Торнадо - Дальняя дорога

И в тот же миг землетрясение прекратилось, исчез прозрачный туман, точно его сдуло ветром. Лорка прикрыл глаза и утомлённо провёл рукой по лицу, стирая капельки пота.

Глава 9

Ревский был сердит по-настоящему. В таком состоянии он никогда не повышал тона, не сверкал глазами и вообще не выказывал заметных эмоций, только чёткие черты его рубленого лица становились ещё резче, а морщины – глубже. Выслушав доклад Лорки и Тимура Корсакова, он долго сидел молча, погрузившись в раздумье.

– Вы поступили как мальчики, увлечённые интересной игрой, но не как взрослые люди, которым поручено серьёзнейшее и ответственное дело. Я не уверен, смогу ли я теперь доверять вам так, как доверял раньше. И я не знаю, как мне поступить, – сказал наконец Ревский.

Тимур, который не мог не чувствовать, что на его плечах лежит основная доля вины за скрытность и самовольство, счёл нужным заметить, хотя это и получилось у него не совсем уверенно:

– В конце концов, ведь ничего страшного не произошло. Наоборот, удалось узнать много нового.

Ревский остановил его сентенцию:

– Не все измеряется конечным результатом. Это лишь в старину, да и то беспринципные люди смели верить, что цель оправдывает средства.

Лорка вздохнул. Ревский, внимательно взглянув на него, грустно сказал:

– И ведь главная вина на тебе, Федор.

– Знаю.

– Почему? Это я все затеял, – возразил Тимур.

– Ты затеял, а он командир, – отрезал Ревский. – Что это за тайны и секреты от Совета космонавтов? Для чего тогда вообще существует этот совет? Лаборатории, научные станции и медицинские учреждения? На свой риск и страх занялся экспериментами!

– Право на риск – это моё право, – огрызнулся Корсаков.

– Да, у тебя есть такое право. Но это право простого человека. А ты сейчас не простой человек, а член особого разведотряда, наделённого чрезвычайными полномочиями и ответственностью. Случись что с тобой, и экспедицию на Кику пришлось бы откладывать до выяснения всех обстоятельств. А поди-ка разберись во всей этой путанице с безграмотными записками и инфразвуковыми экспериментами!

– Я был очень осторожен, Теодорыч, – улыбнулся Тимур.

Но Ревский не принял его улыбки.

– Ты уж лучше молчи о своей осторожности! Выкопал себе нору и стал проверять, так ли он легко помирает, как другие!

– Нору я выкопал в порядке подготовки к экспедиции, – смиренно ответил Тимур. – Ты же сам утверждал программу тренировок, Теодорыч. Есть там и такой пункт, как постройка убежища.

– Есть, – подтвердил Лорка, пряча улыбку. – И даже с оговоркой, что убежище должно быть подземного или пещерного типа.

Ревский шумно вздохнул, побарабанил пальцами и буркнул:

– Ладно. Оставим пока ваше легкомыслие. Проанализируем ситуацию по существу. – И, хмуря брови, внимательно перечитал сообщение, коряво написанное на клочке бумаги. Там значилось: «Когда если не берётесь космику настаиваете сильно. Большая будет предстоять польза. Страхов не надо быть имесным. Вы единственный с резервом инфразы».

Лорка не ошибся. Тимур действительно получил, причём ранее, чем кто-либо другой, таинственную записку. В отличие от Игоря ему и в голову не пришло, что это шутка. Какую-то роль сыграло и мнение Валентины, сразу уверившейся, что это сообщение от кикиан. В то же время Тимур не без оснований решил, что очень нелегко будет заставить других людей, особенно учёных, серьёзно отнестись к этой безграмотной стряпне. Сначала надо было попытаться выяснить смысл этого не совсем понятного сообщения, поторопившись же, можно было лишь скомпрометировать себя.

