Он только улыбался, когда она стала бормотать всякую ерунду насчет визита к доктору, чтобы удостовериться, была ли она раньше с мужчиной. Что они должны еще повременить. Что ему надо сначала все хорошенько обдумать. Что она, наверное, не та девушка, за которую он ее принимает. Что все не так и все неправильно. Что после он изменит свое к ней отношение.

Он прервал этот поток слов нежным поцелуем. Прижав ее ноги бедром, он заставил ее лежать смирно. Не обращая внимания на ее протесты, он легко и нежно стал поглаживать ей грудь, опускаясь рукой к талии, к бедрам. Он смаковал вкус ее губ, чувствуя, как страх оставляет ее. Приподнявшись на локтях, он лег на нее сверху.

Жар его тела передался ей, но ум по-прежнему оставался расчетливо-холодным. В мозгу одна за другой возникали картины. Ей хотелось обнимать его. Ей хотелось, чтобы он обнял ее. Она хотела, чтобы между ними не было преград. Она хотела, чтобы он прижал ее и овладел ею. Все это было так знакомо, так ужасно, так кошмарно знакомо! И в то же время так неправильно, так…

Он точно угадал момент, когда она потеряла контроль над собой. У нее вырвался короткий жалобный стон, потом ее дыхание изменилось, стало более быстрым и прерывистым. Руки, которые только что отталкивали его, вдруг обвились вокруг талии, обхватили, притягивая к себе.

Он целовал ее закрытые глаза, щеки, нежные мочки ушей, пульсирующую жилку на шее, губы. Он не мог оторваться от ее губ. Как они вздрагивали, мягкие и податливые, какие они были чувственные, как отзывались на прикосновения его губ! Слезы струились из-под се ресниц, и он осушал их поцелуями. Весь его жизненный опыт никуда не годился. Лукас не был готов к тому, что он вдруг ощутил. Внезапно его переполнило неизвестное доселе чувство собственности, в котором был и оттенок горечи от проснувшихся угрызений совести. Если бы он был более чутким, если бы прислушивался к голосу сердца чаще, чем к голосу разума, все могло бы сложиться по-другому. Она бы не была такой одинокой и беззащитной все эти годы. Сейчас бы ее не мучили призраки прошлого, которого она не помнит. Он не верил в то, что она потеряла невинность, но даже если и так, то это не имело для него никакого значения. Бог свидетель, он не допустит, чтобы это приобрело значение. Пусть у нее был любовник или даже несколько мужчин, она останется для него все той же Джессикой. Когда он целовал ее грудь через ткань платья, он чувствовал, как в ней нарастает волна возбуждения. Но он решил во что бы то ни стало сдержать собственную страсть. Он хотел, чтобы она поняла, какая она красивая и какая желанная. Он хотел убедить ее в том, что прошлое не имеет значения и что она всегда будет для него самой прекрасной и желанной из всех женщин на свете. Медленно, очень Медленно он начал раздевать ее.

Ошеломленная захлестнувшими ее чувствами, она молча смотрела на него. Но когда он освободил ее от платья и отшвырнул его прочь, к ней вдруг вернулось здравомыслие. Она схватила его за руки, прежде чем он добрался до ее нижнего белья.

— Не лги мне, Лукас. Скажи мне правду. Мы когда-то были любовниками? — Ответ на этот вопрос не давал не покоя.

Но он опять покачал головой.

— Только в моих мечтах. Я ждал тебя все эти годы, Джесс, — сказал он проникновенно. — Не отталкивай же меня сейчас.

Он поцеловал ее, не давая ей возможности привести мысли в порядок. Не прерывая поцелуя, он снял с нее остатки одежды. Легкими поцелуями он осыпал все ее тело. Он не мог оторваться от ее груди. При первом прикосновении языка к соскам она вздрогнула. Когда он крепче приник губами к ее груди, она выгнулась со стоном. Его рот исследовал ее тело, опускаясь от груди к гладкому животу, к маленькой родинке на внутренней поверхности бедра. Чувствуя, что она дрожит, он улыбнулся.

Она хотела подумать, поразмыслить обо всем, но его чуткие руки и губы не давали ей возможности сосредоточиться ни на чем другом, кроме этих восхитительных ощущений. Она не могла поверить в то, что он шептал ей на ухо. Она не была так красива, как он об этом говорил. Она не могла вызвать в нем все те чувства, которые, по его словам, она в нем вызывала. Он не мог желать ее с такой силой. Правда, ложь, все перепуталось у нее в голове, когда ее захлестнула волна наслаждения от его прикосновений там, между бедер. Вчера и завтра перестали существовать. Ум, душа и чувства не хотели признавать ничего и никого, кроме Лукаса.

