Она осторожно прижалась ко мне, чуть дрожа от холода.

— Ненавижу такую погоду, — пожаловалась она. — Скучно, серо, тоскливо.

— Зато тихо и спокойно, — возразил я.

Одиночество… Один среди пустыни Вселенной… Только я и мои мысли… Ничто не тревожит, ничто не волнует… Нет ни правил, ни законов — только я и одиночество…

— В такую погоду чувствуешь себя совершенно одиноко.

— Неужели хорошо быть покинутым и одиноким?

— Наверное.

Я аккуратно обнял Велию за изящную талию.

— Фу, — поморщилась она, сильнее прижимаясь ко мне, — ты мокрый, холодный и скользкий.

— Разве от этого ты будешь любить меня меньше? — невинно спросил я.

— Дурак, — насупилась Велия, нисколько не обидевшись. — Ты ведь уже не вернешься в Лоренгард?

— Кто знает?

Конечно, мне не суждено вернуться. Мой проездной кончается. Осталась одна поездка в одну сторону — домой. И больше я никогда не смогу сесть за пульт к-капсулы: слишком многое понял. Похоже, как альтернатор я сдох окончательно и бесповоротно. Потому что, даже если целенаправленно передавить всех козявок в доисторические времена, прошлое нисколько не изменится. А если так, то зачем все это? Лишние А-миры отмирают. Настоящее развивается. Обычная тупая ролевая игра! Сраная RPG, в которой никому не суждено выиграть.

— Я чувствую, что не вернешься. Ты не такой, как все. Почему? — тихо спросила Велия.

— Потому что я — это я, а все — это никто.

Даже через свинцовые тучи я видел яркие, холодные и манящие звезды. Ледяные' струи били по щекам, но это нисколько меня не тревожило. Горячее тело Велии отогревало давно покрытую инеем душу.

— Все давно разошлись. Даже Перри ушел по делам. Мы одни.

— По делам? — удивился я. — В такую погоду? И что ты ему сказала, что он предпочел убраться?

— Дурак, — нежно произнесла она, прижимаясь ко мне еще сильнее. — Ничего я ему не говорила. Перри не такой дуб, каким кажется. Сам все прекрасно понял… Присмотри там за ним.

— Постараюсь, — усмехнулся я, наслаждаясь волнами спокойствия, исходящими от нее.

«Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память, стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат».

Кто не читал Булгакова? Кто не мечтал, чтобы Маргарита назвала его своим мастером?.. Если есть такой человек, то он определенно несчастлив!..

А у меня была моя Маргарита! И я был единственным у нее! И пусть это длилось всего одну короткую ночь, но за ту ночь я готов отдать все сокровища Вселенной!..

— Да едрит твою налево! — не выдержал я, в очередной раз едва не напоровшись промежностью на луку седла. — Когда это издевательство закончится, в самом деле?!

— А еще говорил, — довольно оскалился Перри, — что хороший наездник!

— Чего ты врешь?! — возмутился я. — Никогда и ни при каких обстоятельствах не нес подобную чушь! Я утверждал лишь, что уже приходилось сидеть в седле!

Редкие смешки мигом утихли под моим тяжелым взглядом. Слава о якобы присущих мне беспричинных вспышках ярости не прошла и за семь лет. Более того, за несколько дней, миновавших после моего возращения, она сильно разрослась, хотя я и пальцем никого не тронул! Печально, конечно… С другой стороны, правда, небесполезно!

Четверо суток боевого, так сказать, похода заставили меня в очередной раз возненавидеть весь мир, и на этот раз довольно основательно! Свой, простите, зад я не чувствовал вследствие постоянного соприкосновения с невероятно жестким седлом.

