Здесь балом правит страх. Эта форма правления не знает коррупции, но требует исключительной пассионарности, жертвенности людей во имя величия Хозяина. Так было при Сталине в СССР, так было в Китае при Мао, так есть и сейчас в Северной Корее при династии Ким. Но стоит лидеру хоть в некоторой степени поделиться властью с обществом, или даже не с обществом, а со своими ближайшими соратниками, обозначая этим самым размывание своей власти, как начинаются коррупционные явления. Например, Петр I сильно зависел от того, насколько его приближенные проявляют творчество и строят новые отношения в государстве. Поэтому он был вынужден доверять им, следовательно – делиться с ними реальной властью. Сталин же, по зверствам своего правления не уступавший Петру I, после формирования системы отношений, был совершенно не заинтересован в творчестве своих подданных, а требовал от них лишь консервации ситуации, т.е. требовал одного только подчинения. Он никому не доверял, держал власть при себе. Поэтому при Петре I коррупция как система была, а при Сталине отсутствовала. Но стоило Хрущеву пойти по пути либерализма и уменьшить степень жесткости порядков, так сразу же коррупция медленно, но верно стала поднимать голову.
Коррупцию можно определить как преобразование власти в деньги, а деньги – во власть. Деньги здесь выступают как некий заменитель власти, а товарно-денежные отношения оказываются механизмом, способом, с помощью которого осуществляется размывание легитимности. Коммерсант, покупая уступку чиновника по своему делу, покупает у него то, чем тот обладает – полномочия. Чиновник же, продавая часть своих полномочий, уменьшает их, взамен получая деньги. Поэтому коррумпированная власть теряет свою легитимность и становится чем-то иным. Она уже не в состоянии влиять на события через законы, а вынуждена прислушиваться к заказчикам и формировать эти законы в соответствии с запросами бизнеса, который за деньги покупает возможность управлять реальными событиями, т.е. получает в свои руки реальную, хотя и нелегитимную власть. Со временем, после нескольких взаимных преобразований власти в деньги и денег во власть они перестают различаться по существу и становятся разными лишь формально, наподобие сторон одной монеты. Власть и бизнес становятся полулегитимными, не отражающими потребности общества и стоящими в не вполне законной области. И если этот частичный выход из законности произошел в ситуации разделения властей, то полузаконными становятся все эти ветви власти, включая и депутатов, и судей, и бюрократов исполнительной системы. Для стабилизации своего существования они изменяют законы, направленные на свою легитимизацию, что лишь усиливает их коррумпированность и замкнутость на себя с последующим новым желанием себя узаконить. Со временем власть перестает приносить пользу людям, а начинает лишь требовать с них работу на себя, не давая им ничего взамен. Так может продолжаться очень долго, пока народ не взбунтуется и не захочет сбросить с себя присосавшуюся пиявку. Но сделать это бывает очень трудно, поскольку вся система государственной власти оказывается не вполне законной и потому заинтересованной в продолжении быть коррумпированной.
Прервать этот порочный круг можно только одним способом – поставив запрет на преобразования деньги – власть – деньги. Но как это сделать? Ведь эти преобразования существуют по факту наличия выборности властей: раз есть выборы, то есть и процедура этих действий, следовательно, есть материальные потребности в их проведении, так что выборную компанию могут осуществить лишь обеспеченные люди или те, у кого есть надежный спонсор. Очевидно, что официальная (государственная) финансовая помощь кандидатам вопрос не решит, поскольку невозможно проследить за всеми денежными потоками, которые используются во время предвыборных агитаций.