Тим предположил, что после вмешательства кикиан в его жизнь он приобрёл какое-то особое качество, резерв, как говорилось в записке, которое будет полезным ему на Кике, – свойство инфразы. Но что это за инфраза, черт её подери? Может, он наделён теперь способностью понимать дотоле незнакомый, а именно кикианский, язык? Сославшись на перспективу участия в кикианской экспедиции, Корсаков прошёл дополнительное и очень тщательное нейропсихическое обследование по разделу памяти. Однако ничто не свидетельствовало о том, что его мозг обладает каким-то скрытым запасом сведений и возможностей. Так, может быть, инфраза – это инфразащита, защита от низкочастотных колебаний, механических, звуковых, электромагнитных или каких-нибудь иных? Особенно заинтересовался Тимур инфразвуками. Как и всякий космонавт, Тимур был знаком с основами медицины. Он знал, что определённые спектры инфразвуков достаточной интенсивности могут оказывать на человека сильное психическое воздействие, вызвать припадки эпилептического типа и даже смерть. Покопавшись в литературе, Корсаков обнаружил, что о воздействии инфразвука на людей знали ещё в двадцатом веке.

Первым это совершенно случайно обнаружил учёный, физик Вуд. Стараясь придать звучанию концертного органа особые краски, он встроил в него трубы, издававшие инфразвуки. На особый эффект он не рассчитывал, но, когда эти органные трубы неслышно зазвучали, публика пришла в состояние необъяснимого ужаса и разбежалась из концертного зала.

Когда Тимур прочитал о том, что при воздействии некоторых инфразвуков смерть человека наступает от паралича сердца, он сразу же сопоставил это с гибелью людей на Кике. Полный параллелизм, если не совпадение! Он поначалу просто не мог понять, как ученью, анализировавшие обстановку на этой планете, могли пройти мимо такого объяснения. Когда Тимур поделился своим недоумением с женой, Валентина ненадолго задумалась, а потом с мягкой, грустной улыбкой проговорила:

– Люди быстро забывают то, что им становится ненужным. Разве мы умеем добывать огонь трением? Разве мы не забыли целую кучу кустарных, ручных промыслов?

И все-таки Тимур Корсаков с обстоятельностью, свойственной опытным гиперсветовикам, решил поставить эксперимент, прежде чем говорить о своих догадках Совету космонавтов. Готовой инфразвуковой аппаратуры он не нашёл, но собрать её было несложно. Не без труда сломив сопротивление Валентины – она считала, что лучше обратиться к специалистам или, по крайней мере, ввести в курс дела Лорку, – Тимур оборудовал лабораторию и принялся за опыты. Он сразу же выявил, что его чувствительность к амплитудному воздействию инфразвука самая ординарная и что, скажем, смерть от разрыва сосудов при частоте в 7 герц постигнет его столь же легко, как и любого другого человека. Но, когда он перешёл к экспериментам с инфразвуком сложного спектра с психическим подтекстом, картина резко переменилась. Инфраза, которую, как сообщала записка, имел в резерве Тимур Корсаков, действительно оказалась защитой от инфразвуковых излучений.

Когда в тот знаменательный день встревоженный Тимур выбрался из своей инфразированной лаборатории, Лорка ещё не совсем пришёл в себя.

– Надо было постучать, – укоризненно сказал Тимур Валентине и с улыбкой повернулся к Федору: – Жив?

– Наполовину, – хмуро ответил Лорка и тряхнул головой, окончательно приходя в себя. – Что там у тебя за чертовщина?

– Всего-навсего генератор инфразвука.

Лорка посмотрел на серые с синими окнами облака, на виновато улыбающуюся Валентину, перевёл взгляд на Тима и, поражённый неожиданной догадкой, спросил:

– А тебе, стало быть, это хоть бы что?

– Ну не совсем так. Но, как я смог определить, чувствительность у меня на инфразвук примерно на порядок меньше, чем у неподготовленных людей.

Зеленые глаза Федора сощурились.

– А ну подавай сюда записку!

Лицо Тима вытянулось.

