В кругу друзей

На все у вас - "нельзя", чуть что - в крик. Так дело не пойдет. Все-таки наш сектор ради них, паршивцев существует, а не ради вас, такой хорошей. И Галине меньше бы в зеркало смотреться надо. Для нас и так сойдет - не целоваться же сюда пришли. Летягин якобы вам что-то не обеспечил, не преподнес на блюдечке кушать подано. Сами бы и моделировали входящую информацию. Только для этого надо было иметь желание и представление, да? А то, что Летягин с вашей хваленой базой мучается - вас уже не беспокоит? Если там мусор получается вместо упорядоченных данных, - это, значит, не ваше дело?
      Летягин опытным глазом приметил, что Лукреция Андреевна и Галина уже не шевелятся, экономист даже уронила голову на стол. Остальные члены коллектива тупо разглядывают свои ногти или переписывают с одной бумажки на другую. Только Николай Евсеевич исполняет странный танец, но, кажется, не понимает, что увлечен хореографией.
      - Да, он перемещается бессознательно, - прокомментировал Трофим, - им управляет один из древнейших инстинктов, который пробуждается подражанием папе или старшему брату в весьма юные годы - как только клыки прорежутся.
      Николай Евсеевич мягко, по-кошачьи прыгнул к Лукреции Андреевне, впился и, делая жевательные движения, стал подбираться к яремной вене. Когда добрался, то несколько капель валориса I слетело на пол, и он, воровато озираясь, размазал их ногой.
      - Фу, моральный урод. Ишь, вгрызся, будто в котлету, - поморщился Трофим. - Просто позорит нас как класс. Понял теперь, Летягин, как важно развивать не только кусательный аппарат, но и сознательность.
      Следующей на очереди была Галина. Но она повела себя беспокойно. Под клыком заерзала, попыталась посмотреть, что ей мешает, долго крутилась и, наверное, все же приметила Николая Евсеевича - лицо ее искривилось от ужаса и, как показалось Летягину, разочарования.
      - Пожалуйста, дружок, наглядная агитация: маленькая неряшливость ведет за собой большую ошибку, - принялся рассуждать Трофим. - Твой Евсеич не довел ведь даму до полного оцепенения. Нельзя внушать донору, что тот беспросветно виноват. Должна быть оставлена доля надежды, что в него верят, что он сможет, если очень постарается...
      - Галина теперь станет ненавидеть Николая Евсеевича?
      - Что ты. По основному времени акт произошел слишком быстро. Просто при общении с ним будет возникать непонятное напряжение. Дама она нервная и этого топтуна к себе уже не подпустит.
      Николай Евсеевич тем временем уже завершил танец и, сделав напоследок фуете, сел на свое место.
      - Насосался, гад - видишь, какой мордоворот красный стал, - не без зависти отметил Трофим, - сейчас будет переваривать. Заодно и ментальным валорисом III обогатился: пара новых идей - от Галины. Плюс эмоцию позаимствовал от Лукреции, валорис II - любовь к сидению на стуле от звонка до звонка... Но, кажется, недолго длилось счастье дяди Коли...
      Из смежной комнаты появился Петр Петрович, начальник отдела, и поманил к себе в кабинет Николая Евсеевича.
      - Вот она, централизация. Не для себя старался, - злорадно прошептал Трофим, - смотри, какие рожи корчит.
      И действительно, на лице Николая Евсеевича были мимические движения, не заметные ни для кого, кроме зрителей, то есть Трофима и Летягина. Лицо выражало и страх, и жадность, и мольбу, и "последнее прости".
      Летягин хмыкнул, несмотря на то, что теперь ему было жалко Николая Евсеевича.
      - Твоя афиша не лучше была перед тем, как он тебя сегодня приголубил, - напомнил Трофим.
      - Как, Николай Евсеевич уже взял мою кровь? - искренне удивился Летягин.
      - Уже. И так будет всегда, пока блеять не перестанешь и не начнешь рыкать в ночи. А теперь пошли к следующей двери и полюбуемся Петром Петровичем.
      - И он тоже? - Летягин был просто растерян.
      - И он, и он. От природы силен в нашем деле, но силен варварски. Дилетант одним словом.