Выборная система власти в своем существе допускает наличие коррупции, хотя сама по себе и не обеспечивает ее существование. Поэтому вопрос ставится так: а нужна ли России сменяемость власти посредством прямых выборов? На этот вопрос в данной работе уже многократно был дан однозначный ответ: да, нужна, и не просто нужна, а необходима, так что никакая альтернативная тоталитарная система управления, предполагающая существование очень высокого уровня пассионарного напряжения, не может быть устойчивой в России, чья пассионарность за XX в. резко снизилась. Тоталитарный режим высосет из нее все оставшиеся соки и развалит ее быстрее всяких «происков» Запада. А вот ограниченная демократия вполне отвечает существующим российским реалиям и может сохранить нынешний уровень пассионарности на долгие времена и тем самым обеспечить на этот срок резистентность российского государства. Надеюсь, что так оно и будет. Исходя из этого, следует четко осознавать, что дальнейшая судьба России – это перманентная борьба с коррупцией. Но поскольку последняя уничтожает легитимность власти, то власть в России обречена существовать в постоянной борьбе с собой, доказывая себе и всему обществу свою законность и, если угодно, правильность. А чтобы эта борьба была менее болезненной для всего общества, крайне полезно, чтобы президент как носитель верховной власти избирался не на четыре коротких года, а на более длительный срок, в течение которого он будет находиться вне ситуации, толкающей его осуществлять преобразования власть – деньги – власть и укреплять тем самым коррупцию. Кроме того, конституционно ограниченный монарх как выразитель общественной морали своим существованием тоже призван ограничить нечестность всех ветвей власти. Он, в своем статусе реально ни от кого не зависящий, сможет сделать это лучше и честнее, чем любой выбранный орган, включая и конституционный суд. Например, следует напомнить, что в истории современной России не было ни одного случая, чтобы тот или иной судья морально осудил хотя бы одного конкретного чиновника-взяточника. В самом деле, любой судья всегда действует лишь в рамках записанных законов, которые есть результат кристаллизации морали, т.е. он находится в области более узкой, чем мораль. Конституционно ограниченный монарх не имеет таких рамок и вполне может действовать там, где пока зияет пустота.
Здесь могут возразить в том плане, что за моральное отступничество могут осуждать и лидеры религиозных конфессий. Однако в России несколько конфессий и всегда имеется вероятность их несогласия между собой по каким-то вопросам. С другой стороны, существование императора не отменяет идеи возможности его консультаций с представителями основных конфессий и формулировки им суммарных выводов и мнений. Император может в своей идее быть соединителем духовной и светской властей, синтезом того и другого. Утверждение этого института над-властия усилит светскую власть духовностью, а духовную власть – теми полномочиями, которые они получат через общение с императором.
Уменьшение нынешнего уровня коррупции до приемлемого – это та актуальность, которая требует усилий российской власти против самой себя. Поскольку в ситуации коррупции реальной властью является связность чиновников и бизнеса, когда многие чиновники стали еще и бизнесменами, а многие бизнесмены стали еще и чиновниками, то бороться с этим злом (сущность которого заключена в его нелигитимности, т.е. в скрытности) невозможно созданием законов типа тех, которые запрещают собственникам средств производства становиться чиновниками (включая законодательную власть), а чиновникам запрещают завладевать средствами производства. Это невозможно по той простой причине, что такой закон поставит безусловный запрет массовой коррупции, т.е. такой закон смертельно опасен для нечестных людей и поэтому в нынешних условиях их всесильности он не будет принят. Например, конституционный суд как часть чиновничьего аппарата наверняка усмотрит здесь, что нарушаются права любого гражданина России владеть собственностью. И даже если такой закон все-таки будет существовать на бумаге, реально он не будет действовать наподобие тому, как систематически не исполнялся Указ президента Ельцина от 04.04.1992 г. «О борьбе с коррупцией в системе государственной службы».
Отметим, что формально существует возможность как быстрого способа борьбы с коррупцией (рывком), так и медленного. Об этом говорит, в частности, Роуз-Аккерман [58]. При этом быстрый способ он справедливо увязывает с революционными преобразованиями, которые Россия уже испытала в XX в., и, как оказалось, это не привело ее к счастью. Поэтому ей и сейчас не следует осуществлять какие-то резкие телодвижения, а следует медленно, но верно двигаться в сторону наибольшей общественной пользы.
