Глава 2

Лорка вошёл в гостиничный номер так тихо, что Ришар не заметил его появления. Дирий сидел возле раздвинутой двери, ведущей на крошечный балкончик. За окном густыми хлопьями валил пушистый снег, дремали ели, прикрывшись снежными шапками, а в комнате было тепло: поток тёплого воздуха отделял её от наружного морозца. Здесь, в лесотундре, зима уже давно вступила в свои права, проскочили трескучие морозы, и лишь днём вместе со снегопадом пришла оттепель. Впрочем, днём – это только так говорится, не было тут уже настоящего дня, а лишь долгая ночь да длинные сумерки.

Ришар сидел за столиком и разбирал шахматную партию. Положение было высвечено на серо-белой крышке столика жёлтыми и синими фигурками и менялось, как прикинул Лорка, с интервалом около пяти секунд. Для такого мастера, как Дирий, темп был довольно медленный. К тому же нажатием на кнопку Ришар вдруг приостановил автоматическое проигрывание и, причмокнув от восхищения, принялся любоваться сложившейся позицией.

Случайно бросив взгляд на дверь, Дирий заметил наконец Лорку и застыл с приподнятой рукой и тем сосредоточенно властным выражением на лице, которое характерно для дирижёров, режиссёров и шахматистов. И только после ощутимой паузы вдруг улыбнулся и укоризненно покачал головой.

– Я его жду, а он? Стоит в дверях недвижимый, как статуя командора! – И сменил тон: – Что так долго?

– Шёл пешком. Уж очень погода хороша.

– Садись, – сказал ему Ришар. – Чая, кофе, молока? Может быть, закусишь?

– Спасибо, ничего не нужно. – Лорка с удовольствием вытянулся в кресле и кивнул головой на окно. – Может, мы напрасно жмёмся к субтропикам и теряем эти радости?

Выразительные глаза Ришара обрели насмешливое выражение.

– Эти радости бывают тут раз в месяц, и то по обещанию. А так ветер, вьюги, пурга или такой мороз, что и носа из шлема не высунешь. Ну а если очень захочется экзотики, то от субтропиков до лесотундры всего полчаса хода тоннель-магистралью.

Дирий говорил легко, с ироничной улыбкой, но Лорка уже заметил, что он нервничает. Собственно, об этом говорили и шахматы, которые поспешно убрал Ришар: в минуты тревожного ожидания и нервотрёпки бортинженер Дирий часто отвлекался игрой. Вряд ли стоило мучить беспредметным разговором и себя и Ришара, поэтому Лорка прямо спросил:

– Итак, что же ты решил в отношении Кики?

Прежде чем нанести визит товарищу, Лорка ещё по видеофону предложил ему принять участие в экспедиции на Кику. Дирий помолчал, а потом с лёгкой улыбкой, в которой почудилось нечто виноватое, попросил разрешения подумать. Лорку это насторожило, и он почёл за лучшее встретиться с ним лично.

– Я все взвесил, – медленно проговорил Дирий и поднял на Федора глаза. – Я все тщательно взвесил и решил от твоего предложения отказаться.

Глаза Ришара были спокойны, но где-то в самой глубине пряталась не то виновность, не то сожаление – понять было трудно, невесёлые это были глаза.

– Жаль, – искренне сказал Лорка. – Я рассчитывал на тебя, Риш.

– И мне жаль. – Дирий отвёл взгляд. – Но разглядеть правду, пусть даже горькую, лучше, чем строить иллюзии.

– Жаль, – повторил Лорка. – Я здорово рассчитывал на тебя, Риш.

Дирий мельком взглянул на него.

– Тем более что я сам напросился. Ты это хочешь сказать?

Лорка покачал головой.

– Это мелочи, я не о том. В отряде, который я уже скомпоновал в своей голове, тебе трудно будет найти замену.

– Возможно. – Дирий мельком взглянул на Федора. – А Игорь Дюк?

– Игорь само собой.

Ришар кивнул в знак согласия и вдруг с пробудившимся любопытством спросил:

– Собираешь команду звёзд?

– Да, что-то в этом роде.

– Разумно.

Ришар прекрасно владел собой. Спокойное лицо, сдержанный тон, изящная поза, непринуждённые жесты, которыми он иногда подчёркивал свои слова. Железная воля незаурядной личности делала своё дело: умение расслабиться в минуты нервного или физического напряжения – великое умение! Но по ряду неуловимых признаков, жёсткой складке губ, сосредоточенному взгляду и Бог знает ещё почему Лорка замечал душевное смятение товарища, хотя он и не знал, что с ним такое стряслось со времени последней встречи. Надо было как-то отвлечь его от неприятных мыслей и переживаний. Взгляд Федора остановился на шахматном столике, и он предложил:

– Не сыграть ли нам партию в шахматы?