      Трофим приоткрыл дверь начальника отдела и вежливо пропустил Летягина поближе к щели.
      Петр Петрович немало говорил о Летяговщине и феномен Летягина отнюдь не ставил в вину Николаю Евсеевичу, но постоянный рефрен: "Вам не стоило полагаться на собственные силы. Ведь и у вас они не безграничны" отражался на лице начальника сектора тенью беспомощности и покорности. Потом у Николая Евсеевича голова стала никнуть, а нос у Петра Петровича удлиняться и утончаться. Когда процесс увенчался созданием хоботка, на виске у младшего начальника расцвел и, тихо побулькивая, раскрылся красный тюльпан. Как большой шмель, немного даже жужжа, старший начальник опустил хоботок в чашечку и втянул столько крови, что стал шире в плечах и расстегнул, отдуваясь, пуговицы пиджака. Несколько капель, правда, упало на пол, но Петр Петрович тут же растер их подметкой.
      - Плохой солдат, а хорошо стреляет, - восхищенно шепнул Трофим, имеются, однако, у него навыки, которые можно развивать.
      Начальник отдела тем временем опустился в свое кресло, а Николай Евсеевич очнулся, окрашенный в цвета свежего трупа, и выслушал от старшего начальника интересные мысли по коренному изменению работы сектора, которые, как давно знал Летягин, принадлежали именно младшему начальнику.
      Глядя на то, как шатающийся от усталости Николай Евсеевич бредет по коридору, Трофим добавил:
      - Почему бы тебе не поменяться с ним местами? Он - в загон, на твое место, что в социальном плане означает понижение по службе, а ты как раз переместишься на его освободившийся стул.
      - Я же не заслужил, - смутился Летягин, - мой объем знаний, мягко говоря...
      - Чего стесняться? Если выберешься из загона, то вполне сгодишься. Не все же этим упырям-самоучкам пустошить тебя, Георгий. Лукреции бегать в 55 годков, как девочке, за счет твоей энергии, а Галине тыкать тебе в нос твоими же идеями. Она же сперла у тебя концепций на целую диссертацию! У кого дыра энергетическая, тот со всем своим добром распрощается. Что, между прочим, совершенно справедливо.
      - Но разве я, став полноценным вампиром, обрету независимость и защиту? Коли Лукреция Андреевна, Галина, Николай Евсеевич, Петр Петрович кровопийцы, то почему они тянут валорис друг у друга? И есть ли смысл при таком раскладе становиться в ваши ряды?
      - Смысл есть, - принялся терпеливо объяснять Трофим, - названные тобой личности - несознательные и неорганизованные упыри, у которых существует известная тебе из учебника пищевая пирамида. Да, да, нижняя ступень служит провизией для верхней и так далее. Будь уверен, что Петра Петровича скоро вызовут на коврик и там отведают... Слышь, уже звонят...
      И, в самом деле, Летягин услышал карканье телефона и торопливый поджавшийся голос начальника отдела: "Автандил Зурабович, но на зарплату-то нам хватает... не пускаю я пузыри в лужу, Автандил Зурабович... хорошо, сейчас еду..."
      - Георгий, никто не просит тебя подключаться к этому упырьскому бардаку, хоть на нем держится все общество. Мы, сознательные вампиры-профессионалы, создали необходимые условия, чтобы ты вошел полноправным членом в наш вампирский круг, где валорис каждого неприкосновенен и дозволен только один вид работы - с донорами, нечленами круга. Кстати, Петр Петрович не очень-то нам и годится - утробный эгоист. Ты другой... А теперь пошли добивать раненного орла Николая Евсеевича, он и так огорошен собственной никудышностью, обрабатывать долго не надо, - и Трофим потянул Летягина за собой.
      Начальник сектора метался в курительной комнате возле туалета, и встреча с Летягиным его обременила настолько, что он решил отделаться от вредного сотрудника навсегда.
      - Летягин, я понимаю, вы, конечно, человек не бесталанный, вдумчивый, не то что всякие Галины и Лукреции. Вам интересен поиск какой-то там истины. Но у нас в секторе все направлено на то, чтобы получить быстрое, пусть даже поверхностное, далеко не оптимальное, зато устраивающее всех решение...