Борьба с коррупцией в России может происходить только эволюционным путем, путем постепенного закрытия лазеек для чиновников – с одной стороны, и для бизнеса – с другой. Делать и то и другое одновременно – значит обнаружить себя в качестве врага коррупции, следовательно – обрушить на себя всю ее махину. Поэтому действовать здесь следует крайне осторожно: то заручаться поддержкой чиновников и «подвинчивать гайки» бизнесу, то, наоборот, временно ориентироваться на интересы бизнеса для того, чтобы немного усмирить чиновников
всехветвей власти. Так, постепенно, от шага к шагу, без революционных потрясений, идя по пути недемократического уменьшения свобод в области экономики для чиновников (запреты на владение средств производства и т.п.) и в области политики для бизнесменов (запреты на вхождение во властные структуры) лет приблизительно за 20 – 30 Россия сможет в основном выйти из нынешнего болота всеобщей круговой поруки. Осуществить это легче при институте сильного президента, у которого нет необходимости постоянно менять власть на деньги и при конституционно ограниченном монархе, дающем моральную оценку происходящему.
Наконец, надо понимать, что вхождение России в международный рынок усилит коррупцию со стороны ТНК. А поскольку существование ТНК есть производная от глобализации, то вхождение России в мировую экономику только усилит связь чиновников и бизнеса, т.е. усилит коррупцию. При этом ТНК могут быть с национальной ориентацией, а могут – с прозападной или любой иной. И хотя любой вид коррупции нежелателен, но если выбирать из двух зол, то останавливаться все же лучше на меньшем зле, т.е. на той коррупции, которая вытекает из национально ориентированного бизнеса.
В целом, коррупция есть своеобразная болезнь пассионарного общества, поглощающая всю его энергию и возникающая при неумелом отказе от тоталитаризма. В России в ближайшее время она не может быть искоренена полностью, однако борьба с ней представляет собой ту долгосрочную программу, в которой россияне смогут обнаружить в себе силу своего духа.
5.6. Пассионарность «золотой осени»
В течение XX в. пассионарность России резко снизилась вследствие совершенно очевидных вещей: была чудовищная по жестокости гражданская резня после 1917 г., сталинские репрессии, Великая Отечественная война, миграция активного населения преимущественно на Запад в 70-е, 80-е и 90-е годы (три соответствующих волны). Кроме того, бандитский капитализм, особо бесконтрольный в эпоху правления Ельцина, тоже унес немало жертв среди активной части населения. Генофонд России сильно оскудел за последнее столетие. Активных людей осталось уже не так много и они стали не явлением, а скорее приятным исключением, но именно на них и держится Россия.
В целом Россия уже не кипит идеями и страстями, но всем своим существом стремится к нормальной, комфортной жизни. Это и хорошо и плохо. Хорошо – потому что у людей появляется шанс пожить спокойно, без сверхнапряжений, от которых они уже устали. Плохо – потому что героев становится меньше и эдакий дух, одно упоминание о котором заставляет врагов трепетать, поостыл. Ничего не поделаешь. Народ разрешил коммунистам осуществить над собой дикий эксперимент. Ну а раз разрешил, то приходится пожинать плоды.
Одна из важнейших проблем в резко снизившейся пассионарности, которой мы пока не касались, относится к деревне. В свое время коммунисты обманули крестьян: пообещали им землю, а, получив их поддержку против белой гвардии, тут же ее отобрали и загнали в колхозы, в которых человек был обязан работать практически даром. Это была, по сути, коммунистическая форма крепостничества. Но чтобы подсластить воровство земли и свободы (а как это еще назвать?), крестьянам дали пилюлю под названием «бесплатное образование». У молодых деревенских жителей появился шанс перестать быть полурабами и уехать в город, где свобод было больше и платили лучше. Они или поступали в ВУЗы или, если не получалось, устраивались на фабрики и заводы, которые строились в больших количествах именно в расчете на дешевые трудовые ресурсы из деревни. Особенно заметно эта политика стала распространяться после войны 1941 – 1945 гг. Города стали разбухать, а деревни – пустеть. А поскольку уезжали в первую очередь внутренне неуспокоенные, активные, то в результате в деревнях оставались преимущественно пассивные субпассионарии или в лучшем случае гармоничные обыватели, активные же граждане стекались в города.
