В кругу друзей

      И Летягин почувствовал волну, она уже начала покачивать его, размывая очертания предметов.
      - Преображайтесь, товарищ хозяин, - шепнул Резон, - самое время. Женщина готова.
      Но Летягин медлил, даже сжал голову руками, будто пытаясь не пустить волну.
      - Вот уж бездарь, вот уж двоечник, - стал ругаться Красноглаз, - а еще распетушился: я такой, я эдакий. Яйцо обыкновенное, вот ты кто. И все пиявки из тебя тянуть будут, пока одна пленочка не останется.
      - Это же враг, она вам на горло наступила. К тому же питаться надо, жестко предупредил Резон, - надо питаться всем, от Эйнштейна до козла, для выполнения своих сугубо индивидуальных задач.
      - Не могу, - выдавил Летягин, - если бы она сейчас кричала или злилась, а то ведь радуется. И она несчастная по-своему, темная...
      Дубилова со счастливой улыбкой села прямо на тротуар. Дворняга, осуждающе гавкнув на Летягина, подскочила к осевшей в трансе женщине. У той заходило по шее вздутие, которое вдруг лопнуло, и из раны потекла прямо по воздуху жидкость, бурая в скудном фонарном свете. Пес подставил открытую пасть и, помогая себе языком, стал ловить кровь. А потом вдруг все кончилось, струя втянулась, исчезла, и шея закрылась, стала целее и глаже прежнего. Никаких рубцов и швов. Пес мотнул мордой в сторону Дубиловой, с лица которой не сходило выражение блаженного идиотизма, посмотрел на Летягина и еще раз показал на Дубилову, как бы приглашая последовать примеру. Но Георгий только вздрогнул, будто его укусил здоровенный шмель, и быстро отвалил. Летягин ничего не мог поделать с собой, он не слушался голосов, а в голове звенела колоколом только одна фраза: "Дубилова сейчас счастлива".
      - Вернись, болван. Тебе плохо будет. Ты же на волне! - заорал несдержанный Красноглаз.
      Летягин не вернулся, хотя с каждой секундой ему становилось все тяжелее. Местность превратилась в воронку, он не мог уже держаться на ногах и упал, проехался на животе, обдирая сведенные судорогой ладони, разевая клыкастую уже пасть и обрастая шерстью. Напрягшись, он добрался до собранной дворниками кучи листьев и застыл там, тихо скуля от пробегающей по телу зыби. Ненадолго впал в забытье. Потом в него просыпался, как песок, скрип башмаков на дороге.
      "Врача, скорую", - на самом деле ему только показалось, что он это сказал.
      - Федя, ну-ка посмотри, кто там в куче сопит.
      Луч фонаря ударил в глаза, походя высветив фигуру милиционера.
      - Зверь какой-то, дышит шумно. То ли толстая собака, то ли тощая свинья. Сюда бы ветеринара.
      - В задницу твоего ветеринара. Кокнуть животину надо, а то еще покусает кого-нибудь. Небось, не из красной книги, Песков не заплачет.
      Раздались характерные звуки. Летягин стрелял на сборах из пистолета Макарова, поэтому не мог ошибиться - предохранитель снят и взведен курок.
      "Что вы, товарищи милиционеры. Я же свой, я челове-е-ек!" - И опять не раздалось ни слова.
      - Что-то он разурчался. Еще бросится.
      - Да жми же ты на крючок, Шахерезада трепливая.
      Щелчок. Еще щелчок. Выстрела не было.
      - Тьфу, поганство. Одна ржавчина сыплется. Вчера же только смазывал. Даже застрелить никого нельзя, - обиженно сказал Федя.
      - Ладно, придурок, пошли отсюда. Сама сдохнет... но ты прикинь своей куриной башкой, а если бы рецидивист попался. Так он бы давно уже тебе мошонку поцарапал... Ну надо же так оружие содержать...