Сильно раздражало то, что мне никак не удавалось выяснить, сколько вообще тащиться до Солонара. Также сводил с ума непрекращавшийся мелкий дождь. Дорога превратилась в некое подобие огромной грязевой ванны, в которой то и дело застревали повозки с провиантом и прочим имуществом. Причем по большей части именно те, что находились в непосредственной близости от меня! Приходилось постоянно вытаскивать их, утопая в болоте по колено и грязно матерясь.

К легендарному (и никак иначе!) Перри постоянно подъезжал сам престарелый наместник Лоренгарда с тупыми вопросами. Получив не менее тупой совет, старый паразит все время косился на меня с нескрываемым любопытством, что откровенно нервировало.

— Людвиг, мля… — проворчал я после очередного визита наместника. — Людвиг и грязевые ванны… Книгу бы написать по этому поводу. Как жаль, что нечто подобное уже есть в анналах!

— Что? — не понял Перри.

— Понимаешь, — я хорошенько порылся в памяти, — жил когда-то такой правитель — Людовик, по счету десятый, с выразительным прозвищем Сварливый. Решил он как-то организовать крестовый поход. Набрал войско, а время не рассчитал. Вот и утоп в грязи по самое не хочу! Современники так и обозвали тот поход Грязевым.

— И что?

— Ничего, — отмахнулся я, — просто ситуация похожа.

— С походом-то что? Разгромил он врагов или как? — уточнил охочий до военных баек Перри.

— С походом? — немного растерялся я, поскольку вопросов не ожидал. — Ни хрена там не вышло. Привезли ему невесту — он развернулся и поехал жениться. Если не ошибаюсь, случилось это во вторник, тринадцатого августа одна тысяча триста пятнадцатого года от Рождества Христова.

— Чьего рождества?

— Ну, не суть важно! — отрезал я. — Главное, что обломался чувак конкретно.

— И все?

— А что еще? — пожал я плечами. — Он-то планировал просто перенести поход на следующий год, когда грязи будет поменьше, но не успел — бывшая теща отравила.

— Как отравила?! — не поверил Перри.

— Натурально, — вздохнул я, жалея, что затронул щекотливую тему, — ядом. А чего ты хочешь? Бремя такое было — люди малокультурные… За несколько лет тьму королевских особ на тот свет отправили! Варвары…

Чтобы больше не грузить Перри историей, поспешил отъехать от него подальше, переместившись в арьергард. Тем более что впереди замаячила очередная застрявшая повозка, вытаскивать которую я не имел никакого желания.

Спустя еще двое суток остановились перед большим плато и разбили основательный лагерь.

— Не совсем понял, Перри, — признался я, наблюдая за работой, — какого лешего мы тормознули?

— Это же очевидно! Тут и будем сражаться!

Я осмотрелся по сторонам, не понимая юмора.

— А где Солонар?

— Впереди, разумеется. Несколько дней пути отсюда.

— А-а, — вздохнул я с облегчением (и толикой надежды), — понятно. Разобьем врага и дальше?

Перри осторожно отодвинулся на безопасное расстояние, что несколько меня напрягло. Нехорошие мысли полезли в голову. Я захрустел костяшками пальцев. Непроизвольно.

— Фенрир, — промычал Перри, — возможно, ты не так понял, что подразумевается под походом на Солонар…

— Возможно, — согласился я. — А может быть, кто-то просто не счел нужным посвятить меня в тонкости.

— Ведь я никогда не утверждал, что мы пойдем именно в Солонар! — заявил Перри.

— Точно, ты говорил — против Солонара. Правда, для меня это значит совершенно одно и то же!.. Перри, — продолжил я, усмирив гнев, — в ожидании этого похода я потерял бесценное время, глаз и испоганил себе жизнь! Твое счастье, что я устал от насилия. От всего сердца прощаю тебя и буду молиться за то, чтобы в аду, куда ты непременно попадешь, к тебе отнеслись с должным сочувствием и пониманием!

Вот я и вернулся к началу своих поисков, ни на йоту не приблизившись к к-капсуле. Заодно оказался втянутым в сомнительную заварушку, которая очень даже может стать моим последним приключением.