Он остановился на минуту, чтобы освободиться от одежды. Потом он вернулся к ней, продолжая целовать ее нежными легкими поцелуями. Его руки скользили по ее телу, открывая и исследуя потаенные места, прикосновения к которым доставляли ей неземное наслаждение. Он не собирался давать ей время на раздумья. Он не хотел, чтобы она передумала.

Кровь стучала в ее жилах тяжелыми медленными толчками. Ее охватило возбуждение. Ей казалось, что в комнате слишком жарко. Ее легким не хватало воздуха. Кожа стала влажной. Из горла вырывались почти животные стоны. Ожидание неизбежного вызывало в ней дрожь. И она знала, знала наверняка, что никогда в прошлом, что бы там ни было, она не испытывала такого сильного желания. Никогда.

— Лукас! — требовательно сказала она. — Лукас?

Он лег на нее сверху. Ее пальцы то сжимали, то отпускали его руки и плечи, она не могла совладать с этим неистовым желанием, охватившим ее. А в нем все ликовало и пело. Он осторожно раздвинул коленями ее ноги, приготовившись овладеть ею.

Когда она почувствовала, что он замер, она внимательно вгляделась в его лицо. Свет и тени от мерцающих свечей резче обозначили его черты, четче обрисовали скулы. Волосы казались черными как смоль. Но ее взгляд притягивали глаза. В них читалось нечто странное — ярость и решимость одновременно.

— Послушай меня, Джесс, — сказал он с усилием. — Это впервые для нас обоих, ты понимаешь? Со мной никогда ничего подобного не было. Никогда, И я не позволю тебе все нам испортить. Мне плевать, были ли у тебя любовники до меня. Начиная с этого дня я буду твоим единственным мужчиной, а ты — моей единственной женщиной. И только это имеет значение. Поверь мне.

Нежность, он был сама нежность, сама доброта. Она больше не сомневалась, что любила его, будучи девочкой. Потому что она любила его и сейчас. Дважды в своей жизни она влюблялась в него, и, если бы жизнь их разлучила, а потом опять свела вместе, она знала, что снова полюбила бы его. И только его. Она всегда будет его любить. Но это чувство она сохранит в тайне. Она не станет обременять его тем, о чем он не просил и чего не желал.

Она обеими руками обхватила его лицо и поцеловала в губы. Он сделал короткий резкий вдох и медленно вошел в нее. Острая боль пронзила ее тело, когда он взломал барьер невинности. Она задыхалась. Она не могла сказать ни слова, потому что воздух не поступал в ее легкие. Но он не понимал. Он знал лишь то, что не отпустит ее, не остановится. Она вонзила ногти в его плечи, пытаясь донести до него свою боль. И он понял: что-то было не так. Но это казалось невозможным. Она понимала, что он старается быть нежным, но боль становилась сильнее. Он шептал успокаивающие слова, но они не помогали. Она толкалась, брыкалась, пытаясь спихнуть его с себя, но он застыл неподвижно. Она прекратила борьбу, когда поняла, что, пытаясь высвободиться, каждым движением только помогает ему проникнуть в нее еще глубже. Неожиданно обжигающая боль прошла, и ее тело расслабилось.

Он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, а взгляд винил его за боль, которую он причинил ей. Он не мог высказать всего, что чувствовал в этот момент, — ему не хватало воздуха. Но она, должно быть, прочитала что-то в его глазах, потому что взгляд ее изменился — осуждение исчезло, и появилось недоумение. А когда она наконец поняла, ее щеки порозовели и на губах появилась победная улыбка. Сияющие на ее лице радость и восторг ослепили его.

— Ты мой первый любовник, — выдохнула она.

— Нет, — поправил он ее, — я твой первый и последний любовник. И так будет всегда.

Она дотронулась до его лица и озабоченно нахмурилась.

— Ты в порядке? — спросила она, глядя на него полными восторга глазами.

— Сейчас — да. Но признаюсь тебе, что никогда больше я не хотел бы пройти через такое испытание. — Он вздохнул с облегчением и улыбнулся.

Она хихикнула.

— Лукас, а знаешь, что я думаю? — спросила она.

Он понял, что ей хочется поговорить и что она даже не представляет тех мучений, которые он сейчас испытывал. Она была вся горячая, влажная и невероятно зажатая, а он был готов взорваться. Он боялся, что ему не хватит сил ни минуты больше сдерживать себя.