      Голоса стихли вдали. Как раз начала сходить волна. Летягин догадывался, что между ней и внезапно проржавевшим казенником пистолета есть какая-то связь. Однако, в основном, Георгий старался думать о тех, кто может ему прийти на помощь и навсегда избавить от зверских преображений. В голове сияла неоновой вывеской прочитанная где-то фраза: "Но советские врачи спасли ему жизнь". И меня спасут, обрадовался Летягин. В конце-то концов, если внимание мировой общественности не приковано к проблеме кровохлебства, то, значит, это всего-навсего заурядная болезнь.
      6
      Единственным медицинским учреждением, которое способно гостеприимно распахнуть свои двери в столь поздний час, являлся, по неполным сведениям Летягина, пункт профилактики венерических заболеваний.
      - Скажи, больной, зачем тебе это надо было? - спросил врач.
      - Я голоден, - сказал чистую правду Летягин, - все время.
      - Нажрался бы и дрыхнуть на бочок.
      - Я же не могу дрыхнуть без просыпу. А когда не сплю, волны подкатывают. Глядишь - клыки, язык заострился, глядишь - шерсть уже. И люди как какие-то кусты становятся, дозрели, значит, и лопнули для моего кровопийства.
      - Слушай, больной, ты интересные вещи своим девушкам рассказывай. Сюда ты пришел лечится, а не лапшу вешать, - врач был молодой, но ушлый.
      Летягин ощутил злость, как недавно, в стычке с гнусавым. Он попробовал поймать волну, и получилось. Сразу же зашевелился Красноглаз: "Не верит, покажем".
      - А это видел? - Летягин вынул рот из воротника и оскалился.
      - К зубному, к зубному, - заслонился дрожащей рукой доктор.
      Летягин рванул рубаху и открыл шерсть. Собеседник вскочил.
      - Тоже - к зубному? Или к дерматологу? Эх, доктор, не читал ты Геродота. Я тебе и не такое могу показать. Провал на полморды не хочешь или громадную пиявку ненасытную?
      - Н-не хочу, - слабо зазвучал врач, - верю всему всегда.
      - Тогда ладно, - Летягин расслабился и отогнал волну.
      - Если вы снежный человек, то вам надо обратится в соответствующую инстанцию, вы не по нашему профилю, - мужественно садясь, произнес врач.
      - Я - кровососущее. Вампир. На меня никакой инстанции нет, но лечить-то меня надо.
      - Лечить от человеческих, в частности, венерических заболеваний мы обязаны. А от вампиризма, извините, нет. Никто не будет лечить иллюзию или галлюцинацию, лечить можно от иллюзий и галлюцинаций.
      - Но вы же видели!
      - Я вам не генсек или президент. То, что я видел - не есть исторический факт. У меня вполне может быть психическое расстройство, белая горячка, деградация личности, состояние полусна, гипнотический транс, кома или хотя бы временное отклонение от нормы. Час поздний, усталость...
      - Но взгляните шире, - взмолился Летягин.
      - Я-то взгляну шире, но медицина или биология - они шире не станут, также как не сможет стать шире построенный дом. Выше, еще куда ни шло, и то до определенного предела - пока нижние этажи держат... Может, какая-нибудь новая наука способна разобраться. И то сомневаюсь. Это вам не в другой галактике звезды шукать. Здесь что-то очень важное действует, вероятно, даже главное. Только вот о главном людям знать не положено. Они ведь боятся будут. В государстве же рекомендуется боятся только тех, кто страшен самому государству - шпионов, иностранных генералов, самогонщиков, подпольщиков.
      - А я ведь пойду и крови нахлебаюсь у первого встречного, - почти безнадежно пригрозил Летягин.
      - Ваше личное дело, - врач уже забеливал "мазилкой" сведения на Летягина в журнале регистраций. - Уголовным кодексом не карается, моралью не порицается. Завидую. Эх, если бы у меня были такие недостатки. А если насчет зубок все же беспокоитесь, то и стоматолог тут недалеко.
      7
      Судя по всему, в пункте неотложной зубоврачебной помощи оказывали и все остальные виды ночных услуг. Дверь дежурного стоматолога была открыта, через нее нескончаемым потоком шли люди, и каждого он привечал, то бор-машиной, то бутылкой водки, то видеофильмом исподнего содержания. Слева от двери, как и полагается, громоздился вышибала - во избежание недоразумений от лихих людей.