Можно сказать, что того требовала ситуация: в противостоянии с экономически сильным Западом Советскому Союзу необходимо было создавать мощную индустрию. Вроде как и действительно надо было, но какой ценой? Ценой энергетического обескровливания и, как следствие, опустошения и развала деревень? Или, может, ценой того, что многие десятки миллионов бывших крестьян были вынуждены мучаться в городских трущобах, в невыносимых условиях коммуналок, общежитий и т.п., и при этом тоскливо смотреть в сторону своей малой родины? Кому нужна была такая индустриализация, которая несла с собой столько бед? Она была нужна партийным боссам, чтобы выдержать то глобальное противостояние с экономически развитым Западом, которое сами же эти боссы через идеологию и инициировали. По сути, они ввергли массы людей в неисчислимые мучения только для того, чтобы обеспечить себе возможность бесконтрольно ими управлять. И чем хуже было людям, тем лучше боссам, поскольку это позволяло им придумывать новые способы скинуть с себя ответственность и перенести ее на «капиталистов». Мол, это не светлые и честные коммунисты виноваты в плохой жизни людей, и не принцип государственного устройства в этом виноват, а во всем виноваты страшные и ужасные (все, как один!) владельцы собственности.
Таким образом, объективно существовавшие противоречия между Великоросским и Западным суперэтносами раздувались до бесконечных размеров, без попыток их преодоления. В СССР вся идеологическая машина работала на спекулятивном обострении этих противоречий таким образом, что чем больше народ оказывался битый начальством, тем с большей радостью он вез его на себе: битый небитого везет. Поэтому все разговоры о какой-то великой необходимости индустриализации, неисполнение которой грозило существованию государства СССР, я считаю или заблуждением или открытой ложью (в зависимости от позиции оппонента). Эта необходимость была следствием идеологического мазохизма, а не реальными потребностями людей. Ведь людям нужны были доступные товары в магазинах, – их было мало. Людям нужно было комфортное и красивое жилье, – вместо этого восстанавливали разрушенные во время войны дворцовые ансамбли, строили фабрики и заводы, в половине случаев совершенно никчемные, а людей загоняли в коммуналки, бараки и т.п. При этом такие понятия, как красота, гармония и т.п. максимально изживались и заменялись на понятия типа полезность и «коммунистическая целесообразность». Постепенно города превращались в железобетонные трущобы, погрязающие в грязи, а население с завистью и горечью смотрело на красиво «разлагающийся» Запад. Отсутствие красоты окружающего ландшафта оказалось следствием жизнеотрицающей идеологической установки. В общем, все делалось не для людей, а для поддержания «строя».
Эта человеконенавистническая, ускоренная (т.е. не соответствующая реальным потребностям) индустриализация, в совокупности с такой же губительной коллективизацией, высосала из деревни все пассионарные соки, которые в ней еще оставались. Хлебопашец, отлученный от земли и по закону (он был лишен собственности) и по навязанному образу жизни (уехал от безысходности в город), стал деградировать. В чем это выражается сегодня? Это выражается в первую очередь в том, что во многих селах практически не осталось энергичных работников, основную часть населения там составляют беспомощные старики, люмпены и алкоголики, которые не только не в состоянии содержать свою семью, но и себя-то не в силах прокормить. Прервана связь поколений, многие деревни деградировали почти полностью. В некоторых поселках каким-то чудом смогли сохранить рабочий настрой, и жизнь там продолжается, но это редкое исключение. Правило же заключается в том, что все больше деревень полностью вымирает, поскольку активная часть молодежи уезжает в города, а оставшееся население стареет и деградирует. И дело тут не только в экономических трудностях. Все дело – в отсутствии того духовного стержня, который держит людей в человеческом состоянии и не позволяет им опускаться до животного уровня. Например, в деревнях староверов экономическая ситуация такая же сложная, как и по всей России, однако там сохранился великий дух веры, в результате чего жизнь у них наполнена каким-то ясным, неиспорченным снобизмом содержанием и поэтому положительно развивается. Что-то мне это напоминает. Может – ситуацию, когда европейцы (преимущественно англосаксы) в погоне за чистотой жизни уезжали на Североамериканский континент? Правда, для утверждения своего взгляда на счастье европейцам пришлось почти полностью вырезать местных индейцев, а староверы живут в гармонии с собой, общественной моралью и природой. Поэтому аналогия здесь неполная, но что-то общее в этом есть.