Огорченный до глубины души, я поспешил надраться до полного аута самым подозрительным пойлом, которое только смог найти.

Топот сапог, громкие выкрики, дружеский пинок по ребрам — врагу не пожелаю такого пробуждения с похмелья!

— Эх, мля… — прошамкал я, чувствуя себя дровами.

Склонившийся надо мной Перри молча протянул флягу. С трудом подняв руку, жадно присосался к горлышку. Кислое вино возвратило к жизни (стаж), боль покинула затуманенную голову.

— Ах, мать вашу! — жизнерадостно простонал я, поднимаясь на ноги.

Выплеснув остатки вина себе на голову, почувствовал себя человеком и с облегчением вздохнул.

— Не понимаю, — с осуждением покачал головой старшина, — разве можно так нажираться перед боем?

— Перри, — поморщился я, — а кто устроил вчера облом всем моим тайным мечтам, а?

Перри загадочно на меня покосился:

— Ты ведь не гражданин Лоренгарда, Фенрир? — серьезно спросил он.

Я утвердительно кивнул и поинтересовался, почему он вспомнил об этом.

— Тебя никто не осудит, если ты возьмешь коня и, обогнув поле, устремишься к Солонару. В страже ты свою честь не посрамил, никто и никогда не обвинит тебя в трусости. Говорю как друг.

Если честно, его предложение показалось мне заманчивым. Я согласно потряс головой.

— А с какой стороны лучше объехать?

Перри удивленно осмотрелся.

— Наверное, слева, — мрачно посоветовал он.

Гм, поле, поле, поле, а потом лес…

— Знаешь, слева далековато будет, — поморщился я.

— Тогда справа, — предложил он.

Как говорится, что в лоб, что по лбу: то же самое поле, а дальше заросли.

— Один хрен, — покачал я головой. — Знаешь, Перри, никогда особо не задумывался, какого ты мнения на мой счет… Но неужели ты мог подумать, что я способен бросить тебя?

— Ты не обязан идти с нами, — просветлел он. — Лоренгард — наш дом. А твоя жизнь принадлежит только тебе!

Если честно, помирать не входило в мои планы. Я рассчитывал выйти из сражения живым и, по возможности, здоровым. Распространяться, однако, на эту тему не стал.

— Я пообещал, Перри, что буду за тобой присматривать. Дал слово — так тому и быть!

Конфликт был исчерпан. Мы заняли свои места в растянувшейся на пару миль шеренге ратоборцев. Все бы ничего, но стояли в первом ряду. Безусловно, тут имелись некоторые преимущества — хороший обзор, например… С другой стороны, согласно местной военной теории, первые первыми и погибают, что никак меня не устраивало!

Наши враги выстроились на обозримом расстоянии. Я даже рассмотрел синего дракона на зеленых стягах. Аой, мать его! Синие против зеленых…

— Что, Перри, тупоконечники против остроконечников? — попытался острить я.

Старшина не ответил. Глянув на него, не мог не удивиться переменам в его облике: вместо старины Перри предо мной был дикий зверь, жаждавший крови. Он негромко рычал, скаля на врагов крепкие зубы. Глаза налились кровью.

На меня нахлынуло безудержное веселье — прямо залихорадило в предвкушении битвы! Рассмеявшись, я отбросил в сторону щит и снял шлем. Судорожно вцепившись обеими руками в рукоять меча, оглядел наше воинство — не осталось ни одного нормального человека! Воины раздирали ногтями лица, рычали, выли, скулили, врастая в атмосферу смерти.

Я почувствовал на губах ни с чем не сравнимый привкус крови…

«Море бессильно, пока живы боги. Но грядет день великой битвы при Рагнаради, в котором падут и боги, и герои. И тогда всю власть получит море.

Тогда воды выйдут из берегов и уничтожат богов, героев, людей и всех животных.

