданно появится и всадит мне пулю в темечко.

Что-то противное стало творится либо с моей головой, — но когда успел ума лишиться? — либо со светом, вернее, с преломлением лучей.

Горизонт зрения, пресловутый окоем, сокращался-сокращался, пока не стал в охвате всего нескольких метров. Слизь, что ли, безобразничает? Ну правильно, если она может радиволны глушить, то отчего ж не тронуть оптический диапазон?

Слоняться на дне иллюзорной ямы было совсем неудобно, поскольку не видно ни зги, один раз я даже оказался по зубы в воде. Кое-как выкарабкался, но многие ценные вещички замочил.

Потом яма вдруг выровнялась, и я узрел в пятидесяти шагах от себя подполковника Остапенко вместе с Колей Маковым, а в семидесяти метрах — Джоди Коновера, а еще метрах в сорока -мертвого Колесникова! И сразу сообразил, что проклятая слизь собрала нас всех вместе, чтобы мы друг друга перекрошили. Кроме того, выходит, мне не прибредилось, что я покойного Серегу через канаву переводил.

Впрочем, предположения и догадки стали возникать у меня несколько позднее. Во время перебежек, когда я метался между кочек, пытаясь укрыться от пуль.

А с самого начала я заметил, что мертвая Серегина голова облеплена сопливой слизью, а в тронутых распадом руках торчит «Ингрэм». И строчит по всему, что движется.

Такой войны свет еще не видел. В ней участвовало сразу четыре противоборствующие стороны. Причем моя сторона была самой нагруженной, и это лишало ее необходимой ловкости. Когда рожок моего «АК» истощился — в основном на подполковнике, несмотря на тяжеловесность снующем между стеблей, как муха, как жирная отожравшаяся муха — автомат я отбросил, и мне немножко полегчало.

Между делом, я видел, что Серегиному трупу изрядно достается, и преимущественно от Коли Макова, который то ли боялся его больше всех, то ли вымещал злобу на товарища старшего лейтенанта. Однако мертвец свою низкое боевое искусство возмещал малой уязвимостью. Из дырок-ран какое-то недолгое время ползла вездесущая слизь, и этим ущерб ограничивался.

А когда я достаточно замучился ратным трудом, мое восприятие стало меняться. Сквозь все завесы меня достали чужеродные пульсации, и я почувствовал, что монстр растерян, не знает как поступить, что он тянется на контакт со мной. Вернее его управляющий центр выходит на связь со мной. И опять мой психический «электрон» стал вращаться, как вокруг меня, так и возле контактера. Я начал смотреть на мир странными глазами набитого слизью трупака. Они плохо реагировали на неподвижные предметы, но недурно воспринимали все движущееся — как в тепловом, так и в оптическом диапазонах. Я стал слышать ушами мертвеца, и в спектре звуков было много лишнего шума -какие-то комариные писки, даже хруст челюстей некоего прожорливого насекомого.

При постижении получившегося из Сереги монстра выявилось три сути, три центра управления.

Одна сущность была родом из слизи, из клеточных колоний, живущих в тростнике, она подпитывала жмурика энергией и замедляла распад. И кажется не слишком понимала, что вообще происходит.

Старая серегина суть тоже просматривалась. Она очень хотела продлить свое житие-бытие, но была какой-то потрепанной, разваливающейся, стонущей, тянущей изо всего силы.

Находился в монстре и кто-то внимательный дружелюбный. Он мало что смыслил в современном военном деле, поэтому испрашивал совета.

Кстати, Серега и этот «дружелюбный» центр плохо уживались друг с другом. Подавив лейтенантскую сущность, я обратил внимание второго центра на Остапенко, Макова и Коновера, показал, как целиться из оружия и как укрываться от пуль. А затем мы вдвоем с монстром ринулись в атаку. Уррра!

Первым не выдержал такого напора и такого зрелища мистер Коновер, который, отстреливаясь, перебежками скрылся с поля боя. За ним последовал Баранка — мой почти-земляк, кажется, даже крестился на бегу.

Остапенко ретировался, лишь когда схлопотал пулю в руку. Подстрелил его мертвец, который находился ближе. Впрочем, я помогал ему поймать отлично воюющего подполковника на мушку.

А потом, оставшись победителями, мы встретились. Истекающий слизью жмурик и человек. Нечто и некто. Когда я подошел к товарищу франкенштейну на десять шагов, ствол «Ингрэма М10» стал медленно разворачиваться в мою сторону.