      - Извините, товарищ, - проходящий Трофим больно наступил кирзой на летягинскую ногу и пробубнил краем рта, - начальничек хочет тебя сбагрить, потому что уже боится.
      - Вы что-то сказали? - обратился к бубнящему человеку Николай Евсеевич.
      - Слушай, ученый, тебе налево, а мне направо, - огрызнулся Трофим и, закурив, пристроился неподалеку, - или моя личность тебя не удовлетворяет?
      - Товарищ, я ничего не имею против вас лично, хотя бы потому, что вижу в первый раз, - расстроенным голосом заметил Николай Евсеевич.
      - Ты хочешь сказать, что даже одного раза для тебя много, и тебе непонятно, как ты, такой образованный профессор, должен стоять рядом с простым работягой, - "обиженный" Трофим набряк кулаками.
      - С чего вы взяли... извините, у меня болит голова. Пойдемте отсюда, Летягин.
      - А, значит, у таких, как я, и голова болеть не может? Что же получается, гражданин ученый, у вас там мозги, а у меня кость одна и пустое место, - Трофим выразительно постучал по лбу и загородил выход. Николай Евсеевич понял, что покинуть помещение так просто не получится можно задеть разгневанного гегемона.
      - У вас какие-то возражения, Летягин? - якобы непринужденно сказал начальник, но было видно, что мозговое вещество у него занято другим.
      И Летягин неожиданно для себя заговорил. Растерялся, задергался, но быстро сообразил, что его языком молотит Резон. Сопротивляться было бесполезно, Резон подчинялся только Трофиму.
      - У меня предложения, Николай Евсеевич. Я сейчас готовлю докладную записку от вашего имени заместителю директора по науке. В ней говорится о том, что начальник отдела систематически третирует наше подразделение, не дает ему творческой и прочей свободы, подавляет инициативу в поиске деловых партнеров, наши концептуальные идеи передает другим секторам. Я составил список зарубленных хоздоговоров. Вы понимаете, куда я клоню?
      - Понимаю. Куда? - никак не мог собраться с мыслями Николай Евсеевич.
      - Петр Петрович держит нас за дураков, крепостные мы у него. Но это, так сказать, критическая часть записки, - голос Резона-Летягина взял паузу, - позитивная часть содержит предположение о выделении нашего сектора и создании на его основе отдела перспективных исследований со свободной договорной тематикой. Как вы думаете, кто может возглавить этот отдел?
      Летягин заметил, что лицевые мускулы Николая Евсеевича выражают одну лишь уверенность без примеси осторожности. А затем голова начальника стала клониться.
      - Купился, обалдел, вот что зов-то делает, - шепнул Трофим, а из долгой отлучки появился Красноглаз: "Здравствуйте, дядя Жора. Целую в лоб".
      - Мы будем заключать договора, Николай Евсеевич. Ряд западных вполне надежных фирм уже проявил интерес к нашему ноу-хау. Возможно, в октябре придет приглашение от "Монт-эдисон" на симпозиум. Бабье лето на Лозанском озере - это, ах, это.. Фонд Сороса тоже от нас в стороне не останется. Вдвоем напишем обоснование на получение грантов... Ведь может собственных Невтонов и быстрых разумом Платонов земля российская рождать... И один из них вы, Николай Евсеевич.
      - Кажется, перегнул, увлекся, - стал закругляться Трофим, - и так уже хорош твой пахан.
      Действительно, Николай Евсеевич замер в полном оцепенении. Курительная комната рассыпалась, обозначилась воронка во всем своем великолепии, начсектора превратился в сочащуюся кровью сетку.
      - Ну все, Летягин, пришел твой час, - сказал Трофим, - теперь не отвертишься. Тебе его нисколько не жалко, факт. Вдобавок ты голоден, как стая летучих кровососов после зимней спячки.
      И Летягин понял, что нет у него ни сил, ни умения противостоять словам Трофима, хотелось только отомстить за свою обрыдлую жизнь. Подошла волна, Красноглаз завладел глоткой Летягина, но от первой же порции крови его затошнило. Георгий повернулся к Трофиму и сделал знак руками, мол, не могу.