И никто, даже боги, не знает, когда настанет роковой час Рагнаради. Боги, герои — обречены будут все. И все будут сражаться без тени страха, и все погибнут как воины — с оружием в руках… »

Сегодня море крови поглотит живое! Для нас настал час битвы Рагнаради!..

— Возрадуйся, человече, твой час пришел, — прошептал я, с нетерпением ожидая сигнала к атаке.

Грянул гром… Две многотысячные армии сошлись на зеленом поле, быстро пропитавшемся кровью…

Рубить, рубить, рубить, рубить!.. Любого, кто окажется на расстоянии удара, — рубить!.. И не важно больше, кто синий, кто зеленый!..

Уже не было ни синих, ни зеленых — кровь уравняла всех!.. Нет ни своих, ни чужих — есть только куски мяса, падающие под ударами.

Акай… Все сделалось красным… Ненавижу красный цвет! Сколько сил положил на его уничтожение!..

Час Рагнаради?!

Веселье не покидало меня! Я был счастлив как ребенок, получивший долгожданную игрушку!..

Потом все кончилось… Безумие испарилось, уступив место усталости…

Я стоял посредине поля смерти. Неимоверно тяжелый меч норовил выпасть из скользких от крови рук. В сапогах тоже хлюпала кровь. Она сочилась из моих многочисленных ран. Оглушали не только яростные крики, но и тихие стоны. В глазах потемнело. Голова шла кругом.

А враги все шли и шли…

Лишь когда солнце достигло зенита, бойня стихла. Кое-где еще слышался звон мечей, но большая часть воинов уже мирно бродила по полю, собирая раненых и трофеи.

Опершись на меч, я тяжело дышал, наблюдая через красную пелену за передвижениями солдат. Видно было плохо, но утереться не хватало сил.

— Неужели живой?! — раздался откуда-то сзади голос. — А я уж испугался.

Улыбающийся Перри протянул мне флягу.

Я отрицательно помотал головой. Пить хотелось до жути, но надо ведь было протянуть руку, откупорить баклагу и донести ее до рта…

— Перри, — прохрипел я, с завистью наблюдая, как он с наслаждением пьет неведомую жидкость, — сколько у тебя фляг?

— Три. А что?

— А у меня ни одной, — вздохнул я, почему-то вдруг опечалившись.

— Подарю, только не страдай! — пообещал он.

— Врешь ты все, — усмехнулся я. — Далеко до лагеря?

— А ты не видишь?

Я презрительно сплюнул под ноги, удачно попав старшине на сапог. Тьфу, мля! Уроки Сандаля даром не прошли!

— Смутно все как-то, расплывчато… Даже твоя гнусная морда! — пояснил я.

Перри понимающе хмыкнул и отер кровь с правой половины моего лица грязным рукавом.

— А теперь? — наивно поинтересовался он.

— Совсем ни хрена не вижу, идиот старый! — взбеленился я, отчаянно пытаясь проморгаться.

— Могу отнести, — предложил он.

— А на горшок тоже посадишь? — ухмыльнулся я.

Через несколько секунд мое зрение восстановилось, и мы тихонько побрели к лагерю, осторожно перешагивая через трупы.

— Скажи, Перри, зачем все это? — спросил я. К чему такая бойня, если обе стороны остались при своем? Какой смысл в бесплодной гибели нескольких тысяч человек?

— Зачем? — Он задумался. — Не знаю… Мы так живем много веков. Сражаемся каждый год, и все довольны. Битва и есть смысл нашего существования, по-моему. Слабые вымирают, сильные становятся еще сильнее, экономика развивается. Такова наша жизнь, Фенрир. Мы такие, как есть.

— Не понимаю, — признался я. — Если бы вы захватывали земли врага, богатства, наложниц, все было бы объяснимо. А так дикость какая-то.

— Пусть так, — подумав, согласился Перри. — Зато весело!