Чтобы читатель смог лучше представить себе эту изюминку, ему проще всего пофантазировать на предмет того, что будто бы в каждой российской деревушке и большой деревне имеется община, подобная общине староверов. Она не просит подачек у властей, а работает и не плачется, не допускает пьянства, наркомании, табакокурения, не потакает человеческим порокам и каждый ее член верен Богу и живет по совести. Не приходит ли в голову уважаемому читателю, что в этом случае деревня уж точно возродится? Иными словами, я хочу сказать, что лишь активные люди, нацеленные на работу и самостоятельные в этой жизни, оторванные от стандартного стремления прозябать и потреблять, смогут поднять из грязи упущенное, а без новой пассионарности деревню ждут еще худшие времена, чем сейчас. И чтобы она там появилась, следует многое пересмотреть, переосмыслить, переделать.
В противовес тенденции, которая имела место 300 лет и заключалась в том, что в городе жить лучше и легче, а значит и как-бы счастливее, чем в деревне, я рискну предложить тезис: Россия обустроится лишь тогда, когда в деревнях жить станет лучше и счастливее, чем в больших городах. В противном случае, если этого не произойдет, то деревенский уклад жизни разрушится окончательно, и крестьяне из людей-тружеников превратятся в обнищавших душой и телом полубандитов, не желающих работать и живущих за счет одних грабежей. Так решение краткосрочной задачи по созданию отвернувшейся от людей индустрии обернулось долгосрочной тенденцией потери людьми своих культурных корней. Из трудолюбивых самородков, которые ценой невероятных усилий смогли освоить огромное евразийское пространство, они стали превращаться в спивающуюся нацию.
Нынешний переизбыток населения мегаполисов, который создавался в течение последних 100 лет в значительной степени (особенно в коммунистическую эпоху) с помощью силового и налогового гнета села, оказался в стратегическом плане невыгодным. В начале XX в. сельское население России составляло три четверти, а в начале XXI в. – только одну четверть. Можно, конечно, сказать, что такая же ситуация имеется в развитых индустриальных странах (Германия, Франция и др.). Но там города набухали вследствие увеличения производительности труда в сельском хозяйстве и высвобождения части крестьян от своей исконной работы. В СССР и России никакой особой производительности труда не достигалось (если не считать малого количества показательных хозяйств при коммунистах), а люди уезжали в город от безысходности, не имея достойной альтернативы на селе. Поэтому увеличение доли городского населения в России, начавшееся закономерно в царскую эпоху вследствие развития свободной экономики, после 1917 г. превратилось в неестественный, какой-то насильственный перекос, флуктуацию. Удерживать эту флуктуацию совершенно невыгодно и тяжело. И наоборот – ее погашение можно было бы рассматривать как естественный, самопроизвольно протекающий процесс, свидетельствующий не столько об уменьшении степени индустриализации страны, сколько о возвращении к своему закономерному, веками отведенному, пути развития. Это просто возвращение к себе. В конце концов, ведь Россия не является постиндустриальной страной по факту. Зачем ей столько горожан? Поэтому действия властей, направленные на гармонизацию и упорядочение исхода горожан назад к земле, в первую очередь через уменьшение до минимума (а то и вовсе полную ликвидацию) налогов, было бы первым действенным шагом к искуплению вины властей (неважно каких – коммунистических, антикоммунистических, или еще каких) перед российским крестьянством.