– Ты знаешь об этом сообщении? – Он обернулся и вопросительно посмотрел на Валентину.

– Сообщение, адресованное тебе, не единственное, – пояснил Лорка. – Обёрточная бумага, корявые буквы, безграмотность.

– Все верно, – сказал Тимур, доставая из кармана послание.

Именно его и перечитывал теперь Ревский.

– Теодорыч, – осторожно проговорил Лорка, – после этих записок вряд ли можно сомневаться в дружелюбии кикиан.

– Пожалуй, – без особого воодушевления согласился Ревский. – Но записки записками, а нужно детальное обследование разведотряда на инфраустойчивость. Нужно установить индивидуальные возможности каждого. Бывают же люди с уникальным слухом, зрением, голосом. Почему бы некоторым не иметь уникальную инфраустойчивость, пусть не такую, как у Тима, но все-таки.

– Нужна обоснованная система инфратренировок, – вставил Лорка. – Хотя приятного в них мало.

– Верно. И нужно срочное задание врачам. Не может быть, чтобы, навалившись скопом на проблему инфраустойчивости, наша славная медицина что-нибудь бы да не придумала.

– Должна придумать, – согласился Лорка.

– А сроки? – тихонько вставил Тимур.

Ревский сразу помрачнел.

– Да, сроки. В конце концов, их можно пересмотреть, оттянуть.

– Нежелательно.

Ревский не успел ответить. Экран видеофона осветился, и на нем обрисовалось лицо дежурного по совету.

– Вам срочная депеша с большого телеинформара.

– Давайте.

– Извлечение из гравитопосылки. Особой срочности. На Кике отмечены процессы, идентичные ядерным взрывам мощностью до нескольких мегатонн. Конец сообщения.

Космонавты переглянулись.

– Вот тебе и мирные намерения кикиан, – пробормотал Ревский и поднял глаза на дежурного. – Это все?

– Генеральный секретарь Всемирного совета просил встречи с Фёдором Лоркой. Если это возможно, то завтра в одиннадцать.

Глава 10

Кабинет начальника плутонского космопорта по земным масштабам был слишком велик и роскошен. Впрочем, такого рода излишествами страдали все помещения на Плутоне: и общественные, и личные, и служебные, и бытовые. И в этом не было ничего удивительного. На Земле в распоряжении людей есть леса, парки, морские, речные и озёрные зоны отдыха, горные регионы санаторного типа, и помещения играют скорее утилитарную, нежели эстетическую роль, хотя одно, разумеется, не исключает другого. В космических же условиях, будь то планетные гермогорода или базы открытого космоса, в зданиях проходит практически вся жизнь человека.

Окно в кабинете было громадным, во всю переднюю стену, поверхность его была цилиндрической и выступала из корпуса здания наподобие балкона. Через это хрустальной прозрачности окно в кабинет с черно-серебристого неба смотрели колючие немигающие звезды и лился странный, нежный и волнующий жемчужный свет. В нем не было ни щедрой тёплой яркости солнечного света, ни призрачного таинства лунного освещения; свет этот был ласков и покоен – ни грусть, ни радость, ни явь, ни сон, а сладкая дрёма.

Лорка вошёл в прямой световой поток, провёл по воздуху ладонью, точно пытался погладить или зачерпнуть этот сказочный свет, а потом взглянул в окно. Его глаза больно ужалила яркая золотая звезда – Солнце. Ужалила не только в глаза, но и в самое сердце – оно заныло, как всегда ноют человеческие сердца, когда ещё свежи томление и своеобразное грустное счастье любовной разлуки. Лорка зажмурился, но все равно каждой клеточкой кожи, ресницами подрагивающих век он ощущал нежную, как дыхание ребёнка, едва уловимую ласку далёкого, а потому ещё более родного светила. И ещё он чувствовал взгляд Альты, он видел её глаза – такие неожиданные, такие укоризненные, такие светлые глаза на тёмном лице.