Лично мне было скорее тоскливо. Воздух пропитался тошнотворным запахом крови. Хотелось вдохнуть полной грудью, но я боялся, что меня тут же вырвет.

— Да уж, веселья просто до усеру! — промычал я.

«Долгую дорогу в дюнах», иначе говоря, путь до лагеря, с присущими мне стойкостью и героизмом удалось преодолеть. Первое, что попалось на глаза, — бочка с водой. Простой холодной водой!

Отцепившись от Перри, я подскочил к бочке и сунул голову в ее прохладу по самые плечи. А вот обратно вытащить сил не хватило. Поэтому я медленно утопал, блаженствуя. Правда, Перри быстро заподозрил неладное и за шиворот вернул меня в мир.

— Вода-то для питья, — укорил он.

— Пей, пожалуйста, — согласился я, смывая с рук кровь. — Никто не возражает…

Перри буркнул: «Еще отравится кто!» — и ногой опрокинул бочку на землю.

— Я пил и не отравился! — заметил я, наблюдая за иссякающим потоком.

— После тебя и отравятся! — усмехнулся он.

Подсуетившийся санитар стал обрабатывать наши раны.

— Ну и что дальше? — спросил Перри, когда санитар оставил нас в покое.

— Как всегда: только вперед и ни шагу назад!

— Значит, не вернешься?

Я молча покачал головой. Хотел бы остаться… Вести незамысловатую жизнь простого стража, а со временем стал бы старшиной… Даже было ради кого стараться, но…

— Не могу, Перри. Не мое это, я здесь не к месту.

— Ты странный человек, Фенрир, — грустно произнес Перри. — Пришел из ниоткуда и уходишь в никуда… Многие были бы рады, если бы ты вернулся.

— Возможно…

Перед моим взором возникла Велия… Я отстегнул меч и молча протянул его Перри.

— Ты что! — смутился он. — Слишком легкий для меня. Сражаться с ним я не смогу.

Мои уши запылали.

— Чего несешь-то?! Кто сказал, что это тебе? — возмутился я. — Никогда не дарил подарки мужикам! Думать, Перри, надо головой, а не тем, на чем сидишь!.. Велии передай, пожалуйста. Мне этот меч подарил Тольд, когда спас меня. Пусть останется ей на память.

— Как же ты пойдешь без оружия? — пробубнил Перри.

Я покосился на него.

— Перри, думай! Совсем рядом валяется на поле куча бесхозных трупов. Думаешь, кто-то возразит, если я ненадолго позаимствую его оружие?

— По-моему, это называется мародерством, — покачал головой Перри. — Возьми лучше мой меч.

— Твой мне придется тащить на плече, а драться им я просто не смогу… Мародерство — это когда с мертвых тащат вещи и ценности. Что же касается оружия, то оно по всем законам — трофей!

Мои в высшей степени разумные доводы, однако, нисколько не убедили упрямого Перри.

— Подожди здесь, — скомандовал он, поднимаясь.

Через пару секунд из палатки, в которую он нырнул, послышался чей-то возмущенный вопль, перешедший в хрип, очевидно, после весьма убедительного удара под дых. Мгновение спустя старшина с довольной лыбой на морде протянул мне украшенный драгоценной насечкой меч.

— Если от многого берут немножко, то это не кража, а просто дележка! — философски заметил я, не обращая внимания на доносящиеся из палатки стоны.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но такое оружие не для рядовых стражей. Слишком оно…

— Дурацкое? — подсказал я, рассматривая великолепные узоры на клинке.

— Нет, — потупился он, — богатое. Такой меч может носить только старшина.

— Перри, я и есть самый обычный страж, никак не старшина!

— Если бы остался, то через пару лет… — убежденно промычал он. — И вообще, негоже тебе рыскать среди усопших в поисках оружия!

— Ага, кивнул я, — точно! Негоже, мать его, лилиям прясть!