      - Это сейчас пройдет, - бодро прикрикнул Трофим, - где ж твоя воля, спортивный характер? Ты же болеешь за "Докера".
      Но вампир-новичок с радостью отдался конвульсиям. А Николай Евсеевич открыл глаза, увидел потусторонний провал вместо лица Летягина, еще ничего не понял, но уже испугался, затряс нижней челюстью.
      - Что будет? - схватился за голову Трофим. - Сейчас он опомнится и взовьется, как ракета.
      Так и случилось. Николай Евсеевич глубоко вздохнул, взгляд его очистился от пелены, после чего рот заорал: "Убивают!", а тело бросилось к выходу. Трофим сделал подкат, начальник не только рухнул сам, но и повалил атакующего. Опытный вампир успел перехватить донора за штанину, но тут же со стоном отпустил его, хватаясь за глаз - Николай Евсеевич не зря засучил ногами.
      - Держи "корову", или ты уже, считай, на нарах, - рявкнул Трофим.
      До поры до времени безучастный свидетель Летягин после таких слов автоматически все сообразил, прыгнул вслед за убегающим начальником и, ухватив за шиворот, попытался удержать на месте. Николай Евсеевич хотел снова крикнуть, что его убивают, но еще больше хотел бежать, поэтому тащил за собой подчиненного, хрипя передавленным горлом. Затем что-то сообразил, ловко вывернулся из пиджака и стал вылезать из рубашки. Летягин уже не знал, как скрутить злополучного донора, но тут подоспевший Трофим схватил беглеца за физиономию и швырнул на замызганный пол курилки. Затем внимательно оглядел коридор и спокойно затворил дверь курилки со словами "процедура продолжается". Вампир-новичок инстинктивно вздохнул с облегчением. Николай Евсеевич понял, что спасения нет, и приник щекой к половице, кося страдальческий глаз на мучителей.
      - Прямо умирающий лебедь, - справедливо подметил Трофим и, отключив начальника сектора ударом ладони по основанию черепа, стал торопливо ловить сгустки крови, вылетающие из лопнувшего запястья донора. Наскоро закончив это дело, опытный вампир мотнул головой. - Эй, производитель хлопот, ну-ка подсоби.
      Вдвоем они посадили сверхтяжелого от бесчувственности Николая Евсеевича на стул, после чего Трофим несколько раз произнес начальнику сектора в ухо:
      - Мы - твои друзья. Летягин - сама надежда, держись его, он свой человек. Вперед вместе с ним. Вас ждет блестящая будущность. И еще. Откроешь глаза, только когда встанешь на ноги.
      Трофим скрылся в туалете, а Николай Евсеевич закряхтел, поднялся, потер лицо, как после сна, и членораздельно сказал:
      - Спасибо, Георгий Тимофеевич, за проделанную работу. Давайте вашу записку, я подпишу. И отправляйте ее прямиком к замдиректора. Текущий проект - итти его налево - закончит одна Галина, пора ей исправляться. А у нас впереди большие дела, с "Монт-эдисоном" общаться - это вам не программы щелкать.
      Летягин вспотел внутри и снаружи - ведь никакой записки у него не было. Однако из двери туалетной кабинки показалась рука Трофима с чистым листом.
      - Пусть здесь подпись оставит. А текст мы вечерком сочиним.
      Николаю Евсеевичу было не по себе, расписался он не глядя и положил ладонь на сердце.
      - У вас валидола нет, Георгий Тимофеевич?
      Летягин выскочил в коридор и устремился в обиталище сектора за помощью дам.
      - Браток Жора, возьми на прицеп. - Трофим взял Георгия под руку. - Да пошли отсюда. Хрен с ним.
      Летягин угрюмо вырвался.
      - Ну ладно, ладно, Жорик, не кипятись. С нами хрен. Отправим сейчас Лукрецию, пусть пощекочет Евсеича, вызовем скорую. И вообще меня самого чуть Кондрат не хватил. А ты хитрец. Проверить меня, небось, хотел. Или взаправду тебе дурно стало? Эх, сам себя садируешь. Нехорошо - ведь самовнушением занимаешься.