Стены кабинета имели розоватую окраску, потолок был светло-голубым, пол – светло-зелёным. Жемчужные лучи многократно отражались от этих полуполированных поверхностей, что создавало иллюзию дневного освещения.

Да, цветов и зелени в этом кабинете было предостаточно, а вот хозяина, начальника космопорта, Гаспара Тагоровича Аргоняна, не было – запаздывал. Лорка знал Аргоняна, потому легко представил себе, чем он сейчас занимается: конечно же, беседует с группой ведущих инженеров, начальников бригад, которые готовили «Смерч» к старту на Кику. Лорка пододвинул кресло, сел и подумал, что Тимур и Виктор Хельг, конечно, уже на корабле, а остальные вот-вот должны прибыть.

Лорка не ошибся: Игорь Дюк, Соколов и Ника Сонлей стояли в этот момент на шестом причале, где был ошвартован «Смерч», в кабине только что остановившегося лифта. Двери его бесшумно раздвинулись, Соколов шагнул было вперёд, но нога его на полушаге повисла в воздухе. В отличие от всех других гиперсветовые корабли стартовали не с поверхности Плутона, а со старт-спутника, находящегося на стационарной орбите, поэтому Соколову почудилось, что он шагает прямо в открытый космос. Звезды, щедро, слишком щедро рассыпанные и размазанные по небу, смотрели на него со всех сторон. Смотрели сурово, холодно и осуждающе. Игорь засмеялся, осторожно отодвинул Соколова в сторону и шагнул вперёд, на прозрачный композитный пол.

– Все в порядке, Александр Сергеевич. – Игорь притопнул ногой. – Прозрачен, но металлов твёрже он и крепче пирамид.

Соколов усмехнулся, но шагнул вперёд с опаской, точно на тонкий лёд. Ника скорее машинально, чем сознательно, придержала его за локоть. Соколов укоризненно взглянул на неё.

– Это мне по рыцарским канонам положено предположить вам руку.

Прозрачный пол только намёком отражал их ярко освещённые фигуры, а сквозь него теперь просматривалась серебристо-серая поверхность Плутона, изрезанная извивами и иероглифами чёрных теней.

– Как, впечатляет? – спросил Игорь.

– Впечатляет, – спокойно согласился Соколов и ещё раз, уже смелее, притопнул ногой. – Непонятно только, к чему такие театральные эффекты?

– А для того, – Игорь повёл рукой вокруг себя, – чтобы можно было без помех пить настоянный на звёздах волшебный напиток космических тайн.

Ника засмеялась и добавила:

– А ещё для того, чтобы удобнее было следить за причаливанием, швартовкой, погрузкой и отходом кораблей.

Соколов достал из кармана большой белоснежный платок, не торопясь вытер лицо и шею.

– И везде-то они побывали, и все-то они видели, – пробормотал он, спрятал платок в карман и лишь теперь обратил внимание на мощную колонну, тянущуюся к звёздам. – А это что за сооружение?

– Это и есть наш корабль, так сказать, вид вблизи. Прошу любить и жаловать.

Запрокинув голову, Соколов несколько критически разглядывал вздымавшийся над ним «Смерч».

– Ничего, – сказал он наконец, – но, судя по голографиям, я ожидал большего.

– Недостаёт иллюминации и цветочных ожерелий?

– Что цветы? Эфемеры! – невозмутимо ответил Соколов. – Дело в масштабах. Мне не раз приходилось вот так же, рядом, видеть планетарные лайнеры. Это действительно впечатляющие конструкции! Размеры, элегантность линий и внутренний комфорт. А это, – он ещё раз, запрокидывая голову, оглядел корабль, – нечто вроде древних ракет на химическом топливе.

Слушая его, Игорь с нарастающим выражением грусти на лице покачивал головой.

– Древних ракет? Да что вы! Эта штука, – он презрительно кивнул на корабль, – хуже. Много хуже!

Соколов усмехнулся.

– Почему же?

– Потому что она опаснее.