      - И что вам мешает? - спросил дантист, осмотрев клыки Летягина.
      - Так они же не просто так, а для откупорки кровеносных сосудов, хотя кровь можно пить и без них: методом проникновения внутрь сосуда через другое измерение. Есть ведь такие измерения, где человек становится похожим на жидкое яйцо.
      - Ну и пейте на здоровье, раз природные данные способствуют, предложил опытный врач. - Только у больных гепатитом не советую.
      - И вы доверяете тому, что я сказал? - спросил Летягин.
      Стоматолог пожал плечами.
      - Почему бы и не доверять, я же не телезритель, чтобы меня разыгрывать. Я просто считаю, если с вами случилось что-то неожиданное и как бы неприятное, надо посмотреть, можно ли извлечь из этого какую-нибудь пользу, не дает ли это какие-нибудь скрытые преимущества перед согражданами.
      - Извините, я пошел, - стал собираться разочарованный Летягин.
      - Куда вы! - спохватился опытный профессионал. - Клычочки подпилим, если желаете. Внешность сделаем, не подкопаешься.
      - Само все спрячется, - скорбно сказал Летягин. - А лучше бы всем было видно чудище с залитыми кровью губами и волчьей физиономией. Лучше бы мною пугали детей, лучше бы каждый знал, каким не надо быть. Открытое зло - прекрасно.
      - Ну, у вас средневековые представления, - мгновенно утратил интерес стоматолог и перешел к более перспективному клиенту.
      "Хлопни меня сейчас какой-нибудь метеорит, не расстроился бы", подумал Летягин уже на улице.
      "Убейте, зарежьте, моя здесь могила... Ой, какие мы значительные, как себе нравимся", - стал дружески передразнивать Красноглаз.
      "Если я не смогу стать нормальным человеком, то уж нормальным человеческим трупом мне никто не запретит сделаться!" - прокричал внутри себя Летягин.
      "Опомнитесь, - всполошился Резон, - жизнь прекрасна и удивительна".
      "Ты что задумал? Ты это брось! - заныл Красноглаз. - Мы же с тобой. Нам без тебя нельзя".
      "Найдете себе нового дурака. Дефицита нет", - мрачно сказал Летягин и отправился в ночную аптеку.
      Там его встретила медлительная женщина, которая уже не очень отличала сон от яви, но инструкции ставила много выше и того, и другого. На требования Летягина продать побольше снотворного, она ритмично повторяла: "Рецепт, рецепт". Не обратила она внимания, даже когда Летягин зарычал и показал клыки. Тогда упырь-неудачник стал у дверей и принялся рычать на всех выходящих из аптеки. Среди них оказывались и обладатели нужных рецептов, которые без всяких препирательств спешно отдавали Летягину свои снотворные медикаменты. Когда набрался целый карман таблеток, то он погрузил их в пасть, запил из лужи - теперь уже было плевать на всякие тонкости, - и стал дожидаться сонной смерти. Смерть на этот раз не пришла. Пришло расстройство желудка со всеми вытекающими последствиями, но и оно быстро выдохлось.
      "Раз так, - подытожил Летягин, - то я направляюсь к себе домой".
      "Будем жить, ура, виват Георгий! - заобнимались Резон и Красноглаз. А значит, будем жить лучше и веселее".
      8
      Хотя дверь была заперта, он догадался, что дома кто-то есть - даже по тому, как проворачивался ключ в замке. Кроме того, не слишком сильно, но пахло сапогами.
      "Неужели там все-таки сидит и жрет колбасу салями участковый лейтенант Батищев, прыгающий по кочкам голов, среди которых моя последняя - в следователи. Сейчас войду и трахну его табуреткой по спрятанному за рыжими волосками лбу. И пусть меня расстреляют. Так даже лучше. Наденут на голову полосатую шапочку и вмажут по ней из "Макарова". Тут, наверное, и ребенок справился бы отлично. "Петенька, видишь у дяди такая смешная маковка, мушечку чуть пониже, держи крепче двумя ручками..." Да, это вам не прямо по оголенному человеческому затылку палить... Все же приятно, что заодно сдохнут две гадины - Красноглаз и Резон".