      - Вас проверять не надо. Вы гад запатентованный, - процедил Георгий. - А я сейчас с вами человека до инфаркта довел. Не желаю больше людей мучить.
      - Ну, что такой неласковый. И я тоже не желал, а пришлось, - не меняя благожелательного тона, сказал Трофим и, заглянув в комнату сектора, добавил. - Эй, Лукреция, сползай в курилку, там твой друг Евсеич концы отдает. Хотел перед нами гимнастическим упражнением похвастать, а года-то не те, сальто на тот свет намечается. Ик, пык, и обвис, сердечный... Так вот, Летягин, когда ты, наконец, окончательно перекуешь дурь на думу? Ведь у тебя инфаркт или рачок может случиться в расцвете лет, если не будешь мучить разных евсеичей. И вообще мне этот глагол не нравится, он не точный. Лучше скажем - опережать. Сегодня ты опередил Евсеича, с моей, правда, помощью, и сделал брешь в загоне, завтра опередишь Батищева, только уже сам, - Трофим посторонился, пропуская Лукрецию и Галину, - ишь, раскудахтались... Опередишь Батищева, но перед этим обработаешь Екатерину Марковну, обеспечишь, так сказать, тылы. Ведь она, голубка, и прокурора, и каких угодно следователей может закурлыкать. А живет, кстати, на твоей улице, только в тридцатом доме. Глядишь, и не страшно тебе станет. Как окажется валориса в избытке, тогда и заживешь по-человечески, не будет от тебя несущая энергия уплывать - она и есть главный сохранитель порядка в веществах. Прекратит твое родовое гнездышко, дом номер пятнадцать, разваливаться, и сам холеным, сытым сделаешься. Тогда и жениться можно предложишь руку и херц, как выражаются наши немецкие друзья. Да по-моему ты все уже давно понял и просто дразнишь меня.
      Раздался крик отчаявшейся летягинской души:
      - Но есть же варианты, может же быть иначе!
      - Есть только вампирские варианты. Иначе яма, дно воронки, окно в мир забвения. Туда загнанные падают. Привлечет тебя Батищев по делу Потыкина. А в СИЗО придумают инструмент, которым ты Василия откупорил. Тут и спирт всплывет, и флоппи, и халатность на работе. Николай Евсеевич тоже подлечится и начнет запихивать тебя руками и ногами в любую дыру.
      - Вы - ожившие мои страхи, - вдруг вывел помудревший Летягин.
      - Мы - твой оживший разум, - отбился Трофим.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЯМА
      1
      Около двери с надписью на табличке "Екатерина Марковна Ивушкина" издергавшийся Летягин заплакал. Правда, шутник Красноглаз заставлял его иногда хохотать.
      Из-за двери послышался осторожный голос:
      - Кто здесь плачет и смеется?
      - Летягин, - сказал Летягин. - Вы меня еще помните, Екатерина Марковна? Я от вас сбежал. Теперь извиниться хочу.
      - Такое даже при большом желании не забыть. А взятку давать не станете?
      Летягин машинально пошарил в карманах.
      - Вам рад бы, да нечем. Я иссяк в смысле денег.
      - Верю, - отозвалась женщина.
      Дверь отворилась. Она стояла в простом ситцевом халатике, на шее и руках проглядывались заповедные жилки.
      "Открыла дверь, хотя живет одна - значит, зов по-прежнему инициализирует валентность", - прикинул Резон.
      "Это вам не прокуратура, где плотность населения - один мент на один метр", - заболтал Красноглаз.
      - Взятку, похоже, вам действительно уже не собрать, - оглядев печальный вид Летягина, сказала Екатерина Марковна, - почему бы нам не попить чая, - и, пропуская визитера вперед, добавила: - Я знаю, Летягин, у вас есть агрессивные комплексы. Но они не ваши, не врожденные.
      "Унизить хочет", - оскорбился Красноглаз.
      - Откуда вы знаете? - спросил Летягин.
      - У вас бывает выражение лица словно от какого-то другого человека, но глаза прямо кричат: "Я не тот".
      Трогая физиономию, Летягин последовал за беспечно лепечущей женщиной своей новой бесшумной походкой.