— Я думаю… — начала она, но он закрыл ей рот поцелуем.

Когда он медленным толчком вошел в нее глубже, он услышал, что она вздохнула. Поняв, что страсть в ней не угасла, он начал двигаться более энергично, стремясь к заветной цели сильными, глубокими толчками. И она последовала за ним, не позволяя ему больше сдерживать страсти. Она приподнималась навстречу ему, отдаваясь полностью, без страха и сомнений. Он мечтал о такой Джесс. Выбравшись из передряг в Испании, он только о ней и думал. Он желал ее именно такой, дикой и своенравной, под стать ему самому. Его мысли оборвались, когда он почувствовал, как сильно она дрожит под ним.

— Да, да, я жду тебя, я хочу тебя, как ни одну женщину на свете, — прошептал он хрипло и властно потребовал: — Отдайся мне. Ты навсегда моя.

Он понял, что она стремительно несется к вершине блаженства, и перестал сдерживаться. Их тела слились в едином стремлении достичь пика наслаждения, и не было на свете ничего, кроме этого желания, и никого, кроме них.

Она медленно приходила в себя, постепенно осознавая, что с ней произошло. Она лежала на смятых простынях, волосы спутались и разметались по подушке. Сквозь полуприкрытых веки она видела мерцание свечей. Все ее тело было жарким и влажным. Она ощущала доселе незнакомые запахи. Любви. Страсти.

В широко раскрытых глазах Джессики читался восторг и удовлетворение. Отбросив простыни, Лукас наслаждался видом ее прекрасного обнаженного тела. Он сидел на краю кровати, накинув халат. Его рука покоилась на ее груди, нежно поглаживая и пощипывая розовый набухший сосок. Наклонившись, он легонько подул на чувствительный бутон. Джессика сглотнула комок, вставший у нее в горле, а он то ли увидел, то ли услышал это и улыбнулся.

Перед ней сейчас предстал совсем другой Лукас, какого она не знала. Взгляд его стал немного сонным, а улыбка — ленивой и… греховной.

Ей захотелось, чтобы он прилег рядом и она смогла бы показать ему, что тоже может быть греховно-чувственной. И она бы сделала это, если бы ей не было так стыдно. От одной мысли о минувшей ночи ее бросало в жар.

Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, но прежде, чем его губы коснулись ее уст, она вскочила с кровати. Она должна сделать кое-что до того, как опять потеряет голову. Прошлой ночью перед тем, как заснуть, она испытала такую близость к нему, такое доверие, что ей захотелось поделиться с ним всеми своими тайными мыслями и чувствами. Она решила, что обязательно сделает это. Она не хотела, чтобы между ними стояли ложь и недоговоренность. Она хотела, чтобы они стали одним целым. А для этого ей надо сейчас с ним поговорить.

Он вздохнул.

— Опять у тебя в глазах этот беспокойный блеск. Ну, что на этот раз? — спросил он. — Я надеялся, что теперь-то уж ты будешь счастлива, убедившись, что до меня у тебя не было любовников.

— Ну да, я счастлива… — начала она, но он не позволил ей закончить фразы.

— Но?.. — поинтересовался он. Она отвела взгляд. Он приподнял ей подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

— Но?.. — мягко повторил он.

Он был таким честным, откровенным, тогда как ее все еще угнетали неясные подозрения, тени прошлого тревожили ее, она не понимала сама себя. Лукас всегда думал обо всех только хорошее, не допуская и мысли о том, что кто-то может его обмануть. В характере же Джессики лежали недоверие и подозрительность. Почему у нее не получается быть такой же доверчивой и доброй, как он?

Когда он отпустил ее руки, она смущенно натянула на себя простыню.

— Лукас, — начала она серьезно, но вдруг осеклась. Ей было мучительно трудно подобрать нужные слова. Слишком большое значение придавала она этому разговору. — Лукас, ты ведь знаешь, что меня сбила карета? — Когда он кивнул, она продолжила: — Так вот, я боюсь, что в результате этого происшествия я не только потеряла память, но и… В общем, что-то не так с моей головой…

— Я слушаю, — ободрил он ее. — Продолжай. Он действительно слушал ее внимательно, и его сосредоточенность помогла ей собраться с мыслями.