– Ты серьёзно?

– Конечно! – Зеленые глаза Лорки щурились в плутоватой улыбке. – Разве ты не знаешь, что после шпаги и самбо я больше всего люблю шахматы?

Ришар вдруг поднял голову, проницательно взглянул на Федора и очень спокойно сказал:

– Именно шахматы окончательно убедили меня в том, что путь на Кику для меня заказан. – Заметив удивление Лорки, пояснил: – Раздумывая над твоим предложением, я сел за шахматный столик. И мне вдруг подумалось: а много ли великих шахматистов, скажем, чемпионов мира, сумели заиграть в прежнюю силу после того, как соперник ухитрился учинить им настоящий разгром? Не случайное поражение, а подлинный принципиальный разгром. Не доверяя памяти, я обратился к компьютеру и принялся просматривать историю шахматных чемпионатов, начиная с самых истоков, от Стейница и Ласкера. И поразился, даже испугался! Ни один шахматный титан после краха никогда не поднимался на прежнюю высоту. Они продолжали играть, играть хорошо, иногда прекрасно. Но никогда не возвращали своё былое величие и несокрушимость. Понимаешь? Никогда!

Лорка понимал. Психологический надлом лечить куда труднее телесных ушибов и переломов. Память о срыве, память о поражении сидит в подсознании, как клещ. В ординарной обстановке человек не подозревает о его существовании, но стоит ситуации накалиться и выйти на самую грань допустимого, как этот клещ пробуждается, больно впивается в мозг и на место былой решительности приходит неуверенность. Гнёт былых поражений – тяжёлый гнёт. Сорвавшись психологически один раз в космосе, Ришар Дирий боялся, что такое может повториться ещё раз на Кике.

По глазам Лорки Ришар понял, что тот обо всем догадался и разжёвывать ему ничего не надо. Но, поколебавшись, все-таки пояснил:

– Я испугался, Федор. Не за себя, поверь. За тебя, за Тимура, за всех других, кто будет бок о бок работать на Кике. А работать там придётся на пределе, я в этом убеждён. – Он помолчал и добавил: – И потом, я вдруг отдал себе отчёт в том, что по-настоящему полюбил свою монтажную, строительную работу. Мне, может быть, впервые в жизни жаль с ней расставаться. И вот, тщательно взвесив все это, я решил отклонить твоё предложение.

– Каждому своё, – импульсивно сказал Лорка и пожалел об этом.

– Каждому своё, – согласился Ришар грустно.

Лорка бережно положил на тонкую сильную руку Дирия свою тяжёлую ладонь.

– Всякий путь заслуживает уважения, был бы он честным. Я не в обиде на тебя, Риш.

Дирий лукаво улыбнулся.

– Ну вот, после исповеди мне как-то легче дышится.

Лорка засмеялся, как бы давая понять, что тот нелёгкий разговор кончился и теперь начинается другой.

– Ты сказал, что на Кике придётся работать на пределе. Почему ты так думаешь?

Ришар внимательно посмотрел на Лорку, как бы раздумывая, стоит ли откровенничать.

– Я ведь могу высказать только сугубо личное мнение, Федор.

– Именно оно меня и интересует.

Дирий пожал плечами.

– Пожалуйста. Судя по всему, на Кике мы встретились с представителями разума, которые в этико-эстетическом плане сильно отличаются от людей.

– Скорее всего так.

Ришар усмехнулся.

– Вот и представь себе встречу с разумным пауком или каракатицей. Или вообще с неведомым монстром, покрытым зловонной, по земным критериям, слизью. Сколько тут будет барьеров и преград при общении! И полно, можешь ли ты быть уверен, что они преодолимы? Вспомни, с каким трудом, ценою каких жертв мы преодолели внутри самих людей такое пустяковое отличие, как цвет кожи.

– И все-таки преодолели. И сильно поумнели с той поры, Риш.

– Да, – как-то неопределённо протянул Дирий, – мы сильно поумнели. И ты хочешь сказать, что разум сам по себе может стать основой для контактов?

– Я очень надеюсь на это.

Ришар вздохнул.

– Понятно. Ты добр по натуре. И ты оптимист. А я скептик. – Он усмехнулся. – Извини, буду откровенен. Разум изначально добр! Желанные и милосердные братья по разуму! Когда я слышу эти благоглупости, у меня возникает атавистическое желание хорошенько выпороть такого легкомысленного. Казалось бы, человеческая история, фашистские фабрики смерти чему-то должны научить нас.