      - А я, кстати, и без звонка почувствовала, что кто-то за дверью стоит. Я всегда это чувствую. Бывает даже, маются за дверью и не звонят. Страшновато немножко. Однажды я не выдержала, открыла - а там огромная псина.
      - Екатерина Марковна, вы ее в следующий раз шваброй или ведром. А лучше даже не подходите к двери, просто повесьте снаружи табличку "Трибунал. Предлагаем всем желающим высшую меру наказания".
      Летягин мысленно добавил: "И мне-то пуще всего открывать нельзя, стрелять надо было с порога".
      - Екатерина Марковна, я очень благодарен, что вы меня прямо в прокуратуре ментам не сдали, учли мой "человеческий фактор".
      Женщина усадила Летягина за стол, а затем отчитала, как ребенка:
      - Это не менты, а такие же люди, как вы, только при исполнении. А если вы совершите преступное деяние, то я вас обязательно, как вы выражаетесь, "сдам".
      И она принялась разливать чай.
      "Ну и подружку ты себе подобрал, нарочно не придумаешь... Зря ты перед ней какой-то "фактор" из себя корчил - ей менты всего дороже. Да не теряй ты времени даром на эту мурку, столько зажигалок кругом ходит. Выбирай угол атаки", - рявкнул нетерпеливый Красноглаз.
      - Но ведь правосудие, все государство - это просто машина, хорошо или плохо отлаженная, - сказал Летягин, глядя на прокуроршины совсем не карательные руки, намазывающие джем на хлеб.
      - Но с этой машиной работают нормальные люди.
      - Не с ней, а на нее, - с ведомой только ему тоской добавил Летягин, - она же оставляет человека один на один со злой силой, и некуда податься. Это в лучшем случае. В худшем - злая сила садится за рычаги управления самой машины.
      "Разве когда ухаживают, так говорят с женщиной? Приручай ее, сальные-сусальные словечки подпускай, обещай жениться да большую зарплату носить - ей только того и надо. Как дозреет, подходи вплотную", - пытался дирижировать Красноглаз.
      - Екатерина Марковна, самое мое большое желание, чтобы потребовали для меня вышки именно вы, а не кто другой, если я кого-нибудь выпью до дна или ударю насмерть десятидневным сырком.
      - Не рисуйтесь, Летягин, на самом деле вы - типичная жертва. Поэтому я и впустила вас в дом, - женщина встала из-за стола, - но если с вами что-нибудь случится... я буду мстить вот этими руками, - она протянула к гостю свои узкие ладошки.
      - Разрешите поблагодарить, - Летягин взял эти ладошки, похожие на лодочки, своими, как выражалась Нина, "граблями" и прижал к груди. Екатерина Марковна закрыла глаза.
      "Удачно отработали, Летягин, хотя и в странной манере. У нее женское начало пробудилось, я бы сказал, оттаяло, - тоном знатока заметил Резон, сейчас ответственный момент, используйте образовавшуюся доминанту для раскрытия донора. Организм к развертке почти готов".
      "Противно, конечно, что обозвала "жертвой", но сейчас цепенеет, это факт. Дядя Жора, прессинг по всему полю, блокируй пути отхода, зажимай в эмоциональный угол", - наяривал Красноглаз.
      - Екатерина Марковна, как вы отнесетесь к тому, что я могу внезапно измениться? - неожиданно поинтересовался Летягин.
      "Неуместно", - предупредил Резон.
      - Хорошо. То есть плохо, - с закрытыми глазами прошептала она. Вообще-то вам лучше быть самим собой...
      - Довольным, - подхватил Летягин. - И какой я сам собой? Тот, что снует с жалким видом между дядей Васей, бабой Машой и Николаем Евсеевичем, или же тот, кто может заиметь жало и выпить любого совершенно без опаски. А выпитый, к сожалению или к счастью, ничего и не заметит, лишь опустится поближе к преисподней, в которой ничего, ни памяти, ни имени, даже котлов и чертей нет.
      - Жало кооперативное, да? - Екатерина Марковна упорно старалась не понять. - Страшилка для детей. Я не люблю такие игрушки.