— Дело в том, что прошлой ночью, — продолжила она, — все казалось мне таким знакомым, как будто это уже происходило со мной когда-то. Я знала, что случится за несколько мгновений до того, как это действительно происходило. Я не знала всего до мелочей, то есть я не знала, что буду при этом чувствовать. Но я знала, как ты будешь ко мне прикасаться, что ты будешь делать и чем все это кончится. Разве это не странно, как ты думаешь?

— По-моему, ничего странного в этом нет, — ответил он не задумываясь. — Возможно, к тебе возвращается память.

— Я… я не знаю, — сказала она. — Есть какие-то мелочи, совсем незначительные. Но они не могут объяснить того, что со мной случилось. По крайней мере, я не могу собрать их воедино, выстроить логический ряд причин, действий и последствий.

— Может, это проблески памяти? — предположил Лукас, внимательно следя за ее рассказом.

— Но я не знаю, что это значит, — пожаловалась, Джессика.

— Честно говоря, ты была развита не по годам, а я сходил по тебе с ума, хотя держал себя в руках. Раза два мы с тобой заходили довольно далеко. Может, проблески этих воспоминаний волнуют тебя?

— Я была не по годам развита? — возмутилась она. — Ты упрекаешь меня, хотя ты старше меня! Это нечестно! А как далеко мы заходили, Лукас Уайльд? А?

Его глаза заблестели. Не отводя взгляда от ее лица, он взял руку жены и поцеловал раскрытую ладонь.

— Клянусь, не дальше, чем мы заходили с тех пор, как ты вернулась ко мне. Разумеется, за исключением прошлой ночи, — ответил он с улыбкой.

— И ты меня никогда не раздевал? — спросила она.

— Только в мечтах, — признался он. — Джесс, ты была девственницей. Мы убедились в этом прямо здесь, на этой кровати. Я не понимаю, в чем проблема.

— Вся проблема в том, — сказала она, начиная раздражаться, — что теперь я не знаю, что со мной было на самом деле, а что мне только кажется.

Он поцеловал ее в губы.

— Постарайся не беспокоиться по этому поводу, — попросил он. — Ты не сумасшедшая, могу поклясться. Ты потеряла память. Ты жила в монастыре целых три года, как настоящая монахиня. Тебе действительно никто не мог подсказать, что произошло на самом деле, а что являлось лишь плодом твоего воображения. Успокойся, подожди, потерпи немного, пройдет время, и все встанет на свои места. Джесс, ты абсолютно нормальная. Просто на твою долю выпало слишком много испытаний, вот и все.

Сумасшедшая. Ненормальная. Эти слова отдавались в ее голове тревожным звоном. Он ей не поверит. Он будет думать, что она душевнобольная. И он ошибается, если думает, что время все расставит по своим местам. Время здесь бессильно. Все будет только запутываться. Она думала сейчас не о прошлой ночи, а о том, что все это было ей так знакомо, будто она пережила подобное давно. Она хотела рассказать Лукасу о Родни Стоуне. А еще больше она хотела рассказать ему о своем Голосе. Но сейчас она не ощущала присутствия Голоса, и это было тоже довольно странно.

Лукас смотрел на нее, подбадривая взглядом. Он хотел, чтобы она выговорилась. А она струсила. Ей ни за что не хотелось, чтобы мнение Лукаса о ней изменилось или он стал бы смотреть на нее с отвращением. А может, он прав?

Лукас молча наблюдал, как менялось выражение ее глаз, отражая борьбу эмоций и переживаний, и думал о том, что такое же выражение он видел в глазах у раненого оленя, когда охотники готовились добить его. Но вдруг это выражение в глазах Джессики сменилось сиянием улыбки. Однажды он уже попался на такую улыбку. Теперь он ей не поверит. Он достаточно хорошо знает ее.

— Джесс, в чем дело? — спросил он мягко.

— Ни в чем. Правда ни в чем, — заверила она его, но он ей не поверил.

— Поговори со мной, — попросил он, подсаживаясь к ней поближе.

Он изучающе смотрел на нее, и ей пришлось отвлечь его внимание, иначе он вынудил бы ее рассказать всю правду. А она как раз решила, что лучше бы ему не знать, насколько она ненормальная. Она подняла руки, запрокинула голову и пробежалась пальцами по волосам. Простыня соскользнула с ее груди, как она и хотела. Однако Лукас и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на нее вопрошающим взглядом.

Она улыбнулась, но улыбка получилась неуверенной. Она положила его руку себе на грудь.

— Вот это — настоящее, — сказала она. — Когда ты прикасаешься ко мне, когда ты ласкаешь меня, я забываю обо всем на свете. Люби меня, Лукас. Прямо сейчас.