– Мы сильно поумнели с той поры, Риш, – упрямо возразил Лорка.

– Опять ты про ум! Разум не добр и не зол сам по себе, Федор. Он бесстрастен и холоден, как топор. С его помощью с равным успехом можно строить дворцы и рубить головы. Братство по разуму – фикция, в лучшем случае компромисс. Есть одно истинное братство в мире – братство по морали и этике. А что морально общего может быть у человека с разумной медузой или интеллектуальным муравейником?

– Ты гипертрофируешь безликость разума.

Дирий ухмыльнулся.

– Может быть. Я просто хочу, чтобы у тебя не возникло насчёт Кики розовых иллюзий. Ну а если серьёзно, – глаза Ришара похолодели, – я молю всемогущий случай о том, чтобы кикиане не оказались много выше нас на лестнице разума. Нет, я не думаю, что в этом случае они нас уничтожат. Зачем им это? Возможно, они искренне полюбят нас. Разве мы не любим животных? Но я не могу и не хочу забыть о жалкой судьбе всех этих собак, лошадей и верблюдов, которых человек искренне любит много тысячелетий.

Глава 3

До лесной поляны авиетку довёл автопилот по тем координатам, которые Тимур Корсаков сообщил Лорке по видеофону. Довёл и зажёг красное табло «Конец программы» – сигнализация о том, что свою задачу он выполнил и что все остальное люди должны доделывать самостоятельно. Почти не раздумывая, только мельком оглядевшись, Лорка положил вёрткую машину на спину и произвёл посадку «оверхедом», с переворота через крыло. Лорка любил этот манёвр, всегда вызывавший восторг пилотов-дилетантов; требовал он, однако, не столько истинного пилотажного искусства, сколько элементарной точности и железного самообладания.

Выйдя из авиетки и задвинув за собой дверцу, Лорка огляделся. Здесь, на отрогах южных гор, осень ещё только начиналась. Трава поблекла, слегка прихваченная ночными заморозками, но ещё не успела пожелтеть. А вот лес уже наряжался в праздничные багряные и золотые одежды. По сравнению с пронзительной синью прохладного неба и тёмной зеленью хмурых елей осенний лиственный наряд казался даже слишком ярким, театральным. Было тепло, но только потому, что пекло солнце. Сам же воздух был студён и чист, как родниковая вода.

Услышав окрик, Лорка обернулся и в сотне шагов позади себя увидел Тимура. Тим стоял на опушке леса, приветственно подняв над головой руку. Федор помахал ему в ответ и пошёл навстречу по высокой, вязкой, путающейся в ногах траве.

Подойдя ближе, Лорка разглядел за спиной Тима складной синтетический домик, стоявший под раскидистой липой. Перед домиком горел костёр, вокруг которого стояло несколько больших и малых чурбаков. Один высокий чурбак был прикрыт белоснежной салфеткой. Вкусно пахло грибами.

– Настоящий рай! – сказал Лорка, оглядываясь.

– Рай, – серьёзно согласился Тим. – Но все хорошо в меру.

– Какая же у рая мера?

Они посмеялись, с интересом оглядывая друг друга. Тим, набравший за время лечения лишний вес, теперь похудел, что особенно подчёркивалось густым загаром. Русые волосы выгорели, некоторые пряди стали совсем белыми, другие пшеничными. И брови у Тима побелели, и даже ресницы, и глаза словно выцвели – по контрасту с бронзовым лицом они казались теперь не серыми, а голубыми, даже синими. Весь облик Тимура – свободная поза, спокойный, улыбчивый взгляд, развёрнутые плечи – говорил, что он в хорошей форме.

– Где же Валентина?

– Полетела с дочкой на консультацию. Ты садись, кресла к твоим услугам.

Наклонившись к костру, Федор принюхался, спросил, кивнув на котелок:

– Грибы?

– Разногрибье с картошкой в пропорции три к одному. Поднаторелые таёжники называют это варево грибницей.

– Свежие грибочки – моя слабость. – Лорка плотоядно пошевелил пальцами.

– А шашлык? А уха? – засмеялся Тим. – Ты чревоугодник, Федор, а таким не место в раю. К тому же грибница ещё не готова, я ждал тебя позднее.

– Я не чревоугодник, просто отношусь с должным уважением к своему желудку.

Лорка болтал, Тимур слушал, и оба они продолжали присматриваться друг к другу. Лорка хорошо видел, что Тим ждёт новостей и предложений, но у него никак не поворачивался язык сказать своему другу что-нибудь определённое. Может быть, Тим должен отдохнуть, а Лорка потащит его за собой на Кику. Разве космос и Кика лучше этого осеннего леса?