— Так-то лучше! — безмятежно зевнул Перри. — Ну, не передумал?

Передумать?.. Очень хотелось бы, но… Карма, мля! Карма…

— Просто не могу. Кровь зовет. Я должен вернуться.

— Тогда выбирай любого скакуна, хоть жеребца наместника! Никто тебе не помешает, — предложил мой теперь уже бывший командир.

Я покосился на пасшийся неподалеку табун. Четыре ноги, голова, грива, хвост…

— Чего выбирать-то? Для меня они все на одну морду! Лишь бы до Солонара доскакать, а там отпущу животину на вольные хлеба… Хотя, конечно, не мешало бы напоследок сделать маленькую пакость наместнику!

Однако пакостить не было никакого настроения. Поэтому я скромно выбрал самую несчастную на вид клячу.

Перри с недоверием осмотрел ее, убогую.

— Тебя случайно по голове сегодня не шарахнули? — с подозрением осведомился он.

— Нет… Просто мне жалко эту конягу. Если она останется здесь, то до конца своих дней будет таскать бочку с водой.

— А так ты уже через пару миль пойдешь пешком, оплакивая труп невинно загнанной кобылы, — усмехнулся Перри.

Скрепя сердце пришлось согласиться и попросить Перри лично выбрать мне средство передвижения. Очень скоро я стал счастливым обладателем довольно приличного конька, нетерпеливо бившего по земли мощными копытами.

— Перри, а он, часом, не бешеный? — с опаской поинтересовался я, наблюдая за разлетающимися в разные стороны комьями.

— В самый раз для тебя.

Я осторожно подошел к буйной скотине. Конь утихомирился и покосился на меня лиловым глазом. Взгромоздился в седло. Животное против ничего не имело, и я сделал вывод, что контакт и взаимопонимание найдены.

— Ну что, Перри, — глянул я на старшину, — стало быть, прощаться будем?

— Стало быть, так, — уныло согласился он.

— Тогда… — В поисках слов я пожевал губу. — Это… Спасибо тебе, что ли. Помог ты мне сильно.

— Да ладно! — грустно улыбнулся он.

К чему слова, когда и так все понятно: был у меня верный боевой друг и товарищ, а теперь не будет…

— Знаешь, Перри, перед нашей встречей нашел я тоже друга. Бросил он все дела и двинул за мной. Убили его, когда он пытался меня спасти… Смешно, правда?

— Чего тут смешного?! — поразился Перри моему цинизму.

— Самое смешное то, что я еще жив!..

Говорить дальше не имело смысла. Я ткнул пятками коня в бока и понесся через поле, не разбирая дороги. Оборачиваться не стал.

Два дня безумной скачки, и впереди замаячили высокие стены Солонара. Я бы даже сказал — высоченные, к тому же идеально отполированные до черноты. Ни башен, ни шпилей не просматривалось. Вот уж точно — цитадель тьмы! Она даже мрачнее, чем залив Аваддона!

День клонился к вечеру. Было еще достаточно светло, когда я свернул с дороги в лес, предпочтя лишний раз не светиться. Описывать набитые о ветки шишки и полученные ссадины не стану. Просто скажу: к моменту моего прибытия к круглому озеру, посреди которого возвышался неприступный Солонар, на ночном небе вовсю разгорались звезды, а я в очередной раз искренне ненавидел жизнь и конный спорт.

До крепости оставалось всего ничего — по водной глади. Невдалеке просматривался мост, на котором горели факелы немногочисленной охраны, досматривавшей запоздалых прохожих. В ворота, как мне удалось рассмотреть, входили уже все подряд.

Раздался приглушенный звон, и ворота с грохотом захлопнулись… М-да, а часть охранников осталась тем не менее на мосту, где, по идее, ловить им было абсолютно нечего. Я надеялся ночью благополучно пересечь его и поутру беспрепятственно проникнуть в крепость!.. Все карма моя треклятая!.. Пришлось в экстренном порядке решаться на дерзкий и коварный план «Б», который грозил мне воспалением легких как минимум.