Тень беспокойства скользнула по лицу Соколова, Ника с трудом сдерживала улыбку.

– Гораздо опаснее, – печально повторил Дюк и со вздохом погладил нейтридный корпус корабля ладонью. – Судите сами, чем заправлялись древние ракеты? Такими натуральными, домашними, хорошо приручёнными веществами, как водород и кислород. Да их можно было черпать вёдрами и носить в начальные школы, чтобы ставить там показательные опыты по влиянию низких температур на свойства материалов! Немыслимо, но даже при взрывах энергоустановок и двигателей у экипажа были шансы уцелеть. История космоса знает такие случаи. А теперь? – Игорь безнадёжно махнул рукой. – Гипервещество, на котором работают ходовые двигатели, только и дожидается, как бы вырваться на свободу из-под контроля автоматики гашения и ахнуть так, чтобы от корабля вместе с его бедным экипажем не то что пыли, но и атомов не осталось.

Ника наконец не выдержала и сказала со смехом:

– Да не слушайте его, Александр Сергеевич! Он вас пугает!

Игорь прижал руку к сердцу.

– Я? – Он покачал головой и снова с грустью и нежностью погладил корпус корабля. – Ни в коей мере. Я только беспристрастно констатирую очевидные и, если можно так выразиться, вопиющие факты. А факты – вещь упрямая.

– Да, факты вещь упрямая, – хладнокровно согласился Соколов, тоже погладил ладонью корпус корабля и бодро сказал: – Что ж, сквозь тернии – к звёздам!

Корабль будто услышал его призыв; с пугающей медлительностью в его корпусе раздвинулась, будто прорезалась, входная дверь, и мягко осветилась кабина внутреннего, корабельного лифта.

…В этот самый момент Лорка скорее услышал, чем почувствовал позади себя лёгкое движение, обернулся и увидел улыбающегося Аргоняна. Гаспар Тагорович был старчески массивен, по-рембрандтовски выразителен и медлителен в движениях. У него были умные, насмешливые, близко посаженные глаза, небольшой рот с полными, чувственными губами и большой мясистый нос.

– Здравствуй, командир, – певуче сказал он и, ласково приобняв за плечи, посадил на старое место поднявшегося ему навстречу Лорку.

– Здравствуй, Гаспар Тагорович.

Они были старыми знакомыми, собственно, все экипажи гиперсветовых кораблей были Аргоняну старыми знакомыми, но, помимо этого, несмотря на большую разницу в годах, они ещё чисто по-человечески симпатизировали друг другу.

Неторопливо, основательно усевшись на своё рабочее место, а только с этого места начальник порта вёл свои дела с командирами кораблей, Аргонян принялся с улыбкой разглядывать Лорку.

– Все такой же красивый и сильный. И все такой же бродяга и непоседа. Разве можно так часто оставлять одну молодую жену-красавицу?

– Приходится. А то у тебя все корабли разворуют, Гаспар Тагорович.

Скрывая смущение, Аргонян раскатисто откашлялся, но Лорка безжалостно продолжил:

– Как же это ты не уследил за «Вихрем»? Такой был корабль!

Аргонян покачал головой.

– Какая невоспитанная молодёжь! Неделикатная, жестокая! – Он шумно вздохнул и, сменив тон, печально сказал: – Недоглядел, проворонил. Наверное, старый стал, на Землю пора, в Дом космонавтов, на покой.

Он сердито шевельнул густыми чёрными бровями.

– Но подумай сам, кто мог представить, что в наше просвещённое, интеллигентное время существуют космические жулики-рецидивисты? Ума не приложу, как, под каким соусом они в порт проникли? Прямо невидимки какие-то, духи астральные!

И непривычно серьёзно, даже подозрительно взглянул на Лорку.

– Скажи по совести, тебе не страшно идти на Кику?

– Страшновато. Да ведь не первый раз, справимся.

– И ещё один вопрос… – Аргонян облокотился на стол, спросил тихо: – Скажи, Федя, только по совести, почему ты не берёшь с собой живности? Кошечку, собачку, попугая? В прежние рейсы ты всегда брал кого-нибудь.