      Уже в прихожей по запаху Летягин понял, лейтенанта здесь нет. Было другое - аромат ночных насекомоядных цветов. "А все-таки не зря я в вампиры пошел. Нюх у меня явно прогрессирует".
      На прожженном сигаретами диване лежала она.
      Бывшая законная супруга так умела слушать, что он стал считать, что умеет говорить. Так любила изящные искусства, что он мог кинуть сто мозолистых рублей на какую-нибудь китайскую тарелку и не припомнить это потом. Профессорская дочка, вышедшая замуж за полудеревенского паренька среднего ума и внешних данных, который, даже вернувшись из рейса, напоминал приехавшего с городской ярмарки крестьянина. Однако, разве не ее бросили в грузовик вместе с белобрысыми финскими диванами и креслами четыре рыжих мужика? Он еще хотел что-то пообещать ей, а она махнула рукой, трогайте, мол, чего его слушать. А остальные вещички, те, что получше, она задолго до своего полного исчезновения стала переправлять на родительскую квартиру, "чтобы не захламлять дом".
      Сейчас Нина проснулась, приподняла голову, посмотрела куда-то в сторону.
      Волосы у нее теперь заметно светлее, и вообще она кажется еще лучше, чем даже в самый первый вечер их знакомства.
      - Ничего себе явление... Как сон, как внутренний туман... Ты чего-то забыла у меня, Нина?
      - Ехидничать ты не разучился, - сказала, а потом уж взглянула на него. - Ты симпатичный, хотя и совершенно опустившийся.
      - Могла бы добавить "в мое отсутствие". Но дело не в том, Нина. Объективно я достаточно гадок. Приязнь ко мне - действие зова.
      - Зов предков, да? Насмотрелся про Тарзана.
      - Видик ты забрала с собой... Но я предупреждаю, что это сравнимо с действием алкоголя - когда выпьешь, женщина кажется красивее.
      - Представляешь себе - мужчина нет. Просто становится все равно.
      - Значит, зов похож на ностальгию по родным местам, тоску по здоровому коллективу...
      - Хватит, Летягин. Я просто пришла к тебе. А ты меня еще любишь?
      - Попробуй, не полюби тебя.
      - А ты мне снишься, просто кошмар.
      - Значит, что-то осталось между нами, Нина.
      Он сел рядом. Они взялись за руки. Он почти поверил, что вампирский зов - просто выпяченная случайность. А раз зов - неправда, то может, и все остальное - нет, не неправда, но просто как темный воющий лес, который уже пройден. Ведь сейчас заметно в глазах Нины не оцепенение, а знание тайны, которая, может быть, их связывает. Ведь эта тайна важнее, чем вещи, чем набитые вещами люди, которые их окружали. А когда она существует меж двоими, то и мир воспринимается со своей лучшей, тайной стороны.
      - Между прочим, я тебе помогла, Джордж. Здесь вертелись какие-то типы и милиционер впридачу. Ломать дверь собирались, что ли. Я им сказала, чтоб все убирались, жена пришла. И их как ветром сдуло. Почему, а?
      - Тебя боятся, Нина, потому что ты не боишься. Ты свободный человек.
      - Я и тебе вольную дам. Не пожалеешь.
      - Не знаю, стоит ли со мной возиться, Нина. У меня появились не лучшие черты, - честно признался Летягин.
      - Я тоже не стояла на месте.
      Ее пальцы легли на его шею, тонкие нежные пальцы - только вот любовь к длинным ноготкам у нее не исчезла. Нет, пожалуй ноготки слишком длинноваты, они даже царапают его. Но не скажешь же женщине, которая тебя целует, чтобы она вела себя поосторожнее. Можно и потерпеть - главное, они вспомнили...
      А когда ее пальцы стали умелыми пальцами убийцы, а знающий взгляд Летягина увидел губы, вытянувшиеся в стальную трубку, которая вошла в его лопнувшую под ухом плоть, он уже и не смог пошевелится. Разве что привстал, но тут ему показалось, что на него навалилась гора, и он обмяк...