Ругнувшись, стащил с коня седло и упряжь.

— Скачи, мой верный друг, в вольные прерии, — посоветовал я ему. — Найди достойную кобылицу, народи жеребят, живи счастливо и долго!

Неблагодарное животное не стало дожидаться окончания тирады. Последние мои слова были обращены, грубо говоря, к крупу, быстро растаявшему в темноте.

— Если тебя там сожрут — рыдать не буду! — добавил я.

Раздевшись, неспешно увязал пожитки в узелок. Килограммов этак на семь он тянул легко! И как с ним по озеру плыть?

— О Иштар! — вздохнул я. — Ответь, зачем мне это?!

«Потому что кретин!» — пронеслось в голове.

Но это явно не Иштар откликнулась! Так, воображение…

Вода была ледяной! Держа над головой узел с вещами, я греб одной рукой, кусая губы, чтобы не рычать от холода. До середины кое-как доплыл, а дальше начались проблемы: левую ногу сковала судорога… Как бы не утонуть в этом безрадостном озере!

Вода превратилась в мутный отстой, мир сузился до крохотной точки… Я мысленно попрощался с белым светом и… неожиданно ощутил под собой скользкую гладь камней! Собрав остатки сил, выбросил тело на берег и распластался на земле безжизненной тушей.

Дикая боль в ноге не дала вырубиться. Я принялся разминать голень синюшными, деревянными пальцами, быстро приходя в себя.

Когда судорога отпустила, зубами развязал узел и, достав грязный, жесткий плащ, растерся им до жжения кожи. Одевшись, почувствовал себя почти нормальным человеком. Оставалась самая малость — осторожно добраться до моста и схорониться под ним, чтобы поутру смешаться с толпой и благополучно проникнуть в Солонар. А потом…

Внезапно меня пронзила неприятная мысль: по здешним меркам прошло несколько лет, так что мою драгоценную к-капсулу дикари уже вполне могли растащить на сувениры!

«Да нет же, нет! Быть того не может! — попытался я успокоить сам себя. — Она из сверхпрочного сплава пластали, который и алмазной пилой не взять!»

Впрочем, если туземцам не удалось покоцать к-капсулу на запчасти, то они вполне могли выбросить ее в ближайшее болото за ненадобностью.

Перспектива застрять до конца дней в этом мире не предвещала ничего хорошего. С другой стороны, если вдуматься, ничего особенно плохого — тоже.

Вздохнув, я подавил зарождавшуюся истерику, решив временно стать фаталистом. По крайней мере, до тех пор, когда смогу с чистой совестью впасть в отчаяние.

Прижимаясь к скользкой стене, я осторожно, стараясь не задеть случайный камешек, добрался до моста. Как только прогуливающиеся стражники отошли на приемлемое расстояние, стремительно поднырнул под тяжелые своды. За свою недолгую жизнь мне так и не удалось доподлинно узнать, храплю я во сне или нет. Оставалось надеяться, что нет.

Скрывшись от чужих глаз, на ощупь отыскал ямку поглубже и, свернувшись калачиком, пал в объятия Морфея.

Проснулся далеко за полдень, чему нисколько не огорчился. Может, я и проспал утро, зато основательно отдохнул.

Размяв онемевшие конечности, тихонько выбрался из своего укрытия. Спрятавшись за большим валуном рядом с мостом, уловил удачный момент, когда в мою сторону никто не смотрел, и двумя стремительными легкими прыжками добрался до цели. Присев на одно колено, принялся лихорадочно заправлять в сапог штанину, краем глаза наблюдая за проходящими мимо туземцами. Никому до меня не было дела, что и требовалось. Поднявшись, я неспешно побрел к воротам, благоразумно затесавшись в толпу.