Мне кажется, что постепенный исход горожан в деревню уже начался, причем по естественному сценарию, опробованному во всем мире: наиболее обеспеченные люди все чаще предпочитают строить частные комфортабельные дома возле городов, в сельской местности. Формируется новая традиция, согласно которой жить в городе для деловой элиты становится не престижно. И в самом деле, разве плохо жить в собственном доме со всеми удобствами возле красивой реки или озера? Пока этот исход сдерживается, с одной стороны, относительно малым количеством людей соответствующего достатка, с другой – беззащитностью перед криминальным разгулом. Тем не менее, потихоньку люди начинают посматривать на деревню. В общем-то, и в советские времена горожане покупали дома в деревнях и использовали их в качестве летних дач. Аналогично этому, и сейчас многие удачные бизнесмены строят себе дома на селе не для постоянного жительства, а для отдыха. Но это только пока. Думается, что со временем вокруг городов начнут формироваться крупномасштабные коттеджные застройки, которые послужат центрами для роста индивидуального строительства по всей России. Возникнет новый стиль, и жить на селе иначе, вне комфортных условий, станет неприлично. Во всех экономически развитых странах частный дом почитается как символ семьи, счастья и комфорта, а многоэтажный дом-муравейник допускается лишь как следствие дефицита городских площадей. Хочется верить, что через индивидуальное строительство частных домов пассионарность городов в поисках счастья и желания жить на своей собственной земле начнет растекаться по всей российской территории и реанимировать идеологию сельской жизни, и как следствие – само сельское хозяйство.
Надо сказать, что коммунистические идеологи давно говорили о тенденции на размывание границ между городом и деревней. В целом это положение вполне справедливо и подтверждается в общемировой практике. Почему бы ему не реализоваться и в России, начинающей развиваться сообразно своему естеству? Однако, в отличии от коммунистов, понастроивших ужаснейшие хрущевки в большом количестве деревень и разрушивших тем самым и без того на ладан дышащий хозяйственный уклад, нормальное человеческое естество активного работника стремится к своему, самостоятельному хозяйству, в котором он свободен от начальников, т.е. свободен так, как это возможно быть свободным на своей земле.
Исход активной части городского населения в село важен не только с точки зрения локальной, внутрироссийской ситуации, но и с точки зрения глобальной, общемировой.
Выше мы согласились с той точкой зрения, что человечество, видимо, ждет демографический коллапс, который будет сильнее выражен в тех регионах, где плотность населения высокая. При прочих равных условиях – это мегаполисы. В настоящее время их рассасывание, растекание на большой территории через индивидуальное коттеджное строительство, является общемировой тенденцией. Люди, как-бы не понимая, участвуют в своего рода подготовке к плохим временам. Ведь человек, живущий в собственном доме, значительно лучше вписан в природную среду и ему легче обеспечить свои жизненно важные потребности в еде, воде, тепле, экологии и т.д. Поэтому и соответствующие тенденции в России спасут ее не только потому, что по новому сформируют сельский образ жизни, использовав все его привлекательные стороны, но еще и потому, что не дадут (или затруднят) обозначиться демографическому коллапсу на ее территории.
Глобальное потепление сделает основные площади России менее болотистыми, а климат более теплым, что ускорит миграцию населения в глубинку, поближе к земле. Эта миграция будет иметь место в любом случае вследствие ее вступления в фазу «золотой осени» своего этногенеза. Как европейцы во время своей золотой осени в последние 300 лет расселились на огромной площади планеты (уничтожив при этом несметное количество сопротивлявшихся аборигенов), так и россиянам предстоит освоить необжитые или малообжитые места своей страны. При этом понимание среди населения действия демографического фактора в виде угрозы депопуляции должно естественным образом подтолкнуть людей расселяться не в новых больших городах, а в большом количестве относительно малых поселений, в которых жизнь вписана в природный ландшафт. Такая ситуация может иметь то экономическое обоснование, что иссыхающий уже сейчас Китай в скором времени грозит превратиться в крупнейшего покупателя сельхозпродукции и российские крестьяне, крепко стоящие на ногах, смогут хорошо на этом зарабатывать.
5.7. Исход идеологии надрыва
Смена фаз этногенеза, наблюдаемая в России в настоящее время, характеризуется не только изменением ориентации населения с долгосрочных, иллюзорных идей на прагматичные интересы сегодняшнего дня, но и соответствующим изменением некоторых черт мировоззренческих установок.