Это действовала вредная Серегина сущность, но другая, «дружелюбная» натура монстра хотела общаться со мной, поэтому ствол все-таки удалось опустить вниз.

Вблизи старлей Колесников смотрелся еще хуже. Какие-то полипы на физиономии, стебельки из глаз и ушей, там и сям наплывы слизи. Впрочем, покойный не слишком осунулся, похоже подпитки ему хватало.

Та вторая, любознательная сущность отдала мне пистолет-пулемет, когда я протянул руку. Ненадолго перед моими глазами повисла какая-то завеса, хмарь, сквозь нее проникли лучи, нарисовавшие известную мне краснорожую кляксу. Апсу. В этот раз, несмотря на долгую разлуку, он все время расплывался, и я с трудом улавливал слова. Кажется, Апсу заявил: «Я тот, который существует от вечности. Тот, кто спас тебя на болоте и в северном городе. Я пойду рядом с тобой, но отныне ты будешь главным в своей судьбе, а я — второстепенным. Скоро из Преддверья ты попадешь в жилища Отверженных. Избежать ты этого не сможешь, даже не старайся, потому что слишком велико притяжение.»

А потом хмарь вместе с кляксой рассеялись. Трупак, словно выполнив свою роль, бесхитростно осел и стал просто тухнущей кучей, на краю которой, как диковинный гадкий цветок, болталась Серегина голова.

Когда я уже выбирался из чащи, то подобрал гордое имя слизняку, живущему в тростниках, — hydra frolovis. То есть себя не забыл увековечить.

Энергетические мощности слизи были использована каким-то умельцем для зомбификации Сереги, например, для прямой электростимуляции мышц. Возможно, этот умелец является матричным организмом. А если у него есть имя, Апсу, и самосознание, то он тянет на демона или даже божество. Ура, я не сумасшедший, и краснорожая клякса не психический заскок!

Опять же встает вопрос, каково участие Апсу в эволюционном процессе и в моей непростой судьбе? Что там за счеты у этого демона с другими отверженными духами? Сильно ли он петрит в планах и задумках Отверженных, надежный ли он мне союзник, если его то и дело сдувает каким-то поганым ветром словно резиновый шарик?

С изрядным напрягом я остановил текущий сквозь мою голову ручей из шизоидных мыслишек. И начал размышлять сугубо атеистическим образом. Дескать, это все виновата самоорганизация материи, которая в данной точке мира приобрела особо своеобразные формы. Хотя с чего и почему она столь самобытно самоорганизовалась? Впрочем, такого каверзного вопроса наши преподаватели — ревностные атеисты и популяризаторы научного метода — рекомендуют не задавать.

Тростниковая чаща закончилась тем, что перешла в водоем. Убедившись, что решить проблему в лоб и переправится через озеро не получится, я отправился вдоль слабо различимой береговой линии в поисках брода.

Спустя час безполезного рысканья я неожиданно наткнулся на сходни для судов калибра лодки. Кто и зачем сюда приплывал?

Ну, во-первых, могли крестьяне — для рубки знатного высокого тростника. Во-вторых, раз приплывали, то это уже неплохо. Значит, есть поселения и есть селяне неподалеку, возможно, на другой стороне озерка.

Однако небольшая проверка привела к разоблачению. Они оказались не сходнями, а началом или же концом мостков, которые, очевидно, залило во время паводка. Ввиду недалекого расположения противоположного берега, — я и в самом деле его неплохо различаю, — предположительно мостки тянутся именно туда. По идее, можно переправится по ним и мне. Тем более, что заметны колышки, то есть верхушки свай, на которых держится незамысловатое сооружение.

А в противном случае придется ночевать, как часовому, стоя по щиколотку в воде, или того хуже — в тростниковой чаще. Конечно же, мостки могут преподнести сюрприз и оказаться в негодном виде где-нибудь посередке. К тому же, во время перехода я окажусь в зоне хорошей видимости. Впрочем, неизвестно, торопится ли сейчас кто-нибудь по моим пятам. По крайней мере, главный преследователь, неукротимый Петрович, нынче страдает от раны. Кроме того, дело к вечеру клонится, и озеро затягивается маскировочным туманом, да еще обзору с берега там и сям мешают островки из наплавной коры, заросшие всякой дребеденью. Ладно, рискну, уж часа-то мне на переправу хватит. Только вначале стоит перекусить для поддержания киснущих сил.