А теперь кое-что о вреде недальновидности.

Дойти до ворот, понурив голову, не составляло никаких трудностей. Я действительно мало чем отличался от других. А все же проникнуть в крепость без проблем не удалось. Равнодушно созерцавший толпу стражник вперил в меня мутный взор и немедля крикнул подмогу. Спустя три секунды я стоял под прицелом примерно десятка копий.

Сопротивляться было бесполезно. Я мирно поднял руки, в глубине души надеясь, что это простое недоразумение, которое быстро уладится. Надеясь на природную наивность аборигенов, скромно пояснил:

— Странник я, пилигрим… Хочу увидеть славный град Солонар, слава о кото…

А вот слушать меня никто не собирался.

— Шпион? — совещались стражники. — Или идиот?.. Или шпион-идиот?

— Уверяю вас, господа, — сделал я второй заход, — просто мирный путник…

Острие копья уперлось в мое горло. Кровь потекла по шее. Могучего вида воин радостно оскалил черные пеньки вместо зубов и нежно погладил изображение синего дракона на изумрудной тунике.

Синий дракон, зеленый дракон… Какая разница?! Все аой, все едино!

Как последний идиот, я даже не подумал о том, что в форме стража Лоренгарда буду выглядеть вороной во вражеском Солонаре!

Оставалось только от души заматериться…

В принципе просторная одиночная камера, в которую меня невежливо забросили, была ничем не хуже прочих, в которых довелось побывать ранее. Вполне стандартная обстановка: влажные, покрытые лишайниками каменные стены, лужи, ворох прогнившей соломы на скользком полу, небольшое оконце где-то под потолком и тьма-тьмущая здоровенных крыс, презрительно разглядывавших меня… Утешало хотя бы то, что отсутствовали действующие на нервы приспособления для развязывания языка.

Сильно хотелось есть и пить…

Чтобы немного развеяться, я принялся громко орать различные похабные песни. Через час охранники не выдержали и пригрозили лишить меня языка, ежели я не прекращу издеваться над их ушами.

— Жратвы дайте, животные, тогда замолчу! — выдвинул я условие.

Наверное, я действительно ужасно пою. Не прошло и трех минут, как тяжелая металлическая дверь приоткрылась, и на полу возникла грязная глиняная тарелка с хлебом и куском мяса, а за ней — кувшин с холодной, отдававшей плесенью водой.

— Хоть бы посуду мыли, скоты! — проворчал я, пиная дверь пяткой.

Оглядевшись по сторонам, вытащил из рукава любимый костяной нож, который так и не нашли при обыске, порезал мясо и спрятал нож обратно.

Закончить обед мне. не дали. Дверь распахнулась, и в камеру вошли две подозрительные личности. Первый — долговязый тип в мятом сером балахоне — сильно напоминал знакомого испанского инквизитора по имени Игнатий Лойола, который умудрялся заставить собеседников покаяться и перекреститься в католики одним лишь своим видом. Второй — толстый коротышка — тащил парту и ворох пергаментов с перьями, будучи, очевидно, простым писарем.

— Можете окончить трапезу, — вежливо предложил инквизитор.

— Нет, спасибо, — отказался я, отодвигая тарелку (аппетит вдруг пропал от нехороших предчувствий), — уже сыт.

— Тогда, — отечески улыбнулся долговязый, — приступим?

— Пытать будете? — хмуро осведомился я.

— Зачем?! — искренне удивился он. — Мы не варвары. У нас цивилизованный город.

— В цивилизованных городах мирных путников в темницу не швыряют! — осмелел я.

Писарь мерзко оскалился и протянул инквизитору потрепанный кусок пергамента.

— Вы здесь не просто так оказались, — уведомил последний и, прокашлявшись, зачитал: — Вы обвиняетесь в попытке незаконного проникновения в Солонар с целью шпионажа в пользу Лоренгарда. Признаете это?