      9
      Забрезжил свет. Какой-то человек сидел рядом и елозил по его лицу мокрой тряпкой. Летягин поперхнулся и чихнул. От содрогания заныло под ухом. Потрогал пальцем - лежит компресс.
      - Очухался? Видишь, брат, до чего лирика доводит. Но за трепетную выю не бойся. Рассечения тканей, конечно же, нет - все, как и полагается, сделано с помощью пространственной развертки. Отек, правда, случился из-за сильной тяги. Ничего, не хнычь, рассосется, - человек говорил уверенно и назидательно.
      - Кто это меня? И вы-то сами что здесь делаете? - устало, даже безразлично спросил Летягин.
      - Кто, кто? Жена твоя Нина тебя же и обработала. А я Трофим Терентьевич. Со мной ты уже знаком. Гиеноподобие, дворнягообразие помнишь. Я, скажу без излишней скромности, знаток метаформизма. И тебя научу этому ремеслу.
      - Не надо мне вашего вампирского ремесла, я не способный!
      - Не прибедняйся. Нинуля-то освоила? Освоила, ценный теперь кадр. Только увлекающийся, может и до дна допить. А ты, Жора, кстати, невкусный оказался. Плохо Ниночке стало, подкосились ноженьки, задрожали рученьки, едва успела СОС послать. Хорошо, что я сегодня дежурю. Скорую вызвал, сам прилетел. Врач сказал, отравление жуткое, не ручается, что будет жить. Такое, кстати, бывает, если донор шибко токсичен... Ты там ничего не принимал на грудь?
      - На какие шиши? - Летягин правдоподобно похлопал по карману.
      - Ну, дело хозяйское, ты ведь у нас уже большой мальчик, и жена твоя собственная. Мы в семейную жизнь не лезем. Меня вот другое беспокоит - на работу-то пойдешь? Я пиджак тебе зашил и ботинки почистил.
      - Мне нечего на работе делать, Трофим Терентьевич. Кризис жанра. Я в свободном поиске. Мне надо за спиртом к тете Маше, а потом за флоппи-дискетками к дяде Васе, а потом в кое-какую контору за программами... Моя собственная продукция не пользуется спросом населения.
      - А чего так скромно, Георгий?
      - Не берет клиент - одна крупная автосервисная фирма - боится, что мои программы выведут на чистую воду ее гешефты с запчастями. А начальство в моем институте на клиента не давит, потому что не пользуюсь я уважением.
      - Это ЗАГОН, - внушительно произнес Трофим, - сейчас пойдем прямо на твою работу и посмотрим, кто тебя там обложил. А дальше все зависит от твоей сознательности. Или поймешь, что ты вампир, или ты - доходяга. И не сегодня-завтра окажешься в ЯМЕ. Я тебе сразу могу сказать - туда попадать не стоит.
      - В яму не стоит, - эхом отозвался Летягин, попробовав на вкус слова Трофима. Предательство Нины придало им давящую весомость. А что, если действительно обложили? Обложили не вдруг, а начали это делать загодя, давно, когда он был еще подростком и мечтал смыться подальше от двух деревенских старух: матери и тетки. Туда, где жизнь, где все по-человечески. А дома, ему казалось, не было ничего, кроме тления, которое он видел и в сухих руках старух, и в темных паутиновых углах, и в божнице. Но сейчас он уже понимал, что таинственное, непонятное принимал за смерть, а жизнью ему представлялся слегка прикрытый косметикой распад, который охватил весь его мирок - квартиру, работу, семью, друзей, и вызвал появление вот этих вот "гиеноподобных". Куда теперь? Словно отвечая, заботливый Трофим накрыл Летягина пиджаком.