Со странной болью подумав об этом, Лорка по-новому осознал своё нынешнее настроение: приступы веселья, озорства, даже ребячества, неожиданные приливы непонятной тоски или совсем уж не свойственной ему сентиментальности. Пожалуй, это ностальгия авансом, по-настоящему эта проклятая болезнь начнёт мучить раз вед отряд уже в космосе.

Глядя на вдруг задумавшегося, отрешённого Федора, Тим было помрачнел, но всего лишь на секунду. Лёгкая улыбка тронула его губы, улыбка добрая и нежного хитроватая, словно Тимур знал некую хорошую тайну, пока ещё неведомую Лорке. Наклонившись, он поднял с земли поделку из дерева, достал из кармана нож. Это движение отвлекло Федора от меланхолического раздумья. Он усмехнулся, глядя, как Тим с сосредоточенным видом разглядывает большую деревянную ложку. Ложка была уже сделана и начерно отполирована.

– Мудрый человек придумал этот санаторий уединения, – философски проговорил Лорка, разглядывая синие искры неба, которые мерцали сквозь жёлто-зеленую крону липы.

Не отрываясь от резьбы, Тимур согласно кивнул.

Лорка невольно залюбовался отточенными, законченными движениями своего друга. У Тима вообще были великолепные сенсомоторные данные, от природы, от господа Бога, к тому же они были отшлифованы постоянным тренингом. В спорте эти данные Тимура как-то терялись – ему не хватало резкости, которая была у Ришара или Виктора, и мощи, как у Лорки. Зато там, где требовалась предельная точность движений небольшой амплитуды, Тимур был вне конкуренции. Лорка затруднился бы, например, назвать равного ему по классу пилота. Не случайно Тим Корсаков несколько раз становился чемпионом по спортивному пилотированию.

Тим поднял свои светлые серьёзные глаза, улыбнулся и возобновил прерванную работу.

– Чему ты улыбаешься?

– Да вот жду не дождусь, когда ты заговоришь со мной о Кике.

Лорка вздохнул.

– Кстати, – все так же неторопливо продолжал Тимур, не прерывая своей работы, – ты совершенно напрасно думаешь, что после болезни я, так сказать, разомлел в семейном уюте и буду подыскивать какой-нибудь предлог, чтобы остаться на Земле.

Лорка опять вздохнул, однако ни капельки не удивился. Чуткость на мысли и настроение близких ему людей была у Тима уникальной. Колдун, да и только! Сам Тимур, посмеиваясь, рассказывал, что какой-то его далёкий предок выступал не то в цирке, не то на эстраде с сенсационным номером по угадыванию чужих мыслей. Верилось в это легко.

– Я был бы самой последней свиньёй, если бы не сделал все возможное, чтобы пойти с тобой. Поставь себя на моё место.

Лорка ставил сто раз и знал, что Тимур прав. И дело не только в дружбе. Дело в том, что они были с Тимом очень разными людьми. Сработавшись за время космических невзгод и испытаний, они прекрасно знали и компенсировали недостатки друг друга. Вдвоём в профессиональном отношении они стоили много больше, чем каждый в отдельности.

– Да, честно говоря, мне и самому интересно покопаться на Кике, – снова заговорил Тимур. – Как-никак задета честь землян. Предстоят славные ратные дела, а за ними – вечная благодарность потомков, памятники, жизнеописания и легенды.

Лорка хмыкнул.

– А ты как думал? – Тимур отложил черпак. – Мы с тобой войдём в историю, взявшись за руки, как, ну, эти…

– Кирилл и Мефодий, – ехидно подсказал Лорка.

– Да нет.

– Тахир и Зухра.

– Нет же. Как… Ромул и Рем – вот как.

– А волчица?

– Возьмём с собой Ольгу Сергеевну.

Лорка захохотал. Ольга Сергеевна была доктором медицины, придирчивым и беспощадным членом медицинской комиссии и в силу этого не пользовалась особой любовью космонавтов. Тим поднялся, приподнял крышку котелка, внимательно вгляделся, принюхался и с сожалением констатировал:

– Ещё не готовы. Уж такой народ эти грибы – долго готовятся. – Аккуратно прикрыл котелок крышкой и повернулся к Лорке. – Значит, берёшь меня?

– Куда же я без тебя? Конечно, беру.

Секунду они серьёзно смотрели друг другу в глаза, потом губы Тимура тронула лёгкая улыбка.

– И ни капельки сомнения?

– Ни капли, – как можно твёрже ответил Лорка.