Лорка улыбнулся, щуря свои зеленые глаза, уважительно проговорил:

– Ох и хитрый ты человек, Гаспар Тагорович.

– Должность, понимаешь ли, такая. Ну, ну?

Помолчав, Лорка коротко рассказал Аргоняну о своём ориентировочном предположении, что кикиане, пользуясь земными кораблями, могли заслать на базы да и на саму Землю искусно сделанных роботов. Но не в облике человека, такой робот, по общему мнению, был бы довольно быстро разоблачён – в поведении человека множество нюансов, тончайших физических и психологических штрихов, которые не поддаются моделированию даже людям, изучившим самих себя в совершенстве. Что уж говорить о попытках такого моделирования инопланетянами! На животных же, которые часто гостят на кораблях, обращают куда меньше внимания, да и поведение их гораздо примитивнее.

Лорка заметил, как преобразилось лицо Аргоняна, и замолчал.

– Продолжай! – сердито сказал Аргонян. – Я слушаю.

Лорка пожал плечами.

– Да я уже рассказал. Создание совершённой модели животного-робота не проблема, такие опыты ставились многократно. Такого робота можно наделить дополнительными функциями, вовсе не свойственными настоящему животному. Например, он может собирать и передавать информацию или даже… – Лорка не договорил и выразительно взглянул на Аргоняна.

– Договаривай, зачем стесняешься? Или даже угонять космические корабли из портов, которыми руководят старые растяпы. – Аргонян задумчиво потеребил свой мясистый нос и спросил с откровенным интересом: – Слушай, а ты действительно веришь, что такое возможно?

Лорка засмеялся.

– Верить можно по-разному.

– Ты не крути, говори прямо. Это тебе не любовное объяснение.

Федор задумался. Верил? Пожалуй, нет. Слишком уж нелепо выглядел бы зверь за пультом управления корабля. Не столько разум, сколько все его существо протестовало против такой возможности. Не верил? Тоже нет! Он хорошо знал, как многое, казавшееся людям совершенно невозможным, вдруг становилось не только возможным, но и простым, более того – естественным, и тогда упрямое сердце переставало протестовать против этого. Он не то чтобы верил или не верил, а просто страховался, чтобы избежать даже маловероятного. Кроме того, кикианские роботы вовсе не обязательно должны иметь постоянный звериный облик. Это могут быть роботы трансформативные, которые в зависимости от обстановки или по команде меняют свой внешний облик. Зверь, человек, инопланетный сапиенс – все это может быть заключено в одной протоформе.

– И как же выглядит эта протоформа? – с интересом спросил Аргонян.

Лорка засмеялся.

– Ты слишком многого от меня хочешь. Я ведь не кикианин.

Щуря свои чёрные глазки, Аргонян покачал в воздухе поднятым пальцем.

– Ты не крути! Я тебя знаю – не поверю, чтобы у тебя не было каких-то предположений.

Немного поколебавшись, Лорка рассказал ему о встрече с шаровой молнией и о своих разговорах по этому поводу с Игорем Дюком. К его удивлению, Аргонян отнёсся к рассказу очень серьёзно.

– Скажу тебе по секрету, – хмуро сказал Гаспар Тагорович, – мне как-то докладывали о появлении шаровой молнии в районе космодрома. Но я их высмеял. Шаровая молния на Плутоне? Бред!

Приглядываясь к Аргоняну, Лорка счёл нужным оговориться:

– Я вовсе не убеждён в истинности своих предположений, Гаспар Тагорович. Просто страхуюсь, чтобы избежать маловероятного.

– Это ты молодец, – уважительно одобрил Гаспар Тагорович. – Командир! А я вот не подстраховался. – Аргонян шумно вздохнул и, словно осуждая самого себя, покачал головой. – Плохо, очень плохо. И знаешь, что плохо, Федя? То, что животные – это не люди. И по этой самой печальной причине их никто серьёзно не учитывает даже на Плутоне. Ты хоть знаешь, что у нас есть зоопарк?