      - Надевай галстук, Жора, и иди со мной. Для начала надо организовать твое питание. Это первично. Потом мы возьмем все то, что отняли у тебя и о чем ты даже забыл. Физически ты уже вампир, а значит, у тебя большая фора. Я мог бы назвать плеяду громких имен: Владимира Ильича, Иосифа Виссарионовича, Адольфа Алоизовича, Пол Потыча и так далее, и все они - из наших. Но это были вампиры милостью судеб, бессознательные упыри, им не хватало вампирского КРУГА, они не видели ВОРОНКИ, и в их стремлении к счастью было так много лишнего, бесполезного, надуманного. Сплошь и рядом они пытались сконцентрировать, организовать энергию, чувства, мысли подвластных им людей не естественными вампирскими средствами, а грубым подавлением, навязыванием, насилием. Нам, сознательным вампирам, это чуждо. Так что мы не только материалисты, но еще и гуманисты, друг мой...
      - Какой же тут гуманизм, уж назвали бы иначе. Вы же тянете у людей кровь, а не водицу. Можно сказать, жизненную основу. Это очень плохо для них.
      - Ты скользишь по поверхности вещей, сынок. Это очень хорошо для них, поверь уж. Человеку всегда легче, когда у него забирают лишнюю тяжесть, бесполезный избыток. Ведь берут-то не просто так, а чтобы вернуть, претворив изъятое в духовные и материальные ценности. Происходит принудительный, но необходимый заем, своего рода социальное страхование.
      Звучало убедительно. Летягин не умел спорить, однако сопротивлялся:
      - Вы можете внести инфекцию, СПИД привить.
      - Кто угодно, только не мы. Все организованные вампиры, пользующиеся волнами преобразования в установленных диапазонах, обязаны применять пространственную развертку доноров, то есть БЕСКОНТАКТНЫЙ сбор кровяной массы. Все контактные способы запрещены законом нашего круга, за этим строго следят. Даже за некачественную обработку, приведшую к отекам, мы строго и персонально наказываем.
      - Это бескультурие, - вспомнил Летягин нужное слово.
      - Это древняя и прекрасная культура общения, средство воспитания чувств. Несмотря на исправно работающий зов и фальшивую услужливость, что ты получил от Дубиловой? Во-первых, удар по морде, во-вторых, презрение.
      - Ну и черт с ней, - фыркнул обидчивый Летягин.
      - Нет, не черт. Ты людьми не бросайся, Георгий, - строго произнес Трофим. - Она тебе не нравиться. Прекрасно. Но дружить с теми, кто нравиться - небольшая заслуга. А ты отбрось эгоизм, настройся на эту даму, стань ей своим, улови, что томит ее сердце, что ждет ее разум - самый главный дефицит. Дай ей кусочек от того, чего она требует. Хотя бы пообещай, помани. Не бойся демагогии, накрутки - ведь нужно только, чтобы донор снял свою психическую защиту, раскрылся перед тобой. Если справишься, то будьте-нате, придет волна, и он развернется пространственно, станет доступным для КРОВОСБОРА.
      - Получается, человека вы ломаете?
      - Диалектики в тебе мало, Георгий. Донор пусть бессловесно, но желает пожертвовать частицу от себя на мировой прогресс. Поэтому-то с такой готовностью покоряется зову. Тут уж сам не теряйся. Волна освещает тебе дорогу за пределы обыденной реальности, туда, где ты тоже существуешь, где продолжаешься. Чтобы ты нашел там более энергоемкий и менее затратный морфовариант для себя, например, упыря зубатого, зверя-вурдалака или хомо вампирикус. Учти, каждый последующий более эффективен, тратит меньше энергии и времени на взятие одного и того же количества калорий, чем предыдущий.
      - И где же эти варианты сидят, почему физики их не видят?
      - Если физики туда заглянут, то увидят кукиш, но это им, к сожалению, не грозит. У нас другая наука - вампирика. Вот тебе азы азов: есть подпространства или измерения, где хранятся так называемые "спящие" структуры. Если в эти области перевести свой психический центр и возбудить автоволну, то и произойдет преобразование "спящей" структуры по многомерной матрице во вполне работоспособный вполне телесный морфовариант. Причем, скорее всего, вампирического типа.
      - А что, толстая пиявка с двумя сосалами тоже украшает мать-природу? - ехидно уточнил Летягин.
      - До такой пиявки тебе мыться и мыться, - честно предупредил Трофим, - пока что ты только потребляешь энергию и знания, ничего не давая взамен вампирскому кругу.