      - Я тоже не люблю, хотя это не игрушки, а природные инструменты, которые до поры лежат себе, жрать не просят, в каких-то там подпространствах, - волна уже подходила, и Летягин слегка встряхнул Екатерину Марковну. - Я постараюсь запечатлеться сейчас совершенно определенным образом. И вызывайте сразу милицию - препятствовать не буду. Ведь я недвусмысленно собираюсь пить вашу кровь.
      Женщина открыла глаза, она видела теперь все, и была в полном сознании.
      "Мы пропали. Тюрьма по нам плачет, - зарыдали монстры, - проклятая истеричка Летягин".
      - Нет, не вызову, - твердо заявила она, - теперь я согласна с вами. Правосудие, действительно, просто машина. Пейте мою кровь, - Екатерина Марковна расстегнула верхнюю пуговку и откинула голову назад, - и делайте это всегда, когда вам требуется. Стану я заслуженный донор республики.
      - Я вам нравлюсь, - прохрипел непослушным ртом Летягин. - Не обращайте внимания. Это действие зова.
      - Нравитесь? Да скорее понравится испорченный мусоропровод, чем вы, она рассмеялась. - Давайте же, если вы не трус!
      "Желание дамы - закон, Георгий Тимофеевич", - галантно заметил Резон.
      "Елки, первый раз такое", - растрогался Красноглаз.
      Комната пошла щелями, в нее проник сумеречный свет воронки, Летягину стало труднее держаться на ногах, Красноглаз вис на нем, тянул его к поверхности.
      "Прости меня, Катя, - мысленно сказал Георгий, - но я изнемог."
      И вдруг она откликнулась, включилась на той же частоте, слова пришли к нему в грудь через ее руки:
      "Кажется, я вижу, вижу твоими глазами. Мы можем держаться. Не потеряй меня сейчас."
      И она не стала красным кустом, а он не стал зверем. Они были непоколебимы, а Красноглаза и Резона, двух тварей, унесло вниз словно снежной лавиной. И вдвоем они видели загон - цепь вампиров, между которыми незрячими овоидами катались люди. Попавшие в окружение не могли найти прорех в этой цепи, и опускались все ниже и ниже, пока не исчезали в чавкающей горловине. А потом воронка задрожала и рассыпалась, Летягин снова воссоединил взглядом комнату Екатерины Марковны, руки ее были по-прежнему на его груди. Он ощутил какое-то напряжение ссади и резко обернулся. Крадучись, к ним подходил Трофим, с выдвинутой вперед челюстью. Однако, лицо вампира мгновенно приняло дружелюбное выражение.
      - Ай, а я хотел поиграть в "угадайка". Ну, извините, извините, я не знал, что у вас тут прорыв на любовном фронте. Он испытывал к ней, она к нему, того глубокого чувства...
      Екатерина Марковна смутилась и отошла к окну.
      - Дружочек Жора, пошли. Уже поздно. Когда ухаживают, так поздно не сидят.
      И Трофим, плавно помахав рукой, вывел Летягина на лестничную площадку.
      - Ты что же, не собираешься ее пить? - спросил он.
      - Нет, - сплюнул ему на ботинок Летягин.
      - Хочется отдохнуть, понимаю. Тогда это сделаю я. Трофим Терентьевич всегда крайний.
      - Какое тебе дело? - с угрозой произнес Летягин, - возвращайся к своему хозяину и скажи, пусть меня карает, но ее оставит в покое.
      - Какие мы благородные, - дурашливо залепетал Трофим, - прямо просимся на картину Дейнеки - юноша защищает девушку от наезда самосвала, - потом басисто добавил. - Она для нас ключевая фигура, поэтому хотя бы не мешай... Или пример Потыкина до тебя еще не дошел?
      - Значит, с ним вы поработали, - Летягин вдруг почувствовал, что у него есть сила, и даже немного уверенности. Он сжал кулаком горсть мелочи из кармана и ударил Трофима по физиономии, туда, где должен был появиться хоботок.
      Трофим упал. Потом поднялся на четвереньки, пробуя языком состояние челюсти.
      - Ой, выбил, паскуда, - Трофим выплюнул зуб. - Ну, я тебя за это потопчу всласть.