– Да, бывал как-то.

– Бывал, – презрительно процедил Аргонян. – Это наша гордость! Все, как у настоящих людей. Ты это должен хорошенько понять. – Он погрустнел и неохотно добавил: – Конечно, всяких тигров, крокодилов и бегемотов мы не держим. Хлопотно! Все-таки Плутон, а не Копакабана. Но симпатичных птичек и зверюшек у нас немало. Даже еноты есть.

– Почему даже?

– А потому, что лапка у них как рука. – Аргонян для наглядности растопырил свою мясистую пятерню и пошевелил пальцами. – Смышлёные, подлецы! Несколько раз умудрялись открыть запор. И разбегались! Хорошо помню, что последний раз это случилось как раз накануне угона «Вихря». Понимаешь ситуацию?

– Понимаю, – серьёзно сказал Лорка. – Придётся тебе, Гаспар Тагорович, произвести всеплутонную перепись зверей и птиц.

– Придётся. Я же все время твержу, что бюрократия – это не только беда, но и благо!

Он присмотрелся к Лорке и тяжело поднялся из-за стола, понял, что тот засиделся и начинает нервничать – впереди ведь не что-нибудь, а старт в дальний космос!

– Будем прощаться, Федя.

Приобняв Лорку за плечи, он повёл его к двери, но, войдя в полосу нежного света далёкого солнца, приостановился, полез в карман и достал брелок с часами.

– Держи. Показывают не только часы, но и день, и месяц, и год. Без этого у нас на Плутоне совсем запутаться можно. Учти, это не просто часы, а талисман, приносящий счастье. Помнишь, я чудом уцелел при аварии вездехода? С тех пор всегда ношу их с собой.

– Спасибо. – Лорка взвесил брелок на ладони и положил в нагрудный карман. – Ты веришь в талисманы, Гаспар Тагорович?

Аргонян засмеялся.

– Ишь ты! Что я тебе, неандерталец или монах? Как это ты очень мудро говорил? Просто страхуюсь на всякий случай. – Он доверительно понизил голос. – Очень давно жил на свете такой учёный – Нильс Бор. Он собирал на счастье не то копыта, не то подковы, что-то в этом роде. Его спросили, неужели он серьёзно верит, что эти штуки приносят счастье. «Нет, – сказал Нильс Бор, – конечно, не верю. Но знаете, говорят, что они приносят счастье даже тем, кто в это не верит!» – И Аргонян расхохотался. Возле самой двери он опять задержался. – Возвращайся, буду встречать тебя, Федя…

Глава 11

Передняя стена ходовой рубки гиперсветового корабля представляла собой экран в виде шарового сегмента – диаметром около четырех метров. На некотором расстоянии от него располагался дугообразный пульт управления, за которым сидел командир корабля Федор Лорка и его дублёр Виктор Хельг. Позади них восседал Соколов, очень довольный и несколько торжественный. Присутствие Соколова в рубке было, вообще говоря, некоторым нарушением установившихся традиций: на старте посторонним в святая святых корабля находиться не разрешалось. Но эксперт сумел уломать Лорку.

– Понимаете, Федор, – проникновенно говорил он, – так уж странно сложилась моя жизнь, но я ещё ни разу не переходил световой барьер!

Он заметил недоверие, отразившееся на лице командира, и поспешил добавить:

– В солнечной системе на сверхсвете не ходят, я имею в виду рейсовые корабли. Когда я был молодым, прогулочные сверхсветовые трассы ещё не были введены, а когда их ввели, я стал уже солидным человеком, интересных дел хватало и без этой сверхскоростной экзотики. – Он доверительно улыбнулся. – Да и, если говорить честно, страшновато было без надобности пускаться в такую жутковатую авантюру.