      - Сколько можно выпить крови у одного человека? - решил уточнить сломленный железной логикой Летягин.
      - Стоп... Еще скажи выхлебать. У тебя речь неотесанного деревенского упыря, - укоризненно сказал Трофим. - Специалисты от уровня зверя-вурдалака и выше говорят: взять валорис I. А есть еще валорис II, связанный с эмоциональной сферой, валорис III - с ментальной, фитовалорисы - это уже область растительных соков, и, наконец, натурвалорис... Мечта поэта: энергия, несущая планетарный, космический порядок. - Трофим умолк и несколько раз ударил кулаком по своей ладони, а потом продолжил, - и его возьмем, никуда не денется... Итак, снова напоминаю, мы - материалисты. Не взяв валорис низших вещественных градаций - например, номер первый, - нам по-настоящему не подступиться к высшим валорисам. А теперь отвечу на твой наивный вопрос. Для нас не существует слово "можно". Вместо него употребляется "нужно". Сколько организм требует, столько и нужно. Дозирование очень скоро дойдет до автоматизма. А теперь ступай, умойся. Тебя ждет "роскошь человеческого общения" - как выразился один писатель из "наших".
      Летягин, обрадовавшись простой задаче, стал драить запущенную физиономию, а Трофим тем временем читал вслух из чудом завалявшегося тома энциклопедии "Брокгауз".
      - Вампир, слово неизвестного происхождения... и не стыдно им, узнать надо было... На Запад Европы пришло из Германии, куда, в свою очередь, перенято было от славян... Слышь, Георгий, западники все от нас тянут... Двояко произносится в славянских наречиях: вампир и упырь... Ну, Брокгауз, ну, козел! Упыри ведь - это чистые контактники, а вампиры - специалисты бесконтактного слизывания. То-то... Что же чирикают лишь про слова, да про термины?.. А вот и про нас... Мы, дескать, мертвецы, встаем из могилы, высасываем, понимаешь, кровь у спящих людей... Тьфу, дешевое повидло... Думали нас унизить, да только сами обделались. "Могилой" окрестили девятимерную среду, в которой возбуждается волна преобразований. Стыдно, товарищи, есть же прекрасное имя - "воронка". "Вставание" - куда ни шло, сойдет, применительно к процессу осознания своей подлинной сущности. Но эти грязные завистники "мертвецом" называют человека, пробуждающегося к новой жизни! И доноры, между прочим, - не "спящие люди", а успокоенные действием зова. Под конец репрессивная часть, как же без нее. Отрезать голову, пронзить осиновым колом - это они умеют, палачи...
      - Не плачьте, лучше попейте кровушки, Трофим Терентьевич, - стал утешать расстроившегося вампира Летягин, - все утрясется, вы сами палачи...
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И ОН ТОЖЕ
      Давно известно, если вы вошли в комнату и находящиеся в ней люди резко стихли, словно выключенное вдруг радио, значит, они говорили о вас. Летягин еще за дверью услышал, как сослуживцы на разные лады склоняют его имя: Летягин, Летягина, Летягину, о Летягине... Но дальше народная примета пробуксовала - встретили его появление не молчанием, а смехом и криками: "браво", "бис". В комнате были Лукреция Андреевна, экономист, Галина, ведущий специалист, Николай Евсеевич, начальник сектора, и некоторые другие лица, не играющие большого значения.
      Когда Летягин приблизился к Николаю Евсеевичу на расстояние удара, тот встал, чтобы иметь над подчиненным физическое превосходство в росте. Кое-кто из остряков посоветовал опоздавшему: "Голову положи под ладонь начальника, один башмак скинь, "Возвращение блудного сына" называется".
      Николай Евсеевич сказал в частности:
      - Я не буду впрямую затрагивать дисциплинарный вопрос - премии вам и так не видать. Но для вас, Летягин, строгое выполнение режимных требований - единственное спасение. Вы на других нечего смотреть.
      - А чего на них смотреть? И так тошно, - сказал Летягин и вдобавок оскорбил дам.
      - Стопроцентное прилежание. Лбом, горбом и задницей, - определил жизненную программу неценного работника Николай Евсеевич.