Н.А. Бердяев в «Самопознании» писал о том духовном поиске, который обозначился на рубеже XIX и XX веков [59]. Люди, порой даже и необразованные, стремились познать истину бытия. Будучи предельно честными в своих помыслах, они рассуждали как могли. Именно тогда возникла поэзия «серебряного века», русская философия, знаменитая живопись Кандинского, Малевича. И одновременно с этим – революционные порывы, страстные мечтания интеллигенции стать политиками (что раньше им не дозволялось) и вершить судьбы всей империи. В общем, государство начинало в очередной раз в своей истории бурлить. Пассионарность, изрядно потрепанная и петровскими преобразованиями (которые привели к уменьшению населения на одну четверть), и жуткими гонениями на староверов, и крепостничеством, и внутренними войнами в виде крестьянских восстаний – за вторую половину XIX в. смогла отдышаться и в начале XX в. приготовилась к новому рывку. История зафиксировала этот рывок в виде коммунистического режима, во время которого много активных людей погибло или уехало, и в результате произошло резкое остывание пассионарного поля всего Великоросского суперэтноса.
Руководила этим остыванием интеллигенция. Я имею в виду следующее. К концу XIX и началу XX века в России сформировался слой пассионарной элиты, которая своим предельным идеалом считала образованность. Этот идеал вызревал непросто, в течение практически всего XIX века, но интенсивно стал заявлять о своих правах после отмены крепостного права в 1861 г., когда многие крестьяне получили возможность, проявив трудолюбие и настойчивость, получить образование и через него реализовать себя, что называется – «выйти в люди». Образование стало тем механизмом, через который неимущий, но активный человек мог хорошо обустроить свою жизнь и сделать что-то значимое. Конечно, этот механизм стал актуальным и эффективным вследствие развития капитализма, но и капитализм стал активно развиваться лишь после крестьянской реформы, так что становление культа образования и развития товарно-денежных отношений было взаимообусловленными процессами. Постепенно сформировался слой людей, с предельным уважением относящихся к учености, к позитивным наукам и соответствующему образованию. Они стали называть себя интеллигентами, буквально – умниками. А поскольку позитивные науки в то время в основном развивались на Западе, который находился в периоде своего культурного расцвета (не в смысле гениальности творений, а в смысле количества хороших произведений и уровня имеющейся общественной морали), то интеллигенты-умники совершенно естественно оказались прозападно ориентированными. И в таком качестве они дожили и до наших дней, что удачно подмечено у Кара-Мурзы [60]. Действительно, по факту той структуры образования, которую они получили или к которой они стремились, в круг их ценностей входили преимущественно те, которые утверждались на Западе: эгоизм, переходящий в европоцентризм, прагматизм, забвение Бога и утверждение на его месте чего-то более понятного, близкого, ясного. Интеллигенты, будучи в целом активными, постепенно внедрялись во власть, заменяя собой пассионарно одряхлевшую прежнюю дворянскую элиту. В начале это были учителя, врачи, инженеры, ученые, чиновники невысоких рангов. Но по мере завладевания инициативой именно они стали формировать вкусы и общественное мнение, и, наконец, вооружившись марксистской идеологией, захватили квинтэссенцию того, к чему стремились – власть. По сути, именно этот процесс описан у Бердяева в его книге [61]. Почти все руководство эсеров, меньшевиков и большевиков – интеллигенты. Они отличались отношением к частной собственности, точнее – отношением к своему величию. Эсеры и меньшевики допускали собственность и даже были ее сторонниками. Следовательно, они предполагали, что часть власти будет размыта в бизнесе. Большевики, напротив, напрочь отрицали частную собственность, т.е. предполагали, что всеми общественными процессами будут управлять лишь они сами, возвеличивая тем самым себя до божественного уровня. Устремленность к бесконечной власти в лице большевиков-коммунистов победила. Интеллигенты, замаскировавшись под радетелей нищих и голодных, получили над ними абсолютную власть, после чего стали развертывать систему идеологического вранья: хозяева объявили себя слугами своих рабов. Получился крепостной строй с иллюзией его отсутствия: рабы, находясь в убежденности того, что они как-бы хозяева, долгое время не замечали своего истинного положения. Тот же, кто обман замечал, или входил в номенклатуру управленцев (если он принимал такое положение вещей) или подлежал уничтожению (если не принимал). Такая химера просуществовала в общей сложности 74 года – с 1917 по 1991 гг.