Несколько мгновений он еще держался. Но потом его пальцы дрогнули, поглаживая нежный бугорок ее груди, и она затрепетала. Он прикоснулся к ней снова. Она в истоме откинулась на подушки. И тут он отдернул руку.

— Потом, — возразил он. — Мы не закончили разговор.

На самом деле он не был так тверд, как хотел казаться. Она видела это по его потемневшим глазам, распознала по хрипоте, которая вдруг возникла в его голосе. Столь долго сдерживаемое самообладание почти покинуло его.

— Я больше не хочу разговаривать. — Она надеялась, что ее улыбка достаточно соблазнительна. — Лукас, я хочу тебя. Я умираю от желания.

Она не стала ждать, пока он ей ответит. Она просунула руки ему под халат и одним движением сбросила его с плеч. При первом же прикосновении ее пальцев все его мышцы напряглись. Он не сказал ни слова, не пошевелился, и это его молчание и неподвижность только сильнее взволновали се. Она совершенно не была знакома с искусством обольщения и боялась, что все делает неправильно.

Древнейший инстинкт подсказал ей дальнейшие действия: она прикоснулась губами к его набухшей плоти. Сдавленный стон наслаждения, вырвавшийся из его груди, прозвучал для нее как сладчайшая музыка. Она приободрилась, толкнула его на подушку и улеглась на нем сверху.

Он являл собой великолепный образец мужчины. Но она уже знала об этом. Сейчас она увидела его как бы с другой стороны. Столько необузданной силы, столько безусловной мужественности, которую он ради нее так жестко сдерживал. Он не воспользовался своей силой во время любовного акта. Вместо этого он полностью подчинился ей, предоставив ей возможность распоряжаться им.

Она дотронулась до его напряженной мужской плоти, но тут же отдернула руку. Он резко приподнялся, а потом, сжимая ее в объятиях, перекатился и оказался сверху. Его взгляд был полон страсти, но где-то в глубине зрачков плясали искорки смеха.

— Дорогая, — сказал он, — есть вещи, которые не может выдержать ни один мужчина. Ожидание убивает меня.

Тут веселые искорки исчезли из его глаз. Осталась только страсть.

Его губы, требовательные, настойчивые, приблизились к ее губам, и она поняла, какой же самонадеянной дурочкой она была, надеясь, что сможет все делать по-своему. Его покорность обернулась неистовством. Поцелуем он требовал подчиниться ему. И она подчинилась, но не потому, что боялась его, а потому, что упивалась его мужественностью. Никогда в жизни она не ощущала себя женщиной. Сейчас ей казалось, что на свете нет ничего чудеснее этого ощущения.

— Я ждал тебя много лет, — прошептал он, — я мечтал о тебе и желал. Я хочу тебя всю, до последней клеточки.

Он не был нежным, да ей и не нужна была сейчас нежность. Они оба вдруг стали нетерпеливыми, необузданными, дикими. В какой-то момент, когда он был слишком грубым, она вскрикнула. Он замер и удивленно взглянул на нее.

— Ну же, — выдохнула она, — ну же!

Ее ногти вонзились в его плечи, заставляя его взять ее всю.

Он тихо засмеялся и опустился на нее. Она вскрикнула, когда он вошел в нее. Он приподнялся на руках, делая проникновение самым глубоким. Они смотрели друг другу в глаза, а потом их взгляды затуманило наслаждение. Потеряв способность мыслить трезво, она рванулась ему навстречу, и это послужило ему сигналом, которого он с таким нетерпением ждал. Он перестал себя контролировать. Пламя страсти охватило их и одновременно привело к желанной кульминации. Позже тишину нарушало только их прерывистое дыхание.

Когда эмоции улеглись, он захотел поговорить. Она же мечтала уснуть. Он долго еще лежал без сна, вспоминая разговор, который произошел у них до того, как они вновь занялись любовью. Она намеревалась что-то сказать ему, что-то, что беспокоило ее, но в последний момент почему-то передумала. Чем дольше он об этом размышлял, тем больше убеждался в том, что она нарочно увела его от темы, которая действительно беспокоила ее.

Но сейчас она спала. Ее дыхание было спокойным и ровным. Он убрал волосы с ее лица и, устроившись поудобнее, обнял ее. Голова Джессики покоилась у него на плече. Он испытывал настоящее умиротворение. Наконец-то она стала его. Возможно, она еще не знает, даже не догадывается, но теперь все в их отношениях будет по-другому.