      - И чем? - не понял слишком напряженно вслушивающийся Летягин.
      Николай Евсеевич повторить уже не решился.
      - И пером, - находчиво произнес он.
      - В заднице, - скаламбурил кто-то.
      Николай Евсеевич отмахнулся от помехи, как от назойливой мухи, но Летягина из когтей не выпустил. Речь его лилась плавно, от общего к частному, от воззрений к умозаключениям, Летягин раскладывался по полочкам, и переставал существовать как единое целое:
      - ...Вы не можете сделать четко функционирующую программу, как того требует заказчик, и из-за этого ударяетесь в изыски. Генераторы выхода придумываете какие-то, а обычную отчетную форму выдать не можете...
      - Четко и ясно как раз не получится, Николай Евсеевич, если делать, что они хотят. Мы должны выдавать полную информацию.
      - Мы должны получить денежки по договору. Вы, Летягин, уподобляетесь...
      - Тому танцору, - подсказал кто-то.
      - Тому танцору, - повторил Николай Евсеевич, - которому... - он запнулся и сел, грозно прищурив один глаз, - идите и пишите месячный отчет.
      Съежившийся Летягин жалким шагом отправился на свое место. Трофим уже был здесь. Под видом связиста, проводящего новую линию, он ковырялся в стенах, сыпал штукатуркой и поигрывал мягкими согласными в конце слов, однако одобрение у присутствующих вызывал.
      Галина, не вставая с места и не поворачивая головы от стола, сказала в частности:
      - Летягин, я не хочу из-за вас краснеть. Я делала базовые программы, и люди могут подумать, что система не работает из-за моих ошибок. Я же просила вас три месяца назад: дайте мне среду для проверки, а вы только нагло улыбались в ответ. Но я обошлась без вас, Летягин.
      - Смотри-ка, без мужика обошлась. Эх ты, Летягин, лентяй, одним словом. Хватит сидеть на облаке - женщина просит. Ты с ней вечерком поработай, на кнопочки под кофточкой надави, гы-гы, - вклинился Трофим. Зардевшись, незамужняя Галина принялась нервно рыться в бумагах.
      Лукреция Андреевна, подскочив к Летягину, сказала в частности:
      - У сектора от вас одни неприятности. У нас от вас голова болит...
      - Ну, что ты, бабуля, расстроилась, "вас-нас". Скоро уже на пенсию, подбодрил ее Трофим. - Везет же. С утреца самоварчик поставишь, чайку сообразишь, да и на печку - попотеть. В обед стопочку смородиновки примешь... И так далее. Глядишь, уже и до могилки добралась. "И никто-оо не узнает..."
      Лукреция Андреевна стала серой мышкой и, пискнув, юркнула на место. Но давно уже звучал язвительный хор других коллег.
      Летягин не различал слов, до него доходил только их общий смысл: "ни на что не способен", "виновен". Эти два смысла, сливаясь, рождали картину: выжженный солнцем карьер, Летягин, задыхаясь от пыли, долбит неподатливую скальную породу, и осколки камня жалят ему лицо.
      - Ну-ка, малый, сходи в сортир. А потом расскажешь, что там на стенках прочитал, - летягинский стол поплыл куда-то, Трофим добирался до последнего не облупленного им куска стены.
      - Сделай максимум полезного, выйди вон, - дружно тявкнули сослуживцы на затравленного.
      Летягин пошел вон, унылый, как одногорбый верблюд. Вслед за ним выскочил Трофим.
      - Далеко не убегай, сейчас будет опера, действие первое, либретто народное, - он аккуратненько приоткрыл дверь сектора, - я тебе маленькую накачку сделаю, чтобы твой глаз заострился и увидел все как есть.
      Шлепнула легкая волна, Летягин заглянул в комнату и стал незримым свидетелем. Начальник сектора, который только что отдраил его, неустанно повторял, что не в Летягине дело, Летягин только симптом серьезной болезни всего коллектива. И Лукреции Андреевне есть тут о чем подумать. Лукреция Андреевна, вы же запустили работу с клиентами.