Лорка усмехнулся, разглядывая Соколова. И Соколов, благо теперь это можно было делать без помех, разглядывал его с профессиональным интересом, который за годы экспертной работы стал неотъемлемым качеством его натуры. Лорка как-то плавно, незаметно, но ощутимо изменился за последние дни. Он стал собраннее, суше, глаза если и не совсем потеряли присущее им лукавое выражение, то стали строже, даже цвет их казался теперь не таким задорно-зелёным, как прежде. Лорка принял на свои широкие плечи тяжёлый груз ответственности, который всегда лежит на командире корабля, и это не могло не сказаться на его состоянии.

– Хорошо, – после паузы решил Федор, – будь по-вашему. При одном условии – никаких восторгов и пустопорожней болтовни. И вообще ничего лишнего.

Соколов молча приложил руку к сердцу.

В общем, у эксперта были основания для торжественности, хотя к этому примешивалась и некая неудовлетворённость, если не сказать разочарование: уж очень примитивной, простой казалась ему ходовая рубка. Пульт управления разочаровал Соколова больше всего: он был ничуть не сложнее приборной панели простой авиетки или заурядного мобиля, кабины которых эксперту были хорошо знакомы. Хельг, заметив недоумение на лице своего подшефного, спросил с улыбкой:

– Я вижу, эта келья показалась вам скучноватой?

– Н-да. – Соколов оглядел ходовую рубку и снова задержался взглядом на пульте управления. – Ваше святилище действительно скучновато. И как бы это выразиться поточнее? Простовато.

Огляделся и Виктор, улыбка его приобрела насмешливый оттенок.

– Приборов можно понаставить столько, что не только рубки, но и всех остальных корабельных помещений не хватит. Не только черт, но и современный инженер ногу сломит. Вместо этого изобилия один прибор – нуль-индикатор. Если все идёт по программе и укладывается в нормы допусков, стрелки этого прибора стоят по нулям, а пилот благодушествует. А вот когда одна из стрелок сходит с нуля, на эти вот экраны проецируются показания нужной группы приборов и параллельно бортовой компьютер выдаёт словесную информацию.

Как это ни странно, они быстро подружились, Хельг и Соколов, несмотря на большую разницу в возрасте и совершённое несходство характеров. Дело в том, что Виктор, в принципе, был добрым парнем, но у него был чрезмерно развит дух соперничества и соревнования. А в космосе Соколов уж никак не мог быть ему конкурентом! Поэтому Лорка, чутко подметив особенности характера неперебесившегося Хельга, и объединил его в паре с уравновешенным Соколовым. В особом примечании к судовой роли Виктор числился наставником эксперта – стажёра-навигатора. А вот Ника была стажёром-пилотом, наставником у неё был Игорь Дюк.

«Смерч» отвалил от причала космопорта на дополнительной тяге: к «брюху» гиперсветового корабля для этой цели пристыковался небольшой, но мощный буксир, который и вывел его на трассу разгона. Когда эта операция была закончена, прозвучал доклад:

– «Смерч» буксировку закончил.

– Внешнюю информацию на пульт и экран, – скомандовал Лорка.

– Выполняю, – откликнулся глубокий, хорошо поставленный мужской голос.

Соколов знал, что это голос бортового компьютера.

Ходовая рубка погрузилась в полумрак, который, впрочем, правильнее было бы назвать полусветом, а обзорный экран потемнел и вспыхнул бесчисленной россыпью звёзд и пятнами галактик. Серебряная вышивка по чёрному бархату, украшенная драгоценными камнями всех оттенков радуги. Это было изображение лобовой зоны, охватывающее шестую часть небесной сферы при трехкратном увеличении. Вообще говоря, увеличение могло меняться в очень широких пределах, соответственно менялся угол охвата изображения.

– Первая опорная звезда на сопровождении, – при этих словах компьютера в самом центре обзорного экрана вспыхнула и снова притухла небольшая звёздочка, – индекс безопасности четыре девятки, маршевые двигатели на холостом.

– Буксиру – отцепка.