Кусочек холодной полукопченой невезучей лани оставил не слишком отрадное впечатление, зато трофейная колбаса gold salami, которая всему голова, а также другие завоевания социализма в моем лице — bkackcurrant jam, creckers and butter cookies — вдохнули оптимизма и бодрости в жилы. Ну почему наша колбаса всегда напоминает о каком-то несправедливом убийстве, а ихняя — о радости, с которой скотина подарила себя людям?.. Потягивая бодрый дымок «Уинстона», я двинулся через озеро.

Мостки под ногами выглядели довольно надежно, хотя водоем закрывался туманом куда быстрее, чем рассчитывал я. Так что вскоре я уже не проникал пытливым взором дальше двадцати метров. Туман успешно выступал в роли художника-русофила: озеро казалось теперь серебристым катком, а плавучие островки на нем — заснеженными елками. Ностальгией повеяло, я даже затосковал по родной Свердловской области, деревне Тимохинское Пышминского района. А Колька Маков, кстати, из недалекого Камышловского района Тюменской области. Ну и занесло же нас с тобой, почти-землячок, да еще и угораздило палить друг друга из автоматического оружия. Сложись судьба чуть иначе — без участия столь вредных демонов — и могли бы с тобой сейчас квасить на какой-нибудь деревенской свадьбе, где все начинается с проигрывателя и шампанского, а кончается гармонью и красной юшкой из разбитого носа.

Прямо передо мной неожиданно «вынырнула» суша, что-то вроде холма, в который и упирались мостки. Небольшое обследование показало — холм сей со всех сторон окружен водой. Значит, то, что я недавно принимал за противоположный берег, являлось не берегом, а как раз этим уединенным островком. Я постарался вытеснить из себя разочарование — мостки наверняка должны иметь продолжение до другой стороны озера, и надо только сыскать второй участок переправы. Иначе какой был смысл строить, вбивать сваи и укладывать доски лишь до островка? Чтобы дальше грести на лодочке, да? Даже местные даровитые жители до такого бы не додумались.

Однако поиски продолжения дали нежелаемый результат. Холмик выглядел конечной остановкой. В сумерках, сгущающихся, как киснущее молоко, не стоит на многое надеяться, утешил я себя, и стал располагаться на ночлег. По крайней мере, хоть не придется ночевать в водной стихии. Костерок устроил из сухой травы и камыша, штаны развесил над огнем, как знамя потрепанного в боях полка, натянул трофейные сухие носки в полоску — опять же кайф. Правда, несколько раз меня тревожило свечение на вершине холма, и я вспоминал, что такие возвышенности в Месопотамии нередко скрывают древние правительственные погребения, а то и целые города. Мертвые города. Города мертвых. Где все дохлые от начала до конца. Однако мой здоровый антимистицизм меня успокоил, и я без особых психических хлопот дрыхнул до утра.

С ранья, как встал, так увидел, что предавался снам неподалеку от раскопа. Видно, на островке уже побывали археологи, они, возможно, и построили переправу. Раскоп открывал вход в какой-то зияющий провал, и меня, естественно, туда не потянуло. Я стал путешествовать вдоль кромки воды, но как надрывно ни высматривал вторую очередь мостков, — опять без толку, результат нулевой. Я бы даже сказал, отрицательный.

Вместо мостков появился у меня спутник, который, видимо, переправился за ночь с того берега, из тростниковой чащи. Страшноватый спутник, такому сразу не обрадуешься, а во сне увидишь — не проснешься.

Это был шакал, но не простой, а двухголовый. Одна голова — нормальная шакалья, другая Серегина. Причем мертвая человеческая башка на зубах у шакала висит и сообщается со звериной шеей толстым кровеносным сосудом. А глаза у спутника мудрые и всепонимающие, как у адвоката.

— Да проглоти ты ее, Цербер, и не забудь подавиться, — в сердцах посоветовал я, оправившись от первого потрясения. Что не было исполнено по техническим причинам. А имечко «Цербер» к животному приклеилось — оно на него нормально отзывалось. К тому же вело себя смирно и источало флюиды благожелательности, те самые, что и зомби-Серега, когда вручал мне пистолет-пулемет. Похоже, я снова имел дело с сознательной сущностью, с демоническим существом Апсу. Чтобы там не говорили атеисты и популяризаторы научного метода, с этим фактом придется мириться. Кстати, надо отметить, Апсу становится все скрытнее и закодированее. Может, это связано с тем, что владения Отверженных все ближе, и траектория судьбы уверенно ведет меня именно туда.

И при такой-то уверенности лично я в сомнениях и в раздрае. Возвращаться назад, в тростники? Стоит ли?