– А если капелька все-таки есть? – Тим засмеялся. – Только не смотри на меня такими злыми тигриными глазами, а то я со страху на липу залезу.

– И правильно сделаешь, – буркнул Федор.

– Нет, серьёзно, – не отставал Тимур, и по лицу его было видно, что он действительно не шутит. – Тебе не приходило в голову, что я – это, может быть, и не я? Или, во всяком случае, не совсем я, кикианская подделка?

Лорка ухмыльнулся.

– Вот видишь, – не без огорчения сказал Корсаков. – Небось и с Теодорычем обсуждали этот щекотливый вопрос?

– Ошибаешься, не обсуждали. Но когда я беседовал по этому поводу с врачами, то выяснил, что Теодорыч уже успел побывать у них. И по тому же поводу. Мне сообщили, что тебя подвергли бездне исследований на предмет установления идентичности с прежним Тимуром Корсаковым. И ни на йоту отклонения! Напоследок меня отругали за недоверие к врачам. Разве, говорят, мы бы дали заключение о потенциальной годности Корсакова к космической работе, если бы у нас оставалась хоть тень сомнения?

Тимур рассеянно кивнул головой, хотел что-то сказать Федору, но в это мгновение небо разом вспыхнуло: из глубоко синего оно стало перламутровым, даже опаловым. Стволы и листья деревьев, трава и тропинки, предметы и человеческие лица приобрели пугающий белесый оттенок, словно их облили разбавленным молоком. Притих птичий гомон. Небо горело и плавилось секунды две-три, а потом плавно, с запада на восток, приобрело обычную окраску, только синева его по контрасту со вспышкой казалась теперь ещё более тёмной и глубокой.

– Разряд ионосферы на приёмные антенны. – Тим кивнул головой на юго-запад. – Там, в горах, ионосферно-аккумуляторные станции.

– Ничего себе – санаторное уединение, – пробормотал Лорка, все ещё глядя на небо.

– Зато нет бестолковых гроз, ураганов и вихрей. Ради этого стоит два-три раза в день поморгать глазами.

– А ночью?

– Упаси Бог! Ночью это безобразие запрещено – ослепнуть можно. – Тим помолчал, поглядывая на товарища. – Федор, я бы хотел, чтобы то, что я сейчас скажу тебе, осталось между нами.

– Да будет так, – с некоторой заминкой ответил Лорка.

– Ты только не подумай, что я шучу. – Тимур хмыкнул, как-то странно поглядывая на товарища. – Ты говоришь, врачи уверены. А я вот не уверен, что остался прежним Тимуром Корсаковым.

Лорка не сразу переварил услышанное.

– Что? Не понимаю!

– И не надо. Если я расставлю точки над «и», то начнётся волокита. Ты, как командир разведотряда, сочтёшь нужным сообщить обо всем Ревскому. Тот, тоже из чувства долга, информирует Совет космонавтики. И не исключено, что не видать мне Кики как своих ушей. А мне надо быть на Кике. Для успеха предприятия, понимаешь?

Разглядывая Тима, Лорка покачал головой.

– Нет, так и не понимаю.

– Я же говорю, и не надо! – с сердцем сказал Тимур. – Ты просто поверь мне, как верил раньше. Как только наш корабль выйдет на разгон, я расскажу тебе обо всем без утайки.

Лорка молча смотрел на своего друга, точно хотел прочитать его мысли.

– Федор, – укоризненно проговорил Тимур, выдерживая его испытующий взгляд, – я ведь мог и не говорить тебе ничего. Но я сказал. И ровно столько, сколько сейчас нужно.

– Ну, будь по-твоему. – Лорка встряхнул Тима за плечо. – Возьму грех на душу, промолчу.

Проводив взглядом глайдер, на котором улетел Лорка, Тим сложил в стерилизатор грязную посуду, подбросил в костёр несколько сучьев и задумался, глядя на огонь.

– Пожалуй, я поступил именно так, как и должен был поступить, – подумал он вслух и, словно спохватившись, достал из кармана обрывок бумаги, которая обычно используется для упаковки продуктов. На клочке была безграмотная надпись, сделанная корявыми, прыгающими буквами.

Глава 4

Дверь Лорке открыл не Соколов, а невысокая худенькая женщина с огромными темно-карими глазами и пышной копной светлых волос, которая казалась тяжеловатой для тонкой стройной шеи. Лицо типично русское, а вот в особой грации фигуры и фарфоровой белизне кожи проглядывали классические японские черты – причудливо перепутались расовые признаки в двадцать третьем веке.

– Татьяна Соколова? – спросил Лорка, позаботившийся узнать имя жены эксперта.