      - Что же, никак драться будете? А еще говорили, что большой ученый, доктор зверских наук, - Летягин по-деревенски шмыгнул носом. - Только учтите, зов на меня не подействует.
      - Царапаться буду и кусаться без всякого зова, по-лесному, - Трофим выдал порцию наработанного гиенского смеха. - Сейчас только макияж наведу.
      - Я же, можно сказать, ваш ученик, - бодрясь, сыронизировал Летягин.
      - Ты плохой ученик, двоечник. А двоечников я ем.
      Летягин почувствовал, как рядом прошла мощная волна. Трофим заерзал, потом его стало крутить, и он прижался к перилам. Лоб поехал назад, а нижняя часть лица вперед, озаряясь охотничьим блеском кинжало-зубов. Пиджак лопнул, как воздушный шарик, и за головой вырос здоровый бугор. Башмаки треснули, и из них показались когти, предав Трофиму немного нищенский вид. Пятки и основания ладоней оторвались от пола и стали вытягиваться, а уши, наоборот, исчезли. Летягин смотрел не столько на проявление рептильного начала в наружности Трофима, сколько на бегущие по стенам трещины, осыпающиеся ржавчиной перила, падающие, как осенние листья, куски штукатурки и краски.
      Энергия уходила из дома в обретение Трофимом нового тела, словно он вытащил какую-то затычку. Вихрь забирал из окружающего вещества свет, погружая его в мертвую черноту и втягивался в вампира.
      Летягин услышал совершенно незнакомый голос: "Выйди взглядом из воронки. Выше, поднимись выше". Летягину казалось, что он бежит, преодолевая наклон поверхности, что он карабкается, цепляясь ногтями и зубами за малейшую выемку. Ему очень хотелось узнать, а что же там, за верхним горизонтом воронки. И, наконец, он увидел огромное небо в фиолетовых сполохах. Хотя стены стали совершенно отвесными, он уже летел и скоро вырвался наружу. В одно мгновение воронка стала оспинкой на поверхности текущей тверди, а он уже мчался ввысь сквозь вереницу образов, каждый из которых немного отличался от другого. Складываясь вместе, они напоминали причудливый изогнутый тоннель, а может, и лестницу в небо.
      В этом тоннеле было то, что могло стать костями, сочленениями, мускулами, артериями, кожей, знаниями. Каждая точка будущего вещества разрасталась, притягивая или отталкивая другую по законам возможных устойчивостей в непрерывном общении. И вдруг остановка, тоннель исчез, полет прекратился.
      Он сделал несколько шагов своими четырьмя лапами и повел рубленой мордой по сторонам. Ощутил новое тело и новую силу. Ему понравилось. Внутрь проник не касающийся его разговор.
      "Откуда взялся этот саблезубый ящер с картинки из детской книжки? Шеф, у вас там что-то расфокусировалось."
      - Трофим, ты не прав. Гражданин Летягин, к твоему сожалению, сам возбуждает волну. Скажи спасибо, что он не стал тиранозавром.
      - Сергей Петрович, а мне-то что делать?
      - Выплюнь жало и тикай. Или пади в неравном бою. Слепим памятник из фарша, который он из тебя накрутит. Будем поклоняться, цветы носить...
      Саблезубый Летягин заметил, что какая-то мелкая рептилия с плоским телом упала на передние лапы и собирается подпрыгнуть, чтобы цапнуть за горло. Он шлепнул гадину по низколобому черепу. Та взвизгнула и стала аккуратно отползать.
      Воронка больше, чем когда-либо, напоминала язву. Горловина давила вечным забвением. Но страх остался за пределами преобразованного Летягина.
      "Спущусь. Засыплю. Поставлю ограды. Только чтобы не падали в яму люди и дома", - принял он постановление.
      "И Катеньку, колдобину, не забудь прихватить с собой, - мигом отозвался ядовитый голос Трофима. - Будет вместо предупреждающего столба... Ой, когда пойдеть-то? Котомочку надобно собрать с провизией, да сразу не давать. А то здеся и схарчит. Разве на такую харю напасесси?.. Говорил ему, дружи с головой. Воронка затянет ведь, как щенка, разве что обделаться успеет".